Текст книги "Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Да? Правильная, что ли? – удивился я.

– Сеструха моя мне говорила, что она в школе девчонкам хвасталась, что у неё кто-то есть, да не местный, и она себя для него бережёт, а всех просто за нос водит.

– Хм! – хмыкнул я и задумался.

– Только с Петрухой такие шашни не проканают. Он её на шлямбур всё равно напялит. А если напялит, то и мне она будет не нужна. А я бы её и пальцем не тронул.

– Васёк, знаешь что… Давай я нарисую её настоящий портрет и тебе подарю. Такое, – я показал на рисунок из будущей манги, – никому показывать нельзя. Не дай бог кто другой увидит… Матушка твоя, или брательник… Такая молва по деревне пойдёт… Прямо сегодня нарисую. А ты приходи завтра. С утра приходи.

– Сегодня же новый год!

– И что? – не понял я.

– Как, что. Бухать будем. Рано я не встану.

Я усмехнулся его «душевной простоте».

– Приходи, когда сможешь.

– Так, это, похмеляться будем весь день. Завтра-то вся гулянка и будет. Ночь перед рождеством видел фильм? Про черевички и Вакулу? Вот так и у нас.

– Мы уедем только третьего. Ты где живёшь? если что – завезу, когда мимо поедем.

– Да не-е-е… Я до третьего уже протрезвею, – сказал неуверенно Васёк.

– Ты ещё учишься?

– А то! Каникулы, епта! У нас хоккей пятого. А то, оставайся. В хоккей играешь?

– Немного, – сказал я, задумавшись, а не остаться ли мне у бабушки? Отец пусть едет с тёткой. Она уже напросилась с нами вернуться во Владик. А мне слушать её трескотню совсем не хотелось.

– Да. Останусь, скорее всего.

– О! Тогда сыграешь за нас. Мы с Лучегорском играем.

– Только у меня снаряги нет. Клюшку то я сделаю. Кленовый брусок нужен.

– В школе возьмём. У нас трудовик тренер команды.

– Трудовик? – удивился я.

– Он сам в хоккей в молодости играл. Правда с мячом… Да и в такой тоже… Короче… Тогда встречаемся или третьего, и ли четвёртого. Я сам к тебе приду. Не теряйся.

– Да, куда я денусь с подводной лодки? У меня работы выше крыши.

* * *

Отец отреагировал на то, что я хочу задержаться в деревне, положительно.

– Тогда мы с Митей начнём бурить, а вы с ним продолжите. Если мы не добуримся, конечно.

Погружной насос мы привезли с собой. Сразу после первого разговора про насос с отцом, я отбил Тиэко телеграмму, и она отправила мне насос по почте посылкой «Внешпосылтогра». На всё про всё ушла неделя. Рейсом Аэрофлота за рубли. Переплатили, конечно, втридорога, но если их, рублей, почти десять тысяч на моём личном счёте, а только на одном счёте якудзы двести сорок пять миллионов йен, то чего их экономить?

Отец никогда не искал лёгких путей и договорился с бурильной машиной. Чего с ней не договориться, если у заказчика есть деньги, а у водителя-оператора целых два дня выходных. Машину загнали прямо во двор и первую скважину пробили в течение трёх часов. Отец с Митей были довольны. Водитель, получив полтинник, уехал тоже радостный. Это было первого января.

В тот же день под вечер я вдруг осознал, что чуть-чуть «дал маху я».

– Слушай, пап, – сказал я. – Зря мы отпустили установку.

– Почему зря? Нормально пробурили. Вода отстаивается. Завтра насос погрузим, покачаем, фильтры прочистим…

– Я не о том. Ты знаешь с какой глубины берут минеральную воду «Ласточка»?

– Э-э-э… Говорили, что со ста метров. При мне бурили. Я там тоже был. Как раз с армии пришёл в пятьдесят девятом. А что?

– Дело в том, что «Ласточка», как мне говорили, бежит самотоком. Под собственным давлением. «Ласточка» – это вода напорного водоносного горизонта, то есть – артезианская. Вы добурились до горизонта безнапорного. Он питается за счёт реки Крутоберёжки.

– Э-э-э… Значит, ты думаешь, что если мы пробуримся до ста метров, то попадём на «Ласточку»?

– Не факт, – покрутил я головой. – Минерализация может быть разная. Говорили, что возле той скважины бурились на пятьдесят метров и бежала менее минерализованная вода.

