Текст книги "Перекресток: недопущенные ошибки"

Автор книги: Михаил Пузанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

В этом месте размышлений ей стало как-то неуютно. Ну да, он, конечно, не это имел в виду и предостерегал по поводу смешения, пирамиды власти и прочих вещей. Но она же все-таки умная, уж удержится как-нибудь от большой глупости! А под себя что-нибудь перестроить… От такой идеи трудно отказаться. Должна же она получить что-то взамен утерянной империи.

– Значит, буду учиться менять! – Смело высказала итог размышлений принцесса. Ветер остался к ее раздумьям безучастным, продолжая трепать перепутанные на голове волосы. Стало еще холоднее, Элору даже разобрала дрожь, несмотря на теплую одежду, которую она незаметно стащила в какой-то из посещенных деревень. Что-то происходило не совсем так…

* * *

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания «Альвариум».

Междумир, Змеиные врата.

Здесь никогда не светит солнце. Здесь никогда не наступает день. Далекие и зловещие горы освещены только сумрачным лунным светом. Однако и сама луна здесь светила неярко, потому что не отражает лучи светила, а излучала скупой и явно недостаточный для жизни свет. Весь междумир – будто жуткий лист бумаги, исчерченный тенями. Здесь нет направлений, нет верха и низа, востока и запада. Только тени, туман и свет луны, подвешенной где-то в середине мира. В междумире живут последние осколки древней силы истинной смерти и ее немногочисленные градации: в каждой неровности его поверхности, в каждом полусуществе, время от времени здесь появляющимся. Даже странно, как могут души перемещаться через этот мир, почему не тают, атакованные туманом.

Всем своим видом междумир напоминает о смерти, служащей естественным путем сюда. Он всегда пугает невольного посетителя, заставляет его мечтать о забвении в иной жизни – лишь бы только никогда не всплыли в памяти эти жуткие просторы, лишь бы не вспомнилась черно-синяя луна! Однако ничего на самом деле зловещего и страшного в Междумире не таится. Да, здесь царят темные краски, он будто пропитался ароматом разлагающейся материи, но и к сумраку можно привыкнуть. В выщербленных высоких горах этого мира кроется своя красота, грозная, но все же таинственная и по-своему утонченная. Ведь черно-белые портреты, подчас, содержат куда больше деталей и сильнее притягивают, нежели нелепые цветные картинки…

Немногие смогли бы провести в мире смерти долгий срок и не потерять себя. По земле здесь стелется вечный туман, неизбежно растворяющий в себе свет, тьму и всякие воспоминания о них. Не разделяя и не уничтожая, он стирает из реальности участки сознания, память существа. Возможно, именно по этой причине, однажды попав в него, на выходе ты уже не способен вспомнить что-либо из собственного прошлого. Либо же действует то самое желание: все что угодно, лишь бы не запомнить этого. С другой стороны, лишь междумир может навсегда избавить душу от самых тяжелых и горестных воспоминаний, от вечных укоров самому себе, от застывшей в сердце боли… Вот только единственному постоянному обитателю туманных земель мир в этом смысле не помог.

В этот, как обычно, темный час Шартарат обходил свои владения в волчьем обличии. Личина устрашающего, но благородного зверя нравилась ему более всех остальных. По природе своей, он так и остался вечным бродягой-одиночкой, сохранив в изорванной душе немногие добрые качества. Хотя большая ее часть оставалась также мертва, как сам междумир. Шартарат не таил злобы на обитателей внешних миров, не завидовал скромному или всеобъемлющему счастью некоторых из них, и все же страдал всякий раз, когда в его мир проникало что-то исключительно светлое и радостное. Это была тоскливая всепрощающая боль, которую можно выразить фразой: «будьте счастливы, раз уж вам это удалось – я мешать не стану, но и благословения не ждите. А от меня уйдите, скорее, уйдите!».

Шартарат искал очередные щели, периодически возникающие в ткани его мира. С момента наступления эпохи Шатар чуть больше двух тысяч лет назад, прорехи в оболочке междумира перестали быть чем-то удивительным и исключительным. Тонкая ткань сумрачного пространства рвалась под напором удивительного по силе лунного свечения. Мрачная луна междумира наслаивалась на луну пока что только ближайшего – Природного мира, – стремясь залить и его своим призрачным светом.

