Текст книги "Цена светлой крови"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– А знать нужно, – продолжил Цонкиди-ако. – Хотя бы затем, чтобы случайно его не обидеть.

– В прошлом с ним случилось какое-то несчастье или, возможно, душевное потрясение. Что именно, Джумин сам не ведает, но некий срок он провел в беспамятстве. Он из очень богатой и знатной семьи, из рода хапанцев Джума, и денег родичи не пожалели, наняли лучших целителей. Сознание к нему вернулось, но здесь, – Сайлис коснулся лба, – не все в порядке. Очнувшись, он не смог многого вспомнить и, мне думается, не очень верит рассказам о своей прежней жизни.

– Интеллект не пострадал, – добавил астроном. – Он человек образованный, знаком со многими языками, искусен во многих науках, но не помнит, что с ним было в детстве, юности и в более зрелых годах. Не исключаю, случалось там такое, о чем ему не хочется вспоминать... – Цонкиди-ако сделал жест сожаления. – Такое бывает. Это непроизвольная реакция – защитный барьер в подсознании блокирует нечто тягостное, горе, которое душа и разум не силах вынести.

– И давно это произойти? – спросил напряженно слушавший Амус.

– Очевидно, шесть лет назад, так как все последние годы Джу провел в Куате. Есть надежда, что тишина и покой, приятный климат и умственные занятия его исцелят или хотя бы позволят что-то вспомнить... Для нас, его друзей, он не делает из этого секрета.

– Мне кажется, – молвил О’Паха, – в его прошлом нет ничего ужасного – я имею в виду преступление или какие-то бесчестные поступки. Он хороший человек.

– В этом нет сомнений, – согласился Цонкиди-ако. – В древности о таких людях говорили: его сетанна высока! И еще говорили: вот кецаль среди людей.

– Я тоже не думаю, что было в его жизни что-то постыдное, о чем он не хочет вспоминать, – произнес Пиладкастронера. – Беда, другое дело! Несчастье, от которого он не смог оправиться... Говорится в Книге Повседневного: для каждого наступает время собирать черные перья.

– Верно говорится, – подтвердил Цонкиди-ако. – Но из черных перьев тоже плетут красивые ковры, а наш друг Джумин – мастер искусный. Так ли, иначе, но он нашел себе занятие. Живет, ждет, не жалуется...

– Мы будем о нем вспоминать, – сказал О’Паха. – Будем вспоминать, когда полетим на Внешний Одисс. Это так далеко... Что поддержит нас, кроме памяти о достойных людях?

Они молча стояли под сосной, глядя на лунный серп, что поднимался на востоке.

* * *

– Санра, – бормотал Аранна, пробираясь узкой дорожкой к дому, – санра, теокалли... Древность и, несомненно, одиссарская.

Для него, этнографа и историка, эти слова были полны глубокого смысла. Санра, в эпоху Джеданны Первого и Джиллора Воителя, обозначала подразделение одиссарского войска из нескольких сотен бойцов, а в более поздние времена – команду для особых поручений, уже не обязательно военную. Словом «теокалли» в Уделе Одисса называли пирамиды и другие высокие сооружения, расположенные на холмах и искусственных насыпях. Но с течением лег одни слова забывались, другие изменяли смысл, отвечая все более сложным понятиям, ибо мир не становился проще. Мир неизменно двигался вперед; вместо бычьих упряжек появлялись моторные экипажи и воздушные суда, вместо масляных светильников – эммелитовые лампы, вместо посыльных соколов – беспроводная видеосвязь. Теперь под санрой понималась группа лиц, связанных общими интересами, что-то вроде компании или клуба, а теокалли означало высоту, с которой можно бросить взгляд на окружающую местность. Но не только это; применительно к Рикару Аранне, Джумину и их приятелям «теокалли» обретало отвлеченный смысл, так как они обозревали не горы, степи и леса, а тайны настоящего и прошлого. Прикосновение к ним скрашивало скуку, частую спутницу жизни в маленьком городке, едва ли переносимую для натур энергичных, одаренных любопытством и острым умом. Это их объединяло – ум, энергия, любопытство, а еще потребность в общении.

