Текст книги "Дети Гамельна. Ярчуки"
Автор книги: Михаил Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Идальго Ансэльмо Белтрэн Гервасио Анчес из Толедо к вашим услугам, мой благородный пан-спаситель!
– Откуда?! – раздался возмущенный рык лейтенанта.
– Из Толедо! – высокомерно поджал губы Идальго-Из-Мешка. – Это такие местности в Гишпании. Последние из самых глупых крестьян знают о тех прекрасных равнинах!
– Капитан, можно я его убью?
Голос Диего был до омерзения медоточив. Но Ансэльмо Белтрэн Гервасио Анчес почему-то испугался. Отступая от лейтенанта, он запутался в мешке и брякнулся на задницу. Тут же подскочил, схватившись за отбитое место двумя руками. И кинулся к капитану, что отчаянно пытался вспомнить, откуда ему так памятен нос найдёныша.
– Воевода, спасай! Он же меня заколет, а мне нельзя!
Мирослав вспомнил. И выругался так громко, что посполитые, которые затаились шагах в ста, не сговариваясь, побежали дальше. От греха.
***
Капитан с длинноносым самозванцем ехали чуть позади. Диего к разговору прислушиваться и любопытствовать не желал – то прямой ущерб чести. Но беседовали громко, пусть и понятно было одно слово через три, да и те слова чаще – ругательные. Всё же, дабы разуметь тонкости разговора, скудных дней, проведённых лейтенантом на польско-московитских украйнах было маловато. Да и язык от ставшей привычной руськой мовы в малости, но отличался. Однако и тех куцых обрывков, что долетали до ушей лейтенанта, хватало для вывода – капитан и Анчес друг друга знают, притом познакомились давно. Очень давно.
Отлично понимая, что времена герцога Альбы прошли, и простому идальго не встать во главе терции, лейтенант всё же любил копаться в истории войн. Оно и самому интересно, и при случае, неведомым большинству окружающих соратников знанием можно блеснуть. И Диего теперь пребывал в некотором замешательстве. Ведь, если верить услышанному, то капитан, будучи еще в младенчестве, участвовал в славных сражениях, кои в изобилии давал правитель Московии – Иоанн Грозний, прозванный за жестокость Базильевичем, принуждая родственников Збыха к дружбе и миролюбию. Впрочем, вникнуть в детали не получалось и, чтобы не забивать голову лишними мыслями, Диего решил махнуть рукой. Что капитан – непростой человек даже не с двойным, а с тройным дном, и так известно. И вообще, к чему ломать голову над давно забытыми битвами, если вокруг так и бросаются в глаза следы недавнего сражения, можно сказать, ещё не остывшие?
Городок, в который въехала банда, изрядно пострадал. Несведущий в местных реалиях Диего не сумел бы с ходу сказать, что именно произошло. То ли наезд[84] татар, то ли не поделили что-то буйные запорожцы с лихими реестровыми...
На улицах пахло дымом, отряд проехал мимо выгоревшего дома и упавших заборов, плетённых из веток. С ближайшего двора доносились завывания вдохновенно и неутомимо причитающей женщины. Лейтенант не знал, имеются ли в здешней местности профессиональные плакальщицы, но та тетка занималась своим делом весьма умело.
Отряд разделился: большая часть солдат и лошадей свернули к строению, что здесь считалось постоялым двором. Капитан, прихватив Угальде и Котодрала, отправился осматривать знаменитый демонский шинок. Носатый самозванец, очевидно не жаждавший лишний раз показываться в негостеприимном городе, остался с бандой.
– Ваш знакомец, капитан, весьма наглый и к тому же неумелый обманщик, – рискнул сдержанно намекнуть Диего.
– Верно. Наш попутчик лгун, и из наглейших, – не стал спорить Мирослав. – Но говорить «неумелый» я бы поостерёгся. В последний раз мы с ним виделись в Праге, года четыре назад. Твой липовый земляк тогда увяз в порядочной куче говна. Но его, с той поры, так не вздернули на верёвке, не посадили на кол и даже не проткнули ничем острым, следовательно, он на удивление даровит в главнейшем из искусств – сохранении собственной шкуры.
– Да упаси Святой Яго от таких земляков! Что общего у доброй Испании и безродного проходимца?!
