Текст книги "Помещик 3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Я решил ситуацию, раз такое дело вскрылось, использовать для своей пользы на всю катушку. Никаких угрызений совести перед Анной я не испытывал. Это совершенно не та страница жизни в которую она должна быть посвящена полностью.

Тем более, что попытка повесить Сашеньку той троицы получилась, просто случилось мое попадание в его бренное тело.

– Дмитрий, вернувшись в Россию в конце лета, не собирался вновь появляться в моей жизни, – продолжила свой рассказ Евдокия Семеновна. – Но он случайно встретил тебя, Александр, в Москве и проследил за тобой. Дальше надеюсь вам всё понятно.

Глава 16

– Вы хотите сказать, что ваш друг детства проследил за мной и был тайным свидетелем одной из моих бесед с господином Судаковым? – Я, наверное, в глазах Евдокии Семеновны со своими уточнениями выглядел немного глуповато, но раз пошла такая пьянка, надо расставлять все точки над «и», чтобы был хотя бы минимальный шанс разобраться во всем этом.

– Не только. Он, естественно, еще и проследил, где твое лежбище, и был удивлен, когда увидел тебя с Анной. Дмитрий, вернувшись в Россию, пред моими очами до поры до времени появляться не собирался, но обо мне все узнал и с тобой, Аня, успел в Польше познакомиться. Труда выяснить все о ваших отношениях ему, как вы понимаете, не составило. в общих чертах, конечно, без некоторых подробностей. И после этого эта пропавшая душа решила, что ему пора предстать пред моими очами. Так что теперь вы, Александр, надеюсь, понимаете, почему я так уверенно взялась за решение проблемы долгов ваших братьев.

Я еще ни разу не видел, чтобы Анна так внимательно кого-либо слушала. Глядя на неё, можно было сказать только одно: вся обратилась в слух.

Но Анна не только внимательно слушала, но и, наверное, тут же все анализировала и быстро делала выводы.

– Тогда, матушка, зная всё, что произошло с Сашей и другими, – она очень забавно пошевелила пальчиками, что, вероятно, означало изображение «других», – можно предположить, что всё случившееся не было случайностями, а скорее всего – хорошо поставленным спектаклем. Например, генерал Чернов знал о родстве Саши и Василия.

– У меня тоже сразу же возникла такая же мысль, кроме, конечно, подвига твоего супруга с медведем и разоблачения негодяя-управляющего. И скорее всего ваше знакомство тоже не может быть заранее спланированным, а уж то, во что это вылилось тем более. Как же вы правильно поступили, дети мои, что я знала почти всё о вас. Возникновение таких ваших отношений мне лично даже во сне не могло привидится.

– Всё это конспирология, и думаю, что у нас, дамы, нет возможности во всем этом разобраться. Главное, на мой взгляд, в следующем: мы невольно попали в какие-то большие игрища, и почти всё происходящее с нами – не случайность. История моего брата тоже имеет ко всему этому непосредственное отношение. Уклониться от участия во всем этом шансов у нас нет, поэтому задача – уцелеть: сохранить жизнь, честь и всё остальное по максимуму.

– Матушка, а вам дополнительная охрана не потребуется? – озадаченно спросила Анна.

Евдокия Семеновна грустно улыбнулась.

– Нет, Анечка. Не беспокойся об этом. Меня, во-первых, есть кому защитить, а во-вторых, дни мои сочтены. Я молила Господа, чтобы вы поскорее обвенчались, чтобы мой уход не помешал вам.

Состоявшийся наш такой неожиданный разговор забрал лично у меня кучу душевных и физических сил. Анна уже успела прочитать все молитвы, положенные ей как женщине, второй раз вышедшей замуж, а я все никак не мог закончить свои вечерние дела.

При любом раскладе надо, например, проверить, как несет службу охрана поместья. Иначе можно получить неожиданный «свадебный» подарок. Милош накануне венчания докладывал, что его гайдуки заметили каких-то людей, пытавшихся скрытно наблюдать за нами.

