Текст книги "Путешествие во времени (Сборник эссе)"

Автор книги: Михаил Будыко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Гипотеза естественного отбора

Дарвин и Уоллес. Предположение о происхождении человека от обезьяноподобных предков высказывалось уже в XVIII в. Одним из сторонников этой гипотезы был Кант, в начале XIX в. ее поддерживал Ламарк.

Для выяснения происхождения человека большое значение имели опубликованные в конце 50-х годов XIX в. труды Дарвина и Уоллеса, содержащие теорию происхождения видов посредством естественного отбора наиболее приспособленных организмов. Хотя в этих работах проблема эволюции человека не рассматривалась (Дарвин ограничился замечанием, что предложенная им концепция позволит пролить свет на происхождение человека), многим сразу стала очевидной возможность применения теории Дарвина и Уоллеса для объяснения эволюции человека.

Уже в 1860 г. состоялся известный диспут между Хаксли и Уилберфорсом, в котором Хаксли отстаивал предположение о происхождении человека от сходных с обезьянами животных в результате процесса естественного отбора. В 60-х годах были опубликованы работы Хаксли, Геккеля, Фогта и других авторов, развивавших эту точку зрения.

Несколько другую позицию занял Уоллес. Если в первой работе, посвященной вопросу о происхождении человека, он высказал взгляды, близкие взглядам Хаксли, то через несколько лет пришел к выводу, что естественный отбор не мог быть единственной причиной формирования человека. По мнению Уоллеса, в результате естественного отбора умственные способности человека могли только немного превзойти способности высших обезьян. Уоллес отметил, что развитие мозга человека значительно опережало потребности его существования на ранних стадиях человеческого общества и объяснил это несоответствие вмешательством в процесс формирования человека «высшей разумной воли». Заслуживает внимания, что предположение о влиянии на происхождение человека необъяснимых факторов было единственным допущением такого рода, принятым во всех многочисленных биологических исследованиях Уоллеса.

Мнение Дарвина об эволюции человека было высказано в его книге «Происхождение человека и половой отбор», опубликованной в 1871 г. Эта книга содержала обширные материалы, обосновавшие происхождение человека от обезьяноподобных предков, сходных в ряде отношений с современными высшими обезьянами. Дарвин указал вероятное место возникновения человека – Африку, где сейчас существуют наиболее близкие человеку обезьяны – шимпанзе и горилла (такое же мнение высказал Уоллес).

В своей книге Дарвин только кратко упомянул о соображениях Уоллеса относительно трудности объяснения развития мозга человека и выразил несогласие с этими соображениями. Это несогласие, по-видимому, основывалось на выполненном Дарвином сравнении умственной деятельности человека и животных, между которыми он нашел много общего. В результате этого сравнения Дарвин пришел к заключению об отсутствии качественного различия между мышлением животных и человека.

С точки зрения современных представлений очевидно, что указанное заключение не может считаться правильным. Но заслуживает внимания вывод, которым Дарвин закончил свою книгу: «Мы должны, однако, признать, что человек, со всеми его благородными качествами… с его божественным умом, который постиг движение и устройство Солнечной системы, человек со всеми его высокими способностями, тем не менее носит в своем физическом строении неизгладимую печать своего низкого происхождения».

Из этой фразы ясно, что Дарвин в известной мере признавал принципиальные отличия человека от наиболее прогрессивных форм животных.

Уоллес, хотя и пережил Дарвина на три десятилетия и был свидетелем многих научных успехов в исследовании происхождения человека, до конца жизни сохранил свои взгляды на обсуждаемую проблему. Принимая во внимание научный авторитет Уоллеса и то, что он высоко ценил исследования Дарвина и в редких случаях возражал против его выводов, разногласие между Уоллесом и Дарвином по столь важному вопросу должно было бы обратить на себя внимание. Но этого не случилось, вероятно, из-за предположения Уоллеса о воздействии на эволюционный процесс необъяснимых причин.