– Так-то, ничего общего. И все же он слегка кастилец, чуть-чуть апулиец, на сотую часть грек и немного мадьяр. Хотя и осчастливил своим рождением ни в чем не повинный лес где-то в глухомани у Кинешмы.
– Никогда не слыхал о тех местах, – признался Диего. – Где-то в Вестеросланде?
– Нет, но тоже жуткая глушь. Каждый тамошний селянин имеет в родичах нечисть. На удивление живучее племя.
Диего пожал плечами:
– Возможно, ваш знакомец пронырлив, но едва ли умён. Грязный мешок – не лучшее убежище в беспокойные времена. Вполне мог заночевать на дне пруда.
– Мог, но встретил нас. Отчего-то у него всегда так случается. Полагаю, он несчастливый везунчик. Как мне кажется, бывает такая судьба. Всё время попадать в глупейшие истории, благополучно выбираться из них, для того, чтобы немедля попасть в иную чепуху.
– Не уверен. Мне не приходилось встречать подобных людей, – усмехнулся лейтенант.
– Всякое бывает. С другой стороны, иной раз, сесть в мешок и ждать, когда удача сама подъедет к тебе – весьма разумный и продуманный план.
Угальде засмеялся: засада в мешке? Забавный способ.
***
Таверна, что в здешних местах именовалась «шинком» выглядела порядком разгромленной. Весьма сомнительно, что именно демоны столь неистово разворошили соломенную крышу, но следы на стенах подсказывали, что здесь действительно побывал кто-то с когтями. Капитан заговорил с городскими бездельниками, толпящимися на улице. Диего и Котодралом въехали в разбитые ворота. Странно, но двор шинка пострадал куда меньше: стояли у коновязи осёдланные лошади, расхаживал у низких амбаров огромный гордый петух, клевал яблочные огрызки. Мирно торчали на кольях ограды вымытые горшки и кувшины, дожидались начала ремонта свежие снопы соломы.
– Ну и хлев, – заметил Котодрал, спрыгивая с седла. – Рискнём заглянуть? Не отравят?
– Отчего не зайти?
Здешнее вино ужасно, но кружка пива пошла бы на пользу пересохшим глоткам. Диего полагал, что капитан не замедлит присоединиться.
Посетители внутри имелись: сидело за длинным столом четыре хмурых личности из здешних вооруженных головорезов, что считаются стражей или разбойниками в зависимости от обстоятельств и настроений.
Гостей обслуживала молоденькая девица с заплаканным лицом – мигом подала пиво и миску с солёным горохом. Пиво и хозяйка, если глянуть сзади, были недурны, хотя никакого сравнения с незабвенной Гарпин… Диего напряг свои языковые познания:
– Не молвит ли люб-езная хозяй-ка, что здесь произ-шло? Такой стран-ные слух…
Девка вроде бы поняла, но лишь махнула рукой, горестно высморкалась в передник и спросила:
– Ещё что-то заказывать будете?
– Будет-ся, – пообещал Угальде. – Но как случай о здеш-ней крыш-ей?
– Эй, чего к дивчине пристал? – гаркнули из-за соседнего стола. – Придут тут, язык ломают, допытываются.
– Вам-то как, пан-овейший? – кротко ответствовал Диего. – Не тебе язык ломаю-т, вот и лакай свой вотт-ку.
Бухнулась, опрокидываясь, лавка. Диего с Котодралом развернулись к буйным местным завсегдатаям: те уже стояли, грозно схватившись за пистоли. Ну, пистолеты и у наёмников нашлись Мгновенье скрещивались в полутьме шинка суровые взгляды, потом один из местных казаков цыкнул щербатым зубом, сплёвывая на пол:
– Пущай пока сидят, а то горилку поразольём.
Плевок был нагл, но замечание разумно – у наёмников особого желания начинать пальбу тоже не имелось. Расселись по местам, булькнуло в кружках.
– А пиво-то могло быть и лучше, – светски заметил Котодрал.
– Это за пиво бормочет чех-то твой? У хозяев несчастье, учесть нужно, – посоветовали из-за соседнего стола.
– Мы не с уко-ром, с пони-манием, – заверил Диего. – Кто за демоны яв-лялись?
