Юношество (СИ)

Текст добавлен: 28 сентября 2025, 07:00

Текст книги "Юношество (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

Жанры:

Попаданцы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Назад к карточке книги

Annotation

Приключения обновленного Льва Николаевича продолжаются.

Вызвав сильное раздражение Николая I он все ж таки привлек его внимание. Но бойтесь внимания власть предержащих. Оно может принести вам как величайший взлет, так и столь же губительное и разрушительное падение...

Железный лев. Том 2. Юношество

Пролог

Часть 1

Часть 2

Часть 3

Эпилог

Железный лев. Том 2. Юношество

Пролог

1845, январь, 9. Санкт-Петербург

– Вы хотите, чтобы я поверил в эти сказки? – поинтересовался благообразно выглядевший мужчина.

– Я все перепроверил много раз. Слишком много совпадений.

– Вы готовы поставить на это, – Джон Блумфилд потряс пачкой листов, – свою репутацию и карьеру?

– Да, сэр.

– Даже так?

– Смерть этого несчастного стряпчего насквозь удивительна. Я не представляю, как можно было ТАК запугать человека.

– Мы все чего-то не знаем в этой жизни, – пожал плечами посланник Великобритании в России. – То, что вы тут описали, вполне укладывается в одержимость бесами или душевное расстройство.

– Так и есть. Одержимость. Но согласитесь – очень своевременная и уместная. Он ведь вернул графу украденное. И даже сверх того. Поэтому логично предположить, что именно граф причастен к этой одержимости… и что именно граф управлял тем бесом, который и сгубил несчастного.

Посланник задумчиво пожевал губами, никак не реагируя на это высказывание. Его собеседник же продолжил.

– Я разговаривал с Герценом и, судя по всему, он для нас потерян.

– Вы думаете?

– Он боится, понимаете? Боится этого юного графа и напрочь отказывается писать про него пасквили. А что будет дальше? Он, очевидно, пытается вырваться из-под нашей дружеской опеки.

– Ну что же, – пожал плечами Джон Блумфилд, – игрушки иногда ломаются.

– Именно так.

– Вы уже подобрали ему замену?

Собеседник молча кивнул на пачку листов в руках у британского посланника.

– Вы шутите?

– Нет.

– Вы считаете этого юношу чуть ли не колдуном. И вы предлагаете сделать ставку на него?

– Именно, – улыбнулся собеседник. – Потому что его конфликт с императором неизбежен. Особенно если нам чуть-чуть помочь. И денег не потребуется ему платить.

– И как вы его собираетесь контролировать?

– Если я правильно понимаю замысел, – произнес он, подняв глаза вверх, – то наша задача сдержать эту страну, любой ценой. И провоцировать в ней максимальный внутренний раздрай и смуту. Это так?

– Да. Но император раздавит эту блоху походя.

– А если нет? Что мешает нам попробовать? Чем мы рискуем, если не действовать напрямую? Юношу ведь нужно просто спровоцировать, настроив его на нужный лад, не более того.

– Нам мешает вот это! – потряс Джон Блумфилд пачкой бумаги. – Если высказанные тут предположения являются правдой, то нам надлежит избавить мир от чудовища.

– Разве нашей благословенной земле станет угрожать тот факт, что в далеком и глухом медвежьем углу живет колдун? Он же одним своим присутствием отравляем тут все.

– Пока я не вижу этого. – хмуро произнес посланник. – Историю с Лобачевским он разрешил к чьей пользе? Можно ли такой поступок назвать отравой?

– Здесь нет ничего необычного. Он создает себе логово и защищает тех, кто нужен для этого. Но тем интереснее, сэр. Вы же сами мне много раз говорили, что император ценит дисциплину прежде иных качеств, и те, кто проявляет слишком много самостоятельности, вызывают в нем страшное раздражение.

– А еще Николай Павлович ценит тех, кто достигает успеха.

– Едва ли он сможет воспринимать этого мальчишку с такой точки зрения.

– Отчего же?