В их сообществе Ират и Джумин Поло занимались проблемой долгожительства, пытаясь отыскать истину в Священных Книгах и старинных хрониках, повествовавших о людях светлой крови, владыках стран Эйпонны, жизнь которых измерялась как минимум столетием. Сведения об этих древних сага– морах были скудными, и далеко не все попало в Сплетение, то есть в общепланетную сеть, доступную логическим машинам. Было известно, что в Тайонеле, Коагле и Мейтассе род долгожителей пресекся три с половиной или четыре века назад, во время гибельных нашествий варваров и династических пертурбаций. Три остальных Великих Дома, Одиссар, Арсолана и Сеннам, пали в эпоху локальных войн, развязанных Аситской империей, либо иссякли из-за малочисленности потомства, не позволявшей светлорожденным создавать семейные пары. Точных сведений об этом не имелось, хотя еще были фамилии, претендовавшие на родственную связь с прежними владыками. Но даже сагамор Сеннама, ведущий родословную от Арг-ап– Каны, являлся обычным человеком – дожив до восьмидесяти лет, он состарился, одряхлел и в любой момент мог переселиться в Великую Пустоту.

Интересы четырех «звездочетов» были связаны с Безымянными Звездами. Вдохновителем этой идеи стал Цонкиди-ако, узревший странный небесный объект еще в юные годы, во время работы в Южном Лизире, в обсерватории «Семпоала». Нрав у уроженцев Юкаты сдержанный, замкнутый, и Цонкиди-ако. не был исключением; по этой ли причине или опасаясь за свою репутацию, он никого не известил о тогдашних наблюдениях. Здесь, в Куате, в «Оке Паннар-са», он считался ведущим ученым, а потому имел гораздо большую свободу и беспрепятственный доступ к инетрументам и логическим машинам. Здесь он нашел помощников и соратников, готовых обсуждать любую гипотезу, самый фантастический проект.

Логр Кадиани, помимо финанеовых дел, был любителем развлечений, переполнявших всемирную сеть в последние десятилетия. Мелги и объемные экраны позволяли играть одному или с партнерами, погружаться в прошлое, в бурные эпохи Первого и Второго Средневековья, воевать и властвовать, общаться с богами или самому стать богом и воздвигнуть иллюзорные миры в любом количестве. Человеку с фантазией только того и надо! Однако у таких забав, если не у всех, то у изрядной части, имелся некий базис, вполне реальный, если верить вычислителям и конетрукторам мелгов. Бродила среди них легенда о Завещании Кайна Джакарры, зашифрованном и укрытом в Сплетении в середине двадцатого века; подобравший ключик к этому секрету мог оказаться владельцем неисчислимых богатств, хранящихся во льдах юга или севера, а может, на дне мирового океана. Кадиани, но собственным его словам, за богатством и властью не гнался, а искал разгадку, движимый любопытством и упрямством; опять же было о чем поговорить с приятелями в «Пестром керравао».

– К достойной компании я прибился, хвала богам! – буркнул Аранна, переступив порог своего небольшого хогана. В доме, что прятался у подножия прибрежного утеса, было всего две комнаты, опочивальня и просторный жук где он работал. Здесь па полках, в строгом порядке, стояли книги, ларцы со старинными рукописями и деревянные резные статуэтки, а ниже были разложены предметы обихода варварских племен Эй– понны – звериные маски тонома, щиты и дротики киче, пояса п духовые трубки хединази, посуда из раковин и тыкв, вампы, оружие, украшения, изделия из перьев. В одном углу располагался стол с логической машиной, включенной в сеть, и коробками, где лежали памятные нити, в другом – огромный сундук. В сундуке хранилось походное снаряжение: палатка, гамак, карабин, легкая, плотная, защищающая от мошкары одежда, фляги, ножи и наплечные сумки с отделениями для образцов. В своей ипостаси этнографа Рикар Аранна занимался племенами гор и джунглей Нижней Эйпонны; за три десятилетия он исходил Дельту Матери Вод, не раз поднимался и спускался по течению великой реки, жил в деревушках тонома и шиах, гуаров и арахака, странетвовал в горах, в землях воинетвенных шиче, утамара и тазени, и дважды пытался пробраться в Чан– ко. Но безуспешно; в первый раз получил камнем в голову, а во второй – сломался нанятый им винтокрыл. Джунгли были малоприятным местом, а ледяные горы – и того хуже: воздух разреженный, дышать тяжело, нет ни дорог, ни тропинок, ни пищи, а горцы на редкость неприветливы. Возможно, Аранна мог бы заняться чем-нибудь другим, менее опасным – история его родной страны была богата и во многих моментах загадочна. Но все же он предпочитал джунгли, реки, льды и скалы уютным арсоланским городам, великолепным храмам и богатым книгохранилищам. Были, были к тому причины!

