Текст книги "Степан Разин (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Нет! – вдруг сказал Михаил Фёдорович. – Отпиши Хмельницкому и на все наши заставы, чтобы не пущали этого Паисия, если у него нет грамоты от патриарха.

– Хм! А если есть? – подумал я. – Грамотка-то… Недавно почивший патриарх Парфений Первый весьма благоволил Паисию Лигариду и вполне себе мог дать нужную грамотку шпиону-иезуиту.

– От нынешнего патриарха, – добавил государь.

Я мысленно перекрестился.

Потом мы с Михаилом Фёдоровичем письменно разобрали стихотворение «Берёза». Я рассказал царю всё, что знал о ямбах, хореях, и прочих амфибрахиях. Хотя, вру. Я про них помнил только названия. Но сказал царю волшебное слово «размер стиха». И продемонстрировал короткий размер, как-то:

– Бу́ря мгло́ю не́бо кро́ет,

– Ви́хри сне́жные крутя́;

– То, как зве́рь, она́ заво́ет,

– То запла́чет, как дитя́,

– Это двухсложный стих, как и «Берёза», а это:

– Тучки небесные, вечные странники!

– Степью лазурною, цепью жемчужною

– Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

– С милого севера в сторону южную.

– Это трёхсложный стих. Может быть и четырёх и пяти сложный, главное – придерживаться одного ритма во всех строках.

– Этому тебя учили в гареме у шаха? – испытывающе глядя мне прямо в глаза, спросил русский государь.

– Чёрт! – подумал я. – Снова попался!

– Нет, государь. До этого дошёл я сам.

* * *

Высокопоставленные лица пробыли ещё сутки. На второй день охотники добыли двух кабанов и мы с удовольствием поели дикой свинины. Мы с Алексеем на охоту снова не ходили. Занимались рисованием, сложением арабской цифири, стихосложением.

В позиционную, или как там она правильно называется, арифметику, Алексей вник сразу[2]. Как и в сложение-вычитание больших чисел в столбик. Его поражал правильный результат, которого он достигал без щёлканья косточками счётов.

О своих успехах царевич рассказал отцу. Тот некоторое время проверял сына, а потом подозвал меня движением указательного пальца.

– Я такой счёт видел. Так некоторые персидские гости перепроверяют себя. Но у них есть счёт, который они называют умножение и деление. Знаешь такой?

– Знаю, – сказал я кивая.

– Покажи.

Я показал умножение в столбик и деление с десятичным остатком. И десятичная дробь царя добила. Он с ужасом некоторое время смотрел на меня, потом закрыл глаза и прочитал, еле шевеля губами, какую-то молитву.

– Даже спрашивать не буду о том, кто тебя этому научил, – наконец проговорил царь. – Так считает наш лекарь-англичанин. Он берёт фунт и делит его на десять частей.

* * *

[1] Валахия – историческая область, расположенная на юге современной Румынии.

[2] Позиционная систе́ма счисле́ния (позиционная, поме́стная нумерация) – система счисления, в которой значение каждого числового знака (цифры) в записи числа зависит от его позиции (разряда)

Глава 23

До этого момента про умножение я царевичу не рассказывал. Теперь же пришлось объяснять. Но ни царь, ни бояре, ни Алексей, так ничего толком и не поняли. А утром они уехали. Они уехали, а я вздохнул с облегчением. Надо было достраивать амбары под зерно и крупы и омшаники, сиречь – холодильники, для убоины. Ни того, ни другого я никогда не строил. Пришлось обращаться за советами к крестьянам. Те, вместо того, чтобы объяснить, взяли всё в свои руки и к февралю два амбара и два больших омшаника были не только готовы, но и заполнены колотым льдом, пересыпанным опилками.

Мало того, в обоих омшаниках были сделаны «морозильные камеры», которые не только заполнили льдом, но и полностью выморозили, забили под жвак замороженной убоиной и закрыли до лета.

Никита Романов приехал в Измайлово вместе с князем Черкасским и подъячим поместного приказа.

– Так вот ты какой, Степан Разин, сын Тимофеев! – сказал Романов с непонятной интонацией. – Правду бают, что ты персидский князь и брат шаха?

Я стоял с прямой спиной и спокойно выдерживал его взгляд.

