Текст книги "Black Sabbath. Симптом Вселенной"

Автор книги: Мик Уолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

– Исполняли они в основном песни из Топ-20 хит-парада, немного номеров в стиле соул и рок-н-ролл. Ну, как раз такую музыку, которую играют в пабах и прочих подобных местах.

А сейчас он был готов к следующему шагу наверх: работе в The Birds & The Bees, у которых были запланированы гастроли по ФРГ.

Однако прямо перед гастролями случился форс-мажор: из-за несчастного случая на фабрике листового металла, где он работал сварщиком, Тони потерял подушечки среднего и безымянного пальцев на правой руке – леворукие гитаристы зажимают ей струны на грифе. Ему было восемнадцать лет, и в тот день он собирался уволиться с работы, чтобы стать профессиональным музыкантом. Он был «совершенно убит. Моя жизнь была кончена». В тот день он работал на конвейере и ждал, пока оператор пресса отправит ему следующую деталь; многие рабочие не явились, так что Тони пришлось управлять и прессом, и сварочным аппаратом.

– Я попытался это сделать, и, конечно же, сраная машина опустилась и зажала мне пальцы. Я инстинктивно отдернул руку, и кончики пальцев просто оторвались! Одни кости торчали.

Его тут же увезли в госпиталь – вместе с оторванными кусками пальцев в пакете со льдом, надеясь, что врачи сумеют пришить их обратно, но все усилия оказались тщетны.

– Они были полностью раздавлены. Так что они отломали кости с обоих пальцев, ну, и на этом все. Мне сказали, что я больше никогда не смогу играть.

Следующий месяц Айомми просидел дома, размышляя о самоубийстве. А потом «тот парень, управляющий фабрики, купил мне пластинку Джанго Рейнхардта и сказал: вот, послушай». Тони подумал, что он просто над ним издевается – или по глупости пытается снова заставить его слушать гитарную музыку. Но парень оказался не таким дураком, как могло показаться. Жан Рейнхардт родился в 1910 году в Бельгии, в семье французских цыган и вырос в таборах в округе Парижа, играя на банджо, гитаре и скрипке. Музыкант, получивший прозвище «Джанго» (по-цыгански это значит «Я просыпаюсь»), в восемнадцать лет тоже получил тяжелое увечье при пожаре – он уронил свечу, собираясь поздно ночью лечь в постель после концерта; его правая нога оказалась парализована, и он лишился двух пальцев на левой руке. Ему тоже сказали, что больше он никогда не сможет играть. Но всего через год при поддержке своего брата Жозефа, отличного гитариста, он научился играть гитарные соло, используя всего два пальца, а поврежденными двумя играл только аккорды. Его музыкальное наследие оказалось настолько уникальным, что Рейнхардт оказал влияние на всех великих британских рок-гитаристов поколения Айомми, включая «дьявольскую троицу» – Джимми Пейджа, Эрика Клэптона и Джеффа Бека; последний называл Рейнхардта «самым потрясающим гитаристом из всех – просто сверхчеловеком».

Впрочем, всего этого Тони тогда не знал, так что пришел в ужас.

– Я сказал: «Нет, даже знать не хочу». Но он такой: «Просто послушай». Ну, я послушал и спрашиваю: «Ну хорошо, и что?» И после этого, конечно, он уже рассказал мне, что Джанго Рейнхардт потерял два пальца. Ну и я уже задумался: ух ты, блин! Может быть, я все-таки смогу начать играть?

Героически решив «я смогу», Тони сделал себе импровизированные напальчники из старой бутылки от средства для мытья посуды Fairy Liquid.

– Я ее расплавил и слепил маленький шарик, потом взял горячий паяльник и стал тыкать в этот шарик до тех пор, пока мой палец не стал пролезать в дырку. Я сделал себе два напальчника, а потом приклеил к ним кожу, чтобы они цеплялись за струны. Без этих штук я бы не смог даже коснуться струн. Я несколько дней сидел и натирал их наждачкой, чтобы они хотя бы выглядели как пальцы. Потом я надевал их и… играл.

