Текст книги "Из Питера в Питер"
Автор книги: Михаил Ляшенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
33
«Асакадзе-мару» подходил к Панамскому каналу.
Они миновали чудесные страны: Калифорнию, где первые золотоискатели находили куски драгоценного металла чуть ли не с человеческую голову и где теперь рождались самые пиратские, самые ковбойские и самые смешные фильмы; древнюю Мексику, где когда-то жили Монтесума и его дочь и другие инки, тайны которых до сих пор не разгаданы; за горами, где-то там вдалеке, высился храм чародея, сокровищница древних майя – Чичен-Ица, пирамиды Солнца и Луны в Теотиуакане, горы Попокатепетль...
– Не выговоришь, – с невольным уважением покачивал головой Миша Дудин.
А дальше, на берегах очень бедной республики Гватемала, из которой американские буржуи выкачивали миллионы долларов, пошли города с еще более чудными названиями – Уэуэтенанго, Чичикаетенанго, Кетсальтенанго и другие.
Миссис Крук, которой приходилось здесь бывать, чтобы спасти хоть немного индейских детей, пока взрослых индейцев грабили ее соотечественники, объяснила, что «тенанго» на древнем языке индейцев обозначает «место», а кетсаль – это чудесная, сказочной красоты птица, начисто истребленная американцами; для индейцев Гватемалы эта птица оставалась символом свободы.
Трагические джунгли, о которых раньше ребята только читали в приключенческих романах, раскинулись рядом, манили своими тайнами, и становилось ужасно жалко, что «Асакадзе-мару» проходит мимо всего этого, не останавливаясь.
Они то и дело объясняли друг другу, что плывут в тропиках, прошли тропик Рака. Скорбели, что не удалось пересечь экватор. То и дело вспоминали, как из волосатых кокосовых орехов, только что срубленных с пальм, стоявших на берегу, пили настоящее кокосовое молоко, ели авокадо – фрукт, который даже нельзя вывозить, такой он нежный, и можно попробовать только здесь, в тропиках. Видели, как попугаи свободно летают на окраинах городов, все равно что у нас воробьи. И конечно, любовались Южным Крестом, любимым созвездием моряков, которого нет на питерском северном небе...
– Какие-то две недели, – говорила Катя, прижимая к груди кулачки, – и мы пройдем Панамский канал. А там – на север... И никогда больше ничего этого не увидим...
Но душной, непроглядно черной ночью становилось иногда как-то совестно. Катя вертелась на своей койке с боку на бок, и все пронзительнее будоражили мысли о маме, о братьях и о том, что она, молодая, сильная, до сих пор только читала о докторе Гаазе, слушала о революции, а никому не сделала ничего доброго. Люди воюют за правду, истекают кровью, гибнут, а она, выпускница гимназии, Екатерина Обухова, третий год болтается на суше и на море неизвестно зачем...
Утром мимо проходили берега республики Сальвадор, джунгли, поросшие невиданной красоты орхидеями... Плыли гроздья каких-то белых цветов, похожих на нашу акацию...
– Нет, нет, не трогайте, – сказала миссис Крук, – это флорифундея, дурман... Достаточно десять минут подержать такую ветку в комнате, и обморок обеспечен, придется вызывать врача... – И добавила, с прискорбием глядя на вывернувшегося откуда-то Ростика: – Да, да, флорифундеей пользуются местные воришки... Подбросят незаметно цветов, а потом спокойно чистят квартиру.
– А я при чем? – немедленно оскорбился Ростик. – Вот так всегда. Как что, так Гмыря...
Но тут общее внимание привлек знаменитый вулкан Изолько. Моряки всех стран прозвали его Тихоокеанским маяком. «Асакадзе-мару» шел километрах в двадцати от берега, и все же на бледно-голубом, небе четко обозначился сначала, словно раскаленный нож, пук пламени, потом султан белого пара и дыма...
