Текст книги "Человек государев (СИ)"

Автор книги: Мила Бачурова

Соавторы: А. Горбов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Обернулись мы все. В дверях стояла раскрасневшаяся Аглая.

– Агриппина Аркадьевна, там городовой прибыли. Приглашать?

Обращалась Аглая к Дюдюкиной, но смотрела на меня. Лицо её светилось восторгом и радостью.

– Зови, – кивнул я. – Кто тут громче всех орал, что полицию вызвать надо, тот пусть городового и встречает.

Куропаткин схватился руками за голову и завыл, раскачиваясь из стороны в сторону.

Счастливая Аглая упорхнула.

Глава 23
Чудо

На городового, которого привела Аглая, накинулись с разъяснениями, что произошло, все и сразу. Дюдюкин, который сам обо всём узнал четверть часа назад, старался больше всех.

На Куропаткина нацепили наручники. Городовой засел писать протокол. А я, добившись справедливости и успокоившись на этот счёт, подумал, что мерзавец Куропаткин может оказаться полезным. Внушительно сказал городовому:

– Вот что, братец. Ты пока пиши, я в ваши дела не лезу. А по нашим, магическим, мне с этим… господином отдельно побеседовать надо.

Увидев красные корочки, городовой с готовностью закивал.

– Как прикажете, ваше благородие. Мы к магии касательства не имеем. Ежели угодно, то я и выйти могу, чтобы не мешать.

– Не нужно. Пиши.

Я взял Куропаткина, съёжившегося в кресле, за плечо.

– Нет! – взвизгнул он. – Я никуда не пойду!

– Да ты чё? – улыбнулся Захребетник.

После этой улыбки Куропаткин к двери не пошёл, а побежал.

Я вывел его на чёрную лестницу. Достал из кармана детектор магии и предупредил:

– Врать не смей. Говорить будешь правду и только правду, ложь я почувствую. – Многозначительно показал Куропаткину детектор. К выявлению лжи он, разумеется, не имел никакого отношения, но Куропаткину знать об этом было не обязательно. – Вопрос первый. Где ты взял отмычку?

Куропаткин опустил голову. Пролепетал:

– Я не могу сказать! Ежели они узнают, мне конец! Это ужасные, ужасные люди!

– Да что ты. Ужаснее меня?

Я позволил Захребетнику перехватить контроль. И он взглянул на Куропаткина так, что тот затрясся.

«Сбавь накал, – мысленно буркнул я, – ещё помрёт со страху».

«Не учи учёного», – отмахнулся Захребетник.

И рявкнул:

– Ну⁈ Они далеко, а я – вот он! Если сейчас тебе шею сверну и скажу, что ты с лестницы упал, думаешь, плакать кто-то будет?

– Пощадите! – Куропаткин снова попытался упасть на колени.

– Говори, – приказал Захребетник. – Где отмычку взял?

– За… заказал.

– Да что ты. И где же? В трактире, на гарнир к отбивным?

– Именно что в трактире! – Теперь Куропаткин старался побыстрее всё рассказать. Видимо, пока я не передумал и не начал сворачивать ему шею. – Есть такой на окраине, у кирпичного завода. На вид – обычный трактир. Не хороший, но и не сказать чтобы дурной. Заходишь туда, спрашиваешь четверть штофа и солёных грибов. Говоришь, чтобы непременно чёрные грузди подали, а ежели нету, то никаких не надо. Хозяин тебе приносит четверть, закуску, а после якобы случайно человек подсаживается. И вот ему уже рассказываешь, что у тебя за дело. Человек слушает и цену называет. Ежели устраивает тебя, договариваетесь. Задаток оставляешь и ждёшь. А ежели нет, то вот бог, а вот порог. Торговаться они не торгуются.

– Ясно. И как ты на этого человека вышел? Через кого?

– Случайно получилось. – Куропаткин отвёл взгляд. – Пьяный разговор услыхал однажды. Сам не думал, что правда это, – а вот, поди ж ты.

– Ну, допустим, не случайно, а нарочно, и не услыхал, а подслушал, – усмехнулся я. – Но ладно, это в данном случае вопрос десятый… Что за человек? Где он берёт амулеты?

