Текст книги "Тайна России"
Автор книги: Михаил Назаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 50 страниц)
Отметим также, что французские кредиты администрацией Врангеля воспринимались как "просто ростовщические", а условия поставок снаряжения, по словам П.Б. Струве, были "крайне обременительны". Франция обещала поставить только свои излишки и трофеи – в обмен на столь нужные в самом Крыму хлеб, уголь, шерсть. "В сущности, французская помощь сводилась, в финансовом плане, к тактическому ходу, позволившему бы Франции получить с Врангеля выплату долгов его предшественника и продать ему в рассрочку чужое, ненужное ей имущество" [26]. Из собственно французских поставок успел прибыть лишь один пароход с запасами из "вещей, бесполезных для войны, на сумму около 8 миллионов франков, согласно договору, заключенному еще генералом Деникиным, – и это все" [27]. Правда, французы помогли при эвакуации, – но для оплаты «издержек» забрали себе русский торговый и военный флот вместе с грузами и даже конфисковали личные счета лиц из окружения ген. Врангеля… В Константинополе, не желая кормить русскую армию (надеявшуюся на возобновление борьбы!), французы стремились к ее распылению, уговаривали вернуться в Крым (где обещанная «амнистия» обернулась террором Куна и Землячки), была попытка покушения на упорствовавшего Врангеля (чье-то судно протаранило его яхту в Константинополе)…
Ясно, что белая эмиграция восприняла эту политику стран Антанты как предательство (именно это стало вскоре важнейшей причиной «сменовеховства» раз у русского дела на Западе союзников нет, то эмиграции не остается ничего другого, как примириться с большевиками и восстанавливать Россию изнутри…).
* * *
Но все это общеизвестные факты. Перейдем от фактов предательства к анализу его причин.
На Западе в виде причины наиболее часто называют собственное «недомыслие», мол, не предвидели силы и опасности большевизма – хотя предупреждения о его всемирной опасности звучали постоянно. Вспомним отчаянный призыв "S.O.S. Л. Андреева в 1919 г: "То, что ныне по отношению к истерзанной России свершают Правительства союзников, есть либо предательство, либо безумие… Надо совсем не иметь ушей, – или иметь, но ничего ими не слышать, – чтобы не услыхать этих воплей и стонов, треска непрерывных расстрелов, что составляют неумолчную песню России в течение последних полутора лет… Надо совсем не иметь чувства достоинства и даже простой опрятности" [28]… (Эта традиция толковать свои предательства как «непонимание» устоялась в западной советологии и для объяснения всей последующей коллаборации с нелегитимными правителями СССР.)
Более близкую к истине причину можно видеть в эгоистическом изоляционизме союзников (не помощь, а "санитарный кордон"): зачем напрягаться ради кого-то? "России больше нет", – заявил французский премьер Клемансо. Это избавляло союзников и от «выплаты» русской доли в совместной военной победе: передачи Константинополя и проливов. Конечно, и для этого нужно было не иметь совести. (Заметим, что в отличие от политиков, у французских военных совесть была: они помнили о том, что именно вступление в войну русской армии – неподготовленное и оплаченное большой кровью – спасло Францию в 1914 г; и позже русское наступление спасло французов от разгрома. Маршал Фош признавал: "Если Франция не стерта с карты Европы, она этим прежде всего обязана России" [29]. Но политические центры Антанты не считались и с совестью своих военных…)
Однако была еще одна причина предательства, выходящая за рамки «непонимания» и эгоизма. Она не всегда проявлялась отчетливо, но свое влияние тоже возымела. На нее указывают известные слова британского премьера Ллойд Джорджа "Торговать можно и с людоедами" (и чем они слабее, тем выгоднее торговля), – но подлинное представление об этом дает документальное исследование американского профессора Э. Саттона "Уолл-Стрит и большевицкая революция" [30].
Оказывается, могущественные круги стран Антанты с самого начала гражданской войны оказывали большевикам закулисную поддержку, финансируя даже их революционную пропаганду в Германии и Австро-Венгрии. Эта поддержка определялась не столько правительствами, сколько финансовыми кругами, которые стремились захватить российский рынок и сумели оказать соответствующее влияние на свои правительства.
