Текст книги "Помещик 3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Употребив и насладившись беконом и лимоном, я почувствовал, как напряжение уходит, и попросил:

– А теперь расскажи, как было дело.

– Мы их заметили, когда четверо уже проникли в дом. Если бы было двое, скорее всего, сделали бы всё чисто. А тут просто им не хватило времени полностью поставить стекло в столовой. Одного, правда, мои ребята уже взяли, успели допросить и готовились брать ещё парочку. А этих четверых, что в доме уже были, брать было опасно, вот и решили подождать, когда начнут выходить. Мы бы их чисто взяли, можете не сомневаться, кто же мог предположить, что Анна Андреевна такая… – Милош замешкался, не зная, какое слово употребить.

– Шустрая, – подсказал я ему.

– Да, вот это как раз про неё. И как хорошо, что вы девочку в Москву к бабушке отправили.

Инициатива отправить Ксюшу к бабушке принадлежала Анне. Неделю назад обстановка как-то непонятно стала нагнетаться, вот как-то совершенно необъяснимо. Анна чувствовала себя ужасно. Внезапно начавшийся токсикоз забирал у неё все силы, и она попросила дочку поехать в гости к бабушке.

Ксюша всё-таки удивительный ребёнок. Не по годам рассудительная, она сразу же согласилась и укатила в Москву, и уже успела прислать весточку, что у неё и бабушки всё хорошо, а дядя Дима очень хороший и добрый.

– А свист?

– Это они друг другу сигналы подавали. По этому свисту мы самого первого и вычислили.

Жандармы своё дело сделали быстро, и через час за окнами заскрипели полозья саней, увозящих тела убитых, а подполковник Дитрих прошёл к нам в столовую.

Глава 18

Анна проснулась и вышла в столовую следом за подполковником Дитрихом. Она, направляясь к нам, уже успела отдать распоряжения кухаркам, и они молча и быстро начали сервировать стол.

Анна мило улыбнулась, пожелала всем доброго утра и немного удивленно сказала:

– Вы знаете, господа, а у меня прошел токсикоз. Недаром говорят: нет худа без добра.

Господин жандарм удивленно покрутил головой и немного растерянно произнес:

– Такой ценой? Хотя вам, Анна Андреевна, виднее.

– А какая такая цена, Карл Оскарович? На мой взгляд, это всего лишь несколько сотен рублей, которые придется потратить на ремонт спальни. И все. Вы же, надеюсь, не считаете большой потерей смерть этого негодяя Каневского и его сообщников?

– Да нет, конечно. Государь, я уверен, просто примет это к сведению, учитывая все обстоятельства дела, а кое-кто даже будет откровенно рад.

– А есть те, кого его смерть очень расстроит? – спросил я.

– Откровенно говоря, не думаю. Интрига, вы уж извините, что не могу посвятить вас во все детали, в которой он был одним из важных участников, его стараниями приняла совершенно ненужный жестокий и кровавый оборот. И все, полагаю, с облегчением вздохнут, списав при этом многие издержки на этого почившего, благодаря вашим метким выстрелам, Анна Андреевна, господина, – Дитрих встал и сделал церемониальный поклон в сторону моей супруги.

– А семья у него была, – спросила Анна. – Я на самом деле ничего о нем не знала.

– Была. Его жена живет в имении под Симбирском. Это все что осталось у них после многочисленных проигрышей в карты. Оно принадлежит их дочери, получившей его в качестве приданного. Он его не успел проиграть в карты, а то бы юная особа была бы бесприданницей. – спросил я.

– А вы лично были с ним знакомы, – мне показались очень странными интонации в его голосе.

– Я? – гримаса презрения мелькнула на лице подполковника Дитриха. – к сожалению лучше чем хотелось бы. Наши матушки были двоюродными сестрами. Из-за него у меня даже были неприятности на службе. Мне в результате пришлось перейти служить в жандармский корпус.

