Текст книги "Юношество (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Все встали.

Отправились к двери:

– Леонтий Васильевич, – как Дубельт подошел к дверям, произнес Николай Павлович, – а вас я попрошу остаться.

– Да, Государь.

Меншиков дернулся, желая, было остаться тоже, но взял себя в руки и вышел.

Закрылась дверь.

Император подозвал управляющего Третьего отделения к себе пальчиком и спросил:

– И как это понимать? Что за игру вы тут устроили?

– Прошу меня просить. Эту историю с убийством вашего родителя…

– Я не про это. Что за намеки на Меншикова?

– Он куплен англичанами. С потрохами. Из доказательств у меня только внешнее наблюдение и анализ его дел. Нужен обыск либо у него, либо в посольстве. Там будут верные бумаги.

– А если не будут?

– Будут. – твердо произнес Дубельт. – Если изволите, я лично доставлю вам материалы, собранные на него.

– Но вам не хватает доказательств… хм… как вы собираетесь их добыть? Обыски – это чрезвычайный риск. Я не могу подвергать светлейшего князя такому унижению без веский на то причин.

– А и не понадобится. Лев Николаевич предложил имитировать ночной пожар в посольстве на Английской набережной. Под шумок ворваться внутрь и похитить документы из кабинета посланника. Он даже план всей операции продумал и расписал. Простой и эффективный.

– Будет скандал! – сдавленно воскликнул царь.

– Не будет. – улыбнулся Дубельт. – Забрав документы, посольство надо поджечь по-настоящему. А потом будем расследовать сам пожар и выйдем на неосторожное обращение с огнем. Случайность. Утрату документов они тоже не смогут выяснить.

– Это предложил граф Толстой?

– Да. Лев Николаевич. И я с ним согласен. Предъявить англичанам мы ничего не сможем. А вот Меншикову – вполне. Он предложил использовать для этой операции дворян, прошедших подготовку у него в ДОСААФ. Они достаточно физически развиты, чтобы все это претворить в жизнь без накладок.

– А если они случатся?

– Государь, мы с графом Орловым этот план и так и этак крутили. Все очень складно. Что-то пойти не так может, конечно. Но, чтобы, вся операция сорвалась, нужна просто череда совершенно чудовищных ошибок и провалов. Это едва ли возможно.

– Хм… ну… даже не знаю. А если документов там не будет?

– Мы просто сожжем английское посольство. Тоже дело славное. Согласитесь – это самое малое, что они заслужили.

– А Меншиков… За ним установлено наблюдение?

– Круглосуточное. Думаю, он сейчас будет предельно аккуратен, если не дурак. Почти наверняка он побежал уничтожать компрометирующие его документы. Эта новость о вскрытии участия англичан его встревожила.

– А почему я давно уже не вижу графа Орлова?

– Хворает. Простуда. Одна за другой. Врачи запретили на улицу выходить, пока не оправиться окончательно.

– Он знает про это все?

– Вот его письмо, – произнес Дубельт и ловко достал из-за пазухи сложенные вчетверо листок…

[1] Начальник Третьего отделения имперской канцелярии и управляющий – разные должности. Первый осуществлял общее, политическое управление, второй – фактическое управление, будучи непосредственно старшим заместителем начальника. В данном случае Дубельт еще и штабом корпуса жандармов руководил. Из-за чего получался фактическим руководителем всего политического сыска во всех плоскостях.

[2] Лермонтов был гениальным поэтому и совершенно омерзительной человеческой личностью, которая делила всех вокруг на две категории: ближний круг и остальные. В ближний круг входило всего несколько человек с которыми он обходился самым доброжелательным образом. Все остальные подвергались непрерывным едким насмешкам и шуткам самого вздорного характера. Порою доводя окружающих до белого каления. Из-за того, что он гениальный поэт это терпели и старались покрывать, прощая ему все. Но сколько веревочка не вейся…

[3] Тайлеран был славен тем, что умел вовремя предавать и переходить на сторону победителя.

