Текст книги "Юношество (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Николаю Павловичу это «зашло».

С трудом, но и возразить было сложно. Хотелось. Очень хотелось. Так как форма подачи вызывала в нем отторжение…

– Таким образом, получается, что это интервью – настоящий манифест.

– Манифест чему?

– Службе вам, Николай Павлович. А также тому, что каждый дворянин, даже не состоящий на действительной службе, должен прикладывать все усилия, дабы укреплять вверенную вам небесами державу.

– Хорошо. – с некоторой заминкой, произнес император, который уже потерял нить. – Он честный человек, если так думает.

– И смелый, так как высказал публично непопулярное мнение. Почти что наверняка теперь на него пойдет шквал критики и всяких обвинений.

– Лев Николаевич знал, на что шел?

– Абсолютно. Во всяком случае в сопроводительном письме он сам об этом пишет.

– И что вы хотите от меня?

– Ваше Императорское величество. Пока скандал с дуэлью на канделябрах не утих, нужно успеть воспользоваться общественным интересом и издать манифест.

– Какой еще манифест⁈

– Вот этот, – произнес Дубельт, доставая из папочки всего один лист, да и тот с небольшим количеством текста.

– Они мне этого не простят. – потряс бумажкой Николай Павлович.

– Этот манифест суть послабление. Ведь на текущий момент всякие дуэли запрещены вовсе. А тут – можно, но соблюдая определенные условия. Я проконсультировался со Священным синодом и с нашими законниками, а также кое с кем из уважаемых людей. Вот их заключения.

Император взял эти бумаги и принялся внимательно вчитываться.

Самостоятельно такое решение ему принимать ой как не хотелось, вот он и желал, хотя бы заочно проконсультироваться. Но какой-то яркой и решительной позиции в бумагах не находил. Все обтекаемо-одобрительно. Хотя даже граф Орлов и князь Чернышев, которые прямо сейчас хворали, изволили дать письменное согласие.

Император закончил чтение и покосился на наследника, который сидел у окна и внимательно их слушал. Николай Павлович обычно обращался за советом в таких делах к своему ближайшему окружению. Но так сложилось, что кто-то болел, кто-то был в отъезде, бумагам же он как-то не сильно доверял. Вряд ли Леонтий Васильевич стал бы их подделывать, но уж больно обтекаемые формулировки. Так-то, положа руку на сердце, сыну он не сильно-то и доверял. Знал – тот живет иным, либерал-с. Однако обратиться за советом в моменте ему было просто не к кому. Тянуть же с принятием решением не хотелось. Леонтий Васильевич прав – слишком уж подходящий момент…

Александр Николаевич почувствовал взгляд отца и, повернувшись к нему, пожал плечами.

– Я не знаю, что и сказать. Дуэли – зло. Но легализовать их в форме мордобоя – чересчур, как мне кажется. Впрочем, я не против. Если это позволит сохранить жизни дельных офицеров да чиновников, то пускай кулаками машут. Быть может, удастся в будущем защитить новых Пушкиных и Лермонтовых от глупой смерти.

– Они сами виноваты, – с нажимом произнес император.

– Заложники чести, – развел руками цесаревич.

– Хорошо, – кивнул Николай Павлович и, взяв перо, подписал этот манифест, а потом уточнил, протягивая его Дубельту. – Что-то еще?

– Прошу дозволения перепечатать интервью Толстого Герцену во всех крупных изданиях наших, чтобы распространить его среди, как можно большего количества дворян.

– Дозволяю. – ответил император и с некоторым раздражением подписал, протянутый ему листок. Леонтий Васильевич перестраховывался. Ничего лично ему не грозило, но он не любил попусту рисковать в таких делах.

– И Льва Николаевича бы надо как-то поощрить. Он не ждет ничего и действует бескорыстно. Но он старается.

– Орден ему дать? Но за что? За эту драку и статейку?

– Орден – чрезмерно. Что-нибудь кабинетное. Самоцветов каких к перстню, запонки или часы с вензелем. Трость, быть может.

– А вы сами бы что посоветовали?