Сервировка стола была закончена, и Пелагея пригласила всех присутствующих к столу. Милош хотел уйти, но я его задержал.

Несмотря на некоторую пикантность ситуации, аппетит ни у кого не пострадал, а Анна вообще просто наслаждалась едой после почти недели токсикозных мук.

Когда мы закончили трапезу, подполковник Дитрих обвел рукой стол, сделал комплимент нашей кухне:

– Это еще более вкусно, чем в вашем ресторане. Наверное, более вкусную кухню надо еще поискать.

Такая оценка была очень приятной, и я даже на мгновение растерялся, не зная, что сказать. Но говорить ничего не потребовалось, так как подполковник тут же начал говорить по делу.

– Вам, господа, полагаю, надо форсировать подготовку к поездке на Кавказ. Она, скорее всего, состоится раньше срока, назначенного Василием Николаевичем. И вам, почти уверен, придется совершить опасный рейд в глубь Кавказских гор, туда, где хозяйничают горцы. Вам, есаул, желательно подготовить максимальное количество бойцов. Может статься, что в тех краях придется рассчитывать только на свои силы. А опасности вам, думаю, здесь, в России, больше не грозят. Они проистекали только из личного финансового интереса почившего господина Каневского.

Дитрих раскланялся и тут же уехал, а Милош Бишович тоже сразу же покинул нас.

Анна несколько минут сидела молча, у меня тоже пока не было желания что-либо говорить.

Я опять вспомнил свои глупые, как выяснилось, планы вести тихую жизнь русского помещика. А тут – чем дальше в лес, тем больше дров, или, может, как говаривали в моей первой жизни некоторые пошляки, «толще партизаны».

По крайней мере, наворотов все больше и больше. Получается, что жандармский подполковник в курсе многих моих «тайных» дел и не просто так появился здесь, в Калужской губернии.

– Ты знаешь, Саша, я что-то такое ожидала, – прервала затянувшееся молчание Анна, – но не говорила тебе об этом раньше времени. Но после вчерашнего инцидента написала Матвею Филипповичу и попросила его срочно к нам приехать.

Приказчик Колесников был тем человеком, кого Анна планировала привлечь мне в помощь в моих финансовых делах. Но он целиком был занят купеческими делами моей жены и не мог мне ничем помочь.

– Я сегодня окончательно решила, а Карл Оскарович меня в этом укрепил, что тебе надо оставить абсолютно все дела и интенсивно готовиться к Кавказу. Теперь, после нашего бракосочетания, никаких препятствий нет, чтобы я полностью занималась всеми твоими делами. Поэтому давай я буду заниматься всем-всем-всем, а ты только своей подготовкой. Чтобы мои купеческие дела не мешали, я временно лично выйду из дела. А мою личную долю я хочу вывести и перевести пополам в рубли и фунты, и пусть рубли всегда будут под рукой, чтобы их использовать при необходимости в нашем с тобой совместном деле. Фунты положить на счет в банке барона Штиглица. Моих крестьян срочно вывести, а землю продать. Когда всё это будет сделано, Матвей Филиппович будет мне помогать. У него получится делать два дела: быть моей правой рукой и контролировать положение дел с моей долей в общем капитале. Мои компаньоны не против, я заранее обсудила с ними эту тему. Моя доля будет участвовать только в зерновой торговле.

Я только развел руками – это было идеальное решение.

Через неделю я начал интенсивные занятия с сербами. Мы обо всем еще раз переговорили со всеми заинтересованными лицами, в первую очередь с приказчиком Анны Матвеем Филипповичем, специально приехавшим в Сосновку.

Я всем своим людям в обеих имениях сказал, что временно всеми вопросами будет заниматься Анна Андреевна.

В Калуге в ускоренном темпе была оформлена куча бумаг, различных доверенностей и еще всякой чепухи, которая была необходима, по словам Матвея Филипповича. Почти все они были, на мой взгляд, чистой воды перестраховкой, но ему виднее.

