Текст книги "Путешествие во времени (Сборник эссе)"

Автор книги: Михаил Будыко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Отметим, что примерно через 50 лет после смерти Лермонтова было написано стихотворение о Томасе Лермонте, которое могло бы принадлежать перу Лермонтова. Это одно из лучших стихотворений Киплинга, оно называется «Последняя песня верного Томаса». И форма, и содержание «Последней песни…» были не совсем обычны для творчества Киплинга. Стилизованное в форме старинной баллады, это стихотворение рассказывает о предложении короля наградить поэта за его песни земельными владениями и званием рыцаря. Поэт с презрением отвергает такой дар и объясняет королю, насколько ничтожна его власть по сравнению с властью поэта. Подобное стихотворение, тесно связанное с романтической традицией конца XVIII – первой половины XIX столетия, было одним из проявлений неоромантизма, возникшего на грани XIX и XX вв.

Неосуществленная возможность. В балладе Вальтера Скотта говорится, что поэт Томас в конце его земной жизни был увлечен в царство фей, королева которых была в него влюблена. В XIX в. было трудно говорить о вмешательстве фей в судьбы поэтов, но у сравнительно немногих современников Лермонтова, понимавших значение его творчества, было ощущение неестественности его кончины, когда он только что вступил на путь создания подлинно бессмертных произведений.

Среди писателей, в том числе самых крупных из них, есть свои градации, которые, правда, довольно трудно определимы. Можно все же назвать имена классиков, значение которых было в основном ограничено рамками их национальной литературы. К числу таких писателей в русской литературе относятся Пушкин, Лермонтов, Гоголь и немногие другие, список которых несколько изменялся в зависимости от литературных вкусов различных исторических эпох. Есть только два русских писателя, которые бесспорно заняли большое место в мировой литературе – это Лев Толстой и Достоевский. Можно обсуждать возможность добавить к ним Чехова и довольно вероятно, что раньше входивший в эту группу Тургенев сейчас к ней не принадлежит.

Так как из-за исключительной краткости зрелого периода творчества Лермонтова его наиболее выдающиеся произведения остались неосуществленными, нельзя исключить предположение, что смерть Лермонтова была потерей не только для русской, но и для мировой литературы, в которой его имя могло стать столь же известным, как имена Толстого и Достоевского.

Гораздо труднее говорить о другой возможности, которой не смог достигнуть никто из писателей нового времени. Был по крайней мере один писатель – Уильям Шекспир, который выходит за рамки всех классификаций. Нет никаких доказательств, что творчество Лермонтова при достаточной продолжительности его жизни могло достигнуть шекспировских высот, кроме одной небольшой детали, о которой уже говорилось выше. В отличие от почти всех остальных великих деятелей литературы, Шекспир и Лермонтов обычно писали свои произведения почти без поправок, что свидетельствовало об определенном сходстве их творческого метода. Отмечая это сходство, можно напомнить, что талант Шекспира также развился не очень быстро. Если бы он умер в возрасте 26 лет, то его имя не вошло бы в историю литературы.

Способность создавать шедевры не тяжелым трудом, т. е. путем их многократных исправлений, а за короткое время творческого вдохновения, даже в наше просвещенное время производит впечатление некоторого чуда. Такая способность заставляет вспомнить о тесной связи предка Лермонтова с королевой фей, ревность которой ограничила время его поэтического творчества. Хотя феи в древней мифологии занимали более скромное место по сравнению с богами античности, к этой ситуации все же применимо старинное изречение «любимцы богов умирают молодыми», которое является возможным поэтическим объяснением безвременной смерти Лермонтова.

Падение дома Нассау

Поэт и чернь. Положение А. С. Пушкина в современном ему обществе было непростым. Уже в молодые годы он ясно понял значение своей литературной деятельности и ожидал, что это значение будет широко признано. Нельзя сказать, что надежды Пушкина при его жизни совсем не оправдались. Он рано стал известен как лучший русский поэт, его стихи оценивались книгоиздателями намного выше по сравнению с сочинениями других русских писателей.

