Текст книги "Пароль - Балтика"

Автор книги: Михаил Львов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

" ...И мы благодарим земляков нашего бесстрашного штурмана Иванова за то, что он такой, какой есть. Николай Дмитриевич Иванов с гордостью говорит, что он родом из Знаменки..."

Велика была радость гвардейцев. Каждый из них как бы листал неписаный дневник боев.

В очередной полет полк вел Герой Советского Союза гвардии подполковник Борзов. Курс прокладывал Герой Советского Союза Никита Котов. В правом пеленге летел торпедоносец двух Героев Советского Союза – Александра Преснякова и Николая Иванова. Далее летели Герой Советского Союза Иван Шаманов, вели прокладку Герои Советского Союза Петр Кошелев, Николай Афанасьев, Виктор Чванов, который, как и обещал командир, вернулся в полк после окончания Высших офицерских курсов.

Борзов оглядел строй, и его охватило чувство гордости за своих гвардейцев. Строй был четкий, надежный, красивый. Его летчики долг перед Советской Отчизной выполняют с честью. Теплом окутало глаза, и в горле запершило от переполнивших чувств любви к своим товарищам.

Полк во главе с Борзовым нанес бомбовый удар по военно-морской базе врага в Германии.

– Далековато летать, – сказал Котов.

– Готовь карты на запад, – улыбнулся Иван Иванович. – Перелетаем в Литву

Пресняков и Иванов потопили очередной транспорт врага. По традиции полагалось "сто граммов". Но штурману показалось мало, он "взял в долг" у кого-то из друзей. Уйти бы ему в кубрик, отоспаться после тяжелого полета. Но Иванову захотелось прокатиться на автомобиле, шофер которого в это время обедал. Иванов сел за руль. Машина тут же врезалась в стену. Иванов кое-как доехал до гаража.

– Парни, – сказал Николай, – помогите, потому что если командир узнает.... – Николай провел ребром ладони по горлу.

Организация службы в полку была поставлена по-уставному, и Борзову тотчас же доложили о происшествии. Все гадали, как поступит командир.

– Пусть отоспится, – сердито сказал командир полка. "Простил, – думали однополчане, – все-таки не рядовой летчик, а герой".

Утром следующего дня, выговаривая штурману, командир одновременно распорядился, чтобы разбитая Ивановым полуторка была доставлена к штабу, где построился полк, для наглядности. Автомобиль еще только подъезжал, когда Иван Иванович сказал стоявшим в строю авиаторам:

– Мы знали старшего лейтенанта Иванова как мастера торпедных ударов и за это хвалили его. Но вчера он нарушил дисциплину. В результате – разбил автомашину. Посмотрите, товарищи, на это безобразие.

Калашников, Люкшин, все гвардейцы заулыбались. Иван Иванович тоже посмотрел на машину и не смог сдержать улыбки. Слесари-умельцы так отремонтировали автомобиль, что он выглядел лучше прежнего.

– Безобразия мы не увидели, за это спасибо шоферам. Но Иванову – сутки ареста, – так решил Иван Иванович.

В полку никому не прощались проступки, даже таким знаменитым авиаторам, как Иванов. Было еще одно правило в дисциплинарной практике гвардии подполковника Борзова. Наказав нарушителя, он не приклеивал ярлык разгильдяя. Но провинившиеся долго помнили о проступке. Так было и с Николаем Ивановым.

Накануне вылета на новый аэродром полк получил день отдыха. В клубе собрался личный состав. Все были в приподнятом настроении: началось широкое наступление советских войск. Выступали летчики, рассказывали, как начинали воевать, как шли к большим победам. Взял слово и Николай Иванов. Он весь светился в новом кителе с Золотой Звездой Героя, орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, медалью "За оборону Ленинграда" и гвардейским знаком на груди. Медлил, вспоминая путь, который прошел в полковой семье от сержанта, воздушного стрелка, до штурмана эскадрильи.

– Я бесконечно благодарен вам, товарищи, за все, что вы сделали для меня, – говорит Иванов.

– За все? – переспрашивает, прищурившись Бор-зов. – А гауптвахту помните?