Когда я пришел, Анна, естественно, не спала. Лимит на слезы и всякие другие глупости у неё закончился, и меня ждала моя любимая женщина в своем обычном состоянии: жадная до страстных ласк и в то же время рассудительная, не теряющая от них голову и разум. Эти её качества были для меня полнейшей загадкой.

Накануне венчания Анна сразила наповал господ сербских офицеров. Она несколько раз была со мной на стрелковых и фехтовальных тренировках и попросила сербов обучить и её приличной стрельбе и владению холодным оружием.

Неожиданно для всех у неё это дело пошло. А стрельбой из кольта она овладела просто на раз-два.

И вот после последней стрельбы Анна, обворожительно улыбаясь, протягивает Милошу револьвер и говорит:

– Милош, а вы не могли бы мне сделать дорогой подарок на венчание?

Сербы оказались мужчинами сообразительными и очень «галантными». Они переглянулись, Другатин хитро хмыкнул и толкнул своего товарища в плечо.

– Конечно, – улыбаясь во весь рот, ответил Милош. – Мы посовещались и решили вам с Александром Георгиевичем подарить по револьверу.

Вот так мы с Анной обзавелись личным огнестрельным оружием. Помимо револьверов, они также подарили нам и две кобуры. Самым ценным в них было то, что их можно было использовать для скрытого ношения. По крайней мере, мне. Анне это все-таки намного сложнее, хотя, например, где-нибудь в дороге или на прогулке на лошади – да и вообще в любой ситуации, когда сверху надето что-то свободное и застегивающееся спереди.

Пистолет Анны лежит рядом с изголовьем на столике. Она с ним не расстается ни на секунду. Даже во время венчания он был у неё в изящной сумочке, висящей через плечо.

Перед тем как сесть за стол, Анна переложила его в другую сумочку, менее изящную и попроще, но всё равно надела её через плечо.

Евдокия Семеновна была в курсе секрета сумочки, а все остальные, наверное, сочли это естественным. По крайней мере, никто не выказал своего изумления.

Я мудрствовать не стал и после небольшой тренировки просто всегда стал носить кобуру под одеждой.

Так как я почти всегда одеваюсь сам, по крайней мере, после «попадания», и не щеголяю, например, в одной сорочке, то никаких подозрений ни у кого не возникло.

На ночь я кладу пистолет под подушку.

После первой ночи я решил, что это детский сад и шизофрения, но через несколько часов Милош доложил о странных людях, замеченных его гайдуками.

Раздевшись, я тоже положил револьвер на столик возле своего изголовья. Анна, облокотившись на локоть, наблюдала за мной. Увидев, как я ношу кобуру, она улыбнулась.

– Я всё думала, как ты носишь пистолет, неужели он у тебя в столе в кабинете?

– Ты знаешь, я сначала подумал, что это уже сумасшествие – за каждым кустом видеть что-то нехорошее. Но после доклада Милоша понял, что береженого Бог бережет.

– Сашенька, я представляю, каково тебе было все это держать в себе. И прошу тебя, никогда больше так не делай. Мы с тобой – одно целое.

Я молча кивнул. То, что мне приходилось скрывать от Анны происшедшее в Париже, очень угнетало. И внезапное раскрытие этой тайны меня обрадовало. Тем более что выяснились такие «пикантнейшие» подробности.

Я в итоге вообще оказался в шоколаде: жертва каких-то заговорщиков, а не слюнтяй-мажор, решивший с какого-то перепугу полезть в петлю.

– Какой же у нас с тобой интересный медовый месяц получается, – Анна улыбнулась как-то горько и в то же время насмешливо.

– Когда всё это разрешится, а я не сомневаюсь, что так и будет, мы с тобой поедем куда-нибудь, где можно будет беззаботно провести какое-то время, – мечтательно сказал я.

– Хотелось бы, – кивнула Анна, соглашаясь со мной. – Но в Европу я не хочу.