Приблизившись к полкам, он сдвинул потайную крышку и извлек из ниши в стене небольшой ларец. Перенес его на стол, смахнул пыль и долго глядел на ларчик, поглаживая деревянные полированные бока. Затем произнес вполголоса:

– Безымянные Звезды, храни их светлый Арсолан! Что они нам принесли, чем одарили? Они там, наверху, а здесь...

Рикар Аранна открыл ларец. Там лежали две сферы величиной с половину кулака. По виду – из яшмы, багрово-красной, в желтых и розовых разводах. Два гладких, идеально отполированных шарика, без щербин, оставленных временем.

Историк прикоснулся к ним ладонями, зажмурился и застыл в напряженной позе, словно желая извлечь из шаров некую таинетвенную эманацию. Ничего не произошло.

Его руки бессильно упали.

* * *

В этот вечер последним до своего жилища добрался Логр Кадиани.

Все четыре года, проведенных в Куате, он снимал особняк на улице Бескрайних Вод. Улица скатывалась с крутого холма к набережной, и по обеим ее сторонам через каждые десять-пятнадцать шагов имелись ступени. Каднани пришлось взбираться на самый верх, хотя выпитое пиво и съеденное мясо таких трудов не одобряли. Разумеется, он мог бы снять хоган у набережной, но это было бы неприлично для финанеиста Банкирского Дома «Шо-Кам». С его положением и доходом он был обязан жить выше всех.

Отдуваясь и придерживая живот с колыхавшимся там пивом, Кадиани взошел на второй этаж, включил свет и с блаженным вздохом опустился в кресло. На полу перед ним стояли два больших экрана, подключенных к мощному мелгу; их серебристые поверхности слабо мерцали, а внизу светились полоски отсчета времени. Одна фиолетовая – в Куате наступила ночь; другая розовая – в Южном Лизире занималось утро. Кадиани глядел на правый экран с розовой полосой, морщил лоб, вздыхал, теребил темную бородку. Его вид и жесты выдавали нерешительность.

Экран вспыхнул, и сквозь серебристую мглу проступило лицо пожилого человека. Широкоскулое, с плоским носом и крупным ртом, оно могло принадлежать кейтабцу, но темная кожа намекала, что к кейтабским предкам добавились коренные лизирцы, батоло или закофу. Волосы мужчины, длинные, черные и прямые, были стянуты налобной повязкой, украшенной алмазами. Он наверняка был знатен и богат.

– Есть новости? – спросил темнокожий на универсальном арсоланском.

По интересующему нас вопросу – нет, – ответил Кадиани. – нет, мой лорд.

Его собеседник ощерился, сделавшись похожим на черную пантеру.

– Есть такое, что нам не интересно? Так стоит ли об этом упоминать?

– Думаю, стоит. Цонкиди-ако нашел, что искал. Сегодня он...

Темнокожий прервал Кадиани, небрежно махнув рукой.

– Если в куче мусора есть битая чашка, майя ее непременно откопает... Эти бредни мне не нужны! Что бы ни летало в Чак Мооль, это принадлежит Коатлю, а мы живем на земле. Здесь паши шахты, заводы и энергостанцнн. Ты понял, Логр Кадиани?

– Да, мой господин. Но что я могу поделать? Мы ведь даже не уверены, тот ли это человек... Сама мысль о... ну, ты понимаешь, достойный лорд... сама эта мысль нелепа, невозможна! Это... это...

