Текст книги "Очерки истории чумы (фрагменты)"

Автор книги: Михаил Супотницкий

Соавторы: Надежда Супотницкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Студент Томского университета Л.М. Беляев заболел 8 января в 10 часов утра. Накануне вечером Беляев был в бане, чувствовал себя совершенно здоровым, поужинал часов в 12 ночи, лег спать; в 6 часов его разбудили, так как нужно было ехать к больному; несмотря на сильную усталость, он отправился, отвез больного в чумную больницу и в 9 часов утра возвратился домой. Разувшись, он почувствовал незначи тельное колотье в левом боку, но не придал этому значения; он зашел в дежурную комнату, где доктор Богуцкий и другие врачи в это время пили чай, и присел к ним. За чаем он заявил, что чувствует сильную разбитость и усталость, но объяснил это простудой, так как после бани спал при открытой форточке, просил М.К. Бутовского заменить его в случае выезда, а сам отправился отдохнуть. Не прошло десяти минут, как Беляев вернулся в дежурную комнату и сказал, что у него в мокроте, которую он откашлял на платок, имеются кровавые жилки.

Викентий Мечиславович Богуцкий (1871—1929)

Санитарный и общественный деятель дореволюционной России, поляк. После окончания в 1896 г. медицинского факультета Киевского университета работал санитарным врачом сначала в Саратовском земстве, затем в Одессе. В 1906 г. по распоряжению администрации был выслан в Архангельск, где почти 5 лет работал заведующим санитарным бюро, оттуда он был направлен в Харбин для борьбы с эпидемией легочной чумы. С 1911 по 1914 гг. возглавлял городскую врачебно-сани-тарную организацию Саратова. В годы первой мировой войны заведовал фронтовыми санитарными организациями. После Февральской революции занимал пост товарища министра внутренних дел, отвечал за состояние здравоохранения России. В период конца 1917 г. и начала 1918 г. был городским головой в Одессе. В 1920 г. переехал в Варшаву, где занял пост начальника отдела здравоохра нения при городском самоуправлении. В 1927 г. он избран на пост вице-президента Варшавы. Умер Викентий Мечиславович от гриппозного воспаления легких; за неделю до его смерти от гриппа скончалась его жена. Его большой труд по эпидемии чумы в Харбине и раздел в сборник «Легочная чума в Маньчжурии», вышедший под редакцией Д.К. Заболотного, и по сей день являются ценным материалом для понимания причин и механизмов развития вспышек легочной чумы.

Мокроту отправили для бактериологического исследования. Беляев ушел в свою комнату и просил туда не входить до выяснения результата. На студента Суворова, пытавшегося подойти к нему, Беляев замахнулся стулом. Когда бактериологическая лаборатория дала положительный ответ, ему было объявлено, что хотя чумных бацилл и не найдено, но ввиду примеси крови в мокроте, необходимо отправиться на изоляцию. Тотчас же до отправления в чумной барак больному было сделано доктором Марголиным введение лечебной сыворотки в количестве 200 см³.

От предохранительной прививки студент Беляев за некоторое время до заболевания отказался на том основании, что будто бы один из профессоров Томского университета категорически утверждал о ее бесполезности. Заразился Беляев 5 января при осмотре и отправлении в больницу заболевших чумой рабочих мельницы Дьякова. Здесь в одной из фанз им было обнаружено 8 больных и 4 трупа. Больные добровольно идти в карету отказались и, по словам Беляева, ему пришлось помогать санитарам вести их под руки.

Расставаясь со своей комнатой, Беляев написал на стене карандашом: «Прошу после смерти уведомить мать и позаботиться о ней. Товарищи, прощайте». В больничной палате он держал себя спокойно, спал, хотя несколько тревожно, обладал хорошим аппетитом, курил, причем каждый раз обжигал мундштуки папирос для их обезвреживания, часто вставал с постели и ходил по комнате. За 5,5 суток болезни Беляеву введено путем подкожных инъекций и внутренних вливаний 2000 см³ сыворотки (такого количества сыворотки никто из больных не получал и продолжительность его болезни была в данном случае больше, чем у остальных больных).