Однако в официальной России первой половины XIX в. поэты не занимали сколько-нибудь видного места. Как хорошо знал Пушкин, значение каждого члена дворянского общества определялось его служебным положением и состоянием. Ни того, ни другого у Пушкина не было. Его служебная карьера сложилась крайне неудачно, незначительные доходы от принадлежавших Пушкину в последние годы его жизни земельных владений не обеспечивали расходов на содержание семьи.

Этой простой причиной, возможно, объяснялся так называемый аристократизм Пушкина – его стремление подчеркнуть знатность рода Пушкиных, часто проявлявшееся не только в его разговорах и переписке, но и в публиковавшихся сочинениях. Можно понять, что таким путем Пушкин хотел поднять общественный авторитет своей деятельности и оградить себя от презрительного высокомерия высокопоставленных и богатых членов дворянского общества.

Интерес Пушкина к обсуждению заслуг своих предков удивлял его друзей и вызывал насмешки со стороны врагов. Одной из попыток Пушкина рассчитаться с такими насмешками было известное стихотворение «Моя родословная».

Легко понять, почему внимание Пушкина к своей родословной казалось странным даже близким к нему людям. После отмены местничества в конце XVII в. и введения Табели о рангах в начале XVIII столетия представление о значении заслуг предков в дворянской России довольно быстро сменилось представлением о значении личных (действительных или мнимых) заслуг, которые оценивались абсолютным монархом. Неудивительно, что уже в XVIII в. высшие места в государстве часто занимали люди очень низкого с точки зрения дворянского общества происхождения. Осуждение такого хода дела в «Моей родословной» было вряд ли оправданным.

Можно думать, что рассуждения Пушкина о знатности его рода были не очень серьезны и часто содержали элементы литературной мистификации. Например, он включал в число своих предков известных в истории XVII в. Пушкиных, от которых он не происходил. По-видимому, Пушкин, прекрасно знавший отечественную историю, на самом деле понимал, что его предки особой знатностью не отличались. Ему было ясно, что подлинной аристократией средних веков были удельные князья, от которых происходили многие его друзья и знакомые. К числу этих друзей относился, в частности, известный поэт князь П. А. Вяземский, которому в голову не приходило писать стихи о знатности своих предков.

Характерно для непоследовательного отношения Пушкина к истории его рода, что при случае он красочно описывал преступления своих дедов и прадедов, что отнюдь не повышало престижа его предков.

В связи с этим можно полагать, что Пушкин вряд ли придавал действительное значение вопросу о знатности своего происхождения и что его высказывания на эту тему были просто малоэффективной формой защиты от высокомерного и недоброжелательного отношения к нему светской черни.

Отметим, что родословная каждого исторического деятеля состоит из двух частей – перечня его предков и перечня потомков. Если бы современники Пушкина знали об общественном положении только двух поколений его потомков (детей и внуков), им было бы трудно иронизировать над аристократическими претензиями Пушкина.

Графиня Меренберг. Младшая дочь Пушкина Наталия, родившаяся менее чем за год до его смерти, имела необыкновенную судьбу. Ее рано выдали замуж за офицера, который пил, играл в карты и плохо с ней обращался. У них родилось трое детей. Все это было довольно обычно в дворянских семьях середины XIX в., и почти во всех случаях биография замужней женщины на этом должна была закончиться.

Необычное событие в жизни Наталии Александровны заключалось в том, что она разошлась с мужем и добилась почти невозможного в то время официального развода с ним. Причиной этого события была встреча на одном балу при коронации Александра II с подлинным принцем, принадлежавшим к одной из древних германских династий. Это знакомство привело к взаимному увлечению, и через ряд лет после их встречи, в 1868 г. они обвенчались в Лондоне. Из-за неравенства общественного положения дочери Пушкина и принца Николая Нассау их брак был морганатическим, т. е. законным во всех отношениях, кроме права жены и детей принять титулы принца и права сына принца наследовать престол государства, управляемого членами семьи, к которой принадлежал принц. Но такого государства в тот момент не было.

Члены династии Нассау многие годы правили различными государствами Западной Европы, однако их старейшим владением (начиная с XI в.) было герцогство Нассау в западной части Германии. Временами представители этой династии занимали более высокое положение, так, один из них был королем Германии в XIII в., другой – королем Англии в XVII в. В XIII в. род Нассау разделился на две ветви, причем члены старшей сохранили германские владения рода, а младшая приобрела земли в Голландии, в результате чего ее представители стали королями Голландии, а затем одновременно великими герцогами Люксембурга.