– Почтение. В нем его нету. Герцен убежден, что юноша – последователь Вольтера. Не просто вольнодумец, к каковым, в сущности, вся молодежь относится, а именно сторонник той, старой философии. И потому не только умен и деятелен, но и остер на язык, не имея никакого почтения ни перед кем. Как вы думаете, сможет Николай Павлович терпеть такого человека? Инициатива, циничность, едкость… А его шутки с кондомами? А выходка с великой княжной? Я уверен, что этот юноша уже раздражает императора одним фактом своего существования. Их конфликт неизбежен.

– А если нет? Если мы невольно подтолкнем этого колдуна в ближний круг императора?

– Все мы смертны. И он тоже. Вы ведь верно сказали – для нас дело чести избавить мир от этого чудовища.

– Вот только какой ценой? Только из вашего отчета следует, что к нему уже посылали людей, дабы если не убить, то избить и унизить. И чем это для них закончилось?

– Этим юноша меня и зацепил. Я так тоскую по одной яркой личности, что вечно баламутила всю Россию. Не находилось ни одного мало-мальски образованного прапорщика, чтобы он не знал его вольнодумных стихов наизусть. И вот та персона тоже очень любила лезть на рожон. Это же удивительная возможность, сэр! Можно раз за разом помогать ему избегать гибели, приучая к удаче. А потом, когда нам потребуется, просто отвернуться. Если же еще чуть-чуть подсыпать соли на разные раны, то его фиаско может оказаться настоящей карой небес…

Посланник задумался.

Он прибыл в Санкт-Петербург после упомянутой истории, так что знал немного. Но слышал о том, что в последние годы тот поэт, делавший немало для раздражения общества, стал меняться, быстро переходя к совершенно неуместной для них позиции. А ведь в него вложили столько сил, чтобы этот самый «каждый прапорщик» о нем вообще знал…

– Сэр? – произнес собеседник, глядя на напряженно думающего посланника.

– Этот юноша не поэт.

– А и не надо. С ним даже проще. Нам ведь нужно спровоцировать этого колдуна на активные действия. Юноши же… они всегда такие вспыльчивые и поверхностные. Доверьтесь мне…

Часть 1

Глава 1 // Над пропастью не ржи

– Ты, Васятка, из-под низа бери капустку-то… там посочней.

К/ф «Ширли-Мырли»

Глава 1

1845, январь, 12. Казань

Лев Николаевич по своему обыкновению стоял возле окна и наблюдал за гостями, в то время как очередной прием, который давала его тетушка, шел своим чередом.

Люди пили.

Люди болтали.

Люди играли в карты.

Этакие клубные вечеринки для закрытой аудитории. Пелагея Ильинична Юшкова очень трепетно ко всему этому относилась и вдумчиво выбирала, кого и когда приглашать. И сколько Лев ни пытался, но понять ее мотивацию порой попросту был не в состоянии.

Расспрашивал.

Разумеется, расспрашивал. Однако там получался каждый раз такой многослойный букет ничего не значащих вещей, что он едва ли мог в нем разобраться. Да и не хотел. Не его это все.

Нет, конечно, прийти и поучаствовать – да, пожалуй. Подобного рода «институты связей» являлись чрезвычайно полезны. Только они позволяли если не спаивать, то хоть как-то связывать промеж себя всякий дворянский и аристократический контингент.

Одна беда – дуэли.

Хотя они почти сошли на нет. В былые-то годы постоянно кто-то кого-то вызывал. А сейчас… Лев Николаевич скучал, думая об этом и вспоминая песенку из советской экранизации «Трех мушкетеров». Ту самую, где Бог запретил дуэли, и Арамис искренне сожалеет о том…

– Лев Николаевич, – позвали его, вырывая из задумчивости. – Идите к нам! Чего вы скучаете в одиночестве?

– Сыграйте с нами!

– Господа, – вежливо ответил несколько недовольный граф, – я играю всегда без азарта. Едва ли вас это устроит.

– Просим!

– Просим! – зазвучала многоголосица.

Толстому это рвение не понравилось, однако, отказывать было в этой ситуации невежливо. Да и сам он слишком уж погрузился в пустые размышления.

– Господа, не более трех партий.

– Но отчего же⁈

– У меня такое правило. В день более трех партий не играю, независимо от их схода[1].