Мы совершили кучу визитов в Калуге и, естественно, побывали на шахте и в Воротынске.

Анна Андреевна везде уже успела себя зарекомендовать с самой лучшей стороны перед всеми нашими людьми, и никто не высказал никакого недовольства, что временно она будет всем руководить.

Скрыть происшедшее в Сосновке было нереально, да никто и не собирался это делать. И поэтому, когда мы приехали в Калугу, на на нас, а на мою супругу в особенности, все и почти везде смотрели с каким-то мистическим ужасом и переходящим иногда границы подобострастием.

Всё везде делалось с какой-то невероятной скоростью. В губернском управлении, где мы оформляли какие-то доверенности и кучу всяких документов, касающихся купечества Анны, наверное, остановилось всё, что возможно.

Писцы тут же бросились оформлять необходимое; я никогда не думал, что с такой скоростью можно писать пером. Никаких «подождите» или «зайдите, например, через три дня». Только «сию секунду изволите» или, например, чуть ли не «сей момент». Мне показалось, что даже губернатор был на полусогнутых, когда мы нанесли ему визит.

Нигде никто не удивился и не пытался выяснить, почему вдруг Александр Георгиевич Нестеров передает своей супруге ведение всех дел без всяких ограничений.

Это очень контрастировало с реакцией наших людей: Вильяма с персоналом наших заведений, Саввы, господ инженеров, занятых на шахте, и народа в наших имениях. Силантий вообще воспринял случившееся просто как данность, никак не высказав своё отношение к этому.

Надо отдать должное Дмитрию Тимофеевичу. Своего удивления Самохвалов скрывать не стал, но подобострастия с его стороны не было никакого. Наверное, в случившемся несколько лет назад в их отношениях было что-то такое, что задело какие-то тайные струны его души, и он Анну оценивал как-то по-другому, в отличие от почти всех других.

Так же нисколько не изменилось отношение к моей жене купца Воронова. Он сразу же после нашего появления нанес нам визит и предложил вариант своего более деятельного участия в делах «Общества». Такие предложения были очень своевременны, у нас была ситуация, которую на сто процентов характеризовали слова: «кадры решают всё». Интересно, в этой моей новой реальности он будет или нет?

Вечером нашего приезда в Калугу нам нанесли совместный визит господа Иванов и Волков.

Андрей Григорьевич пришел попрощаться с нами перед своим предстоящим отъездом в Петербург. Высочайшие повеления и императорский рескрипт были доставлены из столицы в полдень, и они произвели в Калуге эффект разорвавшейся бомбы, которая никого не ранила, но контузила абсолютно всех чиновников нашего губернского города.

И дело было не в их беспрецедентном содержании – были еще живы те, кто мог рассказать о «чудесах» Павла Петровича и его матушки. Главным удивлением был рескрипт на имя Андрея Григорьевича Иванова. И не то, что там было написано, а сам факт.

Чиновник такого уровня и императорский рескрипт? Да вы что, господа, такого быть не может! Но оказалось, может, и Андрей Григорьевич не только дал мне подержать его в руках, но и самому прочитать написанное. Также как и императорские Высочайшие повеления.

Статский советник Иванов, прыгнув через несколько ступенек Табели о рангах и должностей, через которые проходят сейчас практически все чиновники Российской империи, убывает в Санкт-Петербург.

За него чуть ли не в смертельной схватке сошлись два графа и министра: министр внутренних дел Строганов и министр финансов Канкрин. И император принял Соломоново решение: статский советник Иванов будет начальником отделения в министерстве внутренних дел и одновременно советником начальника одного из отделений ведомства Егора Францевича.

Это временный вариант. Летом, когда окончательно отступит угроза голода и более-менее станет понятно, что ожидать осенью 1841 года, Андрей Григорьевич полностью перейдет в министерство финансов и будет заниматься преимущественно вопросами идущей сейчас в России денежной реформы.