– Да. И за гауптвахту тоже благодарю... Когда мы встречаемся, Николай Дмитриевич всегда вспоминает разбитый автомобиль и гауптвахту. Лишь заслуженное наказание оставляет такой глубокий след в памяти.

Здравствуй, Прибалтика!

За всю войну еще не приходилось совершать такой прыжок: поднялись с аэродрома под Ленинградом, а совершили посадку всем полком в Литве. Выключены моторы, тишина повисла над полем. Штаб занялся размещением личного состава, а Борзов отправился на взлетную полосу. Полоса – это главное сейчас. Сразу обнаружилось, что полоса короткая: с торпедой и полными баками для крейсерских полетов взлетать нельзя. Между тем Народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, беседуя с Борзовым, выразил надежду, что с новой базы гвардейцы смогут контролировать самые отдаленные районы моря, прервут пути снабжения противника, что сейчас особенно важно.

Вместе с летчиками Борзова аэродром оседлали "яки" Павла Ивановича Павлова.

– Можете начинать работать, Иван Иванович, – говорит Павлов. – Мы вас будем прикрывать.

– Я бы рад, да полоса не позволяет. Видимо, лишь ветераны смогут действовать...

– С размещением, кажется, неплохо, – докладывает начштаба Люкшин. Видите дом на горке? Хозяин бежал с фашистами. Вилла, что надо: сухо, тепло, светло. Правда, Шевченко говорит, слишком хорошо: мол, виден дом со всех сторон, и к самолетам близко.

Да, пожалуй, лишь на Эзеле в сорок первом у чекиста Ивана Шевченко было так неспокойно на душе, как сейчас. И Борзов понимал это. В Литве в лесах находилось. немало недобитых гитлеровцев, скрывающихся от возмездия полицаев, буржуазных националистов, и все они вооружены.

Ночью над полем раздались залпы зениток: налетели "хейнкели". Из укрытий гвардейцы видели, как бомбардировщики противника атаковали дом, в котором они только что находились. Фашисты сбросили бомбы замедленного действия. Было ранено несколько авиаторов из истребительного полка.

Стало ясно, что фашисты нацелились на дом летного состава не случайно. Кто-то "подсказал". Значит, близко действует враг и надо проявить высокую бдительность.

Летный состав больше не ночевал в барском доме. После полетов гвардейцы в грузовиках отправлялись с аэродрома, заезжали то в одну деревню, то в другую. Спали в пустых помещениях школ, крестьянских домах, а то и на сеновалах. Ни разу не удалось бандитам напасть на летчиков во время отдыха.

Короткая полоса и малый запас торпед заставили Борзова на каждое задание отбирать наиболее подготовленные экипажи. В крейсерский полет 9 августа он послал капитана Василия Меркулова, штурмана Алексея Рензаева и начальника связи эскадрильи младшего лейтенанта Быкова. "В ночь на 9 августа самолет-торпедоносец Краснознаменного Балтийского флота (летчик-капитан Меркулов) торпедировал и потопил в Финском заливе транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн"-говорилось в оперативной сводке Советского информбюро.

Этот бой помню во всех подробностях... Торпедоносец приближался к конвою под ожесточенным огнем. Близко разорвавшимся снарядом чуть не оглушило экипаж. Облаком дыма окутало самолет, и все решили, что торпедоносец подожжен. Но это было облако пыли: в правой плоскости разорвался снаряд. Трассы словно прошивали самолет, а он летел и летел вперед, пока Рензаев не сбросил торпеду. Теперь, словно собираясь сбить мачту, торпедоносец пролетел над судном, принимая на себя весь огонь зениток и автоматов с транспорта и кораблей охранения.

До неба донесся гул взрыва. Транспорт получил пробоину в центральной части. Минуты три-четыре он держался на поверхности, но тут судно словно подтолкнули. Транспорт повалился на правый борт и скрылся в волнах...

Меркулов и Рензаев были по характеру совершенно разными людьми. Первый – шутник, улыбчивый. Второй – серьезный, с виду мрачный. Даже в минуту большой радости лишь улыбнется уголками рта и глаза чуть потеплеют. Но вместе эти непохожие друг на друга люди составляли дружный и целеустремленный экипаж. Командир полка, не баловавший летчиков оценками в превосходной степени, на партийном собрании дал Меркулову и Рензаеву такую оценку:

– Этот экипаж – образец гвардейского стиля.

