Текст книги "Дети Гамельна. Ярчуки"
Автор книги: Михаил Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
На сердце у Хомы чуть поуспокоилось – чего ж, вернутся, никуда не денутся. Хотя, ну что это за дело для молодой дивчины – мосты рушить? Не-не, Хеленка управится, но разве достойно приличной девушке этаким бесшабашным разрушеньям придаваться? Прямо даже и слов нет, кроме хулительных да ругательных! Нет, чтобы мину пороховую изладить или воз какой над рекою подпалить...
Сух-Рука споро и ловко вязала узлы бечевы – крышу наладили быстро, Хома подрубил ещё веток. Неведомо сколько здесь стоять выпадет, но лучше приготовиться. Пан Рудь ходил дозором вокруг хибарки, гневно фыркал. Прав был кот: вроде и место людное, а крысы так и шныряют прямо средь бела дня. Наверное, в развалинах развелась просто тьма пацюков. Тоже верно: дохлятины на таком несчастливом месте вдосталь было. Вот за прошлые года и отожрались, расплодились…
Вернулись, наконец. Видимо, шли быстро: почти просохла Хеленка, но всё равно вид негодный и замурзанный.
– Ступай, да переоденься в сухое, – потребовал Хома. – В карету лезь, неуместно здесь сверкать.
Всё равно сверкала, не удосужилась дверку прикрыть. Пришлось закрывать, шторку задёргивать и тряпки из сундука передавать. Тьфу, вот ума у неё точно как у полумёртвой! Покопавшись в сундуке, Хома сунул в карету сапожки. Чего обувку беречь, раз ночь серьезная выдастся?
Тут немая издала придушенный визг. Хома сплюнул, полез в экипаж и выволок за хвост здоровенного пацюка. Грызун кусаться не пытался, висел в руке с этакой панской наглостью, будто это его карета и была. Казак примерился зашвырнуть хвостатую мерзостность в кусты, но хозяйка цыкнула:
– Не тронь! Отпусти зверя.
Хома выронил крыса в траву, обтёр ладонь о шаровары и хмуро поинтересовался:
– Снидать будем? Или велено и харч пацюкам жертвовать?
На обед соизволенье имелось. Сели у шалаша. Колбаса была добрая, аж во рту таяла, да и хлеб зачерстветь не успел. Только не имелось в тех яствах никакого удовольствия, поскольку приходилось слушать указанья ведьмы.
– Воля ваша, только я простой гайдук, а не панцирный, – уныло пробурчал Хома. – Не уговаривался я на такою безголовую гибельность.
– Да ты вообще не уговаривался, – напомнила хозяйка. – Ты разом всю службу подписал.
– Пущай. За глупость расплачусь. А она за что? – Хома ткнул пальцем в сторону панночки.
– А она моя, – усмехнулась ведьма. – Колбасу жрёт и ресницами порхает только потому, что я того захотела.
Хеленка зажмурилась и отложила куцик почти доеденного колбасного круга. Прогуливавшийся мимо Пан Рудь безо всякого интересу уселся спиной к славному огрызку и принялся слушать пение птиц.
– Ну, воля хозяйская, – пробормотал казак, представляя, куда бы ловчее всадить пулю доброй хозяйке. Вот так бы невзначай и бахнуть, безо всяких явственных умыслов, по примеру того, как рыжий кошак только что ту недоеденную колбасу втихую прибрал.
– Ты не косись, а то подавишься. Я, может, сама смерть найду. Надоело мне. И жизнь дурацкая, и рожи ваши глупые, варварские. А не найду, так по-доброму вас отпущу. Вот прямо завтра, – обнадежила ведьма.
«Видать, и ночь-то не протянем», – подумал Хома и пошёл по воду. Когда вернулся, хозяйки и Пана Рудя у шалаша не было. Сидела, сложив ноги по-турецки, Хеленка, ковыряла носок расшитого сапожка.
– Не дряпай, красиво же и так, – одернул Хома.
Панночка подняла глазища, стрельнула взглядом окрест и принялась показывать знаками.
– Не, не пойду, – шепотом ответил Хома. – Ты-то меня отпустишь, да колдунское общество спохватиться. Будут ловить как зайца. Позор один. Да и как я один пойду? Ты-то остаешься. Или вместе стрекача зададим?
