Текст книги "Юношество (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Клан Толстых, несмотря на многочисленность и большие связи, имел большие трудности с деньгами. В том числе из-за любви к карточным играм. Конечно, бед вроде тех, что нарисовал сам себе Федор Иванович, никто не достигал. Однако финансовые сложности наблюдались если не у всех представителей клана, то у многих. А тут такая возможность…

Лев Николаевич огляделся и обомлел. Все присутствующие имели взгляд очень решительный и вдохновленный, что ли. Ему почему-то поверили. Почем? Он сам не понимал. Может, раньше не врал по существу. И вон – с геометрией Лобачевского все как устроил, и с селитрой, и получив разрешение на производство оружия «достал» из загашника вполне рабочую модель револьвера… То есть, его слова не расходились с делом.

Молодой граф скосился на Авдотью Максимовну, надеясь найти скепсис хотя бы у нее. Но чуть не чертыхнулся. Она же была цыганкой, выросшей в своей среде. Поэтому уж кто-кто, а она отнеслась к возможности хапнуть золотишка самым положительным образом. Тем более в том ключе, что позволяло бы ее дочери получить славное приданое. Из-за чего ее глаза не просто горели, нет, они пылали!

– Хорошо, – чуть еще помедлив, произнес граф. – Сегодня же начну.

– До весенних паводков успеешь? – поинтересовался Федор Иванович.

– Должен.

– Куда проще ее будет переправить? К Санкт-Петербургу?

– Я бы в столице этот земснаряд не показывал почтенной публике. Меньше вопросов. Лучше его своим ходом, как снаряд для углубления дна, провести до Тулы. Где-то под ней был ни то волок, ни то канал на Дон. Оттуда в Таганрог. Где на корабль какой неприметный и загрузить, на котором и отправиться в Сан-Франциско.

– Так и поступим, – серьезно произнес Федор Иванович, который, казалось, даже лицом изменился. Расцвел. Даже плечи расправились.

Лев удалился к себе довольно скоро.

Его ждали бумаги и размышления. Требовалось срочно придумать, как высвободить хотя бы одну приличную паровую машину из числа тех, которые закупили для селитряного завода. То есть, повысить эффективность имеющихся.

Что там применялось?

Обычные цилиндрические котлы[2]. Давление поднять в них едва ли было можно быстро, да и их сами переделать. Это, очевидно, не вопрос месяца или двух… наверное. Тем более что сам Лев не являлся теплотехником и в теме разбирался на уровне человека с хорошим техническим образованием. Но не профильным. Ну и жизненным опытом, который позволил ему взглянуть на много всякого оборудования.

Что еще?

Парораспределение.

Оно было самым, что ни на есть, стандартным. Впуск-выпуск с помощью золотника. Примерно в таком виде подобная конструкция встретит XX век и там поживет. Ибо просто и надежно.

Но тут Лев кое-что знал.

Ему посчастливилось слышать про прямоточное парораспределение. И даже видеть ролики с кинематическими моделями, так что понимание было вполне ясное. И что занятно – переделка простейшая. А это несколько процентов КПД[3], как с куста самыми простейшими усилиями.

Что еще?

Утепление. Он ведь еще для изготовления своего сейфа асбестом заинтересовался. И по его запросу возобновили кустарный промысел под Невьянском. Старый, еще Демидовых. Много не накопали. Однако маленькая артель уже несколько тонн «горного льна» добыла и переправила в Казань. И он лежал на складе, дожидаясь своей судьбы.

Так что обкладка асбестом котла, паропроводов и цилиндра должно еще выкроить несколько процентов КПД. Открыто лежащий асбест на механизмах, это, конечно, катастрофа для легких. Но решалось все это довольно просто – обшивкой поверх обычным кровельным железом методами жестянщиков. Крепко ведь не надо, а вот герметично – очень даже. Так что с пайкой швов.

«На выпуклый глаз», как любили говорить инженеры во второй половине XX века, этими простыми мерами можно было поднять мощность уже имеющихся паровых машин вдвое, если не больше. С сохранением расхода топлива.