– То-то и оно, что демоны, – с намеком пробубнил один из соседей. – Что-то много нынче демонов в Пришебе развелось.
– Во помож-ность граду и чест-ным гор-ож-анам святой Христофор, – Угальде перекрестился, Котодрал последовал его примеру.
– Так-то оно правильней, – одобрили из-за соседнего стола. – У нас тут тогда с вечера началось, набежало с гробовища сотни две чудищ. Если б не мы на стражу встали…
Диего глотнул пива – рассказ местных разбойников обещал быть масштабным и завлекательным.
Загремели каблуки – в комнату ввалилась долговязая личность в дорогой и грязной одежде. Двигался нелепый щёголь весьма странно: широко, по-крабьи раздвигая ноги, качаясь и крепко цепляясь за рукоять сабли, но так и не находя надежной опоры в своем оружии. Красавца повело в сторону, он успел опереться о стол и сходу возмутился:
– Это еще кто?! Что за подзаборники? Подорожная есть?!
Диего с удивлением смотрел на пучеглазого юнца, от которого разило отвратительным вином и какой-то кислой дрянью. Безусый сопляк пьян как удачливый баратеро[85], на ногах едва стоит, а сколько наглости...
– Мир-ность, пан, вы яв-но мал-ость ус-стали…
– Что?! Мой ус?! Над кем смеешься, холопская рожа?! – взревел пучеглазый задира, хватаясь за саблю. – Да что за дело вам до моих усов?! Ах, ты, пся кровь!
Диего догадался, что сказал что-то не то. Сложный язык, святой Хрисофор тому свидетель! Но объясняться было некогда – сабля гордеца со свистом покинула ножны…
Лейтенант успел отпрыгнуть за стол и выхватить оружие. Звонкая толедская сталь парировала рубящий удар роскошной венгерки.
Признаться, Угальде ожидал большего. Славилось польское фехтовальное сабельное умение. Но то, видать, не каждому дано. Горделивому мальчишке отмерен был лишь молодецкий гонор.
Что такое опытная пехотная шпага против вздорной кавалерийской сабли? Как говорят в иных местах, все равно «что краснодеревщик супротив бочара». Диего, принимая удары вражеского оружия на крестовину и ажур гарды, без особого труда заставил наглеца попятиться к двери. Куда его лучше ранить: в ногу или руку?..
Тощевельможный пан, упреждая нелегкий выбор, завизжал:
– Да стреляйте в него, холопье вымя! Демон же опять!
За спиной Диего затопали, предостерегающе заорал Котодрал, одновременно хлопнули два пистолетных выстрела. Лейтенанта ударило по левому плечу, Диего покачнулся. Вдохновлённый подмогой пан-поляк отшатнулся к двери, рванул из-за широкого нарядного пояса пистоль – тот зацепился за золотые клепки украшений… В тот же миг острие тазы[86] пронзило зоб медлительного стрелка. Лях, бросив пистоль, ухватился за горло, фыркнул кровью. Забыв о поверженном противнике, испанец развернулся к бою – и увидел зрачок нацеленного ствола. Мысли о Деве Марии и святом Христофоре пришли позже – ещё до этого колени лейтенанта с неподобающей, но похвальной легкостью подогнулись, и Угальде оказался почтительно коленопреклоненным перед судьбой. Осознать, что пуля прошла над головой, не успел – почти в самое лицо ударил сноп огня и дыма. Выхватывать пистоль не имелось времени, Диего кинул своё тело вперед, в дым – шпага пронзила бедро стрелка…
… Хлопали выстрелы, почему-то приглушенные. Лейтенант разрядил один из пистолетов наугад в дымную завесу, видимо, не промахнулся – кто-то тяжко рухнул на пол. Прозвучал ещё выстрел над головой. Оглянувшись, Диего увидел капитана – тот вглядывался в не спешивший рассеиваться дым и взводил курок второго пистолета. Пороховой туман вытягивало в распахнутую дверь: стали видны лежавшие на полу тела. Присевший за опрокинутым столом Котодрал сжимал свой окровавленный древний кацбальгер, и с виду был невредим. Внезапно проявились звуки – на полу стонал раненый, фыркали во дворе встревоженные лошади. О, так это присевшая за стойкой юная шинкарка, наконец, прекратила визжать и заглушать весь мир.