В середине прошлого века имелось очень мало палеонтологических материалов, освещающих происхождение человека. В течение последнего столетия в этой области было сделано много выдающихся открытий, из которых наибольшее значение имели находки остатков австралопитеков в Южной и Восточной Африке, а также остатков питекантропов и родственных им существ на Яве, в Китае и в других странах.

Данные палеонтологических исследований подтвердили точку зрения Дарвина и Уоллеса об африканском происхождении человека, однако, австралопитеки, к которым были близки древние предки человека, оказались заметно отличающимися от современных высших обезьян. Австралопитеки были в значительной мере хищниками и охотились на различных животных, применяя для этой цели простейшие орудия. Таким образом, характерное для современного человека употребление животной пищи имеет очень древнее происхождение.

Австралопитеки существовали в интервале времени от нескольких миллионов до 1 млн лет тому назад. Ранее 2 млн лет тому назад появились первые примитивные представители рода человека, которые во многих отношениях занимали промежуточное положение между австралопитеками и питекантропами (последних сейчас обычно называют человек прямоходящий).

Современный человек возник около 40 тыс. лет тому назад[1]1
  Эта оценка, долгое время общепринятая, в свете недавних находок в Африке, возможно, является заниженной.


[Закрыть], причем предполагают, что он произошел от потомка питекантропов – неандертальского человека, который существовал более длительное время и исчез в эпоху, близкую ко времени формирования современного человека. Так как более поздние формы неандертальцев больше отличались от современных людей, чем ранние формы, происхождение современного человека от поздних неандертальцев часто подвергается сомнению.

Хотя имеющиеся палеонтологические и археологические материалы освещают многие эпохи эволюции человека, вопрос о механизме этой эволюции нуждается в дальнейшем исследовании.

Одна из трудностей в объяснении этого механизма была понята еще Дарвином, который, сделав заключение о происхождении человека от обезьяноподобных предков, писал: «Самое большое затруднение, возникшее перед нами, когда мы пришли к этому выводу о происхождении человека, это – высокий уровень наших умственных способностей и нравственных качеств». Для преодоления этого затруднения нужно разъяснить вопрос, поставленный Уоллесом свыше 100 лет назад.

Как известно, естественный отбор обычно сохраняет изменения организмов, полезные для их жизнедеятельности и используемые в ходе их существования.

Есть основания думать, что центральная нервная система людей, начиная с эпохи верхнего палеолита, мало отличалась от современной. Одним из доказательств этого служат изображения животных в пещерах Западной Европы, которые часто считаются высшими достижениями анималистической живописи за всю историю человека. Впечатление о наличии громадного разрыва между способностями современного человека к умственной деятельности и использованием этих способностей на ранней стадии развития культуры возникает, в частности, в результате наблюдений над передачей достижений современной цивилизации членам наиболее отсталых племен, находящихся на уровне культуры каменного века. Если представители таких племен в наше время с детства получают соответствующее образование, они легко включаются в современную техническую цивилизацию. Следовательно, можно думать, что умственные способности подобных людей в ранее имевшихся условиях использовались в очень малой степени.

Объяснение этого разрыва в рамках обычной концепции эволюции путем естественного отбора наиболее приспособленных организмов встречается с трудностями. Хотя многие животные в результате приручения усваивают некоторые формы поведения, не свойственные им в диком состоянии, никакой аналогии указанного разрыва в мире животных не имеется.

Таким образом, для объяснения происхождения человека необходимо принять во внимание действие особых факторов, которые привели к качественному отличию человека от всех животных. Вопрос о природе этих факторов заслуживает большего внимания.

Аридизация тропиков. Уже давно известно, что в течение кайнозойской эры (т. е. последних 70 млн лет) преобладала тенденция к развитию глобального похолодания. Причина такого изменения климата была установлена в исследованиях эволюции химического состава атмосферы. Оказалось, что в кайнозое преобладала тенденция к снижению концентрации углекислого газа в атмосфере, количество которого уменьшилось в наше время по сравнению с концом мезозойской эры приблизительно в шесть раз. Как показали расчеты, 10–20 млн лет тому назад количество углекислого газа в атмосфере было больше современного в 2,5 раза, около 5 млн лет тому назад – в 1,5.