Профит?

А то!

Но главное – возможность сделать это все быстро и выкроить себе одну или даже несколько паровых машин для затеи с земснарядом. Лев Николаевич был уверен: не пройдет и пары недель, как начнут подтягиваться родственные связи клана. И проворачиваться механизм.

Появятся верные люди.

Найдется корабль.

Тихо, но быстро… Практически все интересующиеся люди знали, как шалили Демидовы с Уральским золотом и серебром, помогая престолу в чеканке монет. Не фальшивых, нет. Вполне себе полновесных и добрых – не отличишь от тех, что с монетных дворов вышли. С небольшой поправкой – делалось это все в свой карман.

Дело-то нехитрое.

Если есть золото, винтовой пресс и приличный гравер, способный изготавливать штампы дело пустяшное. Сиди себе да крути золотые империалы где-то на отшибе в малой компании верных людей. А тут – вон – совсем замечательно. В Калифорнии можно было делать монеты любой страны на выбор и уже их ввозить в Россию, честно сдавая в банк в обмен на кредитные рубли.

Главное, чтобы не всплыло.

Главное, чтобы никто не проболтался…

Конечно, что знает трое, знает и свинья. Но при такой мотивации едва ли кто проболтается раньше времени. А потом уже и повиниться перед Дубельтом можно и цесаревичем за «долю малую» в казну. Или даже так. Ведь клан золото будет ввозить в Россию, а не вывозить. Что важно, нужно и очень полезно…

[1] Песенка Лепелетье была написана в XVII века и имела определенную популярность в XVIII и даже XIX веке.

[2] Эти ранние цилиндрические котлы представляли собой бочку, заваленную набок с одной толстой трубкой в нижней части, по которой шел и жар, и дым – дымогарная труба. Ланкаширские котлы с 2–3 трубами только-только изобрели в 1845 году.

[3] Именно прямоточные поршневые паровые двигатели в 1920-х достигали 20–25% КПД совершенно обычным образом, без экзотических решений.

Часть 1

Глава 10

1845, декабрь, 20. Казань

– Магадан.

– Нету такого города, – возразил Владимир Иванович.

– Да что же такое! – воскликнул Лев Николаевич. – Нету, так будет. Надо будет себе в блокнот записать, чтобы заложить его потом, а то как-то прям неловко… И да, дядюшка, признаю вашу победу.

– Ну вот опять! Мы же всего ничего играли. А вы опять назвали несуществующий город и куда-то собрались бежать.

– Надо будет Игната навестить. Поглядеть, как у него дела.

Дядя не стал возражать.

Эта история с золотом потихоньку набирала обороты, и требовалось действовать быстро и решительно.

Чтобы компенсировать возможные утечки, Лев предложил распускать заведомо ложные слухи. Разные. Много. Одни чудовищнее другого, чтобы история с золотом на их фоне просто терялась.

В дело пошло и карта пиратских сокровищ, и признание древнего алеута в том, что он видел пещеру с сокровищами, и волшебный сон, и спиритический сеанс… Двух месяцев не прошло, а благородному обществу было предложено с десяток разных вариантов. И дальше больше: мозговые штурмы по этому вопросу продолжали проводиться с тем, чтобы забивать информационным шумом реальные интересы клана.

Родственники же, заботясь о дурном старике, просто хотели уважить его. Стар же. Пускай напоследок немного подурит. В конце концов, путешествие не самое дикое, что он мог устроить…

Весь клан, конечно, не подтянулся.

Пока.

Но вся старшая графская ветвь включилась. Особенно шороху стал наводить троюродный брат – Алексей Константинович, сидя в Санкт-Петербурге. В том числе и потому что он со Львом находился в очень тесном сотрудничестве и общении еще до того, как это все началось.

Он еще по весне чрезвычайно заинтересовался работой, которую развернул Александр Фомич Вельтман с новым фантастическим миром сказочного прошлого. И он захотел поучаствовать. Списался с ним. Так, на Льва и вышел, не побрезговав даже в отпуск приехать. Едва-едва разминувшись с цесаревичем. И тут же был взят в оборот, но совсем не так, как ожидал.

