Текст книги "Тайна России"
Автор книги: Михаил Назаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 50 страниц)
Заметим в этой связи, что для подавления этих восстаний использовались в основном мобильные карательные отряды интернационалистов, безжалостные к чуждому им русскому населению. Они составили ударное ядро Красной армии из более 250.000 бойцов (венгров, австрийцев, поляков, чехов, финнов, прибалтов, китайцев и т. п.). Исследователь этого вопроса М. Бернштам пишет, что "это была денационализированная и деклассированная человеческая прослойка… сорганизованная" из военнопленных и из люмпен-пролетариата разных стран, находившегося в России на заработках", а также из "интернациональной социалистической интеллигенции, оказавшейся в России или съехавшейся туда сразу после революции [69]. (К этому причастны и некоторые пассажиры ленинского поезда и парохода Троцкого, ставшие комиссарами) По советским данным, в 1918 г. интернационалисты составляли 19 % Красной армии, в 1920 г. после всеобщей мобилизации населения – 7,6 %.
М. Бернштам отмечает, что столь высокий процент иностранцев уникален в истории гражданских войн. "Для войны, в которой основные операции – не стратегические фронтовые, а подавление повстанчества и сопротивления коренного населения, роль 8-19-пооцентного ударного костяка именно на подавлениях сосредоточенного, является ключевой ролью в победе режима над населением".
Но вернемся к белым политикам. Влиятельнейшим из них был один из патриархов революционного движения, масон и член "Политического совещания" Н.В Чайковский, который настойчиво утверждал "правильную организацию власти" в Белом движении, необходимость "разграничения военной и политической власти", военные должны только воевать, передав все политические функции своим правительствам и "не вмешиваясь" в "политическое управление страной" [70]. Причем, как уже показано выше, парижское "Политическое совещание" предписывало Белым армиям даже войну вести на "демократической основе" – что еще никому в мире не удавалось.
Это справедливо раздражало военных, даже Деникина, которому по сути предписывалось в выборном "демократическом представительстве" дать право голоса и социалистам, и казачьим самостийникам; в то время как он и Колчак считали, что в тогдашнем хаосе была возможна лишь национальная диктатура. По признанию белого поверенного в делах в Лондоне К.Д. Набокова, "большинство русского офицерства ненавидит Антанту" [71] из-за ее поощрения антирусских сепаратистов. Даже в Северном правительстве, которое стояло "на первом месте по демократизму", приведенная телеграмма "Политического совещания" вызвала "немало недоумения" [72]. Тем не менее и Деникин, и Колчак, и Миллер были вынуждены выдавливать из себя "демократические обещания"… А их неисполнимость в военное время лишь укрепляла им на Западе славу "диктаторов"…
Не удивительны поэтому слова Деникина о "Политическом совещании": армия "не имеет в Париже никакого представительства, ни в смысле защиты наших интересов, ни в осведомлении Запада о деятельности и боевых успехах армии Юга, ни даже простого опровержения тех вздорных слухов и небылиц, которые распространялись нашими недругами"; еще резче была оценка Врангеля: члены «Совещания» стремились "вредить в иностранных кругах тому делу, которое с таким трудом приходилось вести" [73].
Демократически суженный кругозор февралистов сказался и в геополитике. Призывая к борьбе с "последним союзником Германии – большевицким правительством продуктом одной из военных махинаций германского военного изобретения, при помощи которых Германия пыталась обрести господство над миром" [74], делегаты в Яссах возлагали вину за победу большевизма только на Германию, имея в виду транзитные вагоны для группы Ленина, но упуская из виду не менее вместительный пароход и американский паспорт Троцкого, как и "помощь единоверцам" Шиффа (которая, вероятно, шла через те же скандинавские банки Варбурга и др.).
Наивно напоминая союзникам о "мировой опасности большевизма" (на примере революционной агитации в Германии, Польше, Венгрии), о том, что борьба с ним нужна не только для спасения России, "но и для спасения европейской, может быть, более того мировой культуры" [75], – участники делегации не догадывались о роли в этом все того же Уолл-Стрита, который тогда поддерживал эти пропагандистские акции большевиков в Европе (подтверждено документально проф. Саттоном).