Хеленка покачала головой и вновь принялась показывать. Тьфу, ну что это за разговор в одно ухо? Хотя вполне приноровился понимать Хома и знаки, и замыслы полумёртвой дивчины. Ох, и шалая она исподтишка, вот хоть как её клейми…
***
– Вон она, та проклята Дидькова Каплыця, – шляхтич повел дланью в буйно пахнущей потом и сыромятной кожей перчатке, указуя на холм и дорогу, будто их можно было случайно не заметить.
– Вот и славно, – Мирослав оценил отлично видный перекресток дорог у подножья холма. Торчал там покосившийся придорожный крест, несколько засохших деревьев – место на виду, засаду обустроить затруднительно. Капитан поскрёб щетинистый подбородок. Очень уж странно выходило, назначенная встреча просто обязана быть ловушкой. Следовало бы обнюхать и осмотреть всю округу, но из-за истории с мостом и объездом время потеряли.
– Хорошо, шановне[90] паньство, здесь остаетесь. Лейтенант мой с вами, бдительности не теряйте, – Мирослав поднялся в седло. – Сам Понтифик большие надежды возлагает на ваши сабли и отвагу.
Усиленные лейтенантом Угальде и совершенно бесполезным в бою Анчем, поляки раздулись от гордости, будто жабы и остались под прикрытием чахлой рощи. В случае осложнений, этот сомнительный, но весьма гонористый резерв едва ли успеет вовремя подойти. Вот дорогу перехватить они вполне способны – Диего, хоть и пошкарябало испанца, сумеет выпинать шляхту на дорогу. Ксёндзы укрепят дух бойцов… В общем, хоть какая-то опора в тылу.
Семеро всадников рысили по дороге – заходящее солнце освещало вершину холма, развалины городка, остов собора – обезглавленный, почерневший от давнего пожара. Угасающий солнечный свет пронзал высокие окна насквозь – по одну сторону закопченных стен ещё царил летний день, по другую, меж крестов обширного кладбища, уже подкрадывалась ночь. Из-за всех этих задержек, что будто нарочно под ноги бросались, приехали, как в уговоре требовалось – «на закате».
Вот и перекресток: разбегающиеся врозь шляхи, пересохшая лужа, старый навоз у обочины…
– Спешиться!
Банда сошла с коней, солдаты озирались.
– Словно в миске какой, – проворчал Йозеф, поглаживая рукоять кацбальгера.
Действительно, охотники будто на дне посудины оказались. Тянулись прочь пустынные трещины-дороги, замер в безветрии поросший приземистыми кустами тёрна склон холма. Казалось со всех сторон – от верхних развалин, от чёрного костёла и погоста, от дальнего леса и от камышей речушки – за людьми пристально наблюдают. Скорее всего, так и было.
– Пока здесь, – снова оглянулся капитан, нутром чуя подвох. – Оправиться, погадить, глотки промочить. И по сторонам смотрим во все глаза.
Лошадей привязали к сухим стволам, бойцы прошлись вокруг – смотреть у пыльного перекрестка было не на что. Расселись на траве, пошла по кругу баклага с водой. Ощущение, что сидишь под взорами тысяч внимательных глаз, малость поутихло – человек ко всему привыкает.
– Вот помню, стояли мы под Брайтенфельдом, ну когда шведы так врезали, что аж уши у нас завернулись. Ну, от скуки, окрестные деревни потрошили. Там и брать нечего – война всё прибрала. Но жрать-то хочется. Ну, одного упрямого мельника на ветряке за кишки его же и подвесили. Крутится, орёт... – рассказывал Густав
– Ты бы лучше о бабах тамошних трепался, – поморщился Котодрал.
Мирослав в разговор не вмешивался, прохаживаясь поодаль. Крепло гадостное предчувствие, что никто на встречу не явится. Но к чему тогда это письмо с приглашением? Сбивали со следа? Скорее, наоборот, давали уверенность, что след не ложный. Противник расставил капкан и следовало заставить ловушку сработать вхолостую. Но как? Только дождаться, пока враги покажутся…
Далее по обстоятельствам: или попытаться взять нападающих, или уходить, надеясь на ясновельможный резерв. Но странность в том, что на этом чёртовом перекрестке внезапное нападение попросту невозможно. В чем ловушка? Где-то за холмом таиться полусотня панцирных казаков? Или из лужи полезут вяленые кобольды-головастики? Или что?..