– И какого хрена, любезные мои, вы тут устроили? – поинтересовался капитан.
– Мы-то что? – оправдался Котодрал. – Пиво вот заказали…
– Замотай лейтенанту плечо, и уходим, – приказал Мирослав.
– А деньги за потраты? – осмелилась напомнить невидимая шинкарка.
– С полу соберешь и на нас сошлёшься, – буркнул капитан и глянул на сидевшего под стеной ясновельможного. Тот ещё был жив, двумя ладонями зажимал распоротое горло, пучил глаза. – Молись, пан, скоро навсегда полегчает, – посоветовал Мирослав и вышел во двор.
Отряд воссоединился за околицей. Судя по всему, след был свежим. Описания происшедшего в Пришебе разнились, о демонах болтали всякое. Но события выглядели настолько странными, что сомнений почти не оставалось: ведьма задержалась в городе, уморила непонятного ляха и крепко повздорила с местной нечистью. Правда, Дмитро клялся, что их сельская ведьма была сущей старой каргой – к ней никто из казаков даже и не думал хаживать. Здешняя же баба по описанию выглядела вполне приличной пани. Впрочем, это ничего не доказывало.
Мирослав вынул из вьюка сосуд с Указующим. Мертвая длань задумчиво побултыхалась в остатках вина и ткнула пальцем в опрометчиво приблизившегося к месту ворожбы «гишпанца». Самозванец бурно запротестовал, уверяя, что он не при делах и сроду ничего у Папы не брал, а на момент похищения пребывал в Кракове, где его ловили всем городом, чему есть сотни свидетелей. Указующий поразмыслив, пришел к справедливому выводу, что действительно, из Анчеса грабитель как из дерьма пуля и решительно указал на запад. Тут с указаниями сомнительного компаса вполне можно было согласиться – ведьма не глупа, к Днепру, где её легко прижать к берегу и настигнуть, уходить не станет. Что ж, банда поднялась в седла. У Диего ныла рука, но хвала Деве Марии, зацепило лишь по касательной, и водки на обработку раны не пожалели…
***
Костёл, что по праву считался оборонным[87], окружала стена Высокая, чуть ли не в два человеческих роста. На ней остались отметины позапрошлогодних событий: кое-как заложенные проломы, зияющие обломками кирпичей, словно недовыбитыми зубами, следы пуль на обсыпавшейся штукатурке, копоть, так и не смытая дождями…
– Весело тут было, – хмыкнул Угальде, коснувшись ядра, которое не стали выковыривать из стены.
– Обхохочешься, – буркнул Мирослав и слез с лошади. Та всхрапнула, пряднула ушами.
Капитан подошел к калитке, что была чуть правее массивных, целиком забранных в железо ворот, тоже хранивших следы пальбы, стукнул кулаком. Прислушался. Было тихо, никто не спешил оказывать гостеприимство истомленным странникам. Грохнул еще раз. С тем же результатом.
– Эль команданте, а давай выстрелим им в окно из аркебузы.
Мирослав с подозрением оглянулся на испанца. Но тот был совершенно серьезен. Горячка из-за раны?
– А что? Сразу и откроют!
– Диего, ты же католик!
– И что с того? – удивился лейтенант. – Это же не испанцы, а поляки. А они такие же католики, как, не побоюсь этого сравнения, наш змеиный княжич.
Литвин громко фыркнул, но промолчал.
– К тому же, если не привлечь их внимания, то нам придется искать ночлег в другом месте.
– Тоже верно, – задумчиво произнёс капитан и, оглянувшись на пустынную улицу, добавил: – но если мы начнем в них стрелять, то они могут и ответить. Глянь внимательнее.
И действительно, из одного окна костела, что узостью своей куда более походило на бойницу, многозначительно торчало длинное рыльце фальконета[88].
Ещё раз оглянувшись, Мирослав произнёс: – Мы пойдем другим путем!
И от души врезал сапогом по калитке. Толстое дерево обиженно загудело. Капитан ударил ещё раз. И ещё.
Только Мирослав занес ногу для четвёртого удара, как в двери открылось маленькое окошечко, забранное толстенными стальными прутьями. Со двора на наглых пришельцев уставился пожилой монах, глядя на отнюдь не благочинную ряху которого, сразу хотелось убрать деньги подальше, а пистоль держать поближе.
