Текст книги "Другая жизнь. Назад в СССР-3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Ты заметил, Тэкео, что он стал техничнее? – спросила Тиэко на первой нашей тренировке.

– Заметил, конечно. Он так же быстр, а движения в его ката выверены по таймингу и наполнены «тикара-но кёдзяку»[4] и «вадза-но канкю»[5]. Ему нужно добавить «йои-но кисин»[6] и он – чемпион.

– Не согласна. Ему не хватает «Кокю»[7]. Вот тут в Унсу идёт расслабление и вдох, а потом очень резкое напряжение и очень резкий выдох, как в ибуки. И без крика «кияй». Мы сейчас разберём ката. Но вообще, я поражена твоим прогрессом Миса.

Тиэко игнорировала моё новое имя «Мичи», под которым я был записан на чемпионат мира.

Между прочим, газеты, то одна, то другая, публиковали информацию о том, что русский художник, выставка которого продолжает демонстрацию картин, усыновлённый Тадаси Минобэ, решил выступить на чемпионате мира по Сётокан карате. Говорилось, что я прошёл квалификацию, подтвердив свой первый дан и буду пытаться показать своё карате в индивидуальном первенстве.

Газеты поначалу сильно удивлялись тому, что у меня откуда-то взялся первый дан, а потом обрушились с критикой на Тиэко Минобэ, мою, млять, будущую жену за протекцию своему будущему мужу. Кстати, «папа, млять, Тадаси» провел таки обряд помолвки, как я ни пытался его избежать и мы с Тиэко подписали договор об обручении по исполнении мне восемнадцати лет.

Почему я матерюсь? Да потому, что терпеть не могу, когда меня ставят в вынужденное положение, заставляющее меня что-то делать. Может быть я бы и сам это сделал по своей воле, но когда меня принуждают, я «быкую». Но тут мне себя пришлось перебороть. Тем более, что в договоре чёрным по белому было написано, что любая из сторон в любой момент, до истечения срока договора, может его расторгнуть с возвращением полученных подарков или без оного, в случае согласия дарителя.

* * *

[1] Ударная поверхность ступни под пальцами.

[2] Иккэн Хиссацу – термин, используемый в традиционном каратэ, означающий «уничтожать одним ударом».

[3] https://vkvideo.ru/video-187414098_456239886?ref_domain=yastatic.net

[4] Тикара-но кёдзяку – концентрация и ослабление усилия; различная степень использования силы в каждом отдельно взятом движении и позиции.

[5] Вадза-но канкю – ускорение и замедление техники в каждом отдельно взятом движении и позиции.

[6]ьйои-но кисин – состояние готовности духа; сфокусированные воля и разум против соперника перед началом исполнения ката.

[7] Кокю – контроль дыхания относительно действий и движений.

Глава 4

Я себя нисколько не корил за цинизм по отношению к Тиэко. Да, я понимал, что фактически обманываю её, потому что сильных чувств к ней я не питал. Но она мне нравилась. И в этом чувстве к ней я был искренен. Мне нравилось, что она, как и я, была фанатом спорта и особенно – карате. Она могла часами говорить о нём и тренироваться везде, если выкраивалась свободная минутка. Как и я.

Мне нравилось говорить с ней и просто сидеть и смотреть на море или облака. Мне нравилось рисовать её, когда она сидела и смотрела на море, или на облака. Я мог рисовать её часами и мне не надоедало. Но я, точно не любил её так, как любила меня она. А может, я и не должен был её любить так, как любит она меня?

Хм! Я и Светлану не любил так, как любила меня Светлана. Хотя, со Светланой было сложнее. Она слишком осторожничала и всё ещё приглядывалась ко мне. Но мне и с ней было интересно. Светлана играла на аккордеоне, изучала стенографию, рисовала. Но совсем не интересовалась спортом. И тем более – карате.

А меня карате «заводило» всё больше и больше. Особенно здесь в Японии. Я погружался в карате и пил его, словно вино и также как от вина я пьянел от возможностей карате. Но вдруг я пресытился. Напился. Мне вдруг поплохело и даже слегка стало подташнивать от карате.

Не знаю, как Тадаси Минобэ понял (или почувствовал), что я пресыщен карате, ведь я и себе не признавался, что сие имеет место, но он мне об этом потом сказал сам. Что ему показалось, что я веду себя излишне самоуверенно. А такое состояние, сказал он, перед соревнованиями – прямой путь к поражению.

