Текст книги "Помещик 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шерр

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Его тело наши разведчики обнаружили и вынесли. Сомнений нет никаких, мой старший брат, офицер Советских Вооруженных Сил остался верен присяги и погиб в рукопашном бою со своими мучителями и преследователями.

Через несколько месяцев мой погибший брат спас меня от попадания в Афганистан. В последний момент меня вычеркнули из списка командированных на ту страшную войну.

Уже после армии я получил два ордена, Зведочку и Красное Знамя, которыми был награжден мой брат.

* * *

Третья вспышка света и я вернулся из своего неожиданного воспоминания о первой жизни.

– Михаил, а как достоверно узнать, какую сумму конкретно желают получить эти, – я запнулся не зная как назвать тех, кого в плену мой брат.

– Это очень сложно. Эмир, который удерживает в том числе и вашего брата, любит сам диктовать условия. Его почему-то называют паша. Чрезмерными инициативами с нашей стороны можно только навредить. Но однозначно скажу суммы они называют огромные. В самом лучшем случае требования выкупа будут предъявлены через год после пленения.

– Мне надо только узнать и как можно скорее какую сумму затребуют за свободу брата, – в этой жизни этот кошмар не должен повторится.

История пленения и последующей гибели брата не давала мне спокойно жить всю мою жизнь. Родители вскоре умерли почти также как и в этой, новой жизни.

А я остался жить и всегда считал, что в гибели брата есть моя персональная вина. Его должны были выкупить, но не сложилось.

Не знаю почему, но я вбил себе в голову, что я лично мог что-то сделать. Как и что я не знал. Конечно это был какой-то идиотизм, что и как простой советский еще почти мальчишка мог что-то предпринять.

Несмотря на своё возвращение из того страшного воспоминания, происходящее я воспринимал как-то фрагментарно. Напрочь исчезло боковое зрение и я только почувствовал, что кто-то подошел к нам. Михаил начал что-то рассказывать и я тут опять куда-то провалился.

А затем как по щелчку пальцев восприятие действительности восстановилось и Софья Павловна бережно взяла меня за руку.

– Александр Георгиевич, пойдемте со мной, вас зовет генерал. Он хочет с вами срочно поговорить.

Генерал Чернов ждал меня в большой и пустой гостиной дома. Он был явно взволнован и без предисловия начал говорить.

– Мне доложили, что ваш брат жив и находится в плену у горцев. Вероятнее всего в ближайшие месяцы они потребуют выкуп за него и других плененных офицеров. Но суммы именно эти люди требуют очень большие и к сожалению при неудаче очень часто казнят пленных. У вас должно быть несколько таких имений чтобы при их продаже набрать необходимые средства. Даже ваш дядя не в состоянии взять и вот так выложить такие деньги за свободу племянника. Скажите, Александр Георгиевич, каким образом вы собираетесь набрать огромные деньги?

Глава 3

Прямой вопрос генерала был сродни ведра холодной воды, которое внезапно выливают на человека для приведения его в чувства.

Итак, Александр Георгиевич, каким образом вы собираетесь быстро набрать огромные деньги?

Огромные деньги я, господин генерал, собираюсь просто заработать.

– Я открою в Калуге ресторан, который быстро начнет приносить приличный доход. Но самое главное, я хочу в своем имении наладить крупное производство английского бекона. Я уверен, что он воспользуется быстрым успехом. А для того, чтобы это дело начало приносить действительно большие деньги, мне желательно иметь привилегию на его производство.

Генерал задумчиво покачал головой.

– То, что ваш бекон воспользуется популярностью, причем очень быстро, я не сомневаюсь. Это действительно стоящее дело. Я еще у вас подумал, странно, что в России никто еще не додумался производить его. А ведь все, кто бывал в Англии знают это блюдо.