– Чо надо?
– Невежлив ты с гостями, божий человек! – смиренно произнёс Мирослав, внимательно глядя на монаха. – Мы, может, по делу зашли.
– Не подаём, – громыхнул задвижкой монах.
– Парни, тут могут и картечью вдарить, – кивнул капитан на фальконет. – Раздайтесь чуть в стороны, не понимают тут хорошего обращения, и что не бродяги под стены явились, а из самого Рима гости пожаловали,
Мирослав только и успел, что неторопливо достать из вьюка гранату, как снова брякнула задвижка, и окошко открылось.
– Верно ли из Рима? – уточнил монах, чуть уменьшив грозность в голосе.
– Деус Венантиум. Настоятеля зови, или кто у вас за старшего сейчас. По важному делу.
– Опять хлопы бунтовать вздумали?! – испуганно зажал себе рот монах.
– Ты здесь ещё, чернец?..
***
Настоятель оказался очень похож на свой храм. Такой же старый, крепкий и сплошь в отметинах прошлого. Через макушку тянулся след от пули, лицо пересекал шрам, на левой руке недоставало трёх пальцев. Вообще, ксёндз был больше похож на отставного гусарского ротмистра, нежели на священника. Впрочем, другие служители веры в этих краях выживали плохо…
– Значит, Деус Венантиум? – настоятель оторвался от вручённых бумаг и уставился на командира наёмников. – Тот самый…
– Других нет, – развел руками Мирослав и устало улыбнулся.
– Но почему? Вера наша крепка, и в ваших мечах и мушкетах нет нужды, – растерянно сказал монах, снова уперев взгляд в текст послания. – И почему меня не предупредили?..
– Меня тоже ни о чем не предупреждали, – доверительно наклонился к настоятелю капитан. – Я сидел в таверне, пил вино, а потом вдруг, хлоп, и оказываюсь посреди степи с дюжиной недоумков за спиной.
– О причинах, побудивших вас совершить стол долгое путешествие, думаю, вы не расскажете?
– Почему же? – Мирослав откинулся назад, скрестил перед собой руки. – Если кратко, то причина в том, что Церковь обокрали. Следы привели сюда.
– Что именно украли? – сквозь облик настоятеля проступил солдат.
– Отец Казимеж, вы хотите преумножить печали?
Священник кротко улыбнулся, загнав вояку во взоре поглубже:
– Обойдусь, капитан. У нас хватает и своих бед. Итак, что требуется от меня?
– От вас, Отец Казимеж, требуется нас приютить на время.
– Вас девятеро человек и ...? – незаконченный вопрос завис глыбой льда.
– «И» – с нами. Так надо.
– Всё же, я не хотел бы видеть вашего... – ксёндз пожевал губами, подбирая определение. – Соратника здесь. В моём храме, – слово «моём» настоятель отчетливо выделил голосом.
– Его здесь не будет. Я не собираюсь злоупотреблять гостеприимством. Да, и половина моих людей ранены...
– Умелые лекари найдутся.
Священник, чей взор несколько затуманился, вдруг хлопнул себя по лбу и кинулся к полкам, что были плотно заставлены книгами.
– Вот, – положил он на стол конверт, запечатанный красным сургучом. – Если я верно понимаю происходящее, то это письмо именно вам, капитан.
– Мне? – удивленно переспросил наёмник.
Теперь молча кивать, настала очередь священника.
Капитан пробежал глазами по строчкам, удивляясь странному почерку. Буквы были угловатыми, рублено-сломанными, схожими с северными рунами…
Охотников ждали. Им готовы были вернуть похищенное, список которого перечислялся до мельчайших подробностей. Через два дня, в условленном месте. Взамен просили, а скорее, всё же требовали, разговор. С глазу на глаз. Без тузов и колесцовых пистолетов в рукавах. Всего лишь разговор о прошлом и будущем.
– Отец Казимеж, что вы можете плохого сказать о месте, известном как Дидькова Каплыця[89]?
Настоятель побледнел.
– Там тоже был костёл. Не так давно. Пока не пришли казаки Хмельницкого и не сожгли. Вместе с половиной населения городка. Люди надеялись, что освященные стены помогут…
– Понятно, – задумался Мирослав. – Отче, а не найдется ли у вас мастерской с хорошим горном и нескольких икон?..