Поскольку официальные западные дипломаты в Москве далеко не всегда годились для выполнения этого замысла, Уолл-Стрит направил в Россию свое представительство (адвокатов и промышленников) под видом "миссии Красного Креста". Ее инициатор У.Б. Томпсон в меморандуме британскому премьеру Ллойд Джорджу в декабре 1917 г. изложил следующий план: "Необходимо создать мощный неофициальный комитет со штаб-квартирой в Петрограде для действий, так сказать, на заднем плане, влияние которого в вопросах политики должно признаваться и приниматься дипломатическими, консульскими и военными официальными лицами союзников" [31].
В Англии эту линию проводил лорд Мильнер (один из лидеров английского масонства, активно причастный к Февральской революции в России, влиятельный политик и директор лондонского "Джойнт Сток Банка"). В результате "британское правительство установило неофициальные отношения с большевиками, послав в Россию своего владевшего русским языком агента Брюса Локкарта", которого "выбрали для своей миссии Мильнер и Ллойд Джордж лично". Французское правительство назначило таким же представителем в России симпатизировавшего большевикам Жака Садуля, старого друга Троцкого.
Таким образом, "союзные правительства нейтрализовали своих собственных дипломатических представителей в Петрограде и заменили их неофициальными агентами, более или менее симпатизировавшими большевикам" [32] доказывает проф. Саттон. (Возможно, именно это объясняет историю с неудачным выступлением антибольшевицкой организации Савинкова "Союз защиты Родины и Свободы" в июле 1918 г: официальные дипломаты
Антанты спровоцировали его на восстание в Ярославле, Рыбинске и Муроме, обещая английский десант с севера, но Англия не оказала этой поддержки.)
Поведение Локкарта описано и им самим [33], и другими авторами: Троцкий встречался с ним ежедневно, выдал ему пропуск в Смольный, предоставил собственный поезд для поездок между Москвой и Петроградом, и даже снабдил таким документом: "Прошу все организации, Советы и Комиссаров вокзалов оказывать всяческое содействие членам Английской Миссии, госп. Р.Б. Локкарту, У.Л. Хиксу и Д. Герстину. Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий" [34]. Локкарт и Садуль слали своим правительствам донесения, что "интервенция союзников в помощь белым против большевиков будет обречена на неудачу и может спасти положение лишь интервенция в помощь большевикам против немцев"; надо "использовать… их новую революционную армию для этого дав им возможность провести всеобщую мобилизацию, – …не в старой царской войне, но в новой революционной войне с цитаделью реакции, Германией, и тем спасти молодую революционную республику [35]. Соответствующие предложения были сделаны большевикам официально и англичанами, и французами, и американским послом Френсисом [36].
Обычно историки отмечают лишь одну из причин этого: попытки восстановить русский фронт против Германии, разорвать немецко-большевицкий союз. С учетом данных проф. Саттона (свидетельствующих о стремлении "сильных мира сего" освоить Россию экономически) ситуация выглядит и сложнее, и понятнее.
Стоит также отметить, что тогдашнее коммунистическое руководство было составлено по двум разным линиям: из кадров Ленина (которых финансировали и перебросили в 1917 г. в Россию немцы) и кадров Троцкого (которых финансировали и тогда же переправили в Россию на пароходе американские банкиры). Возможно, разные обязательства Ленина и Троцкого перед своими деньгодателями в какой-то мере сказались и на их разном отношении к Брестскому миру (Троцкий пытался его сорвать, что было в интересах Антанты; и вообще Троцкий выступал за союз с Антантой против Германии [37]). Интересно в этом контексте и убийство летом 1918 г. германского посла Мирбаха будущим троцкистом Я. Блюмкиным (что обострило германо-большевицкие отношения), и покушение Доры (Фани) Каплан на "германского агента" Ленина (тут тоже много неясного, тем более что покушавшаяся была немедленно ликвидирована). Все это еще предстоит расследовать историкам, как и тот факт, что обе (германская и американская) линии финансирования революционных партий осуществлялись через одни и те же банки в скандинавских странах (Варбург и др.), – вероятно, с общей координацией (вплоть до предоставления немцам из США кредитов на эти цели).