– Давай мы с тобой этот вопрос будем решать, когда он станет актуальным. Мне, честно говоря, не хочется сейчас заниматься такими мечтаниями.

– Как скажете, мой повелитель, – Анна попыталась в постели изобразить поклон.

Но у неё ничего не получилось, и она тут же сменила маску покорной жены на маску повелительницы.

– Хватит, сударь, болтать. Быстро приступайте к исполнению своей главной обязанности. Сашенька, родной мой, сделай мне ребеночка.

Переход от повелительного требования к просьбе был столь неожиданным, что я даже немного растерялся, но быстро исправился.

Я как продвинутый мужчина XXI века был хорошо осведомлен о всяких способах физиологического предохранения от беременности, и мне не составило труда вычислить, что самое время для выполнения просьбы-требования супруги сделать ребеночка настанет после нашего венчания.

Совпало абсолютно всё: её физиологическая готовность, мое воздержание, связанное со строгим постом перед венчанием, и наш настрой.

После возвращения с Калуги я не взял в рот ни капли спиртного, и мы вели тихий размеренный образ жизни. Поэтому я был уверен, что первая ночь после венчания будет плодотворной.

Возвращаться к сказанному накануне совершенно не хотелось, да и зачем. Все вроде бы пока сказано. А по мере поступления новой информации видно будет.

Евдокия Семеновна сразу же после завтрака собралась уезжать.

– Анна, – официально и торжественно начала она, когда мы остались одни, прощаясь. – Дмитрий просил меня передать тебе медальон. Может статься, что у меня не будет возможности вас представить друг другу. Надеюсь, вы сможете узнать его.

Медальон был достаточно большой и двусторонний. С одной стороны был портрет двух совсем юных молодых людей: красивой девушки, очень похожей на Анну, и безусого гвардейского корнета. Без лишних слов было понятно, кто это изображен.

С другой стороны медальона – портрет мужчины неопределенного возраста с потухшим усталым взором, на голове – остатки коротко стриженных седых волос. Тонкие губы сильно сжаты. На левой щеке – тонкий шрам, он небольшой и не уродует худощавое лицо, которое производит очень гармоничное впечатление.

Нам надо быть одновременно во многих местах, но больше всего в Сосновке. Мне необходимо интенсивно готовиться к поездке на Кавказ.

Поэтому мы решаем, что первые дни своего так называемого «медового» месяца мы проведем в нашем имении – в Сосновке.

Кроме занятий с сербами, никаких дел у меня в имении нет. Все идет своим чередом, и ни во что пока вмешиваться нет необходимости. А вот в Торопово есть чем заняться. Это всё, конечно, не срочно, но раз мы остались на несколько дней, то почему бы и нет. И в первое же свободное от моих тренировок время мы едем туда.

Первым делом я еще раз осматриваю большой господский дом. Дворня содержит его в отличном состоянии. Всё после рождественской трапезы убрано, везде чистота и порядок.

– Ты не хотела бы переехать в Торопово? – спросил я Анну для очистки совести.

– Нет. Мне нравится Сосновка. Здесь, – мы ведем разговор, находясь в тороповском доме, – конечно, хорошо, дом в великолепном состоянии. Но тут я в гостях.

Анна очень точно подметила, я тоже не ощущал себя в Торопово как дома, действительно как в гостях.

– Ты наметил отдать его Василию, когда он вернется? – я об этом сказал как-то вскользь, но Анна запомнила.

– Да, – подтвердил я.

– Вот когда он вернется, тогда и будем решать. Ты не против такого предложения?

– Нет, я не против, даже более того. Я хочу написать жене старшего брата и пригласить её жить у нас. Она мне по большому счету безразлична, а вот её дочери, мои племянницы – нет. Они мои единственные родственницы, и я хочу, чтобы мы были вместе. Есть еще дядя Алексей Васильевич. но я уверен, что больше мы никогда не увидимся.

Сказав это, я посмотрел на Анну – как она отнесется к возможному появлению здесь еще одной молодой женщины.

