Текст книги "Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Другая жизнь. Назад в СССР-3.

Глава 1

События в доме губернатора Токио не повлияли на продажи манги про девочку Тиэко. Однако продажи и так были очень хорошие. Первые десять тысяч экземпляров разошлись за три дня. Вторые – за два. Картины я продал все. Серия «скалолазки» ушла за два миллиона йен. Серию «Дети Японии в СССР» кто-то купил за три. И папа-якудза клялся-божился, что пальцем не пошевелил, чтобы «помочь» продажам. Клялся-клялся и перевёл мне на счёт ещё пять миллионов. Чтобы хоть как-то отблагодарить, да. Японцы очень не любят быть кому-то должны. Они даже на улице, если у них вдруг нет зажигалки, никогда не попросят прикурить. Не принято.

Похоже, что никто и не узнал ничего про то, что случилось в доме губернатора Токио. Почему я так думаю? Да, потому, что полиция меня не спрашивала, как я убил двух якудза. Её, полицию, и не вызывали. Губернатор сказал, когда они с папой-якудза пришли на сработку сигнализации, сработавшей после нажатия Тиэко тревожной кнопки, что «не надо тревожить детей и омрачать им праздник».

Приехали какие-то люди на машинах, забрали тела, и все дела.

Мы с Тиэко к гостям больше не вышли. Да, никому мы и не были нужны, даже моим сопровождающим.

Глава 2

С Союзом художников и экспортной конторой мы «бодались» не очень долго. Как только я сказал, что на моё имя уже открыт счёт в филиале банка «Американ экспресс» и галерея готова начать переводить мне деньги за картины, проданные с аукциона, от меня сразу отстали, но предупредили, что я не внёс вступительный и профсоюзный взносы. Я сообщил, что первый я заплачу по приезду в Союз, а второй мне, во-первых, – не нужен, а во-вторых, – мне его ещё платить рано. Восемнадцати нет…

На что мне сказали, что, во-первых, в профсоюз имеют право вступить граждане с шестнадцати лет, а во-вторых, – Союз художников может дать путёвку в дом «творчества» или на «творческую дачу». Оказалось, что не только писатели пользуются такими привилегиями, но и художники-члены Союза. Творческие дачи располагались в живописных местах – на черноморском или балтийском побережье, на берегах озер или рек. Художники могли жить там в течение двух месяцев на полном обеспечении. Их кормили три или четыре раза в день, давали мастерскую и все необходимые материалы для работы. По завершении двух месяцев художники устраивали отчетную выставку, на которой показывали созданные во время пребывания на даче работы.

Ещё мне сказали, что я смогу сразу же встать в очередь на кооперативную квартиру. А я, пользуясь случаем, спросил, как я вообще мог стать членом Союза Художников, когда мне нет восемнадцати лет. На что заместитель председателя Союза мило улыбнулся, пожал плечами и пальцем показал наверх.

Как я понял позже из объяснения своего «внутреннего голоса», мне не удастся избежать аннексии моей валюты, так как в СССР отовариваться придется чеками «Внешпосылторга», а для этого я вынужден буду пересылать валюту на своё имя через «Внешторгбанк». В Японию, или какую иную заграницу, хрен меня больше выпустят, а посему, чаша сия меня не минует. Валюта ваша, будет наша.

– Да и хрен с ним! – сказал я. – Много мне надо?

С папой и дедушкой Тиэко мы потом, когда за мной прибрали, поговорили немного. Они поспрашивали, мы с Тиэко рассказали как дело было. Я даже показал, что и как делал. И всё шло нормально, пока дедушка не спросил:

– А почему, Миса, ты не снял обувь, когда вошёл в дом? Ты же, вроде, знаешь наши традиции. Да и Тиэко разулась… А ты вошёл обутый… Почему?

И тут я не нашёлся, что ответить и сказал:

– Предчувствие какое-то было, словно я уже переживал этот момент раньше и на нас нападали двое. И босиком было не очень удобно отбиваться.

Тиэко набрала воздух, словно что-то хотела сказать и замерла, ожидая разрешения старших.

– Говори, Тиэко, – разрешил дедушка.