На командном пункте в ожидании приказа на вылет я спросил Ивана Ивановича: что он имел. в виду под такой обязывающей оценкой.

– Приведу один штрих, и сами поймете, – ответил командир.

...Коммунисты обсуждали итоги боевой работы за месяц. В числе наиболее отличившихся – Меркулов и Рензаев. И вот берет слово Рензаев и в пух и прах разделывает свою победную атаку. Оказывается, в зоне тактического развертывания экипаж не использовал всех возможностей для скрытого подхода к цели, а в точке боевого развертывания замешкались с выбором цели, подставив самолет под огонь зениток.

Конечно, не каждая торпеда находит цель, далеко не все бомбы поражают противника. Почти всегда есть объективная причина: торпеда "не пошла", оказались недостаточными глубины, корабельная артиллерия расстреляла, опытный командир вражеского корабля смог увернуться ловким манером. Можно найти и другие причины и оправдать себя. Но Рензаев признался честно – это вина штурмана и летчика.

Коммунисты ждали, что скажет Меркулов, как воспримет выступление штурмана. Вздохнув, он проговорил:

– Прав штурман. Только моей вины, пожалуй, больше...

– Чтобы так критически анализировать свои деист" вия, мало быть отличным летчиком, – сказал Борзов, завершая рассказ. – Тут – гражданская зрелость, понимание долга, партийного и воинского. За славой видеть недостатки – это и есть гвардейский стиль.

Участвовать в морских операциях Рензаев начал? раньше, чем Меркулов. Первые два года войны они воевали в разных полках. Совместный боевой успех к ним пришел осенью сорок третьего года в Финском заливе.

– Командир, видишь конвой? – передал Рензаев по переговорному устройству.

Меркулов пересчитал: восемь вымпелов. Четыре транспорта, четыре корабля охранения. Движения пилота стали резкими.

– Спокойнее, командир, – посоветовал Рензаев. Алексей Иванович уже участвовал во многих морских схватках, потопил несколько вражеских судов. В этом бою руководил, по существу, Рензаев. К чести Меркулова он "не заводился", а старался градус к градусу выполнять каждую команду штурмана. Транспорт, атакованный торпедоносцем, имел водоизмещение 2000 тонн, невелико судно, однополчанам встречались и впятеро крупнее. Но оберегали этот небольшой транспорт гитлеровцы весьма старательно. Стена артиллерийского огня встала на пути торпедоносца. Гвардейцы прорвались, и Рензаев точно послал торпеду. Меркулов не мог успокоиться и на земле, когда докладывал о победе.

– Волновались? – спросил Борзов, выслушав доклад.

– Из рубашки воду выжимать можно, – ответил Меркулов.

Борзов знал летчиков, которые и в первом бою вели себя спокойно. Знал таких, которые бодрились, но много часов не могли прийти в себя. Но редко кто признавался, что пробил холодный пот. А Меркулову признание, очевидно, помогло и самому: вытер лицо и расплылся в широченной белозубой улыбке:

– Теперь – спасибо штурману – я кое-что понял! Алексея Ивановича Рензаева отличало исключительное трудолюбие. Сам он говорил, что "серьезно относиться к работе жизнь научила". В сорок четвертом Рензаеву было тридцать два.

Сызмальства занимался Алексей хлеборобским трудом, но хлеба вдоволь имел редко. Недаром Пензенское село, в котором он родился, называлось Голодовка. Как тут не вспомнить некрасовские Неелово, Горелово, Неурожайка. В блокадном Ленинграде, делясь ломтиком хлеба с детьми, штурман иной раз говорил смущенному мальчишке:

– Бери, бери, мне ничего, я из Голодовки. В четырнадцать лет Алексей начал в поисках лучшей жизни колесить по стране. В Воронеже на литейном заводе был чернорабочим. Узнали, что малолеток, и уволили. Подался в Самарканд, где, по слухам, тепло и на хлеб заработать можно. Здесь пристрастился к "Фордзону", овладел им и стал трактористом одного из первых кооперативных хозяйств.