Жену брата я совершенно не помню. Но по отзывам других, она очень интересная особа.

– Ты знаешь, я тебя ни к кому не ревную. Мне почему-то кажется, что у меня никогда не будет повода для этого.

Главной целью моей поездки в Торопово является не еще один осмотр дома, а беседа с Антоном, старостой села и фактически управляющим имения после его продажи мне.

У меня нет к нему никаких претензий. Неожиданно свалившаяся роль управляющего явно его устраивает, и он старается нам понравиться.

Я хочу поставить паровую машину в Торопово в первую очередь для того, чтобы круглый год работали мельница и винокурня.

Они очень удобно расположены относительно самой усадьбы и хозяйственного двора поместья. Какие реально будут возможности паровой машины в имении, я не знаю. Но первое общение с инженерами Александровского завода уже скорректировало мои планы.

Первые две машины, которые уже устанавливаются на шахте и в Воротынске, мощностью в двадцать четыре лошадиных силы.

Я хочу, чтобы на шахте машина обеспечила работу подъемных механизмов и откачку воды. Воды пока еще практически нет, но сейчас зима, уровень грунтовых вод в это время года как правило очень существенно снижается, а вот что будет весной – неизвестно.

Пока мы фактически ковыряемся на поверхности. Глубина выработки, с которой берется уголь, небольшая. Нам просто повезло, что мы сразу же наткнулись на очень богатый пласт качественного угля.

Хотя это никакое не везение, а реальное мастерство горного инженера Соловьева. Огромный опыт полевых работ – это тебе не хухры-мухры.

Еще я надеюсь, что тепло, которое паровая машина вырабатывает, но которое бесполезно уходит в атмосферу, удастся каким-то образом использовать для сушки угля.

Что из этого получится в реальности, я не знаю. Мой опыт из XXI века здесь особо не помогает. Я видел огромные, достаточно производительные агрегаты, которые в основном вырабатывали электричество.

А здесь – маломощные агрегаты, с низкими показателями КПД и надежности. Да еще и работать должны напрямую. Но надо пробовать, двигать вперед прогресс.

Паровая машина в Воротынске должна будет в первую очередь крутить станки и быть приводом будущего кормоцеха. Для начала – корморезка и крупорушка. И только для своих нужд.

Что будет дальше – посмотрим. Главный вопрос во всем этом – финансовый. Первые две паровые машины обойдутся мне в пять тысяч рублей серебром каждая. Установка, монтаж и все прочее – тысяча плюс. Каким он будет, не знает никто, но точно будет. И каждая допущенная ошибка делает его все больше и больше.

В Воротынске её уже допустили, начав с откровенно слабого фундамента. Хорошо, что вовремя спохватились. Фундамент в итоге не переделывали, а, мягко выражаясь, доделали. Это увеличило время работ и, естественно, стоимость. Но не пришлось ничего ломать и делать заново.

Что использовал вместо цемента Серафим Михайлович, я так и не понял. Песок, глина, известь – это понятно. А что еще…

Он, наверное, просто какой-то гений, результат которого нельзя воспроизвести. Нет ни одного одинакового замеса. И какие-то совершенно различные добавки: то действительно яичный желток, то какие-то измельченные камни.

Одним словом, он просто чувствует то, что готовит, и каждый раз это отличается от предыдущего.

А в Воротынске все гораздо проще. Константин Владимирович был знаком с русским строителем Егором Герасимовичем Челиевым, изобретателем русского цемента, который он называл еще «мертелем». У меня в прошлой жизни была электронная версия его «Полного наставления, как приготовлять дешевый и лучший мертель или цемент…», изданного в Москве в 1825 году.

А у Константина Владимировича был реальный экземпляр этого «Полного наставления…» на двадцати восьми страницах.

Он расписал, что и как делать в Воротынске, но исполнители оказались не очень технически грамотными и немного напортачили. Хорошо, хоть все оказалось поправимо.