Вишенка на торте – орден Святого Владимира четвертой степени.

Вишенка на другом торте – орден Святой Анны третьей степени. Его кавалером стал мой протеже Иван Прокофьевич Волков. Про его душу рескрипта нет, но достаточно и Высочайших повелений.

Как и Андрей Григорьевич, он прыгает через классные чины и производится в надворные советники. Продвижение по службе вообще ошеломительное: Иван Прокофьевич занимает должность господина Иванова. И русским языком в отношении обоих было написано, что «при проявлении особых заслуг и прежнего усердия в течение трёх лет иметь право на представление к следующему чину».

Для Иванова это пост губернатора, председателя казенной палаты или даже директора департамента в министерстве. А для Волкова – пост прокурора или даже вице-губернатора. И это уже не слухи из так называемых «достоверных» источников, а информация под которой стоит подпись императора.

Для меня ценно, что оба признают наши с Анной заслуги в их служебных успехах. Андрей Григорьевич не скрывает, что сработавшая идея тесной кооперации с соседями, а особенно никогда еще не бывалого в России прямого подчинения всех хлебных магазинов губернской комиссии по продовольствию, – это заслуга господина Волкова, автора и самого деятельного в её реализации.

Эта мера сработала лучше всего. Что там творится в общественных магазинах общин, волостей и уездов – реально большая тайна. А уж тем более у помещичьих крестьян и самих господ вообще не известно ничего. Система хлебных магазинов и, соответственно, комиссия продовольствия – это про государственных крестьян, а о частных пусть помещик думает.

Каким-то образом они пробили идею ввести прямое подчинение всех хлебных магазинов, в том числе и частных, губернатору, который делегировал это право в комиссию по продовольствию. Возмущение некоторых помещиков было, но господин Иванов оказался большим дипломатом, и его слово было подкреплено купеческим словом Анны Андреевны и Самохватова с компанией.

Император, который буквально несколько месяцев назад отверг эту идею, он и его министр Киселев поддерживали децентрализованное управление государственной деревней, а уж никак не собирались влезать в дела частных крестьян.

Но тут угроза голода уложила звезды так, что в нашей губернии как эксперимент прокатило.

И вот теперь господа Иванов и Волков пожинают его плоды. А у меня немного кружится голова от реальности этого события, которое в моей первой жизни в 21 веке просто было невозможным – император Николай Павлович рискнул влезть, причем конкретно, в дела помещиков.

Он русским языком положительно оценивает деятельность двух калужских борцов с голодом, очень щедро награждает их и повышает по службе, и прямым текстом пишет чтобы Андрей Григорьевич занялся этим во всероссийском масштабе.

Иван Прокофьевич сразу же переезжает в шикарные апартаменты, освобождаемые Андреем Григорьевичем. Он теперь может позволить себе их снимать. Тем более, что для него не тайна, что последние два месяца его начальник не платил мне арендную плату, и, думаю, Иван Прокофьевич резонно рассчитывает на такую же льготу.

Андрей Григорьевич, кстати, сказал мне, что в ближайшие недели начнется эмиссия новых денежных знаков – кредитных билетов. Разглашать такую информацию не совсем хорошо с его стороны, но он, на мой взгляд, очень обязан нам с Анной своими успехами, понимает это и в меру своего служебного положения помогает своим «партнерам».

Не знаю как, я просто не могу вникать во все эти финансовые заморочки – в моей голове сейчас совсем другое, но Анна говорит, что это знание принесет нам определенное количество денежных знаков.

Не занимается подобострастием, естественно, подполковник Дитрих. Он знает подноготную происходящих событий и занят своим непосредственным делом.

Я даже за все это время видел его всего дважды, и оба раза он наскоро завтракал одной кашей и

чашкой чая. Мне он только сказал, что подчищает хвосты господина Каневского.

