Текст книги "Пароль - Балтика"

Автор книги: Михаил Львов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Преимущество топмачтового удара в том, что почти наверняка вражеский корабль будет уничтожен, если в секунды, когда экипаж вышел на боевой курс, летчик не дрогнет перед шквалом огня и самолет не будет сбит этим шквалом.

Перед тем, как послать в бой молодежь, топмачтовый удар провели Борзов и другие опытные гвардейцы. Котов тогда обнаружил противника, идущего курсом на Либаву. Борзов развернул самолет и устремился навстречу врагу. Вот они, секунды стопроцентного риска.

– Все правильно?

– Да, – Котов уверен.

Моторы дают максимальные обороты. И скорость тоже максимальная. Уже видны лица стреляющих с палубы, с надстроек. Задыхаются зенитки, выбрасывая навстречу торпедоносцу бесконечный град рвущихся снарядов.

Молния атаки.

Бомбы пошли вниз. Они ударяются об упругую воду и взлетают снова, неотвратимо приближаясь. Не может быть и речи о том, чтобы успеть сманеврировать. И отчаяние, когда гибель представляется неизбежной, выливается в яростный, конвульсивный огонь из орудий, пулеметов, автоматов и пистолетов.

Эти четыре секунды, как обоюдоострая бритва, опасны и для гвардейского экипажа.

Но вот Борзов взмывает над самыми мачтами, круто разворачивает самолет.

Взрыв потрясает воздух, второй, третий. Бомбы сделали свое дело.

Корабль уходит в пучину – с танками и орудиями, которые нетерпеливо ждали гитлеровцы в Либаве.

Несколько ялов мечутся под крыльями. Кто-то из гитлеровцев пытается вскарабкаться на них, по его бьют по рукам прикладом. Фашистский офицер на носу угрожает пистолетом каждому, кто плывет к ялу, в надежде спастись самому. Волчий закон фашизма.

Борзов обучил полк всем видам боевой деятельности на море. Передовая статья газеты Военно-Морского Флота "Красный флот" осенью сорок четвертого призывала:

"В основу обучения и воспитания экипажей должен быть положен боевой опыт таких передовых офицеров торпедоносной авиации, как Борзов и Шаманов, Обухов и Францев, Пирогов и Шкаруба. Внимательное изучение их опыта позволит командирам частей и подразделений непрерывно растить новых мастеров торпедной атаки с воздуха, умеющих действовать и в одиночку и в составе самых различных тактических групп".

На партийном активе дивизии, докладывая об итогах боевой работы, полковник Курочкин в числе лучших мастеров ударной авиации назвал Борзова и его боевых друзей Котова, Шаманова и Лорина, Шишкова и Иванова, Кузнецова и Бударагина, Гагиева и Демидова, Скрябина и Рензаева...

30 октября полк вел крейсерские полеты. Василий Кузнецов и Виктор Бударагин потопили транспорт водоизмещением в 5000 тонн. Снова добились успеха Гагиев и Демидов, уничтожившие средний транспорт. В опаснейшей переделке оказался экипаж Михаила Шишкова. Он выбрал для атаки головной-транспорт из шести, составлявших караван. Под огнем всех судов подошли на пятьсот метров к цели.

– Бросил! – доложил Иванов. Но торпеда не пошла. Риск атаки, пробоины в самолете – все напрасно! Противник безнаказанно уходил.

– Что будем делать? – спросил Николай.

– Давай еще раз зайдем, – предложил Шишков.

– Правильно, – в один голос сказали стрелок-радист Федоренко и стрелок сержант Китаев.

Фашисты были уверены, что торпедоносец не вернется. И вот торпедоносец снова на боевом курсе. Под огнем приближается к тому же транспорту. На этот раз торпеда пошла. У борта судна взметнулся столб воды, огня и дыма...

В праздничном настроении встречал полк 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Более двадцати гвардейцев были награждены орденом Красного Знамени, а троим – Михаилу Шишкову, Ивану Бабанову и Михаилу Лорину – 6 ноября 1944 года присвоено звание Героя Советского Союза.