В Москву в тридцатом году его позвала мечта стать летчиком. Авиационные курсы, которые Алексей в 1932 году закончил в столице, только приблизили к цели: комсомолец Рензаев обрел специальность механика и после призыва служил в ВВС Красной Армии. Познав технику, Алексей еще больше захотел летать. Он закончил Ленинградскую военно-теоретическую школу летчиков и отделение летчиков-наблюдателей при Ейском училище морских летчиков. На Балтике был летчиком-наблюдателем, начальником парашютно-десантной службы отдельной эскадрильи. В 1938 году Алексей Рензаев стал членом партии.

Боевую закалку Алексей Иванович получил во время войны с финнами. Декабрьским морозным днем, возвращаясь после бомбового удара, Рензаев на шквальном ветру обморозил лицо, но продолжал воевать, совершил 40 боевых вылетов.

В Отечественной Рензаев с 22 июня сорок первого года. 172 бомбоудара по живой силе и боевой технике врага, штурмовки в районе озера Самро, Мги, Сенявино. В январе 1943 года, участвуя в прорыве блокады Ленинграда, Алексей Иванович взорвал склад с боеприпасами. Пожар длился более суток. В те же дни он взорвал четыре железнодорожных эшелона на станциях Тосно и Любань. 32 вылета экипаж произвел на постановку мин и уничтожение противолодочных сетей в Финском заливе.

Борзов как-то сказал: летчик, действующий лишь днем и в простых условиях, еще не летчик. Летчик тот, кто выполняет задания в сложных условиях – в облаках, ночью, когда ни зги не видно.

Рензаев проявил себя настоящим авиатором: из 300 боевых вылетов 238 он совершил ночью.

Опыт штурмана в сочетании с мастерством летчика а сделали экипаж Меркулова и Рензаева "образцом гвардейского стиля".

...Меркулов и Рензаев вернулись на рассвете. За ремонт самолета взялись техники, механики, младшие авиаспециалисты. Экипаж направился на отдых. А полку предстоял крейсерский дневной полет большой группой. Воздушная разведка обнаружила конвой: четыре транспорта в охранении шести сторожевых кораблей. Район, где разведка засекла противника, как и маршрут конвоя, озадачили Борзова:

– Получается, что противник приблизил к нам свой маршрут, хотя знает, что вся зона восточного побережья моря освоена балтийскими торпедоносцами.

– Очевидно, горячо фашистам стало, – вслух подумал начальник штаба. Не успевают срочные грузы кружным путем перебрасывать, вот и рискуют...

– Может быть, – сказал Борзов, – и все-таки очень странно...

Тяжелый полет

Гитлеровцы последовательно усиливали противовоздушную оборону своих кораблей, оперативно вооружали транспорты, отрабатывали оборону конвоев. Чтобы противостоять одиночным торпедоносцам, они натренировали экипажи в резких маневрах, в результате чего немало наших торпед после опаснейших для экипажей атак прошли мимо целей. Когда днем в хорошую погоду шансы проскочить район действий балтийских торпедоносцев были сведены к нулю, немцы стали проводить конвои ночью. Стоило Борзову внедрить торпедную атаку на лунной дорожке, враг усилил действия ночных перехватчиков.

Борзов привык иметь дело с опытным врагом. Маршрут этого конвоя не мог не удивить. Люкшин повторно проверил, не ошиблась ли разведка, и получил те же данные. Командир поднял в воздух десять самолетов – шесть с торпедами, четыре с бомбами. Атака должна была проводиться комбинированно: четыре самолета с фугасками прорываются к охранению и, снизившись до высоты мачт, на максимальной скорости приблизившись к противнику на расстояние сто пятьдесят-двести метров, сбрасывают бомбы и расстреливают прислугу зениток из авиационных пушек. И сразу вступают в дело торпедоносцы.

Как ни мало было времени, Борзов успел провести и штабную игру. Операция была отработана.