И «Папа Тадаси» меня вылечил. Просто, мы с ним прокатились по всей Японии и посетили более двадцати додзё разных школ и направлений карате. И я был так впечатлён, что, откровенно говоря, после первого десятка додзе, меня придавило понимание, что я, оказывается, про карате ничего не знаю. И это, не смотря на многожизненный опыт «предка» и такой запас знаний о карате, что позавидовала бы любая библиотека. Полагаю, Тадаси Минобэ спас меня, если не от позора (вряд ли бы я выступил хуже всех), то от разочарования в самом себе, в моём карате в частности, и в самом карате в принципе.

А так, я, посмотрев, что каратеки даже в самой Японии творят, что на ум взбредёт, а уж заграницей и подавно, понял, что на чемпионате мира меня могут ожидать серьёзные сюрпризы. Тогда с меня словно сошёл морок. Я «проснулся», взбодрился и снова задышал полной грудью, а то никакие формы «цигун» не помогали.

* * *

Дня за три до чемпионата я стал переживать, что второе декабря может не наступить. Но он, этот день, наступил, как обычный день зимы, и мы: я, Владимиром Павлович, Тиэко и «папа Тадаси» поехали в Будокан, который напомнил мне цирк «шапито». Мне такой доводилось видеть в детстве. Во Владивостоке летом на площади ставили такой шатёр и мы с мамой и папой ходили смотреть представление. Чем напомнил? Да, своей шатровой конструкцией напомнил. Только из стекла и бетона. Будокан был восьмигранным огромным «шатром». И он мне показался великолепным. Я раньше просил Тадаси Минобэ свозить меня сюда и показать место, где мне предстоит сражаться за титул чемпиона мира, но он лишь таинственно улыбался. И вот мы приехали к Будокану на «служебной» машине Тадаси Минобэ, вышли из неё и он спросил меня:

– Ну, как, тебе нравится Будокан?

Я долго пытался вдохнуть и, наконец, набрав воздух, выдохнул:

– Очень!

Внутри это был спортивный комплекс с большим татами, разделённым на несколько зон, на которых и проводили состязания. Владимир Павлович не знал, что я еду не смотреть чемпионат мира, а выступать на нём. Знал бы, какое зрелище его ожидает, запретил бы мне участвовать в чемпионате однозначно. Согласно жеребьевке первого круга, имела место олимпийская система, я встречался с Уилли Уильямсом из США.

О нём, когда мы вышли на татами, объявили, как об участнике в первом чемпионате мира по полноконтактному каратэ в составе команды США в 1975 году и в чемпионате Японии по кёкусинай 5 ноября этого года. До финальных поединков не доходил. Обо мне сообщили, что мне шестнадцать лет, что я самый молодой участник чемпионата, и что это мой первый официальный поединок в карьере каратиста. Ну и, естественно, сообщили, что я родом из СССР.

Про меня писали в газетах, говорили по радио и показывали по телевидению. Вероятно поэтому, мой выход на татами и моё объявление сопровождались некоторой активностью на трибунах. Вообще, я был популярен эти десять дней в Токио.

После команды «хаджиме» двухметровый американец бросился на меня с серией ударов ногами, желая завершить бой сразу. Его длинные задние конечности замелькали вокруг моей головы, потому что я не стал отбегать или отскакивать, а лишь два раза уклонился в сторону, встретив его ноги жесткими блоками по икрам, а потом поймал его правую ногу на плечо, и сделал зацеп изнутри его левой ноги и уронил. Уилли Уильямс грохнулся на спину. Я нанёс ему серию из нескольких проникающих ударов по животу, завершив её двумя акцентированными бесконтактными ударами в голову.

– Яме! – крикнул рефери.

Мы разошлись.

– Ипон! – сказал рефери, вскинув свою руку в мою сторону.

Я поклонился, сошёл с татами и встретился взглядом с Тадаси, который смотрел на меня с немым удивлением. Подбежала Тиэко. Она была более эмоциональна.

– Как ты его бросил⁉ – крикнула она. – Он упал, как большой шкаф! С таким грохотом! Будокан вздрогнул, как от землетрясения.