До 1866 г. брат принца Николая герцог Адольф (который был гораздо старше Николая) управлял наследственным владением старшей ветви рода – герцогством Нассау. В этом году он неосторожно вступил в войну с Пруссией в союзе с Австрией, был побежден, и его государство было захвачено Пруссией. Хотя после потери наследственных владений герцог смог сохранить несколько замков и получить довольно большую денежную компенсацию от прусского короля, его положение существенно изменилось. Возможно, что это облегчило для его брата решение о вступлении в морганатический брак.

Титул, который, по обычаям того времени, получили жена и дети Николая Нассау, был предоставлен одним из маленьких германских княжеств, где женой правящего князя была сестра принца Николая. После этого Наталия Александровна стала именоваться графиней Меренберг, а ее дети от второго брака (две дочери и один сын) графинями и графом Меренберг.

Положение графов Меренберг изменилось в 1890 г., когда умер король Голландии Вильгельм III, последний король из младшей ветви династии Нассау. У него осталась дочь Вильгельмина, которая заняла голландский трон. Необычное положение возникло с наследованием второго владения короля – великого герцогства Люксембург. Так как в Люксембурге был признан древний саллический закон, запрещающий наследование престола женщинами, этот престол должен был занять ближайший родственник Вильгельма III по мужской линии. Этим родственником оказался глава старшей линии дома Нассау Адольф. Странность такого наследования заключалась в крайне отдаленном родстве Адольфа с Вильгельмом, ветви родословной которых разошлись более чем за 500 лет до этого события.

Хотя великое герцогство Люксембург не было особенно крупным государством (его население составляло около половины населения герцогства Нассау), положение главы этого государства было достаточно почетным. Это, естественно, повысило социальное положение детей принца Нассау и отразилось на их брачных союзах. Первой вышла замуж старшая дочь принца София, причем ее мужем стал столь высокопоставленный человек, как русский великий князь Михаил Михайлович, внук императора Николая I. Этот брак, так же как и брак Наталии Александровны, был морганатическим, причем София и ее дети получили титул графов Торби, предоставленный великим герцогом Люксембургским. Довольно комичная история брака Софии Меренберг рассказана в записках государственного секретаря А. А. Половцева, который был в дружеских отношениях с отцом жениха – великим князем Михаилом Николаевичем. Император Александр III, узнав о самовольном поступке Михаила Михайловича, в гневе угрожал сослать его в Сибирь. Дело кончилось повелением Михаилу Михайловичу жить за границей. Михаил Николаевич, крайне боявшийся императора, тем не менее был возмущен его поведением и говорил: «Что еще нужно? Невеста – племянница правящего князя!».

Меньше шума вызвал брак графа Георга Меренберга (или Георгия Николаевича, как его называли по-русски). Хотя он женился на дочери императора Александра II, эта дочь не была великой княжной, так как происходила от второго морганатического брака императора с княжной Долгоруковой.

Эти браки, с одной стороны, подняли общественное положение графов Меренберг, но, с другой стороны, стали препятствием для их дальнейшего возвышения, которое было возможным в начале XX в.

Люксембургское наследство. Старшая ветвь рода Нассау унаследовала великое герцогство Люксембург в результате выполнения условий саллического закона, исключавшего женщин из престолонаследия. Эта же причина создала трудности, когда возник вопрос о наследовании великогерцогского престола в начале XX в. У великого герцога Адольфа был сын Вильгельм, который стал великим герцогом после смерти своего отца в 1905 г. уже немолодым человеком. В том же году умер принц Николай, и Вильгельм оказался единственным мужчиной в роду Нассау. Он был очень обеспокоен возможностью исчезновения древней династии Нассау и надеялся на рождение сына – но все его пять детей были дочерьми.