Лев предложил ему создавать конкурирующую франшизу. Что-то в духе мира Властелина колец, только не так глобально. Просто древний колдун решил когда-то кольцо всевластья сделать…

Ну а дальше накрутили-навертели вместе.

Сам Лев Николаевич ни Властелина колец, ни Хоббита не читал. Только экранизации видел. И вообще – о том мире знал лишь через призму фантастики, написанной сильно позже. Поэтому этот сказочный мир оказался у них с Алексеем населили и эльфами всех сортов, и гитьянками с иллитидами и так далее. Насыпали всего, чего Льву припомнилось, и широкими горстями, объяснив прорывами с других планов.

Причем основной локацией стали Урал, Сибирь и Дальний Восток. Из-за чего Леголас у них бегал по тайге и бил из лука белок на пушнину, а Хозяйка медной горы была колдуньей из темных эльфов, известных как дроу, способная менять свой облик по желанию…

Драконов завезли.

Разных.

Много.

Включая китайских и всякого рода динозавров. Их, кстати, открыли совсем недавно, но это были только первые шаги. Вот братья Толстые и решили на этом сыграть.

И, разумеется, как и в ситуации с Вельманом, не забыли продумать экономику и быт, чтобы ситуация получилась максимально реалистичной. А потому отлично заходила на волне растущего увлечения мистикой как в России, так и в Европе…

Сам же Лев Николаевич оставался в тени. Дирижировал всем этим, но не более.

Но даже так у него только на работу с письмами уходило по несколько часов в неделю. А ведь еще газеты с журналами надо было почитать как отечественные, так и зарубежные… так что можно сказать, что молодой граф в здешних реалиях мог считаться одним из самых читающих обывателей. И редкий день у него не имелся массив всякого для чтения.

Но это потом.

Все потом.

Сейчас он с головой был увлечен возней с паровыми машинами.

Земснаряд-то строили и уже почти закончили. Ничего сложного там не было. С насосом не стали морочиться, остановились на клепанной ферме с пущенной по ней цепной передачей транспортера. Так оказалось намного проще и быстрее.

Одна беда – аппетит приходит во время еды.

Поэтому закрыв этот вопрос по-минимуму, он решил до отъезда Федора Ивановича попробовать выжать максимум.

А страдал Игнат.

Натурально.

В его мастерской и Кристиан Шарпс трудился, дожидаясь весны, когда ему начнут строить свою собственную. И паровые машины дорабатывали. И револьверы делали. И другими делами по мелочам занимались.

Так что загружен он был по полной программе.

И это оправдывалось.

В Казани вообще с промышленным металлорежущим оборудованием было негусто. А тут вообще получался своего рода узел самого передка научно-технического прогресса. Например, токарный станок располагался на могучей станине, из-за чего имел минимальные вибрации. Имея возможность отбирать хоть всю мощность паровой машины в двадцать пять лошадей.

Сами резцы не только охлаждались струей мыльной воды, но и имели быстросменные коронки. Более того, они зажимались в держалку по четыре штуки, которые легко переключались.

Режешь с хорошей подачей. В струе. И жонглируешь этими резцами, переключая их время от времени. А как все ж перегрел, отпустив или затупил, то за пару минут меняешь на новый комплект. На снятых же подмастерье цепляет новые коронки, крепящиеся на болте…

Жизнь кипела.

У всех участников при этом горели глаза. Даже у Кристиана Шарпса, который по достоинству оценил этот станок и решение. А уж его мнение дорогого стоило, так как у себя в арсенале имел дело с лучшим оборудованием, которое в эти годы можно было купить.

Одна беда – Игнат выглядел совершенно загнанной лошадью.

Да, он набрал себе подмастерьев. И они довольно быстро прогрессировали. Однако все равно – ему доставалось, как владельцу предприятия…

Новую паровую машину изготавливали с нуля.

Совсем.

Поковки заказали у Строгановых на их железоделательном заводе. И сейчас обтачивали, стараясь сделать с хорошими допусками. Ничего прям прорывного не задумали, просто очень аккуратно и качественно. С поправкой на прямоточное парораспределение и теплоизоляцию.

