Текст книги "Степан Разин (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– На меня? Посмотреть? – удивился атаман. – А что на меня смотреть? Чай не девка красная…

Казаки рассмеялись.

– Пригласил бы, сам бы пришёл. Чего сапоги богатые бить?

– Не твоего ума дело! – грубо прервал атамана стрелец. – Стой смирно и отвечай по делу, коли спрашивать станут.

– У ты какой грубый! – удивился атаман. – Аки бычий хер на морозе.

Казаки от смеха «покатились», припадая руками на колени.

– Да я тебя, – шагнул вперёд стрелецкий голова.

– Постой Никифор Ильич, – остановил того Репнин.

– Целый наместник, – удивился мысленно я. – Даже не воевода, а наместник?

– Ты почто такое войско собрал? Куда и зачем идёте?

– Собрал? – деланно «удивился» Тимофей. – Войско Донское не надо собирать. Оно всегда собрано. А идём мы воевать за Персов, ибо войн рядом нет. Азов, что мы взяли, московскому царю не надобен оказался, а поиздержались мы изрядно. Голодаем на Дону.

– Тут калмыки вот-вот соберутся напасть. Прислал меня в Астрахань царь-батюшка Михаил Фёдорович, дабы уберечься от них. А тут вы уходите помогать персам. Может останетесь? Сколько вас? Слышал, десять сотен?

– Остаться? Калмыков бить? – задумался Тимофей и к моему удивлению «выдал». – Не все из казаков у Персов останутся. Провожу их и вернусь в Царицын. С тамошним воеводой сговорились. Тоже ждёт калмыкцев.

– С Василием Андреевичем? С Горчаковым? Так не откажет он мне. Общее дело делаем. Сколько ты ему обещал?

Глава 11

– Обещался я ему поставить пятьсот сабель. И меньше не могу, коли обещал. Да и меньше – это не сила против калмыкцев. Не стану дробить я войско.

– И мне бы столько не помешало бы, – поморщился наместник. – Может, оставишь ещё столько же?

– Сказал ведь, что не волен я приказывать казакам, что им делать. Сами они выбирают. Рыба ищет, где глубже, а казак, где лучше. Дашь хорошую цену, попробую уговорить.

– Молодец атаман, – подумал я. – Знает, что полна казна у наместника, как и у царицынского воеводы.

– И за какую цену? Сколько Горчаков платит?

– То наш с ним уговор. С тобой – другая цена. Персия – лакомый кусок. Много оттуда казаки богатств привезут. Смотря сколько заплатишь, столько и останутся. Много не обещаю. Персидскому хану обещано.

Тимофей и впрямь собирался пятью сотнями раскинуть лагерь на Волге, подальше от Царицына, и одной рукой «чистить» реку от ушкуйников, а другой рукой грабить караваны. А может быть и одновременно, «отбивая» караваны от «налётчиков» своими лихими наскоками. Сам с собой решил бороться Тимофей. О том, слышал я, и сговаривались с Фролом.

– Поговорю с казаками, позову.

– Сам-то пойдёшь к хану? – спросил Репнин.

– Сказал же, что в Царицын пойду. Решил уже. Хану обещал казаков привести, вот и приведу. Сам вернусь на Волгу Горчакову помогать порядок наводить. Говорит, что воров на Волге много.

– А ты, значит не вор? – скривился наместник.

– Как можно? – «обиделся» Тимофей. – Я для царя вашего на Литву ходил католиков бить и православных выручать.

– Сам-то, о-ли крещёный? – с сомнением спросил Репнин.

– Магометанской мы веры, – сказал Тимофей. – С иноверцами Персидский хан за один стол не сядет.

– А ты с шахом за одним столом сидел? – с сомнением спросил наместник.

– Сидел и даже его дочь в жёнки взял. Вон наследник растёт.

Тимофей вытолкнул меня вперёд. Я ошалелый вышел и чуть склонил перед наместником голову.

– Это какого же шаха он внук? – нахмурился Репнин.

– Аббаса, какого ещё? Правда, умер уже тогда Аббас, когда я свою Дилрас Бану ханум из Персии вывез.

Ренин смотрел на меня, прищурив глаза, словно кот на мышь.

– Насколько я знаю, у Аббаса Великого прямых наследников не осталось. Сафи – его наследник был его внуком. А это, ты говоришь, сын его дочери Аббаса? Как так получилось, что её шеи не коснулся меч шахских палачей?

