Текст книги "Дети Гамельна. Ярчуки"
Автор книги: Михаил Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Мирослав сплюнул на разбитые плиты. Надо же, свиделись! Перед ним был давний знакомый. Тот самый недобиток, что предпочел быстрому отрубанию головы прыжок в горную реку. Сменивший наряд итальянского бандито на казацкий жупан. В руке его играла сабля с хитрой елманью, изуродованной кучей выемок. Очень похожая на ту, что недобиток бросил на каменистом берегу. Старый враг, чуть пружиня на полусогнутых ногах, стоял напротив. Скалился, показывая вовсе не людские клыки. Капитан ощерился в ответ, нехорошими словами помянул оборотневу матушку-суку, что определенно согрешила со всеми кобелями от Жмеринки до Парижу. Оборотень нечленораздельно зарычал, прыгнул вперед…
Сабельные клинки со звоном встретились, ушли вверх, рубаки столкнулись грудь в грудь. В лицо Мирославу полетела слюна. Клацнули перед носом клыки. Наёмник ударил локтем левой, свободной руки – казак дернул чубатой головой, схлопотав полновесный удар. Откинулся чуть, навалился с новой силой, угрожающе рыча и брызгая кровью из разбитой пасти.
– И сам ты щенок мокрожопый, – прохрипел Мирослав, прижимая противника спиной к стене…
Рядом кипел бой. Верещали истребляемые во множестве крысы, истошно выл кто-то из солдат, съедаемый заживо, стонал орган, мельтешили по костелу клочьями тумана призраки, шипел порох на полках, грохотали выстрелы…
– Убью… – прорычал оборотень.
– От натуги не усрись!
Капитан, рискуя остаться без руки, ухватился за сукно оборотневого короткого жупана, рванул на себя. Колено с хрустом впечаталось в брюхо. Не успел казак и охнуть, как его хитрая сабля вылетела из ладони, закувыркавшись по полу. Тут же левый кулак впечатался оборотню в ухо. Да так, что тот аж клыками щелкнул.
Ошалевший казак не успел и заметить, как вжикнула сабля, ударила в шею.
– Грх… – плеснула яркая кровь.
– Да на тебе ещё, не жалко!
Голова, снесенная повторным ударом, покатилась по полу. Мирослав выдернул из кобуры-напузника «утиную лапу», жахнул в упор – разлетелся череп, разбрызгал серое с красным по чёрной грязи. Обезглавленное тело простояло не долго. Завалилось бревном, ногой не дёрнув.
***
Дмитро отполз ближе к кресту – тень распятия тянулась по истоптанной траве, дрожали на стебельках капли крови…
… Всё случилось слишком быстро. Сначала стало как-то не по себе, казак отошёл от лошадей, прислушиваясь. Чудилось невесть что: донеслась тихая музыка, словно кабак где-то рядом притаился. Казак пожал плечами – не иначе, морок. Дудели, по правде сказать, не особо изящно. А может, и вообще причудилось? Потом на холме глухо и внезапно громыхнуло. Пушка?! Да откуда?!
Дмитро уловил движение краем глаза – вскинул мушкет. Показалось за дорогой стоит человек. Нет, никого… С другой стороны! Тень ускользала, на глазах стала ниже. Вовкулака! Опытный казак взял упрежденье и спустил курок. Лови-ка свинца! Дмитро шагнул в сторону из клуба дыма. Нет никого. Под деревьями лошади стоят смирно, словно и не бабахал рядом выстрел. Вертя головой, казак спешно зарядил мушкет. Ничего, не в первый раз, только покажитесь, сучьи дети!
… Тень чудилась то там, то здесь… Дмитро пятился-отступал к лошадям. Явно чарует кто-то. Но не подступятся – казак на миг снял руку с изготовленного ружья, сунул в рот гайтан, перехватил зубами крест. Вкус железа вернул остроту зрению, тени вроде бы отступили…
Далее и оглянуться не успел – кони взбесились разом. Дрогнула земля под копытами, скрипнуло дерево, лопнули поводья. Ни ржаний, ни фырканья, лишь хрип распаленный. Дмитра мгновенно сшибло на землю, удар одного из копыт чуть не сломал хребет казаку, тут же крепко наступили на спину, мушкет вышибло из рук. Из глаз полетели искры – подкованое копыто угостило, чуть ли не в висок. Казак откатился вбок, выцепил пистоль из-за пояса. Вздымалась огромная хрипящая тень, грозила передними копытами – Дмитро выстрелил, почти не глядя. Взвизгнул мерин с продырявленным брюхом, метнулся в сторону, остальные кони шарахнулись. Но казак и дух не успел перевести – вздрагивала под копытами земля – налетали сорвавшиеся от коновязи у другого дерева скакуны. Дмитро успел закричать, но не увернуться. Ударили копыта в живот, в бок, отшвырнули человека, словно соломенную куклу. Казак скорчился, нашаривая за поясом второй пистолет. Боль рванула локоть – вороной куснул крепко, Дмитро слепо отмахнулся, попал по разгорячённой морде. Тут же обжигающе дыхнуло с другой стороны – только и успел услышать хруст. Боль была такой, что и своего вопля не слышал. Ухо!