Богуцкий с Хавкиным навестили Беляева за несколько часов до его смерти. Он выглядел сильно исхудавшим, но был еще сравнительно бодр, при выслушивании сам поддерживал рубаху, расспрашивал, в каком состоянии они находят его здоровье, рассказывал, как проводит время. В начале своей болезни Беляев часто повторял: «Так жизнь молодая проходит бесследно». Он умер 13 января.

М.А. Лебедева заболела 12 января. Она заразилась при осмотре обнаруженных ею по Базарной улице, в доме № 242, одиннадцати больных и 4 трупов. Студент И.В. Суворов следующим образом описал обстоятельства этого заражения. «Я увидел (11 января) у одной из фанз по Базарной улице Марию Александровну, которая усиленно мне махала рукой. Я подошел и от нее узнал, что в этой фанзе она уже исследовала 11 тяжелобольных, и еще нашла три трупа. Я хотел зайти туда же, так как такого скопления больных в одной небольшой фанзе я не видал еще, но она загородила мне дорогу: “Незачем, незачем, я там была”, – был ее категорический ответ. Никакие доводы не действовали. А когда я сказал, что ведь она же не боялась туда идти, она отвечала, махнув рукой: “мне уж все равно”. Настроение у нее в эту минуту было самое тяжелое. Она стояла у дверей фанзы глубоко грустная, но спокойная. Рот, помню, был повязан марлей, сложенной не более как в два раза и долженствовавшей заменить респиратор. Левый рукав халата от самого плеча и ниже локтя имел пятно желтого цвета, полы в нескольких местах были запятнаны кровью; это, по ее словам, она запачкалась, взлезая на чердак. Мне она поручила обследовать окружающие фанзы, которые по ее распоряжению уже были оцеплены полицией. Ничего подозрительного при обследовании найдено не было, и я остался вместе с Марией Александровной ждать прибытия летучего отряда. А так как трупы удобнее было достать с чердака через крышу, а крышу взломать санитары летучего отряда не могли за неимением подходящих инструментов, то пришлось обратиться к дезинфекционному отряду, который работал недалеко отсюда.

Довольно скоро была взломана крыша, но когда мы все (я и М.А.) туда поднялись по подставленной снаружи лестнице, то увидели, что отверстие было мало; санитары сразу наткнулись на труп, видимо, испугались и раньше времени бросили работу. Мне с санитаром летучего отряда (ныне тоже покойным, заболевшим через 4 дня; не здесь ли заразился?) пришлось руками отламывать доски. Когда мы расширили отверстие – нужно было спускать труп. Как-то случилось, что М.А. оказалась в этот момент впереди меня и помогала санитару обвязывать труп веревкой. Потом стали спускать труп. Я с санитаром держал веревку, а М.А. багром сталкивала его с покатой крыши. Затем я с санитаром залез во внутрь чердака, уговорив М.А. не следовать за мною. Картина представилась ужасная: прямо против отверстия лежал еще труп, влево в углу – другой. Один больной посреди чердака был уже в предсмертных судорогах, другой, – в самом углу направо, сидел и, обвертывал для чего-то свою ногу одеялом, потом снова развертывал, очевидно, в бреду. Следующие трупы вытаскивал отсюда я с санитаром вдвоем, что заняло, вероятно, минут 20; за это время первый больной уже умер, а второй – спустился по лестнице во внутрь фанзы.

Спустив и этот четвертый труп, мы все слезли вниз, самая опасная работа, стоившая жизни двум из нас троих, М.А. Лебедевой и Воронину, была сделана».

По возвращении с Базарной улицы доктор Лебедева проводила время вместе с доктором Б.М. Паллон (жили они в одной квартире, состоящей из двух комнат). Вечером она была на заседании совещания врачей Противочумной организации, на котором сделала сообщение об обнаруженном ею на Базарной улице чумном очаге и принимала живое участие в прениях по вопросу о сжигании трупов.