Это действительно странно. Солонина чуть ли не национальное русское блюдо. Традиции копчения в России тоже древние. Конечно свинина у нас сейчас преимущественно сальная, но не настолько же, чтобы не выбрать куски пригодные для бекона. Да и ума большого не надо, чтобы сообразить как выращивать более постную свинину, не говоря уже о первых опытах селекции в том числе и в России.

– Я человек сугубо военный. Вы, Александр Георгиевич, не поверите. но у меня даже штатского гордеропа не имеется. А то, как я полицеймейстерах оказался, так это такая глупость, что стыдно рассказывать. Одно было утешение, что временно. В привилегиях, как вы наверное догадываетесь, я не очень разбираюсь. Знаю только что это такое. Но помочь с этим делом скорее всего могу. Муж моей старшей сестры служит у графа Егора Францевича Канкрина. Я сейчас же напишу ему и завтра утром будет ответ.

Мой шашлык действительно произвел большое впечатление на гостей генерала. Но думаю дело было больше не в моих кулинарных достоинствах, а в неожиданно открывшейся истории моего брата, о которой оказались наслышаны большинство присутствующих офицеров.

Генерал действительно написал письмо своему неизвестному мне родственнику и тут же отправил его адресату с одним из офицеров, находящихся при его особе по долгу службы. С ним в качестве носильщиков отправились Андрей и Степан. Они должны отвезти сестре генерала какую-то объемную коробку.

Посланный с письмом офицер действительно к утру привез ответ. Его смысл его был в одном слове – попробую.

Вместе с ним вернулись и Андрей со Степаном, которые привезли ответную еще более объемную коробку. Вид у Степана был такой, что я сразу же понял: ему есть что рассказать своему барину.

Прощаясь со мной генерал сказал:

– Возвращайтесь, Александр Георгиевич, в своё имение. Если получение желаемой вами привилегии возможно, то вас уведомят.

Приехавший по каким-то своим делам родственник коллежского асессора Иванова остановился в Петербурге в одной из гостиниц и найти его труда не составило.

Но попасть к нему оказалось не просто.

Меня долго расспрашивала о цели визита дотошная горничная, прежде чем впустить в прихожую. Наконец появилась хозяйка – дама средних лет в домашнем платье, с явно недовольным выражением лица.

– У вас есть дело к моему мужу? – поставила она на меня удивленные глазки, как будто бы я сказал ей какую-то ерунду. – И ради чего вы приехали сюда аж из Калуги?

– Да, все верно. Кузен Евгения Петровича, господин Иванов, отправил меня сюда. Мне с ним надо обсудить деловое предложение.

– Деловое предложение? – женщина рассмеялась. – Молодой человек, вы меня разыгрываете! Ну какое деловое предложение может быть у моего Юджина из Калуги? Вы вообще были в этой Калуге? Да там две площади, три перекрестка и одна улица через которые Макарка-свинопас свиней гоняет! Ну какие дела можно делать в Калуге?

Она покачала головой с явной иронией:

– Нет, нет, молодой человек, вы меня разыгрываете. Скажите честно, вы какой-нибудь офеня или коробейник? Что у вас? Галантерея? Или, может быть, набор ножей?

«Ну надо же, – подумал я. – Не думал, что сейчас, в середине девятнадцатого века, есть аналоги этих топ-топ-менеджеров по продажам. И как же меня достала эта дамочка».

Надо было побыстрее заканчивать с ней разговор и наконец-то добиться, где этот чертов Юджин, как она выразилась.

– Мадам, – ответил я с максимально возможной учтивостью, – мне действительно нужен ваш муж и действительно по делам. И дела мои действительно связаны с Калугой.

– А, черт с вами! – махнула она рукой. – Он с утра в Михайловском артиллерийском училище хлопочет там о месте нашему Коленьке. Это наш старшенький. Коленька, ну очень увлечен геометрией с математикой. А, сами понимаете, где с такими талантами можно найти себя, если не в артиллерии? Езжайте туда и ищите его там. Мой благоверный наверняка целый день будет хлопотать насчет Коленьки.