Прекрасное время наступления

В двухэтажном красивом домике близ аэродрома светло и тепло. Потрескивают березовые поленья в печке. Из окна видны на летном поле ряды самолетов. В комнатe – Борзов, Котов, Иванов, Меркулов, Рензаев, Гагиев, Шишков, Демидов, Бударагин, Кузнецов, Скрябин, много и молодых летчиков, только что принявших гвардейскую клятву.

– Генералу Токареву в Крыму памятник решено поставить, – говорит Николай Разбежкин, – говорят, он в нашем полку летал?

– Эскадрильей в финскую командовал, – подтверждает Иван Иванович Борзов, – а позднее полком. На Черное море Героя Советского Союза Николая Александровича Токарева незадолго до Отечественной перевели. Там воевали и другие наши летчики – Герои Советского Союза Андрей Яковлевич Ефремов, Афанасий Иванович Фокин, Петр Ильич Хохлов. А на севере – генерал-майор авиации Герой Советского Союза Евгений Николаевич Преображенский. В приказах Верховного Главнокомандующего его не раз называли. Наш командир и в должности начальника штаба ВВС флота летает. Не только на торпедоносце, но и на истребителе... И третий наш командир – Николай Васильевич Челноков знаменит на всю страну, на штурмовиках сражается, дважды Герой. Начинали все в нашем полку, на Балтике. Балтика – словно пароль мужества и отваги...

Чувствовалось, любит Иван Иванович знаменитых однополчан, любит Балтику.

– Много было у нас, на Балтике, трудностей, – продолжал командир. Голод, холод, обстрелы... Столько бомбили врага на сухопутье, что и забывать стали, что мы морские летчики. Даже форму на какое-то время сменили. Теперь вот занялись тем, ради чего Родина создавала минно-торпедный полк. Прекрасное время!

Борзов поднялся, подошел к карте, заполнившей всю стену. И молодые летчики услышали рассказ об истории Первого гвардейского. Нет, не о первых бомбардировках Берлина в сорок первом году, не об ударах по Кенигсбергу, Штеттину и Тильзиту. Об этом знал в полку каждый летчик, штурман, стрелок, потому что с рассказа о рейдах Преображенского начиналась служба пополнения. Это был рассказ о море – о пионерах торпедного удара Плоткине, Гречишникове, Ефремове, Балебине, Пяткове, Бунимовиче, Советском. Для молодых эти имена история. А Борзов, Котов, Иванов с ними совершали самые трудные рейды в начале войны. Теперь заканчивается сорок четвертый год – год победоносного советского наступления в Прибалтике, который Иван Иванович Борзов назвал прекрасным временем.

О друзьях-товарищах, которых уже нет в полку, Борзов говорил потому, что они все – в его сердце. И еще потому, чтобы лучше видеть будущее.

Пять орденов Красного Знамени на кителе – награда за личную отвагу Борзова и за то, что он сумел сделать полк грозой для фашистского флота. Ученик Героев Советского Союза генералов Е. Н. Преображенского и Н. А. Токарева, он сам стал воспитателем сотен гвардейцев.

Рядом с Борзовым и под его командованием выросли замечательные бойцы, такие, как Котов, Пресняков, Иванов, Шаманов, Лорин, Шишков, Бабанов и многие другие.

Страна готовила трудовые подарки к 27-й годовщине Великого Октября. Очередным ударом по врагу решили отметить эту знаменательную дату гвардейцы. Застегнув кожаный реглан, Борзов вместе со штурманом направился на стоянку самолетов. На улице темно, хлещет дождь. В такую непогоду противник обязательно попытается провести конвой к Либаве в надежде, что балтийские торпедоносцы останутся на аэродроме. Борзова не смущает непогода. Утирая дождинки с лица, он как-то по-особому торжественно говорит Котову:

– Чувствую дыхание близкой победы.

Связь с самолетами поддерживает лучший радист Балтийской авиации Федор Росляков. Это он в сорок первом принял с борта самолета Преображенского радиограмму: "Мое место – Берлин". Теперь Федор работал с торпедоносцами-топмачтовиками. Докладывал штабу о победах и о радиограммах, звучавших как прощание: "Моторы разбиты, падаем в море". Еще одна обязанность Рослякова – записывать последние известия и другие важнейшие материалы.

Борзов привлекал однополчан цельным характером, отвагой и стойкостью. Смело и талантливо решал он тактические задачи. Был умелым воспитателем. Командир умел поднять боевой дух летчиков.