Борзов летел впереди. В левом пеленге – Герои Советского Союза Пресняков и Иванов. Справа – Василий Кузнецов, совершавших! первый боевой вылет в составе полка. До этого Кузнецов командовал 51-м минно-торпедным полком. В Первый гвардейский он пришел помощником командира полка, чтобы перенять опыт Борзова и его гвардейцев. В составе группы были также Герои Советского Союза Николай Афанасьев, Петр Кошелев, Иосиф Сачко, Виктор Чванов. Вместе с борзовцами – истребители прикрытия. Они будут сопровождать до моря, а потом встретят при возвращении.

Над линией фронта – сильнейший огонь. Надо прорываться. Скорострельные пушки и пулеметы со всех десяти машин бьют по окопам, укреплениям, зенитным орудиям и автоматам.

Но и у гвардейцев потеря: в группе топмачтовиков было четыре самолета, осталось три...

Девять экипажей прорвались через фронт. Вот и море. "Як" Павла Ивановича Павлова проносится над самолетом Борзова, машет ему – мол, счастливого пути, Иван Иванович, и уходит.

В районе, который указала разведка, ни единого облачка. Видимость от горизонта до горизонта. Чистое небо и... чистое море. Кораблей нет. Что ж, надо набраться терпения. Пресняков в наушниках слышит приказ Борзова:

– Наблюдение круговое!

Час, второй исследуют море гвардейцы. Галсируют без лишних разговоров, только команды слышны.

Нет противника. Не только конвоя в десять вымпелов – захудалой "коробки" не видно на сверкающей глади моря. Борзов смотрит на приборы. На земле рассчитали запас горючего с обязательным сбрасыванием торпед. С ними не долететь, если еще задержаться. Надо уходить, как это ни обидно.

– Никита, мы не ошиблись районом? – спрашивает командир полка.

– Все абсолютно точно, – отвечает Котов.

– Будем садиться на ближайшем армейском аэродроме, – хриплым голосом передает Борзов в эфир. – Торпед не бросать!..

Многие сотни торпед использовал полк за время 6ffe-вых действий. Случалось, приходилось и сбрасывать. Но сейчас нельзя, еще не прибыл на новую базу тыл, и приходится беречь торпеды: без них как воевать?

Через фронт – кратчайшим путем. Не выбирая более или менее безопасного участка, летят торпедоносцы.

– Доложите остаток горючего, – приказывает Бор-аов.

– У меня совсем мало, – докладывает Пресняков.

– Мигает красная лампочка, – передает Тарасов. И у других так. Кроме Смолькова, который утверждает, что у него бензина достаточно, до аэродрома хватит и еще останется. Смольков – немолодой летчик, командир эскадрильи. И все же Борзов требует:

– Проверьте внимательно!

– Мы больше бензина заправили, да и моторы новые, – отвечает Смольков.

– Смолькову действовать самостоятельно, – приказывает Борзов, остальным разомкнуться для посадки...

Не пройдет и часа, как самолет Смолькова, оставшись без горючего, сядет на лес, а штурман Герой Советского Союза Виктор Чванов погибнет. Узнаем об этом на другой день. А сейчас на последних каплях бензина самолеты буквально падают на незнакомый аэродром. Никто их, конечно, не ждал, ночные огни отсутствовали. Борзов ориентировался лишь по памяти. Пресняков заходит на посадку, ориентируясь на белый огонек в хвосте командирской машины. Борзов сел, и почти сразу ведомый почувствовал, как коснулись земли колеса его торпедоносца. Майор Кузнецов в темноте приземлился поперек поля, чуть не задев стоящие на линейке "яки".

И "мессершмитты" не спасли

В боевом полете иной раз возникает самая неожиданная ситуация. Так однажды получилось с Пресняковым и Ивановым. Накануне Борзов рассказывал о выяснившихся особенностях плавания немецких судов:

– Противник теперь чаще ведет конвои ближе к береговой черте, держа наготове "мессершмитты" и "фок-ке-вульфы". Но это вовсе не значит, что нужно показывать хвост при виде "фокке-вульфов" или "мессершмиттов", – наставлял командир. – К тому же надо помнить и о глубинах: если мелко, торпеда зарывается в ил. Атака оказывается бесполезной.