– Ну и зачем тётке Марии минеральная вода?

– Повторю… Не факт, что она будет минеральной, но она точно будет чистой и течь самотёком. Артезианская же.

– А-а-а… Вот ты о чём…

Отец задумался.

– Далековато. Километров тридцать от Ласточки. Доходит ли до сюда линза?

– Попытка не пытка. Зато, в перспективе чистейшая вода. А то, честно говоря, меня терзают смутные сомнения по поводу чистоты этой воды. Глины вокруг сплошные…

– Но ты уверен, что на ста метрах будет артезианская вода?

Я был уверен, так как знал будущую историю источника «Ласточка». И она подтверждала, что со ста метров в самом посёлке шла чистая артезианская вода, но не минеральная, а простая столовая. Но очень чистая и вкусная. И хорошо, хе-хе, продающаяся.

Дело в том, что никто дальше первого водоносного слоя не бурился. Зачем, когда уже на десяти метрах была вода. А в девяностом году кто-то любопытный взял и пробурился на сто метров. Искал «Ласточку», но нашёл качественную питьевую воду.

– Не уверен, – пожал я плечами. – Но что нам стоит попробовать?

* * *

[1] Деловой – блатной.

Глава 10

– Деньги ещё есть, – сказал я.

МЫ взяли с собой ещё из старых запасов, так как тратить «валютные резервы» не было резона. Я мог бы сделать перевод со своего другого счёта, и, скорее всего, так оно и будет, но пока хотелось посмотреть, справлюсь, ли я со своими тратами самостоятельно. Ещё будучи в Японии я попытался пересчитать доходы в валюте по курсу на рубли и сильно «обмишулился».

Йена сейчас жёстко привязана к курсу доллара, а доллар стоил рубль семьдесят. Вот я и насчитал, что даже если я оставлю миллион йен, а остальное потрачу, у меня в рублях окажется двести с ли*уем миллионов рублей. Ну и «раскатал губищи», понакупив всякого разного. И «мой внутренний голос», паразит, не подсказал вовремя, что я тупень в арифметике и вместо того, чтобы делить йены на йены, стал умножать. Ну и получил, как говорит Аркадий Райкин, «сумасшедшие деньги». А оказалось, что их у меня осталось не так уж и много. Правда и закупился я в Японии изрядно. Да и за книжки должно капать и капать. Тиэко в телеграмме сообщила, что мою мангу выпустили третьим тиражом. И это за декабрь месяц.

– За десять метров труб мы заплатили пятьдесят рублей, значит за сто заплатим пятьсот минимум плюс работа. Сто метров это вам не десять, да… Плюс придётся проходить известняк, а это вам не глина, да… Кстати, наличие известняка и является показателем, что это артезианская вода. Известняк очищает воду и сдавливает водяную линзу, создавая давление.

Причём, как следовало из «моей внутренней библитотеки», артезианская вода могла находиться и на глубине десяти метров, какими, например, являются источники возле Ростова-на-Дону. Да и дальше вверх по Дону, где много меловых выходов. В некоторых местах артезианская вода там бьёт хорошим напором прямо из берега, как из трубы.

У нас тоже ровно на ста метрах из трубы забил фонтан чистейшей воды. Водитель-оператор бурильной установки Серёга, будучи с глубочайшего похмелья, даже выматерился от неожиданности. Он не верил, что теряет драгоценные выходные не зря и позволил себя уговорить только за семьсот тысяч рубликов. То есть, за двести рублей лично ему в карман. Трубы оплачивались по тарифу в совхозную кассу.

Накрутив на торчащий конец трубы заглушку с открытым пока вентилем, мы вентиль прикрыли и Серёга-водила выдохнул:

– Ох*еть! Кому сказать, не поверят.

– А ты никому не говори, Серёжа, – сказал я. – Зачем кому-то знать? Пробурись и живи спокойно. А то, придут, закроют скважину, только деньги потеряешь. Ещё и штраф выписать могут.

– Пятьсот рублей – дорого, – покрутил головой Серёга. – У меня колодец рядом.

Мы уже воду попробовали и пришли к заключению, что это точно не минеральная вода ласточка. Тут её знали и пили с детства.

– Надо же, вода какая чистая, – суетился Митя. – И самотёком идёт. Под давлением.