– Так каждые восемь минут! – торжественно объявил мистер Крук. – Можете проверить по часам!
И он протянул Мише Дудину часы, которые тот немедленно взял. К часам тотчас нагнулись голов двадцать, так что Миша, как ни старался лично проверить точность вулкана Изслько, мало что мог установить. Но его помощники, жадно отсчитывая минуты, с удовлетворением отметили, что вулкан не подвел и выдал в небо новый раскаленный нож и новый султан пара точно через восемь минут...
В следующие дни проходили берега Коста-Рики, республики, где землетрясения угрожают ежеминутно...
Панамский канал проходили целый день. «Асакадзе-мару» вошел в канал в семь часов утра, а вышел в шесть вечера. Канал открыли всего шесть лет назад, в девятьсот четырнадцатом году. Его строили почти пятьдесят лет. А мечтали о нем – пятьсот лет!
Когда пять веков назад крошечные каравеллы Колумба с нашитыми на парусах красными крестами, преодолев Атлантический океан, подошли из Европы к берегам Америки, о существовании которой в Европе даже не подозревали, то матросы и их адмирал думали, что достигли долгожданной Индии... О богатстве Индии в европейских странах рассказывали тогда самые чудесные и нелепые сказки. Долго блуждали Колумбовы кораблики, отыскивая в Америке Индию... А то, что произошло открытие нового континента, люди поняли не сразу. Америка их не очень интересовала, хотелось поскорее попасть в сказочную Индию...
Завоеватели и авантюристы проложили первые тропинки через Панамский перешеек, самую узкую преграду на пути за индийскими пряностями, драгоценностями, золотом... Первые сотни могил выросли на этих трудных дорогах через джунгли и горы. Еще больше жизней стоило проложить каменную дорогу через перешеек... И все время продолжались поиски какого-нибудь водного пути через Америку. Прохода не было. Человеку пришлось его прорубить. Тут счет шел уже на десятки тысяч человеческих жизней.
Почти восемьдесят километров «Асакадзе-мару» шел по Панамскому каналу, в котором смешивались воды двух океанов. Незаметно отступали воды Тихого океана, сменяясь водами Атлантического. Когда к ночи стало известно, что «Асакадзе-мару» бороздит уже Карибское море и Тихий океан позади, Миша Дудин изрек, засыпая:
– Все. Один океан есть...
Теперь они шли теми знаменитыми пиратскими краями, где двести—триста лет назад хозяйничали корабли под черным флагом с изображением черепа и скрещенных костей, где сиплые, простуженные и пропитые голоса орали песни, вроде:
Пятнадцать человек на сундук мертвеца!
Йо-хо-хо, и бутылка рома!
Но как ни всматривались в далекую синюю даль Миша Дудин и его старшие товарищи, ни одного пирата им не попалось. А ведь «Асакадзе-мару» шел мимо Больших Антильских островов – Ямайки, Гаити, Кубы, мимо Багамских островов, по Карибскому, самому флибустьерскому морю, где, казалось, еще носились кровавые тени капитана Флинта, Черного Пью, Билли Бонса, долговязого Джона Сильвера, а также капитанов Дрейка, Моргана, Кидда и прочих джентльменов удачи. И даже в знаменитом Бермудском треугольнике, где, правда, не водились пираты, но где теперь, в двадцатом веке, таинственно исчезали суда, словно проваливались в тартарары, с «Асакадзе-мару», к великому сожалению ребят, не произошло ничего.
Двадцать шестого августа 1920 года, во второй половине дня, «Асакадзе-мару» входил в бухту Нью-Йорка.
Города еще не было... Только там, куда показывали Круки, прижимался к горизонту дым или туман. Позади оставались какие-то острова, длинная коса с лентой прибрежного песка, на который сыпалась сажа из высокой трубы. Потом прорезалось на далеком берегу белое копье маяка. По бухте сновали лодки с косым парусом, пароходики, пароходы и пароходища...