Тимофей огляделся вокруг.

– Базар – не лучшее место для разговоров на такие темы.

– Так пошли ко мне в Кремль, – предложил наместник.

* * *

– Дело в том, наместник, что у меня и бумаги есть, что женились мы с Дилрас Бану Ханум официальным браком в самом Исфахаме, что тогда был столицей Персии. А в тех бумагах прописано, чья именно она дочка.

– Исфахан и сейчас столица Персии, – задумчиво произнёс Репнин. – Значит твой сын – дядя шаху Аббасу Второму? И сколько, говоришь ему лет, твоему сыну?

– Моему сыну тринадцать лет.

– Хм. Аббасу только десять. Силён был Аббас Великий. Покажи бумаги. Ведь везёшь же их с собой в Персию?

– Не покажу наместник. Не везу. Не чего им там, тем бумагам, делать. А и были бы с собой – не показал.

– Почему? – удивился Репнин.

– Потому, что хвалиться родством с шахами в Персии – себе дороже, а здесь – нет резона.

– Зря ты так, – обиделся Репнин. – Почему это «нет резона»? Очень даже есть резон. Царь Михаил Фёдорович привечает царевичей. Да и предыдущие цари тоже привечали. Черкасовы вон, как продвинулись. А дети ногайских ханов? А тут целый персидский шахзаде. Нет-нет. Тебе обязательно надо ехать к царю.

Мы сидели за столом во дворце первого воеводы, сейчас для пущей важности названного царём наместником. Мы, это, конечно же мы с отцом и братьями. Удивительная получалась картина. Хе-хе… Вроде как я за столом самый младший, а значит и не к чёмный, а все как-то поглядывали на меня, кто искоса, а кто, как Репнин, просто пожирал меня глазами.

– Что я ему-то? Зачем? Какая ему, воеводе, выгода? – думал я, а душа моя обмирала от предвкушения и ожидания чуда, словно велосипеда на день рождения в раннем детстве. – Не уж-то и впрямь меня отправят в Москву?

– Он мой сын и будет возле меня, а не возле царского трона, ошиваться, – хмуро выдавил Тимофей и я понял, что «велосипеда не будет». – У меня на него свои резоны.

– Да и пусть! – не унимался Репнин. – Твои резоны с тобой и останутся. Покажешь царю-батюшке. Тот может и одарит чем. Может, Дон тебе отдаст в управление.

– Дон – свободная земля. Дон – казачья воля, – возмущённо сказал атаман. – Нет над ним власти.

– Да, как нет? То русские земли. Вся земля Русская. Даже Литва. Знаешь ли, что она единой была раньше. И звалась Великой Русью. Так и вскоре будет. Не слышал разве, что на верхнем Доне вскоре царь поставит войска? Да и вы сами звали царя Азов принять под его руку. А это значит и Дон весь.

– Донская земля останется вольной, – не очень уверенно буркнул Тимофей.

– А здесь сейчас разве неволя? –вопросил наместник. – Налог берут? Так нельзя без налога. Хлеб вы откуда получаете? А огневые припасы? А откуда их взять? Значит с кого-то собрать надо. Ежели оставить вас, так вы же грабить станете. Не начнёте хлеб сами растить. Вот ведь и сейчас идёте свои животы отдавать за кусок хлеба.

– Ты, наместник, ври, да не завирайся, – хмурясь, произнёс Тимофей.

– А что тут врать? Северские казаки уже под рукой московского царя, Запорожье просится, Яицкие казаки под Москвой. Одни вы останетесь? Не-е-е-т. Шалишь, брат.

Все Ордынские земли под Москвой будут, поскольку Русь – и есть Орда, а царь, се – новый хан. Даже больше хана. Император Третьего Рима.

Репнин поднял указательный палец вверх и сопроводил направление взглядом. Тимофей улыбнулся, отхлебнул из кубка Рейнского вина и сказал:

– Там видно будет, а на Стёпку у меня свой резон.

– Зря-зря, – с сожалением, но уже спокойнее сказал наместники. – Однако, не обессудь, но о сём казусе я сообщу царю немедленно.

– Так, может я соврал? – спросил Тимофей, хитро щурясь.