– Благодарю вас от всего сердца, мадам, – вежливо поблагодарил я эту взбалмошную особу и отправился по указанному адресу.

Такого приема я не ожидал и был очень удивлен. Если бы не мой личный интерес, я непременно объяснил бы этой самоуверенной неприятной бабище разницу между геометрией и математикой.

Петербург середины девятнадцатого века меня удивил. По большому счету он был еще бледной копией того великолепного имперского города, в который превратится позже. Но все равно какая-то атмосфера и дух были. И чувствовалось, что именно этот город сейчас столица огромной необъятной империи.

На извозчике я долетел до артиллерийского училища достаточно быстро и удивился, насколько здесь, в этом времени, относительными были понятия о безопасности режимных объектов. В общем, обо всем том, что кажется неотъемлемой частью военных частей XXI века. Меня спокойно пропустили, само собой спросив о цели моего визита, и я прошел в приемную училища.

Там оказалось сразу несколько человек, и только один из них был похож на нужного мне господина.

– Евгений Петрович Царегородский? – поинтересовался я у сидевшего недалеко от дверей грузного господина с ранними залысинами.

– Да, это я, все верно, – ответил он, неожиданно резво вскочил со своего места и, смерив меня взглядом, затряс руку, которую я ему подал для рукопожатия.

Рядом с ним сидела женщина средних лет, которая от чего-то показалась мне смутно знакомой. Как будто я где-то ее уже видел, но где, когда, при каких обстоятельствах и в каком времени – большие-большие вопросы. Она была еще достаточно красивой, внимательно меня оглядела с головы до ног, а потом углубилась в чтение. На ее коленях лежал, как это ни странно, хотя не понятно почему странно, томик Пушкина.

– Да, все верно, это я, – продолжил Царегородский. – С кем имею честь?

– Александр Георгиевич Нестеров. Калужский дворянин. Ваш кузен, господин Иванов…

– Ах! – махнул рукой на меня Царегородский. – И по какой же надобности вы меня разыскали даже здесь, господин калужский дворянин?

«Странно, – подумал я. – Андрей Григорьевич ситуацию описывал немного иначе. А тут похоже совершенно не в курсе наших дел».

Но проситель здесь я и поэтому некоторые странности можно и пропустить.

– Ну, по самой обыкновенной – у меня к вам письмо от вашего кузена. Думаю, в нем все написано более чем подробно, и вы поймете суть моей просьбы.

– Письмо? – с какой-то странной живостью воскликнул Царегородский. – Ну так давайте его сюда! Мне так скучно здесь уже сидеть. Вы понимаете, я Коленьку устраиваю в училище. И уже целый день потратил вчера, просидев тут. Почему-то начальник училища барон Иван Федорович Розен никого не принимает. Давайте ваше письмо. Хоть что-то разнообразит мое унылое ожидание.

Он достаточно невежливо показал рукой на сидящую рядом с ним женщину, которая продолжала читать:

– Вот, посмотрите. Умные люди берут книжки в такие места. А я-то как – вот голова-то пустая, как моя женушка говорит. Хотел да забыл, вот теперь мучаюсь. Давайте письмо! – повторил он.

Я достал из внутреннего кармана сюртука письмо, и Царегородский, напялив на переносицу очки, погрузился в чтение, которое он тут же прервал через несколько минут.

– Да, да, я вспомнил. С этими хлопотами совсем ничего не помню. А вы, Александр Георгиевич, шутник? – спросил он. – Шутник, как есть. Ресторан французской кухни в Калуге! – воскликнул Царегородский.

Видимо, ему действительно было ну очень скучно и хотелось просто с кем-то поговорить.

– Господа! Представляете, в Калуге ресторан французской кухни! В Калуге! – повторил о, обращаясь в пространство.

Затем он продолжил чтение и внезапно стал серьезным. Я видел, как изменилось выражение его лица, и наверняка дело дошло до финансового вопроса.

– Так, Александр Георгиевич… – начал он.