[4] В 1816–1819 годах в России установили либеральные тарифы, наверное, самые либеральные за всю историю ее существования. Из-за этого начался парад банкротств – предприятия стали закрываться одного за другим. Поэтому в 1822 году был принят очень жесткие протекционистские тарифы, прямо бьющие по английской торговле с Россией и затрудняя ей ввоз промышленных товаров. Потом шло мягкое смягчение, но откат от протекционизма произошел только по итогам поражения в Крымской войне. Возможно, как одно из не явных условий.

Часть 2

Глава 2

1846, май, 2. Санкт-Петербург

– Вы задержались. – мрачно произнес Джон Блумфилд.

– Виноват, сэр. Возникли непредвиденные трудности.

– Что-то серьезное?

– Владелец дома, где я снимаю квартиру, сообщил мне о завершении контракта. И что я должен буду съехать до конца недели.

– Из-за чего?

– Ничего личного. – пожал плечами худощавый мужчина в пенсне. – Он собирается перестраивать дом и сейчас всех выселяет.

– Как не вовремя…

– И не говорите. Но он взял в долг и у него каждый день на счету. Поэтому договориться не удалось. Пришлось задержаться. Сначала поговорить с ним, а потом отдать распоряжения.

– Вы обратили внимание на то, что у многих наших трудности?

– Так случается. Просто черная полоса.

– У всех?

– Сэр, беды не приходят в одиночестве.

– А вы не думали о том, что нам их устроили? Лично меня очень сильно смущает пожар в нашем посольстве.

– Он выглядит просто нелепой случайностью.

– Вы думаете?

– Конечно. Совершенно точно было установлено, что пожар начался из подсобки мертвецки пьяного дворника. Что здесь необычного? Да и потом. Власти Санкт-Петербурга подтягивались обычным образом. Пожарные команды все проспали, хотя едва ли могли помочь. А вот городовые и дворники ближайших домов нам очень помогли. Если бы не их отзывчивость, то мы все могли оказаться холодной ночью на пронизывающем ветру без теплой одежды.

– Здесь я соглашусь. Меня очень тронула их забота. Но пожар… Я прямо чую, что русские тут как-то замешаны. Не понимаю как, но чутье мое еще никогда меня не подводило.

– Допустим, это они. Но зачем?

– Мало ли поводов?

– Николай – бесхитростный человек. Он бы не стал так действовать.

– Он – нет, а Дубельт? А Орлов?

– Они преданы ему, как псы. Кроме того, в этом поджоге нет какого смысла.

– Сгорели документы, которые могли бы скомпрометировать нужных нам людей. Это сильный ход. Одним ударом вывести их под нашей опеке.

– А если нет? А если документы находились не там? – улыбнулся худощавый помощник посланника Великобритании в России.

– Ну…

– Если мы сами будем вести себя невозмутимо, то едва ли они рискнут проверять.

– Вы слышали эти слухи о том, что в здании видели людей?

– Чертей. У них лица были черны и не разглядеть. Но, я думаю, что это все сказки.

– Чертей… – тихо повторил Джон Блумфилд.

– Пьяные дворники порой бывают хуже чертей, – криво усмехнулся помощник посланника.

– А наш колдун к этому не может быть причастен?

– Мои люди из Казани написали, что он был в крайне раздраженном состоянии после получения извещения о необходимости прибыть на службу. Все получилось как нельзя лучше. Если на Кавказе у нас все сложится, то мы доведем его до белого каления и спровоцируем на активные действия.

– А если нет?

– Сделаем еще один заход. – пожал плечами помощник.

– Как Дубельт вообще на это пошел? Денег взял? Это ведь он?

– Он-он. Но нет. Мы пошли от обратного. Просто в одном из салонов, за которым он присматривал, подняли вопрос странной опеки молодого графа. Словно он бастард Николая Павловича.

– О! Еще один? Ха!

– Да. Вот поэтому никто и не удивился. – оскалился худощавый мужчина в пенсне. – Тем более что ликом своим Лев Николаевич не похож на родителей. Особенно раздувать этот вопрос не стали. Дубельт доложил императору. А тот и решил всему свету показать, что не ценит этого юношу, направив на ближайшую войну, без военной подготовки сразу в самое пекло. Кроме того, молодой граф слаб в верховой езде, а его направили в драгуны. Не унижение, но что-то очень близкое к этому.