– Мне его взгляд сразу не понравился. Ещё при входе. Он какой-то сосредоточенный был и шёл в дом, словно на заклание. Я даже обиделась сначала. А потом смотрю, а он в ботинках своих военных. В глаза ему посмотрела и испугалась. Мне даже показалось, что это глаза тигра. Помнишь, деда, мы в детстве тигра смотрели в сафари парке. Как я трусики обмочила. Мне взгляд того тигра много раз снился. Вот и у Мисы такой же взгляд был, и он точно ждал, когда я увижу их. И когда я увидела их, он начал бить. Вот это было кино! Ни одного лишнего движения. А как он пистолет выбил⁈ Носок ботинка попал точно в сухожилие, как ты меня учил, деда. Так он ещё и пистолет ногой швырнул, когда тот вылетел.

– Это случайно получилось, – скривился я.

– Да-а-а… Хорошие ботинки, американские. Видел я такие на ногах обслуживающего персонала американского военного аэродрома. У них подошва особая. Там даже флаг американский должен быть. Как они у тебя оказались, Миса?

Я так и сидел в обуви.

– На нашем базаре во Владивостоке купил. Парень сказал, что из Вьетнама привёз.

– Во Вьетнаме зимняя обувь? – удивился дедушка. – Странно. Ну и чем ты объяснишь своё предвидение?

– Я? – удивился я. – А зачем мне объяснять? Случилось и случилось. Повезло, так повезло! Спасибо и слава богам! Зачем что-то пытаться объяснять?

– Ты веришь в бога? – спросил папа-якудза. – Ты же советский!

Я хмыкнул.

– Мой дедушка говорил, что когда на войне шли в атаку, неверующих не было.

Дедушка Тиэко шевельнул бровями.

– Твой дед воевал?

– Да. У него есть медаль «За победу над Японией».

– Он гордится ею?

Я покрутил головой.

– Я горжусь ею. Дед не говорит о войне.

– Хорошо сказал, Миса! – Рёките Минобэ наконец-то осмелился дотронуться до моего плеча.

Он несколько раз, судя по всему, намеревался это сделать, но сдерживал себя. А тут… Он вдруг шагнул ко мне и обнял. Обнял и заплакал.

– Ты снова спас нашу Тиэко, – прошептал он, глотая слёзы. – Мы тебе бесконечно благодарны и ты… Скажи ему, Тадаси.

Папа-якудза нахмурился.

– Гхэ! – откашлялся папа-якудза и сказал. – Не знаю, что там у вас с Тиэко? Она взрослая девочка и сейчас не те времена, чтобы настаивать на браке по расчёту. Что у вас получится, то и получится. Но знай, что отныне ты мой мукоёси[1]. И это не пустой звук, а официальное предложение. У меня нет сына. А у нас в Японии давно принято усыновлять не детей, а взрослых. Для продолжения семейного дела. Хоть ты и иностранец, по сути, гайдзин, но в Японии бывало и такое. Чаще, конечно усыновляли китайцев и корейцев, но по мне так лучше такого русского, как ты, который убил двоих и не поморщился, а сидит и чай пьёт. Ты – самурай, Миса. И на твоей голове чувствуется рука Бога. Только самураи могли предвидеть исход сражения и изменить его в свою пользу. Ты ведь видел, да?

Я кивнул.

– Да. Я видел, как Тиэко убили, а я не успел ничего сделать.

Рёките Минобэ, державший мою ладонь, сжал её так сильно, что я почувствовал боль.

– Я два раза переделывал будущее, – сказал я и поправился. – В мыслях конечно. Ну и получилось.

– Точно, с ним Бисямон[2], – сказал Рёките Минобэ. – То, что он делает, без божественного начала – невозможно. Ты видишь, как он двигается? Так у нас мало кто двигается. Может быть только Канадзава?

– Или Микио Яхара? – сказала Тиэко.

– Главное, даже не скорость, – сказал дедушка, – а то, с какой лёгкостью он движется. Ногой махнул, словно муху рукой отогнал. Ему точно нужно выступать на чемпионате. И надо срочно заявить о нём, как о твоём мукоёси. Раз они пришли в наш дом, то война

– Не будет осложнений с Советскими властями?