– Трость хорошую. Можно с серебряным набалдашником позолоченным. А то он ходит вооруженным до зубов – даже трость и та – с клинком да упрочненными ножнами, чтобы как дубинкой пользоваться. Сами понимаете, в приличное место с такой не зайти.

– Хорошо, тогда так и поступим. – ответил Николай Павлович и подписал третий листок…

Прием на этом завершился.

Дубельт вышел и на некоторое время «застрял» в приемной, укладывая бумаги.

– Леонтий Васильевич, можно вас на пару слов? – произнес цесаревич негромко.

– Да-да, конечно. – вполне доброжелательно произнес управляющий Третьим отделением.

Он собрал свои бумаги в папку, и они немного прогулялись по Зимнему дворцу, пока не нашли тихое местечко.

– Леонтий Васильевич, вы ведь явно продвигаете этого юношу. Зачем?

– Александр Николаевич, разве я хоть в чем-то погрешил против истины или здравого смысла, касательно Льва Николаевича?

– Мы с вами оба понимаем, как тяжело папе порой донести даже простые вещи. А вы стараетесь. В чем ваш интерес? Скажите начистоту. Обещаю – наш разговор останется нашей тайной. Меня тревожит этот юноша. Ходят слухи, что он колдун.

– Полноте вам, Александр Николаевич. – улыбнулся Дубельт. – Скажите тоже, колдун. Всем известно, что ни один колдун не в состоянии зайти в храм и сохранять спокойствие. Молодой Толстой же не только каждое воскресенье службу посещает, но и время от времени помогает алтарником на службе.

– Хорошо. Пусть так. Но что движет вами?

Леонтий Васильевич осторожно огляделся.

– Скажите, прошу! – прошептал цесаревич.

– Это очень удобный юноша для того, чтобы ему, – кивнул Дубельт в сторону кабинета императора, – осторожно подводить мысли о реформах. Сами понимаете, насколько это сложно.

– Так он простая пустышка?

– О нет! В этом и прелесть. Он же сам придумал назвать кондомы «Парламентом», чтобы их не запретил ваш родитель. И сейчас думает о том, как поставить заводик, чтобы хотя бы офицеров ими обеспечить и снизить степень зараженности срамными болезнями. Понимаете? Он действует сам. И толково действует.

– А история с моей сестрой?

– Чистая случайность. Графиня его подставила, вот он и вспылил.

– И как вы видите разрешение поручения, данного мне?

– Марию Николаевну, – произнес, оглядываясь Дубельт, – обвиняют в том, что она не заплатила по счетам в щекотливых вещах. Перед всеми не оправдаешься. Посему, даже если заплатить долг графини, это едва ли устранит слухи. Лучшим способом станется найти им общее дело, в котором они окажутся союзниками.

– Каким же?

– Влезать в историю с этими женскими штучками Марии Николаевне не с руки. Во всяком случае, открыто. А вот история с чайной «Лукоморье» подходит отлично. Граф хотел бы поставить такие в каждом крупном городе России, ну или хотя бы здесь, в столице. Почему бы ей не принять это под свою руку?

– Вы думаете? А он на это согласится?

– Я уверен, что можно будет договориться. Да и вообще, Александр Николаевич, если случится такая оказия – познакомьтесь с ним. Это чрезвычайно интересный и полезный человек. Для вас, пожалуй, в большей степени, чем для вашего родителя.

– Вы так легко мне это говорите?

– Я верен Николаю Павловичу, но мне понравились слова Льва Николаевича о том, что император – это персонализация державы, а значит, мне и о ней печься надлежит, помогая государю… и его наследнику.

Цесаревич с трудом сдержал усмешку.

Хватило ума.

Ведь если ТАКОЕ ему, пусть и приватно, говорил сам Дубельт, то затевается что-то занятное. Уж кто-кто, а Леонтий Васильевич никогда не совершал необдуманных поступков. Да и даже заподозрить его в измене Николаю Павловичу было немыслимо… Тогда что? Цесаревич немало загрузился.

Очень.