– Соврал, не соврал, пусть разбойные с посольскими разбираются. С самозванцами у нас не шутят. И не важно, чей самозванец. Наш ли? Чужой ли? Ежели ты соврал и он, – наместник ткнул в мою сторону кривым пальцем, – не внук шаха Аббаса, то тебя на кол посадят, или четвертуют, а сына твоего сошлют в Холмогоры. А ежели не соврал, то приголубят. Иного пути, у тебя, нежели в Москву ехать, нет, Тимофей Иванович. А побежишь, всё одно сыщем.

– Вот, шайтан меня к тебе принёс! – выругался Тимофей, сокрушаясь. – И кто меня за язык тянул⁈

Надежда снова во мне затеплилась.

– С Дона выдачи нет! – сказал Иван.

– Ой, да ты хоть молчи! – махнул на сына рукой Тимофей и опустошил кубок. – Выдачи нет… Фролка! Со Стёпкой в Москву поедешь. Хотел купцом стать, вот и поедешь, как мы из Персии придём. Перца там купим, сахару, других приправ, с ними и поплывёте. В Москве Стёпка тебе сосчитать поможет. До Казани мы вас проводим, а дальше пусть воевода охраняет.

– Стёпка поможет сосчитать? – зацепился за услышанное наместник. – Он, что, счёт знает?

– И счёт, и буквицы. По-персидски, по-татарски, по-англицки и по-немецки говорит. Да… И по-колмыкски, и по-ногайски…

Репнин раскрыл рот, а я подумал: «вот что значит с рождения жить и общаться с разноязыкими».

– Ну, – опомнился он, – языки, то ладно, но кто его счёту и буквицам научил?

– Так, мать и научила. Дюже умной была. Хоть и было ей, когда его родила, всего-то на год больше чем Стёпке.

Астраханский наместник посмотрел на меня как, словно перед ним вдруг появился слон, или какое другое экзотическое животное.

– Ну, вот, а ты говоришь…

Репнин не договорил, что он имел ввиду, но все взгляды сошлись на мне.

– Сам ох*еваю, – подумал я и пожал плечами.

И я не кривил душой сам с собой. Стёпка, действительно мог считать по-персидски до ста и складывать на персидских счётах, называемых «абак». У него они были, правда остались в котомке под камнем. Как он считал на этом приспособлении, я так и не разобрался. Я собирался сделать себе обычные русские десятеричные счёты. А так я мог и по памяти посчитать и на бумаге, в столбик. Бумагу только купить надо.

– Так, как? Самозванец твой сын, или персидский царевич? Лучше сейчас признавайся. Так и быть, возьму с тебя откупную и забуду про твоё шельмовство, ежели соврал.

– Нет, наместник, – тяжко вздохнул Тимофей и полез в кожаную сумку.

Оттуда Тимофей вынул кожаную папку, раскрыл её и развернул, сложенный гармошкой пергамент, к краю которого была прикреплена красного сургуча шахская печать.

Тимофей, как оказалось, действительно был женат на матери Стёпки официально. Их брак был зарегистрирован по магометанским традициям в столичном медресе. Но она не была дочерью шаха Аббаса, а, как и говорилось раньше – Мирзы Бади-уз-Заман Сафави. До тех пор, пока я не счистил это имя с пергамента и не написал имя её отца, как: Аббас Бахадур Хан, сын Мухаммада Худабенде. Написал точно также также, как было написано про Мирзу Бади-уз-Заман Сафави. По образу и подобию. Чем написал спросите? Такими же сажными чернилами, скреплёнными рыбьим клеем, какими было написано всё свидетельство о браке. А печать? Печать я сделал сам, скопировав с подорожной, выписанной Тимофею шахом Аббасом.

* * *

– Ладно всё получилось? – спросил меня Тимофей. – Как ты всё продумал, шельмец⁈ Надо же! Теперь нам царь точно землицы отвалит и на службу тебя пристроит. А ты нас. Смотри, не задери нос.

– Не задеру, батя, – сказал я. – Роднее тебя нет никого. А все чужие – пыль под ногами. Или грязь, если не повезёт.

– Моими словами говоришь! – закивал Тимофей. – Правильно! Не верь никому! Поверишь – обязательно обманут и предадут. Оставлю тебя тут вместе с Фролом. Присмотришь за наместником, но сильно не умничай. Не знаю, что за демоны в тебя вселились, но ты явно не в себе.