Он то открывал, то закрывал вентиль и удивлялся силе напора воды. Все уже напились, а тётка Мария, поставила на печь чайник с «новой водой» для чая, и кастрюлю, чтобы вода выкипела. Проверить, будет ли осадок. Потому, что если кипятить минеральную воду, то осадок выпадал изрядный. А пить минеральную воду постоянно, для любого организма вредно. Но я-то точно зал, что это вода именно питьевая и искренне радовался за тётку Марию, что теперь ей по воду ходить к колонке не надо.

– Насос Ивану отдам, – сказал отец. – Пусть в Чалданке скважину сделает.

– Там тоже, кстати, артезианская вода может быть. Там ведь тоже глубоко не копают. Зачем копать, если вода рядом. Река Уссури рядом, болота вокруг. Вода вот она. А если дальше копнуть и появится известняк, то это оно…

– Скажем Ивану. А пока и из колодца воду покачает.

– Замёрзнет насос в колодце. Утеплять его надо. Лучшее – враг хорошего. Может не стоит морочить ему голову?

– А может бабе Тане скважину пробурить? – спросил отец.

– Пятисот рублей у нас нет, а буриться меньше нет смысла. Попросим Митю. Денег ему перешлём переводом. Он сделает.

– Неудобно как-то его просить, – поморщился отец. – У него своих дел…

– Пап, мы решили одну из важнейших его проблем. Он ведь сам хотел бурить скважину. Вручную. А теперь у тёти Маруси вода прямо во дворе. Да и делов тут… Ему от Знаменки тут двадцать минут на его «ижаке».

Митя и зимой ездил на мотоцикле с коляской.

– А остальное сделает Серёга. Двести рублей на совхозной дороге не валяются. Хочешь, я сам с Митей поговорю.

– Поговори, – кивнул головой папа и с облегчением вздохнул.

Он почему-то стеснялся утруждать своих родственников просьбами, хотя сам делал для них очень много. Да и «не родственников» отец тоже не любил просить, или чем-то обременять.

* * *

Третьего января отец с тёткой Галиной уехали. Я остался и плодотворно поработал. Я сделал себе клюшку. У меня тут остались ещё с того года запасы… Хе-хе… Той зимой я привёз в деревню несколько заготовок для клюшек: клееные «палки», выпиленные из хорошей бакелитовой фанеры и уже загнутые «перья», эпоксидную смолу и стеклоткань. Годом ранее я уже пытался «удивить» деревенских самодельными клюшками, но фанеру взял местную, и получил не тот результат, на который рассчитывал. А в том году результат вышел тот, что надо. То есть, у меня уже был опыт хоккейных баталий за местные команды. И скажу, что деревенские мальчишки играли не хуже городских. Хотя поначалу у меня было другое представление о деревенском хоккее. Но меня быстро опустили в облаков, куда я сам себя вознёс, на землю. То есть, на лёд. Хе-хе…

Оказалось, что на льду я играл хуже многих, а потому меня поставили на ворота, где я всегда стоял лучше многих, потому что почему-то не боялся шайбы. Даже летящей мне прямо в лоб. Как-то я умудрялся уворачиваться от шайбы и ловить её в самосшитую мной вратарскую рукавицу.

Вспомнив теперь об этом, я спросил «предка» о том, что давно «вертелось у меня на языке»:

– Слушай, «предок», а давно ты во мне сидишь?

– Ну… Так… Э-э-э… Я же уже говорил, вроде бы, только ты не отметил для себя…

– что именно?

– Э-э-э… То, что я, попав в тебя, совсем не хотел проявляться. Надоело мне, понимаешь, начинать жизнь заново.

– Но ведь ты же мог жить в своём мире.

– Это тоже наскучивает, дружище. Мало того, я мог, и проживал чужие жизни, но любая чужая жизнь, становилась моей, потому что психофизическая матрица, в отличие от ментальной, не меняется. Каким народился, таким и помрёшь, говорили мудрецы.

– То есть ты во мне был с рождения? – удивился я.

– Нет. Примерно, как я понял, с момента утопления и возрождения Женьки Дряхлова. Почему эти два события совпали, пока не понятно, но похоже, это я вызвал переселение в него чьей-то матрицы. Пока мы не встретимся с ним, ответа не будет. Ну, или Флибера будить.

– А ты думаешь, что он спит? – спросил я. – На сколько я понял, твой Флибер, сущность самодостаточная и сам принимает решение, когда ему активизироваться.