Управляющий же проводил его мягкой, чуть лукавой улыбкой. Ему крайне не нравилось складывавшаяся вокруг Александра Николаевича композиция. Фактический лидер либеральной оппозиции, которая в чиновничьей среде всецело саботировала все, что могла. Да и он сам принимал участие весьма условное. Перекос же влияния Чернышева и Меншикова требовалось чем-то определенно компенсировать…

[1] Здесь Милютин немного приукрасил.

[2] Первое интервью в журналистике было сделано в 1836 году в США. Сведения о том, кого интервьюировали и в каком издании утрачено. Расцвет интервью пришелся на годы Гражданской войны в США (1861–1865). В Европу интервью пришли в 1870-е и более-менее стали распространяться лишь в 1880-е.

[3] Речь идет об Иване III Васильевиче, а не о его внуке и полном тезке Иване IV Васильевиче.

Часть 1

Глава 3

1845, март, 11. Казань

Молодой граф сидел в своем кабинете и работал с бумагами.

В дверь постучались.

– Войдите.

– Ваш кофий, Лев Николаевич, – произнесла служанка.

– Спасибо, Марфуша, – приветливо ответил мужчина. – Тетушка еще злится?

– Ох и злится, Лев Николаевич! Если бы не ваша находка про мышей, которые, дескать, в запасы овса нассали, она бы точно велела кого-нибудь с кухни пороть до беспамятства.

– Славно, славно, – покивал он.

– Хорошо, что никто не пострадал.

– Пострадала только ваша гордость… и тетина одержимость овсянкой. – улыбнулся граф.

– Мы переживем, не впервой, – вернула она улыбку. А по глазам было видно – точно знала, кто так напроказничал, и рада, что граф включился и выгородил слуг от неизбежного наказания. – Это же надо было выдумать – залить весь овес саками…

– Т-с-с-с, – приложил Лев палец к губам. – Мыши, такие сыкливые…

– Конечно. И мы все видели, как они туда по малой нужде бегали. Все-все. – сдерживая смех ответила она. – Говорят, что у нас особые мыши завелись, которые жить не могут без того, чтобы мочиться в овес.

– Ужасные мыши… просто ужасные. Тетушка будет страдать. Но ничего, гречка с молоком намного вкуснее. Али вообще диковинка – кукурузная каша с тыквой, говорят, что ее вкушали древние правители инков и ацтеков, жившие до ста лет, если их раньше не убивали…

Еще немного побалагурили, и служанка удалилась.

А Лев вернулся к делам.

Он и раньше старался налаживать хорошие отношения со слугами, а после того, как стал хозяином этого особняка и подавно. Ну, то есть, с начала лета прошлого года, когда выкупил его у потомственного почетного гражданина Горталова за двенадцать тысяч рублей[1].

Слишком уж тесно им тут стало становиться.

В этом особняке ведь и другие арендаторы имелись, из-за чего Юшковы занимали его далеко не весь. Не говоря про возросшие требования. Договориться не получилось – и так скандалы постоянные из-за полностью занятого заднего двора. Вот Лев Николаевич и пошел на экстренные меры – купил. Да еще надавив с помощью губернатора, чтобы владелец не завышал цену и не ломался.

А как купил – сразу занялся расширяться. То есть, возводить пристройку в виде башенки в три этажа.

Просторную. Кирпичную.

С довольно толстыми стенами и огромными окнами, чтобы больше света. Но из-за холодных зим разнося внешнюю и внутреннюю рамы на добрые полметра. В остальном – ничего необычного. Он старался не выходить за пределы местных обычаев и приемов, чтобы строители могли работать как можно скорее. Вот они до зимы мало-мало и успели. И уже по холодам с отделкой занялись…

Здесь на первом этаже устроили залу для приемов, таких любимых тетушкой. Просто потому, что размер его оказался самым внушительным в особняке. Не бальная зала, но даже потанцевать при случае можно.

Помещения же сверху Лев забрал себе.

Ну а почему нет?

Братьев и сестер после выселения других арендаторов получилось разместить с комфортом. Всем отдельные комнаты нашлись, да еще и гостевые образовались. Поэтому без всякого стеснения Лев Николаевич занял эти площади под свои нужды.