– Э-э-э… Извиняюсь, конечно, но как я понимаю, вы собираетесь меня усыновлять, но у меня есть родители. Это вас не смущает? Да и меня вы почему-то не спрашиваете, а ставите перед фактом. Почему? Я чего-то не понимаю?

– Микоёси – это, вроде как, усыновление наоборот. Это не ты становишься моим сыном, а я признаю, что ты – мой прямой наследник. Как и моя дочь Тиэко.

– Хм! И зачем это вам? Только давайте начистоту. Я чувствую какой-то подвох.

– Ты не видишь будущее?

– Мне видится будущее, только тогда, когда мне угрожает опасность, – соврал я. – Пока опасности нет.

– Хм! Ты даже не скрываешь свои способности… Ты так мне доверяешь или ничего не боишься?

– Не боюсь! – ответил я. – И пока доверяю.

Тадаси хмыкнул и скептически дёрнул щекой.

– У нас война с кланом… А! Не важно… Ты видишь, что они настроены серьёзно, если ты говоришь, что они пришли убить мою дочь. Да и пистолет в руках этого ублюдка не оставляет сомнений в их целях. Тебя кастетом по голове, а Тиэко застрелить… А перед этим поглумиться…

Я промолчал на счёт истинных намерений якудза, хотя они не сильно отличались от сказанного. Папа-якудза замолчал, переживая представленную им самим картину.

– Да-а-а… Так вот… Объявляя тебя мукоёси, я могу передать тебе любое имущество и любые деньги без налога. Понимаешь? Мало ли что со мной… Э-э-э… С нами, да… Мало ли, что с нами может случится? А ты уедешь в СССР и там тебя никто не достанет. Особенно в твоём любимом, но закрытом городе Владивостоке. Тиэко мы тоже решили пока спрятать. До поры до времени. Пока конфликт не уляжется. Говорил я тебе…

Последнюю фразу, Тадаси адресовал отцу, повернув к нему голову, но прервался, увидев его нахмуренное лицо.

– Извини, отец.

– Я немного не понял, на счёт денег, – направил я разговор в другое русло. – Наследованных денег. Если не дай Бог, что случится, конечно. Наследованных денег и, как я понимаю, бизнеса.

– Ну, нет. Всё я, конечно, тебе передавать не буду. Особенно, кхе-кхе, бизнес, – Тадаси Минобэ улыбнулся уголками губ. – Не дай бог, что с нами случится, наследник и так получит всё. Однако смысл передачи тебе денег в том, что наши счета могут быть арестованы или заблокированы, э-э-э, по разным причинам. И тогда мы, или ты, или Тиэко, не сможем платить по обязательствам. А это может привести к краху нашей бизнес-империи. А она, поверь мне, очень большая. А японцы, поверь мне, очень завистливы. А поэтому могут организовать нам серьёзные проблемы. И не только вооружённые, но и финансовые. А деньги на твоих счетах, станут, своего рода, запасным парашютом. Золотым спасательным парашютом.

– Хорошо, что вы сказали «счетах». Мне не хотелось бы смешивать мои деньги с вашими. И… Э-э-э… Мне не хотелось бы наследовать ваши проблемы. Нужно почитать ваши законы. Поэтому вы не торопитесь пока объявлять меня своим мукоёси. Полагаю, что несколько дней на изучение ваших законов у меня есть?

– Безусловно, – кивнул головой Тадаси Минобэ.

– Да… А где бы мне немного позаниматься перед чемпионатом.

– Кхм! – кашлянул дедушка. – Можно было бы предложить наш школьный спортзал. Но что-то я уже начал сомневаться в безопасности нашего дома.

– Всё будет в порядке, отец, – нахмурился папа-якудза. – Установим круглосуточные посты охраны с тепловизорами.

– Ну, тогда, переезжайте со своим Владимиром Павловичем к нам. Он согласиться на переезд?