– И нам остается только донести до Льва Николаевича эти обстоятельства?

– Найти способ. Хотя он умный, он сам, я думаю, все прекрасно уже понял. Еще несколько таких ударов и его лояльности конец.

– Хорошо… но меня все же беспокоят эти черти, которых видели в окнах.

– Я осмотрел ваш кабинет после пожара. Его остатки. Следы сгоревших бумаг на месте. Как и в остальных. Так что если это и были настоящие черти, то и дьявол с ними.

– Ладно. А что по Меншикову? – сменил тему Джон Блумфилд.

– Ничего.

– Совсем?

– Через четыре дня после пожара он явился к императору и подал прошение об увольнении его со всех постов по здоровью. После чего уехал на богомолье на Соловки. Отбыл до Риги, где уже навигация открылась. Сел на какую-то рыбацкую лоханку. С тех пор ни слуху ни духу.

– Никогда не слышал, чтобы он отличался набожностью. Да и место он выбрал…

– Он первый туда отправился на моей памяти из местных аристократов.

– А что его семья?

– Сын Меншикова, Владимир Александрович сопровождает отца, уволившись со службы. Дочь его или как он ее называет cette femme infernale[1] как жила с Иваном Яковлевичем Вадковским, так и живет. Она с отцом почти не общалась после свадьбы. Уже несколько лет дуются друг на друга. Супруга же… вы же знаете, что он велел заложить кирпичом проход в ее крыло особняка. И давненько.

– Да-да, припоминаю. Он ведь всегда высмеивал ее жажду богомолья.

– По словам тех, кто его в те дни видел, выглядело все так, словно он с цепи сорвался. Побил нескольких слуг, поторапливая их. Князь словно бежал от чего-то или от кого-то.

– Колдун? – поинтересовался посланник, подавшись вперед.

– Побойтесь бога⁈ Он-то здесь каким боком⁈

– Черти в нашем посольстве во время пожара. Странное поведение Меншикова. Вам мало совпадений?

– Я наводил справки, но никто ничего не знает. Весь столичный свет разводит руками.

– Мистика.

– Люди порой и не так чудят.

– У нас есть люди на Соловках?

– Нет. Зачем они нам они? Это глухой медвежий угол, в котором ничего не происходит. Не происходило.

– А вы уверены, что мы имеем дело с одним колдуном? – подавшись вперед, спросил посланник Великобритании. – Вы уверены, что Лев Николаевич один?

– Вы думаете?

– Меня, признаться, все это пугает. Пожар. Странное поведение морского министра, который нами был очень хорошо прикормлен. А теперь еще это сокращение армии.

– Казна этой отсталой страны просто больше не может выдерживать все эти глупости Николая и его военного министра. Они бы еще всю страну под ружье поставили. Точнее, под копье. Ружей-то не хватает даже для мирного времени.

– Иногда вы бываете слишком оптимистичны. – скривился посланник.

– В этой стране иначе сложно жить. Воспринимайте это все как наш… как ваш успех. И молитесь за то, чтобы, когда потребовалось, это все развалилось словно карточный домик. А то тут такое бывает – все хорошо продумано и сделано, а где-то что-то повисает на единой нитке, из-за чего они снова спасаются.

Посланник же покачал головой и подняв глаза к небу, перекрестился.

– Или вы мне не верите?

– Не верить вам сущее безумие, за столько лет, проведенных тут, вы, без всякого сомнения, научились разбираться в этих людях. Нет. Я просто боюсь. У меня есть чутье на проблемы, и обычно оно меня не подводит.

– Николай едва ли решится на какие-то серьезные меры против нас. Даже если все узнает. – серьезно произнес помощник. – Ему нужна торговля с Англией и кредиты банка Hoop. Так что относитесь к ситуации проще. Даже самый страшный провал грозит нам всем максимум высылкой.

– Или смертью.

– Он не решится.

– А колдун? – максимально серьезно спросил посланник. – Если он может управлять бесами, насылаемыми на людей, то почему этот человек не может отправить такого беса послушать да подсмотреть? Вы можете дать гарантии?