– Моя мать – дочь шаха Аббаса Великого, а отец – казачий атаман, – сказал я. – Я не брат, а дядя нынешнего шаха Аббаса Второго. Его отца, и моего брата шах Аббас убил, и шахом должен был стать я, после смерти дяди, а не его сын. Но я в это время находился далеко. Хотя, по закону, меня должны были найти. Пока в роду есть старшие наследники – они становятся на престол.

– Так, зачем тебе эта земля. Здесь холодно. В Персии намного теплее. Я там не был, но расспрашивал ваших послов. Хочешь, я помогу тебе забрать трон?

Он смотрел на меня с очень серьёзным выражением лица.

– Ты поможешь мне, а я помогу тебе.

– Как я могу помочь тебе? – спросил я, примерно понимая, куда клонит царский брат.

– Ха! – лицо Никиты Ивановича расплылось в улыбке. – Сам подумай, откуда у меня может появиться большое войско? С этим войском мы и свергнем сына твоего брата. А до этого я, с помощью своих друзей в Персии, настрою его войско против шаха. И нам не придётся всех убивать. А потом, когда ты станешь шахом, мы станем торговать. Я отменю для твоих купцов все пошлины, а ты для моих. Согласен?

Я задумчиво смотрел на Романова и прикидывал, как правильно себя повести? Мне нужно было купить Измайловскую вотчину. И откажи я сейчас участвовать в его авантюре, он может взбрыкнуть'. Но и соглашаясь, я подписываю себе смертный приговор. Повесят Романова на дыбу и он сознается в том, что я собирался вместе с ними свергать нынешнего царя.

– Когда ты хочешь, чтобы я тебе помог? – спросил я, не спрашивая «чем».

– Хм! – хмыкнул Романов и нахмурился. – А сколько у тебя сабель?

– В Персии две тысячи, сюда идут триста, здесь сто, на Дону тысяч сорок.

– Много. И они пойдут куда скажешь?

– Нет. Куда скажет мой отец. Мы думали идти на Персию, да Репнин, наместник Астрахани меня задержал и отправил в Москву. Мы бы сейчас уже половину Персии захватили. А вынуждены были отправить казаков шаху помогать. Но ничего. Этой весной в Персию ещё тысяч пять казаков уйдёт. А там они в любой момент могут подняться.

– Не смогут. Ждать тебя уже будет шах. Знает он, что ты называешь себя шахзаде. Могут и отца твоего прихватить, если тот в столице объявится.

– Не объявится. Так когда тебе нужна моя помощь? – снова спросил я.

– Если ты согласен помочь… То… Я тебе скажу о том после. Приеду ещё. Не один я решаю…

– Хорошо. Я буду здесь. Здесь и три сотни казаков останутся. Сотню я отправлю с мягкой рухлядью в Астрахань, а те, что останутся, займутся строительством городка. Да! Так ты продаёшь мне Измайлово?

– Конечно продаю! – сейчас деньги будут нужны чтобы нанять наёмников. Дашь тысячу рублей?

– Тысячу? – задумался я. – Тысяча у меня есть, да закупиться товаром на неё хотел. Может и ну её, эту землю? Сам говоришь, в Персии тепло. А может уже летом и решится мой вопрос? Переждать только… Ведь нацелились-то туда? А какая мне тут земля, ежели я там трон заберу. Ту отберут. Я деньги сейчас выложу, а землю потом отберут? Смысл какой покупать?

Я действительно задумался, только не о том, чтобы забрать власть у персидского шаха, а нужна и мне эта земля. Это ведь какие хлопоты? Это ведь царь подвёл меня под решение купить эту землю. Начал с размещения казаков, а я и распалился проектами. Подвести Никиту Романова под отказ продать мне вотчину, и дело с концом.

– Не отберут. Ты мне там землю продашь. Ты тут землю для посольства поимеешь, а я там. А⁈ Хорошо я придумал?

Никита Иванович Романов сразу засветился от гордости, что так придумал ловко. А до этого, когда я сказал, «какой смысл?», его словно в воду опустили.

– Тогда и впрямь, «какой смысл» покупать? Ты мне тут землю подаришь, а я тебе там такой же кусок подарю. Дари эту землю с лесом и реками, а я тебе там подарю самый лучший кусок с садами и бахчами.

– Подаришь? Э-э-э! Когда это будет⁈

– От тебя будет зависеть, когда это будет, дорогой. Я-то хочу этим летом, а ты?