– Так может, по крупной хотите? – спросил молодой корнет, судя по мундиру – кто-то из гусар, причем графу незнакомый.

– Для меня неважно – по крупной ли, по маленькой ли. Только три партии и точка. Любых.

– Сыграете со мной по крупной?

– В этом салоне есть свои правила, – начал Лев Николаевич, присаживаясь к корнету за стол. – Не играть по крупной. Посему мы можем выбрать максимальную ставку из тех, которые еще не считаются крупными…

Корнет попытался задеть графа, зацепив за слабо. Но не вышло. Прямо оскорблять он явно опасался, а на подначки уже Лев Николаевич не велся.

Пелагея Ильинична не любила игру по крупной из-за последствий. Дуэли, банкротства и прочие глупости она считала ребячеством. И не желали ими портить уютные вечера в ее салоне.

И к ней прислушивались.

Вопрос-то принципиальный для нее. А связи, которыми она обладала, могли испортить жизнь очень и очень многим. Что Лев Николаевич гусару и донес. А когда тот начал важничать и провоцировать, подпустил жалости. Прям чуть-чуть. Чтобы его слова оказались восприняты как опека. От чего гусар нервно фыркнул, но уступил и принял условия молодого графа.

Три партии с максимальной оговоренной ставкой, которая, по общему мнению, была достаточно велика, но все еще не относилась к игре «по крупной». И… надо же так случиться, что по жребию на банк сел метать Толстой, и он же выиграл все партии подряд.

– Еще! – рявкнул разгоряченный корнет.

– Три партии, – пожал плечами Лев Николаевич. – Я не играю в день более трех партий. О чем я вам сразу и сказал.

– Вы не посмеете отказать! – взвился корнет.

– Почему же? – с мягкой улыбкой поинтересовался граф.

– Не по обычаю! Вы должны дать мне отыграться!

– Разумеется, я дам вам возможность отыграться. – охотно согласился с ним Лев Николаевич. – Но не ранее, чем завтра. Приходите. Сыграем еще на тех же условиях.

– Но я уезжаю завтра!

– Лев Николаевич, просим, – начали доноситься голос зевак. – Дайте ему шанс.

Лев устало вздохнул и, глядя корнету глаза в глаза, произнес:

– Свои правила я обозначил сразу. Вы согласились. А теперь что устраиваете? Ваше поведение выглядит оскорбительным, будто бы вы считаете меня пустопорожним болтуном. Или, быть может, дело в деньгах? Я выиграл у вас последние деньги? Так, я подарю их вам. Мне не жалко.

В зале почти мгновенно повисла тишина.

С формальной точки зрения возврат денег нарушал неписаные правила карточных долгов, которые в дворянской среде ценились выше юридических обязательств. И такой вот возврат являлся серьезным оскорблением. Достаточным для вызова на дуэль. Вот и корнет побагровел лицом, бешено вращая глазами.

– Мерзавец! – наконец, рявкнул он на весь зал.

– Сначала вы меня назвали болтуном, теперь мерзавцем. Если я правильно понимаю – выбор оружия остается за мной, как за оскорбленной стороной?

– Да! – не то выкрикнул, не то выплюнул корнет в лицо Льву Николаевичу.

– Хорошо. Тогда будем драться на кулаках. Немедленно. Господа, кто желает помочь нам, выступив нашими секундантами?

– На каких кулаках⁈ – нервно выкрикнул корнет, немало обескураженный выбором графа.

– Ну вот смотрите. У вас есть руки. Они заканчиваются ладонями. Сожмите их. Вот. Умничка. Это и есть кулаки. У вас – свои, у меня – свои.

– Но на кулаках драться нельзя! – выкрикнул кто-то.

– Почему? – удивился Лев Николаевич.

– Они же не оружие! Это часть тела[2]!

– Да.

– Да. – посыпалось со всех сторон.

– Ну хорошо, – перебил этот поток возмущения Лев Николаевич. – Уговорили. Будем драться на канделябрах[3][4].

– Зачем на канделябрах? – с еще большим удивлением спросил корнет. – Отчего не стреляться?