Сейчас путь волка освещал узкий, грязного сине-красного цвета, серп этой проклятой луны. Призрак ночного светила Природного мира можно было уже четко различить, значит, совсем близок момент, когда луны окончательно соединятся. И тогда все будет зависеть от одного-единственного странника, во всей полноте понимающего происходящее и способного хоть что-то процессу слияния границ противопоставить. Как бы ни привык Волк к туманным просторам, он меньше всего хотел, чтобы проклятый туман и лунный свет хлынули в живые миры! А значит, с момента на момент следовало ожидать появления в темном мире давно знакомого гостя. Этот странник оставался пока что одним из немногих, обладающих абсолютной невосприимчивостью к действию здешней атмосферы на чувства и память, причем он был едва ли не единственным из них, кого Шартарат действительно рад был встретить.

Две разные мистические эпохи прошли с тех пор, как Волк занял пустующее место Владыки промежуточного мира. Если бы к тому моменту он оставался прежним властолюбцем и высокомерным магистром магии разума, его, быть может, и порадовала бы перспектива определять и направлять самолично пути путешествующих через междумир душ. Такая способность давала власть над разумными существами большую, чем способности, присущие служителям светлых градаций стихийных сил. Однако к моменту перехода Шартарат, звавшийся в прежние времена Элоахимом, уже успел осознать всю боль и тоску, служащие непременными спутниками подобной жажды. Он никогда не боялся потерь, уверенный в том, что любую из них можно возместить с помощью накопленной власти, а потом испытал на собственном опыте потерю, ущерб от которой оказался невосполним. Вслед за потерей пришли боль, тоска, ненависть, страх и ярость, превратившие его в беспощадного безумца, сокрушающего на своем пути с одинаковым безразличием города и гробницы, истребляющего целые племена разумных существ и выжигающего леса. Убить в те дни означало для него почувствовать себя на секунду живым… Ну а потом появился этот путник. Шартарат знал его когда-то, в дни, предшествующие исчислению эпох, очень многое они совершили вместе позднее. Потом их разбросало по разным мирам, а дальше – потеря и последовавшие за ней изменения… В общем, к моменту нового появления путника Элоахим далеко не сразу смог вспомнить его. И по сей день старается как можно меньше вспоминать из прожитого – некоторые грехи почти невозможно искупить. Он же совершил их все, без исключения.

В момент столкновения, Элоам хотел убить бесцеремонного путника, но это оказалось делом невозможным, поработить – глупым, лишить разума – безуспешным, но и прогнать – бесполезным. В момент встречи тот поклонился и назвал себя Звездным странником, после чего избежать общества гостя оказалось невозможным. В какой бы город излишне разумного мира ни приходил Элоахим, он сталкивался там с закутанной в сине-алую мантию фигурой путника, в стан какого бы племени ни вторгался он со зловещей кровожадной улыбкой, всюду он натыкался на грустно покачивающего головой «Звездного». Именно этим именем темный стал называть его в те дни, а позднее, со сменой миров и используемых языков, ярлык «Звездный» приобрел свойственное для истинного имени уникальное звучание – «Астерот». И он тоже был Волком… Лишь почувствовав это, усмиренный волчий нрав в душе странника, Элоам сумел обуздать собственное безумие. Но не сразу – многие еще погибли перед тем, как темный король Вар-Шрави вернул себе способность мыслить здраво и взвешенно.

Элоахим имел, можно сказать, прапраэльфийское происхождение. Во всяком случае, принадлежал он к одному из древнейших народов, для которых неподверженность старению являлась естественной чертой. Даже в эти времена, три эпохи назад, на заре исчисления времен здешних миров, когда и делить разумным созданиям было практически нечего, конфликтов и войн возникало немало. В те дни, когда на смену безвременью пришла последовательная череда эпох, произошла смена внутренних эр, предшествующая сбалансированная система рухнула, что и породило множественные столкновения. Довольно жуткие и, попросту говоря, "кровавые".

Прежние народы жили вечно, но совершенно не представляли, чем эту вечность можно занять. Движителя для их фантазии не существовало. Однако с момента краха системы, с наступлением случайного хода событий, пространство рухнувшего мира стало расширяться за счет появления новых капсулированных вселенных, разделенных между собой нулевыми прослойками. Вернее, ранее их называли так, пока не выяснилось, что те образуют собой нечто большее – тот самый междумир. С появлением миров, все более очевидным стало и действие внутри них малых сил, имеющих общие корни, но отличных – для каждой конкретной вселенной.