Плюс – подшипники.

Так-то применялись баббитовые вкладыши. Лев же решил изготовить роликовые. Их все равно требовалось немного.

Но это – точили.

А рядом трудились над котлом. Новым.

В эти годы ведь как делали? Брали железную бочку, собранную на заклепках. Пускали по низу ее одну трубу довольно крупного диаметра. И все. Где-то в Англии стали по две-три трубы делать лишь в 1845 году.

Лев же шагнул дальше.

Он понизу пускал пять крупных труб, а сверху на возврате полсотни тонких. Получая таким образом «возвратный» или двухпроходный огнетрубный котел, которые появились лишь в 1870-х годах. Из-за чего на том же расходе топлива он и прогревался быстрее, и паропроизводительность имел куда выше, и КПД. А потом еще и «одевал» его в шубу из асбеста и внешнего кожуха.

Оригинальные паровые машины, закупленные для выделки селитры, имели мощность на своих простых цилиндрических котлах около десяти лошадей. Плюс-минус. На простой модификации он ее удвоил, местами даже достигнув двадцати двух – двадцати трех лошадей.

А тут… здесь он рассчитывал взять не меньше тридцати лошадей. Ну или хотя бы сократить расход топлива. Но пока еще рано было судить – работ еще предстояло немало. Те же тонкие трубки изготавливали пока поковкой из полос на оправке, что само по себе непросто и небыстро. А ведь их требовалось сделать с некоторым запасом…

Вот Лев Николаевич ежедневно и наведывался в мастерскую.

Мониторил.

И старался максимально оперативно решать все возникающие проблемы…

– Лев Николаевич! Лев Николаевич! – донесся до него крик.

Граф оглянулся, пытаясь понять, кто к нему обращается. Все же механический молот, недавно запущенный здесь, стучал часто и немилосердно громко.

Бух-бух-бух-бух…

Аж звон в ушах…

Приметил сына Игната, который вид имел странный… испуганный, что ли.

Поднял руку, привлекая внимание.

Механический молот замер.

– Что случилось?

– Лев Николаевич. Там вас фельдъегерь дожидается.

– Кто⁈ – не понял молодой граф.

– Он представился фельдъегерем. – неуверенно повторил он.

Толстой нахмурился.

Ему только этой службы не хватало. Потому как в мирное время она отвечала среди прочего за рассылку писем и поручения как самого Императора, так и его канцелярии. И не абы каких, а срочных. Так что, если ему там прислали что-то… едва ли стоит радоваться.

Так или иначе, он дал отмашку продолжать работы. Сам же вышел во двор, где его поджила уставший гонец.

– Я Лев Николаевич Толстой, – произнес молодой граф. – Вы меня искали?

– Так точно, сударь. Извольте получить депешу. И распишитесь вот тут…

Депеша и депеша.

Из Его Императорского величества канцелярии.

Вскрывать тут и читать Лев ее не стал. Вместо этого предложил фельдъегерю остановиться у них и столоваться, отправился домой. В особняк. Один. Потому как этот гонец должен был отметиться у губернских властей и там же получить как постой, так и кормление.

Добрался до особняка.

Прошел к себе в кабинет.

Положил конверт перед собой и, наверное, с четверть часа думал – вскрывать его или нет. Будучи совершенно точно уверен в том, что ничего хорошего там ему не написали.

Наконец, он решился.

Ножом для бумаг вскрыл конверт. Достал письмо и, быстро пробежавшись по строчкам, потерял дар речи. Ненадолго. Потом-то, конечно, сдавленно выразил свое отношение к бумаге. Но негромко. Чтобы слуги не услышали. А то мало ли?

Еще в прошлом году, когда в Казани гостил Леонтий Васильевич Дубельт, Лев жаловался на то, что его никак не могут устроить на службу. Ссылаясь на года. Тогда управляющий Третьим отделением и предложил юноше написать прошение на имя императора.