Капитан невольно поглядывал в сторону придорожного креста, – деревянное изваяние не собиралось подсказывать. Странная манера у здешних резчиков: грубые, едва намеченные черты, растрескивавшееся тёмное дерево… Да и сам крест нехорошо склонился, словно вот-вот рухнет ниц перед этими пыльными дорогами и мёртвым холмом.
Бойцы сидели, почти не оборачиваясь к друг другу – смотрели вокруг, на притихший, начавший сереть мир.
… – И тогда я говорю, «годная баба так скалиться не станет, зря ты, Клаус, её в чулан затащил, порченная она». И действительно, назавтра глядим, а наш здоровяк-то за брюхо держится, – негромко продолжал предаваться воспоминаниям Густав. – Два дня, и всё – стух кишками…
Никого вокруг. Дороги пусты, птицы молчат, сгущается сумрак. Не тот перекресток? Нет, глупо, Дидькова Каплыця одна-единственная…
Мир огляделся и достал сосуд с Указующим. Тот был бодр – скрёбся изнутри, видимо, надоело в темноте сидеть. Капитан открыл крышку – рука немедля высунулась, стряхнула капли вина, поколебалась и принялась тыкать пальцем с тёмным ногтем во все стороны: на костёл, на рощу, кладбище, развалины. Впрочем, назад, в сторону польской засады опять же указать не преминула. Мирослав сплюнул и принялся закручивать вместилище бесценного, но сейчас откровенно бесполезного компаса – Указующий вновь возмущенно заскрёбся. То ли укачало, то ли взятое в монастыре вино действовало на магическую руку не лучшим образом. Собственно, оно и на вкус весьма гадостно. Надо было у отца Казимежа вытребовать бочонок кагора...
Зажглись первые звёзды. Солдаты примолкли – темнота не располагала к болтовне. Ночь поглотила кресты обширного кладбища за костёлом, скатывалась ниже по склону… Но ещё светлели колеи дорог. Вот мелькнули в воздухе, заставив вздрогнуть, легкие тени – нет, всего лишь кажаны, как по-местному зовутся летучие мыши. Напрасно отряд ждал, никто не придёт. Ещё час и нужно будет уезжать, нет смысла торчать здесь всю ночь.
Мирослав глянул на лошадей, повернулся к холму…
– Капитан!
– Вижу, не ори.
Тень остова костёла уже не была такой тёмной – в провале окон мерцал свет. Приглушённый, звезды над безглавой колокольней сияли куда ярче. Но, определенно внутри церкви был свет – отблеск факела или фонаря.
– Живо поднимайте зады, герои сраные…
***
Во тьме кусты терновника вроде бы разрослись, а сам склон стал круче. Мирослав невольно обернулся – дорога тянулась совсем рядом, угадывались сухие деревья, тени лошади и Дмитро, замерший с мушкетом в руках. Казак остался за коновода без особой охоты, но он был проверенным бойцом, а потеря лошадей была бы, ох, каким дурным знамением. Надо бы там ещё одного оставить, а лучше и двух. Но маловато людей под рукой.
Охотники разделились – капитан с Котодралом и Литвином поднимались напрямую, вторая группа шла левее, норовя выйти к западной стене – если ждёт засада, то наверняка враг на погосте засел, а могилы останутся по другую сторону спаленного костёла.
– Капитан, что-то не так, – прошептал Збых, ловчее перехватывая аркебузу.
– Ясное дело, не так – не в кабак идём, – ответил Мирослав, пытаясь разглядеть тени под закопченной стеной – стоит там кто, или лишь мнится? Из высоких окон по-прежнему манили отблески неяркого света. Нет, какого дьявола манили?! Идти туда не хотелось, да так, что аж спина холодела. Дурной склон. Ни цикад, ни иной ночной живности. Даже летучие мыши куда-то исчезли. Лишь холодные искры звезд наверху, да стены, никак не желающие приближаться. Ну, ещё шорох солдатских сапог…
– Ловушка там, – прошептал Котодрал, в очередной раз щупая свой оберег.