Разумеется, в смуте тех времен ставка западных финансовых кругов на большевиков не была стопроцентно последовательной; ведь западные правительства должны были считаться и с распространенными в военной среде антибольшевицкими настроениями, и с уже упомянутым эгоизмом невмешательства у населения своих стран… Но в числе этих факторов ставка "сильных мира сего" на большевиков тоже присутствовала, проявляясь иногда в большей степени, иногда в меньшей, что зависело и от поведения самих большевиков (более всего этому мешал идейный антикапитализм многих из них).
В принципе, эти финансисты были готовы "ставить государственные деньги как на революционную, так и на контрреволюционную лошадь, которая выглядела возможным победителем" [38]. Им было не так уж важно, кто будет править в России: важно, чтобы это правительство было подконтрольным. Но поскольку банкиры из США давно финансировали крайние революционные партии, а теперь их «подопечные» оказались у власти, предпочтение отдавалось им; к тому же – как более централизованной администрации будущего объекта экономической эксплуатации, – считает Саттон.
Все это вместе взятое объясняет не только двойственное отношение союзников к Белому движению, но и частые просоветские настроения «интервентов». В частности – то "необъяснимое и загадочное противоречие" между заявлениями французских военных в Екатеринодаре и политикой посланного из Парижа в Одессу полковника Фрейденберга, чья деятельность в 1919 г., как говорилось в секретном документе Добровольческой армии, "поразительно совпадала с работой… большевицких агентов". "Русская контрразведка неоднократно доносила, что некоторые представители Французского командования сами находились в оживленных сношениях с местными большевицкими элементами"; а при оставлении Одессы французы не препятствовали тому, что "вооруженные рабочие и еврейские организации… расстреливали чинов Добровольческой армии" [39]. (Вспомним и американского банкира Якоба Рубина, который признал, что "помогал образовать советское правительство в Одессе" [40].)
Думается также, что не "военно-организационный талант" Троцкого остановил в 1919 г. Юденича у Петрограда, а политика Ллойд Джорджа, который еще в 1918 г. "настойчиво пытался убедить" в Лондоне кадетку А.В Тыркову-Вильямс с мужем, "что следует сговориться с Троцким, который… в настоящее время является единственным государственным человеком в России" [41]. Без этого обстоятельства было бы трудно объяснить и то, почему англичане перед уходом из Мурманска и Архангельска, "вместо того, чтобы передать запасы и снаряды русским, утопили все в море: после их ухода снабжение велось со дна моря… [42]. Американцы оказались практичнее: вместо того, чтобы топить амуницию, продали ее (через своего "представителя Красного Креста") большевикам в кредит с оплатой будущими поставками сырья [43].
И об англичанах в Крыму представитель ген. Врангеля (еще не имея доступа к той информации, которую получил Саттон) писал, что они "под флагом "Красного креста" и оказания помощи… снарядили специфическую разведочную организацию, действия которой могут быть чреваты последствиями: не исключается возможность передачи большевикам сведений военного характера, добываемых этой миссией для сообщения в Лондон. Так, по крайней мере, утверждает агентура, в отношении которой не может быть никаких сомнений" [44]. Напомним, что именно тогда англичане требовали от белых капитулировать перед ленинской "амнистией"…
"Американские интервенты" на Дальнем Востоке проявляли еще более откровенную лояльность к большевизму, отражая царившее в США "общественное мнение"; они недоумевали, почему "русская интеллигенция ведет борьбу с такой передовой партией, как большевики". Американское командование установило там "добрососедские отношения" с красными партизанами, что способствовало "их усилению и дезорганизации колчаковского тыла… [Поэтому] Колчак поднимал вопрос об удалении американских войск еще в апреле 1919 г., а [его сотрудник] Сукин, сторонник американцев, сообщает Сазонову, что "отозвание американских войск является единственным средством для сохранения дружественных отношений с Соединенными Штатами"… [45] – писал Мельгунов.
И если в книге "Уолл-Стрит… проф. Саттон еще полагал, что американцы оказывали некоторую помощь белым, то, изучив позже секретные инструкции президента США Вильсона командованию американского экспедиционного корпуса, Саттон приходит к такому выводу: "Тщательное изучение доступных архивов показывает, что американская интервенция имела мало общего с антибольшевицкой деятельностью, как это утверждают Советы, Дж. Кеннан и другие писатели… На самом деле Соединенные Штаты захватили Транссибирскую магистраль и удерживали ее ["чтобы не пустить к магистрали японцев"] до тех пор, пока Советы не окрепли настолько, чтобы ее контролировать… Имеются данные Госдепартамента, что большевикам поставлялось оружие и снаряжение… Советы были так благодарны за американскую помощь в революции, что в 1920 году, когда последние американские войска уходили из Владивостока, большевики устроили им дружеские проводы" [46].