И надо же такому случится, что спустя практически два года это прошение всплыло… и было немедленно удовлетворено. Вон – лично рукой Николая свет Павловича написано в резолюции:

«Зачислить в Нижегородский драгунский полк корнетом, к которому явиться без промедлений».

– Что-то случилось? – раздался от двери голос дяди.

– А? – словно очнулся Лев Николаевич.

– Мне доложили, что к вам фельдъегерь прибыл. Я вас окликнул, когда вы вошли, но вы словно не слышали меня. Да и сейчас выглядите странно.

Лев молча протянул письмо.

Владимир Иванович быстро пробежал по нему глазами. И вполне удовлетворенно хмыкнул:

– Ну что же, это все не так плохо. В гвардию было бы лучше, но и Нижегородский драгунский полк славный, на особом счету. Более того, как ты и просил – он воюет на Кавказе, а не отстаивается в тихом месте. И не артиллеристы. Драгуны там постоянно в делах разных участвуют – есть где отличиться.

– Вы серьезно?

– Да. Вам бы Леонтию Васильевичу свечку за здравие поставить. Лучше варианта и не придумать. Если не в гвардию.

– Дядюшка, ну какие драгуны⁈

– Понимаю. Но именно нижегородские удостаивались особой похвалы. Почему этот полк до сих пор не причислен к гвардии – загадка.

– Я не об этом. Сейчас это все так не к месту… паровые машины, карабины, револьверы, селитра, земснаряд… словно какая-то насмешка судьбы. Ну куда мне сейчас ехать? Все бросить?

– Да, именно так. Все бросить. – серьезно и строго произнес дядя. – Или ты испугался? Сам же хотел на войну.

– При чем тут это? – нахохлился Лев Николаевич. – Два года тянул кота за всякие места. А теперь в самый неудачный момент. Кто земснаряд доставит Федору Ивановичу в Таганрог? Дело-то непростое.

– Я доставлю. Не переживай. Все сделаем.

– И когда мне выезжать?

– Как лед сойдет.

– Но там же написано «без промедлений».

– А тут и нет никаких промедлений. Вам, друг мой, надлежит дела сдать. Как минимум по селитряному заводу. Его императорское величество не поймет, если после вашего отъезда он прекратит работать. Да и по университету. Это минимум месяца два-три. В таких обстоятельствах, если вы явитесь к концу лета, никто и слова не скажет. Но, конечно, увлекаться не стоит. Сами видите, чья подпись и чьей рукой написана резолюция…

Часть 2

Глава 1 // Капал прошлогодний дождь

– Выплюнь! Выплюнь, национальное достояние, слышь, Кроликов? Выплюни!

К/ф «Ширли-Мырли»

Глава 1

1846, март, 28. Санкт-Петербург

– Входите, Леонтий Васильевич. – доброжелательно произнес Николай Павлович, который находил в хорошем расположении духа.

Здесь уже присутствовали все. И военный министр, и морской, и министр внутренних дел, и цесаревич. Малый круг, так сказать. Не хватало только непосредственного начальника Третьим отделением[1], но он хворал и явиться не мог.

– С чего начать доклад, государь? – деловито поинтересовался Дубельт, раскладывая на столе несколько папок.

– Как дела обстоят со столичными сплетнями? – спросил император.

– Про дуэли?

– Да, про них.

– После публикации нужных нам статей, удалось сильно сбавить темп возмущений. Особенно удачной оказалась статья Герцена, в которой он высмеивает с особой едкостью старых драчунов, называя их не заложниками чести, а обычными кривляками. Разбирая при этом самые вопиющие и глупые дуэли былых лет, которые завершились ужасно.

– И кто же во главе угла? – оживился царь.

– Как это ни странно – Лермонтова с Мартыновым. Что совершенно шокировало общество[2]. – вместо Дубельта ответил цесаревич, скривившись.

– Все так. Шокировало. До оглушения. Герцен показал покойного поэта зловредным гнусом, который изводил окружающих и просто был обречен закончить свою судьбу позорным образом. Именно позорным. Александр Иванович особенно подчеркивает: после того, как его подстрелили, никакой врач Пятигорска не хотел к нему идти, так как он всех к тому времени совершенно допек своими гнилыми шуточками.