Правда, в заслугу "Русской делегации" в Яссах следует поставить то, что после большевицкого переворота представители как левых, так и правых партий, забыв о прошлых спорах, проявили единство в сохранении целостности России: "Отрицание Брестского договора и признание единой, неделимой России в границах августа 1914 года, за исключением, однако, Польши" [76]. На подобной позиции (делая еще одно исключение: для Финляндии) стояли и последующие белые правительства. Однако сохранить единую Россию в союзе с Антантой, при такой ее политике, они не могли.
Следуя инерции Мировой войны, они видели опасность единству страны только со стороны Германии, стремившейся оторвать от России Малороссию и Прибалтику, хотя уже тезисы президента США Вильсона о предстоявшем после войны "самоопределении наций" выдавали те же цели Антанты. И даже когда эти цели стали очевидны, – это мало что изменило в проантантовской ориентации многих февралистов.
Примеры расчленительской антирусской политики Антанты отчасти приведены выше на примерах Прибалтики, Украины, Закавказья. Есть и официальный документ высшего уровня: в мае 1919 г. в ноте Клемансо, подписанной также Вильсоном и Ллойд Джорджем, выдвигалось требование к Верховному Правителю России Колчаку признать фактическую самостоятельность всех новообразованных государств [77]. (Опять-таки заметим, что их почти везде, при поддержке Антанты, возглавили масоны. Так, помимо чехословацких руководителей Т. Масарика и Э. Бенеша, в масонских источниках [78] упоминаются: в Польше Пилсудский, в Грузии премьер-министр Гегечкори и министр иностранных дел Чхенкели; на Украине председатель Центральной Рады М. Грушевский, затем председатель Директории Петлюра, много масонов было среди прибалтийских политиков, например, премьер-министр Литвы М. Слежявичус и будущий президент Латвии Земгал).
Деникин потом горько упрекал союзников, что они, не признав официально ни одно из русских белых правительств (за исключением признания «де-факто» Врангеля ради спасения Польши), охотно и торопливо признавали все новые государства, возникшие на окраинах России [79] (Эти "независимые государства" подобострастно заискивали перед Антантой, отказываясь помочь Белому движению. Потом, когда коммунизм в виде исторического возмездия пришел и на их землю, все они – чехи, поляки, кавказцы, эстонцы и даже наследники знаменитых латышских стрелков – винили в этом только русских…)
И по отношению к самим русским, например, английская политика на Севере России "была политикой колониальной, т. е. той, которую они применяют в отношении цветных народов": солдаты и офицеры "до такой степени грубы в отношении нашего крестьянина, что русскому человеку даже и смотреть на это претило", писал ген. Марушевский (по оценке демократа с. Мельгунова – "один из самых объективных наблюдателей"). "Отрезанные почти от всего мира трудностями сообщений и стеснениями, скажем просто, английской «диктатуры», мы были положительно политически слепы. Малейшее желание проникнуть за эту завесу вызывало определенное противодействие со стороны английского командования. Связь с Чайковским в Париже была слаба и заключалась в письмах, доходивших с редкими курьерами, другие сведения были случайными и проходили через английскую цензуру" [80]. Унизительная же зависимость от иностранцев вела к тому, что даже на чисто русских белых территориях, как в Северной области, накапливались "несомненное непонимание и даже вражда между властью и населением" [81].
Можно себе представить, какой нравственной проблемой все это было для многих белых деятелей, сознавая свое бессилие и стиснув зубы, идти на компромиссы ради хоть какой-то возможности борьбы…
Похоже, Россию тогда могло (теоретически) спасти одно: если бы в 1918 г. чудом прозрели и белые генералы, и немцы, заключив между собою консервативный антибольшевицкий союз. Предпосылки для него отмечают многие мемуаристы. Савич (депутат Государственной Думы, участник Ясского совещания, затем сотрудник правительств Деникина и Врангеля) пишет, что даже в кадетских кругах в начале гражданской войны не все надеялись на Антанту; многие (даже Милюков) считали, что "только немцы могут оказать нам реальную помощь, если мы сумеем доказать, что восстановленная с их помощью Россия будет им глубоко благодарна, явится их постоянным союзником и другом. Последняя точка зрения, видимо, разделялась большинством присутствующих" на совещании, описанном Савичем. Самому ему, однако, "казалось невероятным, чтобы немцы решились изгнать во время продолжающейся еще борьбы на Западе своих подневольных союзников и послушных вассалов-большевиков" [82]. В немецкой политике тогда возобладала близоруко-эгоистическая ставка на расчленение России: отторжение от нее Украины и Прибалтики (и опять-таки, как и в странах Антанты, это произошло вопреки мнению многих немецких военных, готовых помочь Белому движению).