Помощник промолчал.

– Вот-вот. От него пора избавляться.

– Он же еще не выполнил своего предназначения.

– Хватит играть с огнем! Хватит! Если бы на кону была только его жизнь – и черт с ним. Но на кону – наши жизни. И я не удивлюсь, что и души. Вы готовы сыграть в такой штосс?

– В штоссе можно победить.

– С дьяволом⁈ Вы серьезно⁈ – нервно воскликнул посланник и расхохотался…

* * *

Лев Николаевич тем временем медленно шел по Петровскому укреплению, что расположилось на берегу Каспия. Именно сюда довезла его расшива.

В советское время его переименуют в честь революционера.

Но это будет потом… если вообще будет. А пока ни памятников сносить никто не собирался с церквями, не переименовывать все подряд в честь бунтовщиков и преступников не спешил. Там в XXI веке Лев Николаевич имел возможность понаблюдать за аналогичной игрой с отменой русской и советской культур. И когда увидел, сделал свои выводы. Явно не в пользу той советской практики, которую применяли для отмены уже собственно советского наследия…

В 1844 году здесь были заложены свежие укрепления совершенно обычного вида. Квадратная территория обносилась земляным валом с бастионами по углам, на которых насчитывалось совокупно дюжина легких орудий.

Внутри пороховой погреб с арсеналом. Казармы из ракушечника. Ну и дом коменданта – чин по чину построенное каменное здание с подвалом, который использовали в качестве тюрьмы.

Снаружи располагались склады, площадь, причал и пара удаленных наблюдательных постов: на горе в двух верстах от крепости, и на мысу.

Население… да какое население? Совершенно обычный военный объект. Этакий закрытый городок, обеспечивающий снабжение целого кластера русских войск на Кавказе.

Солдаты, офицеры, казаки да горстка гражданских.

Причем последние почти все внутрь укрепления не пускались и либо обслуживали приходящие корабли, либо трудились на складах, либо помогали с организацией караванов.

– Стой! Кто таков? – окликнул Льва Николаевича солдат на воротах.

– Корнет Нижегородского драгунского полка граф Толстой, – рапортовался он.

– Почему не по форме? – вмешался офицер, стоявший неподалеку.

– Только получил предписание. Еще не успел форму пошить.

– Можно взглянуть на него?

– Вы не верите дворянину?

– Здесь идет война, граф. Всякое случается. – не моргнув и глазом, ответил этот офицер, причем тоном, от которого несло снобизмом и нескрываемым раздражением.

– Представьтесь. – встречно, через губу произнес Лев Николаевич.

– Я? – удивился подпоручик.

– Идет война, то и мне есть резон не доверять…

Дальше они зацепились языками.

Ругались не сильно, но все ж таки поругались. И внутрь Толстого, разумеется, не пропустили.

– Где мне коменданта найти?

– Занят он. И ВАС принять не может.

– Как мне попасть в полк?

– Вы это у меня спрашиваете, корнет? – с пренебрежением процедил подпоручик. – И я, признаться, не понимаю, зачем вы сюда прибыли…

И тут на площадь вышел довольно крупный отряд саперов, во главе которого шел уставший капитан. Они ровной колонной и направились к воротам.

– Что здесь происходит? – недовольно спросил он, когда Лев вышел ему навстречу.

– Уйдите с дороги! – рявкнул подпоручик.

– Господин капитан, я корнет Нижегородского драгунского полка граф Толстой. Направляюсь в распоряжение полка с грузом оружия. Прибыл сюда по предписанию губернатора Казани.

– У вас есть документы?

– Прошу простить меня. Как я могу к вам обращаться?

Капитан, в отличие от подпоручика отреагировал чин по чину и нормально, адекватно представился. Кроме того, спрашивать документы у человека, который вел столь крупный отряд русских солдат, не имело смысла. Поэтому Лев предъявил предписание губернатора Казани, согласно которому он в этот пост и явился.

– Это кто? – кивнул капитан на десяток человек у ящиков.

– Казанские дворяне, прошедшие курс ДОСААФ. Прибыли как сопровождающиеся с намерением записаться вольноопределяющимися.