Это было примитивное решение почти нерешаемой проблемы, и, прежде чем все наконец-то заработало, ему пришлось потратить несколько недель на эксперименты.

– Я бы до потолка подпрыгнул, если бы коснулся струн без напальчников. Но бывало, что, когда я играл, один из них сваливался и я нажимал на струну незащищенным пальцем, и, господи Иисусе! Боль такая, словно тебе паяльником прижигают шею. Очень больно, потому что сразу под кожей – кость. Кожа очень, очень тонкая…

Кроме всего прочего, от «новых пальцев» обнаружился и еще один непредвиденный эффект: звук, который Тони извлекал из гитары, изменился.

– Пришлось играть на гитаре совершенно по-другому. Я стал играть на тонких струнах, которые тогда на самом деле не делали, так что поначалу мне пришлось делать их самому из струн для банджо. Потому что от обычных толстых струн моим пальцам было больно.

Много лет спустя саунду Айомми стали активно подражать, превозносить и тщательнейшим образом его изучать; юные гитарные герои оживленно обсуждали тритоны, пониженный строй и мощность усилителей, считая их главным секретом уникального тяжелого, жужжащего звука, который мгновенно ассоциировался с зыбучим саундом Black Sabbath. Но это было похоже на попытки удержать на ладони ртуть. Все сводилось к тому, что он может и не может сделать без двух этих пальцев. «Некоторые аккорды я больше не могу играть», и это препятствие пришлось обходить; поток звуков ринулся сквозь плотину ограничений, появившихся из-за того, что теперь на своем свирепом белом «Стратокастере» он мог по-настоящему играть лишь тремя пальцами.

Он понял, что прошел величайшее испытание в жизни, когда оказался в новой группе – The Rest. Шел 1965 год.

– Они искали гитариста, пришли ко мне домой, мы поговорили, и я подумал: черт побери, у них у всех AC30, аппаратура и стойки Vox… и «Фендеры»! Блин, они, должно быть, реально крутые!

До этого времени единственным лично знакомым Тони музыкантом, у которого был Fender Stratocaster и усилитель Vox, был он сам.

– Мне очень нравилось, как выглядит «Страт», потому что они были у The Shadows, а с The Rest я тоже играл много композиций The Shadows. Мы играли инструменталы и песни Чета Аткинса.

На его игру, конечно, оказали влияние и другие исполнители. John Mayall’s Bluesbreakers, где играл Эрик Клэптон, просто поразили его. «Это было… оно». Еще ему очень нравились The Big Three, ливерпульская группа жанра «мерсибит», гитарист которой, Адриан Барбер, был еще и гением электроники и сам собрал для своей группы пятифутовые усилители, которые прозвали «гробами».

Еще одним по-настоящему значительным открытием, сделанным Тони в The Rest, стал барабанщик группы, Билл Уорд. Темноволосый и крепкий, как Тони, с которым его сближала грубая целеустремленность, иногда перераставшая в откровенное упрямство, Уильям Томас Уорд был еще одним ребенком послевоенного Астона, на три месяца младше Тони и в три раза страннее. Он играл на барабанах в разных местных группах с 15 лет, но начал «бить по всяким предметам, когда мне было года четыре или пять». Денег на установку не было, так что он делал свои барабаны из картонных коробок, использованных жестянок от сигарет, «из всего цилиндрического, что хоть относительно напоминало барабан. Я сам делал себе палочки и все остальное. Вот чем я занимался в детстве». Музыка «практически постоянно звучала в доме, где я родился, на Гросвенор-Роуд. Мама с папой устраивали вечеринки. Мама играла на фортепиано, а друг семьи приходил и играл на барабанах и оставлял свое снаряжение у нас по субботам, вот тогда я и заинтересовался ударными». Когда местный оркестр Boys’ Brigade по воскресеньям проходил парадом по улицам, он не сводил глаз с барабанщика.

– Ох, блин, как я любил это все. Это казалось мне естественным.

Его родителям особенно нравился американский джаз – биг-бенды, которые возглавляли настоящие музыкальные вольнодумцы вроде Дюка Эллингтона, Гленна Миллера и Каунта Бейси.