Чехи в 1919 г., в ответ на готовность некоторых частей возвращаться домой, двигаясь совместно с Колчаком на запад, с боями против большевиков – получили от своего политического руководства (Т. Масарика), подчиненного Антанте, строжайший запрет на это; приказ был: возвращаться вокруг всего глобуса через Владивосток. На фоне этого приказа понятнее выглядит и то, что чешское командование забрало все паровозы для вывоза на восток награбленного русского имущества, обрекая белые войска и массы беженцев на гибель; и то, что чехи и французский генерал Жанен вступили в союз с эсерами и большевиками, вплоть до выдачи им адмирала Колчака – очевидцы событий уже тогда приходили к выводу о "сознательности и продуманности" этих действий [47]. (Тогда же в руки красных перешел и оставшийся у Колчака золотой запас империи.)
Прилагались соответствующие усилия и на Западе. В то самое время, как несколько тысяч американских «интервентов» находилось на Севере и в Сибири, финансисты Уолл-Стрита открыли в начале 1919 г. в Нью-Йорке Советское бюро, которое организовало кампанию против Колчака, и помогли основать американскую компартию. А ведь это было время наибольших шансов на победу белых!
Причем, из кого состояли круги, помогавшие большевикам с Запада, было видно невооруженным глазом. Даже такой либеральный деятель, как кн. Г.Н. Трубецкой, высказал Деникину "убеждение, что в Одессе, так же, как и в Париже, дает себя чувствовать настойчивая работа масонов и евреев, которые всячески хотят помешать вмешательству союзников в наши дела и помощи для воссоздания единой и сильной России. То, что прежде казалось мне грубым вымыслом, либо фантазией черносотенников, приписывавших всю нашу смуту работе «жидо-масонов», – с некоторых пор начало представляться мне имеющим несомненно действительную почву" [48]. Нетрудно догадаться также, какие "эмигранты из царской России" поощряли пробольшевицкие симпатии в американских частях на Дальнем Востоке [49]. Понятно и то, почему во влиятельной западной прессе Белые армии часто выдавались за антисемитские…
Сам проф. Саттон, страхуясь от возможных обвинений в антисемитизме, включил в книгу целую главу, в которой оправдывается, что, хотя указанные им круги Уолл-Стрита пестрят еврейскими фамилиями, – это были вовсе "не евреи, а интернационалисты" (среди которых периодически выплывает фирма "Кун, Леб и K°., возглавляемая тогдашним главой американско-еврейского финансового мира Я. Шиффом)…
Для облегчения экономических сделок было желательно дипломатическое признание Советской России. С этой целью банкиры усилили нажим на свои правительства, утверждая, что 90 % русского народа поддерживают большевиков, "а остальные десять процентов – бывшие собственники и представители правившего класса… Конечно, они недовольны" [50]. Один из инициаторов этой политики, У.Б. Томпсон, выпустил соответствующую книжку "Правда о России и большевиках".
Таким образом, чтобы правильно оценить небывалую наглость и живучесть большевиков в гражданской войне, их способность выходить из самых отчаянных положений, перебрасывая с места на место интернациональные карательные войска для подавления множества разрозненных русских восстаний, – надо учесть это обстоятельство: они знали, что Антанта против них бороться не будет. Такой пропагандой ("Антанта вам не поможет!) большевики успешно разлагали и белый фронт [51]. Это было сильнейшим психологическим допингом для всех большевицких мероприятий по удержанию власти.
Это позже подтвердил и Ллойд Джордж: "Мы сделали все возможное, чтобы поддерживать дружеские дипломатические отношения с большевиками и мы признали, что они де-факто являются правителями: Мы не собирались свергнуть большевицкое правительство в Москве": Президент США Вильсон "считал, что всякая попытка интервенции в России без согласия советского правительства превратится в движение для свержения советского правительства ради реставрации царизма. Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм… [52].