Вспоминаю такой случай. В районе Пиллау обнаружили сильно вооруженный и охраняемый "фокке-вуль-фами" караван судов, груженных войсками и техникой. Наш разведчик был сбит, хотя фотографировал с большой высоты. Фашисты как бы говорили: никому не прорваться. Гвардейцы знали о силе зенитных и воздушных заслонов врага. Знали и то, что большое удаление от базы не позволяет истребителям сопровождать торпедоносцы в район встречи.

Скажем так: особо положительных эмоций задание в полку не вызвало. Борзов заметил, что даже неистощимый на шутку Иванов нахмурился. К самолетам шли торопливо и молча. И вдруг, уже на линейке, Борзов громко сказал инженеру:

– К нашему возвращению подготовьте весь боезапас, до последнего патрона, мы сразу повторим рейд...

У инженера удивленно поднялись брови: к чему это предупреждение, и так ясно, что все должно быть готово.

– Есть, – ответил инженер и, быть может, только после этого понял, что командир обращался не к нему, а к летчикам, чтобы знали: это не последний полет, впереди много таких и еще более опасных.

Тяжелую схватку гвардейские торпедоносцы и топмачтовики выиграли. Сразу изменилось настроение. Пока подвешивались торпеды и бомбы и пополнялся боезапас к пулеметам, летчики возбужденно обсуждали перипетии только что прошедшей битвы. Во второй рейд уходили с обычной уверенностью, хотя понимали, что противодействие будет еще более ожесточенным.

– Товарищ командир, предупредили инженера, чтобы торпеды и бомбы доставил к третьему нашему полету? – Николай Иванов говорил серьезно, но бесовские огоньки в глазах выдавали шутку. – Право слово, забудет инженер.

– Не забудет, – улыбнулся Борзов, – важно, что ты помнишь...

– Я лично не могу, товарищ командир, у меня билеты в кино куплены. Евстолия Михайловна будет ждать.

– Кино тебе сейчас там "фокке-вульфы" бесплатно покажут, – подмигнул Алексей Скрябин.

– Вот уж это не выйдет. Пропадай пропадом билеты, но фашистам я сам покажу... все, что надо. Записываюсь добровольцем в третий полет. Кто со мной? Прошу штаб дать мне официальную бумагу, что я весь день был занят по службе, чтобы жена чего не подумала...

В том полете комбинированным ударом было уничтожено три транспорта. Конечно, внезапности добиться не удалось. Но на это и не рассчитывали. Не менее важной, чем уничтожение вражеских судов, была для летчиков победа психологическая.

Декабрь сорок четвертого стал месяцем минных постановок.

В опасных рейдах к военно-морским базам противника участвовали многие летчики. Непрерывной цепочкой, со строгим временным интервалом уходили в морозное ночное небо самолеты с минами сокрушительной силы на борту. Происходила "укупорка" выходов из военно-морских баз.

Вспоминаю тяжелый полет с Героями Советского Союза Михаилом Шишковым и Николаем Ивановым. Кроме обычных опасностей, еще изнурительная болтанка. Когда вернулись, Иванов сказал:

– Прошу на меня в ближайшие два часа не рассчитывать.

Прилег на жесткий топчан и через минуту уснул.

Не прошло и четверти часа, штурман потребовался Борзову. Но увидев, что он спит, командир не стал тревожить гвардейца.

И еще одно воспоминание о сорок четвертом. 5 декабря отмечали День Конституции. В столовой ждал праздничный стол. Все вошли в зал при орденах и медалях. Николай Иванов, намекая на сияние наград, воскликнул:

– Гвардейцы, нельзя ли уменьшить свет!

Все рассмеялись: и у Николая Дмитриевича Иванова наград много. Шумно расселись, смотрели на бутылки с трофейным вином, которое раздобыли интенданты, потирали руки:

– Пропустим по одной-другой!

Вошел Герой Советского Союза гвардии подполковник Борзов.

– Ну, сейчас будет тост, – шепнул мне Иванов. Борзов услышал. Улыбнулся:

– Тост будет без водки.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – вздыхает Николай.