Но в этот момент дверь приемной наконец-то отворилась.

– Господин Царегородский, прошу, вас ждут, – раздался голос офицера, который вышел из этой двери.

Царегородский тут же вскочил, поправил одежду, весь как-то подобрался и, протянув мне письмо, сказал:

– Дорогой Александр Георгиевич, а подождите меня! Мне нужно обсудить вопрос моего Коленьки. А после мы с вами поговорим обстоятельно. И вы знаете, я не вижу никаких причин вам отказывать. Я все напишу своему кузену. Никаких проблем. Вот садитесь на и ждите.

Делать нечего – пришлось принять это «щедрое» предложение. И я уселся на стул и принялся ждать.

– Александр Георгиевич, правильно? – через некоторое время обратилась ко мне дама с книгой.

– Да, все верно. А с кем имею честь, простите?

– Керн Анна Петровна, – представилась она. – Мой муж юнкер училища и я его здесь ожидаю.

И тут я понял, кто это. Это же муза Пушкина! Ну надо же, встретить женщину, которой было посвящено бессмертное «Я помню чудное мгновенье».

Только как-то странно, её муж юнкер артиллерийского училища. Это должен быть еще молодой человек. А я почему-то помнил, что Пушкин посвящал своё творение жене генерала.

– А вы действительно чудак, Александр Георгиевич. Этот господин прав, – кивнула Анна Петровна на дверь, куда зашел только что Царегородский. – Ну какой ресторан французской кухни в Калуге? Вам что, деньги девать некуда? Да и как вы себе это представляете – в нашей зачуханной провинции, а вы уж меня простите, но ваша Калуга именно такая, открывать подобное заведение? Даже не в Москве или в Петербурге, а в Калуге!

Она помолчала, а затем продолжила:

– Простите, если лезу не в свое дело, Александр Георгиевич, но у вас хотя бы повар-то есть?

– Да, конечно, Анна Петровна, как без этого? – ответил я. – Есть. Я сам прожил некоторое время в Париже и, знаете, недавно устраивал прием у себя в поместье, в том числе и для господина калужского полицмейстера генерала Чернова. Подавал французские блюда, и это было вкусно, и все хвалили. Так что повар у меня есть, и я не вижу причин, чтобы мое начинание провалилось.

– И нет, дорогой Александр Георгиевич! – покачала головой Анна Петровна. – Вы просто еще молоды и не знаете еще особенностей ведения дел в нашем богоспасаемом отечестве. И знаете, вы очень напоминаете мне моего папеньку. Он тоже носился с различными прожектами. Представляете, бульонный кубик хотел предложить нашей с вами армии! У него проектов-то было много, но вот бульонный кубик – один из…

Анна Петровна на мгновение запнулась, похоже не находя слов для характеристики прожекта своего папеньки.

– И вот ведь какая ирония, господин Нестеров! В двенадцатом году французы все эти бульонные кубики моего папеньки захватили в Москве и съели!

Немного разговорившись с Анной Петровной – вот ведь ирония, с музой Пушкина я говорю не о Пушкине, а о бульонных кубиках! – мне удалось узнать, что действительно отец Анны Петровны Керн, Петр Маркович Полторацкий, продвигал идею самых настоящих бульонных кубиков.

Петр Маркович вложил в это дело большие деньги, наладил их производство, и у него даже что-то начало получаться. Но начинанию ходу не дали, хотя вроде бы даже и был похвальный отзыв самого Государя.

А затем действительно пришла война, и это начинание заглохло окончательно. Кубики застряли в Москве и в итоге казались в руках голодных вояк Великой Армии императора наполеона, которые с голодухи все их съели.

Начинание заглохло тогда, в 1812-м. А сейчас на дворе сороковой. Еще немного поговорив с Анной Петровной, я понял, что ее отец еще жив. И он сейчас в Москве. И будет там еще почти полтора месяца, прежде чем отправиться в имение под Полтавой.