Беатрисса Михайловна Паллон так описывала последние дни Марии Александровны: «11 января мы в час ночи вернулись с заседания и врачей в Городском совете, и немедленно легли спать. М.А. тогда уже жаловалась на усталость. Но все же на другое утро она встала в 5 часов, чтобы отправиться на облаву. Помню еще живо, как она поспешно оделась в ту одежду, в которой она была в роковой для нее фанзе № 242. Одежда не была дезинфицирована, стоя выпила стакан чаю и выбежала из комнаты. Вернулась она с облавы в 10 часов утра, переоделась и снова отправилась на участок. В 2 часа мы вместе обедали. За обедом, да и утром, мне бросилось в глаза, что М.А. была, как будто бы немного возбуждена. Лицо было красное, движения порывисты и держала себя она как будто бы настороже; точно такое же состояние я заметила еще накануне, но особенного значения этому не придавала, объясняя ее возбуждение напряженной работой, покашливала же она и раньше. Вероятно, она сама уже и раньше подозревала заражение, потому что зорко следила за собой. Несколько раз в этот день она себе мерила температуру, и когда температура после обеда оказалась повышенной, то сторонилась нас всех; меня под разными предлогами старалась удалить из комнаты. Следя за собой все время, она лихорадочно принялась за письменную работу, за которой и просидела вместе с И.В. Суворовым до 6 часов вечера, когда товарищи по работе убедили ее послать мокроту для бактериологического исследования. Затем Мария Александровна не желая, по-видимому, причинять излишних хлопот по отправлению ее в больницу, добилась того, чтобы ей разрешили сопровождать в чумной барак, в качестве дежурного врача, одного из больных с целью остаться там вместе с больным.

Когда ей в этом было отказано, она объявила, что едет в чумный пункт для вторичной прививки. Первая была сделана за 6 дней до заболевания в городской амбулатории. Только с трудом мне удалось уговорить М.А. обождать до следующего утра, обещая к ней не подходить и в этой комнате не ночевать. На это Мария Александровна согласилась».

Собравшиеся в дежурной комнате врачи Г.Г. Зеленко, Ф. Ульрих, Б.М. Паллон так и не решились объявить Марии Александровне о постигшей ее участи.

Вызвали Богуцкого. Когда он постучал в дверь ее комнаты, она стала убеждать его не входить, так как ей кажется, что у нее чума. На настойчивые повторные просьбы Богуцкого она открыла дверь. «Я никогда не испытывал столь тяжелого чувства, как теперь, когда я увидел перед собой близкого товарища, обреченного уже на смерть; мне хотелось успокоить, ободрить ее, но я не находил слов утешения и они показались мне чем-то слишком банальным; мы, по-видимому, поняли друг друга и первые минуты молчали», – написал он потом.

«Я знаю, вы пришли, значит, у меня найдена чума, я этого ждала». На мои убеждения сейчас же отправиться в больницу и подвергнуться лечению сывороткой, Мария Александровна спокойно заметила, что сыворотка ей не поможет, а теперь, по ее мнению, следует обратить серьезное внимание на других врачей, ведь все они могут заразиться и заразить один другого, некому будет тогда и работать. Надо разрешить семьям железнодорожных служащих выехать в Россию, а в их квартирах поселить медицинский персонал, предоставив каждому отдельную небольшую квартиру. В этих советах сказалась вся чудная, полная трогательной любви, кристаллически чистая душа Марии Александровны, она и в объятьях смерти меньше всего заботилась о себе; все ее мысли были заняты судьбой остающихся в живых товарищей и о дальнейшей борьбе с чумой; она тут же передала мне все материалы по обследованию своего участка с просьбой обратить внимания на важнейшие очаги. Затем Мария Александровна просила подойти к шкафу и указала, какие вещи принадлежат не ей, а Беатриссе Михайловне Паллон; в это время вошла, с целью попрощаться с М.А., доктор Паллон, но М.А. не позволила ей приблизиться к себе и попросила сейчас же удалиться; Беатрисса Михайловна с видимым огорчением ушла. При отправлении в больницу доктор Лебедева не пожелала, чтобы доктор Зеленко, провожая ее, сидел с ней рядом, а просила его ехать в отдельном экипаже или верхом». Прибыв в больницу, Лебедева отказалась от инъекции лечебной сыворотки и 14 января скончалась.