– Не преувеличивай, – улыбнулся я.

– Удивил-удивил, – сказал Тадаси. – Этот парень очень крут. Он чемпион Нью-Йорка.

– Его сгубила самоуверенность, – скривился я. – Следующие буду очень осторожны.

Первый круг, не смотря на большое количество участников, закончился примерно за два часа. Дрались каратеки на пяти «коврах», схватки длились всего по три минуты. Иногда давалось дополнительное время. Я насчитал всего сто схваток и почти все схватки были очень короткими. Организаторы, наверное, специально сводили бойцов разных весовых категорий и разного уровня подготовки и квалификации. Чтобы слабые не тешили себя иллюзиями. Абсолютное первенство, однако. Без весовых категорий. Хе-хе…

Следующим противником у меня был афроамериканец, тоже огромный и рукасто-ногастый.

– Баскетболист какой-то, – подумал я, вспомнив бой Брюса Ли с Каримом Абдул-Джаббаром в фильме «Игра смерти». Мой рост был всего метр восемьдесят, а моего соперника – два-двадцать. Поэтому разница в росте на сорок сантиметров привлекла внимание зрителей к нашему бою, и каждый мах ногой Фрэнка Кларка вызывал движение воздуха в зале от одновременного выдоха: «Ох!».

Фрэнк, как и ожидалось, был осторожен ещё и потому, что я сразу всадил ему правой ногой с разворота «уширо» в печень.

Моё уширо было мгновенным. Я не делал махи руками, для раскрутки тела, за счёт которого раскручивался таз и выбрасывалась нога. Нет! Я сразу выбрасывал пятку правой ноги, стоящей, как правило, сзади, прямо в цель, быстро пронося её мимо переднего колена, и только потом выстреливал тазом, вставляя ногу в тело противника.

Приняв такой удар, Фрэнк улетел за пределы татами, но точно в печень я не попал, и он восстановился менее чем за три секунды. Однако вадза-ари мне дали, записав мой удар мне в зачёт.

Фрэнк сделал несколько махов маваси гери, но осторожно. Издалека. А я, уклоняясь от них в противоположную сторону, атаковал его опорные ноги изнутри, нанося незаметный, но сокрушительный урон его мышцам.

Торопиться мне было некуда. Я должен был «войти во вкус». Однажды я даже кувыркнулся вперёд и к бок, уходя от очередного маваси гери. Я сделал вид, что зазевался и в уклоне потерял равновесие.

Во время следующей атаки противника верхним боковым ударом правой ноги мне в голову, я упал на татами вперёд и в сторону, и всадил Фрэнку свой маваси левой ногой в печень. Пальцы вошли глубоко под рёбра и Френка унесли на носилках.

– Ты становишься популярным, – сказала Тиэко, обнимая меня и показывая взглядом на машущих мне зрителей, сидящих рядом с «ковром».

Я, вытерев от пота полотенцем лицо, улыбнулся и слегка поклонился зрителям.

К концу первого дня соревнований осталось восемь человек, в том числе и я. Ни Хирокадзу Канадзава, ни Микио Яхара в финал по кумите не вышли, проиграв на ранних этапах. Причём оба были попросту дисквалифицированы за нанесение противникам тяжких телесных повреждений. Дисквалифицировали за это и меня. Ха-ха… В первом финале, вместо бедра я попал голландцу Отти Рётхофу в колено и сломал его. Вот и всё моё карате, да-а-а… Я, попав лишь в восьмёрку сильнейших, типа, э-э-э, сильно расстроился и от соревнований по ката отказался, сославшись на травму. Хе-хе…

* * *

– Тебе надо смирить гордыню, – сказал мне Тадаси Минобэ. – Хотя это не моё дело, ног посмотри на Хирокадза Канадзава и Микио Яхара. Они, не смотря на поражение в кумите, выйдут завтра на соревнования по ката. Ката – это тоже очень важный элемент карате. И ты будешь учить своих кохаев ката. Без них нет карате. Ката – это тренировка техники и приёмов карате.

– Выступил бы так же успешно и в ката – получил бы третий дан, – добавила Тиэко. – А так – только второй.

– Мне и второго за глаза хватит, – махнул я рукой. – Дай бог, приеду через год на чемпионат мира по кёкусину. Надо сразу сейчас подать заявку на личное первенство. Получится у меня попасть в нашу сборную, или нет, а поучаствовать в полноконтактном карате я бы хотел.