И, само собой, как говорится, все одно к одному. В голове у меня сразу же созрел план. И этот план включал в себя обязательную встречу с Петром Марковичем Полторацким, полтавским дворянином, который ждет – правда, он еще об этом не знает – меня в Москве.

Разговор с Анной Петровной как-то незаметно перешел на её личную жизнь. Я похоже понравился ей и она рассказала мне о цели своего нахождения в приемной.

Оказывается её муж, вернее не муж, а скажем так возлюбленный, Александр Марков-Виноградский действительно учится на офицерском курсе Михайловского училища. У них разница двадцать лет и уже есть совместный ребенок.

Марков-Виноградский решил уйти из училища и перейти служить в армию, чтобы быть вместе со своей возлюбленной и сыном, которые перебрались в Черниговскую губернию.

Официально Анна Петровна еще жена старого генерала Керна с которым реально давно рассталась.

Александра Сергеевича она тоже помянула и даже смахнула набежавшую слезу.

На этом мы с музой Пушкина расстались. Она любезно продиктовала свой черниговский адрес и предложила навещать её, если я окажусь в тех краях. Похоже любовь любовью, а старая закалка крутить лямуры на все стороны её вторая натура.

Евгений Петрович выскочил из начальствующего кабинета со скоростью пробки из-под шампанского, но с улыбкой до ушей.

– Давайте ваше письмо, – он чуть не порвал послание господина Иванова, которое выхватил из моих рук и тут же в приемной написал на свободном месте внизу листа, что он согласен и пусть Аndre всё оформляет.

Задерживаться более в Петербурге резонов не было. На одном из дилижансов, а они оказываются сейчас в Москву ходят регулярно, мы уехали в этот же день.

Ожидая отправления дилижанса, я выслушал рассказ Степана о том, куда занесла их судьба с генеральской посылкой. Самое главное в его рассказе было то, что за время ожидания ответа из Собственная Его Императорского Величества канцелярия прибыло два курьера к обитателям дома в приемной которого ожидая ответа сидели мои камердинеры.

Обратная дорога в Первопрестольную заняла четыре дня. Сказать что я устал, значит ничего не сказать.

Почти всю дорогу в Питер я спал, потому что еще плохо себя чувствовал после перенесенной болезни. Обратную дорогу я тоже почти всю проспал, но уже по другой причине.

Произошедшее в Петербурге было таким потрясением, что мой мозг, чтобы я повредился рассудком решил взять кратковременный отпуск в виде почти непрерывного сна.

То, что два путешествия между столицами Российской империи 1840 года фактически прошли мимо меня, нисколько не расстроило.

Ото сна я окончательно очнулся уже на подъезде к Москве и резонно рассудил, что у меня еще будет время спокойно и не торопясь, с комфортом проехать по этому маршруту и насладиться видами природы, оценит уровень гостиничного бизнеса нынешней России, присмотреться в жизни в этих местах и прочее.

Неожиданный возможный поворот в истории семьи Нестеровых вызвал у меня душевный трепет, когда я осознал до конца что здесь у меня возможно есть живая родственная душа.

Воспоминания Сашеньки о брате, которые начали всплывать в моей голове, были очень радостными и приятными.

Несмотря на разницу в возрасте, он не только любил меня, в смысле маленького Сашеньку, но и был настоящим другом. Сашенька горько плакал, когда брат уехал учиться в Петербург и бывал безумно счастлив в его короткие приезды домой.

Еще раз все уже спокойно взвесив, я решил, что надо попробовать заработать необходимую сумму. Несмотря на слова генерала Чернова я был уверен, что бандиты, захватившие брата не идиоты и не заломят совершенно не подъемный выкуп.

Конечно есть еще, на самый крайний случай, вариант с дядей. Но мне совершенно не хочется обращаться к нему. Это предпоследнее, что я сделаю.

А последнее, но я не дрогну и совершу этот шаг, отдаться Аглае Дмитриевне. Своего родного брата я твердо решил спасти даже такой ценой.