Я раскрыл рот, но он перебил.

– И не спорь. Колдун я, или не колдун? Душой я чую, что вселился кто-то в тебя. Кто – не знаю, но похоже на христианских ангелов. Раз ты их молитвы читаешь. Но это и хорошо. Принимай Христа, но не сразу. Пусть просят. Ценнее будет твоя жертва. Однако с сего дня, совершай намаз, как положено магометанам. Первую суру ты должен знать, мать учила. Нет? Слушай, как читают магометане.

– Я помню первую суру, – успокоил я Тимофея. – И умничать стану в меру. Не переживай. Надо же рыбу на крюке держать. Пока вы ездить будете.

– Грамоту я тебе оставлю. Всякое может случится в море. Грамоту и немного денег. Фрол, немного жадный и немного глупый. Мы продадим здесь часть своего товара и все вырученные деньги, я оставлю вам. Половину тебе, половину Фролу. Если мы не вернёмся к установленному сроку, закупайтесь здесь сахаром и двигайтесь на Москву. О том я и с наместником сговорился. Привезу ему пятьсот сабель. Жаль ушли струги, можно былобы и не ходить в Персию. Да вишь как оно получилось. Кто же знал, что так обернётся? Не думал, тебя оставлять здесь. Кто знал, что на наместнике твоя шутка сработает? Для Царицынского воеводы готовили. А тут, вот оно, как вышло. Этот Репнин – важная шишка, видать, раз его наместником царь назвал. И вишь, как он сразу клюнул на тебя⁈ Матёрый зубр! Как он меня прижал, самозванством! Хе-хе-хе! А то мы не знаем, что грозит лжецарям…

Я стоял и слушал, а Тимофея распирало от гордости за своего сына, уже признанного персидским «шахзаде». Признанного хоть и не в Персии, а в России, но и атаман знал, что цари русские привечают себе не равных, а близких по знатности чужеземцев. От них ему нет никакой беды, а вот персидского шаха мной теперь можно попугать. Как до того пугали самого Михаила Фёдоровича, распространяя слухи о самозваных наследниках российского престола, скрывавшихся в Польше, Османии и Литве.

Все оставшиеся в Астрахани казаки раскинули палатки на противоположном Астрахани берегу какого-то небольшого острова и сейчас с удовольствием пропивали деньги, заработанные от малой торговлишки. У кого было, что продать – продали и теперь пили, у кого не было товара, те без стыда угощались, зная, что завтра может статься наоборот.

Мы с Тимофеем, Фролом и Иваном разложились на струге, мягко раскачивающимся на течении, и тоже полуночничали при свете луны и звёзд. Я больше налегал на финики, сушёные абрикосы, запивая их настоящим китайским чаем, правда до этого съев несколько кусков жаренной на углях баранины с зеленью, обёрнутых тонким лавашом.

– Не боязно? – спросил Фрол. – Меня, как представлю наш путь в Москву, начинает трясти. Как перед драчкой на кулачках сам на сам.

– Да, ты всегда ссыклей был, – хохотнул Иван.

– Сам ты ссыкля, – насупился Фрол и отхлебнул из кувшина вина.

Мне тоже дали попробовать и мне понравилось. Разрешали пить вволю, но я решил пить кипячёную воду и чай.

– Не боязно, Фролка. Нет пока никакой беды.

– Так как так вышло, батя? Почему мы не знали, что наш Стенька – прынц персидский?

Ни Иван, ни Фрол про подделку документов не слышали, так как плавали в то время, как мы о том говорили с Тимофеем туда-сюда на берег и обратно.

– А чтобы не проболтались раньше времени, – нахмурился Тимофей. – Дури то у вас много, а разума чуть. Разошлась бы молва по Дону, и что бы с того было? И сейчас не особо трепите языками. От Стёпки сейчас много зависит, как нам дальше жить. Слышали же, какая напасть на Дон идёт от Москвы. Скоро все закабалённые будем. Предъявит нам царь иск за всё, что на Дон теперь отправляет: за хлебушек, за ружейный порох, за сукно. Небось, пишут, сколько чего отдали Дону. А потому, нам или уходить на Урал Камень на Яик, либо тут вживаться. А как тут вживаться, когда на Дону уже и не повернуться от сирых и убогих. Да и царь раздаст земли своим боярам и сгонят нас с них. Или, что того хуже, перепишут, закрепостят за землёй и в розыск подадут, коли мы с той земли стронемся.