– Не знаю! – Куропаткин ударил себя в грудь. Наручники звякнули. – Честное благородное слово, не знаю! Он не говорил, а я и не думал спрашивать. Зачем мне?

«Слизняк, – буркнул Захребетник. – Но не врёт, спрашивать действительно не стал бы. Хотя если бы и спросил, сомневаюсь, что ему бы сказали. Идём?»

«В трактир?»

«Ну а куда ещё?»

Я согласно кивнул. Куропаткина вернул городовому.

Когда выходил из дома, в дверях меня остановила Аглая. Глядя в глаза, жарко прошептала:

– Спасибо, Михаил Дмитриевич! Я этого никогда не забуду!

* * *

«Балбес ты всё-таки, – ворчал Захребетник, пока мы ехали на извозчике. – Если и дальше так себя вести будешь, помрёшь холостяком. Помяни моё слово!»

– Как – так?

«Как балбес! Девица уже не знает, с какого ещё боку намекнуть, что ты ей нравишься. А ты пробухтел что-то себе под нос да мимо прошёл. Будто пень старый! Тебе сколько лет, двадцать или сто двадцать?»

– Да отстань ты от меня! Что я, по-твоему, должен был делать? В любви объясняться и жениться?

«Объясняться не обязательно. А жениться можно, почему нет? Прямо там, в коридоре, и женился бы. Потом отвёл бы к себе в комнату и ещё бы разок женился! А то и два, дело молодое…»

– Прекрати!

– Вы мне, ваше благородие? – недоуменно обернулся извозчик. – Потише ехать прикажете?

– Нет-нет, всё нормально, это я сам с собой. Далеко нам ещё?

– Недалече. Скоро основная дорога направо повернёт, к вокзалу. А нам с вами налево. Там сперва керосиновые склады будут, а за ними завод. Вам к проходной подъехать али как?

– Езжай к проходной.

О местонахождении трактира я решил не расспрашивать. Сам найду, вряд ли их там много.

Не ошибся. Трактир заприметил издали. Расплатившись с извозчиком, направился к нему.

Трактир назывался «Чудо». Интересно, название – специально с намёком или хозяину просто слово понравилось? Внутри-то никаких чудес не наблюдалось. Грязновато, окна пыльные, пахнет дешёвым табаком и горелым маслом. Сев за стол, я обнаружил, что ещё и локти липнут к столешнице.

Народу в трактире было немного. Посреди помещения обедал человек в помятом сюртуке, по виду приезжий – на стуле рядом с ним стоял потёртый саквояж. За соседним столом сидела молодая пара в дорожных костюмах, тоже с вещами. Пили чай. Явно коротают время в ожидании поезда, вокзал-то недалеко. Возле окна устроились три личности в замызганных картузах и негромко переговаривались. В дальнем углу, съёжившись, чтобы казаться незаметным, спал на лавке оборванный нищий.

Ко мне подходить никто не спешил. Хотя личности в картузах моё появление без внимания не оставили, прощупали взглядами с головы до ног.

«Вряд ли воры, – оценил троицу Захребетник. – Скорее, каталы».

– Кто?

«Профессиональные картёжники. В таких заведениях они высматривают, кого бы обдурить. Но сейчас не полезут, не их время. Отдыхают нечестивцы после тяжёлой трудовой ночи».

Ко мне не лезли не только каталы. Подходить вообще никто не спешил. Минут десять прошло, прежде чем появился детина лет двадцати пяти в застиранном фартуке.

– Чего изволите?

Мне показалось, он с трудом удержался от зевка.

– А что вы можете предложить?

– Ежели пообедать, то щи ленивые. И рассольник.

Я поморщился, изображая нерешительность. Помедлил и сказал:

– Нет. Обедать не желаю. Принеси-ка четверть штофа да солёных груздей, чёрных. Есть у вас такие?

Я впился взглядом в лицо парня. И вынужден был признать, что в его лице ничего не изменилось, выглядел подавальщик всё таким же скучающим. По крайней мере, я ничего не заметил.

– Чёрных – не могу обещать, на кухне спросить надо. А обычные грузди есть. Принести?