– Вот когда я по-настоящему стал отождествлять себя с барабанщиками – мне тогда было лет десять, я слушал музыку Каунта Бейси и Гленна Миллера.

Одним из любимых барабанщиков был Джо Морелло, американский перкуссионист из «Квартета Дейва Брубека», чьи необычные размеры легли в основу таких классических произведений, как Take Five и Blue Rondo A La Turk.

– Сначала я не понимал, как ему это удается, но потом как-то сымпровизировал собственную версию.

Но больше всего на него повлиял Джин Крупа, чей лихорадочный, гиперактивный стиль и так четко заметен в лучших работах Билла.

– Джин Крупа тогда снимался в черно-белых фильмах. Я смотрел на Крупу и думал: «Блин, это просто невероятно», понимаешь? Для меня он стал настоящим пионером рок-барабанов, когда в конце сороковых и пятидесятых изменил стили в некоторых барабанных ритмах. И, слушая исторические записи Крупы, легко определить, когда именно он пересекся с рок-музыкой.

Сам Билл «пересекся с рок-музыкой» в 1957 году после выхода Jailhouse Rock, второго сингла Элвиса Пресли, вышедшего на первое место в Великобритании.

– До этого момента я слушал американские джазовые биг-бенды. По радио BBC крутили много такого. Но когда вышел Jailhouse Rock – все. Я подсел на рок-н-ролл. И до сих пор с него не слез. После Элвиса, конечно, появились The Beatles и весь этот британский феномен начала шестидесятых.

Ему было пятнадцать, когда он познакомился с Тони Айомми.

– Я играл в группе, которая искала соло-гитариста, и мы нашли Тони по объявлению. Мы меняли название каждые три или четыре дня, и тогда назывались The Rest.

The Rest зарабатывали деньги концертами, но родители Билла все равно волновались – неужели их сын всерьез решил стать музыкантом?

– Да, пришлось поговорить с родителями, как и любому другому музыканту. Мой папа был не очень доволен. Но вот мама меня полностью поддержала. Она была по-настоящему рада.

Немало помог и старший брат Джимми: он «очень сильно на меня повлиял в плане музыки. Например, познакомил меня с Everly Brothers и всеми группами, игравшими в Бирмингеме. Я был еще совсем юным, лет четырнадцать, а он подсаживал меня на группы вроде The Redcaps, очень популярные в Бирмингеме в самом начале шестидесятых. В общем, от него я услышал много важной музыки».

Сцена в Мидлендсе была очень активной, и Билл пересекался с другими великолепными барабанщиками. Джона Бонэма он впервые увидел в шестнадцать лет в пабе в Вустершире под названием «Верфь». Будущий барабанщик Led Zeppelin тогда играл в Crawling Kingsnakes, с которыми выступала The Rest. Билл, позже ставший близким другом Бонэма, вспоминал, что его умение пить – «У него в ногах стояла пинта горького, и он периодически прикладывался, рюмка за рюмкой, но не пропускал ни одной доли» – впечатлило Билла не меньше, чем мощная игра. Еще одним его хорошим другом был Пит Йорк, тогда игравший в самой популярной группе Мидлендса того времени – Spencer Davis Group.

– Невероятный барабанщик. Пит Йорк очень меня поддерживал. Мне тогда было лет семнадцать или восемнадцать, так что, когда на тебя обращает особое внимание кто-то вроде Пита Йорка, выпустившего несколько хитов со Spencer Davis Group, это очень круто.

Билл уже тогда был перфекционистом – эту черту он называет одной из главных причин своих многочисленных расставаний с Black Sabbath, – и музыкальную связь с Тони Айомми он ощутил сразу.

– Тони был исключительно хорошим гитаристом для своего возраста. Мне доводилось работать с хорошими гитаристами, но Тони по-настоящему играл на гитаре. Так что в The Rest мы играли несколько популярных джазовых и блюзовых вещей, а остальной репертуар составляли каверы и прочее подобное. Мы тогда еще не достигли того периода роста, когда начинаешь сам сочинять. До момента, когда мы сами стали писать музыку, прошло два или три года. Но мы оба знали, что он наступит…

The Rest несколько раз пересекались с The Rare Breed, но особой любви между ними не было. Они были соперниками, а не друзьями. Гизер вспоминает, как периодически болтал с Биллом.

