Текст книги "Другая жизнь. Назад в СССР 5 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

* * *

[1] НДПА – народно-демократическая партия Афганистана.

Глава 9

С Тиэко после «выяснения отношений» с Ларисой мы окончательно определились. Она уже давно поняла, что супружество нам не грозит, а встречаться «наездами» ни я, ни она не хотели. Она получила хоть и не мою любовь, но больше, чем даже рассчитывала. Она получила наследников клана и папа Тадаси её едва ли не на руках носил. То есть, он компенсировал ей моё отсутствие своим преклонением и тем переключил её мотивацию с меня на малых Мичей. Да и я малышей вниманием не обделял.

Мне пришлось попросить Флибера сделать для семейства Минобэ стационарный портал перехода. Правда для этого пришлось строить что-то типа доджона, то есть – крепости. Это была отгороженная от основной территории не высоким забором зона, на которую доступ китайцам-крестьянам был строго воспрещён. Там и появлялись Тиэко с детьми и няньками, въезжавшие на катере в один ангар и выезжавшие из другого.

Ангар закамуфлировали под пункт санитарно-гигиенического контроля, где навесили кучу больших и маленьких табличек с предупреждающими и ограничивающими надписями. Японцы помешаны на санитарии, и приняли эту игру за реальность. Но, по большому счёту, мне сильно не хотелось из нашего мира принести в этот какую-нибудь заразу. Хотя Флибер и гарантировал, однако… Но в большей степени лодочный ангар был просто имитацией санитарной деятельности для отвлечения внимания «приезжающих» в другой мир посторонних лиц.

Да, в мой мир люди попадали морем. Так было проще задурить им голову. Шел-шёл на катере, а куда пришёл? Кто его знает?

Папе Тадаси я всё объяснил. Объяснил, что решение принял и жениться на Тиэко не буду. И Тадаси не обиделся и не расстроился, а поблагодарил. Он так и считал меня кем-то вроде японского демона. Тиэко, кстати, тоже, сразу посветлела лицом. Думаю, они оба облегчённо выдохнули, услышав моё решение. И дедушка Рёките тоже облегчённо выдохнул, потому что, сразу после моего оглашения «приговора» он пригласил меня на обед, и мы с ним немного побеседовали о международной политике и торговле с Советским Союзом, пока я массировал ему поясницу.

Лариса, ни о каких иных мирах и моей способности меж ними перемещаться, не знала и была погружена в учёбу. Ей с трудом давались детали машин, и я с удовольствием чертил «сборки» вместо неё. Я даже кульман притащил в «гараж». А что? Вещь нужная и полезная. Мне предстоит о-го-го сколько чертить. А чертить мне нравилось. Особенно на кульмане. Хороший у меня кульман был, профессиональный, советский, с кучей всяких линеек, цанговыми[1] карандашами разной твёрдости и диаметра, с пахнувшими жвачкой стирательными резинками. От одного вида такого инструментария сразу хотелось что-нибудь начертить. Я и чертил. Лариса была в восторге. Потому что чертежи именно выглядели чертежами, а не скопированными на «стеклофоне»[2] картинками.

В самом начале мая мы с отцом уехали в Японию. Сначала на Хоккайдо, где смогли покататься на лыжах, проведя на горном курорте отличную неделю, потом в Токио, где установилась очень тёплая погода, аж до двадцати пяти градусов, и зацвело буквально всё. Дед больше гулял с внуком, чем рисовал. А маленький Мичи бегал вполне себе самостоятельно и неплохо говорил, поэтому и забалтывал деда и выматывал просто физически. Но эта усталость моему отцу, я видел, нравилась. Он сам цвёл и пах, как абрикосы и другая сакура. А вот я времени даром не терял и рисовал, рисовал, рисовал. Акрилом рисовал. Главным в моих рисунках были дети, Тиэко и папа. Ну и, конечно, – Токио, наполненный цветочными лепестками и множеством радостных и удивлённых лиц с распахнутыми японскими глазами.