На втором этаже он расположил библиотеку. Пока полупустую, но ему все одно требовалось место, куда можно складывать нужные ему книги, журналы и газеты. Чтобы постоянно не мотаться в университет или еще куда.

Третий же он отвел под свою спальню, опытовую лабораторию с вытяжкой и кабинет с сейфом. Да-да, с сейфом. Этот «железный ящик» был первым в своем роде – настоящей гордостью Льва Николаевича. Который, впрочем, не спешил им хвастаться раньше времени, опасаясь нездорового интереса.

Прочный корпус ему граф заказал у Строгановых на Кыновском железоделательном заводе. Где его выковали из стали, соединив не на заклепках, а кузнечной сваркой. Больше мороки, но и прочнее. В мастерской же у Игната в него положили обкладку из асбеста, чтобы защитить от огня, и вставили внутренний тонкий короб с полками. А также навесили такую же двухслойную дверь, оснащенную кодовым замком.

Да-да.

Именно кодовым.

Не первым в мире, но вполне себе рабочим и, что очень важно, самодельным и достаточно самобытным. Во всяком случае Лев Николаевич не имел никакого понятия о том, как такие замки устроены. Ну разве что какие-то впечатления от фильмов. Хотя на выходе и получил вариант барабанного, причем не самого плохого…

Шесть пар колесиков. Первый диск каждого большого диаметра и с гравировкой цифр, второй, меньший диск – имел ступенчатую форму: словно десть конусов разной высоты собраны в единую фигуру. Под ними короб с плоскими шпеньками, которые, встав правильно, образовывали ромбические отверстия для «ножек» запорной скобы.

Надо открыть?

Выставил колесики как надо и повернул первую ручку на полный оборот. Она сначала шпеньки поджимала плоскими пружинами, ненагруженными в остальное время, а потом сдвигала запорную скобу. Если все получилось, то появлялась возможность крутить вторую ручку, которой и смещался привод личины. Тоже непростой – она выдвигала в разные стороны штыри: по паре на сторону дверцы. Благодаря чему буквально прижимала изнутри кованую дверцу к прочному корпусу.

Для тех лет – уровень запредельный!

Но и мороки…

Лев Николаевич бы просто купил себе сейф, если бы его продавали. Ну или хотя бы кодовый замок. Однако не срослось. Оказалось, что про них только лишь в газетах да журналах европейских писали. Производства же никто пока не наладил[2], да и то, что гипотетически можно было заказать, имело слишком впечатляющие габариты.

Вот и пришлось крутиться…

Вдруг с улицы раздались крики.

Лев Николаевич даже обрадовался этому. А то уже все утро не разгибался, корпя над бумагами. Так что с нескрываемой улыбкой он встал, потянулся и направился поглазеть…

– Беда! Беда! – встретив его на полпути, крикнул голова одной из строительных артелей, что трудились на Киндерке.

– Что за беда? Говори по делу.

– Плотины разворотило.

– Как так? – ахнул граф.

– А вот так! Мои люди вчера вечером обход сделали и ушли. А сегодня после службы, стало быть, воскресной, решили проверить, что там да как. Так как слухи поползли недобрые. Ну и оказалось, что те плотины прорвало.

– Паводком?

– Может, и паводком – вон как солнце жарит, снег сильно тает. Но странно очень… Там сейчас здоровенные промоины сразу в нескольких местах у каждой из плотин каскада…

Лев Николаевич быстро оделся и, сев в коляску, отправился к очевидно несостоявшейся первой ГЭС этого мира. А пока ехал – думал…

Дело в том, что к концу минувшей осени удалось наконец-то приблизительно оценить мощность потока Киндерки. И он, прямо скажем, разочаровал. Граф рассчитывал хотя бы на три куба в секунду, а там наблюдалось в десять раз меньше. Из-за чего на совокупном перепаде каскада плотин под сорок метров не получалось никак вырабатывать более девятисот пудов в год, ну тысячи. По расчетам. Хотя на самом деле вышло бы пятьсот-шестьсот, вряд ли больше.

Нет, конечно, при цене хорошей селитры в восемнадцать рублей за пуд – даже такая производительность выглядела недурно. Особенно учитывая очень низкие издержки и скромную амортизацию.