Пресняков пробил облачность. Пора бы и воде открыться, но остров Осмуссар не обнаружили из-за плохой видимости. По сигналу Иванова в расчетной точке сделали разворот на юг. А скоро облачность и дымка пропали. Конец полету по приборам.

– Подходим к району поиска, – уверенно доложил штурман.

Галсируя с юга на север и с севера на юг, экипаж ведет поиск.

– Слева на западе что-то темнеет, – передал Иванов. Гвардейцы вглядываются в дымку и видят три транспорта. Один водоизмещением тысяч семь, два – по четыре-пять тысяч. Охранение – пять больших морских охотников и три сторожевых катера.

– Жди мощнейшего "салюта" в нашу честь, – сказал Иванов.

"Если не удастся подойти скрытно, "салют" будет действительно мощный,"-подумал Пресняков.

Он решил проскочить к облаку и, прикрываясь им, определить направление для атаки. За ближайшим облаком промелькнула тень.

– Мне показалось – "мессер", – передал Пресняков.

– Давай еще раз выглянем, – ответил Иванов. – Если ничего нет, быстро проскакивай к другому облаку, и из-. за него мы опять посмотрим.

Так и сделали. В развороте – пара "мессершмиттов", значит, транспорты везут важный груз. Пришло дерзкое решение.

– Как только "мессеры" возьмут курс на конвой" мы, укрываясь за облаками, последуем за ними, – сказал Пресняков.

"Мессершмитты" не заметили торпедоносец, они раз-норнулись и пошли к конвою. Следом – гвардейцы.

Остается пять, четыре километра до конвоя, а "мессеры" все вели балтийцев. Пресняков начал быстро снижаться и на максимальной скорости полетел над самой нодой.

– Корабль охранения закрывает от нас транспорт, – говорит штурман.

– Вижу, – отвечает командир экипажа. – Отверну влево и" будем атаковать с носовых курсовых углов...

Со всех судов открыли огонь. В крыльях появились пробоины. Пулеметные очереди застучали по фюзеляжу, пробили плексиглас фонаря кабины летчика.

– Саша, "мессеры" рвутся к нам, – крикнул штурман.

Вот уже четыреста метров до кораблей. Торпеда пошла.

– Саша, взрыв! Еще один взрыв! Смотри, корма встала на попа! – кричал Иванов.

Скляренко меткими очередями отбивал атаки истребителей. Тогда "мессершмитты" разделились. Один зашел слева сверху, другой – справа сверху. До берега отстреливался стрелок-радист. Увидев, что от противника не отвязаться, Пресняков решительно развернул торпедоносец и ударил в лоб ведущему "мессершмитту". Ударил изо НСОХ точек. Фашисты ушли.

Плавучая артиллерийская ловушка

Снова перебазирование – на аэродром в Прибалтику. И в бой. Пригодились торпеды, с которыми Бор-зов и его летчики садились на армейскую базу. Двойного успеха 13 августа добился экипаж Михаила Шишкова и Ивана Бабанова. В первом крейсерском полете гвардейцы потопили груженный войсками транспорт водоизмещением 5000 тонн. Вернувшись на базу, Шишков попросил Борзова разрешить снова лететь в Балтийское море. На этот раз экипаж потопил сторожевой корабль. Летчики-истребители подполковника Павлова, прикрывавшие торпедоносец, тут же, над местом боя, по радио поздравили Шишкова. А он в свою очередь поздравил их с уничтожением двух тяжелых "Юнкерсов-52", встретившихся на маршруте.

15 августа разведчик сфотографировал в районе важнейших коммуникаций противника три цели. Дешифровщик на снимках определил: два транспорта и танкер. Борзов приказал Преснякову, Сачко и Токареву атаковать противника. Сачко и Токарев в варианте топмачтовиков взлетели с фугасками весом в четверть тонны каждая. Пресняков – с торпедой. До выхода в море их прикрывали "яки" гвардии старшего лейтенанта Бурунова. Охрана надежная: Бурунов уже сбил несколько "мессершмиттов" и "фокке-вульфов", он не оставит торпедоносцев в беде, даже если сам окажется под огнем.

Командир провожает экипажи до самой стоянки. Смотрит на гнущиеся на ветру сосны, быстро бегущие по небу облака. Погода не сахар. А в море и того хуже, крутая волна.