Выяснить где находится нужное мне имение отставного генерала Муравьева, труда не составило. Оказывается в Москве сейчас уже есть справочная служба, а Николай Николаевич человек достаточно известный.

Но сначала я решил нанести визит Петру Марковичу Полторацкому, отцу Анны Петровны Керн. Конечно у меня пока нет никакого плана как с ним разговаривать, но проблемы надо решать по мере поступления.

Сначала найду, разузнаю обстановку, произведу разведку и потом решу.

Глава 4

Разыскать Петра Марковича Полторацкого, отца Анны Петровны Керн оказалось совсем не сложно. Вернее не самого достойного полтавского дворянина, а гостиницу, где он остановился, приехав по каким-то своим сугубо личным делам в Москву. Кстати в приемной Михайловского училища у меня появились сомнения, что жена старого генерала была музой Пушкина. Некоторые её выражения меня откровенно покоробили.

Гостиничный бизнес в России сейчас процветает и довольно большая прослойка русских дворян, например, все время службы в столицах, квотируется в них годами, практически все время службы. Многие известные личности, в том числе, если мне память не изменяет, какой-то знаменитый русский мореплаватель, чуть ли не всю жизнь проживали в гостиницах.

Хорошая гостиница это сейчас настоящий дворянский дом. Тут есть все, что дворянской душе угодно: просторные шикарные номера, обставленные дорогой красивой мебелью, такие что у некоторых усадьбы хуже, рестораны, развлечения прямо тут на месте, даже балы проводятся и всякие приемы.

Лакеи и прочая всякая прислуга в гостиницах такая, что комар носа не подточит. Большинству русских дворян такое просто не по карману. Горничные все как на подбор, конфетки. Мужчины лакеи такие видные и важные, что даже не понимаешь где их набрали.

Во многих гостиницах уже не свечное освещение, а передовое – масляные лампы. Есть очень даже неплохие библиотеки и там можно было встретить еще не давно того же Александра Сергеевича, а сейчас Николая Васильевича и прочих гениев и не очень русской литературы. А также художников и прочих деятелей культуры. Естественно проводятся литературные вечера.

И такие гостиницы есть уже не только в Петербурге и Москве, но в том же Нижнем и Одессе. Это сейчас бурно и стремительно развивающееся дело в России и моя идея с рестораном вполне в струю. И если дело пойдет, то можно вполне и гостиницу в Калуге забабахать.

Если быть первым, то железно пойдет, все таки Калуга это губернский город с населением под сорок тысяч. А ведь еще есть и окрестности. Да и стоит она как говорится на большаке, ведущем не в какую-то российскую глушь, а в богатые и сытые МАлороссию и самое главное НОвороссию.

Господина Полторацкого в гостинице не оказалось, и когда я наводил справки о нем, то моей персоной неожиданно заинтересовался сухенький, седой как лунь, старичок.

Он тоже проживал в этой гостинице и вежливо спросил у меня с какой целью я разыскиваю Петра Марковича.

Старичок был совершенно неопределенного возраста и на нем был достаточно потрепанный какого-то старого образца военный мундир. В нынешней военной форме я естественно не разбираюсь, но такую видел впервые.

Естественно в знаках различия в не разбирался, но резонно предположил, что старичок отставной офицер.

«Вероятно дедушка носит этот мундир со времен Очакова и покорения Крыма».

Старичок, судя по всему, как раз и относился к тем дворянам, которые фактически постоянно живут в гостиницах. В его поведении и отношении к нему персонала гостиницы, было что-то такое неуловимое, что наводило именно на такие мысли.

Старый вояка внушил мне доверия и я представился.

– Александр Георгиевич, Нестеров, калужский помещик.

– Василий Николаевич Судаков, отставной подполковник свиты генерала князя Петра Ивановича Багратиона, – тут же ответил мне с большим достоинством старичок.