– Нет. Если чёрных нету, то никаких не нужно.

– Как скажете-с.

Подавальщик поклонился и ушёл. И снова его не было очень долго. Вернувшись, парень поставил передо мной четверть и стопку.

– Извиняйте, господин хороший. Чёрных груздей нету. Какой другой закуски прикажете?

Выглядел подавальщик всё так же безмятежно. Пришлось заказывать закуску, не пить же без неё.

Когда парень принёс нарезанную селёдку, отварной картофель, ржаной хлеб и солёные огурцы, наполнил мою стопку и отошёл, я, не удержавшись, вздохнул.

«Чего ты?» – удивился Захребетник.

«Да водку не люблю, она не вкусная. Не понимаю, зачем её вообще пьют. Я пробовал как-то, жуткая гадость. И голова потом болит. Вино хоть пить приятно».

Теперь вздохнул Захребетник.

«Н-да. Повезло мне с тобой, что и говорить! Ни выпить, ни по барышням прогуляться. Тоска зелёная».

«Вселялся бы в Зубова! – огрызнулся я. – Самая подходящая для тебя компания».

«В Зубова? А что. Хорошая мысль!»

«Вот и думай на досуге. Я тебя не звал, между прочим. Жду не дождусь, когда ты уже наконец исполнишь то, что собираешься, и оставишь меня в покое».

Я ещё раз вздохнул. Рассудил, что сижу перед наполненной стопкой уже как-то подозрительно долго. Постаравшись не поморщиться, опрокинул в себя водку и подцепил на вилку кусок селёдки. Принялся жевать, чтобы скорее отбить неприятный вкус. Надеюсь, тот, кто должен ко мне подойти, долго не задержится! О том, что будет со мной, если выпью в одиночку четверть штофа, даже думать не хотелось.

* * *

– Н-ну и что это б-было?

Из трактира я вышел три часа спустя. Вышел, надо сказать, неуверенно, меня шатало, как сошедшего с корабля матроса. Мысли путались, язык заплетался. А самым обидным было то, что «человек», о котором говорил Куропаткин, ко мне так и не подошёл.

Захребетник демонстративно не отвечал. Делал вид, что его вообще нет, – хотя уйти, разумеется, никуда не мог.

– С-слушай, ну хватит тебе! – Я внезапно осознал, что за прошедшее время к Захребетнику успел привыкнуть, в каком-то смысле даже привязаться. И сейчас из-за его молчания чувствовал себя странно. – З-знаешь же, что обидеть не хотел!

В этот момент меня качнуло особенно сильно, пришлось прислониться к стене.

Я пробирался между длинными приземистыми строениями, шёл по территории керосиновых складов. Территория была огорожена забором. Кажется… Хотя, наверное, нет. Иначе как бы я сюда пробрался?

Ох. Слишком много мыслей, надо подождать. Заодно, может, и земля под ногами качаться перестанет… Я сполз вдоль стены и опустился на корточки. Прикрыл глаза.

Показалось, что на долю мгновения. А в следующее мгновение я вскочил на ноги, пробежал вдоль склада, резко повернул за угол и распластался на земле, притаившись за грудой поддонов для хранения товара.

Зрение обострилось, хмеля в голове – словно никогда не было. Земля подо мной больше не качалась, а сам я обратился в слух.

Судя по шагам, ко мне приближались двое людей.

– Да верно ли ты заметил? – спросил басовитый, недовольный голос. – Он точно сюда пошёл?

– Точно! Шёл-шёл вдоль забора, потом увидал, что в одном месте доска плохо приколочена. Он её отодвинул да пролез. Я и сам так хожу, чтобы дорогу срезать. – Этот голос, хриплый и надтреснутый, принадлежал человеку явно немолодому.

– Так ты трезвый ходишь! А этот, говоришь, пьян в лоскуты?

– У! Не то слово.

– Пьян, а доску разглядел?

– Да почему же не разглядеть? Ежели он, к примеру, прямо в неё башкой уткнулся… Да ты не беспокойся, догоним. Он, поди, на Георгиевскую идёт, чтобы извозчика взять.