Только на этом фоне становятся понятны переговоры правительств Антанты с незаконной властью большевиков (что противоречило идее "санитарного кордона") на целой серии международных конференций 1921–1922 гг. – в Каннах, Генуе, Гааге, Лозанне, – которые вскоре привели к дипломатическому признанию коммунистического режима главными европейскими странами. Последовавший в России «нэп» с раздачей богатейших концессий "сильным мира сего" тоже можно лучше понять с учетом вышесказанного… (…).[6]6
Часть данной статьи о «нэпе» сокращена, поскольку далее эта тема рассматривается подробнее. [Прим. 1998 г.]
[Закрыть]
Помимо надежд на быструю наживу, проф. Саттон видит в описанной политике "сильных мира сего" и более серьезные, геополитические интересы:
"Россия была – и остается сегодня – крупнейшим нетронутым рынком в мире. Более того, Россия, как тогда, так и сейчас, представляет собой крупнейшего потенциального соперника американскому промышленному и финансовому господству… У Уолл-Стрита должны бежать холодные мурашки по коже при мысли, что Россия может стать следующим, превосходящим Америку, промышленным гигантом.
Зачем позволять России становиться таким соперником, бросающим вызов американскому господству?.. Так, наиболее простым объяснением наших фактов является то, что синдикат финансистов Уолл-Стрита расширил свои монополистические амбиции и горизонты действий до глобального масштаба. Перед ними стояла задача захватить гигантский русский рынок, превратить его в техническую колонию для эксплуатации горсткой могущественных американских финансистов и корпорациями, находящимися под их контролем" [53].
"Они хотели иметь рынки, которые можно было бы эксплуатировать монопольно, без конкуренции со стороны русских, немцев и кого бы то ни было, включая американских бизнесменов, не входящих в круг избранных. Эта замкнутая группа была аполитична и аморальна. В 1917 г. она преследовала единственную цель – захватить рынок в России… Уолл-Стрит действительно достиг этой цели. Американские фирмы, контролируемые этим синдикатом, позже принялись за построение Советского Союза… [54], внеся большой вклад в выполнение пятилетних планов и в вооружение (что прoф. Саттон как патриот Америки считает преступлением).
Однако не было сомнений, что России отводилась роль колонии. А.Р. Вильямс, сотрудник большевицкого Бюро международной революционной пропаганды, расхваливаемый в советских энциклопедиях как "интернационалист и друг СССР", заявил в свое оправдание перед Сенатским комитетом США (расследовавшим дело о большевицкой пропаганде в Америке): "Может быть, это верно, что при советском правительстве развитие жизни пойдет медленнее, чем это было бы при обычной капиталистической системе. Но почему такая великая индустриальная страна, как Америка, должна желать создания другого великого промышленного конкурента-противника? Не соответствуют ли интересы Америки в этом отношении тому медленному развитию, которое Советская Россия сама планирует для себя? [55]. (…).[7]7
Эта часть статьи перенесена в конец раздела под отдельным заглавием: «Два Интернационала и теория конвергенции». [Прим. 1998 г.]
[Закрыть]
* * *
Но противники у России были и будут всегда. На описанном фоне лучше задаться вопросом о наших, русских «вождях»: могли ли тогдашние белые правительства и зарубежные представительства быть «неоспоримым моральным центром русского дела», на что они претендовали?
Документов на эту тему в эмиграции опубликовано столько, что ответ можно дать сразу. Мужество белых воинов – славная страница русской истории. Менее славным было поведение их тыловых правительств, в которых хотя и было много искренних патриотов, – но либералы-февралисты при поддержке Антанты почти везде доминировали над более правыми деятелями и стали одной из причин поражения. Белое движение было уложено ими в прокрустово ложе борьбы проигравшего Февраля против победившего Октября – без понимания того, что и Февраль, и Октябрь были вехами одного процесса разрушения исторической России; сами же февралисты своим непониманием происходящего и привели к Октябрю. Понимать это они начали лишь в эмиграции (ниже воспользуемся их же собственными оценками – как ранними, так и поздними)…
Характерны уже первые обращения этих политиков к Западу ("Обращение Добровольческой армии к союзникам", "Заявление Главного Комитета Всероссийского земского и городского объединения") [56], как и документы Ясского совещания. Они оттеняют не только неисполненный долг стран Антанты, предавших Россию, но и то, что политики-февралисты, потерявшие власть и надеявшиеся ее восстановить с помощью своих прежних западных покровителей, были далеки от понимания как их истинных целей, так и причин российской катастрофы и Мировой войны. Война "имела демократическую идеологию", поэтому "Россия попала как бы в разряд побежденных стран" [57] – признал уже в эмиграции П.Б. Струве. Только сквозь призму этой идеологии войны, в которой демократиям удалось столкнуть между собою главные европейские монархии и привести их все к поражению, – понятно и поведение Антанты в нашей гражданской войне.