«Оказывается он лет на двадцать, а то и все тридцать посвежее», – пронеслось в моей голове.

Смутившись от своих мыслей, я решил объяснить с какой целью разыскиваю Петра Марковича.

– Я хотел бы навести у него справки по поводу одного давнего дела.

Старичок заливисто как ребенок засмеялся, чем даже немного испугал меня.

– Бьюсь, сударь, об заклад, что вы желаете узнать у него, как он делал бульонные кубики, которые якобы с голодухи съели французы в восемьсот двенадцатом году?

Ответ наверное не требовался так как старичок продолжил.

– Вы, сударь, впечатление производите здравомыслящего человека, поэтому я вам расскажу историю этой глупости. Да, да, вы не ослышались именно глупости. Неужели вы думаете, что такая здравая идея, воплощение которой может озолотить любого, не была бы воплощена в жизнь?

Вопрос конечно достаточно резонный, но сколько здравых идей различные власти в России, да и не только в нашем Отечестве, отвергали с порога.

– Предложение Петра Марковича Полторацкого сначало получило чуть ли не Высочайшее одобрения, как он по крайней мере утверждает, но потом положили под сукно. Но всё дело, сударь, в том, что на самом деле просто разобрались и решили, причем скажу я вам абсолютно правильно решили, что это по меньшей мере глупость. Причем в лучшем случае, а не что-нибудь другое.

«Так, старичок сейчас разоблачит и покажет мне на пальцах в чем конкретно эта глупость», – подумал я и не ошибся.

– Ведь что предлагалось? – ответа я конечно не знал и поэтому решил промолчать.

Но его и не требовалось и отставной подполковник продолжил мое просвещение.

– А предлагалось господином Полторацким выпаривать остаток остающийся на салотопенных заводах, который не то, что не съедобный, а есть самый настоящий яд!

Словом «яд» старичок поставил жирную точку с восклицательным знаком в своем повествовании. Ну, по крайней мере так мне показалось в первое мгновение.

Но старый вояка на этом не остановился и вынес вообще сногсшибательный вердикт.

– Я, сударь, даже полагаю, что кубики Петра Марковича, захваченные голодными французами в Москве, поспособствовали нашей победе. Уверен, что они не одну сотню сотню французов отправили на тот свет.

И я поверил отставному подполковнику, развернулся и уже собрался уходить, как он остановил меня своим очередным вопросом.

– А с какой целью вы, сударь, интересуетесь этой идеей? Что-то мне подсказывает, это не чувство возможной наживы.

Почему я решил рассказать незнакомому человеку о своей проблеме, объяснения у меня не было, хотя потом до самой Москвы пытался дать себе ответ на этот очень интересный вопрос.

Отставной подполковник внимательно выслушал меня, а потом рубанул правду матку.

– Я вам, Александр Георгиевич, скажу всё как есть и будет лучше, если вы поверите мне. Сказать, что вашему брату не повезло, значит ничего не сказать. Кавказская война длится уже больше двадцати лет и, например, для меня не секрет всё, что там происходит.

Слушая Василия Николаевича, я проклинал себя на чем свет стоит.

В строительном деле я конечно был без ложной скромности очень большой специалист. Но учить ту же историю всегда считал ниже своего достоинства. Какой прок от этих знаний? И вот теперь мне это возможно выйдет боком.

Отставной подполковник тем временем продолжал.

– Русские офицеры это лакомый кусок для горцев. Почти всегда они сразу же начинают требовать выкуп и я не слышал, чтобы когда–нибудь его сумма была выше десяти тысяч серебром. А в вашем случае речь видимо идет о сотнях тысяч. Что очень и очень странно.

Я почувствовал, что опять куда-то проваливаюсь и только усилием воли мне удалось вернуть себя из этого состояния.

Василий Николаевич сделал паузу и увидев, что я опять его слушаю, продолжил.