– Замок лучше проверь, чем висюльки тискать. И иди…
Наконец, взобрались, под ногами мощёная площадка, сквозь щели буйно проросла трава – словно по могильным плитам ступаешь. Может и так…
Тройка Йозефа тоже одолела подъем – смутно угадывались фигуры бойцов. Мир взмахом пистолета указал направление – обойти со стороны окон, быть наготове. Сам пошёл к дверям…
Ступени завалены камнями, того и гляди оступишься. Сворки крепких, окованных железом, дверей, сгорели наполовину – их явно пытались выбить – толстые полосы выгнуты. Перед тараном дверь устояла, огню уступила…
Нехороший храм был в Дидьковой Каплыци, и построен неудобно, и вообще…
Мирослав осторожно переступил через головешки, держа наготове пистолет, заглянул за обугленную створку.
На груде рухнувших с потолка балок горела пара свечей. Ветра нет, свечи хорошие, яркие… Оплыли порядком. Никого живого… Чёрные камни, остатки досок, обруч от бочки, что-то круглое, похожее на обгорелый череп. Ни звука. Между свечей ждёт-лежит цилиндрический, добротной кожи, футляр. Очень схожий с тем, что требовалось найти: длиной чуть короче локтя, ремешок, замки в остатках старинной потемневшей позолоты.
– Это ловушка, капитан, – повторил Котодрал. – Насторожили арбалет, а то и несколько. Или яма под досками…
– На яму не похоже. Скорее, футляр отравлен. Или внутри что-то гадкое, – предположил изощренный Литвин.
– Тсс! – зашипел Мирослав, вскидывая пистолет.
Во тьме почудилось движение… Нет, не почудилось – низкая тень явилась взглядам наёмников, неспешно прошла по одной из лежащих балок.
– Тьфу, напугал, крысоед! – прошептал Збых. – Это не твой родственничек, а, Котодрал?
По-правде говоря, ночной бродяга был не столь велик и страшен, чтобы напугать бывалых бойцов. Главное, не чёрный, а вполне себе буро-рыжий, обычный. Сел на доску, почесался, двинулся дальше, к свечам. Неодобрительно глянул на пламя, принюхался, фыркнул, задрал хвост и изволил пометить балку. Снова принюхался…
– Крыс здесь уйма вот и ловит, – догадался литвин.
Неизвестно как крысы, но футляр кота явно заинтересовал – рыжий бродяга тронул лапой свисающий ремешок, затем решил попробовать на зуб…
– Нету там никакого яда, – хихикнул Збых.
Коту, видимо, ремень понравился. Рыжий ворюга сдернул добычу вниз – футляр увесисто бухнулся на головешки. Рыжий нахал удовлетворенно мявкнул и поволок находку под груду досок.
– Куда?! Затеряет! – охнул Котодрал.
Вот же глупость! Разыскивать футляр ощупью в обгорелых грудах мусора – удовольствие ещё то.
– Эй, рыжик, иди сюда! – ласково позвал Мирослав.
– Кис-кис-кис! – поддержали капитана бойцы.
Кот испуганно замер, уставившись на дверь, но ремень из зубов не выпустил.
– Не пугайте его! – громким шепотом предупредил из-за окна невидимый Марек. – Он же дикий, сейчас как рванет. Колбаса у кого-то есть? Подманим…
Видимо, колбасу рыжий ворюга ненавидел со своего кошачьего детства – испуганный прыжок по доскам – кот устремился в сторону выгоревшего алтаря, футляр запрыгал за ним…
– Стой, тварюга! Держите его!
Мирослав вслед за Литвином вбежал в костёл – приходилось перепрыгивать через завалы. Из окна спрыгнули Марек и остальные, устремились наперерез проклятому зверю. Кот в панике шарахнулся в сторону, и охотники увидели застрявший в расщелине доски вожделенный чехол.
– Вон он!
Марек был в двух шагах от добычи, когда тубус дернули, и он исчез между досок.
– Да чтоб его раздавило, демонового ушлёпка!
Кота видно не было – затаился за завалом. Солдаты окружили баррикаду, Йозеф поднял повыше свечу.
– Да тут его вроде и нет, – сказал силезец.
– А та штуковина?
– Вон кот-то! – вскрикнул Янек, вскидывая мушкетон.
– Ты еще бабахни, курицин сын! – приглушенно рявкнул Мирослав.
Перепуганный кот промелькнул рыжей молнией и выскочил в дверь.
– Где чехол-то? – спросил Котодрал. – Марек, ты его видел?
– А… а… – силезец, тыча пальцем в груду головешек, попятился.
– Что еще? Где та штука?
– Её мертвец забрал, – хрипло поведал Марек. – Вот только что. Слышите?!