– А вы не читали той любопытной заметки? В Индии один офицер выдал обезьяне заряженный пистолет. И что вы думаете? Она выстрелила. Мало того – ранила того офицера, который сам ее и вооружил. Так что стреляться – обезьянам уподобляться. Смешно и убого.

– Почему же тогда не выбрать честный клинок?

– Слишком банально. Согласитесь – дуэль на канделябрах будут обсуждать не только всей Россией, но и у народов, живущих за нашим западным забором. Шуму будет! Обсуждения! Славы! М-м-м…

– Лёва, – произнес дядюшка. – Ну какие канделябры?

– Вот это уже вопрос для обсуждения. Можно большие, чтобы с двух рук работать. Но, как по мне, куда сподручнее махать обычным, свечек на пять-шесть.

– Боже… – покачал головой Владимир Иванович.

Лев же продолжал обесценивать предстоящую дуэль и превращать ее в балаган. Но недолго. Услышав про дуэль, из дальней комнаты показался подполковник. Он там задремал на кресле, немного перебрав. И оказался разбужен гамом и бурными дебатами.

Зашел в комнату, где играли в штосс.

Окинул все взором.

Задал пару наводящих вопросов.

И… заорал.

Матом. Громко. Потому что этот корнет сопровождал его в поездке и догадался сыграть на их командировочные деньги. Спустив почти все их остатки в штосс…

– Господин подполковник, может, я этому деятелю просто ноги переломаю? – осторожно поинтересовался Лев Николаевич. – Ну чтобы он в будущем не путал собственную шерсть с государственной.

– Кхм… – сбился с мысли Дмитрий Алексеевич.

– А то еще потом злые языки скажут, что он и дуэль-то затеял, не желая возвращать украденные деньги. Поиздержался и на тот свет «рыбкой» юркнул. Очень популярное решение в среде малодушных дворян. Чтобы этого не произошло, я ему и предложил драться на канделябрах. Как говорится – и вдоволь, и без греха. То есть, полагаю, что без смертоубийства обойдемся. Просто немного его отоварю исключительно в лекарственных целях и объемах.

– Кхм… На канделябрах? – переспросил подполковник.

– Как есть на канделябрах. Вот поможете нам их и подобрать хотя бы из этого зала…

Тут же нашлись секунданты, после отмашки подполковника. Репутация ведь у Льва имелась подходящая, а потому на его возраст никто не стал смотреть.

Подобрали «оружие».

Выдали.

Вышли во двор. Прямо всей толпой.

И тут обнаружился первый подводный камень.

Это Лев Николаевич с 1841 года качался и тренировался. А этот корнет по обыкновению местному такой привычки не имел. Отчего бронзовый канделябр в добрый два с гаком килограмма держал с превеликим трудом в обычной для рапир стойке. Вон – чуть взял и ручки поплыли, задрожали.

– Какая прелесть, – улыбнулся граф. – Вы не слышали эту историю про поединок богатыря и королевского мушкетера, господа?

– Нет. – вполне серьезно ответил подполковник.

– Говорят, что на том свете как-то повздорил Илюша наш Муромец с королевским мушкетером самого Людовика Солнце. Ну того, что на туфлях с высоким каблуком ходил и имел обыкновение гадить за гобеленами.

Произнес Лев Николаевич и сделал паузу, отслеживая реакцию.

Народ заулыбался.

– И говорит тут мушкетер секунданту, – продолжил граф, – чтобы тот крестик напротив сердца у Илюши поставил. Дескать, он поразит его туда своим клинком. На что Муромец попросил обсыпать мушкетера мелом с головы до ног.

– Это еще зачем? – удивился подполковник.

– Как зачем? У него же имелась ВОТ такая дубинка, – оскалился Толстой, показав жестом заядлого рыбака ее размеры. Причем у него в руках тяжелый канделябр казался если не игрушкой, то близко к этому – со стороны и не приметить, что он массу имел. Оперировал им граф словно пушинкой.

Шутка его была воспринята умеренно.

Грубо.

Провокационно. Однако улыбки все одно вызвала у многих на лице…

Наконец, завершили все формальные процедуры.