По мере накопления горечи от предательств Антанты германофильские настроения распространились даже в Сибири, в окружении Колчака [83] – но было поздно: побежденная Германия вышла из игры и Антанта не позволила ей пойти на союз с русскими белыми (иначе бы наиболее известная попытка такого союза, армия П.М. Авалова-Бермондта, могла принять более серьезные формы). Однако тот факт, что вскоре Германия, стремясь изменить результаты Версальского договора, повела тайное двадцатилетнее сотрудничество с большевицкой Россией, – свидетельствует о том, что потенциал естественного русско-германского союза имелся. И будь в обеих странах более достойные правительства – судьба Европы могла сложиться иначе…
Деникин же, напомним, в начале гражданской войны верил обещаниям союзников по Антанте и сохранял им верность настолько, что действовал даже себе во вред "Мы, русские, мира с немцами не заключили", – любил говорить генерал Деникин. И когда в 1918 году немцы предлагали свою помощь Добровольческой армии, он категорически отвергал ее [однако, соглашаясь получать немецкие боеприпасы через формального посредника, ген. Краснова – М.Н.]. И когда в июле 1918 года немецкая кавалерия, стремясь на Кубань, занятую Добровольческой армией, стала переходить реку Ею через Кущевский железнодорожный мост, последний по приказу ген. Деникина был взорван, несмотря на то, что Белая армия прервала свою связь с Севером: [84], вспоминал соратник Деникина полковник П.В. Колтышев… Тогда же Деникин отказался и от совместного с ген. Красновым похода на Волгу для воссоединения с восточным антибольшевицким фронтом, что обещало важный стратегический успех; он предпочел занять Кубань и ждать там прибытия "союзников":
Инерция войны против Германии и верности «союзникам», их лживые обещания помощи, вместе с масонской солидарностью за спинами военных, – все это вело к тому, что трагедия России должна была завершиться по начатому сценарию: продолжалась ориентация добровольцев на Антанту, которая не собиралась свергать большевиков. Монархисты же в Белом движении, под демократическим давлением, оказались растеряны и были вынуждены свернуть свои знамена, считая, что отбытое провозглашение монархического начала и неизбежно вытекающее из этого название февральского переворота своим настоящим именем было бы равносильно отказу от содействия Антанты, без которого успех борьбы с большевизмом считали недостижимым" [85].
Поскольку выше не раз отмечался масонский фактор, стоит сказать, что в русских делах он все же не всегда имел доминирующее политическое значение. Во-первых, принадлежность к ложе не означала единства политических взглядов у тех или иных русских масонов: сначала их сплачивала борьба против монархии, а в гражданской войне – необходимость борьбы против большевизма; но среди них были более левые и более правые деятели. Во-вторых, само русское масонство занимало по отношению к западному явно подчиненное положение. Поэтому даже то обстоятельство, что в числе белых правительств было немало масонов-патриотов, имевших личные связи с главами правительств Антанты, – не помогло их антибольшевицким усилиям, поскольку они свою роль уже выполнили (в Феврале), и описанные геополитические цели "мировой закулисы" имели высший приоритет.