Но дурные головы-то раструбили о другом.

И в столице едва ли удовлетворились бы столь скромными результатами. Поэтому граф даже и не знал – радоваться этому инциденту или грустить. Слишком все неоднозначно получалось…

– Лев Николаевич, горе то какое! – крикнул подъезжающий губернатор.

– А я, знаете ли, любуюсь, Сергей Павлович.

– Чем же?

– Поглядите вон туда. Видите? Там снег словно землей засыпало. Такое не могло случиться, если бы плотины прорвало водой. Ну там, внизу, еще ладно. Там в теории мог быть удар. Но верхнюю, едва ли.

Губернатор молча подъехал к указанному месту. Спустился на немного рыхлый, но все еще плотный весенний снег. И начал все это буйство осматривать.

– Обратите внимание на то, что комья земли сухие. Это не подмоченные комья земли и уже точно не грязь. А вон там под деревом, обломки, кажется, бочки. Фрагмент доски с характерным изгибом и торцом. Думаю, что здесь имел место не прорыв, а саперные работы с подрывом.

– Кто? – глухо, прямо с хрипом спросил он.

Шипов обычно был спокоен и уравновешен, но прямо сейчас было видно – с трудом себя контролировал. Да что и говорить: был близок к впадению в ярость, сродни древнему берсерку.

– Для этого нужно ответить, откуда здесь могло оказаться столько пороха?

Губернатор снова промолчал.

Сел в коляску.

И самым полным ходом рванул в город…

– Итак, что мы имеем, – спустя пару часов произнес молодой граф на рабочем совещании, – Пропали солдаты, что стояли на карауле у порохового погреба. Вместе с ними и бочки пороха в подходящем для подрыва плотин объеме.

– Больше половины наших запасов! – прошептал губернатор, качая головой. – Государь нам этого не простит!

– Следов драки или крови у поста не обнаружили. Значит, солдат либо сняли чисто, либо подкупили. Скорее всего – последнее, потому что в противном случае тела бы находились где-то поблизости.

– Их уже ищут, – мрачно, но решительно произнес глава губернской полиции.

– Весьма вероятно, что их нужно искать где-нибудь в реке или в лесном овраге.

– Вы думаете?

– Я почти уверен, что от них избавились. Меня другое смущает. Как за вечер субботы и ночь злоумышленники сумел выкопать ямы в плотинах для закладки пороха. Это и шум, и много людей нужно, чтобы мерзлую землю долбить. Если только накануне в искомых местах костры не развели, чтобы грунт оттаял.

– Мы уже опросили жителей окрестных поселений. В ту ночь никто ничего не видел и не слышал до самых взрывов.

– Врут, – улыбнулся Лев Николаевич.

– Могут и не врать. Что им ночью на улице делать?

– Надо бы кого к ним подослать, чтобы на колодце сплетни послушал. Кто жить стал сытнее и лучше. К таким и присмотреться. Внезапное богатство всегда подозрительно.

– Сделаем, – произнес глава полиции, после одобрительного кивка губернатора.

– Даже если мы злодеев найдем, Государь с нас голову за это снимет. – тихо заметил Шипов. – Он мне уже дважды писал, интересуясь ходом работ. – Ему явно кто-то там шепчет в уши какой-то вздор. И нам теперь совсем не оправдаться. Он не простит обмана своих ожиданий.

– Сергей Павлович, я, пожалуй, знаю, как помочь нашему горю.

– Вы⁈ – немало он удивился.

– Вы еще ничего в столицу не отсылали?

– Нет.

– Тогда я предлагаю изменить саму суть подачи. Что у нас произошло? Разрушение производства, имеющего важное государственное значение. Признаться, не знаю, как кратко это назвать. Пусть будет – диверсия. – произнес Лев Николаевич.

Он-то точно знал, как это назвать, да только в привычном ему смысле слово «диверсия» стало употребляться лишь в начале XX века. В эти же годы им называли какой-либо отвлекающий маневр на поле боя.

– Ну… пусть будет так. – нехотя кивнул губернатор. – Только что нам это даст?