Разговаривающие прошли мимо груды поддонов. Я осторожно выглянул. В одном из двоих с удивлением опознал оборванца, дремавшего на лавке в трактире. Второго, кажется, никогда прежде не видел.

– А с чего ты взял, что это шпик, а не просто услуга наша понадобилась? – спросил незнакомец.

– Сердцем чую, – нищий ударил себя в грудь. – Сам знаешь, на людей у меня чутьё. А по этому молодчику сразу видать, что благородных кровей. Спина прямая, манеры барские. Одно слово – боярин. А спрашивается, на кой боярину игрушки, которые горец из-под полы толкает, ежели у него своей родной магии – хоть известным местом жуй?

– Да мало ли, на кой. Случаи разные бывают.

– Это я не спорю, да только чутью доверять привык. А чутьё мне говорит, что парень этот слишком честный для того, чтобы в наши игрушки играть. Такой не то что закон нарушать – окурок на мостовую и то не бросит.

Голоса удалились.

«Вот оно в чём дело, – услышал я наконец Захребетника. – В тебе распознали боярина, потому и подходить не стали. Срисовали, что дело нечисто».

Я потряс головой, приходя в себя.

«Очухался? – нетерпеливо спросил Захребетник. – Давай дуй за ними! Надо узнать, что за горец такой и с чем его едят».

Я скрытно, перебегая от одного складского строения к другому, преследовал уходящую пару. А они искали меня и недоумевали, куда я мог подеваться.

– Видать, в другую сторону пошёл, – в конце концов сказал нищему его спутник. – Не к Георгиевской.

Он по-прежнему находился ко мне спиной, лица я не видел.

– Должно быть, так, – нищий развёл руками. – Я ведь точно не видал, куда, за тобой побежал.

– Горцу доложить надобно, – продолжил рассуждать вслух незнакомец.

– Зачем? Упустили ведь?

– Затем, что горец велел докладывать обо всех, кто нашими делами интересоваться будет.

– Скажем, что упустили, – взгреет…

– А узнает, что утаили, – вовсе без головы останемся! Давай-ка, беги к нему.

На этом пара рассталась. Незнакомец нырнул в проход между складами и скрылся с глаз, а нищий, вздохнув и почесав в затылке, пошёл дальше. Я продолжил следовать за ним.

Складская территория была огорожена забором. К виднеющимся вдали воротам нищий не пошёл. Отбросил обломок доски, лежавший на земле, лёг и протиснулся в открывшийся под забором лаз.

Я ринулся было следом, но Захребетник удержал.

«Погоди. Вдруг и впрямь чутьё у него…»

Я приник к щели между досками забора. И увидел, как нищий, выбравшись из лаза, отошёл на некоторое расстояние и опасливо огляделся. Не обнаружив ничего подозрительного, продолжил путь.

«Вот теперь можно!» – разрешил Захребетник.

Протиснуться под забором не так-то просто, я был крупнее, чем сутулый, высохший старик. Наконец выбрался. Побежал догонять нищего. И нагнал, когда тот уже шёл по Георгиевской улице.

Обрадоваться я не успел. Нищий вдруг оглянулся. Да так резко, что отпрянуть и скрыться за афишной тумбой у меня не хватило времени. А в следующую секунду нищий бросился бежать. Пробежал несколько домов, потом свернул налево в переулок.

Я бежал быстрее и был уверен, что его догоню. Уже вот-вот! Уже только руку протяни!

Но тут случилось непредвиденное. От вокзала по Кривоноговской улице ходила конка. И в этот момент она показалась из-за угла.

Нищий успел перебежать дорогу прямо перед копытами лошадей. Кучер, выплюнув крепкое ругательство, натянул поводья. Конка встала.

Пока я огибал препятствие, нищий нырнул в подворотню. Свернув туда же минуту спустя, я увидел, что старика и след простыл.

Глава 24
Балаган

Домой я добрался на извозчике. По дороге дважды засыпал, чувствуя себя воздушным шаром, из которого выпустили воздух. Протрезветь-то я протрезвел, Захребетник заставил. Но, видимо, даром для организма встряска не прошла. Ясность сознания снова улетучилась, и соображал я плохо.