Калужское дворянство я знаю очень плохо, вернее, не знаю совсем, но Анна сказала, что человек двадцать по губернии внезапно снялись с насиженных мест и отъехали кто куда.

Вернувшись в Сосновку, я вздохнул с облегчением, чуть ли не в буквальном смысле каторга для меня закончилась, и я полностью могу посвятить себя своей подготовке к кавказскому походу. Был, правда, один очень тревожащий меня момент – беременность Анны. Я опасался, не чрезмерно ли для неё в одиночку заниматься нашими делами.

Но она сказала, что каждый вечер перед сном будет давать мне отчет о проделанной работе в качестве замены любовных утех, о которых пока временно пришлось забыть. А самое главное, в ближайшие дни ей начнет помогать Матвей Филиппович, который, по её характеристике, в одиночку может организовать, например, полное срытие Уральских гор.

Первое же занятие после возвращения из Калуги было посвящено фехтованию.

Милош мне прочел лекцию о своем взгляде на тенденции развития этого боевого искусства в реалиях нынешних войн.

– Никто, Александр Георгиевич, в бою не будет заниматься фехтованием. На Кавказе вы не встретите противника, вооруженного шпагой и искусного в фехтовании. Ваши противники будут стремиться победить вас, нанося преимущественно очень мощные рубящие удары. В реальном сабельном бою главное – это не фехтовальные постановки, а боевая эффективность: максимально быстрый и мощный первый удар, умение мгновенно восстановиться после него и постоянное маневрирование для выживания. Это агрессивный, жестокий и очень короткий обмен ударами.

За первое почти шестичасовое занятие я окончательно усвоил теорию сабельного боя и начал отработку его элементов. До этого акцент мы делали на стрелковой подготовке, но после боя в нашей спальне Милош решил, что теперь можно начать больше уделять внимания сабельному бою.

Всякие чисто сабельные элементы типа всяких «потягов» и «мягких рук» и отличие её от «мертвая хватка» я усвоил быстро, также как и другие отличия.

В реальном сабельном бою, где цель – выжить и убить противника, главное – не фехтовальная техника, а возможность одним ударом закончить бой. Второго шанса нет, нет «права атаки». Действует только закон «убивай или будешь убит». Тот, кто первым нанесёт мощный, разрубающий удар по уязвимой зоне: голове, шее, ключицы, сразу побеждает. Всё решают секунды.

Защита клинком, парирование, в реальном бою ненадежна – сабля легкая, удар тяжелый, можно поранить руку или выронить оружие. Поэтому основа защиты – это работа ног: уход с линии атаки, отскок, сближение. Бой – это танец, где ты постоянно двигаешься, чтобы атаковать и не быть пораженным. Тут нет дурацких стоек перед боем, и статических позиций.

Реальный бой – это не дуэль, где противники могут разойтись иногда даже миром. Здесь цель убить врага, а самому выжить. Поэтому в ход идет всё. Вторая рука: Ею можно было захватить руку противника, нанести удар кулаком, бросить в него что-то, использовать, например, плащ для обмана или защиты. Окружение: использовать препятствия, тесноту, уклоняться за спину другого противника. И конечно психология: если можешь запугать, обмануть или вызвать панику.

И одно из главных отличий: это очень часто бой верхом или даже в конном строю. Это мне давалось тяжелее всего. Я еще не достаточно уверенно чувствую себя в седле. а тут надо еще и сражаться.

Зиму господа-инструкторы использовали на всю катушку. Чуть ли не половину времени мы занимались на открытом воздухе. И впечатления от обучения пластунскому искусству затмевали все воспоминания о службе в Советской Армии. Курс молодого бойца и затем «учебка», казавшийся мне когда-то одним из тяжелейших испытаний соей жизни, просто детский лепет. Драгутин, который этим делом занимался со мной больше своего товарища в глазах моих сослуживцев, заработал бы характеристику суперзверя.