– Хочешь сказать, те же бредни, что измышления майясского астронома? – усмехнулся темнокожий. – Пусть так! Однако напомню, что нам безразлично, кто он такой. Мы хотим выяснить, что он знает. Быть первыми в миг его прозрения, в день, когда сосуд опорожнится! Вот все, что нам необходимо.

– Этот миг еще не наступил, мой лорд.

– Тогда жди. Сказано богами: истина отбрасывает длинную тень, но лишь умеющий видеть узрит ее.

Экран снова заволокло серебристым туманом. Вздохнув, Кадиани потянулся к шкафчику рядом с креслом, вытащил флягу розового одиссарского, но пить не стал. Глядя в тьму за окнами, он произнес негромко:

– Когда наступит миг прозрения и сосуд опорожнится – что будет потом? Что, мой лорд? Что будет с сосудом?

Молчание было ему ответом.

Глава 2

Южный Куат, дом «Ветер с Пролива». Ханай, столица Атали.

С последней встречи санры прошла половина месяца. В День Керравао Джумин сидел в саду, разбитом позади его хогана, вдыхал робкие ароматы наступавшей весны и любовался кустами шиповника – на них уже зеленели первые листья. Сидел он у стола, где лежали книги, тетрадь для записей и мощная лупа. Книг было две, обе – Священные: современный том Пятикнижия, который можно было приобрести в любой лавке при любом святилище, и старинный свод Чилам Баль в переплете из прочной кожи тапира. Древнему манускрипту было больше трех столетий, и он включал лишь четыре Святые Книги, ибо пятая в те времена еще не открылась людям. Полянекие писцы изготовили его вручную по всем правилам: Книга Минувшего написана серебристыми знаками по черному фону, Книга Повседневного – изумрудными по светло-зеленому, Книга Мер – пурпурными по алому, а Книга Тайн, включавшая Листы Арсолана и Сеннама – золотым по желтому н синим по голубому. Драгоценный раритет! И цена ему была такая, что лучше не вспоминать! Но о цене Джумин не думал – рукопись прислал брат Никлес, глава Банкирского Дома «Великий Арсолан», и он же оплачивал счета Джумина.

День Керравао был для него маленьким праздником. Во– первых потому, что предшествовал Дню Пчелы и встрече с друзьями, а во-вторых, приходили к Джумину в этот день две девушки-сеннамитки, прибиравшиеся в доме, и садовник Дартам, который сейчас копался в цветнике. Еще неизменно заглядывал старый Грза, чтобы уточнить список блюд и напитков на завтра, и эти визиты сопровождались возлияниями и беседами. Жилище Джумина будто оживало: шуршали метлы, плескала вода, слышался девичий смех, а Дартам, сажавший цветы, бормотал под нос тайные заклятья, полезные для растений. Одиночество отступало, пряталось, и чудилось Джумину, что был у него когда-то другой дом, огромный, полный народа, и было в этом доме нечто драгоценное, о чем он не мог забыть, и вспомнить тоже не мог.

Проклятая амнезия! Отец говорил, что случилась она внезапно, без видимой причины, и около года Джумин пролежал в Ханае – в полной прострации, под наблюдением целителей. А когда очнулся, то никого не узнавал и даже имени своего не помнил, зато свободно изъяснялся на шестнадцати языках и цитировал трактат Яремы Стерха «Великая Пустота и Учение о Неощутимом». Но зачем ему эти знания? Лучше бы вспомнить родичей, отца и мать, брага и его семью, вспомнить, что было с ним самим – ведь к моменту забвения он прожил на свете целых двадцать восемь лет! Во всяком случае, так утверждал брат Никлес... Что-то он ведь делал в эти годы! Может, путешествовал, может, изучал науки в Цолане или Роскве – иначе с чего бы ему знать майясский и россайнекий?.. Может, была у пего...

В доме защебетали, засмеялись девушки, и мысль Джумина прервалась. Он оглядел свой сад – несколько яблонь и вишен, кусты жасмина и шиповника, тонкие стебельки цветов, с которыми возился Дартам, и перевел взгляд на небо. Оно было голубым, безоблачным и уже по-весеннему теплым. Хорошее место этот Куат...

