Текст книги "Юношество (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Так что выходило, что император с одной стороны, осыпал эскадрон наградами. А с другой – удалил из армии «за плохое поведение». Очень уж демонстративно они прыгнули через голову всего начальства. Николай же Павлович слишком сильно ценил субординацию.

Особняком шло награждение и других персон от командира полка до наместника. Однако Льву это было неинтересно.

Он злился.

С одной стороны – он и сам не собирался сидеть годами на Кавказе. Пользы бы принес много, однако, едва ли это все имело смысл в масштабе государства.

С другой стороны – это демонстративное увольнение… он это воспринял словно плевок в душу. Да, немного перегнули. Но победителей не судят… или уже судят?

Джон Блумфилд же, стоя буквально шагах в десяти от графа, очень внимательно наблюдал за ним. И он сумел прочитать эти сдавленные и неплохо контролируемые эмоции. Эмпатии ему было не занимать. Он отчетливо почуял, как тогда аромат смерти, когда Толстой на него надвигался, так и сейчас… настолько яркий гнев, что невольно расплылся в улыбке.

Леонтий Васильевич Дубельт же, стоял с другой стороны от трона и самым небрежным видом поглядывал на посла. Пытаясь прочитать его… его предстоящие поступки. Поэтому эта мерзкая улыбочка не ускользнула от него.

Он проследил за тем, куда Джон смотрит, и едва не чертыхнулся.

Лев внешне был спокоен.

Но что-то неуловимо злое было в этом спокойствии. Словно он сдерживается… с трудом контролируя свое раздражение…

Впрочем, к счастью, остальные офицеры эскадрона вполне радовались.

Их все устраивало.

Награда, деньги, повышения и отпуск. Особенно отпуск. А вернуться на службу они всегда успеют. Имея чин и находясь в запасе, можно было дождаться какой-нибудь войны и отправиться на нее.

Обычная практика…

Прием закончился.

Николай Павлович удалился вместе с Шамилем и переводчиком для беседы. Столичный Свет начал разбредаться и увлеченно обсуждать происшествие. Граф Толстой же, постоял с минуту молча, развернулся и решительным шагом отправился на выход. Как волшебный ледокол – перед ним все расступались.

– Что происходит? – поинтересовался граф Орлов, от которого это не укрылось.

– Не знаю. – покачал головой Леонтий Васильевич. – Он словно в бешенстве. Впервые вижу, чтобы он настолько терял самообладание.

– Разберитесь. И как можно скорее!

– Ну что вы в самом деле как дети, – улыбнулся Чернышов, который стоял совсем рядом и слышал их разговор. – Лев Николаевич расстроился оттого, что им попользовались и вышвырнули. Любой из нас так бы отреагировал. А вообще, он молодец. Хорошо держался. А как он обошелся с нашим милым Джоном⁈ А⁈ У-у-у! Проказник.

– Я боюсь, чтобы он сгоряча дров не наломал. Молодой еще. – тихо буркнул Дубельт.

– Чего вы сегодня такие скучные? – хохотнул военный министр. – Наслаждайтесь моментом.

– Признайтесь, вы снова на него злитесь?

– А вы знаете, нет. Он мне наоборот – нравится. Я в нем вижу себя в дни моей юности. И все это хорошая проверка. Давайте просто подождем и посмотрим, что он будет делать?..

[1] С 1820 года между Москвой и Санкт-Петербургом ходили рейсы дилижансов, пробегая между городами за 4–5 суток. С 1833 года по шоссированной дороге (макадаму), что позволило сократить время в пути до 3 суток.

[2] Кто получил «Егория» за майский бой теперь имел в случае службы прибавку в ⅔ от жалования. В случае продолжения службы.

Часть 3

Глава 1 // Философский бульон

– Кому вы парите мозги, Козюльский⁈ Эти русские… Из-за острова на стрежень, на простор речной волны!

– Не мешайте, не мешайте, пусть поет. Пусть допоет всю песню до конца!

К/ф «Ширли-Мырли»

Глава 1

1847, январь, 1. Санкт-Петербург

Николай Павлович стоял у окна в приподнятом настроении и наблюдал за тем, как идет снег. Большими такими хлопьями, медленно кружась и оседая. Недавно отпраздновали Рождество. Теперь вот – новый год наступил. Его практически не отмечали, но все же ель была наряжена и небольшое семейное торжество накануне грело его душу. Да и погода радовала.

Чистый, белый снег.

Все вокруг было им покрыто…

В дверь постучали.

– Кто там? Войдите. – ответил император довольно радостным голосом.

– Ваше Императорское Величество, все уже пришли.

– Зови.

Государь обернулся и вышел вперед.

Весь его кабинет делился на две, почти равные части. Ближе к двери – что-то вроде общей территории с диванами и небольшими декоративными столиками. Обычно здесь и располагались посетители. Ближе к окнам – приватная зона, в которую обычно проходили только особо приближенные люди. И то – не всегда.