Элоам, уже очень давно, настолько, что память не могла воскресить события тех дней, покинул родной мир. В ином он обладал большой властью, но в чем та заключалась и как попала в руки – опять же неизвестно. Однако одно воспоминание он вытравить не мог, хотя именно от него и желал более всего избавиться…

Мир, где Элоахим стал королем, знал лишь два проявления стихийных сил: черное и белое, тьму и свет. По крайней мере, именно так их называли. Иногда – тень и созидание. Все, что лежало Между, считалось недопустимыми и опасными сплетениями, доступными для познания лишь избранным, проходящим обучение в закрытых общинах. Так всегда и в каждом мире: есть первосила-корень, вторичные силы, и, как апофеоз, – силы-смешения. Последние сначала называют корнем всех бед, а затем они постепенно вытесняют изначальные, меняя сам облик мира. Однако момент смены философии – это долгий промежуток времени… И в дни такого промежутка приверженцы устоявшегося понимания сил мечом и огнем подавляют инакомыслящих. Вот и Элоахима, когда он вспоминал последствия деления сил на черное-белое, невольно передергивало от ужаса.

В жизни можно совершить ошибку, большую ошибку, откровенную глупость, непоправимый поступок либо преступление, которое невозможно искупить. Когда-то он посчитал, что отстаивает единственно верное деление сил… Защищает тень от братания с вражеским созиданием. Руководствуясь этой мыслью, он разрушил чужую любовь. Не просто разрушил – отобрал надежду, принес боль, страдания, пробудил ненависть. Вложил в поступок всю мыслимую и немыслимую подлость, чтобы его воля не могла быть нарушена. Самое страшное в том, что во имя сохранения иерархии двух сил, Элоам пошел против собственной крови… но о сути преступления лучше не упоминать сейчас – все равно, что вырвать у Волка сердце, против его воли рассказав о произошедшем. Лучше уж так – обрисовать туманно, в общих чертах, соответственно антуражу междумира. Важно лишь то, что поступив, как должно, Элоам преступил черту дозволенного Создателем. И сам себя наказал… В дальнейшем, он уже не мог принять иных сил, кроме тьмы и всех ее «родичей», хотя, справедливости ради, надо сказать, что этих родичей оказалось немало. Но поначалу желание уничтожать живое затмило все остальные стремления – и только Звездного Элоам мог поблагодарить за остановку где-то на краю обрыва.

Теперь-то, конечно, Элоахим понимал, что кроме черного и белого есть еще множество иных цветов. И что варианты деления стихий на малые силы бесконечно разнообразны. Что каждый цвет уникален, потому что имеет множество оттенков, собственную красоту. Слишком поздно, но понял. Да только что толку – совершенного запоздавшим пониманием не изменишь. Но хотя бы появилась сумрачная надежда искупить свои ошибки… Когда-нибудь… Но и эта надежда – сродни мечте, а мечты – не того цвета, который Волк мог бы принять. И все же…

Не важно. От мыслей его на время спасали грандиозные проекты, которыми неизменно увлекался Астерот. Участвуя в сумасбродных для своего времени затеях Звездного и наблюдая за их невероятными плодами, Элоам на время «оживал». Впрочем, в те времена боль и раскаяние еще не успели загнать его в междумир, так что «живого» в нем оставалось достаточно для участия в масштабных делах нового-старого друга.

Некогда именно они вдвоем «изобрели» средство, позволяющее обуздать древнее хаотическое начало. Дело в том, что философские попытки в начале второй эпохи с наступления случайного хода событий (с 200 000 года по внутреннему исчислению мироздания «Альвариум» – авт. прим.) объединить силы в плетения второго порядка, выстроить их в подобие грандиозной системы и, как закономерный результат, окончательное смешение всего и вся, вскрыли хаотические корни здешних миров. Однажды открытый хаос, естественно, начал распространятся среди разумных существ, осмеливающихся в своем мышлении объединить хотя бы две из существующих крайностей. Определенной формой он не обладал, но опознать древнюю силу оказалось легко: принятие хаотического начала неизменно превращало разумное существо в безумца, обладающего мощными спонтанными способностями к изменению реальности. Даже один представитель народа, принявший древнюю силу, вскорости становился причиной десятков природных катастроф, стирающих с лица мира целые континенты. Масштабы распространения «заразы» достигли таких пределов, что ее начали считать угрозой гибели для всего мироздания. А потом внезапно, как по мановению руки неведомого, Направляющего вселенские силы, в мире появилось новое начало, напоминающее стабилизированный хаос. Огонь. Представления о границах способностей разумного существа оно раздвинуло в сотни раз, а хаос будто бы исчез – сошел на нет.