У великого герцога Вильгельма был простой способ спасения династии, который нередко применялся в правящих домах Европы – он мог признать морганатический брак своего дяди принца Николая полноправным. В этом случае двоюродный брат Вильгельма граф Георг Меренберг стал бы принцем Нассау-Люксембургским и наследником престола. Так как у графа Меренберга в это время был уже сын, сохранение династии Нассау было бы обеспечено. Такое решение, казалось бы, облегчалось блестящими, по понятиям того времени, браками графа Меренберга и его сестры.

Однако именно эти браки оказались непреодолимым препятствием для сохранения дома Нассау. Маленькое великое герцогство представляло заметный интерес для правителей крупных государств Европы. Расположенный на границе Франции и Германии, Люксембург при плохих отношениях между этими государствами после франко-прусской войны приобрел большое стратегическое значение. Германия прилагала значительные усилия для включения Люксембурга в свою орбиту влияния и, в частности, добилась вхождения Люксембурга в германский таможенный союз.

Существует наивный рассказ о том, что германский император не любил графа Меренберга и поэтому воспрепятствовал возведению графа на люксембургский престол. Действительная причина такого решения вопроса о люксембургском наследстве была другой.

Внешне граф Меренберг мало отличался от других немецких аристократов того времени, он был офицером гвардейского полка, затем вышел в отставку и жил в одном из наследственных замков дома Нассау в Западной Германии. Но германский император хорошо знал, что граф наполовину русский, а сын графа и его наследник – на три четверти русский. При этом граф состоял в близких родственных отношениях с русским императорским домом.

В начале XX в. Россия находилась в военном союзе с Францией. Принимая во внимание наличие протяженной границы с Россией на востоке Германии, германский император не хотел предоставить России возможность приобрести опорную точку еще и на западной границе его государства. Поэтому граф Меренберг был совершенно неприемлемым для Германии кандидатом на люксембургский престол.

Не вызывает сомнений, что только под давлением Германии великий герцог Вильгельм вынужден был в 1907 г. отменить соблюдавшийся на протяжении многих лет порядок престолонаследия в великом герцогстве. В результате наследницей престола стала его старшая дочь, и после смерти великого герцога, происшедшей в 1912 г. закончилась в мужской линии существовавшая около 900 лет династия Нассау.

Память о прошлом. На протяжении ряда столетий члены дома Нассау играли заметную роль в истории Европы. Они вели войны со своими соседями, заключали мирные договоры, приобретали новые территории, а иногда теряли часть своих владений.

Подвиги членов этого дома, совершенные в средние века, описывали историки и воспевали поэты.

В XIX–XX вв. от средневековых традиций Западной Европы мало что сохранилось. Если потомки закованных в латы рыцарей все еще правили некоторыми европейскими государствами, эти принцы, герцоги и короли, одетые в современные пиджаки или офицерские мундиры, обладали ограниченной властью и вызывали мало интереса у историков или романтических чувств у поэтов нового времени.

В связи с этим такое крупное по средневековым понятиям событие, как исчезновение в начале XX в. одной из старейших династий Западной Европы, не привлекло большого внимания современников. В конце XX в. это событие оказалось совершенно забытым, и о нем не было бы повода вспоминать, если бы оно не оказалось соединенным некоторой связью с памятью знаменитого русского поэта Пушкина.

Сейчас мы видим, как быстро исчезают в сгущающейся дымке времени некогда широко известные фигуры наследственных правителей, причем они становятся заметными только в отраженном свете, который падает на них от таких подлинно великих людей, каким был А. С. Пушкин.

Друг Пушкина

Приезжий из Петербурга. В 30-х годах прошлого века в небольшом провинциальном городе задержался молодой человек, выехавший из столицы в Саратовскую губернию по своим личным делам. Местные чиновники устроили для петербургского гостя обильный завтрак с разнообразными винами, после чего приезжий охотно рассказал им о своей жизни в столице.

Как справедливо заметил глава местной администрации, молодой человек «… прилгнул немного, да ведь не прилгнувши, не говорится никакая речь». Вместе с тем этот чиновник был уверен, что основа рассказа петербургского незнакомца правдива, сказав: «Да как же и не быть правде? Подгулявши человек несет все наружу: что на сердце, то и на языке».

Если провинциалам было трудно разделить более достоверные сообщения в рассказах приезжего от менее правдивых, это легче выполнить любителям отечественной литературы, о которой много говорил петербуржец.