***
Иконы нашлись. Много больше, чем Мирослав просил. Аж две стопки монахи принесли, посапывая от сосредоточенности и обливаясь потом. Принесли, выложили рядком на длинном верстаке, кивнули и столь же молча ушли, метя чёрными рясами задний двор костёла.
Вглядывались в капитана всепрощающе и всепонимающе мудрые и печальные глаза святых, прижимала к груди сына-младенца Богородица. Вот ляхи чертовы, и насобирали же где-то. Не иначе, церкви обносили. Или наоборот, из разрушенных да подожженных храмов спасали, когда озлённая шляхта лютовала?.. Кто знает. Поистине предпоследние времена…
Капитан перекрестился. Дело предстояло муторное, гадкое и отвратительное. Одно дело факел в солому кидать, когда из бойниц храма, той соломой обложенного, по тебе из пищалей садят. И совсем иное – вот так вот. Можно было доверить Збыху или Котодралу. Один язычник, второй протестант. Им поглумиться – самое то. Но нельзя. Негоже на других сваливать.
– Простите меня, хоть и нет мне прощения во веки веков…
Святые молчали. Показалось на миг, будто Богородица чуть повернулась, закрывая ребенка.
– Простите, – повторил капитан. Еще раз перекрестился и вытащил нож.
Оклады отрываться не хотели, цеплялись, рвали перчатки острыми краями. А потом словно поняли, что не кощунства ради их сдирают, а потому что, по-другому никак, и металл будто сам отваливаться начал, обнажая тёмную древесину…
Мирослав оглядел добытое серебро. Фунта четыре. Должно хватить на час боя. Им вряд ли дадут столько времени.
Пламя взметнулось, облизало тигель. Капитан заработал мехами, смахнул выступивший на лбу пот. Жарища, а работе края не видать, ещё разливать, а потом снова переплавлять…
Не, так дело не пойдёт. Оставив печь, Мирослав приоткрыл тяжелую дверь, подозвал Угальде, что маячил у входа:
– Так, Диего, давай к монахам, скажи, пусть пива несут.
– Может, помочь? – кивнул испанец в сторону полумрака мастерской, где полыхало пламя, рождая причудливые тени.
– Лучше питья принеси побольше, тут я сам управлюсь.
– Понял, – дернул бородкой лейтенант. – Я быстро.
– Давай, – ответил Мирослав и прикрыл за собой дверь.
Металл уже катался огромной живой каплей. Капитан ухватил тигель щипцами, осторожно наклонил над пулелейками...
Знать бы, с чем, а вернее с кем, придется столкнуться, загодя бы приготовился. В Риме все нужное достать несложно. Выстроил бы рядком иконы, жахнул кое-как литой картечью, не пришлось бы сейчас с каждой пулькой отдельно возиться. Или, может попросить у отставного гусара его фальконет?..
– Эй, капитан! – заорал Диего от двери. – Пиво!
– Пиво – то хорошо! – прошипел сквозь зубы капитан, доливая остатки.
Теперь надо дать остыть. Как раз время пива выпить. А ляхи, при всей своей извечной паскудности, в броварном деле мастера не последние…
***
Мирослав зарядил пистолеты, старательно работая шомполом. После взялся за мушкеты. Одно было хорошо, не нужно разбирать какая пуля к какому стволу подходит. Расстояние плёвое, можно свежеблестящий шарик и в бумагу завернуть. Специально для этого была у монахов вытребована католическая Библия. Её-то целостность капитана волновала слабо, и страницы пошли не только на оборачивание, но и на пыжи. Хорошие-то войлочные клейтухи, выменянные у реестровых, да подобранные с убитых разбойных казаков, требовалось беречь для боя.
– Ну, с Богом, – выдохнул капитан и взял первую пару.
Охнули пробитые иконы, загудели брёвна стены, в которых увязли пули. Мирослав отложил стреляные пистоли, взялся за другие…
Дышать в запертом сарае становилось всё труднее. Кислый дым разъедал глаза, забивал глотку, не давая дышать. Но капитан упорно стрелял, закусив до крови нижнюю губу. Выбранные им полдюжины икон уже превратились в щепу, а на стене сарая не было живого места. Мирослав перекрестился – «отстрелянные» руки мелко дрожали.