– О… – выдохнул Николай Павлович. – Неужели кто-то, наконец, решился сказать правду?

– Это было ужасно… – пробурчал Александр Николаевич.

– Но Герцен не погрешил против истины. Чуть-чуть приукрасил, но не более. – возразил Дубельт.

– В этом и ужас… Разве люди хотели бы запомнить великого поэта таким человеком?

– Александр Николаевич, если бы манифест о поединках чести был утвержден лет пять-десять раньше, то, пожалуй, и Александр Сергеевич Пушкин остался бы жив, и Михаил Юрьевич Лермонтов. Побитыми бы ходили, но живыми. Согласитесь – это оправданна жертва. И вынести на щит поэта, который своими усилиями загнал себя в могилу – правильно. Честно, если хотите. Справедливо. Чтобы иные не занимались ничем подобным.

– Ну, знаете ли… – фыркнул раздраженно цесаревич.

– Я разве в чем-то не прав?

– По сути возразить не могу. Вы дельно все сказываете. Просто чувствую, что так нельзя.

– А что вообще с Герценом случилось? – поинтересовался Меншиков. – Раньше он про Россию только гадости писал.

– Это секрет, господа. Александр Иванович теперь получает материальную помощь от… хм… наших поклонников его таланта. И с огромным удовольствием трудится на благо России, стараясь на совесть. Он ведь всю эту шушеру хорошо знает. Всё их нутро. Все их слабость. Поэтому кусает особенно больно.

– Не доверяю я ему. – буркнул цесаревич, и император охотно с ним согласился, кивнув.

– Он обычная политическая проститутка. – с улыбкой пояснил Дубельт. – Демагог. Кто платит, на того и работает. Сейчас платим мы, значит, работает он на нас. Как начнет шалить – мы его либералам и скормим. Уж будьте уверены, они его голыми руками растерзают за этот… хм… маневр тайлерановского толка[3].

– А кто ему платил раньше? – поинтересовался Меншиков.

– Англичане.

– Это точно? – напрягся он, натурально побледнев.

– Совершенно так. Нами даже установлен человек, который передавал ему лично деньги. Да вы его знаете. Точно видели. Один из помощников посланника. Такой сухопарый с выражением лица, словно только что отведал лимона… лайма. И пенсне еще носит.

– Не припоминаю. – излишне нервно ответил Меншиков, что не скрылось ни от кого из присутствующих.

Ситуация оказалась сразу довольно пикантной, так как и император, и остальные прекрасно узнали в устном описании не только указанную персону, но и тот факт, что морской министр с ним не раз и не два беседовал на встречах. То есть, совершенно точно знал. И, быть может, хорошо. Однако развивать тему не стали.

– Англичане платили только ему? – спросил цесаревич, поспешно сняв излишнюю остроту.

– Насколько я смог установить, с Английской набережной дирижировали всей нашей либеральной общественностью. И не только. Помните скандал между Остроградским и Лобачевским? Это их рук дело. Остроградский предоставил мне пару анонимных писем, которые и спровоцировали его. Таких историй много.

– И что мы можем предпринять? – хмуро и мрачно поинтересовался царь.

– К сожалению, ничего.

– Совсем?

– Было бы правильно арестовать посланника и провести обыски в посольстве, а также на квартирах работников. – произнес управляющий Третьим отделением. – Однако это совершенно расстроит нашу торговлю и доставит немало трудностей в кредитовании. Даже если они виноваты, даже если у нас будут несомненные и верные доказательства… это ничего не меняет. Строго говоря, это не единственный перст, указующий на англичан, но… мы бессильны.

– Как же это все… мерзко… – покачал головой Николай Павлович.

– Папа, я в своем рождественском докладе прямо указывал на опасность англичан и предлагал менять внешнеторговый баланс. Уменьшая зависимость. Осторожно. Чтобы их не спровоцировать.

– А кредиты? А бюджет?

