Текст книги "Помещик 3 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

«Ну надо же, – подумал я, – а как же Домострой и бесправие молодых мужчин и женщин, когда им супругов выбирают родители?»

Мои мысли, наверное, были написаны у меня на лице, так как Силантий хмыкнул и продолжил.

– Но одно дело – я, а другое дело – её любимый сынуля. Кого уж она видела своей невесткой, я не знаю. Но ты, Анна, ей не понравилась заочно, когда она даже тебя не видела. А мой братец уперся рогом, говорит ей: будешь против – уйду в монастырь, вообще меня больше никогда не увидишь и не услышишь даже ничего обо мне. Любви у неё к тебе это не прибавило, а когда случилась эта история… Я даже не знаю, что там было правдой, а что простым наветом. Она о чем-то вечером разговаривала с ним, а утром наши приказчики прибежали и говорят мне: «Силантий Федорович, ваш брат утонул».

Анна со слезами на глазах отошла к окну. Я хотел все-таки попросить Силантия прекратить рассказ, но она сквозь слезы остановила меня:

– Нет, пусть Силантий тебе расскажет всё, что считает нужным.

Я решил промолчать и выслушать его до конца.

– С отцом случился удар, а она всё тут же в свои руки взяла. Хорошо, что отец, как чувствовал, поделил дело: половину оставил себе, её матушка сразу же под себя подгребла, а по четверти нам выделил. Она, когда узнала, то готова была на Анну Андреевну чуть ли не собак спустить. Да Дмитрий Тимофеевич неожиданно нарисовался и увез её с Ксюшей. А когда батюшка поднялся, то первым делом он все опять в свои руки взял и твоей матушке письмо написал. Попросил, чтобы ты приехала.

– А я-то всё не могла понять, почему матушка попросила меня поехать к вам, – Анна вытерла слезы и вымученно улыбнулась.

– Ты, слава Богу, приехала, и мы с тобой помирились. В смысле, батюшка и мы с Аней.

– Да, слава Богу, и хорошо, что у нас сохранились прежние отношения.

Силантий неожиданно засмеялся.

– Ты совершенно не знаешь, я смотрю, ни нашего батюшки, ни мою жену. Это наша мать, которая, как выяснилось, любила и продолжает любить только себя. А батюшка не такой. А уж Анна моя так вообще извелась из-за тебя. Если бы не батюшка, который запретил нам лезть в пекло поперек батьки, мы бы давно или написали, или приехали к тебе. А он нам сказал: «Полезете – прокляну перед смертью. Мой грех, мне и расхлебывать.Встану, сам с этой стервой разберусь. А если умру, тогда сами решайте. А Анька вас простит, она баба не дура».

– Все это, Силантий, в прошлом. Того, что было, не вернуть, – Анна улыбнулась. – Я рада, что вы с батюшкой оказались не такимикак… – слезы опять мелькнули на глазах Анны, – и что наши отношения опять прежние. И что вы приняли Сашу.

Я чувствовал, что разговор на эту скользкую тему надо заканчивать, но не понимал как.

Силантий, похоже, тоже это почувствовал или понял, что собственно значения не имело, и сам сменил тему разговора.

– Мы перед самым… – он на секунду споткнулся, но тут же продолжил, – одним словом, обсуждали интересную идею: заняться какой-нибудь промышленностью. Мне лично торговля не очень нравится. Но как-то сам после того в одиночку не хотел. Ты, Саша, хочешь тут все делать не так, как принято вести дела в России, и присматриваешься к паровым машинам. Давай, этим я займусь. У меня есть связи в Москве, и я быстро всё это выясню. А так как деньги у всех сейчас стремительно кончаются, то можно будет всё решить значительно дешевле. А ты лично давай занимайся своими имениями, калужскими делами и шахтой. Хотя я думаю, там заниматься особо нечего. Господа горные инженеры и без нас справятся.

На том мы и порешили.