– Э-э-э… Не совсем так… Кхэ-кхэ… Когда мне всё надоело, я усыпил его,переведя в режим ожидания. Это, всё таки, искусственный интеллект, подчиняющийся человеку. Ну… Не любому, конечно, но мне он подчинён полностью. Ну, и тебе, конечно.

– А что он может делать? Ты так и не сказал… Кроме формирования параллельных реальностей.

– Оно тебе надо? – спросил меня «мой внутренний голос». – Ты же слышишь меня? Тебе мало того, чем ты уже обладаешь? И это, заметь, не чьи-то виртуальные возможности, а твои личные, только чуть-чуть усиленные моим менталитетом. Поверь мне, Миша, излишества утомляют. Как говорит тот же Аркадий Райкин? «Пусть всё будет, но пусть чего-то не хватает». Многие знания – многие печали. Зачем нам чьи-то «рояли в кустах»? Плохо тебе живётся? Всё равно в СССР жить, не как все, не получится, а значит, придётся уходить, или за границу, или в другой мир. А родители? Родственники? Друзья? Они останутся тут и продолжат жить по старому. Это сильно угнетает. Невозможно всех сделать счастливыми, Миша и это мешает самому жить по другому. Ты такой, как и я. Ведь я – это и есть ты.

Пока я разговаривал с «предком» я делал себе клюшку: вставил перо, обмотал стеклотканью с «эпоксидкой», оставил сохнуть и занялся коньками, которые я привёз с собой. Мы с собой брали и лыжи, но так и не смогли с отцом покататься. Те горки, на которых он катался в детстве, стояли мало того, что занесённые снегом, но и заросшие лесом, а искать другие и пробивать «целину», не хотелось. Вот и отложили мы с отцом катание с гор до Японии.

А коньки в деревню я всегда брал. В этом году у меня были хоккейные «канады», купленные в «валютнике». Имелась и другая экипировка: щитки, наколенники, краги, каска и даже красная форма с надписью «СССР». Видимо с майского чемпионата мира осталась. Или дополнительно нашили? Не суть…

Отец предложил увезти, но я сообщил, что пятого января играю за Губерово и отец разулыбался.

– Не посрами, – говорит, – фамилию. Я когда-то и сам играл. Но, в основном, на лыжах бегал. До сих пор мои грамоты висят в школе. Краевые соревнования выигрывал!

– Ух, ты! – «удивился» я. – Не знал.

Хотя, знал я от «предка», что батя у меня тот ещё бегун. Его за неутомимый бег и лошадиное здоровье и в морской спецназ взяли. Сейчас он мне об этом не говорил ещё. Но скажет лет через десять, когда меня самого должны были черти занести по тому же адресу, да-а-а… Сейчас я «туда» категорически не хотел.

* * *

Васёк пришёл утром четвёртого опухший, как хомяк. Он глянул на Наташкин портрет и восхитился:

– Ох*еть! – сказал он и икнул.

Наташка была нарисована в «полубюст» и её округлости тоже угадывались под блузкой и глаза смотрели так же по лисьи хитро, но не по бл*дски. Губы у Наташки были чуть припухшие, словно от поцелуев, чуть приоткрыты и она чуть улыбалась.

– Э-э-э… Б*лять, как её⁈ Э-э-э, – Васёк задёргал рукой, как припадочный. – Мона, бл*ть, Лиза! Точно!

Моему удивлению не было предела. Васёк знал о творчестве эпохи «Возрождения»! Наташка, и правда, была изображена в образе «Моны Лизы», мэтра Леонардо Да Винчи. Удачно, между прочим, изображена. Всё, как полагается… В полупрофиль, с кудряшками, опускающимися на виски, и улыбка…

– Это пиз*ец! Миха! Я тебе должен по гроб жизни.

– Ну, вот, а ты меня хотел наказать, – усмехнулся я. – В хоккей играем?

– Э-э-э… Снаряги для тебя нет. Ты вон какой длинный, а большие размеры все разобраны. У нас парни все, что тебе Лутченко.

– А ты? – спросил я, улыбаясь.

– Я – нападающий, – буркнул Васёк.

– Ты, нападающий, как сам-то играть будешь? Еле, ведь, дышишь.

– Да-а-а… Отметили Новый год… Даже икать боюсь…

– У меня есть снаряга и коньки. Я же играл с вами в том году.

– Да? – удивился Васёк. – Не помню.

– А я тебя помню, – сказал я. – Я в команде Серёги Серобабы на вороотах стоял.