Дали отмашку.

И корнет попытался рывком достать графа. Ловко и умело нанеся колющий удар, норовя пырнуть его штырями, на которые надевались свечи. Но массу оружия он не учел. Так что Лев вальяжно пропустил этот удар, уходя с траектории.

Еще выпад.

Еще.

И на четвертый раз граф завершил маневр уклонения коротким, но хлестким ударом кулаком в нос. С левой руки. Несильным таким. Аккуратным, но ощутимым[5].

Раз.

И корнет отступил на несколько шагов назад, совершенно обескураженный с расквашенным «хрюкальцем».

– Ну же, корнет, смелее… – подзадорил его Лев Николаевич.

Новая атака.

И опять маневр уклонения закончился тем же самым ударом, только уже не в нос, а в зубы. Отчего, вновь отшатнувшийся молодой мужчина сплюнул выбитый кусочек жевательного аппарата…

Пять минут спустя корнет уже с трудом стоял на ногах.

Лев специально работал аккуратно.

Можно даже сказать – деликатно, стараясь отделать противника как резиновую грушу. Вон – на лице живого места уже не было. Но без каких-либо фатальных последствий. Просто больно, стыдно и очень обидно.

– Завершите уже… не стерплю позора… – прошептал этот корнет, с трудом удерживая канделябр двумя руками. Судя по тому, как он стоял, смотрел и говорил – сознание его было близко к уплывающему. Такое – пограничное.

– Я предлагаю примирение сторон. – улыбнулся граф, решив воспользоваться моментом.

– Что? – сразу не понял этот мужчина.

– Вы признаете, что были неправы, начав играть на командировочные деньги, и даете зарок три года не брать карт в руки. А я возвращаю вам долг.

– Нет! Это мой долг! Это долг чести! – вскинулся корнет, явно отреагировав на это слово-маркер.

– Хорошо. Все то же самое, а долг по обычаям.

– Согласен. – после несколько затянувшейся паузы, произнес он и обессиленно опустил руки, выпустившие канделябр.

– Это не дуэль, а какое-то безумие, – устало произнес корнет, добрую четверть часа спустя, когда немного отошел.

– А мне кажется, что все дуэли только так и нужно проводить. Или лучше даже сразу на кулаках. Чтобы и честь защитить, и не выбивать у императора его верных дворян.

– Скажете тоже… на кулаках… – усмехнулся корнет и застонал. Очень уж его добротно отделали.

– Кулак – это оружие, которое всегда с тобой! – назидательно произнес граф. – Кроме того, навык драться голыми руками развивает уверенность в себе и формирует крепкое тело. Особенно если добавить к этому делу борьбу или хотя бы ее элементы.

– Лев Николаевич, а вам не кажется, что дуэли на кулаках – это слишком низко? – спокойным тоном поинтересовался подполковник. – Ведь вон – купцы на кулаках сходятся и простолюдины.

– В Античной Элладе сходиться на кулаках считалось незазорным для самых великих героев. Это даже Илиаде описано. А знаменитый Пифагор был чемпионом по кулачным боям на Олимпийских играх. Вы считаете, Пифагора или Александра Македонского настолько недостойными людьми?

– Александр Македонский? – удивился подполковник.

– Кулачный бой входил в обязательную подготовку юношей из благородных семей. И великий полководец едва ли мог избежать плотного и вдумчивого занятия им. К тому же его воспитатель – Аристотель, наравне с Сократом и Платоном, считал кулачный бой эстетически красивым видом упражнений для смелых и сильных людей. Согласитесь – это весьма здравая традиция.

Подполковник задумался.

Этот корнет был неплохим фехтовальщиком и отменно стрелял из пистолета. Однако его отделали так – что диво. А значит, в рукопашной схватке кулачный бой действительно может дать определенное преимущество. Например, когда ружье со штыком или клинок заблокировали. Умение бить вот также – с левой – выглядело крайне полезным и практичным.

Мысль эта его зацепила.

Заинтересовала. Да так, что весь оставшийся вечер проболтал со Львом Николаевича, а потом, на следующий день, чуть задержался, чтобы посетить учебно-тренировочную площадку ДОСААФ и поглядеть на занятия ребят.