Так как углекислый газ является одним из главных факторов, обусловливающих парниковый эффект в атмосфере, уменьшение его массы приводило к понижению средней температуры у земной поверхности. Глобальному похолоданию способствовало также увеличение отражательной способности (альбедо) земной поверхности в результате сокращения площади лесов и расширения области ледяных покровов. Уменьшение поглощения солнечной энергии из-за роста альбедо приводило к дополнительному понижению температуры нижнего слоя воздуха. Существенное значение имела неравномерность этого похолодания. Наибольшее понижение температуры имело место в высоких широтах, тогда как в низких широтах температура менялась сравнительно мало.

Важнейшим следствием увеличения разности между температурами в экваториальных и полярных широтах было усиление пояса высокого давления, расположенного в высоких тропических и в субтропических широтах. Так как в зоне высокого давления выпадает мало осадков, сейчас в этой зоне расположены пустыни, которые не существовали в более теплые эпохи. Вторым фактором, способствовавшим уменьшению количества осадков при похолодании, было обусловленное снижением температуры уменьшение абсолютной влажности воздуха.

В результате этого почти во всех широтных зонах количество осадков 10–20 млн лет тому назад было заметно больше количества осадков в современную эпоху. При развитии похолодания в ряде районов и в особенности в области тропических и низких субтропических широт развивался процесс аридизации, что приводило к изменению типов растительного покрова. Влажные тропические леса во многих районах внеэкваториальной зоны сменились более ксерофигной растительностью, чаще всего саванной. По мере развития пояса высокого давления в зоне между 20 и 40° широты местами возникали сухие степи и пустыни.

Так как изменение температуры в сторону похолодания не было непрерывным и часто сменялось более или менее продолжительными повышениями температуры, площадь областей недостаточного увлажнения также часто сокращалась, чтобы опять расшириться при очередном усилении глобального похолодания.

Палеогеографические данные показывают, что процесс аридизации особенно отчетливо был выражен в Африке. Если 10–20 млн лет тому назад основная часть поверхности этого континента была покрыта лесами, позже в ряде районов леса сменились саваннами.

Не вызывает сомнения, что аридизация африканского континента являлась важнейшим фактором процесса антропогенеза. Такая точка зрения разделяется многими современными исследователями.

Преавстралопитеки. Начавшееся 10 млн лет тому назад сокращение площади влажных тропических лесов создало существенные трудности для сохранения ранее многочисленных видов африканских человекообразных обезьян (до нашего времени от этой ранее процветавшей группы сохранилось только три вида: горилла, шимпанзе и карликовый шимпанзе). Наряду с этим некоторые представители указанной группы стали предками существ, называемых нами преавстралопитеками, которые занимали промежуточное положение между человекообразными обезьянами и распространенными позднее австралопитеками.

Основным экологическим отличием преавстралопитеков от человекообразных обезьян (антропоидов) было их приспособление к жизни в саванне, которая за интервал времени 5-10 млн лет тому назад заняла большую часть африканского континента, заменив там ранее широко распространенные влажные тропические леса. Главные особенности условий существования преавстралопитеков в саванне по сравнению с влажным тропическим лесом заключались в следующем. Во-первых, ресурсы пригодной для преавстралопитеков растительной пищи в саванне были менее стабильны по сравнению с лесной зоной. В засушливые сезоны количество такой пищи могло быть недостаточным для прежних обитателей лесов. Во-вторых, саванна была населена множеством растительноядных животных, которые могли обеспечить мясным питанием самых разнообразных хищников. В-третьих, наличие в саванне многочисленных крупных хищников создавало величайшие трудности для выживания там преавстралопитеков, в частности, при удалении их от обычного убежища человекообразных обезьян – деревьев, которые не составляли в саванне сомкнутого растительного покрова. Невозможность укрытия на деревьях делала необходимым развитие у преавстралопитеков новых форм защиты от крупных хищников при столкновении с ними.