Выберем наиболее интересные из его сообщений. Упомянув, что он часто видит литераторов, приезжий особенно подчеркнул свою близость со знаменитым в те годы Пушкиным, который на вопрос своего приятеля: «Ну, что, брат Пушкин?», отвечал краткими дружескими словами: «Да так, брат, так, как-то все…». Петербуржец рассказал о множестве своих сочинений в различных жанрах и, подчеркнув быстроту создания им многочисленных литературных трудов, пояснил это словами: «У меня легкость необыкновенная в мыслях».

Продолжение рассказа незнакомца понять немного труднее. Кажется некоторым противоречием его утверждение: «Я, признаюсь, литературой существую», с упоминанием о выполняемых им обязанностях на государственной службе, где его невысокий чин странным образом совмещался с занимаемым им исключительно заметным положением в высшем свете. Например, гость говорил: «Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я». К числу непонятных деталей принадлежит также упоминание гостя, что его – молодого штатского чиновника – однажды приняли за главнокомандующего (так называли в те годы командующего войсками столичного военного округа), т. е. за одного из наиболее высокопоставленных генералов. Из многих других признаков высокого положения петербургского гостя можно назвать его упоминание о том, что ему пришлось при решении вопроса о продолжении службы опасаться вызвать в случае отказа неудовольствие императора, а также воспоминание, что он «всякий день во дворец ездит» и многое другое.

Обилие конкретных деталей в рассказе петербуржца производит впечатление, что он был реальным историческим лицом. С другой стороны, крайняя противоречивость и неправдоподобие его рассказа вызывает сомнение: не ошибся ли принимавший его хозяин, считавший, что в основе этого рассказа много правды. Попытаемся ответить на этот вопрос.

Премьера спектакля. 19 апреля 1836 г. на сцене Александрийского театра в Петербурге была поставлена комедия Гоголя «Ревизор». Хотя автор пьесы не был удовлетворен игрой актеров, успех спектакля решило (как это часто бывало на сценах императорских театров) впечатление Николая I, который, как говорят, после спектакля сказал: «Всем досталось, а больше всех мне». После этого он, вероятно, с воспитательной целью, приказал своим министрам посмотреть спектакль. Современники вспоминают, что в театре военный министр граф Чернышов искренне смеялся, тогда как министр финансов граф Канкрин остался недоволен и сказал про пьесу: «глупая фарса». Такое различие их впечатлений могло объясняться тем, что об армии в пьесе Гоголя никаких замечаний не было, тогда как тема взяточничества и других финансовых злоупотреблений проходит через все действия пьесы.

Впервые свою новую комедию Гоголь читал на вечере у Жуковского, где был Пушкин, который, как говорил один из гостей, «катался от смеха». Это воспоминание кажется правдоподобным, так как Пушкин был очень непосредственным человеком и его было легко рассмешить даже при сравнительно незначительных поводах. Блестящая пьеса Гоголя, талант которого Пушкин высоко ценил, должна была доставить ему огромное удовольствие.

Можно, однако, предположить, что были и другие, более существенные причины, позволившие Пушкину от всей души смеяться на этом чтении, происходившем в тяжелые дни последнего года его жизни.

Слава Пушкина. Когда Пушкин после нескольких лет пребывания на юге и ссылки в Михайловском в 1826 г. приехал в Москву, выяснилось, что он приобрел громадную известность. При появлении Пушкина в публичных местах его окружали знакомые и незнакомые люди, высокопоставленные сановники говорили Пушкину комплименты, светские дамы оказывали ему большое внимание.

Прошло еще несколько лет, и имя Пушкина стало известным не только образованным представителям дворянского общества, но и почти каждому грамотному человеку в России. Хотя Пушкин не любил, когда на него обращали внимание посторонние ему люди, он не мог не ценить приобретенной им славы. Упоминая о своей известности своим ближайшим родственникам и друзьям, он охотно передавал смешные и нелепые истории, которые о нем рассказывали в отдаленных районах России. Например, в письме к жене Пушкин сообщал: «Знаешь ли, что обо мне говорят в соседних губерниях? Вот как описывают мои занятия: „Как Пушкин стихи пишет – перед ним стоит штоф славнейшей настойки – он хлоп стакан, другой, третий – и уж начнет писать!“ Это слава».