Не обошлось без пыли в глаза, конечно.

Несколько показательных вещей ребята изобразили, вроде штурма двухэтажного домика с преодолением высокой изгороди. Да и вообще – по полосе препятствий прошлись. На что подполковник смотрел с особым интересом, однако, ему требовалось двигаться дальше, отчего едва час сумел уделить этому шоу.

Командировка, увы, была неумолима.

Милютин взял денег у губернатора под расписку для компенсации утраченных командировочных и отправился дальше. Долг звал.

Леонтий Васильевич Дубельт продолжал проверять слова молодого графа. В частности, те самые, в которых Лев Николаевич «нарезал» зоны европейской части державы, выделяя Волго-Камский бассейн в самый безопасный и защищенный от врага регион. Для проверки чего управляющий Третьим отделением направил аж целого профессора Императорской военной академии по кафедре военной географии для изысканий на месте и кое-каких проверок. Из-за чего Дмитрий Алексеевич уже добрые несколько месяцев катался по матушке России…

[1] Оригинальный Лев Николаевич устанавливал для себя сумму, которые он разрешал себе ежедневно проигрывать. Но в его случае это никогда не работало, он был весьма азартным, увлекающимся человеком.

[2] Здесь общество осуждает дуэль на кулаках, так как кулак, будучи частью тела, оружием не являлось. А по имеющимся обычаям драться надлежало каким-либо оружием. Речь шла только об этом.

[3] По обычаям дуэльным драться дозволялось тем оружием, которое устраивало обе стороны. То есть, теоретически – хоть на вилках, хоть на подушках, хоть на кухонных ножах. Была, конечно, устоявшаяся норма в виде парных пистолетов, которые разбавлялись саблями, рапирами или эспадронами. Но Лев был в своем праве предлагать драться на канделябрах.

[4] В 1843 году во Франции случилась дуэль между двумя дворянами, которые решили драться на бильярдных шарах, которые бросали друг в друга с 12 шагов. Один из участников погиб от удара шаром по голове. Второго судили, так как дуэли во Франции были строго запрещены. Это к вопросу о допустимости канделябров.

[5] Использование тела для нанесения дополнительных ударов во время поединка на любом холодном оружие традиционно не являлось запрещенным. Более того, этому активно обучали. Правда к середине 19 века сильные фехтовальные школы стали смещаться в спорт и там подобное было уже не актуально. Поэтому к концу XIX века ушло. Как, впрочем, и сами клинки из боевых превратились в чисто спортивные снаряды.

Часть 1

Глава 2

1845, февраль, 23. Санкт-Петербург

Николай Павлович дочитал письмо и положил его на стол, непроизвольно разгладив. После чего поднял взгляд на Леонтия Васильевич Дубельта, который терпеливо сидел и ждал.

– Значит, дуэль на канделябрах.

– Формально – да. Но сам Лев Николаевич его ни разу канделябром так и не ударил, и сам ни одной раны от оппонента не получил.

– Но в письме Дмитрий Алексеевич ясно изложил, будто бы корнета настолько избили прилюдно, что наказания сверху он очень просил не накладывать. Ни на него, ни на Льва Николаевича, которого вообще выгораживает.

– Все верно. Лев Николаевич, держа для видимости канделябр, бил корнета кулаком по лицу. Ему, если говорить по-простому – морду набили за воровство казенных денег и недостойное поведение при игре в карты. Да так, что его лицо – сплошной синяк теперь. Словно кто ногами пинал. А потом еще заставили поклясться своей честью впредь «не путать свою шерсть с государственной»[1]. Позорище. Хорошо, что это произошло не в столице. Бедный корнет бы застрелился после такого или повесился.

– А вы думаете, что в столице об этом не узнают? – вполне серьезно спросил император.

– Разумеются, узнают. Но я уже распорядился описать эту историю в газетах, выдавая его под вымышленным именем. В каждой – под своим. Специально для того, чтобы началась путаница. Новости же такого толка больше нескольких дней не живут, если их не подогревать свежими выходками. А с корнетом я поговорю, как он вернется, и, если надо, подержу его в лазарете от глаз подальше.