Солдаты замерли – из-под балок донеслось шкрябанье, но тут же смолкло.
– Это еще что? – пробормотал Йозеф. – Мертвецы не скребутся.
– Я его видел, – Марек вновь перекрестился. – Высунул костяную руку и схватил.
– Может, там щель какая в подземелье? – предположил капитан и вздрогнул – снаружи донеслись немыслимые звуки в местной ночи – кто-то играл на флейте.
– Это что? – с ужасом прошептал Котодрал. – Чудится?
– Кто из наших снаружи? – прохрипел Мирослав, догадываясь, что всё, началось…
– Все здесь, – озираясь, сказал Йозеф. – Мы же за котом... Ох, а что у меня с ногами?!
У Мира тоже начало сводить ноги, икры болезненно подергивались, пальцы непроизвольно зашевелись. Но руки ещё действовали – капитан ухватился за сумку на боку. Проклятая пряжка…
– Свечу!
Его не слышали, негромкая мелодия лезла в уши, заставляла тела дергаться всё сильнее…
Словно в «виттовой пляске» закружился, содрогаясь, Йозеф – металось в его вытянутой руке пламя свечи. Капитан чуть не вышиб трепещущий огонек, но всё ж удалось перехватить. Воск лип к пальцам, рука сама собой уводила свечу от цели. Рядом в судорогах уронил мушкетон Янек…
Сошлось: свеча на миг зацепила фитиль, шипения сквозь колдовской напев флейты не слышно, но радостно затлел красный огонек. Мирослав размахнулся, рискуя уронить снаряд под ноги солдатам. Метил в двери, но не сильно надеялся попасть – граната стукнулась о косяк, бухнулась на старые угли, качался-кружился во тьме светляк фитиля. Капитан зажмурился…
Громыхнуло… Тут же ухнуло повторно – сверху, с остатков кровли, сорвалась обугленная балка, но этого уже никто из банды не слышал. Взрыв, плотный и тяжелый, ударил по ушам, глуша и отрезвляя. Капитан кого-то толкнул, но бойцы и так рванули к дверям. Прыгал, чуть ли не на карачках, успевший подхватить мушкетон, Янек… Проскочили сквозь вонь порохового дыма…
Снаружи было чуть светлее – Мирослав почти сразу увидел стоящую у крайних могил фигуру. Человек, поднеся ко рту флейту, сутулился в лунном свете. Капитан, не раздумывая, вскинул пистолет. Неслышно щелкнул курок, полыхнуло пламя выстрела – его глухой звук всё ж пробился в заложенные уши. Волшебный музыкант исчез, словно ветром сдуло. Капитан не тешил себя пустыми надеждами – почти наверняка промахнулся.
Мелькнули тени между крестов. Низкие, быстрые, четырехлапые… За ними люди с оружием…
– Слева! – словно издалека заорал Марек.
И слева, и справа… Тьма извергала все новых и новых врагов. Банда огрызнулась слаженным залпом, потом стало уж не до порядка...
***
– Ну, началось, – без всякого восторга прошептал Хома, взирая на мельтешение у закопченных стен. – Ишь, сразу палить взялись. Хеленка, ты голову-то пригни, попортит красу шальная пуля.
Панночка лишь глубоко вздохнула. Колдунства в воздухе витало, хоть ятаганом его руби: ведьмаки аж из себя повыходили. Но казака те чары не особо трогали – хозяйка прикрыла слуг отводящим заклинанием. Место выбрали удобное: шагах в восьмидесяти от костела, в развалинах бывших приходских кладовых и конюшен. Ничего здесь не палили, позаваливались строения просто. На камнях сидеть малость сыровато, но удобно. Сиди, жди, да глазей.
– Не, не пойму, – ворчал казак. – Отчего туда побежали, а потом немедля обратно? То не сраженье, а глупые горелки-догонялки. Знаешь такую игру, а, Хеленка?
Дивчина вновь вздохнула и отпихнула каблуком особо наглого пацюка, что вознамерился влезть на нарядный сапожок. Крыс вокруг скопилось поболее, чем на изобильных киевских пристанях – уж даже и брезгливая Хеленка перестала вздрагивать. Скопился хвостатый полк и ждет высочайшего приказа.
Хома покосился на десяток пацюков, восставших столбиками на задние лапы и вглядывающихся в беготню у костела. Ну, прям куренные с кошевым атаманом, разве что люльками не дымят.