– Я скажу Масутацу, чтобы он включил тебя в списки участников.

– Жаль, что ты не смог приехать в начале ноября. У них проходил первый чемпионат по кёкушину, – сказала Тиэко. – Но мне кёкушин не нравится. Лупят друг друга руками по пузу и никаких тебе ударов руками в голову.

– Зато ногами в голову они бьют – будь здоров, – сказал я.

От выступления в категории «ката» я отказался, «побоявшись», что вдруг, нечаянно, отниму у Канадзавы и Яхары призовые места и наживу тем самым врагов. Они, конечно, не перестанут мне улыбаться, но моими друзьями не станут. А мне хотелось бы с ними обоими сойтись ближе. Всё-таки и я, и мой «предок» Сётокан уважали больше, чем Кёкусин. Почему? Не знаю. Мне и «предку» нравилось оттачивать движения в ката. И, судя по исполнению большинства участников, выступление которых я посмотрел с удовольствием, запоминая все движения и ища огрехи, в финал бы я вышел однозначно.

Тиэко я объяснил свой отказ от выступления в ката и она, видимо, рассказала об этом отцу. Потому, что Тадаси Минобэ вдруг резко подобрел ко мне. До этого он ходил мимо меня с выражением всемирной скорби, словно я для него умер, а тут вдруг повеселел и потрепал меня по затылку, вспушив мои космы.

– Наверное, ты поступил мудро, – сказал папа-якудза. – Твоя победа выглядела бы нелепой, вызвала бы большой резонанс и оскорбила бы многих мастеров. Ты юн, а я всё время забываю об этом, так как ведёшь ты себя очень по-взрослому.

* * *

На шестое декабря у нас с Владимиром Павловичем были взяты билеты на самолёт и мы благополучно долетели до Хабаровска, а потом и до Владивостока. Поездом. Когда поезд останавливался на станции Губерово, где жили мои бабушка с дедушкой, я чуть было не сошёл раньше. Но хорошо, что остановка происходила ночью и от того тоска по «Малой Родине» не была чрезмерной.

Хотя на перрон я выскочил и встретил-таки тётку Марусю, приторговывающую семечками, которую тоже очень любил и был рад её повидать. А уж она-то обязательно завтра сходить к бабушке, и передаст ей привет и небольшие гостинцы из Японии, коих я накупил целую сумку, упаковав в «индивидуальные» пакеты и подписав каждый. Родственников у меня в этой небольшой деревне было много, но я знал, что тётка Маруся небольшой мешок с семечками привозила на санках, а основные подарки распределялись по её большой семье.

Если бы я не встретил её, то передал бы сумку через другую родственницу, работающую в вокзальных кассах.

А как без подарков? Новый год ведь скоро! А сюда я приезжал с самого младенчества ежегодно и тут меня все любили и зла ни от кого не видел. Только добро. Хорошая у нас была родня, дружная и не злобливая. Как таких не приветить? Вот я и накупил им всякой мелкой всячины, женщинам: полотенчиков, салфеток, вкусно пахнущего мыла и картинок с мигающими японками, мужикам (старшим братьям, дядькам и дедам): зажигалок «Зиппо» и вкусно пахнущего табаку.

После встречи на перроне, я, с чувством выполненного перед «Малой Родиной» долга, благополучно заснул и проспал до самого прибытия поезда в город Владивосток, где спокойно сел на трамвай и, доехав до «Нижней Сахалинской», пешочком дошёл до дома, преодолев по неубранному от снега тротуару и подъём, и спуск. Благо при себе у меня была только одна спортивная сумка.

Всё, купленное мной в Японии для себя, для друзей и для «дома для семьи», шло по морю в двадцатифутовом контейнере. И да… В нём шла и машина для папы – двухкабинный пикап «Mazda Proceed, и мотоцикл 'Yamaha XT500» для меня. Причём, сам по себе контейнер тоже шёл, как моя личная собственность. На него у меня имелись свои планы.

* * *

Седьмое декабря одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года было средой и мои родители, хоть я и пришёл домой рано, уже ушли на работу. Зато я, чтобы не скучать дома, пошёл в школу. Наотдыхался я по самое «не хочу» и даже соскучился по школе и одноклассникам.