По данным В.М. Богуцкого (1911), в борьбе с легочной чумой заболели и умерли следующие лица медицинского персонала.

Работавшие на чумном пункте:

врач Михель Владимир Мартынович, 22 января;

студент Мамонтов Илья Васильевич, 15 февраля;

фельдшер Огнев, 7 февраля.

16 русских санитаров:

Алексий Чуркин, 20 декабря;

Иван Матюнин, 30 декабря;

Василий Веселов, 15 января;

Петр Шемет, 15 января;

Иван Гусев, 19 января;

Алексий Тетерюков, 19 января;

Павел Гусенков, 21 января;

Димитрий Никулин, 22 января;

Генрих Рейзвих, 13 января;

Казимир Колендо, 24 января;

Иван Бугай, 24 января;

Степан Вепрев (Ветров), 25 января;

Григорий Лукаш, 25 января;

Степан Башук, 25 января;

Алексей Сильченко, 26 января;

Берко Раввин, 10 февраля.

74. Могилы русских врачей, погибших во время чумыв Харбине в 1910 —1911 гг. В настоящее время кладбищене существует (Богуцкий В.М., 1911)

Из числа работавших в изоляционном бараке:

фельдшер Иван Брожунас, 14 февраля;

сестра милосердия Анна Снежкова, 13 февраля;

санитар Петр Раус, 30 декабря; санитар Яков Нетупский, 21 января;

санитар Яков Oвcиенко, 23 января.

Из персонала противочумной организации, со II участка:

врач Мария Александровна Лебедева, 14 января;

студент Лев Михайлович Беляев, 13 января.

Из персонала летучего отряда:

фельдшер Иосиф Василенко, 11 января; фельдшер Макарий Галай, 19 января;

санитар Фрол Воронин, 17 января.

Из числа работавших в похоронном отряде, конторе, кухнях, банях, дезинфекционном отряде никто не заболел.

Из числа работавших 5 прачек-китайцев в прачечной умерли 2.

75. Л.М. Беляев       М.А. Лебедева    В.М. Михель     Менье           И. Мамонтов

Всего из персонала русской противочумной организации умерли:

врачей – 2,

студентов – 2,

фельдшеров – 4,

сестер – 1;

санитаров:

русских – 21,

китайцев – 7,

китайцев-прачек – 2;

всего: 39 человек.

Умер от чумы доктор тибетской медицины Ешилобсан, добровольно лечивший больных чумой в Харбине в порядке частной практики. Погибли 2 из 4 французских сестер милосердия, работавших в Чифу. Всего во время эпидемии в Маньчжурии погибло 942 медицинских работника: 8 врачей, 4 студента-медика, 6 фельдшеров, 924 санитара. В Шуан-ченпу из 600 умерших в чумном пункте было 100 санитаров и часовых. В Фуцзядяне все санитары чумного пункта погибли, в результате этого у населения сложилось впечатление, что из этой больницы уже нет возврата (Мартиневский И.Л., Моляре Г.Г., 1971).

Вакцинопрофилактика. Первый прививочный пункт был организован доктором Л.И. Марголиным в городской амбулатории. Всего для бесплатного производства противочумных прививок населению, было открыто 6 таких пунктов. Прививки проводились чаще всего по комбинированному способу: первая – вакциной и сывороткой (1,5 см³ вакцины, 5–10–20 см³ сыворотки), вторая – вакциной (3–5 см³). Докторами Предтеченским и Хавкиным применялись при первой прививке медицинскому персоналу большие дозы вакцины, от 5–7 см³. Обычно, инъекция делалась в руку, первый раз в левую, второй – в правую. Второе введение вакцины делалось через 5–7 дней.