… Избиваемый копытами, откатывался прямо под них. Лошади мешали друг другу, только то и спасало. Дмитро, наконец, изловчился, вскинул второй пистолет. Бахнул прямо в лоб щерящегося буланого…
… Метнулись лошади прочь, казак еще раз крепко получил по спине, но то бьющийся в предсмертном дерганьи буланый случайно врезал. Дмитро отполз от лягающих лунный свет, взблескивающих истертыми подковами лошадиных ног, потянул бессильной рукой из ножен саблю-чечугу. Та, что за глупость?! Мушкет же есть. Левая сломанная нога не держала, докатился до оружия, проверил замок. Боже ж ты мой, да за что мука такая?! Лучше бы сразу убили. Изломанное тело слушаться не хотело, ребра изнутри протыкали грудь при каждом движении. Опираясь на здоровый локоть, Дмитро пополз прочь от лошадей: буланый затих, но второй, подраненный, всё пошатывался, неловко ступая у дороги. Всхрипов коня казак не слышал – в голове шумело, словно у порога бурливой горной реки валялся. Тронул башку – нету там уха, только клочки торчат, от крови скользкие. Начисто сгрыз, сволочь.
Волоча мушкет, Дмитро дополз до основания креста, привалился спиной – покосившиеся распятие шатко скрипнуло. Ещё и придавит. Да за что ж так?!
Как руку и ухо замотать? Шумело в голове одноухой, чудилась сущая невидаль с выстрелами, лошадиным ржанием и пышными церковными песнопениями. Так и сдохнешь в этаком бреду. Вот же обидно будет...
***
Неслись всадники по дороге – напрямую к костёлу не взлететь, вокруг нужно, по той дороге, что через мёртвый город ведёт. Стучали копыта, громыхала телега, воинственный ксёндз-пистольеро орал и сквернословил, нахлестывая лошадей. Близко уже, близко – выводит заброшенный проезд к тёмной громаде церкви…
Угальде оглянулся:
– Разворачивай оружье, святые отцы!
– Ближе подкатим, – молодцевато ответил старший.
– А где этот… многоконфессиональный?
– Да еще на подъёме свалился. А может, спрыгнул, темная душонка. Да что с него за помощь?
И то верно. Впереди громыхали выстрелы, что-то глухо стонало, визжало и хохотало. Диего пытался угадать диспозицию. Ударить бы точно. Силы невелики, второго шанса не будет. Святой Христфор свидетель, лучше бы на телеге иметь фальконет, картечь с ядрами куда действеннее святой воды…
***
… – Не-не, ещё не наше время, – бормотал Хома, ёжась под буханье гранат. – Может, и вообще без нас обойдется. Воистину грешно этакий шабаш в церкви учинять, пусть и папской. Ладно, наши-то, – что с них, с простой темной нечисти, взять? А эти-то, вроде верующие, из самой Европы, и вдруг, нате вам… Палят и палят.
– Мыы, – соглашалась Хеленка, непристойно поглаживая рукоять молота.
Хома хотел одёрнуть, но тут в кустах крепко зашуршало. Не иначе, самый крупняк из пацюков в сражение пошёл. Не, почти угадал, но всё ж не совсем.
Знакомая фигура кралась на полусогнутых, комкала шляпу и трусливо озиралась. Возгласила громким шёпотом:
– Эй, вы где? Чего затаились?
– Тут мы, – отозвался Хома. – Того и затаились, чтобы всякие рогатые личности под ногами не путались. Что, опять надумал к нам переметнуться?
Кобельер узрел засаду, облегченно засопел, и двинулся напрямки.
– Чую заклятье, а разглядеть не могу.