Картины рисовались быстро. Они словно сами материализовывались из воздуха. Мою работу снимало сразу три студии, испросивших моё согласие. Я потом просматривал, что они снимали и сам зачаровывался. Кисточек почти не было видно. Просто на полотне проступали краски, и проявлялась, как на фотографии, картина. Мне самому нравилось, как я рисую, а случайные и неслучайные наблюдатели едва, извиняюсь, не писались от восторга. Нарисованная картина сразу размещалась на выставке и ежедневно набирала цену, которую вывешивали рядом и ежедневно меняли цену. Некоторые просто ходили смотреть на цифры в миллионах йен.

Для меня это было странным, но интерес к картинам Мичи Минобэ не угасал. Как и к нашим с Тиэко фантастическим историям, описанным и прорисованным в мангах.

В будущем имелось много компьютерных программ для рисования комиксов. Вот я и посчитал необходимым их освоить. Читатели требовали продолжения, но у меня не было возможности удовлетворить спрос. Рисование кистью занимало очень много времени.

Поэтому я прошёл онлайн курс по созданию комиксов с нуля. На этих курсах меня научили работать с компьютерной нейросетью и с её помощью создавать любые картинки даже постранично. Нейросеть адаптировали под моих персонажей, и началось моё творчество другого порядка. Нужно было только написать… Ведь манга – это было литературное произведение. А писать и выдумывать сильно не хотелось. Я ведь не был писателем. Да и писать книжки, надо сильно-сильно хотеть, а я не хотел. Я ведь рисовал нашу с Тиэко жизнь, которая превратилась в мангу. Практически, ничего не выдумывая, рисовал. А тут надо было становиться тем, кто выдаёт «на гора» серию за серией. Да-а-а… Вот я и стал плагиатором. Литературным плагиатором, взявшим за основу сюжет одной известной японской манги про любовь девушки из семьи якудза с простым парнем-каратистом, совмещенным с сюжетом манги про пришельцев.

По моему сюжету новая история наших с Тиэко приключений начинается с того, как неизвестное существо из космоса почувствовало жизнь на Земле. Это существо, Акуро – слияние бессмертных душ, которые хотят умереть, но не могут сделать этого, не имея тела. Акуро выпускает их, и они вселяются в тела людей, заставляя совершать их самоубийства. Но не все люди подчиняются этому желанию – те, кто смог противостоять, получают особую силу и известны как «товарищи»[3]. Я пропадаю в пучинах космоса, а Тиэко идёт искать моё сердце и спасает его из лап ненасытного Акуро.

Я бы мог «сплагиатить» и рисунки, но не мог предать Тиэко, перестав использовать её и мой облики в рисунках. Да и почитателям нравились именно мои рисунки. Вот их я и использовал в нейросети, долго колдуя с «промптами» и запросами подгоняя их под готовые страницы и сильно переписанный сценарий.

На всё про всё у меня ушло полгода работы в другом мире. Нейросеть работала великолепно. Мы с ней даже сделали мультфильм на первые мои три серии. Хороший получился мультфильм. Я и озвучил его сам с помощью нейросети. Очень увлекательный был процесс. Потом перевёл с цифрового формата на плёнку широкого формата и подарил Тиэко на день рождения, который у неё был десятого мая.

* * *

У отца ещё оставались дни отпуска, и мы сразу после Японии поехали с ним в деревню. Там картофельная «посевная» уже закончилась и можно было начинать строительство. Вернее, у тётки Маруси заканчивать, а у бабы с дедом начинать. Мы получили в сельсовете разрешение на строительство «нормального дома», потому что ветлечеблица – всё-таки – жильё государственное, а хотелось иметь своё. Кому хотелось? Да, хотя бы, – мне. Любил я

Были места в нашем Приморье и получше, например – посёлок Синегай с его прекрасным микроклиматом где урождались и фрукты и арбузы и любые овощи, но Губерово было мне роднее. Да и было у меня, что сажать, и что должно было вырасти и в таких условиях. А в «таких» условиях арбузы и дыни урождались маленькие и безвкусные, а виноград – исключительно винный, хе-хе…

Зато в двадцать первом столетии в Приморье научились выращивать многое. Селекционеры поработали и появились гибриды, дающие неплохие урожаи овощей-фруктов. Да и теплицы… Теперь, благодаря тоховским электро-преобразователям у моих родственников имелось столько электроэнергии, что можно было собственную животноводческую ферму содержать.