– С этим у нас плохо. Но дело ваше. – ответил он, возвращая документы. – Ваш полк стоит в укреплении Чир-Юртское[2]. Это в паре дней пути отсюда.

– Губернатор сказал, что я могу обратиться за выделением сопровождения.

– По этому вопросу вам бы с комендантом поговорить. Следуйте за мной…

А вечером того же дня пост Петровское украсило небольшое шоу. Поединок чести Льва Николаевича и того пехотного подпоручика. Без оружия. Строго по манифесту. То есть, мордобой. Спустить такое пренебрежительное отношение к своей персоне граф не мог. Да даже если бы захотел – никто бы не понял.

Как ему сказали, этот персонаж и в подпоручиках-то не просто так. Конфликтный и едкий. А как про манифест слышал, так целенаправленно и нарывался, выискивая новичков. Но что-то пошло не так…

[1]Cette femme infernale (фр.) – это адская (инфернальная) женщина. Не каждую дочку удостаивают такого эпитета.

[2] Указом от 12 января 1846 года 17-ый Нижегородский драгунский полк получал шефство принца Фридриха Вильгельма Вюртембергского (жениха Великой княжны Ольги Николаевны) и становился Драгунский Его Королевского Высочества Наследного Принца Вюртембергского полк. Хотя по инерции сохранялось старое название. Вместе с тем полк из 6-эскадронной структуры переводился в 10 эскадронную, плюс запасная пешая команда. Новые эскадроны до 26 июня 1846 года формировались в Екатеринославле (ныне станица Екатеринославская), основной же полк стоял в укреплении Чир-Юртское на Лезгинском участке Кавказской линии где-то в 55 км от Петровского (Махачкала).

Часть 2

Глава 3

1846, май, 6. Укрепление Чир-Юртовское

Лев Николаевич мерно покачивался в седле.

Да, не природный кавалерист[1]. Но в рамках тренировок с 1841 года он «накатал» свыше тысячи часов в седле. И не сам, а с опытным наставником. А потом еще часов триста с казаками «накинул» сверху.

И это все – не на виду.

Без лишнего привлечения внимания.

Из-за чего много кто вокруг думал, будто он вообще толком в седле и не сидит. Ан нет. Сидел. На очень приличном уровне. Все ж таки в эти годы такой навык выглядел слишком жизненно важным, чтобы им манкировать.

Сейчас это очень пригодилось.

И сразу накинуло немало очков в глазах местных. Если крепкий мужчина хорошо держится в седле – уже уважаемый человек.

Так и ехали.

Лев Николаевич же при этом крутил головой, ловя одно дежавю за другим.

Бывал он тут.

Много раз бывал. На рубеже XX и XXI веков. У него же командировки в начале профессионального пути как раз на Кавказ были. Бегал по горам с ребятами и всяких проказников успокаивал.

Многое по-другому было, конечно.

Многое еще не построили… но пейзажи он в целом узнавали. И припоминал разные тропы, которые, на удивление просматривались чем дальше в горы, тем чаще. А главное, начинали проступать давно забытые вещи, связанные с изначальной профессией. В первую очередь – ощущения… давно он этого не испытывал. В этой жизни, пожалуй, первый раз.

Он словно кожей чуял, как за ними наблюдали.

Местные жители старались не смотреть и вообще уходили с дороги. Все ж таки отряд в полсотни вооруженных всадников. С ними старались не связываться. Но ненависть… она словно в воздухе витала. И внимание.

– Это они на меня так злятся? – наконец спросил граф, у есаула, который сопровождал с отрядом его с грузом и спутниками. Заодно перевозя партию припасов.

– Чуете? – усмехнулся он. – Это хорошо. Не все чуют.

– Как же такого не учуять? Кто же не замечает?

– А вот офицеры многие, что только приезжают из тихих мест, и не замечают.

– Быстро умирают?

– По-разному. Иным везет. А вы… это хорошо. Ваши чуют?

Лев поинтересовался.

Они даже не поняли, о чем речь.

– Вот оно почти всегда так. – тяжело вздохнул есаул. – Но ничего. Даст бог, выживут. А вот вы, господин корнет, удивили. Вы ведь ранее нигде не служили.