Примерно так отразили ход событий в легендах о первых бродягах. На деле, Огонь появился не сам собой – двое путников добрую сотню лет странствовали по мирам, собирая крупицы информации о проявлениях хаотического начала. В конечном счете, они установили причину, по которой древнюю силу не удается обуздать: человеческая личность – которая есть простейшая форма существования души в трехмерном мире – слишком узкая, ограниченная закономерными и нелепыми рамками. Представления, которые закрепляли статус человека внутри народа, государства, мира – все они катастрофически сужали способность разумного существа к мышлению. Съедали сами исходные категории, если проще. А если узкое мышление захватывает всеобъемлющая сила – быть беде!

"Лекарство", как ни странно, предложил Элоам, тогда как причины явления исследовал Астерот. Бывшему королю показалось очевидным, что подобное можно излечить подобным. Следовательно, чтобы обуздать хаос, являющий собой беспорядочное смешение неслитых воедино сил, необходимо и саму личность человека перестроить в структуру со многими элементами. Проще говоря, вырастить внутри несколько различных личностей, подчиняющихся одной душе, но кардинально отличающихся друг от друга. Этакие грани души.

Первые попытки огранить душу дали весьма скромный результат. Люди, как правило, сходили с ума быстрее, чем хаос успевал разорвать их личность в клочья, теряя себя между новыми «лицами». Тогда уже Астерот включился в разработку поэтапной схемы взращивания новых граней. Экспериментальным путем он выяснил, что четырех индивидуальностей вполне достаточно для сдерживания силы (испытывал, конечно, на себе, достаточно долгое время посвятив призывам к строптивому началу). Удалось. Таким образом, помимо Звездного странника «появились на свет» воин Арон Рохнанон, шерашехат Сакрал и мыслитель Альвериус. То, что раньше использовал странник в качестве масок, чтобы оставаться неузнанным, ныне стало живым, обладающим собственными сознаниями. Главное – все эти вторичные личности оказались связанными с изначальной, никакого конфликта внутри не возникало, да и не могло возникнуть – изменялись черты характера и поведения, но цель, заданная Звездным, оставалась общей для всех его «лиц». Элоам с нарастающим интересом наблюдал за тем, как друг легко и непринужденно раздвигает границы собственной личности, а потом и сам решился пройти соответствующее преображение.

Испытав на себе, оказалось куда проще объяснить остальным несчастным «жертвам» хаоса, как взять верх над древним началом. Как ни странно, после первых удачных попыток, сама сила будто бы удовлетворилась действиями первых бродяг миров (а именно так гораздо позже стали называть разумных существ, превративших внутренний хаос в огонь), и пошла на спад, в дальнейшем приходя лишь к тем существам, которые потенциально способны были усвоить странную методику.

Однако во всей полноте возможности огня Астерот и Элоахим оценили лишь годы спустя, когда научились создавать дополнительные уровни личностей, доведя общее их количество до тринадцати (включая основные). Следуя принципу последовательного умножения и создания связей между личностями, им удалось создать некую сферу сознания: многогранник, уже не делимый на множество «я», а являющийся большим, гигантским и единым «Я». И это самое «Я» оказалось способно не просто держать внутреннюю силу под контролем, но и с ее помощью перестраивать мир, воздействуя на его составные части. Особенно ценный дар силы открылся, когда Астерот сумел выстроить с помощью огнистого пространства «коридор» между двумя мирами – с тех пор подобные перемещения не требовали уже титанических усилий при поиске контактных точек. Ну а беспрепятственный доступ к знаниям о мироздании, будто бы лежащим в далеком многомерном хранилище? А способность создавать мощные артефакты, наполняя их стихийной силой, проходящей через сферу "Я", как через русло реки? Фантастические умения, которые и представить до их обнаружения было сложно!