– И как же ты его чуешь? – с подозреньем спросил Хома.
– Так отчего не чуять? Я ж с хозяйкой знаком.
– То верно, куда уж ближе ты знаком, – согласился казак. – А чего припёрся, хвостатый?
– Упредить. Щас ещё понаедут, да как зададут с новым жаром.
– Знаем. Вот только с чего такая забота?
– Так свои вроде, – сумрачно пробубнил кобельер, напяливая мятую шляпу. – Что ж я сторониться буду? Соскочил от ксёндзов, да напрямки по склону. Тикайте, пока возможность. То вовсе не наша битва.
– Вот даром что дурной, а голова! – Хома пихнул локтем панночку. – Может, хоть его послушаешь? Как зададим хода до коней, а уж потом как-нибудь…
Хеленка замотала головой.
– Вот, уперлась и не желает, – вздохнул казак.
– Ну, что ж вы под пули-то пойдёте? – опечалился Анчес. – Оно ж зацепит. Ты так и вообще тонкошкурый. А там пулями не простыми бьют, ихний капитан сквозь иконы стрелял.
– Мне что свинцовая, что серебряная, что «злая», один хрен убьёт. А чему быть, того не миновать. Служба такая. И мы вообще честные, а не как некоторые чёртовы двуличности.
– Я вообще не чёрт! – неизменно уперся кобельер. – Я ж задумку вашу понимаю, чего скрывать. Я б помог. Но у меня хвост поломанный. и вообще… Ну, не мое занятье такие битвы.
– Это уж мы поняли. Удирай, пока не хватились.
– Слушайте, давайте я вас на погосте обожду, – волнуясь, зашептал Анчес. – С того фланга пока тихо, засяду меж могилок. Как закончиться, так туда и бегите. Помрёт ведьма или наоборот, всё одно помогу вам уйти. Следы запутаем…
– Да иди уж, путаник.
– Пойду. А вы берегитесь. У ксёндзов святая вода. Целая бочка.
– И что нам та вода? – удивился Хома. – Мы ж не из адова пекла, а местные. На нас не подействует.
– Так-то оно так. Но от нее очи щиплет и шкура чухается, – Анчес прислушался к топоту приближающихся копыт и шмыгнул в бурьян.
– Хоть и дурень, но ушлый, – вздохнул Хома, взводя курок пистоля. – Нам бы его в пример…
Панночка согласилась, поплевала на ладони…
***
Отряд выскочил на площадь перед костёлом – Диего увидел несколько тел, лежащих среди травы. Непонятно откуда выметнулась волчья тень, взлетела на седло левофлангового поляка. Тот закричал, не успев развернуть мушкетон. Сотоварищи немедля разрядили пистолеты в мохнатое чудовище, успевшее перегрызть руку всаднику, кто-то рубанул тварюку саблей. Оборотень с рычанием спрыгнул с добычи. Раны от свинца все ж действовали – зверь пошатывался и Диего успел хладнокровно прицелиться и всадить пулю в черный крестец. Серебряная, да еще «злая» пуля оказалась куда как разительнее – оборотень рухнул, издал короткий вой и замер. Всадники укрощали испуганных, встающих на дыбы коней, в упор стреляли в уже мёртвого противника. Старший ясновельможный, вдохновлённый легкостью первой победы, указал саблей:
– Там адовы твари!
Внутри костёла продолжали раздаваться крики, звон стали и редкие выстрелы. Но этот шум битвы сильно приглушали странные тягучие звуки. Неужели, трубы органа?..
– Вперед! – воззвал поляк, взмахивая саблей.
– Зарядись! Пистолеты готовьте! – надрывался Диего, но охваченное боевым пылом воинство, словно оглохло.
Всадники спешивались и бежали к распахнутым дверям храма. Монахи сняли с телеги бочку, раскрутили кишку насоса…
Что-то было не так. Лейтенант Угальде это понимал нутром, но глаза отказывались видеть неверности.
… Ясновельможный пан первым вскочил на ступеньки костёла, оступился и упал. Перепрыгнувший через него боец, словно с маху врезался в нечто невидимое, его отбросило назад, мушкет в руках несчастного выпалил от сотрясения…
… Не имелось там дверей храма. Оттого и окна казались столь нелепыми. Не бывает их так близко от дверей…
– Морок! – закричал Диего, вставая на стременах и озираясь. – Обернитесь, да вразумит вас Богородица!