В период самой большой обращаемости на прививочный пункт, появились случаи заражения чумой среди лиц медицинского персонала, привитого только по одному разу. Хотя не было никаких оснований считать эти заболевания показателем безуспешности прививок, так как первая прививка не может служить гарантией иммунитета, однако горячие противники прививок настояли на отмене обязательных прививок медицинскому персоналу. Они убеждали не придавать этой мере значения в борьбе с эпидемией, несмотря на то, что происходившее в то же время в Петербурге совещание бактериологов высказалось за целесообразность предохранительных прививок, считая их с научной стороны вполне обоснованными.

Враждебное настроение против предохранительных прививок, не вытекающее из каких бы то ни было научных посылок, с быстротой молнии передалось обывателям. Их логика пошла дальше: по Харбину распространились слухи, что кто-то умер, вследствие сделанной ему прививки, у другого появилась гангрена руки, и рука была ампутирована. Мало того, ссылаясь на слова якобы врачей, утверждали, что после противочумных прививок все другие прививки, например, от дифтерита, бешенства и т.п. не действительны; появились кем-то навеянные слухи, что и профессора Высокович и Заболотный изменили свою прежнюю точку зрения и категорически высказались на совещании бактериологов против прививок. Результатом таких толков и слухов было то, что население, хлынувшее в конце декабря после лекций профессора Заболотного и доктора Богуцкого в прививочные пункты, быстро от них отшатнулось. Всего было сделано 8685 прививок, по два раза привилось 2560 человек. В конце января прививочные пункты пришлось закрыть.

Серопрофилактика. В случае подозрения на возможность заражения среди лиц медицинского персонала, находившихся в близком соприкосновении с больными, по настоянию профессора Заболотного им вводилась лечебная сыворотка в количестве 50–125 мл³. Богуцкий (1911) приводил пример со студентом Чипизубовым, прикоснувшимся загрязненной чумной мокротой перчаткой к своему носу и губам. Ему немедленно ввели 100 см³ сыворотки, и он не заболел. Всего по таким показаниям сыворотка вводилась однократно, и из привитых заболел только один человек (на второй день после прививки).

Маньчжурские штаммы возбудителя чумы. Преобладание болезни в легочной форме, ее необычайная скоротечность и смертность породили в те годы у врачей опасения, что эту эпидемию вызвали штаммы, обладающие иными свойствами, чем имелись у штаммов возбудителя чумы, вызывающих болезнь в бубонной форме. С.И. Златогоров и Л.В. Пад-левский (1915), проведшие сравнительные исследования маньчжурских штаммов и штаммов, выделенных в Бомбее, Астрахани и Одессе, пришли к выводу, что возбудитель чумы, выделенный при легочной ее форме, морфологически и биологически не отличается от возбудителя чумы, выделенного от больного с бубонной формой болезни. Но в то же время, им удалось установить и некоторые отличия.

«Чумная картинка»

Под этим названием И.Л. Мартиневский, Г. Молляре нашли в харбинской газете «Новая жизнь» ряд писем, сообщающих о тех ужасах, которые возникали во время эпидемии в Маньчжурии. Поэтому считаем уместным привести содержание этих писем, как характеризующих наиболее ярко эпидемию чумы в Маньчжурии.

В первом письме указывается: «26 декабря по приглашению знакомого командира парохода (“Харбин”) Шемчука мы в числе 12 лиц отправились на четырех русских извозчиках за Фудзядянь. Мы не ожидали тех последствий поездки, которым по дороге должны были себя подвергнуть. Вышеуказанное лицо, командир парохода, живет в Сунгари, за Фуцзядянем; иначе говоря, не в сфере действующей эпидемии: поэтому и было принято нами его приглашение. Дорога лежала около сушилки Берга и К° и через первую окраинную улицу Фуцзядяня. Здесь мы встретились с ужасной картиной. При въезде на первую улицу впереди нас, в шагах 7 от лошадей извозчика, оказались 7 трупов китайцев: трупы были окружены толпой зевак-китайцев, человек в 30–40.