– Полагаю, он будет не против, чтобы сэкономить на гостинице. Шестьсот тысяч йен с одного человека, – прикинул я. – И миллион двести с двоих. Хорошая добавка к командировочным. Однако меня беспокоит другое, Минобэ-сан нидан. Меня беспокоит, не повлияет ли ваш бизнес и, главное, ваша война, на мою жизнь дома. Вашу выгоду я понял, но в чём моя выгода. Я не на столько наивен, чтобы думать, что моё наследование ваших денег и имущества будет реальным, и я смогу воспользоваться им. Жениться на Тиэко сан я пока не могу по причине недостижения мной восемнадцатилетнего возраста, до которого, замечу, ещё два года. За это время я могу разонравиться Тиэко…

– Ты послушай, сын, как он излагает свои мысли. Такой складной речи, ты, кажется, не слышал и от твоего адвоката.

– У него, у адвоката, другая цель, цель – ничего не сказать, много говоря. А мальчик излагает свои требования. И излагает вполне понятно. И ещё я заметил, что его речь всё больше и больше становится гладкой. Я помню, как он говорил в первый день, и это было очень неплохо для гайдзина. Но сейчас я бы так легко не узнал бы в нём иноплеменника, если бы не смотрел на него. Может быть он русский шпион?

– Русские не используют детей в качестве шпионов, – покрутил головой Минобэ-сан.

– Тебе откуда это известно? – усмехнулся «папа» Тадаси.

– Не важно! – отмахнулся дедушка и продолжил, обращаясь ко мне. – Ты, Миса, зря думаешь, что мукоёси будет фиктивным. Нет! Ты нам и вправду нравишься. И мы считаем, что если бы вы с Тиэко поженились в будущем, это было бы полезно для нашей семьи. Ты сам говоришь, а мы это видим, что твой дух близок к духу самурая. Самураям не мог стать любой желающий. Им становился только тот на кого снисходил дух воина-предка, поддерживаемый божественной дланью

Он сказал «рукой», но я перевёл его слова, как «длань». Это словно если бы я переводил кино. У меня реальность продолжала восприниматься, как фильм. И это стало происходить после того, как я понял, что реальностей может быть несметное множество. И теперь я начинал понимать «предка» предостерегавшего меня от частых переходов «туда-сюда». Я только несколько раз «прыгнул» и то моё сознание уже путается, а если как «предок»? Сколько раз он за свои жизни создал параллельных реальностей.

– Твоя тяга к нашим боевым традициям и феноменальные способности говорят о том, что душой ты не гайдзин, а настоящий самурай. Так часто бывало ираньше, когда в мукоёси брали китайцев, корейцев. Не все они становились самураями, но некоторые ими были и дали родам и кланам достойных наследников, продолжателей родовых традиций. У нас в Японии много достойнейших корейцев и китайцев. А чем вы, русские от них отличаетесь? Только территориальными традициями. А дух у вас так же силён, как и у японцев. Медаль твоего дедушки – подтверждение моих слов.

Мы помолчали. Я краем глаза наблюдал за Тиэко, которая сидела в кресле, затаившись, как мышь. И я понимал её. Обычно женщин к разговорам мужчин не допускали, а тут она была свидетелем таких откровений от которых и у меня шевелились волосы на голове.

Дедушка говорил о моём «самурайском духе» так значительно, что и я поверил в его искренность и проникся серьёзностью момента.

– По поводу того, что ты сказал об опасности для тебя у тебя дома, то есть, если я правильно понял, ты говоришь про Советский Союз? – спросил папа-якудза.

Я кивнул.

– Может быть, тебе покажется это не совсем обычным, но якудза, в Японии – это часть самой Японии. Это наши традиции. Якудза – это объединённые едиными целями люди. И эти цели – бизнес, торговля и политика. Иногда между кланами начинается война за бизнес, торговлю и политику, и тогда в действие вступают специальные отряды. Для этого существуют воины, защищающие интересы клана. Всё, как в старые добрые времена сёгуната. Рёките Минобэ – это наш сёгун. Мы – его соратники и защитники. Чем может тебе навредить родство с Рёките Минобэ?