Поляки столпились нелепой кучкой, замерли у своего насоса монахи…
Выступала из тьмы редкая цепь темных фигур. Волчьи, человечьи… С краю стоял вояка с пистолетами в обеих руках, рядом с ним девчушка, стеснительно прячущая руки за спиной. Дивно хорошенькая особа …
Диего вскинул пистолет, но ободранный вояка успел выстрелить первым – ствол пистолета, вроде бы метивший в грудь испанца, в последний миг качнулся ниже – пуля пронзила бедро лейтенанта, задев и лошадь…
***
… Хома напомнил себе, что спешка ни к чему, дело может и затянуться. Враг бессмысленно топтался, норовя прободать каменную стену. В седле остался лишь один из ворогов. Ишь, панствует. С него и начнём…
… «Рагузец» осечки не дал, всадник запрокинулся в седле, ответно бабахнул куда-то в луну. Лошадь, брыкаясь, поволокла прочь паныча, застрявшего одной ногой в стремени…
Хеленка одобрительно хрюкнула.
– Та не так дурно, – согласился гайдук, выискивая кого ещё поприличнее на прицел взять.
Ляхи рванулись прочь от стены костела. С левой стороны их грыз кто-то из оборотней, потому и устремились ясновельможные прямиком на Хому с панночкой. Вот же жизнь, и отчего ж им иной дороги не выбрать? С виду ведь не так и глупы, может и вообще из самой Варшавы…
Не-не, не пить больше горилки несчастному Хоме Сирку! Вот же напасть…
… Казак всадил пулю в голову рослому, начальственных ухваток, ясновельможному. В ответ стреляли, но уж слишком впопыхах – Хома и зажмуриться не успел, как просвистел свинец по оба уха от казацкой головы.
Ну, набегайте… В руке был неважный пистоль, от Анчеса в наследство оставшийся, может и не подведёт. Ятаган наготове, э-э, рука-то как взмокла…
… Тьфу, что за рожи у этих ляхов, у нашего нечёртова чёрта и то как-то помилее. Сразу двое ворогов вскинули пистолеты, а уж сабли как сверкают…
Хома осознал, что его заслонила панночка. Два выстрела почти в упор едва не сшибли девичье тело. Хеленка устояла, фыркнула и шагнула навстречу стрелкам…
… Славно погулял молот. Летели наземь ляхи, снесло и дурную, зачем-то подвернувшуюся лошадь. Хома потрясал ятаганом, орал и грозил пистолетом, изображая целое воинство. Но надлежало ли то делать или вершилось сугубо для самоуспокоения – неведомо. С врагом только раз и столкнулся – когда оглушенного ляха отбросило прямиком на казака. Неловко сцепились, молотя друг друга в грудь рукоятями сабель и пистолетов. У Хомы лишь в груди ёкало, да за пазухой хрустели черепки разбитой злосчастным поляком баклажки. Вот и попил горилки после дела, тьфу…
… Потом ляха унёс добавочный удар молота – тело с лопнувшей башкой улетело в одну сторону, шаблюка в другую. Только и осталось казаку, что крякнуть…
… Хеленка с однопистолетно поддерживающим её войском сделали полукруг шагов в тридцать – что под молот попало, то легло бездыханным, что поудачливей – сбежало. Где-то на пятнадцатом середине пути воителей окропил рукотворный дождь – святая вода лишь казацкие усы промочила, но Хома больше за панночку беспокоился. Дождь быстро иссяк – одного из монахов задрал оборотень, второй вообще сгинул. Не, не сгинул – ещё слабо ворочалась груда под хлопотливыми крысами-победительницами. Вон, пищат, злобствуют.
– Всё, что ли? – спросил Хома, ожидая подвоха.
Отвечать было некому: вовкулака сбёг в темноту, Хеленка отвернулась и дергала плечами. Это верно: пирующие крысы зрелище не особо радующее глаз, хоть ты сам какой угодно нечистью считайся.
– Э, давай оботру, – вспомнил казак.
Платок у панночки промок, но сама вроде личиком не облезла, и даже язвами не пошла. Хома поспешно обтёр краем свитки, щеки и лоб дивчины – та принюхивалась.
– Не, то от меня пахнет. Пропала горилка, зря носил, – безнадежно пояснил казак. – Нашёл же, вражья душа, куда лупить. А с твоей пулей-то что?! Куда попало?
Хеленка показала на край живота, скорчилась, – жжётся, но не сильно.