Вероятно, что последняя особенность жизни преавстралопитеков в саванне была важным экологическим фактором антропогенеза. Можно думать, что переход человекообразных обезьян от обитания в лесах к жизни в саванне был длительным процессом и состоял, по крайней мере, из двух этапов. Как показывают наблюдения над живущими в лесах современными крупными антропоидами Африки (шимпанзе и горилла), они большую часть времени проводят на земле. Это, однако, не привело к созданию у них способности быстро передвигаться по земной поверхности на большие расстояния. Такая способность им не нужна из-за редкости столкновений африканских антропоидов с хищниками и из-за преобладания растительной пищи у шимпанзе и в особенности у гориллы.

Наряду с этим у шимпанзе отмечены случаи охоты на небольших животных, которая бывает успешной только при достаточно быстрых движениях охотящихся обезьян. Представляется вероятным, что постепенное развитие тенденции к потреблению мясной пищи было главным стимулом у некоторых древних человекообразных обезьян для посещения примыкающих к лесу открытых пространств, богатых разнообразными животными, которые были возможной добычей для хищников. Как успех охоты, так и способность охотящихся обезьян скрыться от крупных хищников на деревьях зависели от быстроты их перемещения по земной поверхности, что, вероятно, явилось главной причиной эволюционного изменения задних конечностей этих обезьян, обеспечивающего их способность не только к прямохождению, но и к быстрому бегу. Развитие способности к прямохождению освободило передние конечности и расширило возможности их использования, в частности, для применения орудий.

Шимпанзе используют некоторые орудия для защиты от опасных хищников (об этом подробнее говорится ниже), для добычи термитов, меда и некоторых других целей. Представляется, что для всеядных обезьян наибольшую ценность имели орудия, используемые ими при охоте на различных животных. Такими орудиями первоначально были, вероятно, обломки ветвей деревьев, а в дальнейшем заостренные палки, аналогичные тем палочкам, которые шимпанзе используют при добывании термитов и при извлечении меда из пчелиных гнезд.

Таким образом, первым этапом формирования ближайших предков человека, входивших в группу гоминид, было развитие способности у некоторых человекообразных обезьян к прямохождению и использованию рук для орудийной деятельности. Эта способность открывала возможности для постепенного перехода указанных обезьян к образу жизни всеядных животных. Вторым этапом было постепенное приспособление всеядных обезьян к значительному удалению от возможных убежищ на деревьях, что могло быть достигнуто только при наличии возможностей их защиты при столкновениях с крупными хищниками, Весьма вероятно, что достижение такой возможности одновременно обеспечивало наличие у преавстралонитеков способности к успешной охоте на средних и крупных растительноядных животных саванны. Задача получения обильной мясной пищи путем охоты была важным фактором эволюции преавстралонитеков, однако пути ее решения не были простыми для этих малоспециализированных существ.

Первый из названных выше этапов эволюции предков человека являлся промежуточным, и его результатом было появление группы всеядных обезьян, отличающихся от их предков главным образом способностью к быстрому передвижению на сильно измененных по сравнению с исходными формами задних конечностях. Эта способность обеспечивала успешную охоту представителей данной группы на небольших животных, встречающихся на опушке леса, который служил убежищем всеядных обезьян при появлении крупных хищников.

На втором этапе в ходе эволюции всеядных обезьян появились первые гоминиды – преавстралопитеки, способные к длительному существованию в безлесных районах. Для объяснения, как могла возникнуть такая способность, следует коснуться некоторых общих вопросов экологии хищников африканских саванн.

Допустимый риск. Наиболее крупные хищники современной африканской саванны – львы и леопарды – могут охотиться на очень разнообразных животных, но предпочитают добывать копытных, масса тела которых сравнима с их собственной массой или несколько меньше ее. Такая добыча обычно не оказывает большого сопротивления в момент ее поимки и обеспечивает хищника значительным количеством мяса.