Характерна в этом отношении безуспешная попытка Чайковского и Савинкова переубедить своего революционного «брата» Пилсудского, который уже осенью 1919 г. спас большевиков, в самый критический для них момент заключив с ними первое перемирие, – и уже тогда сознательно, в тайном контакте с Лениным (через Ю. Мархлевского), чтобы дать красным возможность расправиться с Добровольческой Армией: "Сотрудничество с Деникиным в его борьбе против большевиков не отвечает польским интересам" [86]. Переговоры русских «братьев» с Пилсудским (в январе 1920 г.) привели лишь к тому, что Чайковский и Савинков обещали "полную демократизацию" правительства Деникина, которое должен был возглавить сам Чайковский; Деникину пришлось согласиться (осуществлению этого плана помешала новороссийская эвакуация). Причем из письма Савинкова видно, что одной из причин заключения поляками мира с большевиками и с украинскими самостийниками были "настойчивые советы Ллойд Джорджа" [87]…
То есть русских масонов Антанта тогда использовала как пешек в своей геополитической игре: для свержения и предотвращения восстановления монархии в России, для ее расчленения, для создания "санитарного кордона" (вместо освобождения России от большевиков) – и затем обманула их ожидания. В эмиграции русские масоны не были допущены ни на Мирную конференцию, ни даже в западные ложи на роли, соответствующие их российским степеням посвящения… Они годились на Западе разве что еще для контроля над русским консервативным зарубежьем [88]; конспиративные же эмигрантские организации, возглавленные масонами, были терпимы странами Антанты и подконтрольными ей лимитрофами не в последнюю очередь из-за разведывательных услуг (пример этому – организация Савинкова)…
Правда, как уже сказано, в эмиграции многие из февралистов начали осознавать происшедшее. Тот же Чайковский писал уже в 1920 г.: "Итак, правительства великих держав признали заведомых преступников и предателей союзных интересов в мировой войне за правомочную власть и не только вступали с нею в переговоры, но и были готовы заключать с нею формальные и заведомо дутые международные договоры. Мало того, они не только сами делали это, но побуждали (если только не принуждали) к тому же целый ряд слабых, вновь возникших за счет России при их же содействии, государственных образований… В этом – весь ужас современного мирового скандала! Рано или поздно, все повинные в этом моральном маразме, конечно, будут призваны к ответу: В другой статье даже до такого верного ощущения дошел Чайковский: "Есть что-то странное, что-то бессознательное и суеверное в этом страхе перед грядущей в России реакцией. "Колчак и Деникин – царисты, а их окружают известные реакционеры и черносотенцы! … [89] (выделено в оригинале).
На парижском Зарубежном съезде в 1926 г. правые настроения преобладали уже у значительной части февралистов. Ранее, уже в 1921 г., монархический съезд в Рейхенгалле и I Всезарубежный Собор Русской зарубежной Церкви в Сремских Карловцах, как и дальневосточный Земский Собор в 1922 г., восстановили традицию монархического правосознания на правом фланге русского зарубежья. Еще больше эмиграция поправела в 1930-е гг.; тогда же многие русские масоны вышли из лож [90], вернулись к Православной Церкви…
* * *
Последствием предательства России демократиями в Первой мировой войне стало и то, что на их стороне во Второй мировой войне русских эмигрантов воевало намного меньше (более всего во французской армии: около 3000 молодых призывников), чем в союзе с немцами. Подавляющее большинство военной белой эмиграции (члены РОВСа, НТСНП, РНСУВ и др.) [91], помня об уроке, полученном в годы гражданской войны, попытались бороться за создание Русской Освободительной Армии на немецкой стороне – как вместе с бывшими советскими военнослужащими (РОА ген. Власова), так и самостоятельно: казачьи части Краснова, Шкуро, Туркула, созданный в Югославии Русский корпус, 1-я Русская национальная армия Б.А. Хольмстона-Смысловского. И в эти тяжелые для России годы как старые, так и новые «союзники» опять-таки продемонстрировали, что друзей у России нет…
Поскольку свою Вторую мировую войну западные демократии вели все с той же идеологией, они снова предпочли союз с большевиками, а не с народом России, и уже не только торговали с нашими «людоедами», но и воевали вместе с ними, а после войны выдали им миллионы их противников – обманным путем, с жестокими расправами в Юденбурге, Платлинге, Лиенце… Былые «союзники» выдали на казнь и тысячи белых эмигрантов – Краснова, Шкуро и других офицеров…