Затем, на расстоянии 5 шагов от этих трупов, валялись еще в канаве по обе стороны от наших лошадей по 2 трупа. Выехав из кольца смерти, мы увидели следующую картину. Китаец, продавец орехов и семечек (с лотка), находился, по-видимому, в агонии, ибо после рвоты на свои товары он тут же скончался.

Китайцы на наших глазах преспокойно брали семечки с лотка и тут же их грызли, а некоторые набрали в карманы. Из стоящей рядом фанзы выведен был еле живой китаец и тут же был брошен на дорогу.

На наш вопрос, обращенный к китайскому полицейскому, почему им не принимаются никакие меры, последний ответил, что “Ходи лежат по два солнца и моя не касайся”. Выехав на берег Сунгари, встретили ту же картину: лежат без всякого прикрытия два трупа, а третий наполовину прикрыт. Две собаки рвут голову, а птицы клюют остатки. Вся эта картина настолько поразила нас, что почти все едущие дамы попадали в обморок. Проезжая далее к месту стоянки парохода, мы встретили 18 гробов в кустах по обе стороны дороги. Всего было нами встречено 36 трупов. По приезде на пароход машинист-китаец передал, что теперь каждый день умирает от 150 до 200 человек, что теперь погибает не только чернь, но и купечество, чиновники.

На наше обращение к дежурному на переезде доктору или фельдшеру, какие меры нам принять: отправиться ли в изоляцию или дезинфекцию, нам ответили: раз не соприкасались, то вам и опасность не грозит. Всю эту неосторожность ставим на вид не столько себе, сколько городскому самоуправлению, которое ничем не ограждает публику.

Доступ в обе стороны положительно беспрепятственный. Нами замечено, что один из китайцев, бравший семечки у умиравшего китайца, был пропущен». Под письмом стояло 12 подписей.

Среди них следующие: большая стойкость «легочных» штаммов в окружающей среде; повышенная вирулентность таких штаммов для морских свинок; сравнительно раннее проникновение в кровь при развитии легочной формы чумы.

По данным Д.К. Заболотного (1956), в разводках, чумной микроб, свежевыделенный от больных легочной чумой, отличается некоторыми особенностями: он реже мутит бульон, образует компактные хлопья, позже дает кольцо по краю пробирки. При заражении животных обладает значительной вирулентностью и вследствие этого быстрее вызывает септицемии, чем имевшиеся для сравнения разводки (Бомбей, Владимировка, Астрахань, Одесса, Монголия).

Выявленные С.И. Златогоровым, Л.В. Падлевским и Д.К. Заболотным отличия носят полигенный характер, обнаружить же конкретные генетические маркеры у харбинских штаммов Y. pestis, при тогдашнем уровне развития биологических наук, было невозможно.

Клиника болезни. В среднем от начала заболевания до летального исхода проходило 2,5 суток. С момента заражения до появления признаков заболевания чумой у лиц медицинского персонала проходило от нескольких часов до 2,5 суток, более продолжительного инкубационного периода не наблюдалось.

По наблюдениям П.Б. Хавкина, наибольший инкубационный период продолжался 216 часов, т.е. 9 дней. Но в большинстве случаев он длился не более 5 дней. Наибольшая продолжительность болезни, наблюдавшаяся им, была 7 дней, но чаще умирали на второй день (до 54%), на третий (17%), в первый день умерло не более 11%, на четвертый – 7% и на пятый – 4%, на шестой-седьмой – 0,7%.

Вне эпидемического очага клиническая картина легочной формы чумы не имеет ничего патогномоничного, пока возбудитель болезни не найден в крови и мокроте. По данным П.Б. Хавкина, наиболее часто встречалась следующая симптоматика: больные жаловались на озноб и легкое недомогание; температура у них была 37,3–37,40°С, затем она повышалась на 0,5°С. При перкуссии грудной клетки вначале никаких явлений нельзя было прослушать, затем определялось притупление небольших участков легкого и тупость целого легкого; появлялась кровавая мокрота (характерный симптом чумы в эпидемическом очаге).