Такое сообщение об известности Пушкина в невысоких социальных слоях России можно сопоставить с тем, что император Николай I, очень мало интересовавшийся русской литературой, после гибели Пушкина сообщил в частном письме о смерти «знаменитого Пушкина».

Зная о своей известности, Пушкин часто болезненно воспринимал трудности повседневной жизни, усугубившиеся со времени его женитьбы. Главная причина этих трудностей – постоянно возраставшие долги – дополнялась огорчениями от невысокого служебного положения Пушкина, ставившего его время от времени в унизительное положение. С этими огорчениями связана известная фраза Пушкина: «Черт догадал меня родиться в России с душой и талантом».

Можно не сомневаться, что хвастливый рассказ героя пьесы Гоголя о знакомстве с Пушкиным должен был в некоторой мере утешить Пушкина, как предстоящая демонстрация его широчайшей известности перед зрителями спектакля «Ревизор». Считая, что это место пьесы должно было развеселить Пушкина, следует еще раз поставить вопрос, не было ли других причин для постоянного смеха Пушкина во время чтения «Ревизора», о которых не знал никто, кроме автора пьесы и самых близких друзей Пушкина.

Таинственный незнакомец. Обратимся к вопросу: был ли образ Ивана Александровича Хлестакова фантазией Гоголя, или же он изобразил в рассказе Хлестакова некоторые реальные сведения о жизни знакомого ему человека?

На этот вопрос в общей форме отвечал сам Гоголь, сказавший: «Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут делался или делается Хлестаковым… И ловкий гвардейский офицер окажется иногда Хлестаковым, и государственный муж окажется иногда Хлестаковым, и наш брат, грешный литератор, окажется подчас Хлестаковым».

Эти слова Гоголя не снимают, однако, вопроса, нельзя ли назвать имя человека, обстоятельства жизни которого более других совпадали с совершенно неправдоподобным сочетанием биографических сведений, изложенных в рассказе Хлестакова.

Такого человека найти можно, но ответ получается столь невероятным, что, насколько нам известно, его никто ранее не называл[7]7
  После чтения рукописи этого рассказа в редакции одного журнала, автору сообщили, что сходная с предположением автора гипотеза была высказана в одном зарубежном издании которое оказалось малодоступным.


[Закрыть].

Начнем с чина Хлестакова. В явлении VI третьего действия пьесы он говорит: «Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем». Так как названный Хлестаковым чин принадлежит к VIII классу табели о рангах, ясно, что он имел чин IX ранга, т. е. титулярного советника. Точно такая же информация содержится в первом издании «Ревизора», где Хлестаков говорит: «Это правда, что на мне небольшой чин: уж никак не больше коллежского асессора, даже немного меньше…», что означает тот же чин титулярного советника. Достаточно сопоставить этот чин с указанием на игру в карты с посланниками, как сразу же выясняется, что такие два факта соединялись только в одном человеке того времени – Пушкине, который имел незначительный чин титулярного советника и действительно был близко знаком и часто встречался с посланниками главнейших держав в Петербурге.

Кроме этого простого сопоставления, в пьесе есть ряд других ясных указаний на то, что в «биографию» Хлестакова включено множество фактов из жизни Пушкина. Приведем список наиболее важных совпадений такого рода, повторив некоторые приведенные выше ссылки на текст комедии.

Фразу в VI явлении третьего действия «Я, признаюсь, литературой существую» в те годы могли сказать, кроме Пушкина, очень немногие из его современников. В V явлении того же действия Хлестаков говорит, что он пишет прозу и стихи. Очень характерна сильнейшая любовь Хлестакова к азартным играм в карты, с которой связана причина его задержки в провинциальном городке: Пушкин был знаменит своей страстью к карточным играм, и возможно, что слова Хлестакова («Ну нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой смотришь на вещь. Если, например, забастуешь тогда, как нужно гнуть от трех углов… ну, тогда конечно… Нет не говорите; иногда очень заманчиво поиграть»), сказанные им городничему, осудившему игру в карты, Гоголь услышал от Пушкина.