У Романова блеснули глаза.

– И я этим летом хочу.

– Ну, тогда, за чем дело встало. Пиши дарственную, а я со своей стороны пишу… Как от шаха пишу… Сколько у тебя здесь земли?

Романов сказал.

– Вместе с обоими лесными угодьями? Что-то мало!

Романов добавил ещё.

– Ну, допустим. Бог с ним! Мне этого достаточно, чтобы соболя и белку брать. Зови дьяка и пиши. Байрам! – крикнул я перса. – Пошли писать дарственную.

Мы оставили Никиту Романова в тереме, а сами отправились в мою избу.

– Что за дарственную? – спросил Байрам.

– На лучшие плодоносящие земли рядом с Исфахамом.

– У тебя есть там земли? – удивился Байрам.

– Нет. Но будут, если я стану шахом.

– А ты станешь шахом? – ещё больше удивился перс.

– Может стану, может не стану… На всё воля аллаха. Но не хочу.

Байрам посмотрел на меня внимательно, потом рассмеялся.

– Ну, ты и хитрец, эфенди! Ну и хитрец!

– Пиши-пиши. А то наш червяк, который сам заполз на крючок, с крючка сползёт.

– Не успеет. Я быстро-быстро.

– В одном экземпляре пиши на двух языках рядом столбцами.

– Так и делаю, эфенди. Уже пишу.

Дьяк передал мне дарственную им подписанную и сказал чтобы я приехал в Москву и проверил, что запись в книгу произведена. Я обещался быть «на неделе» и выдал ему сто рублей. Дьяк затрепетал всем телом и заверил, что сделает запись уже сегодня. Романов обещал приехать на днях. Они сели каждый в свою повозку и укатили. Я осмотрелся вокруг.

– Охренеть, – подумал я. – За сто рублей такие угодья.

Меня распирало довольство собой.

– Эй! – крикнул я. – Запрягли санки⁈

– Запрягли, эфенди!

– Ну, так подгоняй и поехали!

– Обождать бы часок?

– Мы шагом! Поехали-поехали!

И мы поехали в Москву.

* * *

– Кхм! – кашлянул царь. – Так, говоришь, помочь тебя просил сесть на мой трон и намекал, что поможет тебе войском отобрать власть у шаха?

– Понимаешь, государь. В том-то и беда, что прямо он этого не сказал. Сказал помочь, а в чём не сказал. Но по смыслу получалось, что про твой трон говорил. Как он ещё может собрать войско, чтобы прогнать шаха и посадить меня? И сам разговор затеял.

– Ой, крутишь ты, Стёпушка, – проговорил, морщась, Михаил Фёдорович. – Видать, на дыбу хочешь?

– На дыбу, так на дыбу, – вздохнул я, проверяя, как отключаются мои осязательные рецепторы. – Только не ломай меня сильно. Калекой я тебе не больно сгожусь.

Государь нахмурился, а потом, видимо до конца поняв, что я сказал, вскинул брови.

– И не боишься дыбы? – спросил я.

– Давно готовился. Ещё когда сюда ехал. Вы же тут без дыбы никак не можете⁈ И правого и виноватого… Всех на дыбу. Она правду скажет.

– Батогами бит был?

Я покрутил головой.

– Розгами батька порол, а батогов испытать не пришлось.

– Знал, что на дыбу вздёрну, и всё одно ехал доносить на моего брата?

– Ехал. Ах, да! – вроде вспомнил я. – Он же меня землями одарил.

– Какими землями? – нахмурился царь.

– Измайловскими и обоими лесными угодьями.

– За что одарил?

– А Бог его знает. Сказал, пиши бумагу, что меня одаришь своими землями, когда мы с русским войском тебя на трон шахский поставим.

– Так и сказал? – спросил царь, скрипнув зубами. – Покажи бумагу!

Я показал.

– Правильная бумага. Дьяком подписана. Бес его задери!

– Представляешь, государь, что тебе эти земли даром обошлись. Только дьяку пришлось сто рублей дать, чтобы в книгу записал передачу земель сегодня.

– Мотька! – крикнул царь.

Появился богатырского роста дьяк.

– Быстро пошли за дьяком поместного приказа, э-э-э, Епифаном Молочным и книгу пусть возьмут.