В середине февраля восьмидесятого года вышло постановление ЦК КПСС об аграрной политике на современном этапе[4], а потом был принят Закон РСФСР «О крестьянском (фермерском) хозяйстве»[5]. Документ определил, что фермерское хозяйство является формой свободного предпринимательства, осуществляемого на принципах экономической выгоды.

По закону право на создание хозяйства получил каждый дееспособный гражданин России, достигший восемнадцатилетнего возраста и имевший опыт работы в сельскохозяйственном производстве. Для ведения хозяйства сельский житель наделялся землёй в размере пая, который он получал при выходе из колхоза или совхоза, при этом пай мог быть увеличен за счёт аренды или покупки земли. После регистрации крестьянское хозяйство принимало статус юридического лица. Для начинающих фермеров были предусмотрены льготы при взимании платы за землю: в течение первых пяти лет работы они не платили земельного налога, и появилась возможность создавать частные хозяйства, а под них брать необходимое количество земли, и использовать труд наёмных рабочих.

Моим бабушке с дедушкой фермерство бы не потянуть, а вот дети тётки Маруси, посовещавшись и выслушав нас с отцом, решили, объединившись, рискнуть разводить бычков и свиней. Бычков чаще всего забивали рано. Слишком не выгодно их было выкармливать в домашних условиях. Вместо «бесполезного быка», забиваемого через два года, выгоднее было содержать трёх поросят. Да и болели телята, чаще, свиней. Банальный сквозняк выкашивал телячий молодняк.

Вот и рассчитывали мои родственники, послушав меня, подняться именно на бычках. А я им ещё и качественный генофонд обещал подогнать, хе-хе… Французских бычков и тёлочек мясной породы.

Семейство у тётки Маруси было большим и работящим: два сына и две дочери с мужьями и жёнами, и так обрабатывающими тёткины картофельные гектары. А тут можно было и фермерским хозяйством обзавестись и жилища достойные поставить. На мои деньги, но мне ведь и не жалко, если на благое дело. Как там у классиков? «Совместный труд для моей пользы – облагораживает»[6].

Как уже говорилось, тёткин домик стоял на самом отшибе деревни[7]. До неширокой извилистой речки было около ста метров, а за речкой лежали заливные луга, постепенно зараставшие от года в год кочками. Туда растекалась речка, во время таяния снега и когда закрывались шлюзы сельского водохранилища.

В двух километрах от речки проходила федеральная трасса Хабаровск – Владивосток, а за трассой начинались предгорья Сихотэ-Алиня, в обиходе называемые сопками. Вот между шоссе и речкой тетке Марусе и удалось выпросить в администрации Пожарского района в аренду аж двести гектар земли под пастбище и сенокосы. Говядина району была нужна, а говядина обещала быть высокого качества. Плюс фермерское хозяйство обещало не продавать бычков, а выпускать мясные полуфабрикаты и колбасы, для чего собиралось построить хоть и не большую, но настоящую мясоперерабатывающую фабрику.

Когда я в начале февраля пришёл в Крайком партии с готовыми проектами, они посмотрели на меня, как на идиота, и сказали: «Иди, мальчик, не мешай работать». А в начале марта сами прислали за мной «гонца» в институт, и вызвали с лекции по теплотехнике.

В крайкоме меня спросили, не отдам ли я проект им? Я сказал, что не отдам. Самому, дескать, нужен. Но готов через, примерно, два года выпустить первую колбасную и мясную продукцию в количестве… Я назвал цифру и у инструкторов крайкома партии отвисли челюсти.

Просто я знал, что доля местного производства в обеспечении населения продуктами питания в Приморье составляла по мясу – 55%. Это означало, что практически половина общих объёмов продовольствия ввозилась. При этом уровень промышленного производства важнейших продовольственных товаров в регионе был ниже общесоюзного. Жители Приморья потребляли мяса и мясопродуктов значительно ниже рациональных нормативов.