– Нужно особенно подчеркнуть, что злоумышленники пытались уничтожить передовое производство. И что плотины хоть и взорвали, то фабрику на паровых машинах удалось отстоять. Да, мы понесли потери в этой драке, но все еще держим позиции. Фабрика-то за нами.

– Ну… даже не знаю, – покачал головой Сергей Павлович.

– А чтобы впредь этого не происходило, – продолжил Лев Николаевич, – нам надо попросить его разрешить учредить частную экспедицию для охраны ценных предприятий в этих краях и сопровождении дорогих грузов.

– Почему частную? – немного удивился губернатор.

– Чтобы Государь не подумал, будто мы на казну покушаемся. Нужно до Николая Павловича донести мысль, что мы сами справимся. Нам бы только от него дозволение на это и разрешение вооружать служащих экспедиции.

– Зачем разрешение-то? Стражей можно же вооружать.

– Холодным оружием. А я хочу – пистолетами и ружьями. В том числе военного образца. Сами понимаете, без прямого дозволения Государя, такого делать нельзя.

– Все так. Но Николай Павлович не согласится.

– Даже если узнает, что удержанная нами фабрика производит ежедневно по двенадцать пудов отличной селитры?

– Уже производит⁈ – ахнул Шипов.

– Уже. Хотя я не спешил с докладом. Ждал, пока накопится статистика за месяц хотя бы. Ну и сдать ее на наш пороховой завод. Думаю, что с учетом простоев, эта фабрика станет производить порядка четырех тысяч пудов селитры ежегодно. Для начала. О чем можно Государя и проинформировать.

– Четыре тысячи пудов… – задумчиво произнес Шипов. – Это точно?

– Это пессимистичные ожидания. Но даже так – очень прилично. Очень. Стоит ли такое защищать?

– Несомненно, стоит. Однако с армейским оружием, скажем прямо, будут трудности. – серьезно произнес губернатор. – Заводы не справляются. Для линейных частей его едва хватает.

– С этим тоже не будет никаких проблем.

– Да? – настороженно переспросил губернатор.

– Нам наше армейское оружие и не нужно. Он же довольно сильно устарело. Мой стряпчий, который сейчас находится в бывших колониях Великобритании в Новом Свете, недавно прислал письмо, в котором описал много интересного местного оружия. Да и вообще – массу любопытного. Например, регулярная армия Соединительных государств Америки поголовно вооружена не просто нарезным оружием, а заряжаемым с казны. Сами понимаете – это другой уровень совсем. Вот его я и хочу закупить. А потом и наладить выпуск в мастерской. Если получится высочайшее дозволение получить. Порох же… я думаю, Государь изыщет способ выделить нам долю малую от продукции Казанского порохового завода.

– Я не уверен, что Николай Павлович пойдет навстречу. – покачал головой Шипов. – Сами понимаете – эта оценка нашего вооружения может ударить по его самолюбию и по князю Чернышеву, которому он безраздельно доверяет.

– А вы письмо пишите не прямо Государю, а Леонтию Васильевичу, с просьбой посодействовать. Как мне кажется, он с удовольствием спихнет охрану этого заводика на нас. Особенно если получится договориться с архиепископом о некотором изменении условий. Чтобы Леонтий Васильевич смог войти в долю малую. Да и не только его. Фабрику-то не лишне будет и расширить…

– А что с плотинами делать?

– Не спешить, Сергей Павлович. Не спешить. Здесь нужно крепко все обдумать и посчитать. Но и медлить с письмом не стоит. Потому как надо упредить желание Николая Павловича найти виновных. Право первого никто не отменял…

Шипов нахмурился.

Грубовато, конечно. Однако намек получился чрезвычайно прозрачным. И что отвратительно – генерал с этим выводом юнца был совершенно согласен. Сами плотины императора едва ли тревожили, а вот хищение казенного пороха в таком количестве, вылезшее наружу – очень даже. Так что и глава полиции, и губернатор Казани вполне могли бы потерять свои должности. И это – еще гуманный, оптимистичный расклад. А то, кто знает, что там императору нашепчут на ушко в этих столицах?