Автор книги "Жертвы Ялты" Н. Толстой напоминает, что в их выдачах участвовали и те западные деятели, прошлое которых было связано с Белым движением: "лорд Киллирн, посол в Египте, ставшем перевалочным пунктом для многих русских, репатриированных в 19431945 годах, был верховным комиссаром в Сибири у адмирала Колчака; генерал-лейтенант Бурроус, руководитель военной миссии в Москве с марта 1944 года, и генерал-майор Колин Габбинс, руководитель ССО [Службы специальных операций по выдачам. – М.Н.], в 1919 году были в Архангельске с генералом Айронсайдом, а фельдмаршал Александер, которому… сдались казаки, воевал против большевиков вместе с прибалтийским ландсвером" и был награжден "Юденичем орденом Святой Анны 3-ей степени" [92]. Многие из этих военных снова оказались бессильны против приказа, исходившего из уже знакомых нам политических сфер: те всегда действовали по закону какой-то иной морали, иной силы, которая сминала человеческие чувства и этические нормы…
Все это познавательно не только с исторической точки зрения. Мало чем от описанной эпохи отличается и нынешнее время: и руководящих неофевралистов в России предостаточно, и цели «помощи» Запада те же сначала он помогал горбачевской «перестройке», затем обретению независимости "угнетенных Россией народов", теперь помогает "построению демократии"…
На этом фоне совсем не кажутся преувеличением слова первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Виталия: "Будут брошены все силы, миллиарды золота, лишь бы погасить пламя Русского Возрождения. Вот перед чем стоит сейчас Россия. Это почище Наполеона и Гитлера" [93].
За этими словами – 75-летний опыт русской белой эмиграции.
1991–1993 гг.
Статья была напечатана в газетах «Северо-Восток» (Новосибирск. 1993. с. 2–3), «Наша страна» (Буэнос-Айрес. 1993. с. 2251–2259), а также в журналах «Кубань» (Краснодар. 1993. с. 9–10) и «Московский вестник» (1994. с. 2).
Здесь воспроизводится в несколько измененном виде: добавлены отдельные абзацы в виде дополнительных иллюстраций и сокращены темы, отраженные в других статьях данного сборника.
За кулисами «нэпа» и «сталинизма»
За годы гражданской войны и военного коммунизма (1918–1921) Россия потеряла около 15 миллионов человек – 10 % своего населения [1]. Это была цена, которую народ заплатил за попытки сопротивления коммунистической власти. К сожалению, эти попытки были безуспешны, ибо подавлялись небывалым террором. Но в результате этого народного сопротивления, после того, как в марте 1921 г. восстали даже моряки Кронштадта, «гордость революции», – большевики были вынуждены пойти на нэп – «новую экономическую политику»: первое в своей истории идеологическое отступление от попыток немедленного воплощения марксистской теории. При этом они также поняли, что им не обойтись без экономической помощи капиталистических стран.
Собственно, именно к этому решению и стремилась подтолкнуть большевиков финансовая олигархия стран Антанты. Уже в апреле 1920 г. ее представители встретились в Копенгагене с советским наркомом Л.Б. Красиным – для переговоров о восстановлении торговых отношений. В мае Красин (организатор множества большевицких ограблений банков) был приглашен для многомесячных переговоров в Лондон; Ллойд Джордж был от него в восторге как от "интеллигентного и честного человека" [2]. Это было в разгар польско-советской войны, когда Врангель вышел из Крыма на просторы Северной Таврии, – после чего даже спасенное им правительство Польши предало его, заключив договор с большевиками…
Переговоры представителей "мировой закулисы" и большевиков продолжились еще до окончания гражданской войны на Дальнем Востоке (где белое правительство генерала М.К. Дитерихса продержалось до октября 1922 г.) на целой серии конференций 1921–1922 гг. – в Каннах, Генуе, Гааге, Лозанне. Мрачную символику можно видеть в том, что эти конференции проходили одновременно с Кронштадтским мятежом и сотнями крестьянских восстаний в России, безжалостно подавлявшихся интернациональными войсками… Но, если о чем-то и были разногласия на этих конференциях, – то не о терроре большевиков, а лишь о размерах советской платы за признание демократиями коммунистической власти. Именно на основании этого опыта Ленин утверждал, что капиталисты готовы продать большевикам ту веревку, на которой будут повешены (правда, теперь мы видим, что капиталисты оказались не такими простаками).