– Я, признаться, и не собирался. Хотел оружие разрабатывать и производить для нашей армии. Но, как говориться, если желаешь рассмешить Бога, то поведай ему о своих планах.

– Тоже, верно, – по доброму улыбнулся есаул. – В седле держитесь хорошо для драгуна. Как стреляете?

– Так-то неплохо. И стреляю, и рублюсь. Но, одно дело упражняться, и совсем другое в бою сойтись. Про стрельбу уверен – рука не дрогнет. А вот на саблях – вопрос.

– Это хорошо, – кивнул есаул.

– Что хорошо?

– Что такие вопрос появляются. – улыбнулся он. – А вот и укрепление Чир-Юртовское, – указал есаул рукой. – Вон, видите вдали? Здесь ваш полк и стоит.

Ничего необычного Лев не приметил.

Все стандартно.

Все как обычно.

Здесь, на Кавказе, практически все укрепления и крепости имели приблизительно одинаковый вид. Отличаясь в деталях и размерах.

В этом укреплении стоял полк.

Целый полк.

Причем очень сильно завышенной численность в десять эскадронов. Совокупно имея чуть за полторы тысячи личного состава. Что так-то для кавалерийских полков тех лет крепкий перебор. Обычно вдвое меньше.

Приближающийся отряд привлек внимание.

Все зашевелилось и словно напряглось. Издалека-то не разобрать, кто именно едет. Даже за оружие взялись. Что и не удивительно – укрепление стояло практически на границе Кавказской линии. По одну сторону от нее лояльные России поселения, по другую – враждебные. Формально. Так-то, конечно, явной границы не было, особенно в умах.

Вот и возбудились.

Отряд же как ехал, так и продолжил. Спокойно. Размеренно. Не хватаясь за оружие. Есаул даже рукой помахал, приветственно.

Поэтому к моменту их подъезда все успокоились.

– Давненько вас было не видно, – жизнерадостно произнес поручик, отвечавший за этот пост на северных воротах, ключевых и главных. Вторые ворота выходили к реке и использовались для забора воды, причем с охранением, так как там, бывало, горцы засады устраивали.

– Лекари в седло не пускали.

– Зацепило?

– Клинком, но не сильно, хоть и неприятно. Чудом в седле усидел.

– А это кто? – кивнул он на графа.

– Пополнение к вам привез дивное.

– Дивное?

– Граф Лев Николаевич Толстой. Предписано явиться к вам и зачислится полк с аттестацией корнетом.

– Кем предписано? – нахмурился поручик.

– Государем! – с едва заметной усмешкой произнес есаул. – Сам видел визу его.

– О! Неожиданно! А кто эти люди?

– Они с ним. Казанские дворяне. Он, собственно, не сам приехал, а с оружием. Вон в тех ящиках на лошадях. Заводчик наш граф. Хочет производить современные пистолеты да карабины. Прибыл испытывать. А это – охочие из дворян, что с ним ехать вызвались.

– Ну… лишним оружие у нас никогда не будет. – окинув с головы до ног Толстого, произнес этот офицер. Потом представил чин по чину. Пожал руку графу и остальным дворянам. Ну отправился к зданию коменданта, где и располагался штаб полка. Увлекая за собой Льва.

Быстро дошли.

Расстояния-то небольшие.

Постучались.

И попали на чаепитие. Вполне, надо отметить, обычное. Здесь, в непосредственной близости от Кавказской линии с алкоголем не шалили. Там – хотя бы в дне пути, уже любили и уважали. А тут, как напился, так и умер. Неприятель рыскал порой под самыми стенами.

– Что же мне с тобой делать, – почесал затылок командир полка после того как Лев рапортовался.

– Мне сказали, что штаты укомплектованы и меня зачислят стоять при штабе.

– Да у нас уже семь корнетов при штабе стоит. А слышали, что Государь наш учинил по самой весне? Хотя откуда… в газетах о том не писали.

– Нет. Не слышал.

– Он полки сокращает. Переводит на облегченные штаты, выводя до половины офицеров и нижних чинов в запас.