Антон быстро понял мою идею, и мне показалось, что он даже сообразил, что такое паровая машина. Но чтобы не заниматься гаданием на кофейной гуще, я решил послать его на шахту, где он посмотрит на реальную паровую машину.

Её монтируют ударными темпами, и недели через две возможен даже пробный пуск. Правда, реально она заработает на полную катушку в лучшем случае месяца через три.

Но такой её быстрый монтаж и первый пробный пуск, от которого не будет никакой практической пользы, нужен только для одного.

Это наша опытно-испытательная площадка. В России реально еще ни у кого нет таких навыков работы, какие нужны мне. Да, возможно, и в мире тоже. Скорее всего, в Англии и США кто-нибудь и пытается это делать, но это в любом случае единичные попытки.

Так что на шахте и в Воротынске мы будем еще готовить необходимые нам технические кадры.

Глава 17

Из первой неудачи с фундаментом Силантий сделал правильный вывод и срочно выписал из Москвы необходимых технических специалистов. Они начали приезжать уже через неделю, и с ними дело пошло быстрее и, самое главное, правильно.

Они немного изменили порядок работы в Воротынске и первым делом наладили производство цементной смеси по технологии Челиева, которая, по их мнению, ни в чём не уступает английской Джозефа Аспдина, но позволяет избежать юридических коллизий.

К моему огромному удивлению, уже сейчас, в XIX веке, англосаксы пытаются распространять свою юрисдикцию на другие страны, и это очень ярко проявляется в патентном деле. А наши, мягко говоря, недостаточно умные люди в том же ведомстве господина Нессельроде, с подачи своего шефа, их поддерживают. Я, грешным делом, предполагаю, что это делается не бескорыстно.

Но у нас теперь к этому делу не подкопаешься. По технологиям Челиева почти вся Москва восстанавливалась, и поэтому мы смело будем посылать всех предъявителей претензий следовать ближайшим лесом.

Требуемые нам объёмы пока невелики, и поэтому производство челиевского цемента, или мертеля, в Воротынске наладили очень быстро, но пока полукустарно. Но нам этого вполне достаточно на первое время.

Параллельно, поневоле, пришлось начать своё производство кирпичей. Пока тоже полнейшая кустарщина. Но вполне годного для устройства фундаментов.

Осенью, вполне возможно, будем производить и кирпичи, имеющие приличный внешний вид и отвечающие нынешним стандартам качества. А пока будем использовать его пополам с продукцией калужских кирпичных заводов, которой будем выполнять внешнюю чистовую отделку строящихся параллельно зданий: котельной, мастерских, конторских и прочих.

Чтобы не прерывать мои тренировки, нас по очереди везде сопровождают господа сербские офицеры. Конечно, объём и интенсивность занятий страдают, но это лучше, чем ничего.

В первых числах февраля мы произвели пробный пуск паровой машины на шахте и начали монтаж другой в Воротынске. Я окончательно определяюсь с объёмом нашего заказа на Александровском заводе.

До начала лета они поставят. В течение весны они нам должны поставить ещё четыре паровых машины: две двадцати четырёх сильные – на шахту и в Сосновку, и две пятидесяти сильные: в Торопово и на будущую сельскохозяйственную станцию «Общества», которая будет установлена на одной из наших пустошей. Эта машина поступит последней, и пока конкретных планов по её размещению нет.

Затраты на все ведущиеся работы огромные, всё, что мы получаем от торговли и наших калужских заведений, просто тут же улетает. Шахта уже понемногу начала приносить скромную прибыль, чему я был очень удивлён.

Я считал, что великолепным результатом будет, если шахта выйдет на безубыточный режим работы, но то, что она начнёт приносить прибыль, было приятной неожиданностью для всех.

Угольный пласт, который мы начали разрабатывать, оказался очень мощным, и его уголь был необычайно качественным для бурого угля.

Хотя, возможно, я ошибался в оценке его качества. Всё-таки угли, которые я видел в девяностых и начале нулевых двадцать первого века, скорее всего, значительно проигрывали тем, которые добывались на заре истории нашего угольного бассейна.