Васёк отмахнулся.

– Голова всё равно не варит. Короче. Ты там за клюшку говорил, пошли в школу, пока трудовик там. Я договорился.

– Я сделал себе клюшку.

– Сделал? Ну и хорошо. Тогда завтра в девять утра к школе подходи. Покатаемся, потренируемся. Или сейчас иди. Скажи, я прислал. Я сегодня вне игры. Пойду отсыпаться.

– Ему же только шестнадцать лет, а бухает он по взрослому, – подумал я. – Куда смотрит семья и школа?

– Туда же, куда и он. Спивается деревня и скуривается. А к девяностым и колоться будут. Сейчас уже двери в домах запирать начинают, когда на огород уходят. А раньше?

Да-а-а… Раньше бабушка уходила в магазин, а дверь закрывала не на замок, а на шепочку, вставленную в проушину для навесного замка.

Васёк, забрав Наташкин портрет, упакованный в плотный картон ушёл, а я продолжил рисовать. Я передумал сегодня идти на каток. Много у меня ещё оставалось работы. Завтра приду. Нужен буду, возьмут, а не нужен, так и ладно.

Я работал допоздна. Бабушка уже привыкла, что я только ночевать прихожу на их половину дома. Обжил я лечебницу так, что даже ветеринар и бабушкин начальник Николай Кириллович Довженко удивился, когда как-то зашёл за каким-то лекарством для чьей-то коровы.

– О, как ты тут устроился! Кхе-кхе… Совсем… Совсем по домашнему стало пахнуть. Кхе-кхе… Жильём-с.

Дядя Коля – добрейшей души человек, меня в детстве привечал и позволял играться всем инструментарием ветлечебницы. И первым показал мне муху в микроскопе. Она потом, сука, мне снилась в страшных детских снах. Ха-ха… Ага… Это сейчас «ха-ха», а в пять лет муха в микроскопе совсем не ха-ха…

Дядя Коля говорил с явно выраженным южно-русским «акцентом» и словно играл роль этакого украинского «Айболита». Хотя внешне на «Айболита» был совсем не похож. Дядя Коля был крупным, мордатым, улыбчивым усачом с круглыми глазками и небольшой плешью спереди. Ручищи у него были жилистые и перекрученные мышцами, что ветки старого дуба. Коров и бычков он валил, ловко спутывая им ноги верёвкой, на раз-два-три. Улыбаясь и что-то приговаривая, валил, словно убеждая или уговаривая. Он всегда был добр ко мне, и потому я его совсем не опасался, устроив у него в лечебнице художественную студию.

* * *

Плодотворно поработав, я пораньше пошёл спать и проснулся готовым к «труду и обороне».

– Я сегодня на каток иду, – сказал я бабушке. – Наверное, за вашу школу буду в хоккей играть.

– Поиграй-поиграй, внучок, – сказала бабушка. – А то всё глаза за своими картинками портишь. Я сегодня в сельпо пойду. Зайду посмотрю, как вы играете.

Нормально перекусив, я обулся и, вскинув, на плечо спортивную сумку с амуницией и взяв клюшку, потопал в центр деревни к школе, оставляя на свежевыпавшем снегу рифлёные отпечатки своих туристических чехословацких сапог.

* * *

– Вот он! – услышал я радостный голос Васька. – Я же говорил, чтопридёт!

– А почему вчера не пришёл? – спросил меня мужчина в коричневом свитере и вязаной шапочке.

С утра прилично до минус двадцати подмораживало.

– А должен был? – удивился я.

– Я же тебе говорил, что тебя Михалыч ждёт в школе, – быстро-быстро затараторил Васёк. —.Говорил?

– Говорил, но я думал это из-за клюшки. А клюшку я сделал сам.

– Сам сделал? Ну, ка, покажи, ка…

Я поставил сумку на снег и протянул ему клюшку.

– Хм! Хорошая работа. Узнаю и тебя, и твои клюшки. Помню, ты в том году здесь играл. Но тогда мы не вышли в районный финал. А в этом году, да… Но что-то я не заметил, что ты тогда как-то выделялся. Совсем не помню, как ты играл. Ты из Владивостока? У Статилко живёшь?

Я молча кивнул.

– Нам позарез нужно выиграть эту игру. Не хочется за третье место потом бороться.

– Э-э-э… Так сейчас финал, или, всё-таки, полу финал.