– Да-с… странное дело. – чуть помедлив, произнес Николай Павлович. – По хорошему-то их надо наказать, но вроде бы не за что – ни смертей, ни увечий. Да и мерзавец, который решил проиграть в карты командировочные деньги, наказан.

– Вы позволите, Государь?

– Говори.

– Я думаю, что Льва Николаевича нужно поощрить, а его предложение принять.

– Это какое же?

– Прямо запретить использовать на дуэлях оружия под страхом смертной казни. Убил на дуэли кого-то оружием – расстрел. Ранил – каторга. И там, и там – с лишением дворянского достоинства. При этом разрешить проводить поединки чести без оружия, утвердив для того новый дуэльный кодекс. По принципу: не можешь противостоять, так возглавь и поверни, куда надобно. Так, эти дурни и пар выпустят, и живы останутся. Кроме того, это позволит хоть немного отвлечь дворянство от бесконечных гулянок. Драться голыми руками мало кто из них умеет. Начнут учиться. Что всяко лучше, чем пить да по актрискам бегать.

– Воя будет… – покачал головой император.

– Так и написать в манифесте, что если Александру Македонскому, Аристотелю, Сократу, Платону и Пифагору было не зазорно, то и дворянам ущерба чести в том нет. Да-с. Мне такое предложение видится очень здравым. Получится как в поговорке: и волки сыты, и овцы целы.

– Пожалуй… пожалуй… а это что? – кивнул он на толстый томик журнала, который приволок с собой Дубельт.

– Раз мы обсуждали с вами выходку этого молодого графа, то я рискнул принести свежий январский номер журнала «Отечественные записки». Закладкой я обозначил статью Герцена, которая могла бы вас заинтересовать.

– Герцена? Этого, прости господи, болтуна и демагога⁈ – немало удивился император.

– Сам пока не знаю, с чем это связано, но он очень сильно поменял свою позицию. Прошу вас, взгляните на статью. Она весьма занимательна.

– Но какое она имеет отношение к этому графу?

– Так она о нем. Притом в совершенно вульгарном и непривычном для нас обычае, имеющем хождение только в бывших английских колониях за океаном. Называется интервью[2]. Это словно бы беседа Герцена с Толстым, записанная на бумаге в форме, близкой к пьесе…

Император взглянул на толстенный том журнала. Прямо-таки «кирпич», притом мелким шрифтом. Тяжело вздохнул и толкнул его в сторону Дубельта, дескать, так и быть – читай.

Второе приглашение управляющему Третьего отделения не потребовалось.

Он взял его.

Открыл на закладке и начал с выражением декламировать, стараясь обыграть отличия в голосах и манере речи…

– Лев Николаевич, что для вас быть дворянином?

– В далеком XV веке Иоанн Васильевич[3] начал плодить и множить дворянство как служилую корпорацию. Тех, на кого он всегда мог бы положиться в любых делах. С тех пор много воды утекло. Но главное, на мой взгляд, осталось неизменным. Дворянин рожден для службы.

– А о службе кому именно вы говорите?

– Разумеется, о службе державе, то есть, монарху, который является ее персональным, личным воплощением. Я рожден для службы царской, я люблю кровавый бой – именно в таком горниле и было выковано дворянство. И я не считаю разумным макать этот клинок в выгребную яму праздности.

– Но ведь Государь не всегда нуждается в службе всех своих дворян.

– Ничего страшного в этом нет. Есть такое понятие – солдат империи. На нем, как на становом хребте, держится Британская империя. Это подход, при котором ты в строю всегда и всюду. Призвал тебя император или ты коротаешь свои дни в поместье – разницы никакой. Главное, не сидеть без дела, и в трудах своих всегда помнить об интересах державы, ну или как минимум ей не вредить. Не состоишь на службе государя? Укрепляй сельское хозяйство. Строй дороги, фабрики и пароходы. Изучай что-нибудь, открывая новые горизонты в науке. Преподавай. Лови разбойников и предателей. Пиши стихи и романы. Исследую Россию и мир. Неси интересы державы на острие своего клинка, пера и ума. Куда бы ты ни пошел, где бы ты ни оказался – ты часть империи, ты представляешь ее интересы, ты ее авангард.