Однако даже невысокие показатели потребления продуктов питания во многом обеспечивались за счёт централизованного перераспределения пищевой продукции, то есть за счёт всё возраставших дотаций.

– Да и не получится у вас реализовать этот проект, – сказал я хмыкнув.

– Почему? – спросил инструктор.

– Из-за отсутствия личной заинтересованности. Ведь вам же нужно только отчитаться, что вы что-то начали делать в свете постановления ЦК КПСС. А откуда вы японское оборудование возьмёте?

– Зачем там японское оборудование? Мы наше поставим!

– Во-о-о-т, – сказал я, поднимая указательный палец вверх, – Тогда зачем вам мой проект? Правильно! Отдать какому-то своему фермеру и отчитаться. Но у него с этим проектом без японского оборудования ничего не получится.

– А у тебя получится достать японское технологическое оборудование? – спросил какой-то молодой инструктор.

– Получится, – сказал Станислав Куприянович Пырков. – Полагаю, что у него это оборудование уже стоит растаможенным где-нибудь на складе.

– Здравствуйте, Станислав Куприянович. Думаю, вы, зная меня, не сильно удивитесь, если я скажу, что оно уже стоит в тёткином дворе и производит копчёную колбасу согласно ГОСТу. Пока на привозном сырье и в количествах до тысячи килограмм.

– Не сильно удивлён, – улыбнулся Пырков. – Но удивлён. Образцы готовой продукции имеются?

– Имеются, – сказал я, пожимая плечами. – Но не здесь, конечно. Дома. И даже с декларациями соответствия. Могу привезти.

* * *

После демонстрации товара под захваченный на всякий случай «эксовый» коньяк и маслины, я получил крайкомовскую рекомендацию с которой земельный отвод прошёл в полпинка. После этого начались согласования проекта, и, параллельно, возведение пока не капитального хлева на сто пятьдесят голов. А это не много не мало, а две тысячи квадратных метров.

В июне из Франции прилетел самолёт с ящиками, в которых привезли коровок и бычков.

Чем мне ещё было дорого Губерово? А людьми. После того, как местная хоккейная команда выиграла всесоюзный турнир «Золотая шайба», меня в деревне знали все. И не только в деревне, а и в районе от простого труженика до районных руководителей. И не только знали, но и высказывали всемерное уважение и доверие. И уверенность в завтрашнем дне, между прочим, потому что я уже вложил в деревню приличные деньги – в школу в основном – и теперь собирался вкладывать, но уже в экономику. Да и произошли со мной связывали, произошедшие в деревне удивительные изменения.

Во-первых, молодёжь перестала пить, во-вторых, молодёжь резко окрепла физически и взялась за ум, а некоторые даже поступили, неожиданно для самих себя, в институты и техникумы. В третьих, те, кто решили продолжать отцовские традиции и остались трудиться в деревне, выглядели надёжными, и главное, мыслящими, тружениками.

Мальчишек с которыми мне пришлось поработать, как хоккейному тренеру, в деревне осталось человек пять. Мне нужны были помощники и они сразу откликнулись на мой призыв. И здорово помогли в строительстве комплекса. Они все прекрасно справлялись с техникой и те механизмы и оборудование, что нам пришли, ребята освоили моментом.

А техники я нагнал огромное количество. Строительная, копательная, погрузочная, и всякая, всякая, всякая. Японская! Это слово будоражило местные умы и к нам потянулись «старички». Сначала посмотреть-поспрашивать, а потом и помочь по хозяйству, например, присмотреть за стадом, посторожить. Территория-то была огромной, а трасса федеральная рядом… Вот и расставили мы по периметру охранные модули со сторожами и следящими мониторами, да соединили их двухкилометровым забором, собранным из бетонных панелей с колючей проволокой поверх забора и видеокамерами. У нашего человека мозг так устроен, что если не видит, что имущество охраняют, возьмёт обязательно. Он так – наш русский человек – с бесхозяйственностью борется. Ведь если просто лежит и никак не охраняется – может любой взять.