Покупку дополнительных земель для «Общества» отложить до весны, полагая, что через несколько месяцев на фоне кризиса, а он уже виден невооруженным взглядом, цены снизятся. Анна должна заниматься своими торговыми делами.

Она, конечно, уверена в своих компаньонах и приказчиках, которые занимаются делами, но контроль нужен всегда.

Силантий пусть едет в Москву. У него сейчас мировоззренческий кризис. Чистое и незамутненное «купи-продай» ему надоело.

Все свои деньги он максимум через месяц отовсюду выведет в виде настоящих активов: серебра или депозитных билетов. Ему желательно заняться каким-нибудь производством, но он еще недостаточно в этом разбирается, и я хочу его задействовать в создании механических мастерских на купленных пустошах.

Там в первую очередь надо наладить производство сепараторов. Они точно будут нужны в конце весны и начале лета.

И первое, что надо сделать, – купить и установить паровые машины. Это, во-первых, непросто, а во-вторых, банально дорого.

Глава 9

Силантий решил ехать в Козельск на следующий день еще затемно, рассчитывая к вечеру быть дома. Это было вполне реально при двух условиях: первое – хорошая погода и дорога, расчищенная от снега, наледи и прочих зимних неприятностей.

Второе условие: хорошие отношения со станционными смотрителями, которые не станут тебя мурыжить и более-менее быстро будут давать приличных сменных лошадей.

Или как подвариант: ты едешь на своих лошадях, которых или часто меняешь (что возможно, когда едешь, имея под рукой сменных лошадей, которые бегут или идут рядом), или же станционный смотритель создает тебе условия для отдыха уже твоих лошадей.

На перегоне Калуга–Козельск Силантий, конечно, выбирает вариант хороших отношений со станционными смотрителями. С купцами Колесниковыми портить отношения желающих нет. Тем более сейчас, когда неожиданно для всех, пролежав после удара больше двух лет, на ноги поднялся глава купеческого рода – пятидесятипятилетний Федор Силантьевич.

Главное – доехать до Перемышля, уездного города в тридцати верстах от Калуги.

Он стоит на Оке, и почти всегда она здесь еще судоходна, хотя уже бывают года, когда в летнюю межень река мелеет так, что даже не всякая лодка-плоскодонка может проплыть по ней.

Но такое бывает пока еще редко, и через Перемышль через несколько дней после ледохода до самой поздней осени южные уезды губернии вывозят почти все, что производится в них на продажу.

Купцов Колесниковых здесь все знают, большинство уважает, но есть и такие, кто боится. В последние года появились и те, кто готов подставить ножку Колесниковым.

Прошло больше двух лет с тех пор, как у него утонул младший сын Сергей. Никто не знал точно, что с ним случилось. Поговаривали, что тот увлекся дочерью купца Самохватова Аглаей и что якобы она помогла ему утонуть, когда он не захотел бросить свою молодую жену Анну и убежать с ней в Сибирь.

Другие говорили, что Аглая как-то сумела опоить молодого Колесникова, и когда тот отказался с ней бежать, то напоила его еще раз и сбросила в реку.

Приказчики Колесниковых нашли его утром на речной отмели уже мертвым. Местный батюшка отпел его как невинно убиенного и тем пресек все разговоры о самоубийстве, так как все знали его принципиальность и щепетильность в этом вопросе.

Их мать – Вера Петровна Колесникова – мужа не любила. В шестнадцать ее выдали за двадцатилетнего красавца-купца Федора Силантьевича. Она любила другого, но тот по пьянке проиграл ее в карты старику Силантию Федоровичу и с горя уехал на Урал, где в итоге удачно женился и с молодой богатой женой поехал дальше, в Сибирь.

Старик Силантий протрезвел, случившемуся очень удивился и решил выпить еще. А затем предложил своему сыну взять в жены свой выигрыш.

Тот неожиданно согласился. И таким образом дочь мелкого приказчика стала женой сына богатого купца. Через год она родила первенца, мальчика, которого назвали согласно семейной традиции Силантием.