Вот таким образом и появились первые бродяги – любители тайн и загадок, странники между мирами. Учитывая то, что и Астерот, и Элоам отдавали предпочтение лунам, нежели солнцам вселенных, не удивительно, что символом огнистого братства стали ночные светила разных вселенных… И лишь много позже, чуть более сотни тысяч лет назад, друзья узнали, что к открытию их подтолкнули не случайности истории, а воля вполне конкретного существа – Владыки Огня…

В момент своих раздумий, Волк проходил мимо двух разрушенных до основания темных башен. Истории их он не знал, но догадывался, что строили колонны-исполины в те времена, когда междумир был еще населен. Каким образом здесь зародилась и существовала жизнь, кто населял промежуток между сгустками материи, – владыка междумира понять не мог, но башни явно строили руками с какой-то определенной целью… Более всего они напоминали столбы, обозначающие границы портала, ведущего ныне в никуда. А может, это и был портал в ничто – при этой мысли Элоахим судорожно вздрагивал и отстранялся от башен. Пустота его пугала, Шартарату казалось, что она не имеет ничего общего с небытием и тьмой, которые он способен был принять. Что-то в ней крылось такое, что уничтожило бы его, сровняло с землей, а то и превратило в еще более опасное для живых существо! Возможно, истинная смерть, давно забытая и потерянная для мироздания, причисленная ко тьме, но все еще дремлющая где-то в ожидании возвращения своего хозяина.

Достаточно с него и туманного междумира. Здесь тоже есть своя, довольно странная, жизнь. Духи или тени – как еще определишь этих странных призраков, которые вроде и одушевлены, но предпочитают оставаться в пределах междумира. Они представляли собой своеобразные, обладающие разумом контуры, лишенные материи и чувственных проявлений души. Эрозия разума, как в шутку называл их сам Шартарат. Однако шутки-шутками, а ныне эти самые проявления стали обретать пугающую самостоятельность и через щели просачиваться в близлежащие миры. Более того, среди них мелькали какие-то особо зловещие духи, от которых веяло «ароматом» тех самых башен… "А то без духов пустоты в мирах не хватает страха и ненависти!", – все с той же грустью размышлял подобный Владыке отшельник.

С момента, когда Алкин забрал у него кадуцей, не вняв ни одному из предупреждений пребывающего в подлинном отчаянии Элоахима, король лишился важной части своей собственной души, за долгие годы постепенно перешедшей в жезл. С помощью этого предмета он держал под контролем духов междумира, и мог бы теперь остановить их вторжение, если бы Кадуций Афари вернулся. Увы, Алкин, как всегда, поступил глупо, но расплачивался теперь за свою ошибку и вовсе ужасно…

Жезл Элоаму преподнесли в дар Астерот и Владыка Огня как раз около сотни тысяч лет назад. В те дни они разворачивали какой-то особо важный и грандиозный проект, всей сути которого даже после подробных объяснений король не уловил. Эти двое рассчитывали на помощь, но времена его «молодости» уже безвозвратно ушли… Пусть Астерот сумел каким-то чудом восстановить душевное равновесие после своего столкновения с Самешом, сумасшедшим магом, уничтожившим прекраснейшие из миров, Элоаму изгнать из памяти однажды увиденные картины разрушения не удалось.

Волку казалось, что они с серым магом неразличимы: двое бездушных разрушителей, истребителей. Взглянув на уничтожение живого со стороны, король попал в ловушку: раньше он просто понимал последствия своих преступлений, теперь он их почувствовал. С тех пор он и называл себя Шартаратом, решительно отмахиваясь от всех увещеваний Астерота и глубоких речей Владыки. Те пытались его убедить, что масштаб и мотивы действий Ше'Ташантасса куда более ужасны и глубоки, что преступления Элоама – это лишь последствия глупости, которые, в отличие от намеренного истребления живого ради власти над стихиями, можно искупить. Волк лишь качал головой и спрашивал: «в чем разница, если последствия одинаковые? Убиты, сожжены, покорежены, уничтожены: две картины, как одна».

Поняв, что разговаривать с ним бессмысленно, Астерот и Владыкой на некоторое время оставили Элоама в покое… Только для того, чтобы явится через пару лет и принести ему этот странный жезл – Кадуций Афари. Причем Владыка вовсе не стал ничего разъяснять о силе предмета, а Астерот заметил лишь, что пурпурный камень, венчающий его, дает возможность использовать силы одной из «темных» стихий. "И смежных с ней, – дальше последовала лукавая улыбка, – если удастся найти общий язык".