Слова подполковника Дитриха мы очень хорошо поняли и решили что на Кавказ поедет отряд с сто бойцов. Для этого набрали больше сотни добровольцев, пополам сербы и наши русские молодые ребята.

Им приходилось тяжелее всех: со мной наши инструктора уже раньше занимались, все сербы имели навыки обращения с оружием и многие воевали с турками. Но тяжело в учении – легко в бою. Никто не роптал и усердно готовились к грядущему испытанию.

Глава 19

Дни и недели летели незаметно, складываясь в месяцы.

Я занимаюсь с таким усердием, что даже сам диву даюсь, на что способен. И результат налицо. К Пасхе, а она в этом году ранняя, 31 марта, Милош и Драгутин оценили мою подготовку на «отлично».

Я стреляю лучше них, уверенно сижу в седле, и большинство учебных боёв заканчиваются либо вничью, либо моей победой. В пластунском искусстве я не столь искусен, как они, но, по их мнению, казаки с таким уровнем подготовки участвуют в боевых вылазках, конечно, не в одиночку, а с более старшими и опытными товарищами.

На моём теле куча синяков и ссадин. На ладонях – грубые мозоли. В зеркале я вижу молодого человека, сильного, поджаристого, с решительным выражением лица и блеском в глазах. Он производит впечатление воина, готового к бою. Решительного, смелого и неустрашимого.

За всё это время у меня был всего один выходной, который я тупо использовал для пассивного отдыха, ничего не делая.

Каждый вечер Анна Как обещала докладов мне не делает. В лучшем случае – через два на третий. Но этого достаточно, чтобы держать меня в курсе наших дел.

В Калуге практически нет никаких неожиданностей. Наши заведения работают и регулярно приносят копеечку. Вильям наконец-то купил соседнюю городскую усадьбу и уже готовится начать там ремонт, а Савва расширяет свою торговлю.

Матвей Филиппович выполнил своё обещание и через две недели начал помогать Анне на всю катушку.

С делами Анны он разобрался, и результат меня просто ошеломил; да и она сама, похоже, не ожидала такого.

Из дела он вывел ровно двести тысяч рублей, естественно, серебром, которыми Анна распорядилась, как и намечала.

В прежнем обороте осталось в два раза больше, но Анна оговорила, что эти деньги участвуют только в зерновых операциях. Это беспроигрышно: риска никакого, всё налажено и известно. Конечно, прибыль достаточно маленькая: от пяти до десяти процентов, не больше.

В год это будет приносить нам от двадцати до сорока тысяч рублей серебром, которые мы пока решили класть на валютный счет.

Сто тысяч, которые у Анны всегда под рукой, долго нетронутыми не пролежали. То, что было привезено из Москвы, быстро ушло в дело. Выручка наших калужских предприятий тоже сразу же уходит в оборот. И Анне пришлось брать деньги из этих ста тысяч. А иначе всё бы остановилось.

Возможно, эти деньги и лежали бы нетронутыми, но Анна решила воплотить в жизнь мою идею, пришедшую мне в голову на Тороповской мельнице, – элеватор.

Элеваторов ещё нигде в мире нет; первый будет построен через год в США. Но наш будет вторым, причём сразу же металлическим.

Это совсем не то, что построят Джозеф Дар и Роберт Данбар в Буффало под Нью-Йорком. У них – кожаный вертикальный ленточный конвейер с ковшами, вычерпывавший рыхлое зерно из трюмов кораблей и поднимавший его на вершину элеватора. Мы же будем засыпать зерно с телег, затем досушивать его и хранить или пускать в переработку. Но главное отличие нашего проекта в том, что он почти полностью будет металлическим.

Я уверен, что эта идея прокатит. Анна согласна со мной и хочет построить и запустить его уже в предстоящую уборочную. Даже если нам не удастся построить паровую машину и переоборудовать мельницу для круглогодичной работы, простое доведение зерна до кондиции и его хранение уже будет нам выгодно.