– Сокращение армии, папа! Сокращение армии! – порывисто произнес цесаревич. – Она уже превратилась в хтоническое чудовище, которое сжирает половину нашего бюджета, сковывая нас по рукам и ногам. Нам нужно отправить половину, а лучше две трети солдат и офицеров в запас, оставив в строю только тех, кто толков.

– Это не твои слова! – рыкнул Николай. – Толстой… и тут его уши торчат!

– Я имел с ним переписку по этому вопросу. – вклинился Дубельт. – Перепроверил все, на что он указал. И могу вас заверить, Государь, судя по всему, англичане знают о нас то, чего им угодно. Сколько войск, где стоят, каково их состояние. И с этим поделать ничего нельзя. При этом здесь нет никакой измены. Все это легко высчитывается из открытых источников – от зоркого взгляда и пытливого ума такое не сокрыть. Да и не только это они знают. Мне достоверно известно, что наши секретные компрессионные пули уже известны в Париже и Лондоне. Они о них узнали еще на стадии испытаний.

– Проклятье! – натурально прорычал император.

– Кроме того, молодой Толстой прав относительно того, что англичане готовят множество восстаний по всей Европе. Год-два – и полыхнет. И мы с этим ничего поделать не сможем. Вот, – протянул Дубель Николаю I несколько сшитых в тетрадь листов, – здесь сводка.

– Франция? Франция⁈ – аж воскликнул император, пролистывая ее. – Что они там задумали⁈ Хотя… этого следовало ожидать. Он слишком мягок с Луи Наполеоном. Мда… И чем это нам грозит?

– Шарль Луи Наполеон формально имеет очень условные права на престол по линии бонапартистов. Ему потребуется какая-нибудь славная победа, чтобы обрети легитимность в глазах французов. То есть, война.

– Австрия? Или нет… Италия. Да, скорее всего, именно Италия. Или Испания?

– Мы.

– Мы? – удивился Николай Павлович, как и остальные.

– Да. Более того, Государь, я склоняюсь именно к этому варианту, как к самому вероятному.

– Раньше вы мне этого не говорили.

– Не хотел высказывать необоснованные подозрения. Вот здесь, – Дубель протянул еще одну тетрадь, – итог всех проведенных мною проверок. Я их держал в совершенном секрете, чтобы мне их не сорвали.

– Кратко скажите, о чем здесь?

– Государь…

– Говорите открыто. Я доверяю всем присутствующим.

– Великобритания стоит за гибелью вашего родителя в 1801 году. Убийство было вызвано раздражением его стремления достигнуть союза с Наполеоном. Ибо это грозило смертью уже им. Туманный Альбион же стоит за попыткой революции 1825 года, из-за тарифов 1822 года[4]. Слишком били по их доходам. А теперь, после нашей победы в последней войне с турками, они снова чрезвычайно возбудились. И что-то готовят. Какой-то удар. В контексте волны революций, самым вероятным является война с нами. Ведь в случае успеха, эта волна сменит консервативных правителей, и мы утратим было влияние на континенте. В либеральной среде вас, Николай Павлович, откровенно ненавидят. И едва ли станут прислушиваться.

– Почему мы? Чего они к нам прицепились-то? – тихо спросил цесаревич, в то время как Николай Павлович молча переваривал. Он и раньше догадывался, но вот так – в лоб, да еще оформив как документ…

– Такова политика Туманного Альбиона. Недопущение усиления любой из континентальных держав или крепкого их союза. Ибо на этом зиждется их собственное выживание. После последней войны с турками мы слишком сильно улучшили свои позиции. Еще Екатерина Алексеевна вынашивала планы утвердить власть России на берегах Черноморских проливов. А мы, по сути, в одном шаге от этого, что очень сильно поменяет весь расклад сил в Средиземном море. Это чрезвычайно пугает королевский двор Великобритании. При этом проблема тарифов никуда не ушла.

– Вы сумели выявить заговорщиков? – еще более хмуро спросил император.