Но сейчас мы добываем уголёк изумительного качества – для бурого угля, конечно. Тому же каменному донецкому, который уже понемногу начал добываться, или завозному английскому мы проигрываем. Они нас делают по качеству, как говорится, в одну калитку. Но этот уголь стоит намного дороже нашего, и этот фактор – решающий.

Нашим углем топить экономически выгоднее, чем дровами любого самого лучшего качества. Доводить до ума, а главное в этом – сушка, его для потребителя проще. Он занимает меньше места и, неожиданно оказалось, что золы от него меньше.

Серафим Михайлович действительно гений печного дела, но, к сожалению, свои секреты он никому не сможет передать. Для этого надо чувствовать, как он сам говорит, душу камня и куска глины. Таких «чувствователей» на горизонте пока, к сожалению, не видно.

Именно благодаря его печам нам удаётся выдавать уголь десятипроцентной влажности, а когда установим вторую паровую машину, то влажность удастся снизить процентов до пяти, а возможно, и до трёх. Вот тогда наш уголь ни в чём не будет уступать английскому.

Первого февраля мы вернулись в Сосновку после «турне» по всем нашим калужским местам. Предыдущая ночь, проведённая в Калуге, выдалась беспокойной. Анна точно беременна, и у неё токсикоз. Запах практически любой пищи вызывает рвоту и почти постоянную тошноту, которая проходит только где-то после полуночи и часто возобновляется с рассветом.

Но прошлая ночь оказалась беспокойной ещё и по другой причине: кто-то пытался проникнуть в наш флигель. Драгутин, который был с нами, злоумышленника вовремя обнаружил, но задержать не смог.

Злоумышленник тоже оказался не промах. Каким-то образом, в свою очередь, обнаружил присутствие нашего серба и скрылся. Осталось такое впечатление, что он его просто почувствовал.

Мы вернулись в Сосновку в скверном состоянии духа и каком-то похоронном настроении. Я был уверен, что эти неизвестные нам люди попытаются проникнуть к нам ещё не один раз.

Следов взлома во флигеле мы нигде не обнаружили, ушёл злоумышленник как нормальный человек через дверь, которую, вероятно, заранее открыл.

Не понятно, был ли он один или с сообщником. А самое главное – как проник в наш флигель.

Накануне мы поменяли замок на входной двери, который неожиданно сломался рано утром. Вернее, даже сказать, что его неисправность была обнаружена в это время.

Мастер, менявший замок, закончил работу уже вечером и четыре ключа от него отдал мне в руки. Так что попадание ключа в руки злоумышленников и снятие слепка с него исключены.

Предательство кого-то из наших людей? Возможно. Но как он проник в дом? Никаких следов, кроме откровенного поспешного бегства через дверь.

Она была закрыта изнутри, и Драгутин, естественно, исключил вариант отхода через неё – вышибить с ходу нереально, открыть – нужен ключ. Но оказалось, что замок можно изнутри открыть без ключа.

Это сразу же вызвало самые весомые подозрения, что сообщник злоумышленников – мастер, менявший нам замок.

Но эти подозрения будет проверять господин Дитрих. Он прибыл на место происшествия буквально минут через пятнадцать. Мы ещё даже толком не решили, что делать, когда к нам чуть ли не в буквальном смысле вломились жандармы.

Я не мог даже предположить, что господин жандарм может быть в таком гневе.

Он прибыл с целой свитой. Но сначала он сам лично и ещё какой-то невзрачный человечек всё тщательно осмотрели. Невзрачный человечек даже на вкус попробовал язычок нашего замка.

Закончив, он что-то сказал Дитриху и вышел. Тут же зашли два офицера: жандарм и полицейский.

Не выбирая выражений и абсолютно не заботясь об ушах моей супруги, которая не могла не слышать его, господин подполковник высказал всё, что он думает по этому поводу зашедшим офицерам.