...Первый гвардейский получил задание – ночная крейсерская операция в дальних районах Балтийского моря и минирование подходов к военно-морской базе Пиллау. Снова лечу в экипаже Михаила Шишкова и Николая Иванова. В воздух уходим первыми.

Полет прошел без встреч с "мессершмиттами", мины мы поставили точно.

Однажды в ожидании приказа летчики собрались на командном пункте. Борзов переговорил по телефону со штабом, взял карту. Всем ясно: полет.

– Ночью пойдем на Либаву и Мемель. Действовать без шума: подойдем на планировании. Торпедоносцы сохраняют дистанцию. Ночь темная, туман движется в нашу сторону. Наверняка встретят ночные истребители противника, будьте внимательны, – говорит командир.

Поразительно хладнокровие Борзова. А мы ведь знаем, что прошлой ночью Иван Иванович вел торпедоносец по тому самому маршруту, по которому предстояло лететь нам. Выполнив задание, командир возвращался. Штурман Котов крикнул:

–  "Мессеры"!

Двухмоторный "Мессершмитт-110" всеми пушками ударил в живот машины Борзова. Она задрожала от рвущихся снарядов. Фюзеляж торпедоносца оказался распоротым. Бензин выплеснулся из баков и окатил экипаж.

Передать о настигнувшей опасности стрелок-радист не мог: рация оказалась поврежденной, антенна болталась.

Подполковник бросил торпедоносец вниз, на лес, скользнул в сторону и вырвал машину над деревьями – темным мрачным массивом – и на бреющем привел самолет на базу. В ту же ночь фашистский перехватчик атаковал и самолет Меркулова...

Сейчас Борзов напоминает о бдительности, требует проверить вооружение. Предполагалось, что я лечу в экипаже гвардии .лейтенанта Чистякова, но Борзов решил иначе.

– Летите с Шишковым, – приказ командира полка. Наш самолет уходит в воздух. Взлетаем без прожекторов, отрываемся от бетона, гудим над лесом, темной стеной встающим за летным полем. В наушниках голос командира:

– Будьте внимательны!

– Есть! – отвечаем по очереди.

Николай Иванов теперь – флаг-штурман эскадрильи. Как всегда, он спокоен и настроен весело.

Стрелок-радист гвардии младший лейтенант Федорен-ко в противоположность штурману подчеркнуто серьезен. Федоренко, как и Иванов, стал офицером во время войны. Он не раз смело отражал атаки гитлеровских истребителей. Молодым воздушным стрелкам он внушал:

– Когда нападают "фокке-вульфы", не суетитесь. Прицельтесь и жмите на гашетку. Спокойно. Ну, а если собьете, до земли глазами не провожайте, осматривайте небо...

Гвардии сержант Китаев тоже крепко усвоил методу Федоренко: прицелься получше – и жми... Он не раз поддерживал друга огнем спаренных крупнокалиберных пулеметов.

Летим на высоте сто метров. Внизу светлые огоньки хуторов и деревень. Близ истребительного аэродрома, где базируются армейские летчики, даем условную ракету:

не дай бог свои собьют...

Железная дорога, различимая по черным ниткам рельсов на белоснежной площади, убегает назад и вправо. Небо чисто, и полумесяц слегка освещает землю. Кажется, ничто не предвещает ухудшения погоды, но тем неприятнее туман и дымка, начинающие сверху Давить на торпедоносец. Вначале это марля, прозрачная сетка, сквозь которую без труда видна Полярная звезда.

Стою в фюзеляже, через стеклянный колпак астролю-ка смотрю на сгущающийся туман. Шишков пробует пробиться вверх. Безуспешно! Уже -непроницаемая густая сплошная белая стена на пути торпедоносца.

Вверх идти нельзя: начинается обледенение. Машину бросает. Что-то непонятное в ее поведении. Как нервная дрожь мерзнущего человека. Упираюсь головой в стекло, так лучше видно землю. Она все ближе с каждой секундой. На нашем пути возвышенность; надо быть осторожным.

По приказу командира Федоренко радирует: "Погоды нет, сплошной туман".

Шишков спешил предотвратить вылет друзей, но, взглянув на часы, понял: все торпедоносцы уже поднялись в ночное небо.

– Товарищ командир, – настороженно спрашивает Федоренко. – Мы будем возвращаться?