Над самыми большими кораблями высилась огромная фигура женщины с факелом в руке. Мистер Крук объяснил, что это знаменитая статуя Свободы, стоит она лицом к старой родине белых американцев, Европе, и приветствует всех, переступающих порог Соединенных Штатов...
– А почему она не улыбается? – спросил Миша Дудин.
Каменная женщина выглядела очень сильной, но ее неподвижное лицо было грустным. И невиданной мощи Нью-Йорк, который возвышался над океаном, закрывал горизонт, подпирал небо, тоже не улыбался.
Нью-Йорк не походил ни на один русский город. Он не был похож даже на Сан-Франциско. Казалось, это и не город вовсе и живут тут не люди, а кто-то другой. Смотреть на него было страшновато и заманчиво...
Все виднее становился чудовищный город. Его здания упирались в серое небо, оно старалось убежать, а здания вытягивались все выше и рвали небо на клочья грязных облаков. Над самыми высокими домами, над дымами фабричных труб висел загадочный гигантский мост.
Когда стемнело, вспыхнули до горизонта пожары белых и цветных огней. Они подмигивали, бешено вертелись, рассыпались искрами, гасли и вспыхивали, добираясь до самой Луны и проваливаясь в черноту океана. Но сколько они ни приплясывали и ни кривлялись, все равно было очень тихо, и веселился только Ростик и его компания. А колония молчала.
«Асакадзе-мару» провел ночь на дальнем рейде; никто с корабля не сошел. Это была самая тихая, задумчивая и грустная ночь, полная невысказанных надежд...
Тося, прижимаясь к Кате, спрашивала:
– А сколько от Нью-Йорка до Петрограда?
– Восемь тысяч верст.
– А сколько мы уже проехали?
– Считай: от Петрограда до Владивостока пусть будет девять тысяч верст. Он Владивостока до Сан-Франциско – восемь тысяч. От Сан-Франциско до Панамского канала – почти шесть тысяч. И от канала до Нью-Йорка больше трех...
– Девять, восемь, шесть и три... Двадцать шесть тысяч!
– Видишь! А осталось – только восемь.
– Столько же, сколько от Владивостока до Сан-Франциско? Значит, двадцать дней! Сегодня двадцать шестое августа. Шестнадцатого или семнадцатого сентября будем дома!
– Ты, что же, не хочешь посмотреть Нью-Йорк?
Тося поежилась:
– Нет, надо, конечно, побывать. Представляешь, приедем домой... Совершили кругосветное путешествие! Ходили по Нью-Йорку... Все знакомые девчонки лопнут от зависти! А мальчишки... Нет, ты представляешь? Скорей бы, честное слово... Ты что? – Тосе показалось, что Катя сникла и вроде бы похолодела...
– Если они живы, – тихо сказала Катя.
– Кто?
– Девчонки. Мальчишки. Мама... Все наши.
– Ну, это ты брось!
– Все равно я сразу уеду на фронт...
– Да ты что? Надо же отдохнуть!
– Мы третий год отдыхаем.
– Ничего себе отдых! – возмутилась Тося. – Мы окончили гимназию, надо и о себе подумать. Ну что же, что я медсестра? А я крови боюсь. Ну и что, что революция? Ведь мы еще не жили! А так хочется пожить!..
– Да, – согласилась Катя. – Хочется жить. Очень.
Она понимала, что они с Тосей думают совсем о разных вещах, о разной жизни. И ей стало неловко, потому что ее, Катина, будущая жизнь, до последней минутки отданная людям, представлялась ей настолько заманчивой, великолепной, настолько выше Тосиного «пожить», что это было даже как-то нехорошо, несправедливо... Катя пригладила пышные Тосины волосы и нежно ее поцеловала.
– Ты что? – удивилась Тося, зная, до чего Катя не любит нежничать.
– Пусть тебе будет хорошо, – вздохнула Катя.