Захребетник проворчал, что пить мне ещё – учиться и учиться, и посоветовал брать уроки у Зубова. А пока, мол, лучшее, что я могу сделать, это выспаться, организму нужно восстановиться. Он, Захребетник, не нанимался постоянно поддерживать в тонусе такое неповоротливое и нетренированное тело.

Я мог бы возразить, что до сих пор со своим телом прекрасно управлялся, но препираться с Захребетником было лень. Да и он тоже расстроился из-за того, что мы упустили нищего, это чувствовалось.

Засыпал я, на всякий случай будучи готовым проснуться неизвестно где, но в этот раз обошлось. Проспал, как выяснилось, остаток дня и всю ночь. Когда открыл глаза, за окном уже светило солнце.

Не успел позавтракать, как в дверь забарабанил Зубов. Напомнил, что мы с ним собирались на ярмарку. И что он за мной, между прочим, заходил ещё вчера.

Второй раз недовольство Зубова я вызвал, когда вышел в коридор. Взглянув на мой штатский костюм, Зубов скептически скривился и объявил, что в таком виде я вряд ли вызову интерес у противоположного пола. Половина города в сюртуках ходит, а у меня в комнате висит мундир, обозначающий принадлежность к Государевой Коллегии. И вот это уже совершенно другое дело! Мужчине, облачённому в такой мундир, барышень и уговаривать не нужно, сами будут на шею вешаться.

Моих возражений о том, что я собираюсь просто погулять по праздничному городу, не преследуя целей знакомства, Зубов будто не услышал. Я должен идти в мундире, и точка. А без мундира он меня за порог не выпустит.

Я, обозлившись, собирался послать Зубова подальше и сказать, что в таком случае вообще никуда не пойду, мне мундира на службе хватает, но тут вмешался Захребетник.

«Тебе жалко, что ли? Зубов – хороший мужик».

«Ну вот пускай сам и ходит в выходной день в мундире!»

«Дак он бы пошёл, но у него-то такого мундира нет! Вот и уговаривает тебя. Барышни на тебя засматриваться будут, а заодно ему перепадёт».

Я посмотрел на светящуюся охотничьим азартом физиономию Зубова. Понял, что Захребетник прав, и, не удержавшись, рассмеялся.

– Ладно, Григорий, чёрт с тобой. Сейчас переоденусь.

Погода стояла прекрасная. Площадь перед Гостиным двором красиво убрали цветами и разноцветными флажками, уставили нарядными будками с товаром. Играли уличные музыканты, кричали зазывалы, в центре площади выступали цирковые артисты. Люди веселились, разглядывали товар у лотков, раскланивались со знакомыми. Настроение у всех было приподнятым, и я тоже начал улыбаться.

– Позолоти ручку, ваше благородие! – Передо мной остановилась статная, красивая цыганка в ярком платье и цветастой шали. – Дай погадаю, всю судьбу твою расскажу!

– Так уж и всю? – усмехнулся я.

– Всю, как есть, до самой глубокой старости!

– Да я, может, до старости не доживу ещё?

– Если погадаю – доживёшь! Смилостивится судьба!

Я рассмеялся.

– Ну, гадай, – и протянул цыганке руку.

Остаться без кошелька или часов я не опасался, знал, что Захребетник настороже. Одного воришку он от нас с Зубовым уже отогнал, ни с того ни с сего вдруг обернувшись и состроив жуткую гримасу. Оборванца, тянувшего руку к зубовскому карману, как ветром сдуло.

Цыганка схватила мою ладонь. С готовностью начала:

– Ждёт тебя, яхонтовый мой, дальняя доро… – и вдруг замолчала.

– Ты чего? – окликнул я.

Цыганка не ответила. Смотрела на мою руку с таким недоумением, словно на ней проявились незнакомые письмена.

– А ты чего уставился? – рявкнул вдруг Зубов.

Я обернулся. В нескольких шагах от нас остановился незнакомый субъект и сверлил меня взглядом. Лет двадцати семи, хлипкий, с зачесанными назад, блестящими от масла волосами.

– Это вы мне, сударь? – субъект надменно вскинул голову.