– А добро народное, значит и «моё», -думает мужик. – А вдруг, кто-то возьмёт? У меня же возьмёт.

– Не-е-е-т, – продолжает размышлять мужик. – Спрячу-ка я моё добро подальше. Чтобы не украли. У себя в кармане и спрячу.

Вот поэтому и мы, хотя бы со стороны дороги, забор поставили. Да и коровки так через дорогу не должны были шляться.

* * *

[1]Механические карандаши с тонкими графитовыми стержнями. Помогают добиться постоянной толщины линии и не требуют заточки. Идеальны для тонких, точных линий. Внутри такого карандаша есть механизм для фиксации и выдвижения грифеля, основным элементом является цанга – разрезная пружинящая втулка из трёх или пяти сегментов.

[2]Стеклофон – световая доска для копирования.

[3]«Живой: Последняя эволюция» – манга, придуманная Тадаси Кавасимой и нарисованная Адатитокой.

[4] Начало созданию фермерских хозяйств в СССР можно отнести к середине марта 1989 года, когда вышло постановление ЦК КПСС об аграрной политике на современном этапе и появилась возможность создавать частные хозяйства.

[5] Реально в конце 1990 года.

[6] Цитата кота Матроскина из произведения Эдуарда Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот»

[7] 46°11'53.84"С 133°57'47.41"В

Глава 10

Особенно сторожам нравилось смотреть в видеомониторы. Бесплатное кино про природу, ха-ха… Дома не у всех телевизоры стояли. А тут – Нэшнл География, млть. Камеры смотрели, как вовнутрь периметра, так и наружу, и показывали жизнь на дороге и жизнь в лесу. А жизнь на дороге иногда выдавала интересные сюжеты. Да и птички-синички и бурундучки всякие тоже, иногда, удивляли. Сторожа даже специально понаставили вдоль периметра кормушек и скворечников, чтобы веселее дежурить.

Мы продолжали отрабатывать технологии производства колбас и полуфабрикатов из привозного сырья. Даже самое дорогое импортное замороженное мясо, привезённое из Австралии, обходилось дешевле мяса, произведённого в СССР и привезённого по нашей железной дороге. Почему так? Я не знал. Но себестоимость мяса в СССР была, как говорили, восемь рублей за килограмм, а закупочная цена импортного килограмма говядины – тридцать три копейки. Это если в пересчёте на рубли. А в инвалюте говядина в это время стоила пятьсот пятнадцать долларов за тонну. Баранина, свинина и птица – ещё дешевле. И мясо СССР импортировал, да-а-а…[1] И продавал аж за «рупь восемьдесят». Но такого мяса я в магазинах не видел. Два пятьдесят, три рубля – это да, и то… Хм-хм…

Вот и стояла передо мной дилемма: то ли развивать местное животноводство и выращивать своих крутых коровок, что по затратам никогда на такую цену, как «у них» не выйдет, то ли закупать мясо за кордоном и делать из него котлеты с пельменями. Но тогда нужна валюта, а у меня её в этом мире тоже не бездонная бочка.

Однако, накормить СССР у меня цели не стояло, а стояла цель улучшить жизнь своих родичей. Потому что, если им было бы хорошо, то и мне было бы хорошо. Пришлось, кстати, помочь обустроить имеющуюся в совхозе свиноферму. До своей мы ещё вряд ли скоро дойдём, а свинина была нужна. Да и становиться «могильщиком», и так чахлого совхоза, мне не хотелось. Поэтому пришлось делиться и комбикормами, и технологиями содержания и утилизации отходов свинской жизнедеятельности.