– Полу, полуфинал, – скривился тренер-трудовик. – Но для нас он, как финал. Переодевайся. Васька сказал, что снаряжение у тебя есть своё? Ну, ка, покажи?

Я потянул замок, сумка вскрылась и экипировка чуть не вывалилась на снег.

– Ух ты, – проговорил Васёк.

Михалыч, увидев надпись «Botas» на всех предметах хоккейной формы, от неожиданности крякнул.

– О, как! Серьёзная заявка на победу! Так ты значит играешь серьёзно. Такую форму нельзя надевать, если ты не играешь.

– Я играю, – кивнул я головой и почти не соврал. – За школу играю в «Золотой шайбе».

– О, как! – вскинул брови тренер-трудовик. – В основном составе?

– Сергей Михайлович, я начинаю подмерзать. Мне переодеваться, или вы а дальше меня пытать будете?

– Гхм! – выдохнул Михалыч и нахмурился. – Ты не борзей, парень. Как ты с тренером разговариваешь?

Я пожал плечами и промолчал.

– Кхм! Иди! Переодевайся!

– Раздевалка есть? – спросил я.

– Чего? – в один голос спросили Васёк и Михалыч.

– Всё-всё! Вопросов нет.

Глава 11

Васёк помог мне одеться. Честно говоря, было холодновато, и если бы не моё тонкое термобельё, одетое одно на другое в три слоя, я бы тут околел. А так, надев коньки, я расстегнул с боков спортивные штаны, надел наколенники, гетры, щитки, надел форменные трусы, надел наплечники, нагрудник, ну и «далее по списку», как говорится.

– Да-а-а… СССР – это что-то с чем-то. Не страшно в такой играть? И номер пятнадцатый. Это, что ли, как у Александра Якушева? Типа, нападающий?

– Могу и в нападении.

– Часто забиваешь?

– Случается, – хмыкнул я.

– Иди на площадку, – вздохнул Михалыч. – Разомнись. Мы то уже размятые с восьми часов.

– Не устанете?

– Игра в десять. Уже противник приехал.

Оглянувшись я увидел, как перед школой остановился «ПАЗик» с надписью «Приморская ГРЭС».

– Сильная команда, – снова вздохнул тренер-трудовик.

Я выкатился на лёд и стал раскатываться. От бабушкиного дома до школы было около километра и я преодолел его, Правда я и дома у бабушки хорошо размялся, помня, что хоккеистам перед игрой лучше разминаться в помещении, что мы обычно и делали, если играли на своей площадке.

Покатался в хоккейной стойке, потом скрёстным шагом, повращался на сто восемьдесят и на триста шестьдесят градусов, поскользил на одном коньке, побегал вперёд скрёстным шагом, попрыгал на двух ногах, на одной, побегал вперёд спиной, поманеврировал, поускорялся, потормозил, постартовал вперёд лицом и спиной. Минут за пятнадцать, я сделал весь свой обычный ледяной разминочный комплекс.

– Катаешься ты хорошо, – покивал мне тренер. – Выйдешь в первой пятёрке с Васькой. Посмотрю на тебя. Правда он, собака дикая, «измученный нарзаном», так что нанего особо не рассчитывай. Поиграй пока самостоятельно. На самого себя. Про индивидуальную тактику слыхал?

Я кивнул.

– Сначала оборона, отбор шайбы и проход к воротам противника. Думаю, с твоим катанием, ты сможешь прорваться. Они тебя совсем не знают, а потому могут и пропустить. Потом, если ты забьёшь, они будут кидаться на тебя, как собаки на медведя. А я выпущу Серёжку Губина. Пока такой расклад. Понятно?

– Понятно, – кивнул я головой.

* * *

На удивление, лёд был совершенно ровный, даже, можно сказать, гладкий. Коньки заточенные «круглой канавкой» держали идеально. Мне уже удалось их «обкатать» возле дома и не только все мальчишки, но и я сам от них пришёл в восторг. Ботинки коньков имели длинный «язык» и высокий, удерживающий ногу, задник. Ну и заточка…

У Валерки Гребенникова были наши советские «полуканады» с нашитым войлочным задником и таким же войлочным языком. Конёк обматывали лентой и даже изолентой, чтобы нога не гуляла. Как кулак и запястье у боксёра.

Мой конёк не нуждался в такой обмотке, так как задник был круглым и достаточно жестким, чтобы держать ногу, и на нём имелись крючки для быстрой шнуровки.