– Тебе, а кому же ещё!

– Я не имею чести быть вам представленным. С незнакомцами не разговариваю.

Субъект ещё раз оглядел меня с головы до ног, развернулся и пошёл прочь.

– Стоять! – рявкнул Зубов.

Субъект сделал вид, что не слышит, однако шагу прибавил. Зубов дёрнулся было его догонять, но я удержал.

– Стой. Что он тебе сделал?

– Мне – ничего! А на тебя смотрел. Сейчас я его на дуэль вызову.

– Да успокойся ты! Ну, подумаешь, смотрел.

– Он не абы как смотрел!

– А как же?

– Косо! Сейчас я его…

– Да прекрати, слышишь!

Пока я утихомиривал разбушевавшегося Зубова, цыганка куда-то исчезла. Я на всякий случай проверил кошелёк и часы, но всё было на месте.

– И эта сбежала, – недоуменно пробормотал Зубов. – Даже денег не клянчила. Чего это она?

Я пожал плечами.

– Не придумала, что наврать?

Захребетник внутри меня усмехнулся.

«Правду про твою судьбу увидела. Да такую, что врать тебе побоялась».

Что он имел в виду, я так и не выяснил. Зубов потащил меня в тир, и стало не до бесед с внутренним голосом.

* * *

В понедельник, придя на службу, я принялся разбирать папки в ближайшем к моему столу шкафу. Убивал таким образом двух зайцев: получил возможность сосредоточиться на своих мыслях, а по завершении процесса обретал в пользование свободные полки. По моим прикидкам, как минимум половину содержимого шкафа следовало отнести в архив ещё лет десять назад.

Мысли мои более всего занимал некий горец, которого помянули в беседе удравший нищий и его знакомый. Я считал, что о горце следует рассказать Коршу, Захребетник отговаривал. По его мнению, информации было пока слишком мало, докладывать толком не о чем.

В начале двенадцатого по коридору простучала хозяйская поступь Мухина, и хлопнула дверь в его кабинет.

А ещё через несколько минут дверь в наш кабинет распахнулась. В помещение ворвался субъект, в котором я с удивлением узнал вчерашнего хлюпика. За хлюпиком вошёл Мухин.

– Вот! – объявил хлюпик и ткнул пальцем в меня. – Вы только взгляните, Сильвестр Аполлонович, какая неслыханная наглость!

В кабинете воцарилась тишина. Саратовцев бросил перекидывать костяшки на счётах, Мефодий застыл с чайной чашкой в руке. Я посмотрел на хлюпика с интересом. За хамство спросить всегда успею, сначала пусть скажет, зачем пришёл.

– Какая такая наглость? – заинтересовался Саратовцев. Всплеснул руками. – Аркашенька, голубчик! Стесняюсь спросить, ты здоров ли? До жалованья ещё неделя, а ты уж тут как тут. Обычно день в день приходишь.

Хлюпик сделал вид, что колкостей Саратовцева не замечает. Я сообразил, что это тот самый Аркашка, который формально является нашим сослуживцем, в Коллегии увидел его впервые. За спиной у Аркашки недовольно сопел Мухин.

– Воспитанные люди, прежде чем войти, стучатся в дверь и спрашивают разрешения, – холодно глядя на Аркашку, сказал я. – Войдя, здороваются. А увидев незнакомого человека, представляются.

У Аркашки покраснели уши.

– Аркадий Теодорович Гржевицкий – сотрудник нашей Коллегии, – поспешил влезть с разъяснениями Мефодий.

Пытался, как всегда в присутствии начальства, услужить, но сделал только хуже. Прямолинейный Саратовцев гоготнул.

– Ежели бы Аркадий Теодорович услаждал наш взор своим присутствием чаще, чем в дни получки, Михаил Дмитриевич, несомненно, знал бы о существовании ещё одного сослуживца. Он-то здесь уже месяц трудится и службу посещает с завидным постоянством.

Аркашка покраснел ещё больше.

– У меня уважительная причина – слабое здоровье! Доктор наказал ежедневно проводить комплекс оздоровительных процедур!