Оказывается, мы с женой – особо охраняемые особы, и случившееся – полное фиаско. Эти офицеры лично и все их подчинённые показали полнейшую, говоря языком двадцать первого века, профессиональную непригодность.

Они, раз, прозевали, как неизвестные проникли к нам. И, два, не сумели никого задержать. Было ещё три, и четыре, и, по-моему, даже пять.

Но я был в таком изумлении, что запомнил только раз-два. Анна, кстати, тоже. Три, четыре, пять не запомнились, как и интересные выражения и обороты речи господина жандарма.

А вот резюме я хорошо запомнил. Оба офицера поедут в Петербург в качестве арестантов, и их участи он не завидует.

Высказав всё это, подполковник Дитрих галантно извинился перед нами (Анна к этому моменту вышла из спальни). И фраза, что он гарантирует, что это не повторится, из его уст не прозвучала. Уходя, господин жандарм спросил, когда мы покинем флигель, и попросил разрешения всё здесь досмотреть и допросить абсолютно всех.

Из чего я сделал вывод, что повтор не исключён.

На Драгутина было страшно смотреть, мне показалось, что он в буквальном смысле почернел. Сотник не кричал и не ругался на своих людей, но вместе с Дитрихом допросил их тут же.

Анна весь день чувствовала себя хуже обычного, и уехать в Сосновку мы смогли только после обеда.

Заниматься чем-либо не хотелось совершенно, да и самочувствие Анны явно не располагало к этому. Она молчала, но я и без слов видел и понимал, что мне не надо её оставлять одну.

Сербы открыто выставили усиленные посты, попросили разрешения осмотреть нашу спальню и бесцеремонно покопались везде, даже там, где лежали интимные предметы женского туалета.

Анна отнеслась к этому совершенно спокойно и равнодушно, никак не отреагировав на их действия.

Мне не спалось. Часы пробили полночь. Затем половину первого, ещё через полчаса – час ночи. Анна лежала на спине рядом со мной, а не как обычно – на груди у меня, и, похоже, спала.

Тишина за окном стояла какая-то необыкновенная, хотя, скорее всего, это было моё такое восприятие.

Вот часы пробили половину второго, и тут же раздался какой-то еле слышный протяжный свист. Мне показалось, что где-то за окном, но уверенности в этом не было.

Анна глубоко и сонно вдохнула и перевернулась на живот.

Через какое-то время мне показалось, что дверь в спальню начала медленно открываться. На лампу, стоящую у изголовья постели с моей стороны, был накинут плотный колпак, и я, приподнявшись и оперевшись на локоть одной руки, второй потянулся к нему, чтобы снять.

Света луны и звёзд, проникающего через неплотно закрытые не очень плотные шторы, было достаточно, чтобы разглядеть, например, силуэты людей и очертания предметов.

И в тот момент, когда я почти дотронулся до колпака, от двери раздался тихий голос, и я увидел силуэт человека, шагнувшего в спальню через распахнувшуюся в этот миг дверь.

Но голос принадлежал не ему, он явно раздался сзади.

– Саша, будь умным мальчиком. Тихо и аккуратно встаёшь, чтобы не потревожить свою даму. Она у тебя вся брюхатая, и её не стоит лишний раз волновать.

Я в растерянности не знал, что делать. Заряженный револьвер лежал под подушкой, и можно, в принципе, вполне попробовать выхватить его. Но у того, что уже вошёл в спальню, я почти явственно видел в руках пистолет, и он гарантированно выстрелит.

У второго, того, кто говорил, гарантированно в руках тоже оружие. И одна из двух пуль, выпущенных в меня, наверняка попадёт в Анну.

«Саша, нельзя быть таким тугодумом. Не вынуждай нас стрелять прямо здесь. Ты же не желаешь своей Анечке плохого, а может статься, что в её прекрасном теле появится ненужная дырка».

Я понял, что самое разумное – выполнять требование неизвестных, и начал вставать с постели. И в этот же момент краем глаза увидел, как рука Анны скользнула под подушку.