– Даже те полки, что воюют?

– У нас десять эскадронов супротив положенных шести. Если бы гвардией были – закрыл бы глаза. А так, светлейший князь Воронцов, бьется, но говорит, будто бы многих отправят на покой.

– И тут я… – покачал головой Толстой.

– Именно так. Именно так.

Тут к нему подошел делопроизводитель и что-то шепнул на ушко.

– Что⁈ – не расслышал полковник.

Тот шепнул снова.

– У вас виза и назначение самого императора? – спросил уже Льва Николаевича командир полка. – Откуда?

– Так точно. Я писал ему прошение через Леонтий Васильевича Дубельта, чтобы он позволил мне служить. Направил в действующую армию, а не в гвардию. И он удовлетворил мою просьбу.

– А Станислав за что?

– Отличился во время сильного пожара в Казани. За то, что придумал артиллерией здания рушить, а потом землей присыпать. Через что огонь останавливать. Ну и претворял это в жизнь.

– Почему вас направили в драгуны? – поинтересовался какой-то ротмистр, присутствовавший здесь.

– На все воля Государя. Я не просился в какой-то конкретный полк. Это его выбор.

– Ну-с… даже не знаю. Отказывать Государю не принято. Но поставить тебя в эскадроны не могу[2]. Опыта совсем нет. Людей погубить можешь. Тут у нас в любой момент может случиться серьезное дело.

– Феликс Антонович, так может, я сам?

– Что сам? – напрягся полковник Куровский[3] и даже словно бы рассердился.

– У меня имеется высочайшее дозволение на разработку и производство оружия. И я привез с собой на Кавказ образцы. Если вы позволите собрать команду охотников для их испытания, то этого бы мне было достаточно. На дело выходил бы с ними.

– Охотников из числа полка?

– Всяких. Со мной несколько дворян, которые жаждут. Может, еще кого получится привлечь. По ситуации.

– Положить им жалование не могу. Оно и штатное не выплачивается вовремя.

– Содержать их я могу за свой счет. Мне куда важнее все правильно оформить. Они все прошли ДОСААФ и имеют хорошую физическую подготовку. Каждый совершил из ружей и пистолетов не менее тысячи выстрелов.

Куровский взял бумагу, протянутую ему делопроизводителем.

Прочитал ее.

Потом вторую, поданную им же.

Нахмурился.

И, немного подумав, произнес:

– Вы здесь человек новый. А просите, по сути, маленький отряд под свою руку с прямым подчинением мне. Это ведь верная смерть. И ваша, и ваших людей. Или того хуже – устроите какое-нибудь непотребство, и горцы в наших тылах заволнуются.

– Феликс Антонович, поначалу я буду в деле при полку. Никаких самостоятельных выходов. Посмотрите. Оцените. Приглядитесь.

– Допустим. А если вас убьют? Отвечать за гибель того, кого прислал Государь, у меня нет никакого желания.

– Будьте уверены, Николай Павлович меня сюда отправил не ромашки нюхать.

– А для чего? – с легкой усмешкой поинтересовался полковник.

– Это ссылка, за излишнюю прыть. Мне дали по шапке, образно говоря. Дочку ее из-за меня под домашний арест сажали. Вроде историю ту замяли, но… – развел руками Толстой.

Полковник вновь замолчал размышляя.

– Что у вас за оружие? – поинтересовался он, продолжая буравить Льва Николаевича взглядом.

– У вас есть стрельбище какое?

– Найдется…

Минут через пятнадцать началась стрельба.

Сначала из нарезных карабинов, заряжаемых с казны. Тех самых Jenks, которые Кристиан Шарпс переделал в Merrill. То есть, переделал плунжерный затвор под заряжание льняным патроном. А механизм, известный как «ухо мула», заменил на обычный капсюльный замок.

Вот из них и «застучали».

Мишени, расставленные на дистанциях в сто шагов, поражали каждым выстрелом. Легко. Играючи. Потом на двести шагов перешли. И опять – удивительная точность. Причем темп стрельбы дворяне, прибывшие со Львом Николаевичем, держали в районе трех-четырех выстрелов в минуту.

Неспешно по мнению Льва.