– Мы? – слышится мальчишески звонкий голос Иванова. – Мы пройдем.

– Верно, мы пройдем, – подтверждает Шишков. Голос у Шишкова спокойный, негромкий. Я не вижу командира, мы в разных кабинах, но мне кажется, что он рядом.

...Капельки воды, тысячи капелек, быстро превращаются в лед. Вибрация самолета усиливается. Надо снова снижаться, и Шишков ведет машину вниз, пока позволяет стрелка высотомера.

– Мы однажды с Пресняковым в такую кашу влезли. Крылья льдом покрылись, не тянут моторы и все, – делится воспоминаниями Иванов. – Пришлось торпеду сбросить...

– А мы мины будем сбрасывать только в точку, указанную Борзовым, отвечает Шишков.

Сколько бы не менял торпедоносец курс, он неизменно приближался к цели. Слева возвышенность. Легко врезаться. Но Шишков внимательно изменял курс, когда этого требовал штурман. Иванов вдоль и поперек измерил край, знал все пути-дороги, но сейчас не видно ни дорог, ни других ориентиров.

Плыл туман, били по крыльям и превращались в лед капли дождя, и самолет тяжелел под их весом. Так мы летели в тумане, веря лишь расчетам Николая Иванова. Оборвался лес. Торпедоносец получил десяток метров для маневрирования. Шишков сразу использовал эту возможность.

Знаю Шишкова с лета сорок третьего года. Это на войне большой срок. Он родом из Башкирии. В девятнадцать лет надел армейскую форму. После авиаучилища служил в одной из эскадрилий ВВС Красной Армии инструктором. В полку Шишкова все, начиная с командира и кончая матросами, охраняющими самолеты, очень любят. Прежде всего, конечно, за отвагу. Но не только за лее. Вызывает уважение его спокойствие в воздухе, скромность и доброжелательность на земле. В сорок четвертом Шишков, еще комсомолец, водил большие группы на торпедные и топмачтовые удары. Конечно же, гвардейцы, особенно новички, волновались. Шишков вселял в них уверенность не только личным хладнокровием, но и простым, добрым словом, необидной шуткой. Если, направляясь к самолету, забежишь вперед, Шишков с улыбкой остановит:

– Что, без командира лететь собираешься?

Скажет Иванову, штурману:

– Коля, следующий полет у нас на торпедный удар, досмотри, чтобы нам по ошибке мины не привезли. А то представляешь...

Когда я полетел с Шишковым, он, улыбаясь, сказал:

– Встретимся на пути к цели с "фокке-вульфами", не старайся весь боезапас расстрелять одной очередью, может пригодиться и на обратном пути.

Шутка? По форме шутка. А если подумать – строгое командирское предупреждение: смотри, не расплавь ствол пулемета. Стреляй прицельно.

У нас были встречи с перехватчиками. Шишков и Николай Иванов работали под огнем удивительно спокойно, чего не могу сказать о себе. Но, слыша их уверенные команды, невозможно было не выполнить свои обязанности, как положено.

Туман поредел. Вновь открылись звезды. Шишков потянул на себя штурвал, чтобы набрать высоту.

– Слева сзади самолет! – крикнул Китаев, и мы схватились за рукоятки пулеметов.

"Мессершмитт-110" выше нас и на фоне неба отчетливо виден. Вот он разворачивается, но не заметил нас. Мы не в обиде за это.

Удаляемся от берега на высоте, которая бесконтрольна для радаров противника, – почти над самой водой.

Торпедоносец набирает высоту. Можно представить, как мечутся немецкие офицеры на командном пункте. Приходим неожиданно, и это заслуга Шишкова и Иванова. Ночью видна каждая трасса, каждый снаряд. И каждая трасса, каждый разрыв кажутся направленными в твою сторону, в твой самолет.

Встающие на пути взрывы слепят, волей-неволей заставляя жать на гашетку пулемета. Однако стрелять нельзя: иной раз противник ведет огонь неприцельно, лишь на звук летящего самолета.

Последние минуты. Все мысли о фарватере, над которым пролетает торпедоносец, чтобы в эти сто секунд полета над сторожевыми кораблями обмануть врага и выполнить задание.