Дверь распахнулась шире, и в нее вошел «малый совет». Разве что вместо почившего Меншикова тут оказался Лазарев. Тот самый Михаил Петрович, который к этому времени много «рулил» и весьма неплохо Черноморским флотом. Вот – повысили до морского министра. Хотя, конечно, император сделал это скорее от отчаяния, немало удивив Свет.

Выбор-то у него имелся небольшой.

Все, кого он сам хотел бы и считал дельными людьми, оказались замараны в сотрудничестве с англичанами. А Лазарев – нет. Более того, в украденных у британского посла документах, прямо говорилось, что к нему никак не могут подобрать подход.

Это подкупило и окончательно качнуло чашу весов в сторону адмирала. После всей этой грустной истории с Меншиковым, меньше всего Николай Павлович хотел видеть подле себя предателей.

Лазарев же… хм…

Репутацию он имел чрезвычайно упрямого и принципиального дворянина, верного слову в любых обстоятельствах. Сказал – сделает. Любой ценой. Даже если для этого придется погибнуть. При этом не консерватор и не ретроград, а решительный инноватор, старавшийся модернизировать и улучшить все, связанное с флотом, не сходя при этом с ума в припадках радикализме. Ему было дело до всего: от внедрения паровых кораблей до усовершенствования обучения моряков. Учил моряков грамоте. Запрещал телесные наказания и требовал от офицеров уважения к нижним чинам…

При этом, будучи ярким лидером, совершенно подавлял инициативу подчиненных. Не любил всякую коллегиальность и решения принимал исключительно единолично. Совершенно пренебрегал здоровьем и личной жизнью в угоду службе и флоту. Он жил на работе. И, по сути, на ней же был и женат.

А уж как он конфликтовал с властью! У-у-у! Даже с императором закусываться не стеснялся. Ради дела, конечно. Всегда только ради дела. Но из-за чего Николай Павлович не любил и открыто называл «упрямым владимирским медведем».

Однако…

Все равно выбрал именно его.

Просто лучше кандидатур не нашлось.

Да и этот артачился, уступив и приняв должность только под обещание императора не сокращать финансирование флота. Модернизировать – да. Быть может, уменьшить количество кораблей для перестройки и более современными и паровыми. Но по деньгам держать планку…

Прошли.

Расселись.

– Год встречает нас чудной погодой! – благодушно произнес Николай Павлович.

Все вполне улыбчиво покивали.

– Что у нас по той истории с Мексикой? – спросил Государь.

– Наше посольство с эскадрой[1] достигло этой далекой страны и провели предварительные переговоры. – ответил цесаревич.

– Корабли все же дошли? – медленно произнес император и поглядел на перекосившееся лицо Лазарева. Ох, как он тут всем на Балтике хвосты-то по-накручивал в первые недели после назначения.

– Значимых неисправностей нет. – доложился Михаил Петрович. – Больные в пределах ожидания. Климат там жаркий больно. Побольше бы таких походов. Очень полезный опыт.

– Побольше? – хохотнул император. – Несколько сотен жалоб и доносов поступило на вас.

– О чем жаловались?

– О том, что вы их службу должным образом заставляете служить. – Николай Павлович взял пухлую папку со стола и протянул ее морскому министру. – Почитайте на досуге. Так что же, наши моряки вполне благополучно добрались до Мексики, несмотря на все их вопли и недовольства?

– Так точно.

– Славно-славно. А флот Соединенных штатов Америки? Они помешали прорыву блокады?

– Судя по депеше[2] один большой фрегат держался в стороне и не приближался. Наши два фрегата накатывали на него, но он быстро удалялся, разрывая дистанцию. Через несколько часов вновь возвращался.

– Что еще? – спросил Николай Павлович уже у сына.

– Ваши посланники, папа вручили верительные грамоты и провели переговоры с президентом Хосе Мариано Саласом[3]. Вполне обнадеживающие. Если мы по весне переправим им оговоренное, то они готовы подписать предложенный нами договор.

– Правительство Мексики на него так легко согласилось?

– Немного поторговались, но да. Оно готово отдать нам свой штат Верхняя Калифорния, а также подписать торговое соглашение на тридцать лет. Наше соглашение.

– А взамен?

– Они просят подписать с ними оборонительный военный союз на срок действия торгового соглашения для защиты от посягательств США. А также просят выставить союзные контингенты. Хотя бы пару полков, но примут и больше. Также они просят поставить оружие. Им нужны ружья, карабины и пистолеты с ударно-капсюльным замком, порох, свинец для пуль, капсюли. Запасы боеприпасов у них очень скромные. Еще очень нужна им нормальная полевая артиллерия, так как в Мексике только тяжелые чугунные орудия, зачастую сильно устаревшие. Нарезного оружия у них вообще нет. Обмундирования, в сущности, тоже.

– А сколько у них войск? – спросил военный министр.

– Около двадцати пяти тысяч человек.

– Всего? – удивился Николай Павлович.

– Такова их регулярная армия. – пожал плечами Александр Николаевич. – Да и та отвратительно обучена.

– А сколько войск у США?

– Точными сведениями мы не располагаем. Предположительно сопоставимое количество. Только они намного лучше обучены и вооружены. Регулярные части – сплошь нарезным оружием. Остальные – гладкоствольными ружьями с ударно-капсюльными замками. Артиллерия вполне приличная и современная.