Но весьма бодро, по мнению окружающих, особенно для нарезного оружия.

Перейдя на триста шагов, пошли промахи. Но не очень частые. По крупным ростом мишеням, сделанным в виде щита – этакой двери – стрелять было довольно комфортно.

– Славно, славно, – кивнул полковник. – И в какую цену такие игрушки будешь продавать?

– Да Бог его знает? Я ведь их только разрабатываю. Для производства нужно заводик свой ставить. Пока это только кустарно могу. И я не уверен, что именно такие стану производить. Испытать надо. Выявить недостатки. Да потом подумать, как их исправить.

– А там что у тебя?

– Пистолеты многозарядные – револьверы.

Ну и следующие полчаса они стреляли из капсюльных револьверов. И если карабины Феликсу Антоновичу просто понравились. Вон – легкие, разворотливые, довольно скорострельные, точно бьющие на триста шагов. Для драгунов – прямо отрада. Разве что штыков у них не имелось никаких. То вот револьверы… он в них просто влюбился.

Особенно после того, как Лев Николаевич надел «ковбойскую» кобуру, придуманную в Голливуде в XX веке специально для скоростной стрельбы. И показал что-то вроде шоу, быстро поразив шесть мишеней из шести, что поставили в двадцати пяти шагах.

Бам. Бам. Бам…

Закончил.

Смотрит.

А у Куровского глаза горят.

Так, до самого позднего времени на стрельбище и провели. Ну как… не стрельбище – просто пустырь с той стороны крепости, откуда просматривался он горцами плохо. В дело подключались и местные как драгуны, так и казаки.

– Ну так что, Феликс Антонович. Создадим опытовую команду охотников для испытания стрелкового оружия?

– Сколько у тебя его?

– Сто карабинов и двадцать один револьвер. Даже эскадрон нормально не вооружить. Но я напишу в Казань. Может быть, еще пришлют.

– Пришлют… а платить чем?

– Создадим кассу взаимопомощи полка. Я туда вложусь своим оружием. Это для меня не будет сильным обременением. Главное, чтобы если перевооружать, то сразу весь эскадрон.

– Перевооружать… – покачал головой полковник. – Лично Государю писать нужно и дозволения испрашивать. По уставу какое оружие положено? Вот оно и должно иметься. Али не знаешь?

– А разве наместник не может своей волей разрешить?

– Увы… Он может закрыть глаза на своеволие, но не более.

– Значит, будем писать, – широко улыбнулся Лев Николаевич. – В письмо про пользу нарезного огня и скажем. Но ведь для этого нужны полевые испытания, в бою. Не так ли?..

[1] Природными кавалеристами раньше считали людей из общин, в которых принято много ездить верхом с детства.

[2] В практике XIX века, которая во многом сохранилась до Первой Мировой войны, младшие обер-офицеры, как правило, ничем не командовали. И ставили в роту или эскадрон как помощников командира этого подразделения. Непосредственное управление людьми осуществляли унтер-офицеры. Но для 1846 года подобное не являлось чем-то странным. Более-менее традиционная модель в виде рота – взвод – отделение просто еще не появились.

[3] Куровский Феликс Антонович был 7 августа 1845 года назначен командиром тогда еще Нижегородского драгунского полка. Происходил из польских дворян, воспитывался в иезуитской коллегии. С 1821 года на службе. В полковники был произведен после того, как в 1843 году во главе отряда из четырех сотен конных хоперцев (Хоперский линейный казачий полк) отбил атаку 4-тысячного отряда горцев на станицу Бекешевскую, рассеяв ее, чем спас Пятигорск от разорения. К чину полковника получил и орден Святого Георгия 4-ой степени.

Часть 2

Глава 4

1846, май, 21. Где-то на Кавказской линии

Эскадрон штабс-ротмистра Петрова выступил из крепости и отправился… ну не сказать, чтобы в патруль. Нет. Дело в ином. Возле ближайших поселений за Кавказской линией видели отряд горцев. То есть, уже в тылу у укрепления. Создавая там определенную панику. И в этой «дипломатии канонерок» требовалось не забывать показывать свой флаг и играть мускулами.