Дьяк торопливо вышел, а государь молчал и хмурился, молчал и хмурился. Он, как и прошлый раз, полусидел, полулежал на своём странном троне-кровати. И это, как я понимал, был его постоянный трон.

– Совсем плох государь, – подумал я и царь словно прочитал мои мысли. – Совсем я плохой стал, Стёпка. Измучила меня эта власть. Никому веры нет. Нет друзей у властителя.

– Так как же они появятся, ежели всех на дыбу? Любой от дружбы с тобой откажется и предаст в любой момент.

– Ну, почему откажется? Вон Морозов, Салтыков, хотят быть друзьями, да не верю я им.

– Ха! Интересно! А тебе, государь, Морозов говорил, что Никита Романов и князь Чекасский «бунтовщики и фрондёры»?

– Нет, не говорил.

– А меня упреждал заранее перед поездкой в Измайлово. А это значит, что тебе,государь, Морозов не договаривает всего, боится. Или знает, что бесполезно и опасно говорить на брата твоего. Скажешь, а тебя на дыбу потянут.

– А ты, значит не боишься? – скривив губы, спросил государь.

– Боюсь, государь. Очень боюсь. Трясусь вон весь в ожидании пытки. Но не было у меня выхода, кроме к тебе идти, и причём сразу, а не завтра или ещё позднее. Ттогда бы ты меня точно на дыбу вздёрнул.

– Почему? – так же кривясь, спросил царь.

– Да потому, что тогда сказал бы, что я сомневался и думал, донести или не доносить. А это крамола и замышление против государевой власти.

Царь хмыкнул и вздохнул.

– Ладно, не торопись на дыбу. Поглядим ещё. Подумаю ещё с кого начать.

– Ты, государь, прости за мои прямые слова ежели, что. Не гоже так с государем говорить, да уж больно мне страшно. Разум мутится. Упаду сейчас.

– Эй, Мотька! – крикнул царь.

Мотька появился из-за ширмы.

– Отведи князя, пусть посидит послушает, что тут будет говориться. И присмотри за ним. Хворает он. Воды дай… НУ, ты сам знаешь.

Дворецкий дьяк кивнул и распахнул передо мной ширму и дверь. Пройдя в затемнённую комнату я тут же упал на диван и лёг. Мне и правда было так страшно, что к горлу подкатывала тошнота.

– И оно мне надо? – думал я. – Зачем мне эти стрессы? И ведь это только начало! Надо рвать когти за Урал. Или свой скит построить и в нём жить… Но ведь я, млять, ещё не старец. Кто мне позволит в скиту жить? Да и стрёмно одному. Обижали старцев кто ни попадя. Били, калечили, еду отбирали… Не-е-е… Это тоже не моё. А может и вправду Персию захватить? Казакам на Дону точно делать нечего… Сорок не сорок, а тысяч десять собрать и вооружить можно. Если цель поставить. А цель «вооружить», перед собой ставить надо. А для этого нужны деньги, деньги и ещё раз деньги, как говорил кто-то умный про войну.

Но ведь тогда меня можно спокойно обвинить в злоумышлении против государственной власти. Если кто узнает про мои склады оружия и сбруи. Узна-а-ют. Обязательно узнают про то, что я закупаю оружие. Сейчас и персы с его в «санкционные» товары запишут. Надо как-то списаться с шахом, что ли, и заверить его в моей лояльности. Пригласить его представителей в Астрахань и там переговорить?

Как «там» сделал «тот» Степан Разин? Набрал столько богатств, что смог собрать огромное войско. А набрал где? В Персии. Заверив шаха в своей лояльности, а потом ограбив приморские городки. Потом ограбил Астрахань, Царицын. Его атаманы другие городки взяли. Ведь пытали его о том, где спрятал награбленное?

Если Морозов и остальные царёвы ближники на своих местах устоят, а они устоят, не верил я в возможность глобально изменить историю, и в параллельные миры не верил, то меня сейчас куда-нибудь сошлют. А эти деятели доведут народ до цугундера и народ взбунтуется всё равно. А там, или с нами, или против нас, как в «Тихом Доне» Шолохова.

Так размышлял я, трясясь и прислушиваясь к голосам за портьерой. Сначала царь опросил подъячего поместного приказа, от которого узнал, что ехали писать купчую, а написали дарственную.