Этот «демократический» фактор (заключавшийся прежде всего в отрицании православной монархии) виден в Ясском совещании как у представителей Антанты, так и у многих русских делегатов. Что было логично: стоило ли затевать в России Февральскую революцию (подготовленную февралистами совместно с эмиссарами Антанты), чтобы теперь допустить восстановление "реакционного самодержавия"?.. (Участник совещания К.Р. Кровопусков: "Россия может быть возрождена и объединена лишь на демократической основе… восстановление монархии представлялось бы с этой точки зрения вредным" [58]). Большинство сочло неприемлемым на роль «вождя» даже бывшего Главнокомандующего армии Вел. Кн. Николая Николаевича (из-за "царской крови", хотя он поддержал февральскую революцию); утвердили Деникина, в армии которого русский гимн "Боже, Царя храни! был заменен на Преображенский марш…
Для левой части февралистов (многих членов "Союза Возрождения", представленного на Ясском совещании) «реакционными» вскоре оказались даже Колчак и Деникин. Эсеры провозгласили их "сознательными сторонниками возврата к старому режиму", отказались от борьбы с большевиками и объявили войну белым "всеми теми методами, которые партия применяла против самодержавия". Эта борьба приобрела большой размах в тылу у белых, "подрывая их дело изнутри" – вместе с большевиками. А Керенский заявлял в западной прессе (ноябрь 1919 г.), что "террор и анархия, созданные там режимом Колчак-Деникин, превосходят всякое вероятие… Нет преступления, которое не совершили бы агенты Колчака по отношению к населению, они представляют тиранию и самую черную реакцию" [59].
У более правых же февралистов «демократическая» политика превратилась во внешний нажим на Белые армии через подобные "русские делегации", ставшие белыми правительствами. Так, созданное в Париже в начале 1919 г. "Русское политическое совещание" (под председательством кн. Г.Е. Львова, первого главы Временного правительства), игравшее роль представительства Белых армий на Западе, постоянно требовало от белых генералов провозглашения "глубоко-демократического характера целей, преследуемых русским антибольшевицким движением". Вот характерный текст одной из телеграмм "Политического совещания", разосланной из Парижа 5 марта 1919 г. всем Белым армиям: 6 января мы телеграфировали Вам об усилении демократических идей после войны, закончившейся победой демократии. Ныне Политическое Совещание считает своим долгом осведомить Вас о дальнейшем росте их авторитета в международной конъюнктуре. В общественном мнении они приобретают все большую силу и влияние их становится требовательнее. Под влиянием их идут работы Конференции [Версальской Мирной конференции. – М.Н.], ими же определяется в значительной степени отношение к вопросу о признании независимости отдельных частей России. Даже возможность помощи нашим национальным армиям в борьбе с большевиками измеряется степенью демократичности наших Правительств и Политического Совещания, доверием и симпатиями, которые внушают они. Всякая тень старой России внушает недоверие. В опасении призраков политической и социальной реакции склонны в каждом шаге отыскивать и преувеличивать сомнения в искренней демократичности новой национальной России. Наше Политическое Совещание подвергается критике с точки зрения неясности демократической физиономии. Это не единственная, но одна из причин, тормозящих успех достижения наших конечных целей…. Поэтому необходимо "практическое подведение демократического фундамента русской государственности путем выборов в какой бы то ни было форме" [60] (выделено в оригинале).