Следует, однако, иметь в виду, что даже при охоте на совсем малых животных, а тем более на средних и крупных, охота никогда не бывает совершенно безопасной для хищников. Неудачный прыжок может привести к повреждению костей или мускулов; даже слабо сопротивляющаяся жертва при недостаточной ловкости хищника может нанести рану, которая и при ее незначительности будет опасна из-за высокой активности в тропиках организмов, переносящих инфекцию. Риск нападения для крупных хищников резко возрастает с увеличением размеров их добычи, что подтверждается наблюдениями натуралистов, которые отмечали не только случаи убийства нападающих львов такими крупными животными, как жирафы, но даже убийство леопарда заметно меньшим его по массе павианом.

Несомненно, что хищники обычно довольно точно оценивают свои возможности при нападении на то или другое животное. В основе их действий лежит широко известная в современной науке концепция обоснованного риска. В своей жизнедеятельности дикие животные применяют сходные с вычисляемыми статистиками критерии допустимого риска, выработанные на основе опыта многих поколений их предков и передаваемые потомкам в форме инстинкта. Отметим попутно, что такой же инстинкт имеется у современных людей, которые ежедневно им пользуются (наряду с рациональным анализом ситуации) при принятии решений в случаях возникновения какой-либо опасности (начиная с решения о переходе улицы при наличии на ней движения и включая множество других случаев). Содержание концепции обоснованного риска для хищных животных можно пояснить следующим примером. Для сохранения численности популяции какого-нибудь хищника каждая самка должна иметь не менее двух потомков, которые переживут опасный для всех диких животных ранний возраст и достигнут зрелости. Так как заметная часть детенышей неизбежно погибает и коэффициент рождаемости (отношение ежегодного числа рождающихся животных к общей численности популяции) у крупных хищников сравнительно мал, такой хищник для сохранения своей популяции должен прожить в среднем, сверх времени его роста, не менее 10 лет. Эта цифра является, конечно, ориентировочной, но она вряд ли сильно отличается от точных значений для многих крупных хищников.

Принимая эту оценку, заключим, что допустимый риск (т. е. допустимая вероятность гибели) охотящегося хищника в сумме с другими возможными причинами его смерти составляет около 0,1 в год. Иначе говоря, в течение года без ущерба для численности популяции может погибнуть не более 1 взрослого хищника из 10. Можно привести аналогичную оценку допустимого риска единичной охоты. Если лев, как это часто считают, довольствуется добычей одного более или менее крупного животного в неделю, допустимый риск при каждой охоте составит не более 0,002.

Из этого результата следует интересный вывод. Даже такое сильное животное, как лев, не может нападать на любую добычу, которую он способен умертвить, без учета риска такого нападения. Подобная стратегия таила бы в себе опасность быстрого уничтожения популяции львов. Правильная стратегия для льва заключается в выборе объекта для нападения, который будет побежден без опасных последствий (в виде угрожающих инфекцией ран и т. д.) в 998 случаях из 1000. Если вероятность безопасной победы меньше этой величины, лев должен отказаться от нападения.

В соответствии с этим принципом крупные хищники обычно избегают столкновения с рядом опасных для них животных, в том числе – не говоря о слонах и носорогах – с ядовитыми змеями, а также с человеком, который на протяжении длительного времени успешно уничтожал хищных животных. Правило обоснованного риска действует, конечно, только в более или менее нормальных условиях. Так, например, в случае острого голода или неспособности хищника найти обычную для него добычу лев или леопард могут напасть на человека. Однако так поступают немногие животные, и их быстрое в дальнейшем уничтожение не допускает ослабления передаваемого по наследству инстинкта, останавливающего хищников от преследования опасных для них существ.

Из этого примера видно, что преавстралопитеки находились бы в относительной безопасности при частых встречах с крупными хищниками, если бы они могли их убивать или опасно ранить в двух случаях из тысячи нападений на них хищников. При достижении такого уровня эффективности защиты преавстралопитеков систематическое преследование их хищниками было бы невозможно.