– О, Шелест! – остановил меня удивлённый возглас Валерки Грека, раздавшийся как только я миновал его подъезд. Я оглянулся и притормозил. Он догнал меня возле следующего подъезда, где когда-то жил Женька Дряхлов. Я, вспомнив об этом, машинально посмотрел на его балкон и окна. За кухонным окном мелькнула чья-то тень, которая качнула лёгкую шторку.

– Надо зайти и спросить про него, – подумал я. – Хотя, чего там спрашивать? Тепербон в Лондоне. Жалеет страшно… Ага, официантом… Хе-хе-хе… Джон Сомерсет, мля…

– Привет, Грек. Какие новости?

– Да, какие у нас новости⁈ – скривился Валерка. – Все живы, но не совсем здоровы. Грипп у нас злобствует. Учителя болеют, у нас в классе половина только здоровых. А меня не берёт ни хера. Как нарочно. Задолбапся уже за всех отдуваться. А ты как слетал? Как выставка?

– Да, нормально выставка. Почти все свои картины продал.

– Э-э-э… Это как?

– На аукционе. Японцам нравятся картинки про детей. А там у меня целая галерея таких картинок. Пять коробок и одни японские дети…

– Это, что, за деньги продал? – Валерка «захлопал глазами».

– За деньги, Валерка, за японские тугрики.

– Э-э-э… У них там йены…

Валерка задумался и пошёл задумчивым вперёд. Потом остановился.

– И много забашляли? Что-то купил себе? Джинсы там – херня. Диски какие-нибудь новые?

– Диски, да, купил. Всё новьё этого года: Supertramp – «Even In The Quietest Moments», Kiss – «Love Gun», Styx – «The Grand Illusion», Yes – «Going For The One», Uriah Heep – «Innocent Victim», Queen – «News Of The World», Pink Floyd – «Animals», «Lace and Whiskey» – Alice Cooper, «Foot Loose Fancy Free» – Rod Stewart, «Plastic Letters» – Blondie, «Lights Out» – UFO, «Works Volume 1» – Emerson, Lake Palmer, «Let There Be Rock» – AC/DC, «I Robot» – The Alan Parsons Project, «Peter Gabriel» – Peter Gabriel, «Low» – David Bowie, «Foreigner» – Foreigner, «Never Mind the Bollocks, Here’s» – The Sex Pistols, «Draw the Line» – Aerosmith, «Out of the Blue» – Electric Light Orchestra.

Мы шли к школе, я перечислял название дисков, купленных мной в Японии, а Валерка Грек всё смурнел и смурнел. Я замолчал, но и он тоже молчал. Так молча мы вошли в школу. Я с кем-то поздоровался, поздоровались со мной, потом ещё и ещё. Школа меня втянула, поглотила, а Валерка куда-то пропал. Оглядевшись и не увидев его, я пожал плечами и поднялся в класс, где у нас должен был начаться урок алгебры.

Глава 5

Сначала по классу, а потом по школе разошлись мои фотографии с чемпионата мира по карате. Тиэко нащёлкала меня, словно снимала кинофильм. Плюс у меня с собой была и видеокассета, но её я показывать своим однокашникам не собирался. С них и фотографий хватит. Да, потерялись многие, при просмотре. К концу уроков меня вызвала к себе директор школы.

– Так, Миша, почему ты не сообщил, что едешь на соревнования по карате? Зачем эти выдумки про персональную выставку?

Я удивился.

– Э-э-э… Но выставка, действительно, была, и я ехал на выставку. А на соревнования попал случайно. Я и не думал, что меня могут допустить. Возраст, то, сё… Да и нет у нас в СССР пока карате. Вот я и не думал, что возможно, но меня допустили.

– И ты занял восьмое место на чемпионате мира? – Светлана Яковлевна удивлённо моргала за толстыми стёклами очков. – А сколько было участников?

– Участников было чуть больше двух сотен.

– Кхм! И ты занял восьмое место?

– Да. А что не так. Вот сертификат участника, а вот грамота за выход в десятку сильнейших.

Я вытащил из портфеля копии документов.

– А это книжка каратеки Японского Будокана. Но в ней по-японски и по-английски написано.

– Английский я знаю.