Это была последняя капля, переполнившая чашу ее ненависти к свекру и мужу, который ее поначалу любил.

Старик Силантий вскорости умер, и свою ненависть Вера перенесла на сына, который был как две капли воды похож на своего деда.

Через семь лет родился другой сын. Он был весь в мать, она его сразу же полюбила и назвала Сергеем. Так звали ее подлеца-ухажера, которого Вера простила и мечтала, что тот одумается и вернется к ней, предварительно убив ненавистного ей мужа.

Но совершенно неожиданно для нее мальчик, когда подрос, стал любить отца и брата больше, чем ее.

То, что старший женился на дочери какого-то простого мещанина, ей было совершенно безразлично. Она бы спокойно отнеслась к любому выбору старшего сына.

Но когда младший захотел против материнской воли жениться на молоденькой дворяночке, которая сразу же понравилась мужу и старшему сыну с его дурой-женой, Вера Петровна восприняла это как очередную измену. Тем более что обе невестки были Анны.

И когда глупая и недалекая, но ужасно смазливая и уже неразборчивая в своих связях Аглая Самохватова вдруг возжелала ее младшего сына, она решила отмстить и ему, и его жене Анне Андреевне, и тому далекому Сергею.

У нее это получилось. Она опоила сына какой-то гадостью, купленной у одной из местных бабок, промышлявших «любовным» зельем, и предложила Аглае переспать с ним. Та согласилась, а когда сын понял, что произошло, то сделала это еще раз и после этого утопила его.

Муж каким-то образом до всего этого сумел дознаться, но с ним случился удар, и он, наполовину парализованный и онемевший, слег. Вера Петровна уже торжествовала, предвкушая, как она распорядится деньгами и делом мужа, которые достались ей.

Но ее ждала очередная колесниковская «подлость». Ее муж, Федор Силантьевич, после рождения у младшего сына дочери, поделил семейное дело. Себе оставил половину, а вторую поделил между сыновьями.

Вера Петровна быстро, буквально в течение нескольких дней, успела нажить себе недоброжелателей, и Силантий, который уже жил отдельно, заподозрил неладное и увез парализованного отца к себе.

Ненавистная Вере Петровне вдова младшего сына с ее уродиной-дочкой неожиданно получили часть семейного дела. И хотя ей удалось отжать у невестки кое-что, окончательной мести не получилось.

Очередную «подлость» Вера Петровна получила от отца Аглаи – купца Дмитрия Тимофеевича Самохватова. Узнав о «подвиге» дочери, он решил вмешаться и помог Анне Андреевне сначала уехать в Калугу, а потом приобрести небольшое имение.

Вместе с молодой вдовой уехал и самый опытный и преданный приказчик Колесниковых, их однофамилец, а возможно и дальний родственник в каком-то двадцатом колене – Матвей Филимонович.

Он помог Анне Андреевне разобраться с оставшимися у нее делами мужа и удачно провернуться с торговлей зерном, когда ей предложили этим заняться. А тут еще объявился ее дядя с мошной, набитой индийским золотом.

Самохватов не выдержал и рассказал Анне Андреевне о подлости своей дочери и на коленях просил простить ее, не брать грех на душу.

Анна Андреевна неожиданно для себя Аглаю простила, но отношения с Самохватовым разладились.

А Аглая, когда поняла, что ей такое сошло с рук, решила вернуться на тропу альфа-самки и продолжить охоту. Но не тут-то было: ей путь неожиданно преградила старинная и более старшая подруга Анны Андреевны, оказавшаяся по этому же поводу в Калуге.

Софья Павловна оказалась дамочкой, слепленной немного из другого теста, и Аглаю, в отличие от своей подруги, не простила.

Убивать ее она, естественно, не стала, но планы разрушила и ославила на всю Калугу. Да так, что та с горя решила уехать с отцом в Нижний Новгород.

Купец Самохватов дочь, несмотря ни на что, любил, тем более что кроме нее у него никого не было, и взял ее с собой.