Совершенно поразительно совпадение со случаями из жизни Пушкина эпизода, когда Хлестакова приняли за главнокомандующего и часовые отдали ему честь ружейными приемами. В действительности в этом, казалось бы, совершенно невероятном происшествии соединены два факта, описанные современниками Пушкина. Первый из них: гуляя по Царскосельскому парку с Пушкиным, его спутник был удивлен, что часовые отдавали честь Пушкину. Объяснение этого странного происшествия осталось неизвестным, возможная причина его – недавняя прогулка Пушкина по парку с одним из членов царской фамилии (что иногда случалось), в результате чего часовые приняли Пушкина за высокопоставленного сановника.

Гораздо интереснее второй случай, который, вероятно, имел в виду Гоголь. Знакомый Пушкина, цензор Семенов, стоявший вместе со своим юным племянником на Невском проспекте, увидел толпу народа и, решив, что это любопытные, которые встречают выезд императора, приготовился, как полагалось по этикету, снять шляпу. Оказалось, однако, что любопытные провожали не императора, а гулявшего Пушкина. Таким образом, Хлестаков не преувеличил, а преуменьшил оказанное ему внимание: ведь Пушкин был принят не за главнокомандующего, а за императора, о чем, конечно, в пьесе того времени написать было нельзя.

Некоторые фразы Хлестакова очень близки к широко известным мыслям Пушкина («Ищешь пищи для души, а светская чернь тебя не понимает» – IX явление V действия первого издания «Ревизора»). Почти совпадают с обстоятельствами жизни Пушкина слова о том, что Хлестаков получает от Смирдина сорок тысяч (VI явление третьего действия). Там же Хлестаков выражает близкие Пушкину чувства: «Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя!»

Заслуживает внимания фраза «Во дворец каждый день езжу», что для Пушкина было неприятной обязанностью после получения им придворного звания, а также упоминание о вероятном неудовольствии царя в случае отказа Хлестакова от службы: точно такая же история произошла с Пушкиным незадолго до создания «Ревизора».

Из более мелких совпадений можно назвать цвет волос Хлестакова («шантрет»), характерное для молодости Пушкина сообщение: «С хорошенькими актрисами знаком» – и т. д. Интересно сравнить хвастовство Хлестакова при беседе с женой и дочерью городничего с сообщением Пушкина в письме к Бестужеву, как он «врет с женщинами», рассказывая им о своих неправдоподобных подвигах, совершенных в прошлом. Об этом говорил и близко знавший Пушкина Вульф, вспоминавший, что: «В Пушкине был грешок похвастать в разговоре с дамами. Перед ними он зачастую любил порисоваться». Буквально такое же слово использовано в ремарках Гоголя, который дважды говорит, что Хлестаков «рисуется», разговаривая с Анной Андреевной.

Не перечисляя некоторых других примеров, следует отметить, что включение в пьесу многих указаний на совпадение Хлестакова с Пушкиным было возможно только при маскировке этих указаний несколькими совершенно фантастическими высказываниями Хлестакова, без которых указанное выше совпадение было бы замечено многими, чего Гоголь ни в коем случае допустить не мог. Однако даже в этих невероятных вымыслах Хлестакова проглядывают черты из жизни Пушкина.

Например, перед тем, как опьяневший Хлестаков теряет сознание, он произносит, казалось бы, совершенно абсурдную фразу: «Меня сам Государственный совет боится». Вспоминая, что этот совет был главным законодательным органом Российской империи, состоявшим не просто из высокопоставленных, а высочайших сановников, трудно представить, чтобы Государственный совет мог бояться кого-либо, кроме императора. На самом деле эта фраза могла быть легко произнесена Пушкиным, хотя в его словах был бы некоторый оттенок иронии. Дело в том, что именно Государственный совет после декабрьского восстания принял решение об учреждении тайного полицейского надзора над Пушкиным, причем это решение выполнялось до конца его жизни. Зная об этом, Пушкин не мог испытывать особой симпатии к Государственному совету, который вместо решения крупных законодательных вопросов занялся стихами Пушкина и высказал опасение, что Пушкин, говоря словами позднейшего поэта, «все ниспровергнуть власти был готов».