В тот момент, когда я сел в постели, чтобы начать вставать, за моей спиной прогрохотали револьверные выстрелы. Я был уверен, что Анна это сделает и именно в этот момент, когда сяду в постели и открою ей сектор стрельбы.

Но всё равно это было так неожиданно, а самое главное – так громко, что я почти оглох.

Уроки господ казаков не прошли даром. Оглушённый револьверными выстрелами, я, тем не менее, действовать начал правильно.

Тот, кто говорил, стоя в темноте, похоже, получил пулю в нужное место, потому что тут же раздался грохот падающего тела, а уже вошедший в спальню начал медленно оседать, издавая какой-то хрип. Пистолет, который был у него в руках, с грохотом упал на пол.

Я сдёрнул колпак с лампы, на ходу выхватил револьвер и бросился вперёд. На бегу я увидел лежащего на полу смертельно раненого человека. Одна револьверная пуля попала ему в грудь, а другая – в шею, и из их ран фонтаном била алая кровь. Он должен умереть в течение нескольких секунд, так как пуля пробила ему сонную артерию.

Второй был убит наповал, и его, упавшее навзничь, тело лежало на пороге.

В тот момент, когда я хотел переступить через него, из темноты коридора раздался выстрел, и пуля попала в дверной косяк, выбив щепку, которая вонзилась мне в левую кисть.

Я пригнулся и разрядил револьвер в темноту. Тут же раздался вопль и следом – звук упавшего тела.

На несколько мгновений наступила тишина, а потом где-то впереди, в глубине дома, раздался шум, похожий на звуки бегущего человека. Затем – грохот и крики.

– Саша, возьми мой револьвер. У меня ещё два выстрела остались, – голос Анны дрожал от напряжения, но говорила она, тем не менее, тихо.

Я быстро обернулся и поймал брошенный ею револьвер.

– Анечка, как ты сумела так сделать? – случившееся не укладывалось у меня в голове.

Проявить такое хладнокровие и навскидку, отбросив подушку, точно отстреляться. Это нечто!

– Не знаю, – Анна ответила, сдерживая слёзы. – Я внезапно поняла, что они тебя сейчас убьют, и это единственный шанс.

Впереди раздался шум, затем дрожащий голос Тихона:

– Барин, вы живы?

Я внутренне улыбнулся. В экстремальной ситуации Тихон забыл мой приказ об имени-отчестве и обратился привычно: барин.

– Живы мы, Тихон, живы. Даже волоска с нас не упало. Ты один?

– Я здесь, Александр Георгиевич, – раздался голос Милоша. – Мы трёх злодеев повязали, а у вас как?

– У нас всё в порядке, – я усмехнулся и продолжил. – Нам, правда, пришлось пристрелить троих.

– Мы их поздно обнаружили, опасно было уже брать. Решили делать это, когда они начнут вас выводить. Одного мы успели допросить, и он сказал, что женщину трогать не будут, а вас надо живьём взять, вывезти, допросить и потом убить.

«Не судьба, значит», – подумал я, а вслух сказал: – Давайте свет и пошлите за господином Дитрихом.

Уходя из спальни, Анна заглянула в лицо того, кто лежал на пороге.

– Это, Саша, господин Каневский собственной персоной. Ты можешь, конечно, мне не верить, но я узнала его голос. Не думала, что я его запомнила. А тут, надо же, вспомнила. Слышала всего один раз, да и то несколько слов. Просто знала со слов Сони про его издевательское в её адрес – «Софочка».

Дитрих приехал к утру. Сначала рекорд скорости поставил Драгутин, который с двумя своими гайдуками поскакал в Калугу, а потом и подполковник.

Анна ушла спать в одну из пустующих спален, а я остался ждать господина жандарма в столовой.

Подала Пелагея, спросила, что подать: вина, водки, наливки или коньяку.

Я взглядом спросил у Милоша, чего он желает.

– Коньяк предпочтительней, Александр Георгиевич. И бекон, пожалуйста.

А я добавил:

– И лимоны, тонко нарезанные.