Потом царь говорил с боярином Морозовым по поводу Никиты Романова, его лояльности государю и кто во всём этом участвует.

Морозов сказал, что заговор зреет давно, он про сей заговор царю докладывал, и это всё та же эпопея с лжепотомками Василия Шуйского. Морозов сказал, что «лица, что в сём заговоре участвуют, давно известны, только царь-государь не хочет принимать кардинальных мер. А он, де, специально о сём упредил крестника, то есть, – меня, так как знал, что заговорщики имеют резон сговориться с казаками». Я даже умилился словам Морозова. Он со всех сторон выглядел «белым и пушистым».

С Никитой Ивановичем Романовым государь говорил в присутствии боярина Морозова и начал с такой фразы:

– Ты, Никитка, почто отдал Измайловскую вотчину, не спросив моего дозволения?

– То моя вотчина. Она мне от пращуров перешла.

– Мы же сговаривались с тобой, что я её выкуплю, а ты продал её первому встречному персиянину.

– Ты же сам его приветил! – буркнул Романов. – Сам там разместил.

– Я его там разместил, чтобы он там городок поставил и казаков собрал для службы мне. А не для того, чтобы он её купил.

– Он пишется, как купеческий сын Тимофея, Степан Разин, а не как перс. Он мне твою грамотку показал, где ты его отцу земли отписал.

– Так, где те земли? – спросил государь. – За Воронежем. За Белгродской засечной чертой! Где и жизни нет от татар, крымчаков, и ногайцев. Если он там городки поставит и оборонит нашу окраину, так и пусть себе владеет. А ты в центре столицы земли отдал. И почему ты ему их не продал? За какую помощь? У него акромя войска казачьего нет ничего. Зачем тебе его войско? К нему сейчас три сотни казаков придёт. С четырьмя сотнями и Москву взять можно, если наскоком. Зачем тебе четыре сотни казаков?

– Почему ты отдал её, а не продал? Казна у тебя безразмерная?

– Казна не безразмерная. Не за то я отдал ему Измайловскую вотчину, что на Москву хочу идти, – пробубнил Романов, – а за то, что он обещался мне такой же кусок земли выдать, когда он шахом сделается.

– Шахом сделается? – рассмеялся царь. – Как же он сделается? У Шаха войско в пятьсот тысяч сабель.

– У него, он говорил, на Дону сорок тысяч казаков, готовые пойти на персов. И уже тем летом они хотели напасть на шаха, да ты помешал, призвав его в Москву.

– Тем летом? Они же шли служить шаху?

– Он так сказал. И написал мне дарственную на такой же кусок земли в их столице.

– Ай, да, Стёпка! Ай, да сукин сын! – произнёс царь с восхищением в голосе.

Глава 24

А я восхитился тем, как государь вывел меня из-под удара, услышав следующее…

– Верные люди, коим я приглядывать приказал за твоей вотчиной, сказали, что ты вдруг отписал Измайлово чужаку. И что делать сейчас? Мне та земля была нужна. Там ведьи соколиная охота и на зверя дикого… Думал там себе усадьбу построить, чтобы сыну осталась и потомкам. А теперь? Таких мест теперь у Москвы и не сыщешь! Все земли розданы.

Царь сокрушённо вздохнул.

– Эх ты! Думал, ты мне брат.

– Ага, бра-а-т, – передразнил царя Никита Романов. – Вот этого приблизил к сыну, а не меня. А мне, что делать прикажешь?

– У тебя более семи тысяч дворов и два вотчинных города: Скопин и Романово городище. Ты – самый богатый дворянин. Что тебе ещё надо?

Царь говорил спокойно и размеренно, а Романов горячился.

– Как чего? Мне Бог не дал наследника, так тебя просил допустить до Алёшеньке. Как за сыночком бы ухаживал. Богатства? А их в могилку не возьмёшь. Всё одно тебе отойдут. А вот Алёшеньку я твоего люблю.

– Вот ты и решил мне насолить, отдав Измайлово чужаку? – повысив голос до гневливого, спросил царь. – Мне и любому тебе Алёшеньке.

– Да! И что⁈ Имею право! – голос царского двоюродного брата возвысился.