– Хм! – хмыкнул я и скривил рот в недовольной улыбке. – Да, хотя бы тем, что меня больше вряд ли выпустят заграницу. У нас тех, у кого заграницей родственники, не выпускают. А мне хотелось бы побывать в разных странах. Мне, как художнику, нужны новые образы и виды. Хотелось бы посетить и Грецию, Рим, Индию с их древностями, и другие просто красивые места… Гималаи… Хочется насладиться красотой и превратить её в картину, чтобы увидели люди и тоже смогли насладиться ею.

Дедушка-губернатор и папа-якудза переглянулись. Дедушка пошевелил головой, покачивая и крутя ею, вроде как бы, сочувствуя и сопереживая мне.

– Это серьёзное препятствие, – наконец-то сказал Рёките Минобэ. – Однако, сейчас ты выехал в Японию по нашей протекции, и думаю, и в будущем для нас не составит труда организовать такой выезд. Международные отношения стоят дорого, а тем более между СССР и Японией. Так называемая «прибрежная торговля» с нами приносит СССР технологии и валюту. Думаю, мы сможем создать тебе такую репутацию, что твой не выезд за границу, будет восприниматься нами, как оскорбление. А на это русские не пойдут. Но и ты не злоупотребляй требованиями выезда за границу. Не надо злить тигров. Всё хорошо в меру. Зато с нашими деньгами, ты сможешь позволить себе покупать то, чего не производится у вас в СССР. Ваша экономика на справляется с потребностями рынка.

– На какие суммы я могу рассчитывать? – деловито спросил я.

Папа с сыном снова переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Не прекращаю удивляться его разуму, – покачал головой Рёките Минобэ и продолжил, переведя взгляд на меня. – Мы тебя не ограничиваем в тратах. Не думаю, что они превысят предполагаемый нами бюджет. И не отдавай много денег вашей экспортной конторе. Своих денег. Тех, что ты получишь от продажи твоих картин. Мы поможем тебе обосновать отказ. Подскажем, как себя вести. Я познакомлю с моим юристом.

Реките Минобэ, чему-то усмехнувшись, посмотрел на сына.

* * *

[1] Мукоёси (букв. «приёмный зять») – это взрослый мужчина, которого принимают в японскую семью в качестве мужа дочери и который берёт фамилию семьи. Если дочери нет, кандидат может взять невесту из другой семьи. Это делается для сохранения бизнеса и фамилии семьи, когда нет подходящего наследника мужского пола, поскольку традиционно бизнес наследует старший наследник мужского пола. Мукоёси также практикуется, если нет способного наследника мужского пола, который мог бы управлять семейным бизнесом.

[2] Бисямон – в синтоизме один из семи богов удачи.

Глава 3

Экспортная контора в лице представителя Олега Ивановича пыталась взять меня «на понт», заявив, что если я не соглашусь на пятьдесят процентов от цены продажи, то контора умывает руки и отстраняется от контроля проведения аукционов, а это значит, что я получу значительно меньше, если бы согласился на пятьдесят процентов.

Я сказал, что могу дать экспортной конторе только десять процентов и ни йены больше. А контролировать аукционы будет галерея, которая эти аукционы проводит и тоже получит с цены десять процентов. Тема тут же закрылась, а Олег Иванович, обидевшись на мня, больше со мной не общался.

Я, впрочем, тоже ни с кем не общался, кроме госпожи Накамуры, посетителей моей выставки и журналистов, осадивших меня после выхода манги про нас с Тиэко. Мангу презентовали не в музее, а в галерее, собрав небольшую пресс-конференцию. Из галереи много картин переехало в музей и в нём оказалось достаточно места для рекламного мероприятия.

Однако, после того, как журналисты ознакомились с моими комиксами, вопросов у них стало больше и они осадили меня в музее, куда я обязан был являться к назначенному времени, для раздачи автографов и встречами с «акулами пера».

Но всё остальное время я тренировался.

Спортзал в «дедушкином» доме был небольшой и состоял из жесткого татами, макивар, мешков, разного веса и размеров гантелей, штанги с блинами, гимнастической лестницы с турником. Была ещё комната с настольным теннисом, где мы играли с Тиэко в промежутках между моими тренировками. В доме имелась сауна и приличного размера бассейн.