Так что Сергей Павлович, чуть помедлив, достал чистый лист бумаги. Взял карандаш. И начал сочинять правильные формулировки. Шапку-то он потом сам напишет. В ней хитростей не имелось – все стандартно, да и читали ее разве что секретари. А вот содержательная часть письма… с ней бы не напортачить. Заодно прикидывая смету и источники финансирования. Отдавать этому юноше в руки небольшой, но хорошо вооруженный отряд не очень-то и хотелось…

[1] Стоимость дома приблизительная. Что автор нашел в сети. Хотя особой веры источнику нет, но порядок цен он отражает плюс-минус.

[2] Первые барабанные замки пошли в серию в 1860-е годы в США, где применялись в банковской сфере.

Часть 1

Глава 4

1845, апрель, 12. Казань

– Филипп Аркадьевич, я очень рад вас видеть, – радушно произнес Лев Николаевич своему гостю. – Прошу, проходите. Присаживайтесь. Как вы добрались?

– Благодарю Лев Николаевич, отвратительно. Расшиву всю дороги болтало на мелкой поперечной волне, да и шли едва-едва из-за вредного тому ветра.

– Печально, печально, – покивал граф. – Пора нам пароходы заводить, чтобы таких страданий более не испытывать. А то сплошное мучение для честных людей.

– И не говорите. Мучения, как есть мучения. Словно дочка моя накаркала.

– Дочка?

– Так и есть. Настасья Филипповна моя каждый раз ревет в три ручья, когда я отъезжаю по делам.

– Неужели так тоскует?

– Истово! Я ведь ей денег оставляю в самую малую меру. А она страсть как всякие безделушки любит покупать. Вот и рыдает, ждет любимого родителя.

– А супружница ваша не возражает против таких суровых, но справедливых мер?

– Так, она родами преставилась. Сам доченьку воспитываю. В строгости. А то и родителя по миру пустит, и мужа своего будущего, то есть, отца моих внуков. Кто же их содержать и растить станет? Вот и приучаю ее умерять свой пыл.

– То же верно, – улыбнувшись, кивнул граф, до конца, не понимая – шутит ли его собеседник, или действительно такой крохобор, да и вообще – к чему он дочку поминает. Поэтому он решил сменить тему: – Что ж, тогда предлагаю отобедать и перейти к делам.

– Если вы не против, что давайте сначала к делам, а потом уже обедать.

– Отчего же?

– Чтобы времени зря не тратить. Вы сумели меня заинтересовать. И если предложение стоящее, то у нас будет, о чем поговорить за обедом.

– Делу время, – покивал Толстой.

– Нет ничего ценнее времени, Лев Николаевич. Здоровье вы сможете поправить. Деньги подкопить. Дом построить. Репутацию очистить. А времени не вернуть. Не успел оглянуться, а жизни-то и нет – уже старость вон стоит.

– Мудрые слова, Филипп Аркадьевич. Поглядите на это, – произнес граф, достав из кармана небольшой бархатный мешочек, перетянутый кожаным шнурком.

Ювелир из Нижнего Новгорода принял его.

Открыл.

И высыпал себе на ладонь несколько красных камешков.

Нахмурился.

Ссыпал их обратно в мешочек и начал раскладываться, доставая из кофра разные приспособления. После чего добрые полчаса над камешками корпел – то так, то этак пытаясь проверить и выявить подвох.

– Как вам? – наконец, спросил граф, когда ювелир откинулся на спинку кресла, очевидно, завершив проверки.

– По всем признакам это рубины. Но меня что-то гложет. Я чую подвох, но не понимаю в чем он.

– Если желаете, вы можете взять камни на более дательное изучение.

– Это, – указал он ладонью на стол, – безусловно, рубины. Мой опыт позволяет судить о таких вещах достаточно уверенно.

– Тогда что вас тревожит?

– Их форма Лев Николаевич. Их форма. Эти выглядят так, словно их раскололи из чего-то более крупного, а потом немного обили, чтобы смягчить края и придать им более привычный вид.

– Рубины встречаются разные. Это единственное, что вас волнует?

– Второй вопрос, если позволите, откуда они у вас?

– Это так важно?