– Больно много ты себе прав взял! Вон, в немецкое платье вырядился. Сам вырядился и слуг одел в немецкие «ливреи». Тьфу! Слово-то какое поганое! Слушаешь музыку немецкую. Может и сам немцем сделался? Веру лютеранскую принял? С послом Фридриха Готторопского Олеанарием сношаешься без меры. Хулу на меня ему несёшь. Это по братски? Ступай, Никитка. Не о чем мне с тобой разговаривать. Подвёл ты меня. Ступай! И ничего не говори боле! Рассержусь!

Я мысленно перекрестился. Значит и меня «пронесло».

– Зайди, Степан! – услышал я голос царя.

– Прав ты. Не за что хулить Никиту. Ловко он обошёл каверзу с твоей помощью. Не сознаётся.

Я, войдя, молчал, пока не спрашивали.

– Или не говорил он про помощь? Может, всё же, наговариваешь ты на него?

– Не наговариваю, – сказал я, снова холодея нутром и, видимо, бледнея.

– Ладно-ладно, – наблюдая за тем, как от моего лица отходит кровь, сказал царь. – Вижу, что не врёшь.

– Хорошо, что не вспугнул ты его, государь своим подозрением.

– Всё равно теперь остережётся бунтовать.

– А может – наоборот. Ускорятся. Надо ждать его у Степана в Измайлово. Когда он сказывал, приедет?

Этот вопрос был обращён ко мне.

– Через неделю.

– Надо человека там держать, который бы записал всё, что Никита скажет, когда приедет в Измайлово.

Это он царю.

– Есть у тебя в избе место такое?

Это он мне.

– Чулан, – дёрнул плечами я. – Холодный.

– Слуховую трубу сделайте, и как только приедет Романов, дьяка сразу в чулан. Свечу там держи зажжённой.

– Так свеч не напасёшься, – буркнул я.

– Ничто! Вона, какое поместье даром отхватил! Сам додумался дарственную сделать?

– А что? – спросил я.

– А то, что в отсутствии отца, крёстный становится опекуном детины. Тебе же ещё нет пятнадцати годов. Не можешь ты подписывать купчую. А дар, он и есть – дар. Правда, продать ты его без отца не можешь, поместье – то.

– Так, само, как-то, придумалось.

– Ох и хитёр ты, паря! Ох и востёр твой ум! Но помни, о чём сговаривались. Измайлово – казённая вотчина.

– Пусть его пользуется землями, Борис Иванович. Провернул он всё ловко. Как мы и хотели. Ещё и задаром земли в казну придут.

– Ага, хрен вам, а не земли! – подумал я, отчего-то разозлясь. – Оставлю управляющих, а сам свинчу за Урал. Да и тут, кто меня заставить сможет? И уж точно, даром я им ничего не отдам.

– Взамен бы землицы какой, государь? – попросил я.

– Так, я же дал, – удивился Михаил Фёдорович. – Там на Дону много земли.

– Так, то отцовская, – нарочито вздохнул я, сделав жалостливое лицо.

Я сейчас играл с огнём, но очень осторожно,

– Вот послужишь год-два в новиках. Стукнет тебе пятнадцать лет. Тогда поговорим. Видит Бог, не обижу. Был бы ты постарше, другое дело. Жить во дворце ты не желаешь. А что я ещё тебе могу дать, кроме того, что даю? В Измайлове живи, собирай казаков, строй крепость. Сам обещал. За язык тебя никто не тянул. Всё, что деньгами потратишь, верну сторицей, не сомневайся. Тут урона тебе не станется.

– Благодарю, государь.

– За что? – удивился царь.

– Что поверил мне. Нет мне резона тебе врать. На тебя моя надёжа. Никто мне не нужен, акромя тебя и царевича. Но, дозволь слово молвить?

Государь в удивлении вскинул левую бровь.

– Молви, коль есть, что сказать.

– Не правильно будет садить человека в чулан. Сторожиться станет Никита Иванович и в моих хоромах не станет о воровских задумках говорить. И в тереме твоём не станет. На улице говорить начнёт, во дворе. А мне дозволь упредить его о том, что ты тайных писарей прислал и приказал учинить засаду.

– Для чего? – удивился государь.

– Так он поверит мне и не станет скрывать злого умысла, а я попытаю его, прося себе выгоду. Ты, говорил, а я слышал, что он с немцами якшается. А там сплошь иезуиты. Даже лютеране все под папой ходят. Хоть и не явно. Его, чаю, иезуиты и поддерживают. В смуту они тут цвели и пахли.