Матвей Филиппович действительно оказался для Анны палочкой-выручалочкой. Тайну его преданности моя супруга давно узнала.

Оказалось, что её покойный муж шестнадцатилетним юношей спас его, когда последние сани обоза, переправлявшегося ранней весной через реку Жиздру, провалились под лёд. Приказчик сам управлял лошадью, и на санях, кроме него, никого не было.

Мужики попытались помочь тонущему, но лёд начинал ломаться под ними. И только сын хозяина смог подобраться к опасной полынье.

Матвей Филиппович сумел сбросить с себя часть одежды и кое-как держался на воде. Но в ледяной воде долго не продержишься, и он уже начал тонуть. Наверное, в самый последний момент юноша сумел подползти по льду и протянуть погибающему жердь; у того ещё хватило сил ухватиться за неё.

Обратно ползти сил у юноши уже не было, да и лёд под ним начал трескаться. Но мужики сумели вытащить на лёд жердь, к которой предусмотрительно были привязаны верёвки.

За спасительную жердь мёртвой хваткой уцепились оба – сын хозяина, и приказчик, а мужики благополучно вытащили их на берег.

Вот после этой истории Матвей Филиппович публично поклялся до гробовой доски честно служить своему спасителю, а когда тот умер, стал служить его вдове. Своей семьи у него не было: юношескую любовь отдали за другого, а жениться на нелюбимой он не пожелал. Из-за этого его даже по молодости выгнали из дома. Но его, совершенно не понятно почему, взял к себе работать один из московских купцов староверов у которого проработал десять лет.

В глаза сразу бросалась его окладистая чёрная борода с проседью, формы лопатой. Он всегда носил неизменный, глухой, как у староверов, чёрный кафтан и чёрный картуз. Был немногословным, но каждое его слово, вкупе с выразительным пронзительным взглядом, было на вес золота.

Как ворон крови, я ждал наступления Страстной Седмицы. С её четверга до конца Пасхальной недели все занятия прекращались. Милош и Драгутин решили, что всем нужно полноценно отдохнуть.

Они, исходя из своего опыта и знаний кавказского региона, предположили, что начавшаяся весна – самое благоприятное время для проведения короткой тайной операции в горах. Все кандидаты, отобранные ими для участия в предстоящем деле, были к нему готовы. Конечно, степень готовности была разной.

Все сербы до единого на голову превосходили наших русских ребят. Кроме одного человека – Андрея. Его подготовка была на уровне сербов, и объяснялось это единственной причиной: он был моей тенью, и всё, что требовалось от меня, распространялось и на него.

Из Сосновки в Калугу мы приехали уже почти ночью в среду Страстной Седмицы, и Вильям сразу же ошеломил нас известием из Москвы: к нам едет ревизор.

Другой характеристики визита к нам легендарного гурмана и гастронома Михаила Фёдоровича Рахманова подобрать невозможно.

Камергер, тамбовский помещик, богатый холостяк, известный гастроном, умнейший человек, на ходу изобретающий различные блюда, ценитель и знаток высокой кухни, друг Пушкина и создатель первой кулинарной школы в России. Это всё о нём.

«Главный обжора России», человек, успешно спускающий в ресторанах огромное двухмиллионное наследство полученное от дяди, умудряющийся за один визит заказать стол стоимостью в тысячу серебряных рублей. Его из-за этого трапезы растягиваются на много часов, ведь надо же попробовать и оценить всё заказанное.

И он – реальный ревизор. Если Михаил Фёдорович оценит нашу кухню и ресторан в целом, это будет потрясающий успех; можно будет смело говорить о всероссийской известности и популярности нашего заведения. Наиболее вероятно, что он посетит нас в один из дней Светлой Седмицы.

Кто такой Рахманов, я уже знал; мы сами хотели как-то организовать его визит в ресторан. А тут он сам решил нас посетить. Вильям тут же начал готовиться к визиту Рахманова, сочетая это с подготовкой к Пасхе.