– Господь, укрепи члены мои, ибо во славу Твою непотребство творю!
Ладно, сейчас чуть передохнуть, да стреляное серебро из бревен повыковыривать. И снова переплавлять да разливать…
Будем надеяться, что цель оправдает средство.
Глава 12. О памятности славных битв и иных сражений
Великим сечам и память великая. Уж и не вспомнит народ за что бились, когда бились и что за неприятель в той битве казацкую кровь пролил. Но с гордостью помянут правнуки: был там и мой пращур, самую большую пушку отбивал, покрыл себя немеркнущей ратной славой, самим кошевым атаманом был отмечен, троекратно расцелован и пожалован любимейшей атамановой люлькой. Вместе с ляхами ли бились, против них, или вовсе заместо ясновельможных луговую траву кровью окропили – не важно. От столь ничтожных мелочей казацкая слава не тускнеет.
А какое славное дело ежели стойко засесть в таборе, из составленных кругом возов, бесстрашно глянуть как подступает неприятельское войско, шелестящее бесчисленными знамёнами, гремящее литаврами и барабанами, сияющее зерцалами и иными бронями. Вот уж придвинулись как нужно, завизжали, перелетая возы, первые ядра, наставились семипядные пищали… грохнуло залпом! И пошло знатное дело. Скоро возрыдают матери и жены в Черкассах, Глухове, Чигирине, докатиться слух об именитой и кровавой жатве аж до самого города Киева. Лягут в сырую землю лихие казаки…
А как иначе? В легенду ли, в песню ли, или в иное бессмертье, только так, с пробитым пулей сердцем или срубленной башкою лыцарей допускают. С самых древнейших времен тот порядок заведен и никому его не отменить.
Но бывают и иные смерти. Незнаменитые. Сойдутся накоротке под лунном светом или в утреннем тумане безымянные тени, глухо перестукнут выстрелы, мелькнут клинки, кратко застонет кто-то с распоротым брюхом. И вновь пуста дорога. Ни могилы, ни песни, ни гордых имен, те гибели после себя не оставят. Земля, вода да беспамятство всё спрячет. Не подвигами тени заняты, а работой. Да кто знает, где пользы больше: в битвах знаменитейших или в кратком миге резни, что те битвы вовсе ненужными делает?..
***
Под никчемные философские рассуждения всадников стучали копыта лошадей – отряд миновал старый мост. Мелькнула вода под низкими позеленевшими сваями, пятна ленивой ряски и рогоз топких берегов. Склонились в поклонах селяне, отступившие на обочину, дабы благоразумно пропустить вооружённую кавалькаду. Низко гнули шеи старик с двумя козами, пара баб с вязанками хвороста. Козы непочтительно мемекнули вслед воинству. Мирославу захотелось молока, лучше, конечно, прохладного, из погреба. Годы своё берут – полдня в седле, а уже о всякой ерунде думается.
Отряд двигался двумя частями: наёмники впереди, войско, спешно собранное в монастыре, отстало. Хитрость невеликая, но на первый взгляд, десяток всадников и дюжина верховых поляков, сопровождавших повозку с двумя монахами, ничего общего, кроме общеизбранной дороги не имеют. Мирослав надежд на союзников не возлагал – два случайных шляхтича со слугами, да священнослужители, мало что могут в столь сложном деле. Но лучше такая помощь, чем вообще никакой. Почти наверняка отряд ждёт засада, и тогда лишний, пусть и неподготовленный человек может сыграть немалую роль. Пулю отвлечёт на себя, к примеру. Имелись и кое-какие задумки, пусть и предварительные. Сейчас главное прийти на место заранее, осмотреться без спешки.
Задумавшегося командира догнал всадник – Дмитро.
Мирослав сдержал раздражение – не напрасно ли взяли казака? Опять бледный и, очевидно, не в себе. Надо было при часовенке оставлять, что по дороге встретилась. С иконами вместе, которые капитан из костёла забрал. Чтобы сидел тихонько, и под ногами не путался. Жаль парня, видать, очень уж его гибель невесты перемяла…
– Что скажешь?
– Капитан, дозвольте к мосту вернуться.
– Что вдруг? Лягушек послушать или морду умыть?