Кровавой мокроте у больных обычно предшествовали колющие боли в боку и кашель, температура поднималась до 38,6–39,6°С, появлялся озноб, и затем только в мокроте наблюдалась более или менее значимая примесь крови. Иногда кровавой мокроты не было. Вследствие поражения центральной нервной системы наблюдалось помрачение сознания, поражение речи, атактическая походка. По данным доктора Ф.Н. Воскресенского, чумную палочку в мокроте больного удавалось находить за 8–10 часов до появления крови. После введения противочумной сыворотки наблюдалось некоторое понижение температуры. Смертность при легочной чуме в Маньчжурии составила 100%.

Сопоставление клиники легочной чумы времен «черной смерти», приведенной в исторических источниках (см. очерк V) и наблюдаемой в Маньчжурском очаге в 1910—1911 гг. (да и на протяжении всей первой половины ХХ столетия: см. очерки XXXIII и XXXV), позволяет сделать вывод о том, что при наличии общей этиологии, болезнь все же сильно различалась по механизму передачи, клинике и по поражаемому контингенту населения.

Для «черной смерти» характерно вовлечение в эпидемический процесс младших возрастных групп, детей и молодых людей. Чума в Маньчжурии «щадит» эти возрастные группы даже при самом тесном контакте со смертельно больными взрослыми, выделяющими с мокротой большое количество возбудителя болезни. Для «черной смерти» характерно наличие у всех заболевших, в том числе и у лиц с легочной формой болезни, так называемых «чумных знаков» (бубонов, карбункулов, петехий, геморрагий), трупы умерших быстро чернели, в результате чего она и получила такое название.

Легочная чума в Маньчжурии проявляла себя только легочными симптомами, характерными для первично-легочной чумы, механизм заражения – воздушно-капельный.

«Чумные знаки» времен «черной смерти» свидетельствуют о том, что преобладавшая тогда легочная форма болезни была следствием развившегося септического процесса, т.е. она была вторичной. Следовательно, в механизме инфицирования господствовал гематогенный (люди заражались посредством инфицированных Y. pestis блох), а клиника болезни у людей определялась их генетическими и еще какими-то другими, сегодня неизвестными факторами (см. очерк V).

«Чумная картинка»

Харбинская газета «Новая жизнь» (1911) писала: «Гробы с трупами умерших китайцев вывозились ежедневно за город, где их оставляли, не захоранивая, даже не прикрыв землей. Тянутся параконные арбы с продолговатыми ящиками – по 4–5 на каждом. Плетутся возницы, солдаты. Вереница погребальных дрог тянется беспрерывно по дороге. Сколько же людей унесла чума? Чтобы ближе наблюдать эту страшную картину, надо перейти через пропускной пункт у переезда. И сейчас же вы – в царстве мертвых. Трупы везде. Стоят отдельные группы фанз, в стороне от них трупы. Лежат они на дороге, в стороне...

По официальным сведениям, в день умирало по 140–150 человек. В действительности 200 человек и больше.

...Скоро 3 часа как беспрестанной вереницей тянутся дроги с покойниками на кладбище. И им не видно конца. Возле больницы устроена деревянная загородка в сажень вышины. Она доверху набита трупами. Трупы выносят из больницы и кладут у перегородок. Их здесь больше 50.

...Санитары работают в своих затрапезных костюмах. Касаются трупов голыми руками. Респираторы на них, но в них работать трудно, и защитные маски сдвинуты на шею. И так они работают всюду. Выносят трупы, укладывают их руками, подталкивая неподатливые тела ногой. За дрогами идут мурлыча солдаты...»

Лечение. Большие надежды возлагали на противочумную сыворотку (считалось, что она хорошо зарекомендовала себя в Бомбее). Однако при легочной чуме в Маньчжурии сыворотка оказалась не эффективной. Профессор Заболотный Д.К. и доктор Хавкин П.Б. применяли огромные дозы лечебной сыворотки, но без положительного результата. Так, студенту Беляеву Л.М. было введено более 1000 мл лечебной сворот-ки, но, несмотря на это, он умер.