– Да что ж ты подставляешься?! Куда то годится?!
Дырка оказалось сквозной – на спине выход разглядели.
– Заштопать нужно, – горестно молвил Хома и обтёр с белой кожи несколько капель крови. Хеленка кивала – её больше огорчила дырка в новой сорочке. Что ж тут скажешь, в полумёртвом состоянии есть свои преимущества. Хотя то вовсе и не повод напрасно подставляться, портить одёжу и животы.
– Ладно, пойдем, глянем, что там хозяева удумали, – сказал Хома и повёл к дверям костёла вокруг, ибо не дело приличной девушке глядеть на всякое разное, недоеденное крысами и иным зверьём.
***
Казалось, вражины попёрли отовсюду. Спереди, сзади, с боков. Даже сверху парочка сиганула. Выстрелы наёмников проредили передние ряды, но атакующих было слишком много. А заряды покончались до обидного быстро.
Сабля сломалась у рукояти. Перехваченный за ствол длинный рейтарский пистоль увяз рукоятью в чей-то проломленной голове... Капитана подсекли сзади, уронили. Сознание погасло не сразу – успел ещё увидеть, как Збых помирал. Паршиво вышло, не обманул морок степовой...
***
– Вот он ты какой... – главный гад стоял над лежащим капитаном, внимательно разглядывал. Блестели глаза. Шевелились длинные пальцы, в которых, казалось, не было ни единой кости...
– А тебе, что за беда? – Мирослав встать не пытался. Понимал, снова уронят. Да и могут рубануть.
– Мне? – вражина улыбался, растягивая тонкие губы. Капитан ждал, что клыки будут острые, нечеловеческие, как у характерника-казачьего вервольфа. Но нет, обычные, людские. – Никакой беды. Просто интересно было взглянуть на того, кто один раз уже побывал моим оружием. И скоро послужит ещё.
– А не пошёл бы ты козе в трещину? – столь откровенно злить было не самым лучшим выходом. Но тянуть время, надеясь на чудо, было глупо. Чудеса происходят, если их заблаговременно готовить. А сейчас… Банда полегла вся, без остатку. Поляки, судя по стихшим крикам, тоже уже на пути к воротам.
– Забавно… Я много слышал про тебя, капитан. Ещё когда ты был всего лишь сержантом. Слышал только хорошее. О, ты верный пёс!
– Вонючая лесть должна меня восхитить?
– Ну что же, я говорю чистую правду. Ведь именно ты убил Волка, меня не обманули?
– Кого убил? – не понял капитан.
– Волка. Он известен тебе как Иржи Шварцвольф, хозяин Зимнего Виноградника. Ведь это ты застрелил эту бешеную тварь?
– Я вашего брата много поубивал, всех не упомнить уже, – хмыкнул наёмник. – Кому пистоль в ухо, кому ножом по горлу…
– Ты храбр, воин, называющий себя чужим именем и живущий чужую жизнь. И я благодарен тебе.
– На службу не пойду, пряником не мани!
– Ты и так служишь мне. Хоть и не знаешь об этом. Или знаешь, но боишься это признать… Фотия!
– Да?
– Он подходит?
– Вполне. В Риме поверят.
– Я и не сомневался. Всё же наш будущий победитель злобного Крысолова, не зря был лучшим сержантом лучшего капитана Ордена. Моего Ордена! И ему выпадет роль самому стать поводырем, за которым пойдут десятки и сотни! Только вести выпадет не крыс, а людей! Что куда хуже крыс!
Только сейчас, лежа на полу, залитом кровью друзей и врагов, Мирослав осознал, с кем его свела безжалостная судьба. Когда-то, очень и очень давно, человек (человек ли?) именующий себя Крысоловом, стоял у истоков создания Deus Venantium. Подробностей наёмник не знал, не того полёта он птица. Так, обрывки слухов, помноженные на тайну и поделённые на время. Чего ждать от Крысолова, капитан не знал. Но вряд ли что-то хорошее. Вон, как ведьма щерится! Да и сам флейтист смотрит на лежащего, как на жабу, колесом расплющенную.
***
– Может, оно нам и не надо? – прошептал Хома, осторожно заглядывая за колдунские спины.
– Мм-мы! – запротестовала панночка, привставая на цыпочки.
Действительно, всё ж было любопытно, отчего столько неудобств пришлось претерпеть и что ценного заработано нынешней ночной победой?