– Привиделось, – признался Дмитро, кусая ус. – Та дивчина с хворостом…
– Похожа, что ли? – не особенно удивился капитан, как ни странно тоже запомнивший селянку – уж очень изящна. И вязанка неуместна, будто хворост ей в шутку сунули.
– Вовсе лицом не похожа, но как-то ковырнуло меня, что довольно таки похожа, – путано попытался объяснить Дмитро.
Мирослав придержал коня:
– Ты, охотник, очнись. Отплатил за невесту как мог, теперь делом занимайся и без всякой дури.
– Да пусть завернет по-быстрому, – ухмыльнулся подъехавший Литвин. – Трава у речушки мягка, девка недурна. Оно и полегчает.
– Сейчас разок в грызло и полегчает, – одернул болтуна капитан, слыша, как скрипит зубами казак.
От оставленного за спиной моста донесся странный звук – глухие быстрые удары, словно немаленький дятел на берегу решил дупло обустроить.
– Это еще что? – изумился Котодрал.
Долетел хруст ломающегося дерева…
– Ну-ка… – Мирослав спешно разворачивал коня.
***
Вернулись – у моста было пусто, но сама переправа весьма изменилась – середина настила просела в воду и расползлась. Ещё расходились круги и колыхался ковер ряски.
– Это как же? – растеряно спросил Йозеф. – С виду же крепкий был.
Всадники разделились, осматривая ближний берег – нашелся намёк на тропинку, но никаких особых следов. К переправе, между тем, подошел резерв – поляки с недоумением смотрели на просевший мост, один из ксёндзов восстав на повозке, из-под руки обозревал окрестности.
Глупо. Перебраться по покосившемуся мосту пешему человеку особого труда не составляло. Лошадям труднее, но их можно перевести и по воде – речушка не отличалась глубиной и бурностью течения. Но берег вязкий, лошади рискуют ногами, да и повозка там уж точно не пройдет.
Брод отыскался выше по реке. Времени потеряли порядком. Как нарочно – встреча назначена на вечер, было бы желательно приехать заранее и освоиться на месте. Теперь вряд ли удастся…
***
… – Вот застудишься и сопли потекут, – грозил Хома.
Хеленка жалобно морщилась – опять накатила на дивчину мертвенность, считай, вовсе лишила голоса. Оно и понятно – вокруг колдунов, что блох у шального кобеля на хвосте...
… Вышло недобро: приехали в этакий гадюшник, что и не опишешь. Ладно, вовкулака, но тот из приличных, из характерников. Те, народ, хоть и со странностями, но в деле полезны бывают. Но и Бледный, ведьмин знакомец, здесь ждал, и иные хари разбойного да колдунского характера. И место сомнительное: обширные развалины тянулись по склону холма до самой речушки – тут и старые остовы домов, почти ушедшие в землю, и новые, с остатками крыш. Торчала ближе к вершине каменная коробка спаленного костёла. Года полтора как здешний городок окончательно обезлюдел – дожгли его казаки бешеного Кривоноса. Но шлях вдоль реки оставался проезжим и перекресток у подошвы холма не пустовал – то воз прокатит, то всадник проскачет. Задерживаться путникам желания нет: о Дидьковой Каплыци все слыхали.
От рощи, что зеленела по левую руку от холма, и те мёртвые дома, и река с дорогами виделись как на ладони. Лошадей и карету скрыли в зарослях. Хозяйка ушла с Бледным разговоры разговаривать. Только Хома решил об обеде поразмыслить, да собрать снедь, как заявилась ведьма и команду скомандовала. Ох и дурную! Возраженья казака мгновенно комом в горле встали, Хома упорствовал, тогда и ноги подкосились. Вот же чёртова ведьма!
… Ушли бабы. Хома продышался, вдоволь наругался – Пан Рудь охотно поддерживал в этом деле, шипел и выгибал спину – коту место тоже не нравилось. Для успокоения взялись строить шалаш-халабудку. Колдуны, что встали поодаль, в чужие заботы не лезли – сгинули где-то в роще, только ихние лошади и остались дремать под дубами. Лошади были ничего себе, справные. Белобрысый характерник – вовкоперекиднык спал в тенёчке, изредка почесывал дранное многими шрамами пузо.