Звездный предупредил Волка и о том, что предмет непременно установит связь с его собственной душой и, не имея каких-либо свойственных разумным существам ограничений, превзойдет по силе волю своенравных духов. Единственное, что заставило Шартарата принять дар, – действительно своевольное поведение духов. Присутствие этих теней в живых мирах, куда они частенько любили наведываться, ему не казалось ни смешным, ни полезным. Да к тому же некоторые из этих теней, самые жадные до господства, по его наблюдениям, нападали на души, проходящие через Междумир, и пытались растворить их в себе. Сил духам на подобное преступление не хватало, но повреждения они наносили серьезные – в результате, рождаясь в новом мире, разумные существа становились жертвами многочисленных болезней, да и личности у них нередко оказывались ущербными. Вроде в целом и добродушные, но подверженные опасным для друзей и близких людей смертельно опасным вспышкам. Кто знает, что может сотворить разумный, если однажды ему на минуту покажется, что окружающие люди – убийцы, задумавшие с секунды на секунду изрубить его на кусочки?

Пока Шартарат использовал силы Кадуций Афари, – как он сам подозревал, далеко не полностью, – духи не осмеливались приближаться к проходящим через миры душам, боясь оказаться также растворенными, как и их жертвы. Но теперь, последнюю тысячу лет по исчислению ближайшего к зоне наслоения лун Природного мира, бестелесные старательно наверстывали упущенное, причем одного междумира им казалось мало – и духи старательно использовали возникающие в ткани пространства трещины, чтобы выбраться наружу. А эти «пустые» существа будто подстегивали их, гнали «наверх» – по крайней мере, Волку казалось, что именно так обстоит дело. Проверить он не мог – «пустые», завидев владыку междумира, будто растворялись в воздухе. Вот уж и впрямь – духи!

Оставалось только догадываться, что происходит с мирами, постепенно наполняющимися порождениями пространства-прослойки. А еще Алкин, поглощенный ныне не меньшей, чем Шартарат когда-то, жаждой власти и вдобавок бессмертия… Да, пожалуй, власть не причем – дело в вечности. Будто невосприимчивости к старению ему стало мало! Главное – не в первый уже раз, как одержимый, фанатик. Волку иногда казалось, что Алкин рано или поздно найдет не «лекарство» от смерти, а ее саму, причем окончательную и бесповоротную.

Радовало одно – Астерот этого безумца знал, и иногда ему даже удавалось вправить тому мозги. Только вот Кадуций Афари изменил расстановку сил. Несомненно, Звездный вскоре придет поговорить именно о жезле – пора бы уже! И насколько другу будет неприятно обсуждать эту тему, Шартарат догадывался. Еще бы – о днях своего прежнего знакомства с Алкином (впрочем, тогда страждущего жизни вечной звали по-иному) Астерот распространяться любил не больше, чем о Мире Расколотых Небес. А это показатель.

Впрочем, дело, конечно, в том, что Звездный во времена своей юности на пару с Алкином развязал самую крупную войну в Мире Разума. Даже разрушение, которые позже учинил сам Элоам, вряд ли могли сравниться с грандиозным размахом их завоеваний. С другой стороны, Сакрал-Астерот и Алкин-Леадор слыли благородными воинами, и мирные селения, женщин, детей, купцов, ремесленников вовсе не трогали – просто воевали всласть, отводили душу, тогда как Волк именно истреблял… Трудно судить. Теперь Звездный войны останавливал, а себя, даже за те годы благородной борьбы во имя объединения государств мира под единой властью (в качестве короля мнил себя как раз Леадор, Астерот при этом только морщился), клял, на чем свет стоит. Но теперь Алкин, порабощенный силой, которой наивно попытался отдавать приказы, творит действительно жуткие вещи… Это уже отнюдь не ребячество!