– А что? Вот увидишь! Мне обязательно будет хорошо!
А в другой части твиндека Миша Дудин никак не мог уснуть, вертелся и вздыхал, вспоминая письмо, которое он когда-то написал главным американским буржуям...
Письмо, конечно, дошло. Что теперь делать? Он ясно видел того здоровенного шерифа, непременного участника всех американских фильмов, который с лязгом захлопнет на Мишиных руках металлические наручники... И у них еще есть электрический стул! Миша невольно привстал и увидел, что с соседней койки за ним с любопытством наблюдает Аркашка, а еще дальше – Ларька... Через минуту все узнали об опрометчивом послании Миши, и хохот, неожиданно разбудивший едва не всех мальчишек, показался Мише ужасно обидным.
– Конечно, – забормотал он, – вам что... Вы поедете домой, а мне тут пропадать...
Утром выяснилось, что в Нью-Йорк их сразу не пустят, а поселят на пустынном острове, как робинзонов.
– Опять про робинзонов, – вспомнил Миша Смита.
Раньше на этом острове жили американские солдаты, от них остались казармы, кухни, плацы, спортивный городок...
– Лучше оставаться на «Асакадзе-мару», – агитировал Миша. – Может, скорей поедем в Петроград...
Круки пригласили к себе Ларьку, Катю и Аркашку. Миссис Крук, хмурясь, заявила:
– Многие дети считают, что чуть ли не завтра «Асакадзе-мару» пойдет в Петроград.
– А он не пойдет, – не то спросил, не то констатировал Ларька.
– Капитану нужна неделя, чтобы подготовиться к этому переходу!
– О, неделя? – обрадовался Аркашка. – Это мы переживем.
– Полагаю, никто не собирается умирать! – Миссис Крук говорила еще более отрывисто и резко, чем обычно, явно сердилась. – Хуже, что капитан не знает, куда ему плыть! И мы не знаем!
Катя, Ларька и Аркашка переглянулись.
– Как – куда? – спросили они, перебивая друг друга. – В Петроград...
– Петроград – это Советская Россия! – пристукнула кулаком миссис Крук. – «Асакадзе-мару» – японский пароход! И находится в американском порту! А ни Япония, ни Америка не признают Советскую Россию!
– Не признают? – удивился Ларька. – Как это – не признают? Она же есть! Может, они не признают, что и Петроград есть, не могут найти к нему дорогу?
Круки, все больше сердись, объяснили ребятам, что такое дипломатическое признание и как это важно. При этом миссис Крук презрительно морщилась, пожимала плечами и, наконец не выдержав, стала в открытую поносить дипломатов, всяких государственных чиновников, дурацкие выдумки о признании, непризнании... Мистер Крук, подскакивая на стуле от ужаса, пытался ее удержать от наиболее красочных выражений.
Но как ни удивлялись ребята, как ни негодовали Круки, выходило, что «Асакадзе-мару» может направиться только в Эстонию, единственную страну, которая признала РСФСР...
– А есть там какой-нибудь порт? – спросил Ларька.
– Мы пытаемся это выяснить, – рявкнула миссис Крук.
– Может, лучше встретиться с товарищем Мартенсом?... – нерешительно предложила Катя. – Ведь он здесь, в Нью-Йорке, от Советской России...
– Наверно, это было бы правильно, – грустно сказал мистер Крук. – Но мы этого не можем...
34
В Нью-Йорке у Круков начались серьезные неприятности. Им ставили в вину то, что они израсходовали на операцию по спасению русских детей огромные деньги, причем без согласования с начальством.
При первом же объяснении мистер Крук сослался на то, что о своих действиях он регулярно информировал полковника Робинса, руководителя миссии американского Красного Креста в России...
– Полковник Робинс покинул Россию в восемнадцатом году, – ответили ему нехотя.
– Да, но он разрешил нам действовать...
– Кому это нам?
– Мне и миссис Крук...