Сюда его послал отец, старый Катри Джума, сказав, что так советуют целители. Предполагалось, что смена обстановки, покой и чистый воздух будут способствовать лечению, но за шесть лет, проведенных в Куаге, Джумин не вспомнил ничего. Ровным счетом ничего! Даже собственного имени – ведь Джумином Поло он был назван тоже по настоянию отца, чтобы в Листы и мелг-новости ни слова не просочилось. Как все великие мира сего, владыки стран, народов и богатств, ханайские банкиры не любили, когда копаются в их семейных тайнах, к которым безусловно относился и поразивший Джумина недуг. «О болезни, сын мой, ты должен позабыть, а остальное – вспомнить, – молвил Катри Джума на прощание. – Вспомнишь, возвращайся. Но не раньше».

Не поступил ли отец слишком сурово?.. Возможно, в кругу семьи, среди привычной обстановки, воспоминания вернулись бы быстрее?.. Но Джумин не мог этого утверждать. Он даже в точности не знал, почему его спрятали здесь, на краю света – для его же блага или затем, чтобы не порочил деловую репутацию семейства Джума. Рано или поздно проныры из Листов Новостей дознались бы о поразившей его амнезии и, превратив ее в душевную болезнь, сообщили бы об этом всей Риканне и Азайе, от Лондаха до Шанхо и Сеулы... Так что, возможно, отец был прав.

Сейчас это уже не имело значения – старый Катри Джума умирал. Умирал, не дождавшись, что сын его вспомнит...

Под тяжелыми шагами заскрипел песок на дорожке. К столу приблизился старый Грза и с почтением вскинул руку в воинеком салюте, приветствуя Джумина так, словно тот был полководцем-лакомом. Накомы в мире еще не перевелись, по со времен Последней Войны их амбиции поблекли – кто писал мемуары, кто командовал охранными подразделениями, кто служил в Очаге Великой Пустоты, в котором царила военная дисциплина.

– Садись, – сказал Джумин. – Нет приятнее гостя, чем тот, кто явился вовремя.

Затем, позвав девушек-служанок, он велел нести вино, свежие фрукты из Одиссара и арсоланские лепешки с медом. Грза выпил, закусил сливами, съел лепешку и произнес:

– Для дневной трапезы, тар, я предлагаю бычьи ребрышки. Бычок откормленный, но не жирный. Из моего стада. – Тут Грза важно поднял брови. – Ребра запеку на углях. К ним – зелень и майясский соус. Пиво будет у нас из Больших Башен, от мастера Чензи Хе. Как обычно.

– Как обычно, – подтвердил Джумин.

– На вечер – ляжка того же бычка на вертеле. Скотинку забью сегодня и пересыплю мясо перцем. К мясу – земляные плоды. Какие тар пожелает, пресные или горькие?

– Пожалуй, горькие, – сказал Джумин. – Только вымочи их как следует.

– Тар может не беспокоиться. Еще дыня?

– Само собой. Посочнее.

– Выберу лучшую на своем поле. – Грза поковырял в ухе п заметил: – Благословили боги нас дынями. В Хинге гоже есть и в Бихаре, в их оазисах, но не то, не то. С два кулака это разве дыня! А у меня такие растут, что не обхватишь и с поля не донесешь – тачка нужна. Да и с тачкой семь потов сойдет!

Джумин сочувственно прищелкнул языком и налил Грзе вина. Вино тут же исчезло в глотке старого воина. Хмыкнув, он стукнул по колену кулаком и произнес:

– Бихара, песчаные блохи, ничего не смыслят в дынях. Ни в дынях, ни в быках, ни в пиве и приличной закуске. Однажды, когда мы взяли лагерь этих крыс и добрались до обоза...