А там звезды над Аглаей Дмитриевной встали в нужном порядке, и на ее пути оказался нужный альфонс дворянских кровей, которого за малую цену на корню купил ее папаша, заплатив за него долги и взяв с него расписку с обязательством жениться.

Федор Силантьевич, благодаря заботам и любви сына, невестки и двух внучек, вдруг стал восстанавливаться и совершенно неожиданно в начале лета встал на ноги, а затем и заговорил.

Местные лекари только руками развели от удивления. А он, быстро набравшись здоровья и сил, железной рукой забрал свое дело у подлой жены, для которой его выздоровление было как гром среди ясного неба посреди зимы.

Собственноручно, правда немного коряво, он написал письмо Евдокии Семеновне, своей сватье – матери Анны Андреевны, с просьбой посодействовать приезду невестки и стал ее ждать.

Сватью он пощадил и не стал ее посвящать в семейную грязь, а вот Анне Андреевне все рассказал без утайки.

К приезду Анны Андреевны он уже знал о ее романе с помещиком Нестеровым и прямо спросил об этом.

Получив такой же прямой ответ, Федор Силантьевич неожиданно для своей младшей невестки заплакал, а потом благословил ее на новый брак, если она этого пожелает.

Силантий слишком любил своего несчастного покойного брата и свою братскую любовь распространил и на его вдову. Тем более что отец рассказал ему о своем благословении Анны Андреевны на новый брак.

До последней минуты отец и сын сомневались в том, что Вера Петровна сотворила такое со своим любимцем, но, увидев радостную и цветущую Анну Андреевну, она не выдержала и все подтвердила.

После этого Федор Силантьевич свою жену почти в буквальном смысле загнал под плинтус. В старом купеческом доме было достаточно всяких глухих комнаток, в одной из которых он приказал ее запереть, решив замуровать впадающую в безумие от своей бессильной злобы эту женщину за совершенное ею злодеяние. Но не выдержал и на исповеди рассказал об этом своем грехе священнику.

После этого Федор Силантьевич свое решение изменил. Властям жену он выдавать не стал, а приказал отвезти ее в один из дальних монастырей Русского Севера. В его слободе должны были поселиться двое его людей с поручением присматривать за впадающей в безумие Верой Петровной. У них был приказ в случае чего ее убить.

До монастыря они не доехали. Вера Петровна пыталась бежать, ранила одного из сопровождающих, а второй просто застрелил ее.

Возвращающийся домой Силантий испытывал непонятные ему чувства. Его чистая, несмотря ни на что, душа терзалась и разрывалась на части. Он разумом понимал, почему и как отец принял такое страшное решение, касающееся своей жены и его матери.

И Силантий был с ним согласен, отлично понимая, что Вера Петровна была физически опасна ему, батюшке, его жене Анне, вдове покойного брата – тоже Анне – и даже трем девочкам, своим внучкам.

А нового возлюбленного Анны Андреевны Вера Петровна убила бы вообще без каких-либо колебаний.

Но она была его матерью, и это разрывало его душу и разум в клочья, жгло изнутри огнем.

Вера Петровна – его мать, но она же была матерью и его брату, которого без колебаний убила, потому что тот любил его и отца, ее мужа.

Силантий едет в Козельск на пару дней и хочет попросить своего отца взять на себя его купеческие дела, а сам с женой и девочками поедет в Москву.

Он больше не хочет заниматься чисто торговлей, его душа требует смены рода занятий. И сейчас ему больше всего нравится затея Нестерова создать «Калужское сельскохозяйственное общество».

В самой затее создать производство сепараторов. Сливки и масло, получаемые с его помощью, вызвали у него какой-то детский восторг. И Силантий сразу же вспомнил, как они однажды с Сергеем мечтали поставить в Козельске паровую машину и попытаться наладить производство чего-то нужного.

Самое смешное в этой затее было то, что он уже не помнил, что именно.