– Вы можете, конечно, ссылаться на миссис Крук, – иронически хмыкнул собеседник, – но не рекомендую возлагать большие надежды на полковника Робинса...
– Почему, сэр? Полковник Робинс человек глубоко религиозный, консервативный, порядочный... Он делец, землевладелец. Его лично знает президент!
– Быть может, мистер Крук, среди ваших друзей в России был и некий мистер Вильямс, священник, сын священника, тоже вполне достопочтенная личность?
– К сожалению, нет...
– Тогда вы, конечно, встречали там Джона Рида, сына известного адвоката, питомца аристократического Гарварда?
– Нет... – словно бы извиняясь, пробормотал мистер Крук.
– Ну, Луизу Брайант и Бесси Битти вы, конечно, не раз видели в России, ведь они представляли там американскую прессу...
– Право, – совсем смешался мистер Крук, – мне очень жаль... Но никого из этих лиц я не знаю...
Наступило непонятное для мистера Крука молчание, в котором таилось явное осуждение. Наконец он услышал:
– Все они, побывав в России, стали большевиками. Все они уже допрошены юридическим комитетом сената Соединенных Штатов. У сенаторов сложилось мнение, что Робинс, Вильямс и другие взяли на себя поручение Ленина убедить американское правительство не трогать русских большевиков и позволить им делать в России все, что заблагорассудится... Вы разделяете эти взгляды?
– Я? Разделяю взгляды?.. – Мистер Крук нахмурился. – Но ведь это политика! А я и миссис Крук никогда никакого отношения к политике не имели! Как работники Красного Креста, мы считали своим долгом помочь этим бедным детям, сделать хоть что-нибудь реальное...
– Конечно, вы правы, мистер Крук: наш Красный Крест вне политики. Но нельзя же не считаться с тем, что происходит в стране! Большевистская Россия вызывает ненависть американцев! Там растоптаны религия, частная собственность, свобода!
– Простите, мы говорили о детях...
– Мистер Крук, я прошу вас быть серьезнее. Уж если вы умудрились протащить вокруг света несколько сотен мальчишек и девчонок из красной России, то посоветуйте, пожалуйста, что же теперь с ними делать?
– Вернуть домой, к родителям...
Собеседник посмотрел на мистера Крука с терпеливым сожалением, как на слабоумного:
– Вы хоть газеты читаете?
– Не всегда, – признался мистер Крук.
– Наше правительство, конгресс, наша печать считают большевиков узурпаторами и убийцами. Вам известно, что они расстреливают поголовно всех, в том числе женщин и детей – детей, мистер Крук! – несогласных с их взглядами? И вы полагаете, что вам разрешат отправить сотни невинных детей на верную гибель? Мистер Крук, я был о вас лучшего мнения, я разочарован... Работа в Красном Кресте никого не освобождает от верности своей стране, от патриотизма...
Этот странный разговор до того подействовал на мистера Крука, что он вернулся совсем больной. Кое-как мистер Крук передал своей верной жене все то, что ему пришлось выслушать. Кроме того, он притащил добрый пуд толстенных американских газет, которые успел просмотреть по дороге... Газеты сыпали бесчисленные проклятия Советской власти, одна перед другой соревновались в россказнях о зверствах большевиков...
Миссис Крук, горя негодованием, направилась к руководителям Красного Креста, ничего не зная о том, какой нажим приходится им выдерживать, не понимая, что судьба сотен русских детей поставлена на кон в грязной антисоветской игре...
Тем не менее она заявила в свойственной ей решительной манере:
– Благородные цели и средства Красного Креста, весь его авторитет будут уничтожены, если мы предадим интересы детей... Предадим ради каких-то низких, недостойных политических соображений, к которым все мы, надеюсь, питаем глубочайшее отвращение. Я дойду до президента. Если понадобится, обращусь к американскому народу. Но позора не допущу!