– Ну и что там? – спросил Хома в большей степени у себя, чем у необразованных грызунов и безъязыкой панночки. – Ничего ж не поймешь. Был бы Анч, может, и растолковал – оно же самая чёртова битва и наметилась…
– М-м, – согласилась Хеленка.
– Вот и я говорю, постреляют нас, и даже очень просто. И с чего мы должны в этаком сомнительном предприятии участие принимать? Там и без нас каждой твари по паре. Управятся и сами.
– М-мм, – печально молвила панночка, накручивая на палец пушистую косу.
– Не мусоль, – проворчал казак. – Мне, может, тоже нелегко. Что-то такая жажда навалилась, что и не описать. Вот отчего горло не промочил? Э, и горилка даром пропадет, и мы сгинем. Не-не, нельзя нам в пальбу лезть. Ладно б, мы очень сильной нечистью числились, да под каким ядрёным заклятьем. А мы ж чуть-чуть. Лучше сбоку побудем…
***
– Началось! – воскликнул старший лях. – На коней, панове!
– Выждать нужно, – напомнил Диего. – Ударим внезапно.
– Ты кого трусами обозвал?! – взрычал поляк, лихо выхватывая саблю. Его сподвижники, прислушиваясь, забирались в седла – после далёкого вздоха рванувшей гранаты наступила тишина. Если глядеть издали, то всё спокойно: плыли по холму с тёмным скелетом костёла равнодушные пятна лунных теней, казалось всё там мертво. Нет, просто далеко, не разглядеть
Поляки выстроились по двое всадников, монахи вывели в арьергард телегу. Озабоченный синьор Анчес прогуливался у обочины и явно был не прочь остаться здесь же.
С холма долетели звуки ружейного залпа, рассыпались на отдельную пальбу…
– Ну, с Богом и во славу Веры! – взметнул клинок сабли-венгерки к звездам лях.
– Ждать! – рявкнул лейтенант.
Воинство горячило коней, но пока повиновалось. К лейтенанту подступил один из священников:
– Прими благословение, сын мой.
Диего коснулся губами тёплого креста, почувствовал на лице брызги святой воды.
– А слуга ваш? – грозно спросил ксёндз, оборачиваясь к Анчесу.
– Слуга иной конфессии и вообще в вере сугубо стоек, – заверил прощелыга, крестясь католическим образом, потом, на всякий случай, ещё дважды с должным разнообразием.
– Глаза-то отводить ухищрен, – процедил ксёндз, доставая из-под одеяния короткоствольный, но убедительный пистолет. – Сюда ступай, дьяволово семя!
– Чего пистоль-то сразу? – угрюмо заворчал Анчес. – Языком сказать невозможно?
Его сгребли за шиворот, молодой держал, старший ксёндз заставил целовать крест. Окропили святой водой, щедро плеснули за ворот.
– Это и вовсе не по канону, – ёжась, заметил кобельер.
– Да кто тебя разберет. Может ты и правда, лишь бродяга из жидовства выкрещенного, – с определенной досадой признал ксёндз, убеждаясь, что корчиться в судорогах или проваливаться сквозь землю подозрительная личность не намерена. – С нами пойдешь, с бочкой поможешь.
– Да с готовностью, – Анчес поднял слетевшую во время очистительного ритуала шляпу и сел на телегу рядом с насосом и бочкой святой воды.
– Время! – рявкнул Диего, с тревогой прислушиваясь к затихающим выстрелам.
***
– Бегом!!! – надсаживался капитан, расстреливая заряды в атакующих тварей. Но наёмников не надо было подгонять, они и так улепетывали со всех ног. Рядом жахнул мушкет Котодрала. Один из волков кувыркнулся через голову, упал. Самому Мирославу не везло, свинец летел впустую, дырявил лишь воздух.
В костел ввалились кучей – не до правильного строя, когда в стволах лишь свежий нагар, а в спину такой нечистой вонью дохнуло. Остатки дверей, кое-где обгоревшие, кое-где порубанные, придавили на место. В обугленные доски тут же будто пушечным ядром ударило. В прорубе мелькнула оскаленная пасть, шерстистый бок. Марек ткнул ордынкой наобум, но вроде попал: так заверещало, что куда там недавней дуде – уши заложило надежнее.