– Как бы не переломилась торпеда на волне, – вздыхает Пресняков.

– И я об этом думаю, – кивает Иванов. Борзов, конечно, знает, что так может случиться. Вдруг он останавливается, обнимает Преснякова за плечи и говорит, глядя в глаза:

– У тебя под самолетом наша последняя торпеда. Утопить ее не имеешь права. И промахнуться тоже. И к тебе, Николай, это относится в полной мере...

А в море разыгрывается шторм. "Торпеда наверняка не пойдет, – думает Пресняков. – Пойдем на ближний транспорт. Если Сачко и Токарев утопят его, пойду с торпедой на танкер. Если не попадут, попытаюсь торпедировать".

Вот он транспорт. Небольшой, но как здорово просел в воде, значит, перегружен.

– Атака! – приказывает Пресняков ведомым. Уже на подходе поняли, что внезапной атаки не получится: гитлеровцы были готовы к противодействию. Но такого огня никак не ожидали. Трассы снарядов пронзают самолет Сачко. Летчик отвечает огнем из четырех пушек и двух крупнокалиберных пулеметов. Сейчас Сачко сбросит бомбы. Но что это? Он перемахнул через транспорт, не сбросив бомбы. Не был уверен в расчете? Тогда зайдет снова. Бомбы Токарева взорвались с недолетом и не принесли вреда судну. Значит, надо торпедировать. Пресняков бросает машину из стороны в сторону, чтобы избежать поражения. Все же осколки пробивают крылья и фюзеляж. А в голове слова Ивана Ивановича: "Промахнуться не имеешь права..."

– Бросил! – восклицает Иванов.

– Торпеда пошла, – докладывает Скляренко.

Большая удача, что торпеда не сломалась на крутой волне. А уж попасть должны, упреждение Иванов дал точное. Торпедоносец над транспортом. Видели: атака неотвратима, торпеда идет точно по центру атакованной цели. Сейчас транспорт взорвется и уйдет на дно. Но что это? Торпеда проходит под транспортом, а самолет окутало вспышками десятков разрывов.

Развернув самолет, Пресняков в недоумении смотрит на судно. Как могло случиться, что торпеда прошла под груженым транспортом?

Звено собралось вместе. Остается одна надежда – на бомбы Сачко. Но прежде надо узнать, почему ведомый ни сбросил фугаски в первом заходе.

– Не раскрылись замки, – отвечает Сачко. – Пытался сбросить аварийно тоже бесполезно...

"Странный какой-то голос у Сачко," – подумал Пресняков, но спрашивать больше ни о чем не стал: понятно состояние летчика при такой неудаче.

Летели домой виноватые и злые.

..Пресняков и Токарев уже зарулили на стоянку, а Сачко ушел на второй круг. И вдруг тревожный голос Иванова:

– Без шасси заходит!

Тяжелая минута для летчика. Винты, коснувшись земли, мгновенно погнулись, заскрежетали створки бомбо-люков... Пресняков и Иванов подбежали к" распластавшемуся самолету. Сачко неподвижно сидел в кабине. По лбу, заливая глаза, текла кровь...

Инженер Островский, видавший виды за войну, и тот удивлен:

– Непонятно, как Сачко дотянул – самолет избит снарядами сверх предела.

Доклады Борзов слушал хмурый. Преснякову казалось, что он читает мысли командира. Наверное, чертыхается в душе: "Мол, втроем не смогли потопить один транспорт размерами меньше среднего. Простительно Токареву, совсем молодому летчику. Простительно даже Сачко, он лишь считанные дни в полку. Но ты, Александр, как же ты мог, ведь на тебя с Ивановым я больше всего и рассчитывал". Так раздумывал Пресняков и был недалек от истины. Но почему так тщательно рассматривает командир каждую рваную пробоину в крыльях и в фюзеляже машины Сачко, почему ощупывает порванные провода и тросы, разрезанные патрубки и трубопроводы. Отчего не сбросились бомбы, он уже выяснил, но продолжает осматривать самолет. Кажется, он понял, что произошло, однако не спешил с выводами, хотел в чем-то окончательно убедиться.