– Он спрашивал меня, какие группы нам нравятся, я ему говорил, а на следующей неделе они уже это играли. Так что у нас, можно сказать, были схожие музыкальные вкусы.

Воспоминания Тони о Гизере тех времен, правда, не такие приятные.

– Он всегда был не в себе. Словно постоянно кислоту принимал. Ну, блин, я видел, как он в клубе пытался заползти на стену и прочее такое. Они выступали, потом мы выступали, и он всегда казался каким-то торчком.

Обе группы, впрочем, оказались недолговечными, и когда Тони в январе 1968 года предложили перейти в Mythology, он тут же ухватился за этот шанс. Нил Маршалл играл в Peter And Gordon, чей сингл 1964 года A World Without Love вышел на первое место и в Британии, и в Америке, и это был лишь первый из нескольких трансатлантических хитов, выпущенных коллективом в следующие четыре года. Но в начале 1968 года Маршалл ушел – у него было достаточно денег и опыта, чтобы попробовать добиться успеха самому. Он взял местную группу из Карлайла под названием The Square Chex и переделал ее из типичного простенького бит-коллектива середины шестидесятых в длинноволосую, странно одетую психоделическую рок-группу, затем переименовал в Mythology и стал менять состав. Вместе с Айомми он взял вокалиста The Rest Криса Смита, чье настоящее имя было Кристофер Робин Смит, но его уговорили не упоминать среднее имя, потому что «все думали, что мы просто так прикалываемся». Через несколько недель Маршалл по совету Тони взял на барабаны Билла Уорда.

Mythology были первыми парнями на деревне и привлекли немало поклонников в Карлайле и его окрестностях; именно их обычно ставили на разогрев, когда на гастроли приезжали хитовые коллективы – например, в апреле они выступили с The Move в «101-клубе». Mythology была «умной группой», которая скорее сыграет All Your Love Джона Мэйолла, чем что-нибудь простенькое из Топ-20, и именно там Айомми и Уорд начали впервые превращать свои бесконечные обдолбанные джем-сейшны во что-то более конкретное.

– Именно тогда мы впервые задумались, не стоит ли добавить немного своего материала. Мы играли все, что нам сойдет с рук – в том числе кучу гитарных соло.

Зарождалась эпоха монолитных гитарных соло: лондонскую сцену недавно захватил Хендрикс, и его коллеги-путешественники Джефф Бек, Эрик Клэптон и Джимми Пейдж тоже старались не отставать. Тони в своей промозглой комнатке в карлайлском обиталище группы, «Комптон-Хаусе», слушал в основном Клэптона, чья новая группа Cream изменила лицо блюз-рока в Великобритании.

– Только что вышел альбом Disraeli Gears, и мы как раз хотели добиться чего-нибудь такого – или, если получится, даже круче. Простейший формат гитара-бас-ударные, но они, казалось, могли сделать что угодно, понимаешь?

Хитрецы из Mythology стали специализироваться на кавер-версиях групп, с которыми, скорее всего, не была знакома их аудитория – например, Tomorrow и Art. Последняя группа на самом деле тоже зародилась в Камберленде, фронтменом в ней был будущий певец Spooky Tooth Майк Харрисон, и в прошлом году они выпустили откровенно «сумасшедший» альбом под названием Supernatural Fairy Tales. Tomorrow же были еще одними незаметными героями психоделического рока; там играл будущий гитарист Yes Стив Хау, и их очень любили на шоу Джона Пила на Radio One.

– Пожалуй, они повлияли на нас сильнее всего, нам казалось, что они очень близки по духу к тому, что мы пытались сделать в Mythology. Просто играли и солировали, сколько вздумается. И люди их за это любили.