* * *

Силантий ушел спать перед отъездом домой, а мы с Анной остались одни. И это была первая ночь, которую мы провели без занятий любовью.

Анна очень много плакала, даже во сне, и только прижималась ко мне, как бы прося защиты. Я за всю ночь не сомкнул глаз и лежал, не шелохнувшись, в те минуты, когда она засыпала.

Мне было страшно от той ответственности, которую я внезапно осознал за нее и маленькую Ксюшу. И за тех людей, судьбы и благополучие которых теперь зависели от меня.

Утром мне показалось, что она наконец-то спокойно заснула, и я пошел проводить Силантия, который за вчерашний день стал мне очень близок.

Он молча посмотрел на меня и, как-то беззащитно улыбнувшись, очень неловко сел в свой дорожный возок.

Он был не такой удобный и комфортабельный, как у Анны, но все равно выгодно отличался от тех, на которых ездило большинство купцов и дворян.

Купцы Колесниковы были очень состоятельными на протяжении как минимум ста лет и имели два возка, очень крепких и комфортабельных. Их сделали еще в восемнадцатом веке, но качественно и на века в прямом смысле слова.

Одним из главных достоинств этих возков было то, что в хороших руках их можно было постоянно усовершенствовать.

А так как возков было два, то мастеров можно было выбирать не спеша. И пока промахов с выбором не было.

Вот и сейчас один из возков был на реконструкции и реставрации где-то в Москве, а второй использовался Силантием.

Его главными достоинствами были мягкий ход, достаточно комфортабельные условия поездки и какое-то хитрое утепление. Если, например, возок стоял в теплом помещении, а затем выезжал на мороз, то три, а то и четыре часа в нем была плюсовая температура.

С каретой Анны его, конечно, было не сравнить. Ее из Заграничного похода привезли как трофей, и потом она каким-то образом оказалась в каретном сарае родового имения Анны, где ее и обнаружил Сергей.

Он показал ее фамильным каретным мастерам купцам Марковым, содержавшим уже знаменитую «Экипажную фабрику братьев Марковых». Ее хозяева Василий и Александр доводились какими-то дальними родственниками купцам Колесниковым. Но главным была уникальность этой кареты, вернее, дормеза. Чего стоила, например, система отопления салона.

Такого чуда техники они не встречали и взялись восстановить его. Сергею Федоровичу не удалось прокатиться с ветерком в новом старом экипаже.

Но Марковы знали, для кого он предназначен, и в одну из первых поездок в Москву Анна Андреевна получила подарок своего покойного мужа.

Анна от такого подарка опешила. Она, во-первых, об этом даже и не подозревала; непонятно, как и когда Сергей сумел незаметно забрать его из каретного сарая фамильного имения.

Во-вторых, содержание этого экипажа, который она не знала, как правильно называть – дормезом или все-таки каретой, – будет обходиться ей в очень кругленькую сумму. И это несмотря на то, что все работы по восстановлению и ремонту экипажа были заранее оплачены покойным мужем.

Но пока она думала, забирать подарок или все-таки отказаться, дела ее пошли вверх как хорошее дрожжевое тесто, когда только успевай его опускать.

Поэтому Анна решила все-таки забрать подарок покойного мужа и называть его каретой, а не дормезом.

Марковы дали ей десятилетнюю гарантию, составив для этого подробнейшую инструкцию по ее эксплуатации, особенно внутрикаретного отопления.

Наша с Анной первая совместная поездка в Москву была всего лишь пятым выездом этой уникальной кареты.

Конечно, я надеюсь, что наши финансы скоро позволят использовать ее чаще; все-таки это не только небывалый комфорт в каждой поездке, но и в первую очередь скорость передвижения по бескрайним просторам нашего Отечества.

Но пока надо подготовить «гараж» для нее в Сосновке.

После приобретения Торопова я сначала подумывал переехать в его господский дом. Но потом что-то щелкнуло, и Сосновка показалась такой моей и родной, что я эту, возможно, здравую идею отбросил и больше к ней не возвращался.