Миссис Крук знали и побаивались, но и ей удалось добиться лишь неопределенных обещаний, что если найдутся деньги на оплату нового рейса «Асакадзе-мару», если какой-нибудь эстонский порт согласится принять судно, а главное, всех ребят, то возможно... Но надо еще доказать, что дети хотят вернуться в красную Россию! А это не так-то просто!
– Нет ничего проще, – отрезала Энн Крук. – Пусть кто угодно встретится с детьми и убедится...
– Увы, миссис Крук, ваши высокие принципы, ваша бесконечная доброта помешали вам увидеть тот террор, который царствует в вашей детской колонии...
– Какой террор?
– Красный. У нас, миссис Крук, есть своя информация. Ваши дети запуганы, терроризированы незначительной по численности, но спаянной группой старших воспитанников, зараженных большевизмом. Под угрозой физической расправы, моральных унижений дети не скажут, о чем действительно думают и мечтают. Они будут твердить о навязанном им желании вернуться в красную Россию, но это ничего не доказывает...
– Сэр, я работаю в Красном Кресте двадцать лет! – возмутилась миссис Крук. – И все время с детьми! Если вы считаете, что мое мнение ничего не стоит, что я не заслуживаю доверия...
– Что вы, миссис Крук...
– Тогда перестаньте слушать нелепые сплетни! Этих детей не запугать. Их нельзя терроризировать. Я советую вам, сэр, запомнить мои слова. Кажется, я понимаю, почему моих детей поселили на заброшенном острове, отрезанном от Нью-Йорка...
И, не слушая возражений, вне себя от гнева, она выскочила, хлопнув дверью.
Ни тогда, ни после Круки ни с кем не делились своими горестями.
Ребята недоумевали, почему после такой теплой встречи в Сан-Франциско их изолировали от нью-йоркцев, засунув на заброшенный островок, который за час-другой можно было пересечь вдоль и поперек.
Удивляли и сердили ребят также строгости, заведенные на этом островке. Казармы, где они жили, были обнесены забором. Охрану лагеря несли солдаты-негры. Они относились к ребятам по-дружески, но никуда не выпускали. Всем в лагере командовали белые солдаты-инструкторы с какими-то нашивками. В шесть утра – подъем по свистку. Полчаса отводилось, чтобы убрать постели и умыться. Полагалось каждое утро мыться до пояса. Затем целый час занимались гимнастикой, строевым шагом, военизированными упражнениями...
Миша Дудин так пристально и внимательно вглядывался в лица инструкторов, что его рано или поздно спрашивали:
– В чем дело, парень?
– Я ищу Майкла Смита, – объяснял он.
– Какого Смита?
– Был такой...
Ребята хмурились. Уж не начинают ли и правда втихаря готовить из них разведчиков?
За каждое отступление от правил полагалось наказание, как в настоящей казарме. Питание стало скудным... Такой же порядок был заведен и для девочек, только с ними занимались несколько злых и неразговорчивых женщин в скаутской форме.
Все это можно было вытерпеть, если бы сказали ясно и точно, когда их повезут домой. Вместо этого стало известно о «плане Бордо».
Аркашка, необыкновенно быстро сходившийся с разными людьми, завел и здесь дружбу со здоровенным солдатом-негром. Ребята провели на острове уже около десяти дней. Аркашка учил своего солдата русским словам и просил, чтобы тот приносил нью-йоркские газеты, вроде – для учения... Иногда солдат совал ему газету. Там писали о чем угодно, только не об их неуютной судьбе.
Но однажды солдат сказал:
– Скоро будем прощаться.
Аркашка молча впился в него черными глазами.
– Вас повезут во Францию.
– Куда? – не поверил Аркашка.
– В лагерь, около французского города Бордо. Там собирают детей, жертв большевистской революции. Вам повезло: начальником лагеря назначен тот самый, кого ищет ваш малыш, – Майкл Смит. Хорошо, что знакомый, правда?
Через час штаб красных разведчиков решал, как быть.