Территория поместья была небольшой. Я насчитал всего две тысячи беговых шагов по дорожкам проложенным вокруг дома, но территория не была огорожена и незаметно переходила в частный сектор, а поэтому, в целях безопасности, я совершал пробежки по футбольному полю, вызывая неподдельный интерес у учеников, потому что не просто бегал, а во время бега выполнял разные движения руками: удары, блоки, махи, рывки, уклоны туловищем. Да и бегать я научился почти в полном приседе, а это со стороны, мне говорили, выглядело забавно.

– Что ты делаешь? – как-то спросил «папа» Тадаси Минобэ, – понаблюдав за моими «ката». – Какие странные у тебя ката.

– Это я сам придумал боевые связки, имитирующие схватку.

– Объясни.

– Ну, вот… Это – блок ногой от удара ноги в ногу. Это я сам бью правой ногой по ноге. Это маваси в голову. Это добивание. Это блок сбивкой рукой переднего удара ногой, встреча коленом в живот и бросок противника вперёд. Добивание. Это от атаки маваси в голову ударом в колено опорной ноги. Это блок прямого удара ноги с разворотом и ударом уширо в живот. Я просто представляю нападавших и делаю то, что надо.

Мне, действительно очень хорошо получалось представлять нападающих. Это было почти, как когда я рисовал. Только это были движущиеся картинки. И я мог запускать их с разной скоростью.

Ещё когда я пытался «смотреть» фильмы, «записанные» в памяти «предка», у меня получалось запускать их прямо у себя перед глазами. Словно голограммы. И это было шедеврально. Потом, когда мне нужно было разрабатывать программу тренировок, я представлял сначала статические картинки, потом картинки в движении с Брюсом Ли,например, который демонстрировал разминку или приёмы. Потом, когда придумывал боевые связки на два-три удара, Брюс Ли помогал мне правильно двигаться.

Сейчас я защищался от ударов Брюса, а он мог бить очень быстро. Никто, кроме меня, «Брюса Ли» не видел, и поэтому мои движения казались странными, но очень похожими на настоящий бой. И не бой с тенью, а бой с реальным противником. Не знаю, но мне казалось, что я даже чувствую, как мои удары и блоки встречают тело.

– А ну, давай и я с тобой, – сказал папа Тадаси, как я стал называть его через два дня после нашего разговора в холле «дедушкиного дома».

Владимир Павлович добросовестно присутствовал на всех моих тренировках и хотя он говорил, что японский язык не знает, мы ни с кем, ни о чём ненужном не говорили. О пока ни кто об усыновлении меня Тадаси Минобэ не знал. И меня даже на чемпионат мира записали как Мичи Минобэ. Слово «мичи» переводилось, как «тропа». А слово Минобэ – походило на название горы Минобу. Где, кстати жил отшельником целый год и тренировался основатель стиля карате Кёкусинкай – Ояма Масутацу. Который, кстати, присутствовал на конференции, посвящённой моей выставке.

Вот такой, мля, символизм, ядрён батон.

– Какой ногой бить в бедро?

– Любой.

– Снаружи, изнутри?

– Всё равно.

Тадаси не пропускал мои утренние тренировки и сам тренировался, тоже практикуя карате. Ему было лет сорок, и двигался он всё ещё неплохо. Но медленно. Для меня медленно.

Он ударил подъёмом левой ноги по моему левому бедру изнутри. Я вскинул левое колено вовнутрь и встретил его голень коленом и тут же пробил левой ногой по его правому бедру снаружи, просто выпрямив ногу и перенеся на неё массу тела. Удар получился мощный и для Тадаси болезненный. Он поморщился.

– А ну, ка по той же ноге, но снаружи правой, – сказал он и ударил правой.

Я вскинул левое колено в сторону и встретил его голень своей костью, а потом ударил правой ногой по его левой ноге, а потом развернул таз вовнутрь и сделал левой ногой маваси в голову, остановив тюсоку[1] возле его правой скулы.

– Отличный удар. Даже ветром обдало. Ты, наверное, и свечу таким ударом затушить сможешь?

– Не пробовал, – сказал я, но обманул.

– Надо попробовать. Там будет Ояма Масутацу. Он станет вызывать на поединок кого-нибудь из сётокановцев. Знаешь такого?