Стояла молчаливая ведьма, рядом с ней зализывал раны какой-то встрепанный оборотень. Лежал на влажно блестящих головешках полуживой боец-человек, прижимал к груди окровавленные руки, смотрел мутным от боли взглядом. Высился над ним гордый Бледный, тыкал пальцем-червяком в лицо жертвы:
… – Рим требует нашей заботы. Кто, если не ты? И не страшись. Умрешь быстро. А потом оживешь. И будешь жить еще долго. Ну а если все сделаешь, как велено, то почти вечно.
– Не будет такого, – прохрипел раненый. – Я под защитой.
Хома из этой чепухи ничего не понял, но казацкий опыт подсказывал, что лучше отойти подальше. Этакие разговоры, они ведь сугубо для ушей мудрого атаманства и иных всезнающих упырей. Но Хеленка распахнула очи, всматривалась в разбитую рожу раненого. Тоже нашла героя-лыцаря! Хома потянул дивчину за локоть – отож, сдвинь эту мелкую – вросла как курганный каменный идол.
… – Защита? У тебя? – усмехался Бледный. – Вас, дешёвых и жадных слуг, у Рима тысячи. Сотлеешь здесь и забудут. Уже забыли. И ты это знаешь… Или ты говоришь про защиту той, что наигравшись, забыла само твое имя?
Лежащий не ответил – лишь дотянулся до пистолета, валявшегося возле обезглавленного наёмника. Победители молча наблюдали, как раненый пытается извлечь шомпол – размозжённые пальцы не слушались, лишь мазали оружие липким. Упорный недобиток стиснул головку шомпола зубами, потянул. Нашарил на поясе пороховницу…
Э, да он и до рассвета не успеет ствол снарядить. Вот отчего упорного человека мучить? Взялись, так уж и доделывайте. Хоме захотелось поскорее уйти…
– Завершай дело, Крысолов, – молвила ведьма, глядя, как трясущиеся руки раненого сеют в кровь зёрна пороха. – Пусть уйдет без мучений.
– Согласен, – в руке у Бледного сверкнул кинжал с длинным узким лезвием. – Куда лучше, дабы плоть не испортить?
– Кость не кроши, да и хрящи лучше сберечь, ну лицо не трогайте. С лицом мороки всегда много, а нам же похожий нужен, – пояснила Фиотия. – Эй, казаче, лучше ты сотвори человеку последнее одолженье.
– Чего я-то?! – забубнил Хома. – То до гайдукства вообще отношенья не имеет.
– У тебя рука верная, – хмуро напомнила ведьма. – Без боли чтоб, и тело не подпортить.
– Да что ж тут за тело? Сами гляньте – куда уж его измочалили. Иных, что ли мало? – упирался Хома, указывая на разбросанные между горелых балок трупы. Засевшие в костёле хлопцы оказались справными вояками, и полегли сам-пять, а то и поболее. Оттого и рубили их уцелевшие в капусту, злобу вымещая.
Раненый, словно не о нём говорили, сосредоточенно заряжал своё оружие. К утру и пулю закатит, а как же.
– Иди, да делай, – скомандовала ведьма, пихая в спину.
Чувствуя, как поджимает удушье, Хома потянул из ножен ятаган. Хоть острый, и то добро. Казак нагнулся к обречённому:
– Ты уж, брат, извиняй, куда нам деваться. Молитву бы сотворил, что ли…
Вместо того чтобы прилично помолиться перед скорой смертью, раненый оскалился нехорошо и двумя руками навёл пистоль. Смотреть в дуло, пусть и неснаряженного, но всё равно оружия, невольному палачу не особо хотелось.
– Что ж без пули-то, – неловко указал Хома. – Ложи пистоль, а то усы мне подпалишь.
Упорен оказался побеждённый, до конца на своём стоял. Лицом не дрогнув, нажал «собачку». Почти в упор пыхнуло холостым зарядом…
Морду Хома благоразумно прикрыл рукавом, но что-то ожгло порядком. Да и не ожгло, а прям во всю и жгло!
– А, бисов сын! Да подпалил же!