Однако даже такая сравнительно невысокая частота побед преавстралопитеков могла быть обеспечена только при значительном изменении их техники защиты по сравнению с лесными человекообразными обезьянами. Леопарды обычно не решаются нападать на взрослых шимпанзе, так как в этом случае был бы явно превзойден предел допустимого риска. Однако трудно представить, что шимпанзе мог бы нанести тяжелый ущерб льву, – это, вероятно, является одной из причин несовпадения основной части ареалов распространения указанных животных.

Представляет интерес сравнение стратегии поведения стада обитающих в саванне павианов при приближении к ним леопарда или льва. В первом случае стадо собирается в тесную группу, впереди которой находятся крупные самцы. Леопард обычно отказывается от нападения на эту группу. При появлении льва павианы не пытаются сопротивляться и разбегаются в разных направлениях, что делает возможным уничтожение львом одной обезьяны. Пока он ловил эту обезьяну, другие успевают удалиться от него на безопасное расстояние.

Подобный прием самозащиты, по-видимому, допустим для павианов, коэффициент рождаемости которых заметно больше коэффициента рождаемости человекообразных обезьян. Очень сомнительно, чтобы преавстралопитеки при их низком коэффициенте рождаемости могли пользоваться подобной стратегией.

Характер действий преавстралопитеков при столкновении с крупными хищниками был, вероятно, аналогичен действиям шимпанзе, которых в условиях эксперимента помещали в одну клетку с леопардом, отделенным от обезьян решеткой. В другом варианте сходного эксперимента группа живущих в заповеднике шимпанзе неожиданно встретила выставленную модель леопарда. Во всех случаях шимпанзе атаковали леопарда, бросая в него палками и другими предметами. Нападая на модель леопарда, шимпанзе нанесли по этой модели ряд сильных ударов ветками деревьев. Характерно, что нападающие шимпанзе стояли на задних конечностях и активно действовали передними.

Можно думать, что преавстралопитеки, имевшие большой опыт охоты на разнообразных животных, в подобной ситуации действовали бы гораздо более умело. Они, подобно стайным хищникам, напали бы на опасное для них животное одновременно с разных сторон, и вместо сравнительно безвредных ударов случайно подобранными ветками деревьев использовали бы простейшие орудия – заостренные палки, при помощи которых можно было наносить крупные раны нападающему хищнику. В подобном столкновении достаточно сильный хищник мог уничтожить одного или всех своих противников, но такая форма охоты была бы для него гораздо более опасной по сравнению с охотой на традиционную добычу – копытных животных.

Момент времени, когда совершенствование техники защиты предков человека от крупных хищников сделало охоту на них для этих хищников нерациональной, можно считать соответствующим переходу предков человека от стадии, связанной с лесными опушками всеядной обезьяны к стадии обитающего в саванне преавстралопитека.

Говоря о хищниках, с которыми сталкивались преавстралопитеки, следует пояснить, что в эпоху их существования ни львов, ни леопардов еще не было. Однако при обилии растительноядных животных в африканской саванне место современных хищников занимали сходные с ними в экологическом отношении многочисленные другие животные, среди которых заметное место занимали саблезубые хищники, похожие на леопарда животные из группы кошачьих, разнообразные гиены, иногда достигавшие крупных размеров.

Важнейшее значение для экологии преавстралопитеков имела возможность применения созданной имя техники защиты от крупных хищников для охоты на средних, а в дальнейшем и на крупных растительноядных животных. Стратегия такой охоты, однако, должна была сильно отличаться от стратегии защиты от хищников. Если во втором случае был допустим громадный риск для членов группы защищающихся преавстралопитеков, в первом случае допустимый риск определялся теми же правилами, как и для охотящихся хищников.

При этом, так как коэффициент рождаемости у антропоидов меньше, а время развития детенышей больше, чем у крупных хищников, допустимый риск при единичной охоте на крупных животных для преавстралопитеков был значительно меньше 0,002.

Таким образом, охота на более или менее крупных животных для предков человека была доступна только при условии очень малой вероятности гибели кого-либо из охотников. Подобное условие могло быть выполнено при значительном прогрессе применяемых охотниками орудий и при использовании особенно эффективных методов охоты.