– Откуда знаешь? Давно ведь это было.

– Знаю! Имеющий уши, да услышит. Имеющий глаза – увидит. И к нам на Дон заезжают разные, э-э-э, сказочники. Что разные сказки рассказывали. И проповедники тоже разные заезжают. Всякие Паисии… Кхе-кхе… Христиане беглые… Много на Дону разного люда… И в Астрахани слышал разговоры разные. Но, в основном, судачат люди о расколе, что в церкви христовой колобродит. О канонах греческих и русских, и о том, что разные они. Ты, вот, боярина Салтыкова спрашивал про Паисия не иезуит ли он? А ведь просто всё… Сказано, что «по делам узнаете их»… Они, иезуиты, несут раскол. В любую чужую веру раскол. Слышал я, что первым пунктом в уставе их ордена сказано, что они служат не Христу, а Папе Римскому. А Папа, спит и видит Русь под своим каноном. Вот и слушать надо того Паисия, куда склонять веру станет. На раскол, или нет.

– Эк куда тебя занесло! – нахмурился Морозов. – Не по Сеньке шапка сия. В том пусть митрополиты с патриархом разбираются, сколькми пальцами креститься. Они никак не могут сговориться, а тут ты вылез. Прыщ на голом месте. Тоже мне, канонник сопливый выискался.

– Зря ты, Борис Иванович, на него напал, – покрутил головой, не соглашаясь, государь. – Дело он говорит. Весьма и в этом разумен отрок. Грех не признать.

Царь развёл руками.

– Твоим глазам и ушам, а главное разуму, можно позавидовать, – продолжал Михаил Фёдорович. – Хоть в советники тебя, право дело, бери. На всё у тебя имеется своё слово. Даже странно это. И про орден «иесусовый», прости Господи, верно он всё говорит. Мутят они тут воду и мы даже знаем, кто.

– Думаю, – хотел продолжить я, – пришлёт Ватикан кого-то в чинах высоких православных, чтобы тут всё перевернуть в греческую веру. А после сего возникнет раскол церковный и смута начнётся.

Хотел продолжить, да вовремя удержал свой язык. И так наговорил уже с полкороба. А государь ждал моего продолжения. А я молчал, как «рыба об лёд». Потом спросил:

– Так и как быть с Никитой Ивановичем? Ежели не пойдёт он в мои хоромы разговаривать, что мне делать?

– Д-а-а-а…Может и такое случиться. Тогда, делать нечего. Расскажешь, о чём сговорились и дело с концом. Но писцов всё одно посадим. На всякий случай.

На том и порешили.

Неделя прошла в строительстве княжеского двора, на которое я подрядил почти всех крестьян. Только старики и дети оставались резать хозяйственную утварь. Жить я собирался в Измайлове на «широкую ногу», а потому очертил периметр усадьбы приличный. Чуть пошире, чем он был в моём времени. Но сначала насыпали по всему острову вал. Сыпать вал, вообще-то, начали ещё раньше, как ударили морозы и начал вставать лёд на пруду.

Пруд подкапывали, вода вытекала, замерзала, лёд уносили в морозильные погреба и омшаники. Так вода в пруду кончилась и начались дноуглубительные работы с одновременной насыпкой вала. Мной была установлена пятидневная рабочая неделя со сдельной оплатой труда. Пришлось сначала готовить инвентарь: деревянные, окованные железом, лопаты, кирки, мотыги, ручные носилки, тачки, лошадные волокуши.

Дно углубили на два метра от того, что было. Берега укрепили лиственичными сваями. На входе в пруд и на реке установили плотины с мельницами, но реку пока перекрывать не стали, пока не закончили «облагораживать» пруд.

Плотины ставились элементарно, и не я сие придумал. Это знали и крестьяне. С обоих берегов ставились, заполненные камнями, срубы с желобами для досок. Вот в эти желоба доски и вставлялись, когда реку надо было перекрыть. Я такой шлюз видел ещё в Приморской деревне, где жила бабушка матери. Просто и надёжно. И работал такой простой шлюз ещё в третьем тысячелетии, сдерживая воду водохранилища от которого питалась вся деревня. Может и сейчас продолжает работать?