Чтобы оценить критику, которой подвергалось даже это "Политическое совещание" со стороны демократических кругов Антанты, нужно отметить его «физиономию»: оно на три четверти состояло из масонов [61] – то есть демократы критиковали за «правизну» даже их! Самого правого из членов Совещания, царского министра Сазонова, которого поддерживал Колчак, февралисты просто затравили [62], хотя и он был вынужден порою слать, например, такие телеграммы Главнокомандующему:
"Секретная телеграмма Министра Иностранных Дел на имя Адмирала Колчака от 10 мая 1919 г. с. 985.
Лично. В виду все растущего политического значения еврейских международных кругов и обнаруживаемых ими опасений еврейских погромов в связи с дальнейшими успехами Ваших войск, считали бы крайне желательным, чтобы Вами было сделано еще теперь какое-нибудь успокоительное заявление в этом отношении. Таковое заявление могло бы носить форму телеграммы на мое имя, конечно без ссылки на мою, в которой сообщили бы мне Ваше твердое решение энергично подавлять всякие антиеврейские движения, где бы они не проявлялись. Подобная телеграмма могла бы частным образом быть использована мною с большой выгодой и привлекла бы Российскому Правительству симпатии здешних и Английских политических и банковских кругов.
Сазонов" [63].
А чтобы оценить возможность осуществления процитированных демократических требований «Совещания», надо учесть, что подавляющее большинство белых воинов были монархистами (позже, в эмиграции, это стало очевидно, что отметил П.Б. Струве). Не удивительно, что Белое движение неуклонно правело и каждый его последующий вождь (Деникин, Колчак, Врангель) опирался на все более правых политиков (вплоть до вполне компетентного правительства в Крыму). А на Дальнем Востоке, где белая власть в лице ген М. К. Дитерихса существовала до конца 1922 г., на Земском Соборе была даже провозглашена православно-монархическая идеология борьбы за Святую Русь и были восстановлены Основные законы Российской империи [64]; правда, было уже поздно…
Не поэтому ли в конце концов ставка Антанты на большевиков возобладала, поскольку те в ее глазах были менее «реакционны», чем Белые армии с их подспудным монархизмом?
Конечно, кого правительства Антанты хотели бы видеть во главе России, заметно по участию масонов не только в ясской "Русской делегации" (многие влиятельные ее члены – в масонском списке Н. Берберовой [65]) и в парижском "Политическом совещании", но и в антибольшевицких правительствах: Н.Д. Авксентьев во главе Уфимской директории; Н.В. Чайковский во главе Северного правительства в Архангельске, не говоря уже о многих их министрах и сотрудниках [66]. Северо-Западное правительство при ген. Юдениче возглавил с. Г. Лианозов ("Думаю, все это правительство составлялось «Союзниками» из масонов" [67], – писал Р. Гуль.) Были влиятельные масоны в правительствах Колчака и Деникина. У Врангеля их уже, кажется, было мало, поскольку он свел гражданскую администрацию к минимуму, да и Антанта отказала ему в поддержке. (Участник Ясского совещания масон М.с. Маргулиес и масонские "Последние новости" в это время уже травили Врангеля за "реакционность"…)
Во всем этом можно предположить одну из причин, почему анафематствовавший большевиков Патриарх Тихон в начале гражданской войны отказался дать благословение представителям Добровольческой армии (он долго жил в США и прекрасно знал, кто правит на Западе). И мог ли он его дать, если тогда в белых правительствах заседали деятели, как, например, глава Архангельского правительства Чайковский, объяснявшие Западу причины большевицких зверств тем, что "мы слишком долго переносили губительный самодержавный режим…наш народ политически менее воспитан, чем другие союзные народы" [68]?..
В данной статье, оценивая февралистские круги, можно исходить даже не из того, какое мировоззрение правильно, монархическое или демократическое, православное или масонское (это вопросы отдельные). А из того, что, разделяя "демократическую идеологию" Мировой войны, наши февралисты и в гражданской войне фактически действовали в пользу иностранных интересов, а не интересов России. Хотя бы уже потому, что помимо союза с демократической Антантой, другой возможности борьбы за Россию они себе не представляли. Если бы они понимали, что надеяться можно только на внутрироссийские силы, – кто знает, быть может, легче было бы найти общий язык и с консервативным российским крестьянством? Оно оказало мощное стихийное сопротивление большевикам, повсеместно устраивая независимые от белых восстания, но не нашло смычки с Белым движением…