– И где ж ты их проводишь? – ухмыльнулся Саратовцев. – В театральной гримёрке да в кабаках? Вот уж точно здоровья наберёшься…

Мухин поморщился.

– Прекратите паясничать, Константин Львович!

– Да мне-то что, – Саратовцев пожал плечами. – Не я ворвался в кабинет и ору как оглашенный… Что стряслось-то, Аркаш? Скажешь наконец?

– Я заказал у портного мундир! – взвизгнул Аркашка. – Ждал, когда пошьёт, надеялся, что вот-вот появлюсь на службе в надлежащем виде. И вдруг узнаю, что мой мундир забрали!

Саратовцев всплеснул руками и схватился за сердце.

– Да что ты говоришь⁈ Быть такого не может.

Из истории происхождения мундира секрета я не делал. Саратовцев всё знал и, когда я рассказывал, повеселился вместе со мной. Вопрос прозвучал издевательски, но Аркашка принял его за чистую монету и распалился ещё больше.

– Я тоже полагал, что такого просто не может быть! Вообразите себе моё изумление, господа! Я прихожу к портному за мундиром, а тот сообщает, что его забрал некий господин Скуратов.

Аркашка оглянулся на Мухина, ища поддержки у него.

– Господин Скуратов, – пробасил Мухин, – верно ли говорит господин Гржевицкий? Вы действительно забрали у портного мундир, который он заказал для себя?

– Верно, – пискнул Аркашка, – не извольте сомневаться! Более того, господин Скуратов носит этот мундир не только на службе, но и в праздничные дни. Вчера я своими глазами наблюдал, как он разгуливает в моём мундире по городу! Мы столкнулись на ярмарке.

– Ну ещё бы, – хохотнул Саратовцев. – Не на службе же вам сталкиваться.

– Прекратите ваши гнусные инсинуации, Константин Львович! – взвизгнул Аркашка.

Он от ярости уже брызгал слюной. А меня ситуация всё более забавляла. Наблюдал вчера на ярмарке ребёнка лет четырёх, которому мать отказалась купить воздушного змея. Мальчик бросился на землю, в бессильной ярости колотил по ней руками и ногами и заходился криком, требуя желаемое. Аркашка сейчас был – вылитый он, даже вопил с той же интонацией. При том что, по сути, как и в случае с воздушным змеем, истерика выеденного яйца не стоила.

Я положил папку с бумагами, которую закончил разбирать, в стопку, выстроенную на стоящем рядом стуле. Стопка, надо сказать, выросла уже изрядная.

Я взял из шкафа новую папку. Не глядя на Аркашку, скучающим голосом сказал:

– Я полагаю, что вещь принадлежит тому, кто за неё заплатил. Ваш мундир, по словам портного, пролежал у него три недели. Забирать и расплачиваться вы не спешили. Неудивительно, что моему предложению сделать это вместо вас портной обрадовался. Если у вас с портным на сей счёт были какие-то договорённости, идите к нему и разбирайтесь. А мне, будьте добры, не мешайте работать.

Я положил на стол перед собой новую папку, развязал тесёмки и склонился над документами.

Такое пренебрежение чашу Аркашкиного терпения переполнило.

– Я буду жаловаться, – взвизгнул он. – Это оскорбление! Я с вами разговариваю, а вы в бумажки уткнулись?

– Аркадий Теодорович, – попробовал вмешаться Мухин, но Аркашку было уже не остановить.

Он выхватил из шкафа папку, подвернувшуюся под руку, и швырнул в меня. Папка оказалась толстой, бумаг в ней было набито больше, чем могла вместить, и броска завязки не выдержали. Бумаги посыпались на пол.

А я почувствовал, что закипаю. Мало того, что этот идиот несёт какой-то бред, так ещё и руку на меня поднял? На меня – потомственного боярина Скуратова⁈ Ну, пусть не руку, а папку с бумагами, и долететь она всё равно бы не долетела, но тем не менее⁈

Я поднялся из-за стола. До Аркашки уже и до самого дошло, что зарвался. А наткнувшись на мой взгляд, он взвизгнул и попытался спрятаться за Мухина.