– Пи*дец! Сдохну сейчас! – сказал Васёк, подкатываясь ко мне. – Играем от обороны.

– Да. Паситесь сзади. Я сам попробую их развести.

– Сможешь? – вскинул брови партнёр по атаке.

– Я ведь не бухал, – хмыкнул я.

– Не напоминай, – скривился Васёк.

– На вбрасывание! – скомандовал рефери.

Центральный защитник выкатился к центральному кругу, мы раскатились по сторонам. Свисток. Шайба у защитника противника. Пас налево своему нападающему. Я двинулся навстречу. Нападающий качнулся вправо-влево. Я, подставив крюк под шайбу, остался на месте, подсел, и он перелетел через мою спину. Шайба оказалась у меня и я метнулся вдоль своего правого борта. Защитник выкатился навстречу, но я метнул шайбу в борт, и объехал противника слева. Бросок в ближний угол под левый локоть. Гол!

– Молодец, – похвалил «предок».

– Молодец, – похвалил тренер-трудовик. – Ещё играй.

– Ну ты, млять, даёшь! – хрипя произнёс Васёк. – Ты где так кататься научился? За тобой же не угонишься.

– Я сейчас их за собой потащу, а ты к их зоне подкатывайся, – сказал я.

– Не смогу, Миха!

– Ты главное перехвати. Я тебе прямо на крюк выложу. Входишь в зону и сразу пас в центр.

Тренер Лучегорской команды что-то рычал в уши следующей тройке. Вбрасывание.

– Млять! – выдохнул Васёк. По его лицу ручьями тёк пот.

Я был сух, как степной ковыль.

– Держись, Васёк. Я отбираю шайбу.

Свисток. Вбрасывание. Шайба у нас. О, как! Получаю пас и откатываюсь к своим воротам. За мной ломится один из вражеских нападающих.

– Над нами мессеры кружили, – пропел я, крутнулся назад и обвел, прокинув шайбу по левому борту, второго нападающего. Потом, прокатившись вдоль синей линии, снова вернулся в свою зону и, сделав ещё один вираж, запустил шайбу Ваську. Тот, раскрыл варежку и пропустил шайбу с зону соперника. Проброс.

– Вася, млять! – крикнул я. – Убью паршивца!

Вбрасывание в нашей зоне. Тренер смотрит на «безобразие» молча. Становлюсь на вбрасывание. У меня реакция и моторика лучше. Едва коснувшись льда, шайба, скользнув между моих ног, отправляется мне за спину прямо на крюк защитнику. Защитник, ойкнув, пробрасывает шайбу вперёд и попадает во вражеского нападающего, правда ближайшего ко мне. Нападающий рывком подхватив шайбу делает пару шагов, получает плечом в грудь и садиться на лёд. Шайба у меня и я мчусь к воротам, когда противники обрадованно кинулись вперёд. Бросок от синей линии. Шайба летит над правым плечом голкипера. Гол!

– Пи*дец, – просипел Васёк. – Не могу больше. Щас умру

Он подкатился к тренеру.

– Садись, давай, – сказал тот и подозрительно глянул на меня. – Не вижу, чтобы ты запыхался.

– А что тут запыхиваться? – спросил я. – И не играли ещё.

– Ещё сможешь? – удивился тренер-трудовик.

Я пожал плечами.

– Да-а-а… Играешь дальше. Только аккуратнее пасы раздавай. Ребята не готовы к такой игре. Понятно?

– Понятно.

– На вбрасывание! – крикнул рефери.

Я выкатился на точку. Свисток. Шайба снова едва касается льда, и ныряет у меня между ног. Повернувшись на сто восемьдесят градусов, я сам перехватываю резиновый «пятак» и метнулся вдоль центральной линии прямо на своего нападающего. Вражеский нападающий катнулся туда же. Наш игрок, не зная, что делать, заелозил на месте, но всё-таки напрягся, встретив соперника. Мне осталось только скользнуть мимо двумя столкнув шимися игроками.

– Если ты сейчас забьёшь гол, тренер противников подаст протест и результаты игры аннулируют.

Да, ну? – подумал я и отдал пас второму нападающему, стоящему у чужой зоны.

Тот па принял и рванулся к чужим воротам. Вратарь вышел вперёд и клюшкой выбил сорвавшуюся с нашего крюка шайбу далеко в поле. Защитник противника подхватил шайбу и рванулся к нашим воротам. Я споткнулся и не смог достать «чужую» шайбу. Пас нападающему и шайба влетает в наши врота.