– Но ларчик, сударь, думаю просто открывается. В горах есть большие районы, где фактически нет никакой власти. Здесь, в России, почему-то считают, что имаму Шамилю принадлежит чуть ли не полнейшая власть на Кавказе. Но это далеко не так и полнейшая глупость. Как раз во многих отдаленных высокогорных местах заправляют непонятные банды. Во главе одной из них как раз стоит турок. Никто не знает кто он. Его сообщники обращаются к нему паша.

Я сразу же вспомнил, как Михаил сказал, что эмира, захватившего брат, именно так и называют.

– Он появляется из ни откуда на какое-то время, а затем исчезает. У него русские пленные исключительно офицеры. Требование выкупа он предъявлял только однажды.

– А как же все остальные разы? – спросил я, пытаясь хоть немного въехать в ситуацию.

– Он исчезал, и пленные то же.

Я начинал понимать к чему клонит отставной подполковник.

– В тот единственный раз, он заломил неимоверную сумму выкупа. И его, – я горько усмехнулся, – командировки на Кавказ длятся по году или около того.

– Да, Александр Георгиевич, вы все очень точно описали. Я могу только предположить, что ему заказывают захват каких-то определенных русских офицеров и за это платят огромнейшие деньги. И я уверен, что это делают наши заклятые друзья англичане. Но кто слушает старого дурака, – с горечью закончил Василий Николаевич.

– Я, я вас слушаю Василий Николаевич. А какую сумму требовал этот паша?

– Двести тысяч серебром за десять или одиннадцать офицеров. Точно не знаю.

– А сколько таких набегов он совершил, когда был первый и сколько офицеров каждый раз оказывалось у него в плену? – задал я сразу же несколько вопросов.

– Сколько набегов совершил паша, я не знаю. Первый раз по моим сведениям это было лет восемь назад. И всего через его руки прошло около сорока русских офицеров.

– Неужели на Кавказе сколько пленных с нашей стороны? – поразился я.

– Я думаю в его руки попадают не только офицеры, но однозначно все они дворяне.

– У вас, Василий Николаевич, полагаю, какой-то личный интерес к этой истории?

– Я старый одинокий человек, сударь. Пока я живу на этом свете вы всегда найдете меня в этой гостинице. Это моё последнее пристанище на этом свете. И не то, что не куда прислонить свою голову. Раз вы были со мной столь откровенны, я отвечу тем же. Ненависть и жажда мщения это то, что держит меня на этом свете. Я сижу в этой Богом забытой гостиницы и чего-то жду. Вернее не чего-то, тут я вам солгал. Я жду шанса поквитаться перед смертью с одним человеком.

Полторацкого я ожидать не стал, а трезво рассудив, что полубезумный отставной вояка, по крайней мере таким было мое мнение о нем когда я уезжал, в отношении кубиков прав.

Что такое салотопенные заводы я знал и представлял что такое остаток производства на них, также как и какое сырье используется на этих заводов. Остаток это не просто яд, а яд в квадрате. И почему-то у меня вдобавок ко всему возникла мысль, что господин Полторацкий не менее безумен, чем отставной подполковник. А два безумца за один день на мою то же больную сейчас голову, это перебор.

С Николаем Николаевичем Муравьевым мне пообщаться то же не удалось, но по другой и очень печальной причине. Он к сожалению умер. Самое обидное было, что произошло это совсем недавно. И когда Степанида рассказывала мне о нем, он был еще жив.

Никто из его детей не собирался продолжать отцовское дело, у образцовой фермы в Бутырках начались трудные времена и уже началась распродажа КРС. Ферма хоть и принадлежит Императорскому московскому обществу сельского хозяйства, но реально все на ней держалось на Николае Николаевиче, вернее на его финансах и энтузиазме.

А с его уходом все начало сдуваться как проколотый воздушный шарик. То, что я узнал о Муравьеве, говорило, что это человек, говоря штампами, опередивший свое время. Его идеи многим не понятны. Например, всем Николаевичам, которые заняты чем угодно но не провесами и удоя.