По времени, мы знаем это, командир полка уже отвез "новогодние гостинцы" – морские мины. Как Иван Иванович прошел эту зону огня? Не задели ли его снаряды?

Набираем высоту уже вблизи военно-морской базы. Видны вспышки ракет, трассы автоматного огня, разрывы снарядов и пламя. Там – фронт, а мы – в тылу у врага. Вот и заданная высота. До цели несколько тысяч метров. Не могу оторваться от темного силуэта Либавы. Раньше я видел ее только днем, когда летал с пикировщиками дважды Героя Советского Союза Василия Ивановича Ракова и Героя Советского Союза Константина Степановича Усенко. Тогда нас встретили яростным огнем. Стреляли корабли, город, порт. Разгорелся воздушный бой истребителей прикрытия и "фокке-вульфов". Множество наших бомбардировщиков пикировали на транспорты, миноносцы, подводные лодки. Теперь мы были одни точка в бездонном небе.

Взметнулись лучи прожекторов. Небо вспыхнуло сотнями разрывов. Однако воспрепятствовать выполнению задачи фашисты уже не могли. Шишков сбавляет обороты. Почти неслышно летим к аванпорту, планируем.

– Пора, – говорит Иванов командиру.

И вниз летят мины. Пусть-ка теперь попробуют гитлеровцы привезти в Либаву подкрепление!

На бреющем, над самой водой, удаляемся от Либавы. Близ Шяуляя снова атаковал немецкий ночной перехватчик. Пристроился сзади. Несмотря на наш огонь, он подсылает очередь за очередью. Казалось, что его трассы идут мимо, но Иванов закричал:

– Вы что, спите там?

Откуда-то появился наш истребитель, и немецкий самолет из преследователя превратился в преследуемого.

Выходим точно на свой аэродром. Легкий удар на все три колеса, самолет катится к стоянке.

Выбираемся из машины усталые, но довольные.

– Командир дома? – спрашивает Шишков.

– Пять минут назад прилетел.

Спешим осмотреть самолет. Подходит Виктор Бударагин, тоже летавший на минные постановки. Он вернулся раньше нас.

– Ты же с Чистяковым собирался? – говорит мне Виктор.

– Командир решил иначе. А что?

– Чистяков не вернулся, – Бударагин лучом фонарика осветил плоскости, фюзеляж:

– И вам тоже досталось.

Но мое внимание меньше привлекли пробоины, чем бортовой номер. Там стояла цифра 13.

– Постой, да ведь сегодня тринадцатое декабря! – ...И мой тринадцатый боевой вылет в полку, – сказал я, сам не зная почему.

– Михаил, да ты талисман, ты счастливый, – не то в шутку, не то всерьез сказал Бударагин.

– Конечно, счастливый, раз с нами полетел, – подмигнул Иванов, – а в приметы, между прочим, мы не верим.

Один за другим, с небольшим интервалом, возвращались самолеты. Машины Чистякова среди них не было.

С ним летел опытный штурман – гвардии старший лейтенант Грабов. И это обнадеживало. Мы ждали и мысленно подсчитывали, сколько еще у торпедоносца в баках горючего. Вначале скрывали волнение: всякое случается, придет! Но время шло, и по самым оптимистическим расчетам стало ясно, что в баках воздушного крейсера не должно остаться ни капли бензина. Никто в оставшиеся часы ночи не сомкнул глаз. Неужели сбили? Где они? Погибли? Или холодные декабрьские волны бросают сейчас резиновую спасательную шлюпку?

...Чистякова встретили над Либавой таким огнем, что нe помогло и маневрирование. Но он спланировал, как было приказано, и минировал подступы к базе.

Снаряд, разорвавшийся в кабине, изуродовал приборную доску. Заклинило управление, вышла из строя радия. Все-таки Чистяков развернул самолет и повел его, чувствуя, что скорее кружит над морем, чем выдерживает курс.

Напрягая все силы, довел торпедоносец до берега. Больше машина не слушалась. Резко снижаясь, она шла к земле. Парашютами воспользоваться было нельзя – мала высота. Да и как он, комсомолец, командир, мог покинуть самолет, когда, лишенный связи, в задней кабине оставался стрелок-радист!

Торпедоносец врезался в лес. Экипаж оказался в армейском госпитале. Узнали мы об этом через сутки.