Тем более что мне почему-то в голову пришла мысль, а где будет жить Василий после своего освобождения? Делить с ним Сосновку я уже категорически не желал, а вот Торопово вполне годилось на эту роль.

Анна, вероятно, окончательно решила для себя судьбу своего имения, и когда мы приехали в Калугу, спросила:

– Саша, как долго будет длиться ремонт каретного сарая в Сосновке? – я сразу же подумал, что она спрашивает про ремонт места под ее уникальную карету.

– Неделя, не больше. Савелий со своими мужиками со дня на день освободятся, и они могут вполне успеть до Рождества.

– Крещение – это шестое января, – Анна взяла в руки календарь на новый 1841 год. – Понедельник. А следующий день, седьмое, – вторник. А восьмое будет среда.

Я взял у Анны календарь и, убедившись, что она не ошиблась, спросил:

– Ты хочешь обвенчаться сразу же после Крещения?

Глава 10

Вот так как-то странно, по-будничному, мы с Анной решили вопрос о нашем предстоящем бракосочетании. Да собственно, это не удивительно, для нас это просто констатация существующего положения вещей, причём сугубо с практической точки зрения.

Вот, например, меня убьют на Кавказе, когда я туда поеду через несколько месяцев. Если мы будем законными супругами, то всё моё имущество без проблем перейдёт к Анне. И Ксюшу я без проблем усыновлю.

Да и Анне ни к чему косые взгляды, усмешки и пересуды. Мне лично это всё по барабану. Во-первых, я человек двадцать первого века, и то, что никто этого не знает, ровным счётом ничего не значит и не меняет.

Во-вторых, когда я вернулся, все считали меня мажором, не способным ни на какое мужское действие. Но история с конокрадами получила широкую известность, обросла ещё всякими подробностями, которые вообще меня выставляют каким-то суперменом.

История с подлецом-управляющим, естественно, частично тоже всплыла. Но подробностей никто не знает, а полицейские чины делают многозначительные умные лица и изрекают что-то типа: «Да, было дело». Но какое – не говорят и только очень почтительно здороваются со мной.

В том числе и господин главный губернский жандарм, который сумел на раз-два поставить себя так, что большинство бледнеет, когда он останавливает на твоей персоне свой взгляд.

Даже губернатор и прокурор немного пасуют перед ним.

А меня господин жандарм всегда почтительно приветствует, частенько первым протягивает руку, и редкий день проходит, когда он не посещает моё заведение. Причём иногда заглядывает и в трактир.

Поэтому всякие недостаточно умные люди из чувства самосохранения предпочитают не раскрывать рот и опускать глаза.

Но самое главное, что в обряде венчания есть клятвы, которые венчающиеся дают перед Всевышним. Всё остальное для меня не имеет никакого значения.

Анна уже выполнила все формальности, положенные в её случае: как положено, составлено свидетельство приходского священника, на основании которого отец Павел накануне венчания сделает запись в метрической книге нашего прихода о том, что был произведён и составлен брачный обыск; заранее получены свидетельство о смерти первого супруга и письменное заявление матушки невесты, которое сейчас зовётся письменным видом. Этот документ заверен полицией.

С моей стороны требуется только брачный обыск, который тоже уже произведён.

Поручителем Анны будет Силантий. А с моей стороны – Андрей Григорьевич Иванов.

Я написал дяде о предстоящем событии и уже получил ответ с его письменным благословением.

Так что к предстоящему венчанию у нас всё готово.

Анна проведёт три дня перед венчанием в доме тороповского имения, где будет проходить подготовка невесты к венчанию, а я, естественно, у себя.

Предстоящее венчание, конечно, важное событие, но жизнь перед ним шла своим чередом.

Совершенно неожиданно для нас каждый торговый день у Саввы просто блестящий.

Конечно, я не ожидал, что во время поста так хорошо будут идти продажи скоромного: бекона и молочки.