– Я видел его. Он присутствовал на конференции. Это мастер стиля Кёкусинкай. Он считает его единственным стилем карате, который придерживается принципа «Иккэн Хиссацу»[2]. Это так?

– Ояма серьёзный мастер. И у него сильные бойцы. Они иногда демонстрируют свою силу в схватках «карате полного контакта». И довольно часто побеждают. Но его стиль для реального боя не панацея. Те первые якудза, с которыми ты встретился, они практиковали кёкусин-карате и всё-таки пошли на тебя с оружием, а не с голыми кулаками. Эти тоже… Один с кастетом, другой с пистолетом. И тоже кёкусин. Они разбивают черепицу на своих соревнованиях, но готовят свои кулаки к этому дню полгода, а потом ещё полгода лечат свои руки. Я противник жесткого карате. Укреплять поверхности надо, но, во-первых, – лоб крепче любой черепицы, а челюсть нет. Так зачем бить в лоб? Туда никто и не бьёт. Туда стреляют. А в челюсть нужно уметь попасть. Значит нужно бить быстро и в нужные точки.

– А-а-а… Мне тоже нравится бить по болевым точкам. Нравятся и активные блоки, когда отбиваешь руки-ноги. Мне нравится этот принцип.

– Нет. Суть не в этом. Вернее, и в этом, но это немного другое. В реальном бою бывают ситуации, когда ты не сможешь сдвинуться с места, или просто нельзя этого делать. Это и стесненное пространство, и специфическая поверхность на которой ты стоишь, не позволяющая эффективно двигаться. Скала, например. К этому также стоит отнести ситуации, когда ты вынужден защищать кого-то малоподвижного, например ребёнка.

– Хм! Такие ситуации возможны, – согласился я, вспомнив, как я защищал Светлану.

– Хм! Такие ситуации довольно часты. Не возможность активно перемещаться на ногах необходимо чем-то компенсировать. Вместо подвижности следует резко увеличить плотность ударов и блоков, в которых будут задействованы обе руки и обе ноги. Создать из рук и ног нечто похожее на мясорубку, которая перемалывает все, что попадает в зону поражения. Поэтому ручные блоки соединяются перед грудью. И надо тренировать «ломание» всего, что попадётся в эти ножницы.

Интенсивная работа ног – это использование обеих ног с высокой степенью перехода от одной ноги к другой вплоть до одновременного удара. Причем длительное время, а не разово. Поэтому не может быть никаких низких стоек. Так и появляется идея стояния на точке.

– Я видел, как ты играешь в пинг-понг, – продолжал «папа Тадаси». – Твои перемещения очень похожи на стояние на точке, но ты стараешься перетекать, а надо прыгать на носочках. Но не как сётокановцы в спортивном карате, туда-сюда, а по квадрату, меняя стойки. Пинг-понг, кстати, очень хорошая тренировка боковых перемещений. И у тебя ловко получается менять руки.

– Ха-ха… Мне нравится играть двумя ракетками!

– Да, я видел! И мне понравилось. Не понимаю, как ты достиг таких скоростей? У тебя связки вместе с мышцами должны работать, как жесткие пружины. Странный ты парень.

– Понимаете, «папа Тадаси», я почти два месяца пролежал в комме, а потом учился двигаться. И я сразу стал двигаться последовательно напрягая и расслабляя мышцы.

– Не понимаю. По своей специальности я врач-хирург и кое-что знаю о работе опроно-двигательного аппарата и нервных волокнах. Они, – эти волокна, в комме атрофируются в первую очередь, потому, что на них перестаёт поступать внешние сигналы. Нейроны «тупеют», и чтобы их снова «раскачать» требуется не день или два, и не месяц, а месяцы и годы. Некоторые нейроны так и не восстанавливаются, или остаются «тупыми» навсегда. Поэтому человек после долгой коммы становится инвалидом. Вот я и удивляюсь тебе.

– У меня произошло по-другому, – пожал я плечами, не собираясь углубляться в прошлое, хотя папа-якудза ещё некоторое время ждал.

Потом он со вздохом продолжил.