В 1922–1924 гг. коммунистический режим в России был признан главными европейскими странами, что открывало дорогу торговле. Вспомним знаменитую фразу британского премьера: "Торговать можно и с людоедами". При этом цель западного капитала, говоря словами проф. Саттона, была проста: "С учетом неэффективности централизованного планирования при социализме, тоталитарное социалистическое государство является прекрасным рынком для его захвата капиталистическими монополиями, если им удастся заключить союз с представителями социалистической власти" [3].
Как это происходило, проф. Саттон подробно описал в своих других книгах, показав скрытый как от западных, так и от советских граждан огромный размах участия западных фирм, и прежде всего Уолл-Стрита, в построении СССР. Поэтому отметим вкратце и другую сторону этого размаха: чем большевики платили за него.
В 1920 г. объем промышленного производства составил 13,8 % от 1913 г., сельскохозяйственная продукция около трети [4], поэтому разрушенная Россия остро нуждалась в товарах, медикаментах, техническом оборудовании. Поскольку восстановить загубленное революцией производство большевики не умели, они, стремясь спасти свою власть и поэтому, особо не торгуясь, решили купить все необходимое за границей. Взамен предложили золото, произведения искусства, музейные коллекции, вплоть до коронных драгоценностей Российской империи.
Этот аспект распродажи России для удержания власти отражен и в циничном письме Ленина (19.3.1922) о тотальном "изъятии церковных ценностей" под предлогом голода – без этого "никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, немыслимо":
"Строго секретно. Для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь [перед] подавлением какого угодно сопротивления… Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий…
…Официально выступать с какими-то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, – никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий [он был назначен уполномоченным Совнаркома по учету и сосредоточению церковных ценностей. – М.Н.]… Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше" [5].
Заметим, что большевики, вернув себе в начале 1920 г. золотой запас империи, не нуждались в "церковных ценностях"; в этой кампании у них преобладала богоборческая цель, и вместо ожидаемых Лениным "сотен миллионов" или «миллиардов» золотых рублей они получили тысячную долю того: больше у Церкви не было.
Кроме того, большевики издали декреты о национализации всего достояния России, а также о конфискации имущества не только у Церкви, буржуазии, эмигрантов, но и о конфискации золота и драгоценностей у всего российского населения (декрет от 16.4.1920). Российские ценности, как пишет проф. Саттон, шли за границу целыми пароходами. До сих пор опубликованы лишь неполные сведения [6] об этой закулисной стороне нэпа, но ясно, что в руках коммунистов оказались огромные богатства, накопленные Россией за всю ее историю, – и именно эти богатства помогли советской власти выиграть войну против русского народа.
Газета "Нью-Йорк Таймс" сообщала, например, что только за первые восемь месяцев 1921 г. США импортировали золота на 460 миллионов долларов, из них 102,9 миллионов приходятся на фирму, основанную Шиффом "Кун, Леб и K°. [7]. Золото поступало не только из России, ибо банкам Соединенных Штатов задолжали все воевавшие страны. Однако из России – "величайшего военного трофея, который когда-либо знал мир" [8] (так Россия была названа в меморандуме 1918 г. финансиста У.Б. Томпсона Ллойд Джорджу о необходимости поддержки большевиков) – поток золота был наиболее мощным, учитывая, что оно декларировалось как привозимое из Швеции. Франции, Голландии и других стран, – так как прямые поставки золота в США от большевиков осложнялись из-за их дипломатического непризнания.