Светлана Яковлевна взяла всё, положенное мной на её стол и сказала:

– Да, ты садись-садись. Что стоять?

– А это копия благодарственного письма госпожи Йоко Накамура, директора музея, где, между прочим, открыта экспозиция не только моих работ, но и работ, посвящённых «Великой Октябрьской Революции». И ещё там висят две наших стенных газеты. В багете, как картины. И вот лично вам благодарственные письма от Йоко Накамуры и от Союза Художников СССР. А вот книжка члена Союза Художников на моё имя.

Я вынул из портфеля красную книжицу размером девять на шесть. В твердом переплете, сброшюрованную, оклеенную кожей красного цвета. На лицевой стороне переплета книжицы имелась тисненая золотом надпись в три строки «Союз художников СССР». На первом листе, наклеенном на внутреннюю сторону книжицы, имелась моя фотография размером 2,8 на 2,2 сантиметра заверенная круглой печатью Союза художников СССР и личной подписью секретаря правления СХ СССР товарища Б. М. Астахова. Справа текст (частично выполнен от руки тушью черного цвета): "Членский билет № 53494. Дата документа 6 ноября 1977 года. Графы об уплате членских взносов заполнены только за 1977 год. Указано, что уплачено аж целых три рубля.

– Но так не бывает, – сказала Светлана Яковлевна, глядя на «кучу» лежащих перед ней документов.

– Так бывает только в сказке «По щучьему веленью, по моему хотенью». Как ты вдруг стал и каратистом, и художником, и музыкантом, и поэтом. Мне рассказали, как ты в пионерском лагере русские песни на японский язык переводил. И английский твой… Откуда это у тебя, Миша?

Директриса была явно напугана.

– Видимо, здорово я головой треснулся, – ответил я цитатой из фильма «Джентльмены удачи» и улыбнулся.

* * *

Светлана восприняла моё восьмое место с прохладцей.

– Ну, восьмое и восьмое, – пожала она плечами. – Из двух сотен, говоришь? Очень не плохо. Сняли с соревнований? За что?

– Да, одному Голландцу ногу сломал случайно.

– Как сломал? – скривила носик девушка. – Не люблю, когда дерутся. Из-за меня снова мальчишки в школе недавно подрались. Придёшь к нам на новогодний вечер?

– Не знаю ещё. Может, в деревню уеду. Бабушка кабанчика будет резать. Свеженинки хочется.

– Фу на тебя! – снова скривила маленький носик девчонка. – Всё у тебя… Какое-то кровожадное.

– Ни разу у бабушки кровяную колбасу не ела? И сальце с морозца с хреном?

– Зимой ни разу не ездили и как кабанчиков режут, не видела! Фу! Фу!

Светлана замахала на меня руками.

– Нашёл о чём говорить!

– Ну, извини, – хмыкнул, улыбаясь, я.

Меня задело, что она не восхитилась моим восьмым местом, и я ей подло отомстил, заговорив про «кабанчика» и кровавую колбасу с сальцем. Однако, с кем-то «ходить» надо было, иначе не поймут-с. Вот я и «терпел» её жеманство.

– Ну, ладно-ладно, извини, – сказал я. – просто к слову пришлось. К бабушке, скорее всего, придётся съездить. Заодно машину обкатаем.

– Какую машину? – глаза у Светланы округлились.

– Да, я из Японии машину привёз для отца. А для себя мотоцикл. Мне ещё рано на машине… На права мы в том году отучились. Только в ГАИ получить осталось. И батя пересдал на категорию. У него мотоциклетные были. Вот и поедем на машине в деревню. Картошки привезём, сала, мёду.

– Подожди-подожди… Какой мотоцикл? Японский?

– Ага. Ямаха. Он и городской и внедорожник. Хороший моцик.

– Ого, себе! Хороший! Конечно, хороший, если японский. Но ведь до весны не покатаешься, да?

– Конечно, не покатаешься! С дороги слететь – запросто. Это не автомашина на четырёх колёсах.

– Жаль. А может потихонечку. У нас и снега-то совсем нет в этом году.

– Посмотрим. Не пришёл ещё, – буркнул я, понимая, что допустил ошибку, сказав про Ямаху.

– А где он у тебя будет стоять?

– У дядьки дом на Спутнике. Там во дворе в сарайчик и поставим.