В этом совхозе раньше работал бухгалтером мой дед – мамин папа, который был осуждён показательным судом и посажен на двенадцать лет за растрату двадцати пяти тысяч «старых» рублей. Правда, через два года был освобождён, так как нашли настоящего виновника «расхитителя социалистической собственности», воспользовавшегося тем, что дед где-то по пьяне «посеял» ключи от сейфа. А может, тот «клоун» их у него вытащил. Но деда даже восстановили в должности, да-а-а… А так, мама рассказывала, что когда ездила поступать в институт, встречалась с дедом во Владивостокской тюрьме. И её тогда с двумя четвёрками и двумя пятёрками и серебряной медалью в медицинский институт не приняли. По конкурсу не прошла, да… Бабушка даже письмо Хрущёву писала, указывая на несправедливость.

После освобождения из тюрьмы дед пить стал ещё больше, и из совхоза ушёл. Сейчас для бабушки помощником был не то, чтобы очень. Бывало, что он не пил, конечно, но таких дней было мало. Поэтому мы и поставили новый домик, где подключили космическое электричество, поставили электроплитку, электрогрелки, электрокамин, электробаньку, тёплый курятник и теплицы. Подвели везде, где требуется, воду. Облегчили бабуле, как могли, деревенскую жизнь, как говорится.

Дяде Ване тоже помогли строительством в Чалданке, завезя по бездорожью лес для домика и хозяйственных построек и снабдив необходимым инструментарием и оборудованием. Там были места охотные, а охотников у них в родне по тёткиной Лазаренкиной линии было хоть отбавляй. Чалданка[2], – это была их, в общем-то, вотчина. Вот мужики-Лазаренки и накинулись гуртом на всё, что мы с отцом им привезли и наскоро к зиме поставили двухэтажный «охотничий» особняк. Тоже подключенный к «импортному» электропитанию.

Конечно же, такое подключение не осталось бы незамеченным, если бы не камуфлировалось под «солнечную батарею», аккумуляторы, подключенные в параллели с преобразователем. Да и обычное электричество присутствовало. Так что ссылались ма маломощное электрооборудование. В моём проекте животноводческо-производственного комплекса энергопотребление каждого прибора или оборудования было занижено в несколько раз. Потому я и говорил, что на «другом» оборудовании комплекс работать не будет.

Производственно-колбасные контейнерные модули были перенесены на подготовленную бетонированную площадку ближе к федеральной трассе и к холодильникам. Там же, вскорости, поставили дополнительные производственные модули, перерабатывающие мясо на фарш, колбасу и всякие «пельмени-котлеты». Так наше производство колбасы достигло пяти тысяч килограммов в сутки, что для района, доселе по мясу дотационного, стало победой.

С цехами-контейнерами было удобно. Только пристёгивай, друг к другу, как кубики и всё. Хоть сбоку, хоть сверху. Строить настоящий завод было долго, затратно и связано с «санэпидемсогласованиями», а контейнеры сертифицировались по санитарии ещё в Японии и здесь только подтверждался их сертификат. Внутренности контейнера были полностью отделаны пищевой нержавейкой. Ну и оборудование тоже, естественно.

Лето я провёл в древне, взяв отмазку в крайкоме партии от дурацкой практики в Дальрыбтехцентре, откуда нас послали в колхоз. Нас послали, а я не поехал. Сделал перевод на мясокомбинат, показал там свой проект, взял задание по практике «изучить его» и потом отчитаться, и «свинтил» в деревню восстанавливать народное хозяйство.

Отличную питьевую воду добыли все с той же глубины в пятьдесят метров к которой забурились прямо возле федеральной трассы. Богат район оказался на подземные источники. То-то в нём болот было меряно-немеряно. Да и река Уссури чем-то питалась. А из неё китайцы сосали воду для полива и питья, будь здоров. Они сосали, а вода не кончалась. Такие вот дела. Теперь мне стало понятно почему…

Мавр, как говорится, тоже должен отдыхать после дел сделанных, вот и я после суматошного, но продуктивного лета на месяцок завалился в свой мир отдохнуть, понырять-покупаться. В нем сейчас тоже стояло лето. А по возвращению во Владивосток, я понял, что вот-вот может случится беда. С Ларисой, которая находилась на практике на Сахалинском рыбокомбинате города Корсакова.

Я не подсматривал за ней, а вот за всеми другими, кто её окружал – да. За особями мужского пола, в основном. Многие заглядывались на девушку. Слишком она была яркой, фигуристой и где-то слегка наивной и доверчивой.