В то же время имелись случаи защитного действия сыворотки в инкубационном периоде болезни. В чумной барак Московского изоляционного пункта по ошибке были помещены 19 китайцев и один европеец. Их перевели в изолятор и шестерым из них ввели по 80 мл сыворотки. Ни один из них не заболел, остальные 13 заболели и умерли. На Мук-денской конференции профессор Китазато рекомендовал в предохранительных целях лечебную сыворотку всем лицам, находящимся в контакте с больными. За 13 лет до эпидемии чумы в Харбине, этот подход к специфической профилактике чумы широко использовался русскими врачами в Бомбее (см. очерк XXIII).

Патологическая анатомия. Обращение к патологоанатомическим исследованиям тех лет сегодня важно с точки зрения проведения отличий между легочной чумой, возникшей в результате применения террористами аэрозоля возбудителя чумы, и легочной чумой, вызванной контактами с другими больными. Для расследования обстоятельств теракта также важно отделить тех лиц, которые были непосредственно экспонированы аэрозолем, от тех, кто заразился от них «по цепочке».

Выделяемый человеком при кашле и чихании аэрозоль в основном состоит из частиц слизи диаметром 1–100 мк, с подавляющим преобладанием более крупных фракций (И.С. Петрянов-Соколов и А.Г. Сутугин, 1989). Данные, приведенные Ю.Г. Иванниковым (1991) для возбудителя гриппа, показывают, что капли слизи, выделяемые человеком при кашле, имеющие диаметр 100 мк, распространяются на расстояние до 1,1 м; имеющие диаметр 10 мк – до 0,13 м. Частицы слизи, превышающие 10 мк, попадая в дыхательные пути реципиента, целиком задерживаются в верхних дыхательных путях. Причем высокодисперсная часть аэрозоля (5–25 мк) теоретически может длительно удерживаться в воздухе, но в условиях реального эксперимента концентрация аэрозоля очень быстро уменьшается за счет его соединения с пылью и оседания. Поэтому можно предположить, что при распространении легочной чумы в эпидемических очагах основное значение имеет крупная фракция бактериального аэрозоля, образующегося при кашле больного легочной чумой и не попадающая в альвеолы реципиента.

Однако для инфицирования аэрозолем возбудителя чумы при биологическом нападении, наоборот, специалисты рассматривают в качестве первого условия поражения наличие во вдыхаемом реципиентом воздухе только частиц в диапазоне 1–5 мк (подробно у Ротшильда Дж., 1966). Ниже мы сопоставим результаты патологоанатомических исследований, выполненных во время эпидемии легочной чумы 1910—1911 гг. с теми, которые получил В. Гос (1907), заражая животныхмелкодисперсным аэрозолем, проникающим в альвеолы (см. очерк XXХ).

Патоморфологические признаки инфицирования чумой в эпидемических цепочках. По данным вскрытий 70 человек, умерших от чумы в Харбине, Г.С. Кулеша (1912) (сотрудник Заболотного, см. ниже), нашел, что визуально на слизистых зева, дыхательного горла и бронхов удается обнаружить лишь поражения катарального свойства. Только в одном случае в дыхательном горле наблюдались фибринозные пленки, содержащие огромное количество чумных палочек.

Однако при микроскопическом исследовании он обнаружил в тканях миндалин массовые скопления чумных палочек, особенно под самым эпителием. Поражения эпителия в таких местах иногда напоминали кожные пустулы, причем в многослойном эпителии образовывались ровной величины полости, содержащие белые кровяные тельца и чумные палочки, а подлежащая ткань миндалины густо инфильтрировалась чумными палочками и круглыми клетками. Кулеша находил массовые скопления чумных бактерий и в лимфоидной ткани миндалины в глубине органа, а также в просветах кровеносных сосудов, где нередко наблюдалось образование тромбов, содержащих чумные палочки. В некоторых случаях ему удавалось заметить, что миндалины также служат местом проникновения осложняющей течение чумы посторонней микрофлоры: ему встречались участки тканей, наполненные чумными палочками и цепочками стрептококков.