– Украдут, – скривилась Светлана. – У нас там друзья живут. Мальчишки там – вор на воре и вором погоняют. Увидят твою Ямаху, с сарайчиком унесут. Помнишь Тимура и его команду? Хрясь! И открылся сарайчик.

– Папа сигнализацию сделает объёмную. У нас сосед такую сделал и на балкон поставил, так она от голубей срабатывала. Ха-ха… А там делать-то… Пять деталей спаять.

– Это которая у вас на двери мявкает? Как там ваш Флайтик?

– Мявкает – это звонок. Флайтик – нормально. Маленький, а в тазик уже ходит.

Флайтиком был назван сиамский котёнок, которого взяли родители – брат Светланкиной Мики. Флайтиком нашего кота прозвал мой папа, пригрозив маме, что если тот будет орать, как мартовский кот, отправится в полёт прямо с балкона второго этажа. Пошутил папа так, значит. Ага… Но в папиных шутках была точно «лишь доля шутки», о чём мне поведал «предок». Да-а-а…

На моё сообщение о том, что контейнером в сторону Владивостока движется машина папа отреагировал спокойно и задумчиво, а подумав, сказал, что «чтобы иметь машину, нужно иметь денег ещё на одну машину». Я промолчал, а он буквально на следующий день пошёл и получил права на категорию «В». Он, оказывается, работал на ТЭЦ ещё и на автопогрузчике. А это был, действительно автопогрузчик на базе ГАЗа-51.

Так что контейнер мы, отвезя его прямо на «Санькину дачу», как дядькин дом называл папа, там и «разгрузили».

– Ни хрена себе, монстр, – сказал дядька Саша, увидев пикап. – Как называется такое чудовище?

– «Mazda Proceed».

– Она похожа на наш УАЗ только побольше. Тоже вездеход?

– Нет, – покрутил я головой. – Задний привод.

– Вот, Васёк, теперь и дачу можно брать, – похлопал по плечу брата дядька.

– Взял уже. Вчера оформил. ТЭЦ ещё летом засыпала золоотвал под Артёмом глиной, навезла чернозёма и разметила четыреста участков. Свозили посмотреть, предложили сразу, да я взялся подумать. Мишка сразу говорил брать, да не хотелось горбатиться этм летом. А так, по зиме, можно и поковыряться. Этот контейнер мы на участок и поставим. Но чуть позже. Пусть у тебя пока постоит с машиной и мотоциклом. Сейчас кое что увезём. А кое что оставим. Тут Мишаня для дачи много чего прикупил в Японии. Даже автоплуг и электрогенератор, представляешь?

– Молодца! – ткнул меня кулаком в плечо дядька. – А дядьке что привез из ридной Японщины?

– Семян привёз тёте Люсе, а вам комбинезон летний для огорода, но с зимней подстёжкой, в таких американские аэродромные техники ходят на Окинаве, и термобельё. Тонкое, но тёплое и пот выводит. Всё с флагом потенциального военного противника.

– О! Как прилетят бомбить я и одену. Флаг американский большой?

– Во всю спину.

– Отлично. Лягу на грядку. Пусть видят.

– Тебя наши расстреляют ещё раньше, чем американцы прилетят. Ты мне такой херни не купил часом?

– Не-е-е… Тебе я купил с японским флагом, и маленьким. На груди. На работе будешь ходить. Огнеупорная ткань.

– Спорю, нахрен. А термобельё тонкое – это хорошо. На лыжах удобно кататься будет.

– Кстати, про лыжи… Меня в феврале снова в Японию вызовут, так я тебя возьму, а не какого-нибудь другого моего представителя. В этот раз они нас нахрапом взяли, а должен был лететь со мной ты. Мне ж ещё восемнадцати нет…

– Я⁈ В Японию? – ни хрена себе.

– Вот там и покатаемся на лыжах. На настоящих, на горных.

– А точно отпустят?

– Моя выставка Союзу столько валюты принесла! И ещё принесёт. Я же сейчас член союза художников. Вот в творческую командировку и поеду. Сакуру рисовать.

– Сакуру? Это же вишня? Она, что зацветает в феврале? – удивился дядька.

– На Окинаве, – кивнул я. – В конце января – в феврале. И так поднимается всё выше и выше по островам. Бери отпуск на недели две.