Впрочем, Mythology получили известность не только благодаря музыке. Они были самыми статусными сторонниками процветавшей северной хиппи-сцены, которая в открытую хвасталась, что принимает наркотики. И это в то время, когда по-настоящему знаменитых поп-звезд калибра The Beatles и The Rolling Stones арестовывали за нелегальные вещества и самая известная скандальная газета страны, News Of The World, поставила таблоидные «откровения» на эту тему на поток. Когда на полицию Камберленда стали давить, чтобы она продемонстрировала собственное рвение в деле «борьбы с этой угрозой цивилизованному обществу», как выразился один судья, однажды летом в 1968 году полицейские совершили налет на «Комптон-Хаус» и арестовали всех четверых музыкантов за хранение марихуаны. Удивленные полицейские назвали Смита «главарем банды» после того, как он стал настаивать, что его зовут Кристофер Робин. История попала в национальную прессу, так Тони и Билл внезапно прославились в Бирмингеме, сами того не желая. После этого Mythology уже не смогли давать концерты в Карлайле и вскоре распались.

– Это было ужасно, – сказал Тони.

Когда он вернулся домой к родителям без копейки денег, его мама «плакала и кричала: ты опозорил этот дом!» Билл, который, конечно, курил травку и до этого случая и собирался продолжать это делать, понял, что единственным их спасением будет тут же собрать другую группу в Бирмингеме, «чтобы продолжить то, чем мы занимались в Mythology, потому что перед тем, как все развалилось, у нас действительно начало что-то получаться».

И эти двое увидели то же самое объявление в витрине магазина, что и Гизер: Оззи Зиг, у которого Есть Свой Усилитель. Как и Гизер, они тут же пошли на Лодж-Роуд и постучались в дверь.

– Я сказал Биллу: «Я знаю одного Оззи, но это не может быть тот же самый. Это точно не он, он не поет», потому что, насколько мне известно, он действительно не пел. Мы все равно пошли к нему домой, к двери подошла его мама. «Джон! Тут кто-то к тебе пришел!» Он вышел к дверям, и я сказал Биллу: «О нет! Я знаю этого парня. Мы в одной школе учились. Ничего не получится». Я думал, что он не умеет петь, а все равно вешает объявления. Мы считали себя достаточно профессиональными, чтобы не начинать с нуля. В общем, я сказал Биллу: «забудь»…

Увидев на пороге задиру, который бил его в школе, Оззи очень обрадовался, когда Тони ушел.

– По его лицу было видно – он думал: «Да ну на хрен!»

По словам Гизера, Тони и Билл увидели объявление в тот же день, что и он.

– Оззи и Тони не очень ладили между собой в школе. Вот почему Оззи решил пойти ко мне, а не к Тони.

Впрочем, факт оставался фактом: Оззи и Гизеру нужны были для группы барабанщик и гитарист, а Тони и Биллу – певец и басист. Гизер, который помнил двух ребят из The Rest, «которые играли музыку, похожую на The Rare Breed», решил, что нужно хотя бы рассмотреть эту возможность. Оззи и Тони учились вместе пять лет назад. Это же целая жизнь, верно?

На следующий день Гизер повел очень недовольного Оззи домой к Айомми на улице Уошвуд-Хит. План был таким: он хотел, чтобы Билл Уорд стал их барабанщиком, а Айомми уже пусть сам думает, что дальше делать. Тони вспоминает:

– Билл с ними поболтал, а потом мы как-то решили, что играть будем вместе. Билл не хотел уходить от меня, а я не хотел уходить от Билла. Мы хотели работать в команде, потому что уже довольно долго играли вместе.

Гизер и Оззи остались не слишком довольны произошедшим. Для Гизера это означало, что придется отказаться от гитары и стать басистом – к тому времени они нашли еще и слайд-гитариста по имени Джимми Филлипс, так что выбор был небольшим: либо идти на вакансию басиста, либо уходить вообще, а на последнее Гизер точно бы не согласился. Для Оззи же это стало возвращением на школьную игровую площадку, которую он так ненавидел. Но опять-таки выбор был прост: либо это, либо ничего, а «ничего» Оззи уже надоело.

К тому времени как они начали репетировать, к группе прибился еще и саксофонист по имени Алан «Аккер» Кларк, и она получила новое название – The Polka Tulk Blues Band. Имя, по словам Оззи, украли «у пакистанского магазинчика в Хэндсворте».