Давать ценные указания Вильяму не надо: он в ресторанном и кулинарном деле уже на голову выше меня, и любые советы с моей стороны могли бы только всё испортить. Поэтому я решил в ресторанные дела не вмешиваться.

Всё зависящее от меня было успешно сделано. Эти наши заведения – полностью моё детище. У истоков кулинарной и кондитерской школ, создающихся сейчас на глазах в Калуге, тоже стою я. И дело не в тех блюдах, которые я первым приготовил и показал другим.

Главное в том, что мы уже создали на основе русской, французской и элементов других кухонь Европы нечто совершенно новое. Я пока не знаю, как это назвать, но склоняюсь к двум вариантам: «русская калужская» или «новая русская». А то, что это совершенно новая оригинальная кухня, я могу доказать любому.

В минуты вдохновения, посещавшие меня на кухне столовой или в ресторане, я записывал рецепты, которые всплывали в памяти, и на наших кухнях в Сосновке или сразу в Калуге их готовили. Мне удалось извлечь из подвалов своего разума несколько десятков различных рецептов, известных мне из первой жизни в XXI веке.

Дальше их доводили до ума наши мастера, и они появлялись в меню ресторана и трактира. И это только начало. После моего возвращения с Кавказа (а у меня нет сомнений в успешности нашей затеи) несколько недель будут посвящены созданию новых блюд и технологий, появившихся в советское время.

Селёдка под шубой и винегрет – символы советского застолья, пюре с сосиской, макароны по-флотски – классика столовых.

Тушёнка и докторская колбаса, сгущённое и птичье молоко, кисель в брикетах и, конечно, сливочный пломбир и томатная паста.

А также различные полуфабрикаты: мясные и прочие, всякие консервы, или, к примеру, борщ с использованием томатной пасты и салат «Цезарь» во всех его многочисленных интерпретациях.

Конечно очень многие считают, что советская кухня это упрощенный вариант и прочее бла-бла-бла. Но подавать макароны по-флотски в ресторане ни кто не собирается, хотя как на это еще наши гости посмотрят.

А вот попробуйте со своей высокой кухней накормить тысячи человек одновременно приходящих на обед и сделать это надо еще и в очень ограниченное время, максимум час.

В целом наши калужские дела меня устраивали полностью: они уже приносили немалую прибыль, и все вложения давно окупились.

Ранним утром в Четверг Страстной Седмицы мы поехали на шахту. Но сначала посетили имение Анны. Почти все крестьяне не пожелали с ней расставаться и из предложенных вариантов выбрали переселение в Воротынск.

Силантию позарез нужны рабочие руки, и мужики из имения Анны согласились на переселение будущей зимой. Они, как и все у нас – неважно, крепостные или вольные, – работают по найму и получают зарплату.

Я решил после возвращения с Кавказа постепенно освободить всех крестьян за выкуп: пять рублей за мужчину, два за женщину, молодёжь от 16 до 18 лет – по рублю, а все остальные – тоже по рублю.

Информация об этом утекла, и народ, работающий у нас, начал откладывать на это дело из своих кровно заработанных.

А вот как поступить с теми, кто работает в имениях, так называемыми «полевыми», я ещё не знаю. Выделять землю я не хочу; моя цель – коллективизация сельского хозяйства, конечно, без эксцессов XX века.

К нашему приезду в имении Анны не осталось ни одной семьи; буквально накануне последние семьи решили всё-таки уехать. Осталось только двое: сторож и бывший дворецкий. Они должны дождаться новых хозяев и передать им дом и остатки имущества имения. Анна разрешила своим крестьянам забрать всё, что пожелают, но велела ничего не портить: ни усадьбу, ни хоздвор, ни избы.

Пустое и безжизненное имение производило жутковатое впечатление, но оно находилось в стороне от дороги, и на пути на шахту и в тот же Козельск мы не будем проезжать мимо.