– При стоянии на месте боец не атакует и не контратакует, а только обороняется. Оборонительные удары – это удары без входа в противника, без вложения массы. Это встречные удары. Они не фиксированы. И здесь очень важно умение держать жёстким кулак и предплечье, а остальные мышцы расслаблять. У тебя это получается отлично. Я заметил, что ты даже бегаешь и машешь руками с плотно сжатыми кулаками.

– Да, – кивнул я головой.

– Правильно. Нужно уметь бить из разных положений тела и разными частями кулака. Про ноги… Удары ногами должны пробивать сектор 360 градусов вокруг всего тела без поворота тела. То есть, как стоим на месте, так и бьём в разные стороны. Это важно, когда тебя окружили.

Почти все удары прямые, потому что они оборонительные, и их задача не подпустить противника к себе. Если ударом ноги противника не поразили, значит надо его как минимум остановить, а лучше отбросить от себя. Такая метода к тому же очень актуальна, когда противников много.

– Я отрабатываю ногами вот такие удары.

Я показал, ударив быстро очень низкие удары одной ногой: вперёд, в сторону, назад. Потом ударил на уровень пояса. Получилось тоже быстро и сильно.

– Отлично. Что касается рук, то сверхскоростные, продолжительные серии на ударах от плеча построить трудно. Поэтому при точечном карате используются удары, строящиеся на концепции «тсуки». Только это не тот тсуки, который концентрированный тсуки. И "тсуки' не наносится из какого-то определенного положения: от бедра, как в Сётокане, или от груди, как в Кёукушине. В точечном каратэ удары идут с разных точек старта, причем удары очень разнообразные. Но локти почти всегда отводятся назад. Это делается для того, чтобы удары были сильными. Они должны останавливать противника, который прет, как паровоз..

Активные блоки – это специальные удары, задача которых выносить пространственные сектора. Активные блоки ничего не прикрывают и не защищают. Они охотятся за руками и ногами противника. Их задача перерубить и покалечить руки и ноги атакующего. ТЫ правильно говоришь, – это удары.

Тадаси Минобэ закончил «лекцию», во время которой он не только говорил, но и демонстрировал то, о чём говорил, но практически не запыхался. А говорить и махать конечностями весьма сложно. По себе знаю.

– Полезная информация, «папа Тадаси». Очень похоже не то, что я делаю. Не люблю просто ставить блоки. Но ведь вы сказали, что не любите жесткий стиль…

Тадаси хмыкнул.

– Мало ли что я не люблю? Я вот, лекарство не люблю принимать, а иногда надо. Если ты всегда будешь мягким, это решит лишь некоторые вопросы, также, как если ты всегда будешь жестким. А вот овладев обоими состояниями можно будет гораздо лучше справляться с проблемами. Одним айкидо не одолеть каратиста. Одними ката не одолеть боксёра. Одним боксом не одолеть борца. Как-то так… Рад, если привнёс в твоё карате что полезное. Не буду больше мешать. Мне уже достаточно. Старею.

Я не стал его «утешать». Он действительно старел, знал это и не нуждался в моей «моральной» поддержке. Не принято у японцев, чтобы мужчина сочувствовал мужчине.

Тадаси Минобэ ушёл, а я продолжил тренировку, некоторое время продолжая имитировать спарринги с Брюсом Ли. А потом перешёл на отработку ката.

Не планируя участвовать в разбивании черепиц, я заявился на спарринги и ката. И -намеревался исполнить «Унсу»[3]. Мне нравилось оно своей динамичностью, резкими разворотами с ударами и блоками, с падениями на татами и ударами ногами по «противнику» из лежачего положения. Это ката, к тому же, было любимое ката Микио Яхары, а «предок» его уважал и даже изучал его стиль «каратаномичи». Идя попути «предка», я взял ката «Унсу» за основу своих выступлений. Хотелось сравнить своё карате с карате мастера Яхары. Он тоже был заявлен в команде Японии в ката и кумите.

Моим реальным, а не виртуальным, как «Брюс Ли» спарринг партнёром были, конечно Тиэко и Тэкео. Тиэко была быстра, как кошка, а Тэкео можно было попинать по его крепкому, мощному телу.