– Мы ехали на наш первый концерт. Названия у нас еще не было, а потом мы проехали мимо этого магазина, Polka Tulk, и я сказал: «О, похоже на хорошее имя».

По дороге на этот концерт (в кемпинге неподалеку от Карлайла, куда им удалось попасть за счет старых связей Тони и Билла в Mythology) Тони был довольно мрачен.

– Я огляделся и подумал: «Господи, во что я в этот раз ввязался?» А еще я подумал, что все это долго не продержится.

Он был прав. Так и оказалось.

2. Интервал дьявола

Они чуть ли не мгновенно вцепились друг другу в глотки. Тони и Билла в Карлайле считали местными героями и хорошо помнили их по Mythology, так что Тони было очень обидно, что возвращение в Карлайл получилось настолько бесславным, среди групп второго и третьего эшелона. Он не знал, куда провалиться, увидев, как Гизер достает одолженный у кого-то бас с тремя струнами.

– У него не было денег на четвертую струну. И он приперся, одетый как хиппарь, в какой-то белой индусской фигне – словно только что тайком выкушал кислоты.

Когда явился Джимми Филлипс, «одетый, словно один из подручных Робин Гуда», Тони и Биллу, одетым в простые футболки и джинсы, стало совсем неловко.

– Мы с Биллом переглядывались, не понимая, что вообще происходит…

Гизер и Оззи тоже были в замешательстве. Их резко выдернули из зоны комфорта, они выступали с ребятами, которые, как им казалось, уже вышли на более высокий уровень, так что на первых концертах они выступали кое-как, отчаянно стараясь дотянуться до остальных. Но именно их музыкальные недостатки стали определяющими для характерного саунда Sabbath.

Угрюмый вокал Оззи не подходил для медовых песенок блюз-роковых групп того периода вроде Traffic и Fleetwood Mac, но вот на фоне звуковых залпов, благодаря которым Black Sabbath позже завоевали свою репутацию, его голос казался тонким слоем глянца, покрывавшим угрожающую машину, склепанную из «листового металла» риффов и неистовых ритмов, – зловещим, отрешенным, неконтролируемым.

Гизер несколько дней занимался в продуваемой всеми ветрами комнатке над одним из пабов в Астоне, настроив свой Telecaster пониже, чтобы он звучал как бас-гитара. Но играл он на нем все равно как на гитаре. Вместо того чтобы идти против ритма, как в основном поступали бас-гитаристы, он в точности следовал за риффами Тони, а со временем постепенно начал добавлять к ним собственные небольшие риффы – этому трюку он научился у Джека Брюса из Cream. Поначалу это звучало как-то неуклюже, но после того, как он в совершенстве отработал такой стиль на настоящей бас-гитаре – со всеми четырьмя струнами, – это придало звучанию Black Sabbath еще бо́льшую тяжесть.

– Я следовал за риффом. И мне нравилось извлекать искусственные ноты.

Подтяжка струн, искривление разума…

Впрочем, им далеко не сразу удалось убедить Тони и Билла в том, что они хоть чего-то стоят. На тех первых концертах Оззи, одетый в выцветший кафтан, который Гизер одолжил ему еще во времена Rare Breed, настолько сильно нервничал, что прятался где-то на краю сцены, спокойно уступив ведущую роль Тони. Хотя его голоса все равно толком не было слышно – настолько катастрофический шум возникал из-за жуткой какофонии гитар, саксофона и барабанов, которые играли как им вздумается.

– Мы тогда играли двенадцатитактовый блюз, – вспоминал Гизер, – одни каверы… Dust My Blues Джона Мэйолла и Cream, вроде Spoonful.

Они специально не играли ничего, что считали очевидными попытками заигрывать с публикой. Даже Джими Хендрикс казался «немного слишком коммерческим». Уже тогда, в таком зачаточном состоянии, по словам Гизера, они «шли против всего, что было популярно».