Мирослав, торопливо перезаряжаясь, обречённо ругался, ожидая следующей атаки. У грёбанного дудочника полные рукава тузов. И кроме волков может, кто угодно найтись! Что-то навроде разожравшегося до безобразия ужа, к примеру. И если такая сволочь вломится, спасения от нее не будет. Кого не передавит, тот сам чугунный гранатный осколок поймает. От звонкого кирпича будет чудесно рикошетировать.
Но противник не нападал. То ли чесал затылок, досадуя на две провальные атаки подряд, то ли злорадно ухмылялся в предвкушении потрясающей гадости, что вот-вот и воспоследует. Так-то, что дуда, что волки – это мелочи для орденских, против которых и не такое закручивали.
Если против орденских, действительно, мелочи. Но против остатков неумелой наёмничьей банды могло и хватить…
Песчинки в невидимых песочных часах отсыпали уже которую минуту, а атаки всё не было и не было. Значит, имелось время подготовиться. И продать шкуры дороже.
В выгоревшей коробке костёла из внутреннего убранства уцелело не так уж много. Но нашлись тяжеленные дубовые лавки, лишь чутка пообгрызенные огнем. Хватаясь вчетвером за раз, заслонили несколько окон, узостью своею больше походивших на бойницы. Впрочем, по-другому здесь и не строили, разумно подгоняя каждую деталь под возможность обороны и создавая из костёла подобие замка. Правда, тем, кто оборонялся в прошлый раз, ухищрения архитектора не помогли. Не соврал отец Казимеж, не соврал…
Мирослав не присматривался, что за кости хрустят под сапогами. И так понятно. Если тут горожане вздумали обороняться, то всё подряд лежат. И женщины, и дети. Когда-то, очень давно, когда капитан еще даже и сержантом не был, и звали его не так, он поджигал церковь. И крики сгорающих людей иногда вспоминались. Вот и сейчас что-то такое слышится.
– Что за нахер такой?! – совершенно не куртуазно завопил Литвин, тыча пистолем в угол. Оттуда на перепуганного Збыха медленно наплывал призрак. – Сгинь, падлюка драная!
Но блёклое создание пропадать не собиралось, тянуло полупрозрачные скрюченные пальцы к горлу княжича. И беззвучно распахивало бездонный рот.
Испуганно ойкнул кто-то из наёмников. Литвин выпалил. Пуля закономерно прошла навылет, ударила в стену. На груди призрака образовалась туманная дыра, прямо на глазах начала затягиваться…
– Не стрелять! – крикнул Мирослав, видя, как Збых тянет из-за пояса второй пистолет. – Они только пугают!
И понимая, что на слово ему сейчас никто не поверит, капитан шагнул навстречу клоку тумана, по злой прихоти сложившегося в человеческую фигуру, махнул рукой по перекошенному злобой лицу… Показалось, будто осыпало снежным вихрем. Даже не осыпало, а прошуршало где-то очень-очень близко. Непонятное ощущение. Впрочем, не опасное, и это главное. Призраки-то, разве что могут смутить неожиданным появлением. Ну или неверно подсказать. Отвлечь…
Призраков становилось всё больше: вереницами выплывали из тьмы углов, кружились вокруг живых, цепляя лица, пытаясь ослепить. Наёмники, ругаясь, отмахивались, Густав бессмысленно пытался отпихнуть прикладом коренастого безголового красавца в богатом, опушенном мехом камзоле. Внезапно в уши живых ударили глубокие вздохи органа – возникли у стены смутные очертания огромного инструмента, торжественно сгорбился органист. Клубились мрачная мелодия, сгущала тьму выгоревших стен…
– Твари! – заорал от окна Йозеф. – Ежа вам всем в сраку поперёк шерсти! Атакуют!
Наёмники, кривясь от мощных вздохов органа, кинулись к окнам, что выходили на левую сторону. Захлопали приглушенные, удушаемые мрачным призрачным гимном, выстрелы, затягивая костел дымом. Пороховая кислятина мешалась с затупившейся от времени гарью пожарища и туманом мечущихся привидений…
Вплелся в надрывные стоны труб и стук выстрелов странный шорох. Мирослав подскочил к окну-бойнице, глянул наружу. В первую секунду не сумел ничего разобрать. Темнота и темнота. Но потом…
На костел накатывала серая волна. Крысы.