– А ежели дворянин не желает жить такой жизнью? Такое же встречается сплошь и рядом.

– Ну какой же он после этого дворянин? Так – бледная тень отца Гамлета, которая славна лишь стараниями пращуров. Он сам-то чего стоит, дворянин такой? В чем его дворянство заключается? В иллюзорной чести, которая зачастую едва ли отличимая от дурного кривляния? В спускании трудов праотеческих за карточным столом? В пьянстве и наркомании? В беспорядочных половых связях и разорении имений на потеху актрисок? Чем он лучше быдла? В чем его соль державная? У Симеона Полоцкого была выведена прекрасная формула для таких бездельников: Родителей на сына честь не прехождает, аще добродетелей их не подражает. Лучше честь собою комуждо стяжати, нежели предков си честию сияти.

– Как интересно! Вы увлекаетесь древней поэзией?

– Не такая уж она и древняя. Двух веков не минуло. Но нет, меня скорее интересуют времена, когда наша страна смогла из «северного индийского княжества» превратится в Великую державу. И сия формула очень ярко отражает суть происходящих тогда процессов. Конечно, дураков хватало. Их всегда у нас в избытке. Хоть на экспорт поставляй. Злые языки говорят, будто бы они – суть нашего национального достояния и основной прибавочный продукт. Врут, конечно. Иначе бы мы не выковали державу от Тихого океана до Балтики и Черного моря. Но мы отвлеклись. Дело первыми Романовыми было проделано превеликое. К моменту, когда Михаил Федорович взошел на трон, Россия не распадалась по швам только лишь потому, что ее мухи крепко загадили. На чем и держались. К завершению правления Петра Алексеевича – мы уже занимали если не третье, то четвертое место среди самых могущественных держав всего Земного шара. Это невероятно! Это волшебно! И это вдохновляет меня.

– То есть, вы, как и Петр Алексеевич, ищете для России будущего на Западе?

– А он его там не искал.

– Но как же? Окно в Европу же прорубал!

– Окно в Европу, а не дверь! Он предлагал у Европы учиться, но выбирать лишь полезное для нас, а не слепо подражать им, бездумно копируя все подряд. Учиться, учиться и еще раз учиться! У всех, кто смог достигнуть успеха. У кого-то что-то получается лучше всех? Отлично! Поглядим, как он это делает, и применим у себя, ежели сие полезно. В этом своем подходе Петр Великий находился в полной синергии с Фридрихом Великим и Екатериной Великой – самыми выдающимися правителями минувшего века. И все вместе они вполне укладывались в философию Вольтера, выраженную в формуле: возделывай свой сад…

– Вольтера⁈ – вскинулся Николай Павлович.

– Лев Николаевич достаточно образован и способен широко цитировать разных мыслителей. Вольтера он здесь приводит для того, чтобы молодежь не отворачивалась от его слов. Специально для того, чтобы идеи служения у этих балбесов не вызывали такого отторжения. Он ведь очень осторожно выбирает цитаты. Видите: «Возделывай свой сад». То есть, занимайся делом, порученным тебе.

– Ясно, – чуть помедлив, кивнул император

Такое пояснение его вполне удовлетворило. И Дубельт продолжил чтение. Впрочем, до конца интервью оставалось не так уж и далеко…

– Николай Павлович, вы не находите, что это очень занятно?

Император молча кивнул.

Текст интервью оказался для него сложноват. Из-за чего он не вполне сумел его охватить и осознать целиком. Отреагировав только на слова-маркеры. Из всего интервью у него в голове осталось лишь то, что молодой граф нахваливал его предков и зачем-то вспомнил увлечение бабки Вольтером.

В остальном же… звенящая пустота.

Дубельт уже давно с ним работал и прекрасно понимал, как император воспринимает информацию. Поэтому сразу начал давать развернутые и простые пояснения. Выворачивая все так, будто бы Лев в красивый фантик для молодежи решил поместить идеи верности долгу и служению императору.

Назад к карточке книги "Юношество (СИ)"