Polka Tulk Blues Band продержалась всего два концерта: в кемпинге в Уайтхейвене и в бальном зале в Карлайле. Первый концерт закончился очень внезапно: раздосадованные дальнобойщики стали вставать и расходиться после первого же номера. Бывшие фанаты Mythology не преминули сообщить о своих задетых чувствах. «Какого хрена вы играете с этим ужасным певцом, он же безнадежен?! – вспоминал Гизер вопрос одного из поклонников, обращенный к Тони и Биллу. – А другой дебил вообще не умеет играть на басу. Верните прежних ребят!» Второй концерт тоже закончился плохо: толпа особо бдительных горожан решила, что группа пытается увести их женщин, и накинулась на них с бутылками и стульями, когда они загружали аппаратуру в микроавтобус после концерта.

– Они нас чуть не убили! – вспоминал Гизер. Вызвали полицию, и они арестовали нападавших, но их главарь – «огромный, огромный здоровяк!» – успел задушить одну из полицейских собак.

«Вот херня. Мы точно никакой работы не получим», – подумал Тони.

Едва они выехали обратно в Бирмингем, до которого было миль двести, и Тони окончательно вышел из себя. К счастью для Гизера и Оззи, его гнев был направлен только на саксофониста и второго гитариста, в которых он и до концерта не был особенно уверен, но теперь именно их ждала расплата за то, что он так опозорился перед бывшими фанатами. «Они уходят. Пусть дальше едут на велосипедах», – объявил он. Никто не спорил. Особенно Оззи, который еще в школе понял, что лучше не высовываться, когда у Тони «такое настроение». Но если из-за ухода Джимми Оззи расстроился («Я, Джимми Филлипс и чернокожий басист по имени Роско Джи, позже игравший в Traffic, одно время спали в одной кровати, потому что у нас денег не было», – позже рассказывал он), то вот Кларку, который играл исключительно Take Six, он с удовольствием сказал «скатертью дорога».

– Я и по сей день не выношу этой долбаной мелодии!

Вместе с ними ушло и название – группа переименовалась в The Earth Blues Band, но эту громоздкую конструкцию сократили до Earth. Впрочем, эти перемены практически не сказались на репертуаре. Они по-прежнему рассчитывали на тот же музыкальный «бульон» из блюзовых каверов и психоделических импровизаций, перемешивая Хаулин Вулфа и Джона Ли Хукера с Cream и менее известными современными белыми рокерами вроде Aynsley Dunbar Retaliation. Тони Айомми по-прежнему был не слишком уверен в их способностях, так что по большей части они «играли одну и ту же песню снова и снова, лишь слегка варьируя темп». К счастью, в середине шестидесятых концертная сцена Мидлендса была на пике – там выступали все тогдашние звезды чартов, а также многие местные таланты. Сейчас модно говорить, что Мидлендс стал местом рождения хеви-метала, на самом деле главным музыкальным вдохновением для самых значительных групп региона в середине шестидесятых служили американский соул и ритм-энд-блюз. Контрактов на запись было мало, но в то время, когда лишь Ливерпуль считался хоть сколько-нибудь важным центром музыки после Лондона, концертная сцена в Бирмингеме и Мидлендсе процветала. Музыканты вроде Джона Бонэма и Роберта Планта получили первое признание, выступая в так называемой «Сети Мамаши Рейган» – в клубах, которыми владела пресловутая миссис Рейган; а также «Олдхилл-Плаза», «Хендсворт-Плаза», «Клубе Гарри Оуэна» и «Бирмингем-Каверн». Они играли в составе групп вроде Terry Webb & The Spiders, The Nicky James Movement, Locomotive и A Way Of Live, где также играл будущий басист Fairport Convention Дэйв Пегг. Кроме всего прочего, Бонэм недолго входил в состав The Senators, сыграв на песне She’s A Mod из компиляционного альбома 1964 года Brum Beat.

Помимо «Сети Мамаши Рейган», в округе было множество пабов, устраивавших концерты, а позже появились и более модные бирмингемские заведения вроде «Генрис-Блюз-Хаус» и «Мазерс». Именно на этих концертных площадках, разбросанных по Мидлендсу, выросли многие ключевые музыканты следующего поколения постбитловских групп. От Роя Вуда и Бива Бивэна (позже – The Move, ELO и Wizzard), которые впервые познакомились в Carl Wayne & The Vikings, до Стиви Уинвуда и Джима Капальди из Traffic, местных ребят, многого добившихся (первый из них – в Spencer Davis Group). Там же играли Карл Палмер (Atomic Rooster и ELP), Кози Пауэлл (Jeff Beck Group и многие другие), в том числе – намного позже – сами Black Sabbath, The Moody Blues, Slade и так далее.