Пост, время года, продовольственные проблемы Отечества никак не отражаются на деятельности трактира и ресторана.

Вечером – полная посадка, в трактире иногда не протолкнуться даже в полдень; такое впечатление, что половина Калуги обедает у нас. Вильям уверенно доложил, что после окончания поста наше заведение будет стабильно давать ежедневно полторы тысячи прибыли, естественно, серебром.

Штат пришлось увеличивать. Но сделал я это не за счёт своих крепостных. Желающих оказалось достаточно среди сербов и крепостных Анны.

Переговоры о покупке соседнего дома, можно сказать, прошли успешно, и после святок можно будет оформлять куплю-продажу. Почему после Святок – мне не понятно, но разбираться в чужих тараканах желания нет. После Святок, так после Святок.

Андрей Григорьевич уже уверенно говорит о голоде как о свершившемся факте. Нашу губернию это бедствие не обошло стороной. Повсеместно крестьяне и помещики режут скот больше обычного, и цены на мясо падают с каждым днём.

Меня это радует только в одном аспекте. Нам, возможно, удастся сделать большие запасы солонины. Савелий со своей артелью ударными темпами строит большие ледники, которые позволят хранить огромные запасы мяса и молочки.

Но если смотреть немного дальше своего носа, то понятно, что в губернии со дня на день начнётся падёж скота. И похоже, что наша губерния будет самой пострадавшей.

Всё бы так и произошло, если бы не вмешательство Анны Андреевны. Свои тысячи пудов зерна она отдала в запасные хлебные магазины губернии, в первую очередь в тех уездах, где у неё был интерес.

Временную губернскую комиссию продовольствия возглавил господин Иванов, в неё он, естественно, взял Ивана Прокофьевича. Это было мудрейшее решение губернатора.

По просьбе Андрея Григорьевича Анна свои поставки сделала так демонстративно, что другие торговцы хлебом поддержали её. Особенно отличился Самохватов. Его поставки в губернские запасные магазины оказались почти такими же, как и у Анны.

В итоге результат деятельности комиссии продовольствия был просто ошеломительным.

Голода, конечно, избежать не удалось. Но до страшного дойти не должно. Хотя делать окончательные выводы рано, полная картина станет ясной в конце зимы – начале весны.

Моя Сосновка на фоне других – в полном шоколаде, нам вообще не требуется никакая помощь. И мужики с бабами наступившей зимы не боятся.

В Торопово ситуация была не столь блестящей, хотя на фоне других вроде бы всё отлично. Если бы не одно «но».

Оно называется большое господское стадо. Кормов для содержания такого поголовья заготовлено недостаточно.

Антон оказался не просто хорошим честным старостой, но ещё и, как говорили в моём покинутом времени, хорошим организатором производства. Он сумел разобраться в чуде, произошедшем в нашем имении в закончившейся уборочной, и провёл мощную пиар-кампанию в Торопово.

Вместе с Пантелеем Антон провёл ревизию поголовья КРС обоих имений, в том числе и частного.

И в один из прекрасных вечеров начавшейся зимы они предложили мне пустить под нож почти шестьдесят процентов поголовья крупного рогатого скота.

Прочитав две страницы, исписанных красивым почерком (Антон оказался помимо всего ещё и очень грамотным), я подумал, что-то не так понял. И ещё раз всё перечитал, а потом молча протянул написанное Анне.

Подождав, когда она закончит чтение, я решил кое-что уточнить:

– Вы утверждаете, что если мы пустим под нож почти всех быков, кроме двух и подрастающего бычка, – я голосом и интонацией выделил часть фразы про быков, – и всех малопродуктивных коров, взяв за ориентир пять вёдер максимального суточного надоя, то это будет нам очень выгодно и позволит избежать каких-либо голодных проблем?