Эволюция мозга. В изучении антропогенеза центральное место занимает вопрос о причинах прогрессивного развития высшей нервной деятельности у предков человека. Трудность такого вопроса видна из возникновения разногласий между основоположниками эволюционной теории Дарвином и Уоллесом в отношении возможности объяснения этого процесса как следствия естественного отбора наиболее приспособленных организмов.

Перспектива возникновения человека появилась при увеличении размера и усложнении головного мозга у млекопитающих по сравнению с другими классами позвоночных. Материалы исследований эволюции мозга подтверждают, что у большинства животных объем мозга пропорционален объему их тела в степени 2/3. Это указывает на тесную связь объема мозга с размером поверхности тела, где размещены, в частности, органы чувств. Коэффициенты пропорциональности указанной зависимости существенно различаются для разных групп животных. Для современных млекопитающих этот коэффициент в среднем несколько больше, чем для птиц, и гораздо больше, чем для рыб, амфибий и рептилий.

Размер головного мозга часто характеризуется коэффициентом энцефализации, который равен отношению объема мозга к условному объему, определяемому как произведение некоторого заданного параметра на объем тела, возведенный в степень 2/3. Считая средний коэффициент энцефализации для современных млекопитающих равным 1,00, Джерисон в своих работах установил, что для архаичных млекопитающих начала кайнозойской эры этот коэффициент равен 0,25, для млекопитающих середины кайнозоя – 0,50. На протяжении всей кайнозойской эры коэффициент энцефализации для хищных животных был заметно больше, чем для растительноядных.

Обращаясь к данным об эволюции мозга у приматов, отметим, что уже у древнейших полуобезьян коэффициент энцефализации составлял 0,68, т. е. значительно превосходил среднее значение этого коэффициента у других млекопитающих того времени. У современных полуобезьян этот коэффициент находится в пределах 0,60-1,35. Для существующих сейчас обезьян коэффициент энцефализации заключен в пределах 1,05-3,49, что заметно больше аналогичных оценок для всех других групп животных. У современного человека этот коэффициент не только в среднем, но и для каждого отдельного случая гораздо выше, чем у животных, его характерная величина – 7,4–7,8.

По материалам для ископаемых гоминид был вычислен коэффициент энцефализации для нескольких австралопитеков, причем были получены его значения, лежащие в пределах 3,25-4,72. Такой результат означает, что относительный размер мозга австралопитека, превышая соответствующий размер у обезьян, был все же ближе к обезьяне, чем к современному человеку.

Учитывая приведенные выше соображения, можно представить следующую картину развития высшей нервной деятельности у ближайших предков человека.

Первым из этих предков было входившее в группу дриопитеков существо, называемое нами всеядной обезьяной, которое отличалось от других человекообразных обезьян более широким использованием мясной пищи, добываемой в ходе охоты на сравнительно небольших животных. Успешность охотничьей деятельности всеядных обезьян существенно зависела от совместных действий, основанных на более высоком уровне ее социальной организации по сравнению с существующими сейчас африканскими антропоидами. Так как аридизация африканского континента началась более 10 млн лет тому назад, предки гоминид могли иметь длительный опыт существования в лесостепной местности, соединяющей условия для укрытия от хищников на деревьях с большими возможностями для охоты на обитающих в безлесных участках небольших животных.

Охотничья деятельность современных шимпанзе, возможно, является незначительным остатком гораздо более развитых навыков к охоте у общего предка африканских антропоидов и гоминид. Если вернувшиеся к жизни в лесу антропоиды могли частично или полностью утратить эти навыки, у гоминид способность к охоте получила сильное развитие. В этой связи большой интерес представляют наблюдения за сохранившейся у шимпанзе системой раздачи части пойманной добычи другим членам стаи, не участвовавшим в охоте. Так как продукты охоты составляют ничтожную часть пищи, потребляемой шимпанзе, и так как они обычно не делятся с другими членами стаи найденной ими растительной пищей, в совместном потреблении продуктов охоты можно видеть не приспособление к современной форме жизни шимпанзе, а пережиток существовавшей у их предков необходимой для успешной охоты более высокой социальной организации.