Свитка, пропитанная на груди не успевшей высохнуть горилкой, занялась голубоватым пламенем. Хома подскочил, хлопая по себе свободной рукой, закрутился и столкнулся с шарахнувшееся ведьмой. Фиотия взвыла неистово, выставляя руки, да поздно – несколько искры прыгнули на нее, разбежались веселой яркой стайкой по груди и плечам…
Хома, лупя по груди рукою, выпучил глаза и попятился. Ведьма, на которую и попало-то всего ничего, с воем, в котором (дивное дело!) слышалось явное торжество, кружилась на месте. Она горела, но горела вовсе и странно для приличного человека: вроде изнутри зажглась, словно в самое плоти её разом раздулись древние угли, невесть сколько веков тлевшие под человечьей кожей. Ширилось под одеждой багряное марево, вот уж и на живот перешло…
Взвизгнула панночка.
– Тикаем, ой, тикаем… – прохрипел Хома, дотушивая последние огонёчки и пятясь к дверям.
Разумный вовкулака уже метнулся к окну.
– Сестра! – Бледный топтался на месте, не зная бежать или кидаться к кружащейся на месте ведьме.
Завыла вовсе нечеловечьи Фиотия. И тут в первый раз полыхнуло. Вырвался из ведьмы пылающий круг, высветил нутро костёла, с изумленьем глянули на то безумное разноцветное сияние мёртвые глаза крыс, людей и вовкулаков. Хома зажмурился, немедля запнулся за доски на полу, бухнулся и пополз к двери на карачках. Твёрдая рука Хеленки уцепила за ворот – мигом вывалились на ступени. Тут догнала вторая волна цветного огня, так поддала в поясницу, что летели по воздуху шагов двадцать, пока не грянулись на склон…
… Выли в костеле множество голосов, металось меж мёртвых тел холодное пламя. Расходились и бились о стены разноцветные сияющие круги, словно сыпала ведьмачья гибель в немыслимый радужный пруд новые и новые камни, гнала волны по воде бытия…
… Кубарем катился сквозь бурьян Хома, ёкала и гикала где-то рядом панночка, совершающая кувырки с любимым молотом в руках и оттого выписывающая этакие траектории, что и сказать невозможно. Ещё кто-то поодаль катился-убегал, но кто – не понять во всем том круговороте… Встряли в колючесть тёрна, и тут озарился весь предутренний небосвод рыже-синей вспышкой, вырвавшейся из злосчастного костёла. Этаким всплеском сверкнуло, что без сомнений, ту зарницу люди от Житомира до Полтавы углядели. И стих ведьмичий вой…
– Экое странное окончание, – заметил Хома, садясь и выковыривая из уха набившиеся туда семена лебеды.
– Ой, мне спину, кажись, пожгло, – испуганно сказала панночка, выбираясь из колючек
– То ничего. Мазь есть и компресс поставим. Главное, говоришь снова, – обрадовался казак.
– Так сорочка же… – начала Хеленка, но тут беглецы вздрогнули.
С собора донеслось истошное завывание – не особо ведьмовского характера, но проникновенное. То Пан Рудь, устроившийся на остатках кровли и ставший свидетелем мрачного, но великого события, возвещал миру о смерти хозяйки.
– Жалеет, – вздохнул Хома, отыскивая разлетевшиеся из-за пояса пистолеты.
– Та мне тоже как-то жаль, – всхлипнула панночка. – Не такая уж лютая хозяйка была.
– Что уж теперь… Пойдём на дорогу, да к лошадям. Ведьмы с ведьмаками кончились, так ещё много здесь кого вороватого шныряет. Уведут упряжку и глазом не сморгнут.
Остатки ведьминского воинства выбрались на дорогу и двинулись в сторону холма. На душе Хомы как-то разом полегчало. Ночь выдалась дурной, сраженье на диво кровопролитным, но ведь порасчистился мир. Главное, никакого больше удушья, Хеленка разговаривает, да и вообще вполне живы.
– Надо бы и пару верховых лошадок прихватить, – заметил Хома, обозревая приятно пустые склоны, просторный перекресток дорог и далекие развалины, где даже и пацюков теперь осталось в самую меру.
В этот благоприятственный для продумывания дальнейшей жизненности момент Хеленка взяла да встала столбом. Хома налетел на неё, ушибив и так порядком отбитую ногу.
– Тю! Ты чего?
Панночка смотрела на крест у дороги, и из бледненькой на лицо стала вовсе пепельно-серой.
– Ну, лошадей тут побили, да еще кто-то помирает. Обойдем, да и ладно, – с беспокойством пробормотал Хома. – Тут много этакого разного поразбросано.
Хеленка двинулась через дорогу деревянным шагом, словно и вовсе в мёртвые перешла.