И вокруг моей Ларисы стали плестись интриги и всякие разныенехорошие споры-пари. А я, понимаешь, далеко. А ребята всё агрессивнее и агрессивнее. Время-то идёт, а «воз», кхе-кхе, и ныне как стоял привязанным, так и стоит.

И вот обратили мои боты-анализаторы-предсказатели моё внимание на группу молодых людей местного, так сказать разлива, подкатывающих свои причииндалы к Владивостокским студенткам-практиканткам. И вполне успешно, надо сказать, подкатывали. На «Явах» и других мотоциклах подкатывали и укатывали, да. Ну, Ява, предположим, была одна и конечно же у сынка деректора этого комбината, чувствовавшего себя очень уверенно и ведшего себя, я бы сказал, нагло. Ну, очень нагло.

Как докладывали мне боты, отягощённые моим, а не Флиберовским сознанием, коего у меня было очень много, (наработал «предок» своими тысячами жизнями и насобирал в себе, как в копилке, спасибо ему), сей индивид насильственным способом «укатал» не одну студентку и в прежние годы и уже в этом сезоне. Велись девчонки на его Яву, а парень он собой был видный, ничего не скажешь. Да и оказался, что меня не удивило, сыном директора этого самого рыбокомбината, да-а-а…

Заманивал парнишка девчонок-будущих выпускниц и перспективами дальнейшего трудоустройства на хорошие должности. Подонок. Некоторых девушек увозил на мотоцикле на папину «дачу», где насиловал с дружками, ожидавшими «добычу». Девчонки, все, как одна, о содеянном над ними никому не рассказывали. Запугивать этот хрен умел, так как прошёл срочную службу в спецназе ГРУ. Хоть и два года, но тоже не даром провёл, да…

Вот этот хмырёк и нацелился на мою Лариску, то и дело приставая к ней когда она шла с работы до общежития, предлагая подвезти. И вот теперь они «насели» на девчонок гурьбой, а девчонки взяли и расселись по мотоциклам. Дуры, бабы, прости, Господи. Сами себе проблемы на пятую и шестую точки находят.

А Лариска моя на мотоцикл не села, умничка, но её взяли и запихнули в подъехавшую вдруг, директорскую «Ниву». Главное, что никто, сска, не видел этого. Разъехались все «подружки», млть!

Память «предка» мне подсказывала, что такое приключение моя Лариска может и не перенести ещё по дороге, так как ублюдок должен был пересесть по дороге на дачу с мотоцикла в машину, передав «Яву» одному из тех, что затаскивали Ларису в машину.

Вот на этом «самом интересном месте» мне и пришлось ввязываться в эту историю. Тема назревала и я хорошо и заранее подготовился, так сказать, к её финалу. Мой мотоцикл стоял на товьсь и я выскочил на дорогу, ведущую от города Корсакова сразу за «Нивой».

До посёлка «Дачное», где располагался небольшой двухэтажный домик директора рыбокомбината, было километров двенадцать. Но он, поганец, свернул намного раньше, и свернул к морю, к каким-то недостроенным сооружениям. Тут я понял, что всё намного серьёзнее, чем ожидалось и допускать над Ларисой хоть какого-то малейшего насилия допускать нельзя.

Поэтому я рванул свою Ямаху вперёд и, обогнав Ниву, догнал Яву, сбавившую скорость на плохой дороге. Я просто ударил мотоцикл ногой по приподнятому для понту сиденью. Сильно пнул. А парень, как раз, посмотрел в мою сторону и сильно удивился, увидев меня на Ямахе.

Он не удержал мотоцикл. Тот сильно вильнул и выбросил седока из седла.

Я не стал никого бить или убивать. Зачем брать грех на душу? Я просто «перекинул» его с мотоциклом в другой мир. И остановившуюся Ниву с Ларисой, двумя парнями и испуганным водителем, едва не вылезшим через лобовое стекло, тоже «перекинул». Ну и сам переместился тоже, естественно.