– Поедем к вашей машине, – бросил командир Преснякову и Иванову.

Снова тщательный осмотр.

– Большинство попаданий – при пролете над транспортом, – размышляет вслух Иван Иванович. – Били в упор. Значит, вы атаковали правильно...

У Преснякова отлегло на душе: командир вовсе не думает, что экипажи бомбили и торпедировали в белый свет, как в копеечку, они атаковали с минимальных дистанций. Так и было. Борзов между тем продолжал:

– Но транспорт, говорите, не больше трех тысяч? Откуда же за несколько минут столько пробоин? Выходит, на транспорте десятка полтора стволов. Что-то не припомню, чтобы они были на таких судах.

Снова рассматривает и подсчитывает пробоины. Транспорт перегружен, сидит чуть не весь в воде, а торпеда проходит под килем, не задевая... И вот еще что: идет транспорт днем один, без всякого охранения, идет там, где его не только мы, но и пикировщики и даже штурмовики могут обнаружить. Будто заманивает. Гвардейцы слушают молча.

– Ловушку нам приготовили немцы, вот что, – вдруг убежденно говорит Борзов. – Соорудили плавучую батарею, замаскировали под транспорт и поставили, как охотник подсадную утку, близко к нам, а в это время дальними дорогами пропускают караваны.

Впервые за этот мучительный час осмотра Борзов улыбнулся:

– Вот мы на погоду обижались: мол, шторм, торпеда сломается. А это на счастье – фашисты не могли стрелять с обычной точностью. Так что повезло, все живы и секрет разгадан.

Уже в обычном, спокойном тоне спросил, как чувствуют себя Токарев и Сачко и, узнав, что они готовы снова лететь в бой, сказал Преснякову:

– Не горюй, что торпеда пропала. Черт с ней, что последняя. Уже тыл наш на подходе. А разгаданная тайна десяти торпед стоит. Пошли в штаб.

Звонок командиру дивизии. Через пятнадцать минут па проводе был командующий. М. И. Самохин хотел уточнить детали поведения "транспорта".

– Передайте мою благодарность экипажам, – сказал командующий Борзову. Меры мы примем.

Срочное предупреждение получил полк пикировщиков дважды Героя Советского Союза гвардии полковника В. И. Ракова и полки штурмовиков. Плавучая батарея была уничтожена штурмовиками Героя Советского Союза Г.А. Кузнецова, ныне командующего авиацией ВМФ.

19 августа звание дважды Героя Советского Союза было присвоено бывшему командиру Первого гвардейского полка гвардии подполковнику Н.В. Челнокову, летавшему теперь на штурмовиках, и двум воспитанникам Борзова – Вадиму Евграфову и Виктору Бударагину. Радость однополчан была омрачена на другой день трагической гибелью любимца всего полка Евграфова: возвращаясь из Ленинграда в полк на связном самолете, он крутил серию фигур высшего пилотажа и врезался в землю...

От гибели в бою на войне никто не застрахован. Погибнуть так, из-за переполнявшей душу радости, обидно и неоправданно.

День удивительных побед

Итоги работы гвардейского полка за 21 августа, спрессованные в нескольких строках сообщений Советского информбюро, выглядели так:

"Бомбардировочная и торпедоносная авиация Краснознаменного Балтийского флота потопила в Балтийском море два немецких транспорта общим водоизмещением в 8000 тонн и одну подводную лодку противника". "Самолеты-торпедоносцы Краснознаменного Балтийского флота потопили в районе Мемеля транспорт и подводную лодку противника".

В одну сводку эти данные не смогли войти по той причине, что летчики Борзова работали беспрерывно в течение суток.

Блестящий удар нанесли летчик гвардии лейтенант Карабасов и штурман Герой Советского Союза гвардии капитан Николай Афанасьев. Неделю назад в полк прилетел Герой Советского Союза Петр Стрелецкий. Друзей он нашел на волейбольной площадке. Здесь были Борзов, Котов, Афанасьев, Пресняков, Иванов, Кошелев, Евграфов и Бударагин. Они окружили Стрелецкого, не расставшегося еще с костылями.