– Я виноват во всем. Я – виноват, – трудно представить, что владыка междумира мог так упорно терзать себя самобичеванием. Казалось бы, он вполне ясно понимал, что степень его вины не может быть большей, чем самого Алкина. Вообще, он много чего мог понять – только никак не хотел, объявляя себя виновным во всех смертных грехах. Масла в огонь добавлял еще и тот факт, что некоторые из заявлений Шартарата оставались весьма и весьма близкими к правде. И единственным, кто мог бы смягчить еще и эту новую боль в душе темного владыки, оставался Астерот. Так что теперь Шартарат уже готов был завыть на луну, если бы только это помогло ему встретится с путником и поговорить. Но выть как раз не пришлось… В сгустке тумана, клубящегося у основания правой башни, начал проявляться столь же туманный контур, постепенно принявший форму человека в длиннополом серебристом одеянии.

– Здравствуй, Астерот. Ты теперь носишь серебряные одежды?

Путник неспешно приблизился к нему и с видимым уважением поклонился.

– Ну и зачем расшаркиваешься перед Волком?

– Просто считаю, что ты достоин моего уважения.

Шартарат редко мог понять, когда Астерот говорит всерьез, а когда просто шутит. Но такими шутками тот не разбрасывался: Звездный отличался пропитавшей душу насквозь ироничностью, но никак не жестокостью. Значит, действительно за что-то уважает – с чего бы это такие шехатские церемонии?

– И в ответ на какие поступки я получаю от тебя в дар этот поклон? А, Звездный? В Мире разума подобный жест расценивался как высшая степень почтения – сам знаешь. Неужто старый Волк чем-то заслужил подобное?

Астерот улыбнулся, оценив вычурность и мрачную ироничность фразы темного друга.

– Если бы ты сейчас не отслеживал возникающие в ткани миров трещины, равновесие сил и возможность его восстановления полетели бы к чертям. Грубо, но так. Без всяких словесных украшений. А пока мы наблюдаем только перенаселение Природного мира зловещими созданиями, часть которых – вполне миролюбивы и довольствуются полученной возможностью жить, не желая покушаться на чью-то материю и, тем более, растворять души. Да, да, Элоам, среди твоих «подданных» попадаются и довольные земной жизнью духи – существуют себе в человеческих телах, никого не трогают, образуют причудливые, может, несколько кровожадные общины на одном из материков. Но все в рамках допустимого – в конечном счете, ты еще должен помнить времена, когда миры населяли куда более жестокие народы. Хотя бы те же драшады из бывшего Небесного – почти все переметнулись на сторону Самеша. Куда нынешним варварам до их изощренных пыток и степени наслаждения чужой болью!

Впрочем, хватает среди прорвавшихся теней и иных – из-за них-то равновесие и пошатнулось. Может быть, замечал среди своих духов «родственничков» пустоты? Даже меня от встречи с такими в дрожь бросает! Откуда явились – никак не соображу, все на эти колонны пеняю, – Тар кивнул на развалины башен со змеистыми узорами, – но они вроде неактивные. Ясно только, что через междумир путешествуют, но и к тебе они не из небытия попадают – Мира поручилась, что таких за всю свою долгую историю не встречала. И вообще, она утверждает, что эти – полная противоположность теням небытия. Правда, не объясняет, откуда такие выводы. Кажется, в прошлый раз я допустил серьезную ошибку, уравняв в своих представлениях градации тьмы и смерти.

В любом случае, учитывая наступающую эпоху и эти странные явления, как бы все наши миры не потерять. К тому дело идет, Волк, боюсь, и здесь говорю без преувеличения.

Шартарат почувствовал, что вокруг него воздух начинает застывать и превращаться в ледяную глыбу. Так как воды в междумире не существовало, глыба представляла собой чисто мыслительное образование, однако здесь ее можно было разглядеть и испытать вполне физический мороз. Мир реагировал на чувства владыки, а его внезапно охватило недоброе предчувствие.

– Хочешь сказать, что миры могут рухнуть из-за одних только духов и наслоения лун?

– Если до предела упростить мысль, то да. Хочешь, могу расписать перспективы и более подробно.

– Естественно, хочу. Я, как и ты, привык размышлять над причинами происходящегшо – не лишай меня единственной пищи, – Элоахим мрачно усмехнулся, – Может, здешняя жизнь и не приносит мне удовольствия, но становиться частью пустоты тоже как-то не тянет.

– Хорошо. Тогда слушай. Представь себе, что атмосфера междумира перетечет в прочие миры. В таком случае рано или поздно духов станет достаточно, чтобы истребить людские, эльфийские и менее многочисленные племена разумных существ. Не говоря уже о том, какие последствия вызовут эти треклятые туманы!