На плотинах стали возводить мельницы. Одну по перетирки зерна, другую для кузни, что поставили на противоположном берегу пруда. К началу ледохода пруд и плотины были готовы и мы пустили в пруд воду, перекрыв плотину на реке чуть выше острова.

После того, как вода сошла, перекрыли шлюз ниже устрова, со дна реки собрали гумус и оно высохло, его тоже стали углублять, расширять и укреплять. Кстати, пока наполнялся пруд, с перекрытым нижним шлюзом, казаки зачистили русло реки до впадения её в Яузу, углубили его, укрепили берега плетнём, и, когда по нему пошла вода, оно стало судоходным. По крайней мере, свои струги казаки по этой неширокой речушке легко подвели к острову.

С началом посевной на новых, освобождённых от леса, супесевых почвах, возвращённые с Дона крестьяне, не пришедшиеся там «ко двору», засеяли гречиху и брюкву. Дополнительно на правом берегу они поставили себе сорок полуземлянок. В Измайлово у меня теперь – да и вообще – было пятьдесят восемь дворов. Что по этим временам считалось не малым «имуществом». От слова «иметь» и «естество».

Старые жители Измайлово не особо привечали пришлых и обозвали их казаками. Так село и стало называться Измайлово-казачье. И община Казачьего жила по казацким правилам, выборным головой и распределением труда и обязанностей.

Летом крестьяне занимались выжиганием корней на очищенных от леса участках, несколько раз пахали поля, предназначенные для посева озимой ржи, вывозили на них навоз и запахивали его, пололи лён и брюкву, косили, занимались поливкой и прополкой огородов, жали озимые и молотили их на семена, сеяли озимую рожь, готовили для обмолота гумна.

Лето закончилось посевной озимых и обмолотом ячменя, ржи, гречихи. Как убирают гречиху я видел на Кубани. Родичи тырили гречиху, сохнущую и дозревающую в валках и клали верхушками в мешок и молотили вручную. Так и я показал крестьянам, как надо молотить гречиху. Как молотить рожь, и ячмень они сами знали.

У брюквы обрезали черешки и заложили в ямы слоями, пересыпав слои песком и засыпав землёй. Так брюкву хранили по всей России и выдумывать ничего было не надо. Мельницы собрали без меня. Тут пригодилась помощь Морозова, давшего на время своих мастеров. На посаде нашлись и мельники, и кузнецы, согласившиеся идти в наём за долю с труда выраженную в деньге. Работой я их загрузить обещался и обещание выполнил.

Из Персии, кроме шёлка, наши караваны активно везли железо. Я вообще хотел забрать поставки этих товаров в «семью» и всячески склонял к этому отца и Фрола, который к концу года, оканчивающегося, к слову, в сентябре, уже стал вполне уверенным в торговле. Он не только принимал товар, который завозил Тимофей из Персии, но и скупал его в Гиляндском дворе в Астрахани, где обитали персидские купцы.

Тимофей и этим летом так потрепал на Волге персидских купцов, что они уже в августе с радостью отдавали свой товар в Астрахани.

Калмыков казаки потрепали основательно, а многих пленили и продали в Персию, чем изрядно пополнили свои кошели. Многие из них вернулись на Дон, а часть, что захотела осесть на землю, пришла по моему призыву в Измайлово. Врал я Морозову и царю, про казачью вольницу. Не было ни одного казака, кто не хотел бы присесть на свою землю. Своей земли я им не обещал, но сдавал землю в аренду, под определённые условия: арендную плату и гарантии службы. За это я разрешал им жениться, что было запрещено безземельным в «казачьей вольнице».

С посадских слобод ко мне в холопы записалось семьдесят человек. Это я после пересчёта собранного урожая, смог себе столько забрать людей из чёрных слобод. Просилось больше. Любой посад, в том числе и Московский, делилсяна белые и чёрные слободы. Различие состояло в том, что население белых слобод являлось феодальнозависимым, платило оброк и повинности своим феодалам (в основном патриарху, крупным монастырям, знатным боярам), но при этом не несло тягло – отсюда и название «белые», то есть свободные от государственных податей.

С течением времени белые слободы разрослись и зачастую насчитывали больше жителей, чем сами посады. Ремесленники и торговцы, измученные государственной податью, переселялись в белые слободы, что еще более увеличивало тяжесть тягло, которое ложилось на все меньшее количество плательщиков.