Вернувшись в полк, комсомольский экипаж Чистякова неоднократно бомбил Либаву. Но тогда, 13 декабря, мы еще не знали о его судьбе, а брошенное Виктором слово "талисман" возымело действие.

– Ну, "талисман", а на топмачтовый с нами полетишь? – спрашивал меня Бударагин.

Куда денешься, если "талисман"? Полечу.

В Данцигской бухте

Долго ждали вылета на комбинированный торпедный, бомбовый и топмачтовый удар, а приказ поступил неожиданно. Бежим к самолетам. Летчик Иван Головчан-ский спрашивает:

– Никто ничего не забыл?

– Забыли! Фотоаппарат, – говорит штурман Зайфман. – Ну, черт с ним!

Штурман – совсем мальчишка – явно волнуется. Но вот включены моторы, начинается обычная работа, и Зайфман успокаивается. Этот самолет в варианте, когда штурман не в передней кабине, а за летчиком, вместе с нами, воздушными стрелками. Опробую пулемет, все нормально. Штурман колдует над картой.

Взлет. Ведущий нашей волны – Василий Меркулов. Я летал уже в его экипаже. Меркулов и Рензаев потопили тогда транспорт. Борзов похвалил экипаж за стремительные действия. А теперь Меркулов поведет за собой большую группу. Он кружит над аэродромом, ожидая, пока все мы пристроимся. Последний самолет только взлетает. И вдруг я слышу приказ Борзова:

– Сбор прекратить, идите на посадку.

Голос командира невозможно спутать ни с чьим другим, но я не спешу сообщить Головчанскому. Мало ли что? На одном нашем аэродроме однажды знакомый голос передал:

– Батурин, вам курс...

Хорошо, что это был многоопытный Герой Советского Союза Александр Батурин. А если бы новичок? Курс был дан под жерла четырех зенитных батарей. Потом напрасно искали автора радиограммы. Не нашли. И я молчу. Но вот земля повторяет приказ, я вижу, что самолет Меркулова разворачивается. Значит, все правильно.

– Полет отменен, – передаю по СПУ.

– Что? Отменен? Лучше бы лететь, – говорит штурман.

Это правда, лучше лететь, чем снова томиться в ожидании приказа. Ждали, впрочем, недолго.

...Мы везли фугасы мгновенного действия. Смотрю на близко летящий самолет Николая Разбежкина. Вчера с Николаем толковал командир. Иван Иванович спрашивал, давно ли младший лейтенант писал матери.

– Недели две назад, – ответил Николай.

– А вот Пелагея Николаевна беспокоится, – и Борзов протянул летчику треугольник, – старый человек, надо понимать.

В ту пору нам люди в сорок казались стариками.

– Может, пропало мое письмо? – недоумевал Николай. – Я обязательно напишу, сейчас же напишу, товарищ командир.

– Вот и договорились, – кивнул Борзов и продолжал:

– Судя по адресу, вы с комэском Шишковым оба из Башкирии. Знатный у вас земляк. Надеюсь, и вы таким станете. В партию собираетесь вступать? Вам уже двадцать два, зрелый возраст, и воюете хорошо. Если решите, буду вас рекомендовать...

И вот Разбежкин и штурман Ильиных летят на топ-мачтовый удар, летят в одном строю с Героями Советского Союза Борзовым, Котовым, Шишковым, Ивановым, Бударагиным, рядом с опытными Меркуловым и Рензаевым, с успевшими себя проявить в яростных боях Гагиевым и Демидовым, Скрябиным, Головчанским, Чистяковым...

Свои бомбы, когда они сброшены, не видишь. Но бомбы Разбежкина – вот они, летят в воздухе, плашмя бьются о воду, потом еще и еще раз и ударяются в борт транспорта. Взрывы потрясают транспорт, он рушится, и невозможно оторвать взгляда от тонущего судна. Звучат новые взрывы – гвардейцы громят караван, прорывающийся к Либаве.

В следующем полете Разбежкин действовал в паре с экипажем старшего лейтенанта Филимонова. На самолете Разбежкина разнесло снарядом мотор. А тут еще беда: транспорт успел отвернуть от филимоновской торпеды. Комсомолец Разбежкин на поврежденной машине пошел в атаку. Правда, ему не удалось на одном моторе под огнем точно нацелить самолет, но одна его бомба взорвалась в корме, и поврежденный транспорт потерял ход.