– Сакура – это красиво, задумчиво произнёс отец. – Я, видел, что накропал?

– Видел, – сказал я. – Мама показывала.

Отец имел в виду тот этюд моря с горы, что он начинал ещё летом. Неплохо получилось.

– Вот и вспомнишь молодость. У тебя должно хорошо получиться. Меня поучишь маслу.

– Я рисовал ты когда-то цветение вишни, – сказал дядя Саша.

Папа скривился и в задумчивости пошевелил пальцами правой руки, поднятой перед собой, вроде как молча «говоря»: «Да, херня это всё была».

– И что, так вот возьмём и поедем в Японию? Я на какие шиши?

– А на какие шиши всё это? – я обвёл руками имущество, нажитое мной «непосильным трудом».

– Картины продал ты говорил! – сказал папа. – Ну так картины ещё будут.

– Думаешь, снова купят?

Я пожал плечами.

– У меня там есть покупатель, который точно купит. Да и рисовать сакуру мы ведь по-своему будем. Не как японцы рисуют. Это тоже привлечёт внимание. Будем рисовать и сразу выставляться.

– Э-э-э… Ты и про мои рисунки говоришь? – удивился отец.

– Конечно. Та, что ты написал, по моему очень хорошая работа. Её точно нужно выставить. Заявим её как мою, чтобы выпустили, а там в Японии, перезаявим, как твою. Владелец выставки Йоко Накамура как раз ищет достойных дальневосточных художников. А ты точно достоин, так ведь дядь Саш?

– Конечно, Мишаня! Вот это ты здорово придумал! Пусть рисует твой папка!

Я увидел, как у отца дрогнула нижняя губа и чуть разошлись уголки рта. Он нахмурился.

– Ладно вам! Яичко в, э-э-э, ещё жопке, а курочка кудахчет.

– Нормально-нормально! – рассмеялся дядька. – Молодец, Мишаня!

– Вот, съездим вместе в Японию, и наберём, того что надо для дачи. Там ведь можно всё что хочешь купить. Тебе, дядь Саш, кстати, я котёл водогрейный привёз. Электрический. Вон стоит. А есть там и мазутные котлы, дизельные.

– А денег хватит? – широко улыбнулся дядька.

– Пока есть есть деньги и есть возможность привоза, а там видно будет.

– Э-э-э… А такой контейнер, как этот, можно?

– Не можно, а нужно. Его можно пристроить к дому. И на него поставить второй этаж. Мы так на даче и поступим. Говорят, скоро разрешат на дачах не сарайчики, а целые дома ставить. А на такой контейнер можно и три этажа установить.

– Правильно говоришь, Мишка! – сказал дядька, показав мне большой палец. – Чем с фундаментами и стенами мучиться, проще контейнера поставить. Только у нас их хрен купишь, даже списанные.

– Я у японцев беру. Там продадут всё что хочешь, только плати. Там даже предлагали на этот автомобиль привода на передок поставить. От Мазды Бонго. Есть у них такой микроавтобус с передним приводом. Это когда я посетовал, что машина выглядит, как Джип, а всего лишь заднеприводная. Но нужно было ждать целый месяц. Вот я и взял пока эту, а там тебе, пап, собирают полноценный внедорожник.

– А эту куда? – «озабоченно» спросил дядька.

– Эту продадим, – уверенно сказал я, и дядя Саша, поскучнел.

– Ничего-ничего, – подумал я, мысленно улыбаясь. – Не всё сразу. Пусть созреет. И так дядькиных подарков на пол японского «ляма» натикало. Но это был младший папин брат и по другому я поступить не мог. Мы были с ним очень близки по-родственному. У дядьки своих детей не было, вот он и возился с нами, племяшами – сыновьями своих двух братьев, как с родными. Да и клубники он для нас не жалел. Сиди на грядке и ешь в своё удовольствие. Как такому не подарить котёл водогрейный? И автомобиль. Ха-ха… Но чуть позже…

МЫ ехали по трассе со скоростью семьдесят-восемьдесят километров. Нас обгоняли «Жигули», старые и новые «Волги» и грузовики. Обгоняли и притормаживали, чтобы лучше разглядеть чудо-чудное на транзитных номерах, выданных нам таможней в торговом порту.