Автором идеи был Антон, и он это сказал сразу же, но уставился я на Пантелея. Он под моим взглядом не смутился и без запинки уверенно ответил:

– Конечно, Александр Георгиевич. Мы же провели, – Пантелей дважды щёлкнул пальцами и по слогам продолжил, – экс-пе-ри-мент. В вашем коровнике ровно тридцать скотомест, оборудованных, как вы велели.

– «Как вы велели» подразумевалось: тепло и чисто, и изменение рационов кормления.

– Все эти коровы быстро прибавили в удоях. Вот эту тридцатку мы и предлагаем оставить.

– А остальные не прибавляли?

– Почему же? Все прибавляли. Но эти прибавили, каждая не меньше половины того, что давали, а остальные – самое большое четверть, а были и такие, что не прибавили.

– И вы хотите сказать, что выгоднее оставить только этих? – хмыкнул я и покачал удивлённо головой.

– Конечно, – вступил в разговор Антон. – Остальные, как говорится, не в коня корм. Мы, в смысле весь наш мир, – он развёл руками, как будто держит шар, – не сомневаемся, что Анна Андреевна привезёт зерно на семена, но лучше синица в руках, чем журавль в небе.

– Хорошо, но ведь таких коров, что прибавили почти в половину, больше чем тридцать? – я ткнул в цифры на листках.

– Больше, – согласился Антон. – Но хороших скотомест всего тридцать. Поэтому мы остальных хороших коров предлагаем раздать по дворам. Народ своих плохих отведёт на бойню, а вы ему свою дадите, и половину разницы пусть в ваш цех приносит.

Я прочитал ещё раз написанное Антоном. Ё-моё, простые мужики, а какая мудрость. И деловая хватка, сразу же сообразили и увидели свою выгоду и барина.

– Хорошо, давайте делайте, но только не всё сразу, мясо надо в дело пустить.

В беконном цеху, где командует Серафим, успели освоить уже и переработку говядины, и бекон из неё тоже идёт на ура.

Анна после разговора с Антоном и Пантелеем была очень задумчивой и перед сном сказала:

– Ни к кому мужики не относятся так, как к тебе. Ты для них свой. Я вот, как ни крути, барыня, а ты – нет. Они поэтому так легко и перешли на имя-отчество.

Я, чтобы прекратить этот разговор, поцеловал её и спросил о деле:

– А если серьёзно, семена привезёшь?

Анна усмехнулась и ответила, вставив между вопросом и ответом свой поцелуй.

– Я, конечно, привезу, но мужики правы, синица лучше.

К Рождеству три четверти дворов решили последовать примеру сосновцев и попробовать обработку земли общим клином. У них пашня побольше нашей и гуляющих десятин тоже.

В итоге даже началось соревнование между двумя имениями: кто лучше и успешнее подготовится к следующему году и лучше сработает зимой.

Самые голодные времена, как снежный ком, начали накатывать после окончания поста, во время Святок. Министерство внутренних дел даже прописывало рецепты для приготовления хлеба с примесью винной барды или свекловицы. Хлебные запасы начали таять как весенний снег, и только Анна со своими компаньонами может спасти губернию от катастрофы.

Правительство уже констатировало, что неурожаи в России повторяются через каждые 6–7 лет, продолжаясь иногда по два года подряд и не охватывают всю империю.

Такое пока в истории было однажды – «Великий голод» при Борисе Годунове, когда практически вся территория Российского государства была охвачена этим бедствием.

Поэтому Анна Андреевна выступила гарантом того, что губерния не окажется весной без семян, и Андрей Григорьевич распорядился раздавать абсолютно всё зерно и, пометавшись по уездам, уговорил сделать это очень многих помещиков.

В этом деле его правой рукой был Иван Прокофьевич, и господин начальник губернских жандармов по секрету сказал мне, что этих господ ждёт большой карьерный взлёт.

Судьба господина Иванова уже практически решена, он весной станет вице-губернатором, а потом, максимум через год, в зависимости от того, как набьёт начальствующую руку, убудет дальше.

А судьбу Ивана Прокофьевича будет решать его начальник, господин Иванов.