От стрельбы толку не было. Разве что два мушкетона сумели разорвать картечью с десяток грызунов. Но остальные добрались до стен. Любая крыса может допрыгнуть взрослому мужчине до пояса. До окон было больше раза в полтора. Но крыс было очень много. И ими умело управляли…
Звери сбивались в плотную кучу, упирались в стену цепкими лапками, что кажутся пародией на человечью ладонь, выстраивали живой мост. И по спинам, что блестели в лунном свете, хлынула внутрь костёла целая армия. Хвостатая, усатая, и с длинными острыми зубами.
Завопил, шатаясь, облепленный грызунами Янек, рухнул на колени.
– Гранаты к бою! – схватился за последнюю соломинку капитан.
Зашипели фитили, разбрасывая ослепительные искры…
Первый взрыв был оглушительным. Те, что рвались позже, почти утонули в разноголосом писке раненных и отброшенных зверьков и надрывном восторге вздохов органа. Гранат было немного, но чтобы расстроить ряды атакующей хвостатой армии хватило пяти штук.
– Три штуки осталось! – доложил Юхан. Датчанин уступал силой только Котодралу, но стрелял препаршивейше и фехтовал как вчерашний крестьянин, потому капитан использовал его в качестве ходячего арсенала.
– Еще разок отобьемся!
Янек уже затих на полу – вокруг него лежали лишь мёртвые грызуны. От дальнего угла, надсадно заорал Марек, ему вторил радостный, а от того в два раза более гнусный крысиный писк. И тут же, в стены ударили первые пули, подобравшихся к костелу стрелков врага…
***
Шагах в сорока от костела появились три казака. Неожиданно, будто из-под земли вынырнули. Судя по обтрёпанности одежд и обилию оружия – запорожцы.
– Кобольды задрыстанные, – снова вспомнился капитану Шварцвальд и прочие боггарты.
– Чаривныки[91] казацкие, – уточнил пораненный и покусанный литвин, шипя сквозь зубы. – Ох и веселье сейчас начнется! Они ж заговорённые.
– И хер им в зубы, на ту заговоренность! – зло оскалился Мирослав и повернулся к Котодралу: – Друже Йозеф, похоже, самое время пришло. Доставай ружейные…
Наёмник кивнул, улыбнулся столь же ласково. Вытащил из-за пазухи кисет, где лежало несколько серебряных пуль, выкатил на ладонь. Мирослав глянул на характерников, что так и стояли на месте, будто ожидая выстрелов. Впрочем, скорее всего, так и было. Обычный свинец делу не поможет. Вот и хотят показать бессилие обороняющихся.
– На каждую хитрую сраку у нас кое-чего с винтом припасено!
Ухмыльнувшись, капитан перекрестил Котодралову ладонь с мушкетными пулями. Йозеф взял один шарик в зубы, еще один взял Густав, за третьим потянулся Збых. Оставшиеся Котодрал осторожно сложил в шляпу и пристроил на перевёрнутую лавку. Ещё пригодятся. Да и ничейное оружие перезарядить пригодятся.
Легли на землю рубахи.
Тоненькими струйками посыпался порох.
Блеснули в руках сабли и кинжалы.
Грюкнулись пули, укрытые пыжами.
Взлетели изогнутые клинки над головами, очертили круги.
Мерно заходили шомпола в стволах.
–Уррр-га! – рявкнули хором казацкие колдуны, срываясь с места.
Зашипел порох на полках. Полыхнуло рыжим пламенем из стволов.
Плеснула чёрная кровь из белых тел. Остановились изумленные казаки. Тот, что слева был, и вовсе упал, зажимая рану в животе. Збых из врожденной вреднючести засадил точно в печёнку. Оставшиеся двое замерли. Стояли, глядя, как выплескивается толчками утекающая жизнь…
– Бьём!
Капитан с Йозефом вскинули запасные мушкеты. Котодрал перебросил свой Збыху. Литвин торопливо начал заряжать. Мирослав прицелился, наведя ствол на бритый лоб с длинным, почти до груди чубом…
Тот, в кого метил капитан, упал, расплескавши по траве мозги. Второй же, уклонившись от Котодраловой пули, в несколько прыжков преодолел оставшееся до костёла расстояние и сиганул, плечом грянувшись в закрывающую окно лавку. Та рухнула в сторону. Хлопнули зазря пистолеты Збыха...
Характерник, будто понимая, что кончились у наёмников чудо-пули, которые на любые чары плевали с высокой горы, стоял, лыбился по сторонам.