Подкатываюсь к тренеру-трудовику.

– Ты чего, раззява. Зачем отдал пас? Сам бы прошёл.

– Могут опротестовать игру, – сказал я и «самодеятельно» перевалился через борт. – Пусть ваши поиграют. Если, что я подправлю.

На лице Михалыча проявилось понимание.

– Логично! – сказал он и кивнул. – Пусть думают, что это такой наш тактический ход был, самого сильного игрока нагрузить с первых минут. А сейчас ты, вроде как, выдохся. Сиди, отдыхай.

Наши игроки, перелезая через бортик, косились на меня. Их взгляды мне не понравились. Слишком уж удивлёнными были их взгляды. Я бы даже сказал ошарашенными и испуганными. Надо было как-то мотивировать их.

– Давай-давай, пацаны! – крикнул я, и это было так неожиданно, что многие вздрогнули. – Увидели, как надо шевелиться⁈ Смелее играйте! Выкладывайтесь сразу!

– Ты что творишь⁈ Ещё два периода играть, а у нас всего две пятёрки, – захрипел мне в ухо Михалыч.

– Ерунда. Главное не давать им оторваться. И выпускай меня, как только кто-то будет сдуваться.

– Добро.

Свисток вбрасывание, чехарда на площадке. Наши, словно «наскипидаренные» носились по коробке и едва не пропустили гол. Шайбу, вдруг выскочившую из кучи-малы, образовавшейся в нашей зоне, от самой линии ворот отбросил клюшкой голкипер. Шайба пролетела до самых ворот противника. Проброс. Вбрасывание в нашей зоне.

– Молодцы, крикнул я! Давай-давай! Давай-давай!

– Семён – домой! – крикнул тренер. – Миша, давай в защиту. Сам не забивай пока. Оттягивай на себя. Пусть покатаются, силы потратят. Ты, я смотрю, здоровый, как лось. Три периода выдержишь в таком темпе?

– Должен, – пожал плечами я.

На вбрасывании я атаковал не шайбу, а клюшку противника и оттеснил противника корпусом. Васёк рванулся к шайбе и овладел ею, вцепившись в шайбу, как сокол в мыша. Вцепился и понёсся к чужим воротам.

Я всегда удивлялся деревенской спортивной инфраструктуре. Ну, не только деревенской, но и поселковой, и малых городов края. То есть во всех небольших городках и посёлках детскому спорту уделялось пристальное внимание. Возле деревенской школы был возведён приличный спортивный городок. И хоккейная коробка здесь имела размеры в рамках мировых стандартов. Метров шестьдесят в длину. Я ещё в прошлом году замерял.

Вот Васёк и понёсся прямо по центру к воротам. Он, как Валерий Харламов, проскочил между защитников и смог бросить одними кистями. Бросить и забросить шайбу в ворота. Гол!

Снова вбрасывание в центре. Я не встал в круг, а отошёл в защиту. Вбрасывание выиграл противник и его правый нападающий пошёл по противоположному от меня борту. Встречаю «своего» нападающего, контролирую, мешаю. Гол!

– Млять! Ну, ничего! Играем!

Свисток на перерыв.

Все «катавшиеся» расселись на скамейках и закутались в верблюжьи одеяла.

– Что за пацан у тебя играет в форме сборной СССР, Михалыч? – услышал я голос, и оглянувшись, увидел тренера «Лучегорцев».

– С какой целью интересуешься, Петрович?

– Да так… По положению о «Золотой Шайбе», нельзя играть за несколько команд. А парень – явно игрок чьей-то команды.

– У тебя тоже в-о-о-н тот паренёк в белом свитере тоже Хабаровский.

Михалыч с прищуром потыкал пальцем в сторону скамейки запасных «Лучегорцев», которые перелезали через борт и выкатывались на площадку.

– Ты понимаешь, о ком я говорю.

– Я-то понимаю, только он не играет. Так просто сидит. Как болельщик.

– В форму переодетый и на коньках?

– Не важно, как он одет. Его нет в моей заявке. А этот парнишка у тебя записан? Вот…

Тренер Лучегорцев глянул список.

– Фамилия Шелест мне незнакома. Я же твоих всех знаю, МИхалыч. Колись сразу. Я даже не стану опротестовывать первый период. Не хочу скандала. Мы вас и так сделаем.