Старик пустился в воспоминания. Джумин слушал внимательно, и мелькали перед ним какие-то смутные туманные картины – атака всадников на борзых скакунах, блеск подъятых клинков, шеренги воинов с карабинами, идущие в наступление, окоп с укрепленным на бруствере скорострельным метателем, воздушный корабль, парящим в небесах, и дождь осколочных бомб, что сыплются на землю... Эти видения сопровождались веж выми звуками, свистом снарядов и пуль, разрывами ракет, боевых вездеходов, перемалывавших гусеницами немы, боевым воинеким кличем, стонами раненых, хрипом умирающих. Что порождало эти миражи – рассказ старого сеннамита или собственная его память?.. И если верно последнее, то он, выходит, был свидетелем битв и сражений и, не исключается, сам воевал...

Но как такое могло произойти! Ему всего лишь тридцать пять, а с Последней Войны миновало семь десятилетий!

Скорее дело в том, размышлял Джумин, что ему доводилось читать о тех временах и смотреть живые картины, запечатленные камерами хроники. Началось тогда с пограничных конфликтов между Бихарой и Хпнгом, со спора из-за каких-то земель, и любому было ясно, что в этой тяжбе Хинг Бихаре не соперник. Не страна, а недоразумение: дикие джунгли, девять княжеств, ни власти единой, ни дорог, ни современной армии, зато голодных – толпы. Бихара же была богата и сильна месторождения земляного масла и санберпита сделали ее сюль же могучей державой, как Лизир, Асатл и Северная Федерация. К тому же все мужчины в Бихаре владели оружием, а война с аситами, длившаяся больше века, привела к централизации страны, и вслед за этим – к мысли округлить свои владения. Будь в Хинге князья поумнее, уступили бы часть западных земель вместе с трясинами, где обитают крокодилы, пиявки да ядовитые змеи. Гордость, однако, не позволила.

И ринулись полуголые хингские воины на боевые машины, на скорострельные метатели и первоклассную конницу, которой, если не считать россайнекнх изломщиков, равной в мире не было. Как ринулись, так и полегли: кто в песках, кто в болотах и джунглях, кто у подножий Небесных Гор. А бихара форсировали реку Индан, перебросили тридцать корпусов на ее восточный берег и вторглись в княжество Джайна, в самое сердце Хинга.

С этим мир не мог смириться – ни державы Эйпонны и Риканны, ни ОТА, величайшая из стран. Объединенные Территории контролировали север, запад и восток Азайи, и у них, разумеется, имелись свои интересы в Хинге и Небесных Горах. Но кроме деловых интересов была и другая причина вмешаться: освободившись от власти Асатла, объединив в своих границах Сайберн, Китану и Россайнел, ОТА стали гарантом стабильности. Государство, владевшее пятой частью суши, огромными природными ресурсами и гигантским человеческим потенциалом, могло диктовать свою волю любой другой стране, и делалось это не обязательно с помощью силы. Но о силе тоже было хорошо известно, о подводных дредноутах, реактивных крыланах, боевых вездеходах и армадах воздушных судов; и знавший об этом понимал: руки ОТА дотянутся до возмутителей спокойствия. Особенно до Бихары, имевшей плохую сетанну после Нефатской Резни.

Объединенные Территории отправили в зону конфликта десантный корпус и ракетоносную воздушную флотилию, Атали и Эллина – пехотные части,

Южный Лизир и Асатл – боевые машины. Скромный контингент, зато финанеовая поддержка операции была куда внушительней – для наемников денег не жалели. И хлынули они потоком, из Норелга и Бритайи, Одиссара и Сеннама, Иберы и Северной Федерации и, разумеется, из Сайберна – у изломщиков имелись с бихара давние счеты. Этих бойцов называли добровольцами, но добрая их воля подкреплялась кунами и чейни – Грзе, тогда еще не старому, а молодому и бедному, хватило на кабачок в Куате, на плантацию дынь и стадо быков.

Сражения были свирепыми. Войско бихара отбросили за реку, потом – в пески и, наконец, к побережью, где крейсировал союзный флот. Крепостей бихара не строили, крепостью их считались пустыни, но укрыться в них от ракет и воздушных кораблей было невозможно. Остатки их армии прижали к морю Меча, окружили и уничтожили, копи и шахты взяли под контроль, а у власти поставили людей торговых, предпочитающих воинекой славе спокойствие и прибыль. Бихаре это пошло на пользу – амбиций стало меньше, зато доходов больше.