– Нет. – ответил Дубельт, с едва заметной улыбкой, скосившись в сторону морского министра, но тот, впрочем, этого не заметил, в отличие от окружающих. – К сожалению, наши враги в этот раз действуют иначе. Они вербуют сторонников внутри страны. Через материальную заинтересованность, чтобы потом спросить, угрожая шантажом. И ждут, подготавливая войну. Ситуация с нашей экономикой непрерывно ухудшается, так что время на их стороне.

– Неужели в одиночку рискнут воевать с нами?

– Никак нет. Только обзаведясь множеством крепких союзников. И коалиция эта уже потихоньку проступает. Кроме Франции, которая, очевидно, жаждет реванша, они хотят вовлечь Австрию.

– Фердинанд?!! Он никогда на такое не пойдет! – воскликнул Николай Павлович.

– Он, скорее всего, уйдет в намеченную волну революций. Кто его заменит, неясно. Однако…

И дальше Леонтий Васильевич озвучил императору версию Льва Николаевича. Без ссылки на него, разумеется. Суть которой сводилась к тому, что венгры, безусловно, восстанут. Если Россия вмешается и подавит это восстание, то настроит против себя как венгров, так и Вену. Первых из-за явной враждебности. Вторых – из страха, так как со времен Наполеоновских войн Австрия показывала себя посредственно на поле боя. Если проигнорирует, то Вена будет оскорблена невыполнение обязательства и посчитает Россию слабой. То есть, из-за Венгерского восстания Австрия, безусловно, попадает в стан к врагам Николая. Пруссия же играет свою игру и охотно присоединится к добиванию упавшего.

Николай хмуро слушал…

Вообще, ситуация выглядела так, что Россию обкладывали, как волка, флажками. Загоняя в смертельную ловушку. Сложные материи Николай Павлович понимать не умел, но такое чувствовал. Чуйка имелась, которая в свое время его и спасла, заставив зубами вгрызаться во власть. И сейчас его накрыло то же самое ощущение, как тогда – в декабре 1825 года.

Этакий микс ужаса и долга.

Сынок вон, тоже мрачный сидел. Этот много что понимал, но Англию воспринимал как светлый идеал. И чрезвычайно злился, когда ее ругали. А тут… тут даже не ругали. Вон – тетрадь с материалами, в которых минимум два повода для объявления войны.

Морской министр «радовал» особо.

Меншиков был бледен настолько, что считай – лица не имел. Будто покойник. А еще эти еще ужимки Дубельта и усмешки, который тот позволял себе делать так, чтобы морской министр их не заметил…

– Папа, – эту затянувшуюся паузу нарушил цесаревич. – А зачем вы удовлетворили просьбу графа Толстого и отправили его на Кавказ?

– Так… он же просил.

– Он только-только наладил нам выпуск селитры. И готовился взяться за современное оружие. Я даже видел очень годный образец. Лучший в мире! Он же в Казани нам крайне полезен. Зачем он на Кавказе? Я не понимаю… это выглядит так, словно вы на него чем-то сильно обижены. Как бы слухи какие дурные не пошли.

– Вы позволите? – спросил Дубельт у императора.

– Да, пожалуйста.

– Александр Николаевич, а как вы вообще по бумагам его проводить будете? Лев Николаевич ведь нигде не числится. Да и посмотреть на него в боевой обстановке было бы недурно. Что он за человек?

– Время же упускаем!

– Никто его там годами держать не собирается! – излишне резко воскликнул император. – Послужит немного. В каком-нибудь деле поучаствует разок-другой. Выдадим ему орден и вернем.

– А если убьют? Почему бы его не зачистить в какой-нибудь гвардейский полк. Все равно там никто ничем не занимается, кроме пьянок и карточных игр. Вот – повисел бы там в списках.

– А как понять, что он за человек? – вновь спросил Дубельт.

– Это все ОЧЕНЬ странно. Леонтий Васильевич, большая просьба, поглядите на то, какие слухи по столице пойдут. Как бы чего дурного не началось? Это все крайне нехорошо выглядит.

– Разумеется…

На этом, в общем-то, совещание и закончилось. Очень уж много было над чем подумать императору. Заодно ознакомиться с бумагами.