Про то, что вскоре царь заберёт Дон и закрепостит всех своих подданных рассказал Тимофею я. После того, как Тимофей признал, что в его сына вселился «джин». К моему удивлению тут верили во все эти сказки абсолютно. И Тимофей даже пытать меня не стал что за джин, зачем он вселился. Хотя, я и не подтверждал, что я – джин. Да и сам Тимофей так и не утвердился во мнении, кто я, джин, или ангел?

Он говорил, а я не противоречил, что бы он не говорил. Единственное, что я сказал, это то, что от меня им худа не будет, а знаю я много: и прошлое, и будущее.

Вот тогда я и рассказал Тимофею, что если он пойдёт в Персию, то его в этом походе убьют. А в Москве лет через пять начнётся такой бунт из-за цен на соль, что его назовут «соляной». Значит к этому времени надо запастись солью. И вообще, надо где-то оседать и ставить своё хозяйство. Может и в Воронеже. Почему не купить в посаде дом и не учредить какой-то промысел. Например лодочный. Да, какой угодно.

Именно этот мой «спич» убедил Тимофея в том, что в его сына вселился «кто-то» чрезвычайно разумный. Особенно тогда, когда я нарисовал ему палочкой на песке проект «струга», выполненный по канонам судостроения. Казаки сами постоянно рубили и собирали струги, для чего и возили с собой полный плотницкий инструментарий. Не морские, конечно, а небольшие, десятиметровые, но рубили, раскалывая полуметровые липовые или берёзовые брёвна на доски. Они сгибали нижние венцы сырого дерева вокруг нижней «трубы», а следующие вокруг специальных распорок. Всего месяц требовалось казакам, чтобы собрать такое судно. Моя конструкция струга в корне отличалась от существующих, и Тимофей поверил мне.

Глава 12

– Так, наверное, строят большие корабли османы. Я видел такой под Азовом. Огромный парусник. Аж с тремя мачтами и парусами, словно крылья. Сможешь такой построить?

– Смогу,– кивнул я головой. – И даже лучше. Могу построить корабль, который никогда не утонет. Даже если его пробить ядрами.

Вот тогда, когда я подробнее расспросил Тимофея о своём рождении и о матери Стёпки, я и предложил Тимофею авантюру с подделкой документов и с внедрением меня в царский дворец. Рассказав Стёпкиному отцу, что скоро царь Михаил умрёт, и царём станет его малолетний сын Алексей, с которым я могу сейчас подружиться, я заинтересовал Тимофея. Воля – волей, а чем ближе к центру, тем кусок пирога жирнее, а если кусать с краёв, то от подгоревшей корочки, лишь изжога и горечь останется. Так я ему сказал. Тимофей любил образные выражения.

В детстве я хорошо рисовал и, особенно хорошо, лепил. В институте мне понравилось писать шрифты и чертить. Мне вообще очень хорошо удавалось копирование. Например, подписей преподавателей, печатей, которые я просто рисовал. У нас в группе был парень, Сергей Лойченко, которому удавались забавные рисунки. Это был его дар. Я так не мог. Мне не хватало чувства юмора и, главное, выдумки. А вот копировал я его рисунки, как лазерный сканер. Причём, и по памяти тоже. Мы даже как-то с ним поспорили и провели эксперимент, когда я просто увеличил его рисунок в пропорции три к одному. Все размеры совпадали. Я тогда сильно вырос в его глазах. Это был мой дар. Так, как я не мог делать он.

Вот и теперь, я просто перенёс имя шаха Аббаса из подорожной грамоты в свидетельство о браке. Дольше было, кхе-кхе, собирать сажу методом закапчивания глиняного горшка изнутри. А печатей персидского шаха я налепил из глины аж три штуки. И ни одна из них не отличалась от другой ни на йоту.

Мы сидели и разговаривали о том, что ждёт Русь, пока я не стал «тормозить» и отключаться, а потом совсем не уснул.

Тимофей после наших с ним разговоров, как-то вдруг тоже «поумнел». У него словно упала пелена с глаз, исчез «кураж» и появилась мысль в глазах. Он то и дело возвращался к тому, чем бы можно было заняться в Воронеже. Или в Москве. Но он, всё же, больше склонялся к Воронежскому проживанию. Да и мне, честно говоря, нравился Воронеж больше. Там, я знал, рос вековой дубовый лес, порубленный Петром Первым на корабли, которые потом сожгли после неудачной Крымской войны.