– Удрать из лагеря – раз плюнуть, – размышлял Ларька. – Забор и охрана пустяки. А потом что? На острове никто не живет, лодок нет. На чем добираться?
– Для смены караула приходит катер, – напомнил Аркашка. – Захватим его!
Ларька только улыбался, а Гусинский рассердился:
– Как ты его захватишь? И вообще кончай свои анархистские штучки!
– А ты что предлагаешь?
– Даже если б удалось захватить катер, – успокаивал их Ларька, – нам не удастся добраться до города. Перехватят в заливе...
– Дадим бой!
– Чем? Кулаками?
– А хотя бы и кулаками! Налетят репортеры! Мы успеем сказать им всю правду!
– И они ее тотчас напечатают, – посмеивался Ларька.
– Ты что, – нахмурился Аркашка, – не понимаешь, что надо любой ценой пробраться к товарищу Мартенсу? Ты помнишь, что говорил Джером Лифшиц? Если можно поднять всемирный хай, так самое время его поднимать! Иначе будет поздно...
– Вот если бы кто-нибудь умер, – неожиданно заговорил Миша Дудин, – тогда можно бы в гроб вместо этого мертвеца положить, скажем, меня... Гроб отвезут в город, на кладбище, а я откопаюсь и выберусь к товарищу Мартенсу... Только для этого надо, чтобы кто-то умер.
Тут стало известно, что в лагерь приехала миссис Крук и хочет видеть Ларьку и Катю.
Наверно, впервые в жизни миссис Крук испытывала странную неловкость, что-то похожее на стыд... В глубине души она с горечью сознавала, что предпочла бы сейчас не появляться в лагере. Но у Джеральда Крука, с его куда более мягкой натурой, чуть не слезы наворачивались на глаза, когда надо было ехать в лагерь. Он умоляюще смотрел на жену, и скрепя сердце Энн Крук брала эту миссию на себя... Что могла она ответить русским ребятам на самый главный для них вопрос? Теперь, когда «Асакадзе-мару» требовалось каких-то две недели, чтобы доставить ребят домой, миссис Крук не знала, попадут ли они туда вообще... И прятала глаза.
Катю и Ларьку она встретила уверенно и требовательно, как в лучшие времена.
– Возможно, что на днях вам предложат дать концерт в Нью-Йорке, – сказала миссис Крук. – Местные импрессарио узнали о ваших успехах в Сан-Франциско. Удалось подключить прессу... Постарайтесь прогреметь еще оглушительнее!
Ларька и Катя разом посмотрели друг на друга, потом на миссис Крук.
– Ну? – потребовала она. – Никаких секретов!
Ларька не решался, но Катя спросила:
– Мы слышали, нас хотят отправить во Францию. В лагерь, где командует Майкл Смит. Это правда?
– Думайте о концерте, – помолчав, хмуро посоветовала миссис Крук. – Вы не понимаете, как это важно. Чтобы нью-йоркцы вас поняли и полюбили...
– Скажите нам адрес представителя Советской России, товарища Мартенса, – попросила Катя.
Миссис Крук взглянула на Катю, потом на Ларьку и строго покачала головой:
– Подумайте как следует. У вас сейчас есть солидный шанс привлечь нью-йоркскую публику. Удалось организовать концерты, прорвать вашу изоляцию... И в этот момент вы хотите связать себя с большевиками?
Ларька молча взглянул на Катю и отвернулся.
– Дорогая миссис Крук, мы не хотим вас обманывать, – пожала плечами Катя. – Вам и мистеру Круку мы верим. Извините, но мы за Советскую власть, за большевиков. – Она покраснела. – Хотя это, наверно, слишком громко сказано...
– И вы, Катя?
– Разве я хуже других?
– Зачем вам это?
– Зачем человеку правда?
– Правда – в политике?.. Катя!