В документах проф. Саттона показано, что Госдепартамент нашел для этого удобную уловку, допуская возможность "незнания"(!) американскими фирмами советского происхождения ввозимых ценностей. Однако американские газеты не раз описывали (как и проф. Саттон [9]) механизм «отмывания» награбленного большевиками золота: оно переплавлялось в Скандинавии и ввозилось в США с новыми клеймами. В частности, "директор шведского Монетного двора заявил, что в этом году [то есть с 1.1. по 22.4.1921. – М.Н] они переплавили 70 тонн золота стоимостью около 42 миллиона долларов США, и большая часть этого золота ушла в США в уплату за товары. На переплавленное золото ставились клейма шведского Монетного двора. Количество большевицкого золота, находящегося в настоящее время в стокгольмских банках, оценивается в сумму более 120 миллионов долларов США" [10], – сообщил он.
Не случайно именно в 1921 г., с началом советского нэпа, золото хлынуло в США небывалым потоком. "Нью-Йорк Таймс" выносит на первую полосу заголовок "Золотой потоп в Пробирной палате" и сообщает: "В результате непрерывного потока золота со всех краев земли, сейфы правительственной Пробирной палаты оказались до отказа набиты золотом в брусках, полосах и монетах, в результате чего она была вынуждена приостановить прием и спасовать перед тем количеством, которое банкиры собирались вывалить перед ней для переплавки и сертификации… [11]. В итоге, если в 1913 г. золотой запас США составлял 1,9 миллиарда долларов, то в 1927 г. он увеличился до 4 миллиардов.
"Нью-Йорк Таймс" сообщает и о прибытии 29 апреля 1921 г. "советского золота" в Париж на 10 миллионов долларов – "первой из нескольких партий согласно контракту, подписанному в Москве французской делегацией". Коммунистическая газета «Интернасьональ» сообщила ранее о поставке во Францию 200 ящиков золота стоимостью более 50 миллионов долларов и высказала мнение, что Франция стала перевалочной базой для поставок советского золота в Швейцарию и Англию [12].
Таким образом, все главные демократические страны – в нарушении собственных же законов и уважения права частной собственности – соучаствовали в ограблении России интернационалистами-большевиками. На зарубежные рынки были выброшены даже иконы, церковные чаши, кресты и ризы – происхождение их было очевидно, но нередко они выставлялись в фешенебельных витринах… "Торговлю с людоедами" и скупку награбленного благословила и католическая Церковь; она вступила с большевиками в свои переговоры, надеясь на утверждение в России католичества на руинах Православия [13].
"Любое государство, христианское хоть по имени, пропади у него священная лжица из собора, поставит на ноги всю полицию, и бодрствующий закон найдет святотатцу кару" [14], – писал И. Шмелев в 1928 г. Но для России бывшие ее союзники применяли иное понимание закона. Западные суды отказывали в исках владельцам русских торговых фирм, разрешая коммунистической власти продавать награбленные у них товары с их же торговыми клеймами. Вот что означала фраза французского премьера Клемансо в Версале: "России больше нет"…
Шмелев: "Мир изменил союзнице-России, изменил низко и жестоко. Мир не только легко забыл, что для него сделала Россия своей кровью, но даже пробовал отрицать, что она сделала. Мы знаем множество случаев этого мирового бессердечия, чтобы не сказать – бесчестия. Этот десяток лет прохождения нашего по свету дал нам ужасный опыт и такое познание «добра и зла», что уж лучше бы было не познавать" [15].
В любом цивилизованном государстве скупка награбленного и ворованного – незаконна; имущество подлежит возврату законному владельцу. Вернутся ли в Россию эти ценности? Во всяком случае, как сказал И. Шмелев, "не забудем этого никогда. Не смеем".
Не забудем и о размахе концессий: большевики, выгнав и уничтожив своих капиталистов, ради сохранения своей власти были готовы сдавать в аренду чужим организаторам-капиталистам не только недра (добычу золота, угля, цветных металлов), но и огромные территории; в 1920 г. Ленин (тайным соглашением!) был готов передать Америке "для экономической утилизации" всю Камчатку [16] (этому помешали претендовавшие на эти же территории японцы, которые поэтому поддержали там антибольшевицкие выступления).
Проф. Саттон в своих работах, на основании документов, приходит к выводу, что и позже лишь с помощью западного (прежде всего американского) капитала большевики восстановили экономику ("индустриализация") – на 95 % благодаря западной технологии.