И вот я, развернув перед Тимофеем план возможного «старт апа», словно разбудил в нём «бизнесмена-предпринимателя». Я рассказал ему, что можно прямо в лесу, не на берегу реки, поставить мастерские-верфи, где и пилить-строгать доски и другие элементы корабельных корпусов. Речка, конечно,нужна, для установки мельничных колёс, для задания движения пилильно-строгально-сверлильным машинам.

Мне было известно, что мельничные пилорамы появятся в России только в конце этого века, а потому, у меня был шанс стать первым.

– Так ты и такие махины сможешь сделать? – спросил тогда Тимофей.

– Смогу. И не только. Мы с тобой, тятя, такие махины поставим, что они сами станут половину работы делать. Только деньги нужны и разрешение на промысел: лесной билет, там, то, сё… И деньги нужны немалые. Поначалу мы не станем продавать свои корабли. Соберём несколько штук на Волге и станем возить товар в Персию и из Персии. Не морщись. Фролка будет возить. Ему нравится, пусть занимается. Наймём ему в помощь нескольких склонных к купечеству ухарей-жихарей. Корабли будут знатные. Быстроходные, многопушечные. И по морю ходить смогут ладно, и по реке-Волге.

– А как же «зипуны» персидские? – спросил Тимофей. – Казаки туда ходили, ходят и ходить будут. Побить басурманина не грех. И теперь послужат шаху, а возвращаться станут, обязательно пограбят города шахские.

– С шахом надо дружить и торговать. Шах – друг царя, потому, что враг османам и давний торговый партнёр России. А потому, поздно или рано, но царь обидится на тех, кто разоряет персов и даст им по рогам, изничтожив казачью вольницу.

– Верно говоришь, – сказал тогда, и надолго задумался, атаман.

* * *

Со мной атаман оставил сотню казаком. Как-то вдруг из прислуги братьям и отцу я стал тем, кому прислуживают. Причём, прислуживают добровольно и даже с радостью. К тому же Тимофей когда уезжал, купил мне перса. Ну, как купил? Можно сказать, что нанял, но перс искренне продавался за то, чтобы его кормили. За это он обещал работать.

Как оказалось, в Астрахани было много персидских «гастарбайтеров», работавших на персидских купцов. Их называли «амбалы». Забавно, да? Я тоже рассмеялся, когда перс себя так и назвал. Просто, он не был атлетического телосложения. Я бы сказал, что он был щупл. Это и оказалась причиной его скатывания по социальной лестнице. «Амбал» просто надорвался, таская тюки по десять – двенадцать пудов.

Его, как он рассказал, обманом заманили в Астрахань, пообещав работу и выдав приличный аванс. Но для него работа оказалось совершенно не подъёмной. Другие справлялись, а он, надорвался слёг, долго болел, а когда выздоровел, то оказался много должен. Теперь у него не было ни крова, ни постоянной работы и жил «амбал», в основном, подаянием.

Он сначала протянул к нам свою большую ладонь, а потом обратился ко мне по-русски:

– Купи меня, маленький князь.

Такому обращению я перестал удивляться, так как стал одеваться очень дорого. Тимофей купил мне хорошую одежду и небольшую, по моей руке, кривую саблю, которой я, откровенно говоря, пользоваться не умел от слова «совсем».

– Зачем ты мне? – спросил я его.

– Тебе не нужен раб? – удивился «амбал».

– А ты хороший раб? – спросил я его. – Что ты умеешь?

– Я умею готовить пилав в большом казане и так пожарить ягнёнка, чтобы он не подгорел и не стал горьким.

– Пилав? Ягнёнок? Это хорошо. Но ты, наверное, магометанин? Шиит?

– Шиит, да.

– Я тоже. А свободный магометанин, не может стать рабом. Даже по своему желанию.

– Такты перс? – спросил «амбал». Глаза его потускнели, а ещё мгновение назад светились надеждой.

– Нет, я перс наполовину. Моя мать была персиянкой.

В глазах перса снова вспыхнула надежда.

– Так ты тот князь, что рождён от дочери шаха Аббаса Великого?