Это был ещё один, но созданный уже лично мной мир. Проба пера, так сказать, хе-хе… Хотя это была абсолютная копия того мира, который создал для меня Флибер, и, казалось бы, скопировать его делов-то, но попотеть мне пришлось неслабо. Едва шарики за ролики не завернулись у всех моих тысячах, хе-хе, разумов.

Этот мир был совершенно диким и нетронутым, а потому мы переместились просто на песчаный берег моря. Там, где у нас была бухта Шамора. А чего мудрить? Пятидверная Нива попыталась газануть, но, длиннобазная, с выключенной блокировкой дифференциала и без включённой пониженной передачи в раздаточной коробке, забуксовала и быстро увязла.

– Что за ху*ня⁈ – визгливо крикнул парень. – Ты кто такой⁈

– Волшебник, – сказал я и пошёл в сторону «Нивы», откуда с ужасом на лицах вывалились все особи мужского пола. Лицо Ларисы я тоже разглядел и оно мне понравилось больше, чем всегда. Оно было напряжено и не испугано, в отличие от других лиц.

– Что за бля*ство, Макар⁈ – заорал водитель. – Мы так не договаривались! Зто за нах*й⁈

– Отъе*ись! – просипел Макар, озираясь. – Это не Сусуя. Где мы, чёрт побери⁈

Оба вылезших из «Нивы» парня, испуганно глядя на подходящего к ним меня, отступили назад и спрятались за машину. Подойдя ближе, я заглянул во внутрь и встретился глазами с Ларисой.

– Всё в порядке? – спросил я.

– Как видишь, – буркнула она. – Вылезти можно? Воняет тут…

Я протянул девушке руку, но она сначала выползла к двери и выставила ноги наружу. Потом она решительно направилась к «ухажёру» и влепила ему кулаком прямо в нос, да так, что у того слетел с головы шлем, который парень собирался снять. Он дёрнулся ещё, конечно, рефлекторно реагируя на удар, но со стороны это смотрелось эффектно.

– Козёл! – выругалась моя Лариса и хотела треснуть его ещё раз, но парень отпрыгнул назад.

Но вдруг у него в глазах блеснул огонёк «здравого смысла» и он метнулся к девушке, поймав её за руку.

– Рефлексы не пропьёшь, – подумал я, запуская ему прямо в лоб искусственного плазмоида.

С помощью появившегося у нас силового поля их теперь можно было создавать и использовать в планетном пространстве без опасения навредить в первую очередь себе.

Плазмоид был крохотный, но его заряда хватило, что бы отбросить ублюдка на пару метров.

– Лариса, ты бы не подходила близко к этим животным, – попросил я. – а то мне придётся кого-нибудь из них убить.

Лариса, потирая запястье, обернулась.

– А этого… Ты не убил?

– Пока нет. Есть желание?

– Он, тварь, двух наших девчонок изнасиловал. Да мало того, ещё и заразил болезнью нехорошей. А у девчонок парни о Владивостоке. Что они им скажут?

– Время ещё есть, – пожал плечами я. – Пусть лечатся.

Лариса посмотрела на меня и прищурилась.

– Так вот ты какой, Миша Шелест? Шёл, говоришь, по городу волшебник?

Я улыбнулся и пожав плечами сказал:

– Я не волшебник, Лорик. И даже не учусь на него. Просто у меня есть некоторая особенность. Я тебе потом всё расскажу. Вот с этими придурками порешаем и расскажу.

Два придурка скулили, спрятавшись за машиной. Водитель, ничего и не понимая, стоял возле своей двери и хмурился.

Вытащив из мотоциклетного «бардачка» моток лески с крючками и складную пластиковую емкость для воды, я бросил всё это на песок и из этого мира исчез вместе с Ларисой и мотоциклом.

* * *

– И что сейчас с ними будет? – спросила Лариса, выйдя из душа и принимая из моих рук кофе.

Из того мира мы переместились в мой гараж, и она тут же потребовала себе душ и чашечку кофе. К кофе у меня имелась пицца с морепродуктами от которой она отказалась и попросила простого мяса.