– Сильвестр Аполло…

Аркашка не договорил. Увидел, что я шагнул вперёд, и бросился к двери.

– Держи его, Миша! – азартно крикнул Саратовцев. – Давно пора проучить!

Аркашка неловко взмахнул руками и толкнул выстроенную мной стопку из папок. Папки посыпались на пол. Аркашка наступил на одну из них, скользкая клеёнка обложки поехала по натёртому паркету. Пытаясь соскочить с неё, Аркашка задел ногой фикус. Несчастное разросшееся растение, которое давно следовало пересадить в горшок побольше, покачнулось и упало. Фикус стоял рядом с примусом, поэтому упал на примус. С примуса полетел на пол закипающий чайник. На лету чайник протяжно, обиженно свистел.

Свисток от удара о пол отвалился, из чайника хлынул кипяток, залил рассыпанные бумаги и щедро плеснул на ноги Мухину. Мухин, помедлив, поджал одну ногу и заорал.

Дико, как припадочный, хохотал Саратовцев. Пытался что-то кудахтать Мефодий. А я выскочил в коридор вслед за Аркашкой.

Тот, выбежав в коридор, принял стратегически верное решение – выскочить на улицу. Но у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, поскользнулся на влажном полу.

– Куда по помытому⁈ – взревела уборщица Серафима Кузьминична. Грозно взмахнула шваброй.

Эта женщина обладала воистину уникальным даром – каждый раз возникала там, где её меньше всего хотели видеть. Таким образом, дорогу на улицу Аркашке преградила она, а по коридору бежал я. Аркашка вскочил на ноги и понёсся вверх по ступеням.

Я бросился за ним. Думал, что Аркашка планирует пробежать коридор насквозь и удрать по чёрной лестнице, но он распахнул дверь в архив и скрылся за ней.

– Тётушка! – донёсся до меня вопль. – Помогите!

В замке заскрежетало – дверь запирали на ключ. Я опоздал буквально на секунду. Подёргал ручку. Безрезультатно – на замках в Коллегии не экономили.

– Безобгазие! – услышал я из-за двери. – Что пгоисходит⁈

* * *

Мухин, по счастью, от кипятка почти не пострадал. За исключением того, что промок, конечно. Пообещав непонятно кому, что он этого так не оставит, удалился.

– Вот и повод домой отправиться, – ухмыльнулся Саратовцев, когда за начальством закрылась дверь. – Не ходить же в мокрых ботинках! Давай, Миша, помогу тебе прибраться.

Мефодий с причитаниями вернул на подставку чайник, поднял перевёрнутый фикус, притащил откуда-то веник и замёл на совок высыпавшуюся из горшка землю. Мы с Саратовцевым собрали разлетевшиеся бумаги. После чего уселись на подоконник.

Саратовцев мне насплетничал, что Аркашка приходится архивной Бабе-яге Розалии Сигизмундовне то ли племянником, то ли ещё какой-то роднёй. Открывать дверь архива Баба-яга отказалась наотрез. Я, впрочем, особо и не настаивал, после позорного бегства Аркашки злость испарилась.

Мы с Саратовцевым гадали, каким образом Аркашка будет покидать здание Коллегии. Через парадный вход побоится – для этого надо пройти мимо нашего кабинета, а дверь мы предусмотрительно держали открытой.

– Через чёрный ход выйдет, – сказал Саратовцев. – Либо в окно на первом этаже вылезет, которое на ту сторону выходит. Из бухгалтерии.

За дверью чёрного хода мы наблюдали с подоконника сами, за окнами первого этажа приставили следить кучера Кузьму. Но изобретательность Аркашки превзошла наши ожидания.

Он прошествовал по коридору мимо нашей двери под руку с Розалией Сигизмундовной.

– Аккуратнее, тётушка, – донеслось до нас. – Ах, как жаль, что у вас разболелась голова! Хорошо, что я рядом, могу проводить вас до дома.

Глядя на проходящую мимо кабинета пару трудно было определить, кто из них кого провожает. Аркашка вцепился в острый локоть Розалии Сигизмундовны крепче, чем младенец хватается за подол матери.

Мы с Саратовцевым переглянулись и расхохотались.