Наркотики туда «добирались» в виде пакетиков с гашишем или, что более вероятно, двух-трех маленьких синих таблеточек «спидов». Но чаще всего, вспоминает Гизер, мы просто выпивали по несколько пинт. Возмутительное поведение никто не терпел. Барабанщик Move Бив Бивэн – который тоже непродолжительное время играл в Black Sabbath – вспоминал, что в The Move раздумывали, не пригласить ли вместо него Джона Бонэма, но «в The Move поначалу вообще никто даже не пил, и они решили, что он будет слишком неуправляемым».

Earth, набравшись смелости, стали выступать в местных заведениях вроде «Мазерс», «Пентхаус» и «Генрис-Блюз-Хаус». Именно в последнем клубе, которым заправлял местный организатор Джим Симпсон, им удалось сделать первый серьезный прорыв. Симпсон тоже был музыкантом, но на десять лет старше и достаточно прозорлив, чтобы понять, что в музыкальном бизнесе можно зарабатывать не только непосредственно музыкой. Джим был трубачом в Locomotive (где ранее играл совсем молодой Джон Бонэм, но его выгнали за ненадежность) и записал с ними хит Rudi’s In Love. К 1968 году он уже занялся менеджментом, агентской работой и управлением клубами, организовав компанию Big Bear. Кроме «Генрис-Блюз-Хауса» он работал с тяжелым рок-трио из Стаффордшира под названием Bakerloo Blues Line, а также с Tea & Symphony, эксцентричным акустическим коллективом, похожим на ранних T. Rex. Когда только-только собравшиеся Led Zeppelin, тогда все еще носившие название New Yardbirds, дали суматошный концерт в «Генрис», Тони и Билл были среди зрителей. Почувствовав связь между «психоделическим блюзом», который тогда исполняли Zeppelin, и лихорадочными глыбами тяжелого, как гранит, блюза, который пытались играть Earth, Тони пошел к Симпсону и попросил дать его группе шанс выступить в клубе.

– Они показались мне очень невинными, смущенными и не особенно понимавшими, что дальше делать, – вспоминает Симпсон. – Они не знали, каким должен быть следующий шаг.

Устроив им прослушивание в клубе, Джим «увидел достаточно», чтобы поставить Earth на разогрев к Ten Years After, еще одной местной группе, которая добилась неплохого успеха и переехала в Лондон. Фронтмен группы, уроженец Ноттингема Элвин Ли, которого тогда называли «самым скоростным гитаристом Великобритании», оказался настолько впечатлен молодыми ребятами, открывавшими их концерт в «Негрис», что пригласил их на разогрев к Ten Years After в лондонском клубе «Марки», где те были резидентами. «Марки» уже тогда превращался в легендарное место, где первую известность получали чуть ли не все, от Rolling Stones до Led Zeppelin. Как выразился Гизер, «после этого у нас по-настоящему пошли дела».

Впрочем, на пути Earth зияла новая яма. Ten Years After была не единственной группой-хедлайнером, чье внимание привлекли Earth. После выступления на разогреве у Jethro Tull (снова в «Генрис») лидер Tull Ян Андерсон тоже передал приглашение в Лондон – но на этот раз для одного Тони. Дебютный альбом Jethro Tull, This Was, как раз тогда попал в Топ-10. Они были весьма перспективным коллективом. Когда их первый гитарист Мик Абрахамс решил покинуть группу – по совпадению, именно в тот самый день, когда Earth выступили у них на разогреве, – Tull нужно было очень срочно искать замену. На следующее утро Тони позвонили менеджеры Jethro Tull и спросили, не хочет ли он присоединиться к группе, он согласился не раздумывая. А потом, едва положив трубку, запаниковал.