– Да что же там? – встревожился казак, догоняя подопечную.
Лежал под крестом человек, неловко вытянув ногу. Доносилось натужное дыхание. Не жилец – в том и без особого коновальского опыта вполне можно заверить.
– Оленка? Мёртвая или как? – прохрипел умирающий. – Чудишься?
В Хеленке что-то хлюпнуло. Не иначе, как опять дар речи утерялся.
– Мёртвая, значит, – выговорил лежащий. – А я тебя у моста видел. Сердце заколотилось. Что ж ты нечисти предалась, а, любимая? Это и есть полюбовник твой? Тьфу на тебя, да на него...
– Не то говоришь, – прошептала панночка. – Ты зачем на Днепре был? Зачем убийстовал? Разве дело?
– Дурить меня взялась? – раненый густо кашлянул. – Зубы заговаривать? На кого казака променяла? Курва хладная…
– Э, язык-то придержи, – указал Хома, не особо понявший заумь разговора.
Раненый качнулся набок и одной рукой вскинул длинный мушкет. Действовал он дивно споро для помирающего, хотя даже и не понять в кого именно из двоих на дороге целил.
Хома успел схватиться за пистолеты, как под крестом вспыхнуло пламя выстрела. Звук почему-то не услышался. Дорога, звёзды, да и все остальное диковинно сдвинулись. Хома успел вскинуть пистолеты, выпалить. Догадался, что попал, и с той хорошей мыслью умер.
***
На кладбище было уютно. Анчес засел меж двух высоких холмиков – пуля туда по-любому не должна была залететь. У костёла бегали и воевали. Анчес по опыту знал, что люди склонны всякой гадости уйму внимания уделять. Удивительно несуразные умы. Пальба стихла, анчут осторожно почесывал спину и терпеливо ждал. Сюрпризы могут быть – в костёле какой-то разговор слышен. И бывшая хозяйка, и сильный пришлый колдун еще там. Зря Хома с Хеленкой с ними связались – добром не кончится. Одно хорошо: забесплатно и для всех разом. Ну кроме тех, кто вовремя в сторонку отбежал.
Как в воду глядел – озарился костёл выбросом этакой магической мощи, что аж ослепило. Анчут уткнулся пятаком в землю, зажмурился, чувствуя, как над головой свистят сгустки магии убийственной силы. Да что ж там такое?! Неужто панночка обоих колдунов умертвила? Имела ведь такие отчаянные мысли, но чтоб и вправду рискнуть?! Превеликой смелости дивчина! Или капитан исхитрился во врожденном московитском коварстве?
Утихло. Анчес поднял нос, перед глазами ещё плыли яркие кружалки, но по правде не особо ослеп. Кончилась великая Фиотия! От же событие, кто б его угадал?!
– Славно полыхнуло, – заметил бас из-за соседней могилы.
– Что и говорить, полыхнуло, так полыхнуло, – согласился Анчес и дал дёру.
То ли несвоевременная подслеповатость в том виновна, то ли ловкость ног изменила бывалому анчуту, но мигом налетел на подножку и брякнулся головой в какой-то хилый крест.
На спину наступили коленом.
– Посидим, – предложил басовитый пленитель. – Может, ещё не кончилось.
– Посидим, – согласился Анчес, поправляя шляпу. – Только ниже не дави. У меня там больное.
– Хвост всё не залечишь? – посочувствовал голос. – Экое несчастье.
– Да где ж залечишь, если всё время хватают?
– Шину бы наложил. Помогает для сращивания. Ну и лечебную гимнастику не стоит забывать.
– Химнастику? – задумался Анчес. – Надо будет попробовать. Ты бы голос и наружность не напрягало. Все равно чую.
– Толковый. Хотя и необразованный. Ладно, сейчас выждем, а потом разговор к тебе есть. Не поджимайся: пытать калёным железом и иными экзорцизмами, принуждать вековые контракты подписывать или за царёвыми портянками гонять, я не собираюсь.
– Да уж замучили этой формальностью, – признался анчут. – Поговорим, чего уж…
Стихло у костела. Кособоко пробежал контуженный вовкулака, закончил истошно оплакивать хозяйку Пан Рудь. Вдалеке прорысила на взгорок тяжко нагруженная фигурка.
– Надо бы помочь, – вздохнул Анчес.
– Надорвемся мы с тобой под этакими кабанами. Она сама управится. Шустрая девица, того не отнять. Значит, пожалеть её сейчас?