– Ничего себе, – подумал я. – Как быстро распространяются слухи если их активно распространять. И трёх дней не прошло, а обо мне знает последний нищий Астрахани.

– Возьми меня слугой. Я буду тебе верным слугой. Ты не смотри, что я такой слабый. Это от голода. Я долго болел. У тебя добрые глаза, а доброму человеку нужен хороший охранник.

– Ты хороший охранник? – спросил я по-персидски.

Он расширил в удивлении глаза и сказал:

– Я стану очень хорошим охранником, если я немного поем и если ты купишь мне такую же саблю, как у тебя.

Я кинул ему две копейки и сказал:

– Поешь, только не объедайся, а то умрёшь, купи себе одежду и помойся в бане. После этого приходи на пристань и попроси отвезти тебя на остров. Назовёшь моё имя – Степан Разин.

Нищий схватил две овальных серебряных чешуйки и мгновенно исчез.

– Не придёт, – усмехнувшись, сказал Тимофей. – Я таких, что продают себя по многу раз, навидался в Персии. А магометан в рабы брать можно. Я бы его взял, а тебе продал. Он бы уже был рабом, когда ты покупал бы, понимаешь? Так они в Персии и делают. Персы мастаки обходить свои законы.

– Да и Бог с ним! – махнул я рукой. – А он прав. Мне нужны слуги. Лучше, пару женщин.

– Я приведу тебе из Персии.

– Украдёшь, что ли? – усмехнулся я.

– Зачем воровать? Куплю. Тебе нужны слуги персиянки. Я знаю кого взять. Из того гарема, что остался от шаха Сафи и в котором ты прожил два года,наверняка остались рабыни-наложницы, которые тебя помнят. Их сейчас, наверное, выставили на продажу. Стоят они дорого, а после Сафи они никому не нужны. «Висят на шее» нового шаха Аббаса. Он мне точно их продаст.

– Не думаешь, что Новый Аббас тебя в полон возьмёт? Слухи обо мне уже, видишь, расползлись. Персидский посол уже, наверное, отправил гонцов с известием.

– Точно отправил. Вчера ушла почтовая галера. Так на то и рассчитано. Не боись. Я же сказывал, что убил шах Сафи дочь Аббаса с таким же именем. Не важно, что она была старше твоей матери на десять лет и была уже замужем. К тому времени её муж уже был убит и она могла выйти замуж вторично. Тут к нашим бумагам не подкопаешься. А пригласит он меня к себе обязательно.

– Одиннадцать лет ему, ты говорил. Что он может решать?

– Визирем у Второго Аббаса Мирза Мухамад по прозвищу «блондин». Он служил ещё Первому Аббасу, будучи губернатором. Прожжённая сволочь. Евнух. Но меня помнит. Мы с ним в тот мой приход в Исфахан встречались. При пьянице Сафи правил он. И сейчас, продолжает править вместе с матерью шаха Анной Ханум. Порасспрашивал я персидских купчиков… Но Новый Аббас – мальчишка с гонором, говорят, и хочет сам править.

– Скорее, хотят править те, кто взрастили Аббаса, – возразил я. – Его рабы.

– Может и так, – склонив в почтении голову Тимофей. – Мудр ты, эфенди[1].

Я вздохнул. Тимофей, после осознания, что в Стёпку вселилась чья-то мудрая душа, буквально преклонялся перед своим сыном. Он, похоже, был истинным буддистом и искренне верил в перерождения. А кто мог вселиться в Стёпку, что тот стал таким мудрым? Только Будда. Вот и страдал я теперь комплексом неполноценности. Ну, хоть эфенди меня называет, а не «бодхисатвой». Увлекался я в своё время буддизмом… Ага… И даже пять мантр выучил. Нама Будда я, нама дхарма я, нама сангха я… Хе-хе…

– Тогда убьют его скоро, – высказал предположение я, основываясь на том, что за такое долгое время, что этот мирза Махамад находится на вершине власти, у Великого Визиря скопилось много врагов. А если к тебе, к тому же, не благоволит шах, то жить тебе осталось совсем-совсем немного.

– Когда шах станет относительно дееспособным, а это годам к четырнадцати, тогда его и убьют.

Как «святой дух» я должен был пророчествовать, что мне и приходилось делать время от времени.