* * *

Грза закончил свои истории, допил вино и удалился. Некотоpoe время Джумин сидел с закрытыми глазами, ощущая солнечное тепло на лице, прислушиваясь к воркотне садовника, и вдыхая наплывавшие с гор запахи ранней весны. Мир царил в по душе, и не хотелось ему думать о своих потерях, о детстве и юности, канувших в небытие, и о годах более зрелых, провалившихся туда же. Он хотел бы вернуть память о них, по что поделаешь! У каждого своя судьба... Как говорили в древности, изумруд зелен, рубин ал, и этого даже боги не изменят...

Джумин придвинул к себе Пятикнижие. Этот том отпечатали лет восемь назад, сделав это без затей – белая бумага, черные буквы, и только виньетки в начале разделов окрашены в божественные цвета. В таком виде святые скрижали предлагались верующим все последние десятилетия; текст считался каноническим и был одинаков в любой части света и на любом языке. Конечно, существовали погрешности перевода, но незначительные. Так, в Книге Повседневного, там, где говорится о посмертной каре, значилось: изменник и лгун, нарушивший слово, пойдет в Чак Мооль с хвостом скунеа в зубах. Но в Россайнеле и Китане, Риканне и Лизире не водились скунеы или другие животные с таким же мерзким запахом, и потому в одних переводах упоминался скуне, а в других – крыса, скорпион или гиена. Впрочем, экземпляр Джумина был на майясском, то есть на языке первоисточника, и в нем не имелось какой-либо подмены терминов.

Но он полагал, что не в этом дело, не в названиях животных или мер расстояния и времени, упомянутых в Книге Тайн на Листах Сеинама. Эти тайны, касавшиеся величины земного сфероида, размеров континентов и тому подобных вещей, давно уже тайнами не являлись; правда, если отринуть гипотезу о богах, было неясным, откуда проистекают столь точные сведения – ведь в древности эйпонцы не плавали на восток п запад от своих берегов. Джумин, однако, подозревал, что в Чилам Баль есть и другие загадки, и что старинный манускрипт, на его пути к Пятикнижию, подвергся сокращениям. Хоть говорится в Книге Тайн: не извращай сказанного здесь! – но аххали, служители пяти Великих Храмов, самых древних и почитаемых в Эйпонне, могли если не изменить, то изъять какие-то фразы с сомнительным смыслом. Все в мире развивается, думал Джумин, все движется вперед, и этот импульс также присущ вероучению кинара – оно становится яснее, доступнее для понимания. Неясное же смущает умы, и потому его лучше отбросить... Что, возможно, и сделали эйпонекие аххали столетие назад.

Раскрыв Пятикнижие и старинную рукопись, он принялся сличать тексты. По бытующим легендам, боги – или люди, их помощники?.. – высекли первые четыре Книги на стенах цоланекого Храма Вещих Камней, самого древнего из святилищ. В прошлом Чилам Баль переписывали с этих каменных скрижалей, и, очевидно, в эпоху Первого Средневековья существовали сотни экземпляров Священных Книг, аутентичных подлиннику. Но сохранилось их немного, хотя ни один человек, ни вождь, ни воин, ни земледелец, охотник или купец не уничтожил бы Чилам Баль сознательно, что было бы неизгладимым святотатством. Но книги, как и другие изделия рук человеческих, вечно не живут, и страшны для них вода и огонь, землетрясения и наводнения, войны, сырость, плесень и даже небрежение читающих. Поэтому лучшее место для таких раритетов – в сухих подземельях святилищ, где время течет гораздо медленнее, почти не разрушая кожу, краски и бумагу.

В святилищах и сохранились старинные своды Чилам Баль. Возможно, попав в Храм Записей в Хайане или в Храм Глас Грома, Джумин сумел бы добраться до них и даже, если вспомнить про Цолан, до самого первоисточника, до каменных скрижалей... Возможно! Но сейчас он пребывал и Куате, на краю земли.