Уже немолодая женщина и совсем еще девочка смотрели друг на друга с нежной, проникновенной жалостью. Катя положила легкую ладошку на руку Энн Крук, и та мгновенно накрыла Катину ладонь своей... Ларька поглядывал с ироническим любопытством.
– Все равно, мы любим друг друга, правда? – вздохнула Катя. – И вы скажете мне адрес Мартенса...
– Но я его не знаю! – У Энн Крук, которая только что позволила себе расслабиться, лицо снова стало жестким. – И я не желаю потакать вашим глупостям!
Первый концерт русских детей в Нью-Йорке проходил под открытым небом, на стадионе. Газеты утверждали, что собралось более десяти тысяч человек, все билеты были проданы.
На этот раз вели концерт Аркашка и Миша Дудин. Решили не дразнить буржуев, и Аркашка читал не Маяковского, а стихи Пушкина о Петрограде:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит...
У него неожиданно дрогнул голос. Что такое? В гимназии эти стихи лениво долбили наизусть и потом, когда вызовут, бормотали кое-как. Что-то с ними случилось, потому что здесь они зазвучали иначе...
А Миша Дудин, отставив далеко ногу и подняв вверх руку, как ему показывала учительница пения и мелодекламации еще в его четвертом реальном училище, проникновенно прочел известные пушкинские строки о Москве:
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось! —
Он посмотрел в кашляющий темный амфитеатр и решил, что зрители ничего не поняли, что им надо как-то помочь.
– Вообще-то я питерский... – начал он, вздохнув. – Мы с мамой в Петрограде жили. Но сейчас она, может, в Москве. Туда Ленин переехал и другие наши комиссары, которых она чаем поила. Они без нее и чаю не напьются... – Он подумал и быстро пожал плечами. – А может, ее и не взяли. Третий год мы все едем, едем, а я от нее только одно письмо получил, еще на Дальнем Востоке. А она от меня – ни одного. Думает, и нету меня вовсе...
Аркашка давно гудел, требуя, чтобы Миша прекратил свое незапланированное выступление, даже пробовал подойти ближе, незаметно уволочь его со сцены, но Миша пояснил, отбиваясь:
– Они же не понимают, что мы домой хотим. А я им объясняю. Что такого?.. – Он повернулся к рукоплещущему, растроганному залу и по-английски добавил: – Мы хотим домой! Мы очень хотим домой! Пожалуйста, сделайте так, чтобы нас пустили домой!..
Концерт только начался, а среди публики поднялось столпотворение. Сначала часть публики только ругала тех приятелей Майкла Смита, которые пытались что-то кричать о красной пропаганде; потом вышвырнули их со стадиона. Между тем на сцену выскочили все участники концерта и по знаку Миши Дудина хором крикнули по-русски:
– Даешь домой!
Десять тысяч человек, стоя, протягивали к ним руки, зонтики, цветы, что-то кричали и плакали, приветствуя ребят. Едва удалось снова продолжить концерт, который и дальше шел под сплошные восторги...
Из всех присутствующих на стадионе только Круки заметили, что на сцене не появляются ни Катя, ни Ларька.
А они в это время шли по Бродвею, по главной улице Нью-Йорка! Даже днем здесь сверкало электричество, рекламируя все – от сигарет и галстуков до кандидатов на каких-то выборах. По этой бесконечной улице двигались десятки тысяч людей. Между ними катили настоящие хозяева улицы – автомобили. Прохожие глазели на Ларьку и Катю с бесцеремонным любопытством: ребята были одеты совсем не по-ньюйоркски...
Был час выхода вечерних газет, и толпы мальчишек – продавцов газет, ожидая свежие номера, развлекались чем попало...
Ни Ларька, ни Катя ни у кого не спрашивали о мистере Мартенсе, не называли нужный им номер дома... Они спрашивали только улицу, Сороковую стрит, на которой стоял этот дом. Про себя они помнили – номер сто десять. Сердитая миссис Крук все-таки сообщила им адрес...