– Персиянки, так персиянки. Думаю, Новому Аббасу в его возрасте, гарем его отца не нужен, да и ненавидит он их всех, наверное. Это же – клубок змей. А еду нам этот «амбал» готовить будет.

– Не придёт он, – повторил Тимофей.

Но Селим, так звали «амбала», пришёл. Вернее, приплыл на лодке с моими казаками, дежурившими на астраханском берегу. Он назвал пароль: «Исфан Арасин». Когда мне сказали, как меня назвал перс, мне понравилось. Получалось похожим на: «Храбрый Победитель».

– Арасин, так Арасин, – сам себе сказал я, а казакам приказал. – Давайте его сюда.

Селим предстал передо мной чистым, пьяным и выбритым. Одежду он не поменял, но выстирал.

– Маш перс, – гоготали казаки. – Пьяница. Ему намаз справлять, а он лыка не вяжет.

Селим действительно едва стоял на ногах. И я понимал, что он и выпил-то, наверное немного. Да сколько надо-то измождённому голодом организму?

– Пусть тут на берегу и ляжет. Постелите ему кусок шкуры. Тут на ветерке комары его не заедят. А вы бдите его сторожко. Чтобы не натворил чего.

– Исполним, Исфандир Арасин, – посмеялись сторожа. Им тоже понравилось моё прозвище. Многие знали персидский[2] язык и были знакомы с персидским эпосом: сказками, легендами, э-э-э, тостами…

– А что, может и впрямь, отсюда и пошло прозвище Разина? От слова Арасин – Победитель? – подумал я. – И легенда о его неуязвимости? Может предки у моего Стёпки, и впрямь были необычные? Тут и мать персиянка. И не простая, а дочь, хоть и не шаха, так принца. А может и раньше. Ведь – воин батька его. Настоящий воин. Это я его сейчас с панталыку сбил. А в том мире он о-го-го. Не зря ведь его казаки есаулом выбрали? Много он битв выиграл! А дед его? Не знает про отца своего ничего Тимофей. Дядья в Воронеже не дают матери помереть с голоду. Оттого и сбежал на Дон Тимоха.

* * *

На следующий день, на отходную Селим приготовил плов. На всех. Для этого с того берега привезли четыре огромных казана, в каждом из которых могли спрятаться трое таких, как Стёпка. Привезли четыре мешка риса, десять живых баранов и кучу приправ.

Пока ездили за припасами, казаки по команде Селима выкопали четыре ямы и установили в них камни, в ямах разложили хворост. Привезли чистой воды, что брали в протоке, где били родники.

Казаны поставили на камни, развели огонь, завалили казаны хворостом, вытопили в казанах жир, добавили мяса, лук, и специи, залили водой и, к моему удивлению, вода довольно быстро вскипела. Потом в казаны высыпали, помешивая, чтобы не скомковался, по мешку риса. Часа через три после начала готовки, плов созрел. Казаны накрыли крышками и перевернули, вставив ухваты в специальные скобы, и убрали. Плов рассыпался по огромной тарелке. Мясо лежало сверху, сверху стекал и жир, оставляя на горе риса ярко жёлтые «лавовые» реки. Накладывали снедь большими поварёшками на длинных ручках.

Селиму помогали. Сам бы он, безусловно, не справился. Но он в процессе участвовал активно, раздавая тихие, и, вероятно, грамотные распоряжения. Почему грамотные? Да потому, что они мгновенно исполнялись.

Плов был хорош и его было много. Люблю, плова много. Плов можно есть бесконечно долго, а потому, ели мы его то сидя, то лёжа. На следующий день Тимофей с казаками и Иваном ушли в Персию. Мы с Фролом, Селимом и сотней казаков остались. Другая сотня отправились на Дон с подарками. А на второй день после их отъезда, Селим, после утреннего намаза спросил меня, не нужна ли мне настоящая рабыня.

– Она персиянка?

– Персиянка. Но она, – сказал Селим, – хоть и персиянка, и из хорошего дома, но отец её восстал против Аббаса и стал кафиром, а его дети рабами и рабынями.

Как это произошло меня не интересовало, а Селим не стал углубляться, ведь его не спрашивали. Ии этого хватило, чтобы я задумался.

– У кого она тут рабыня? И как возможно её выкупить? Если она хорошая рабыня, то её не продадут, а плохая, так зачем она мне.