– Для меня – важно. Поймите меня правильно. Ни вы, ни ваша семья не занимаетесь горной добычей. А в наследство дикие рубины едва ли кто положит. Неужели выиграли в карты? Так вы по-крупному не играете, я узнавал. Да и вообще почти что не играете.

– Мир полон чудес. – развел руками Толстой.

– Вы не ответите мне на мой вопрос?

– Понимаете… ответ будет касаться щекотливых тем. Поэтому я хотел бы предварительно условиться. Вы готовы взять эти камни для огранки, оставляя себе десятую долю от выручки?

– Половину.

– Филипп Аркадьевич, побойтесь бога! За половину я сам освою ваше ремесло.

– Обычно я беру указанные вами десять процентов, но ваши камни просто пахнут проблемами. Я рискую. Поэтому и прошу половину.

– Двадцать процентов.

– Половину.

Лев Николаевич пожал плечами и, протянув руку, взял со стола кошелек и начал собирать в него рубинами.

– Двадцать пять. – не выдержал ювелир, когда последний камешек скрылся в мешочке.

– По рукам. – чуть помедлив, ответил граф.

– Так что это за камни? Откуда? На них кровь?

– Вы, наверное, наслышаны о судьбе одного непутевого стряпчего, который решил меня ограбить?

– Кто же не слышал о трагедии Виссариона Прокофьевича? – заискивающе улыбнулся Филипп Аркадьевич. – Он даже меня сумел обхитрить, взяв денег в долг перед тем, как преставиться. Полагаю, именно вам он их отвез.

– Все может быть. Но его долги на его совести.

– Так и есть, так и есть. Хотя я даже не стал судиться в попытке вернуть свои деньги. Там образовалось столько желающих, что я едва ли на что-то значимое мог рассчитывать. Мда. А при чем здесь этот несчастный?

– То, что я сейчас скажу, должно остаться только между нами.

– Я нем как рыба.

– Поклянитесь своей душой, что станете молчать.

Ювелир замер.

Добрую минуту думал, внимательно разглядывая невозмутимого юношу, сидящего напротив него. Пока, наконец, не произнес клятву.

– Хозяйка пепла вас услышала, – как можно более замогильным и странным голосом сказал граф, а потом встряхнулся и немного поморгал, потирая глаза. Так, словно бы приходится в себя после странного состояния.

– Кто, простите?

– Хозяйка пепла. Теперь, если станете болтать, после смерти ваша душа попадет к ней и будет скормлена псам Анубиса. Их тоже нужно кормить, хотя бы время от времени.

– Так это правда! – аж пристав воскликнул ювелир. – Вы колдун?

– Вы спрашивали о том, откуда эти камни. – проигнорировал его Лев Николаевич. – После того, как душу Виссариона Прокофьевича растерзали псы Анубиса, я получил приятную возможность время от времени добывать самоцветы. Подробностей раскрыть не могу. Поверьте – не всякое знание стоит той цены, которую за него попросят. – произнес Лев и протянул ювелиру мешочек с рубинами.

Филипп Аркадьевич его осторожно принял, уставившись на собеседника. Рубины стояли дорого – от восьмидесяти до двухсот пятидесяти рублей за карат в огранке. И здесь, если на выпуклый взгляд, камней около двухсот штук. Приблизительно. Довольно небольших в основе своей, редко крупнее пяти каратов[1], но качества очень неплохого.

Сколько это могло стоить?

Ему сложно было вот так просто взять и предположить. Нужно поработать с каждым камешком. Осмотреть его. Проверить на мутность и трещины, а также удобства для огранки. Но допустив утрату трех четвертей на огранку материала, меньше чем на двадцать тысяч этот кошелек не тянул. И ведь это – не последние…

А это много.

И соблазнительно.

ОЧЕНЬ соблазнительно.

Но страшно… как же страшно…

– Филипп Аркадьевич, ну что вы так меня смотрите?

– Я хорошо помню Виссариона Прокофьевича в последние его дни.

– Ведите со мной дела честно, и вы никогда не узнаете, что с ним произошло. Строго говоря – это мое главное и основное условие сотрудничества. Честность. Это не так сложно. Главное, не поддаваться соблазну демона жадности.