Бережно перелистывая страницы, Джумин подумал: великое счастье, что ему прислали эту рукопись! Где Никлес отыскал ее?.. Конечно, Книга не похищена из храма и не подделана – он тщательно изучил с помощью лупы пергамент и краски, убедившись в солидном возрасте своего приобретения. Значит, древние своды Чилам Баль есть не только в святилищах... У кого же? Видимо, у людей богомольных и очень, очень богатых... А кто равен богатством Никлесу Джуме? Кирид О’Таха из Южного Лизира, бихарец Амда Илсми и росковиты Ах-Хншари... еще Суа Холодный Дождь и Шишибойн, оба из Северной Федерации... Перечтешь по пальцам одной руки!

Нет, решил Джумин, никто из них с таким сокровищем не расстанется, не те люди. Хотя в обмен на услугу могли бы отдать... или но настоятельной просьбе... если бы не Никлес попросил, а отец... отца уважают и опасаются обидеть...

– Опасались, – произнес он вслух, чувствуя, как ложится на сердце тяжесть. Опасались, но это в прошлом! Катри Джума, человек несгибаемой воли и огромной власти, магнат, к слову которого прислушивались не только рп канекие Протекторы, но п правители Объединенных Территорий, чья рука могла дотянуться до любой из стран Эйпонны – этот Катри Джума умирал. Его отец, которого он, Джумин, не помнил, с которым провел едва ли пару месяцев!

Ясный день словно померк. Обладание древней книгой уже не радовало Джумина, его уютный хоган казался склепом, и вместо весенней листвы виделись ему огненные языки и дым погребального костра...

Но чем он мог помочь отцу? Он хотел провести с ним последние дни, но и в этом ему было отказано...

Взгляд Джумина обратился к рукописи, к Книге Тайн, раскрытой сейчас на золотых Листах Ареола па. На чем зиждется мир? – прочитал он, потом его взгляд скользнул к строчке с

ответом солнечного божества: – На равновесии света и тьмы, тепла и холода, тверди и жидкости, добра и зла.

– А еще – радости и печали, – произнес он вслух. Затем убедился, что в Пятикнижии имеет место тот же текст, и перевернул страницу.

Листы Арсолана повествовали о философских материях, и бот – или, скорее, неведомый мудрец прошлых времен, – составил эту часть Священных Книг в виде вопросов и ответов. С их помощью объяснялось, что такое мир и разум, какова природа божества и человека, в чем смысл знания и веры, и почему знание можно продать и подарить, а веру – нельзя; и нельзя навязывать ее грубой силой или словесным убеждением, а только примером. Почти все в этом диалоге Арсолана с самим собой носило иносказательный характер, и потому считалось, что его Листы – самый сложный фрагмент Чилам Баль. Возможно, именно здесь были разночтения с Пятикнижием.

Но какие? – размышлял Джумин. Говорится ли в древней книге о том, что он ищет, о загадочных долгожителях, потомках богов? С одной стороны, это вовсе не обязательно; жизнь и смерть – пространные темы, и многое можно о них поведать, особенно светлому божеству! Гарантий, конечно, нет, но, с другой стороны, как умолчать о столь необычном предмете, о существах, живших полтора столетия? Шестеро богов, если судить по Чилам Баль, отличались редкой основательностью: ничего не запрещая людям и не запугивая их, боги делились с ними мудростью, и на каждый случай, на любую ситуацию было в Священных Книгах что-то полезное. Вот, например: долг сына и долг дочери – проводить давших им жизнь в последний путь...

Вздохнув, он снова обратился к рукописи. Что есть бог? – вопрошал Арсолан на ее страницах и давал ответ: существо, наделенное бессмертием, силой и мудростью. Текст точно повторялся в Пятикнижии.

В том, что боги мудры и бессмертны, у Джумина не было сомнений – другое дело, существуют ли они? Вселенная прекрасно обходилась без богов – галактикам, звездам и планетам, равно как живым созданиям, исключая человека, боги были не нужны Скорее всего, боги и религия являлись таким же изобретшем людей, как математика или письменность; математика объясняла, как вычислять то и это, а религия – как себя вести, чтобы не уподобиться животному.