После этого вылета Борзов выдвинул младшего лейтенанта командиром звена.

Готовилось собрание комсомольского актива дивизии, и в полк позвонил Григорий Захарович Оганезов.

– Иван Иванович, – сказал Оганезов, – мне доклад делать на активе, попросите, чтобы Калашников, Букин и Белов подготовили заслуживающие внимания факты.

– Передам, Григорий Захарович, но пока ты запиши несколько фамилий: Разбежкин, Ильиных, Головчанский, Скрябин. Настоящие комсомольцы, отважны в бою.

– А дисциплина?

– Уставная.

– А общественная работа?

– Хочешь послушать хорошую политическую информацию – приходи утром, когда ее проводит Головчанский. Агитаторами являются Ильиных и Скрябин. Ну, а если не забыл, что тебя мы пригласили на новогодний вечер, то увидишь большой концерт.

Борзову не надо лезть в записные книжки, он все время с гвардейцами, знает их и гордится талантами подчиненных.

Потом, на комсомольском активе, когда начались прения, Иван Иванович слушал рассказ политработника Добрицкого о том, как живут комсомольцы в другом минно-торпедном полку.

– Молодости подчас в комсомольцах не чувствуется, – говорил Добрицкий. – Вот пришли в клуб – не танцуют комсомольцы, а если комсорг – и подавно: "стыдно, неудобно". Рано стареете, товарищи. Такая "серьезность" толкает к казенщине. Полюбили комсорги директивы давать. Получается так: даю комсоргу дело, он вызывает заместителя, дает указания, тот в свою очередь дает указания комсоргам подразделений и т. д. Все дают директивы. Где уж тут работать!

"Метко замечено, – думает Борзов, – но в Первом гвардейском директив, писанины минимум. Каждый комсомолец делает то, что может. Потому и политическая активность высока, и спорт развит, и художественная самодеятельность постоянно действует". Об этом рассказал активу Калашников.

"Вы летите ведущим"

Командирской обязанностью считал Борзов вовремя заметить у подчиненных такие качества, как инициатива, организаторские способности, нешаблонность тактического мышления, вовремя повышать молодых пилотов в должности. Радовался Борзов назначению командиром эскадрильи Михаила Шишкова. Ведь двадцатитрехлетний комэск лишь за полгода прошел путь от новичка до мастера торпедной атаки. Но это не случайность. Борзов растил командиров звеньев и эскадрилий постоянно, растил внимательно и заинтересованно.

Вслед за выдвижением Шишкова, Иванова и других авиаторов Борзов обратил внимание на Александра Гагиева. Он летал на минирование и торпедный удар одиночным экипажем. В топмачтовых атаках бывал ведущим пары, четверки. Для лидирования больших групп еще, казалось, было рановато. Однажды Борзов прорабатывал задание на комбинированный удар большой группой. Разыграли бой с конвоем. Вначале Борзов рассказал, как будет действовать сам, затем о своих действиях доложил каждый экипаж. Отработали взаимосвязь, взаимоподдержку, очередность и последовательность ударов. Уже прогревали моторы, когда командир дивизии сообщил, что прилетает командующий, и приказал послать ведущим кого-либо из комэсков. Закончив переговоры с командиром дивизии, Иван Иванович сказал:

– Давайте кратко повторим задание. Группу поведет гвардии лейтенант Гагиев, он полетит на голубой "двойке".

Голубая "двойка" – командирская машина. Борзов дал ее лейтенанту, чтобы не было трудностей у "яков", прикрывающих самолеты и знающих командирский торпедоносец. В группе летели Шишков, Меркулов, Филимонов, Чистяков, Разбежкин, Массальцев, Подъячев, Голов-чанский, Скрябин. Восемь "Яковлевых" во главе с Героем Советского Союза подполковником П. И. Павловым охраняли гвардейцев. Когда конвой уже был неподалеку, двадцать "Фокке-Вульфов-190" появились из облаков. Завязался неравный бой. Можно представить волнение Павлова, когда он увидел, как прорывается враг к борзов-ской голубой "двойке".