– Что-то еще?

– Полагаю, – подал голос Лазарев, – что в случае заключения оборонительного военного союза нашей эскадре нужно будет нанести удар по флоту США. Что лично я вижу, как отличную возможность получить бесценный боевой опыт балтийцам.

– Они будут счастливы, – улыбнулся цесаревич.

– Эти мексиканцы… – медленно произнес император. – Они готовы платить нашим войскам жалование и взять на себя снабжение их провиантом и лошадьми на время войны?

– В письме их президента это отдельно описано. Им до самой острой крайности нужны опытные, хорошо обученные солдаты, и они готовы их содержать самым лучшим образом. Может, и врут. Я сейчас консультируюсь. Быть может, нам стоит оставить содержание за собой, а с них стрясти какую-нибудь концессию или большую партию нужного нам товара. Да так, чтобы перекрыть наши затраты. Все – и по сухопутной кампании, и по морской.

Николай Павлович покосился на Чернышова и вопросительно выгнул бровь.

– Государь, да хоть завтра. У нас в ходе реформы по сокращению армии едва удалось сто тысяч человек отправить в резерв. Так что можем выделить и полк, и два, и десять.

– Только возить их туда-сюда… – покачал головой граф Орлов.

– А зачем туда-сюда? – поинтересовался Александр Николаевич. – Туда отвезли. А после войны пожаловали увольнение в резерв с жалованием земли в Калифорнии. Сразу хорошие наделы. И разом земля та окажется нашей. Два-три полка – всяко больше, чем там всего людей белых живет.

– А жен им где брать? – нахмурился военный министр.

– Добавим это в договор с Мексикой. – ответил цесаревич. – Пускай нашим солдатам и унтерам, что выживут после войны, предоставят девиц в жены. А с обер-офицерами мы что-нибудь решим. Да хоть на местных благородных поженятся. Там, как мне передали на словах, встречаются довольно миловидные и даже красивые особы.

– Михаил Петрович, что мы сможем перебросить в Мексику? – спросил император. – Если за раз. Второй конвой нам могут и не пропустить просто так.

– Без лошадей?

– Разумеется. Их перевозить так далеко – сущее безумие.

– Смотря, как поведет флот США. Сейчас он слаб. Один отличный линейный корабль и четыре сильно слабее. Еще фрегатов хороших два-три десятка. Ну и иные легкие силы. Боевого опыта нет ни у кого. Они только контрабандистов гоняли последние лет двадцать-тридцать. Однако ничего гарантировать я не могу.

– Сколько мы можем за один раз перебросить туда войск? – с некоторым нажимом повторил вопрос Николай Павлович.

– Линейный корабль «Россия» или там «Император Петр I» если заполнить людьми артиллерийские палубы, сделав их непригодными к бою, скорее всего, шесть-семь сотен человек вместят.

– А если сохранять способность к бою?

– От пятидесяти до ста.

– Хорошо… – произнес император кивнув. – Михаил Петрович, подготовьте мне список кораблей, готовых выступить с Балтики с началом навигации, а также возможный десант, который они смогут увезти с собой.

– Слушаюсь.

– И еще подумайте, что делать с нашей эскадрой у берегов Мексики.

– На все это мне потребуется время. Месяц, может быть, больше.

– У нас есть это время. А вы, Александр Иванович, составьте список полков, батальонов и батарей, способных до навигации явиться в один из наших балтийских портов.

– Из числа тех, которые мы запланировали к увольнению в запас?

– Именно так. И надо подумать над вооружением их ударно-капсюльным оружием. Уж изыщите.

– Папа, – подал голос Александр Николаевич. – Я предлагаю нашим солдатам выдать пулелейки для новых расширительных пуль Толстого-Остроградского. Это сильно сгладит недостаток у нас нарезного оружия. Тем более что они все равно не являются ни для кого секретом. Смысла скрывать их более нет.

– Александр Иванович? – спросил император.

– Сделаем. У нас на складах уже пара тысяч их заготовлено.

– Кстати, а что Толстой?

– Федор Иванович отлично держится! – бодро рапортовал сын. – У него в Сан-Франциско уже отряд в сотню бойцов из лояльных испанцев и еще такой же из индейцев собрался. Наш корвет до него добрался, передав порох, свинец, пулелейки и оружие. Держится он надежно. В засаде поймал крупный американский отряд, крепко его поколотив. Начал добычу золота.

– Отрадно слышать, – кивнул Николай Павлович, – но я не удивлен. Федор Иванович в своей родной стихии, что рыба в пруду. Но я имел в виду его молодую смену – Льва Николаевича.

– А ничего с ним не происходит. – пожал плечами цесаревич. – Поселился в доходном доме у Синего моста. Много гуляет. Да и все вроде.

– Как все?

– Светские приемы не посещает, бродит по всяким лавкам и мастерским, все коллекции, которые можно с диковинками и всяким интересным посетил. Просто бездельничает. Он словно сломался после награждения.

– Отнюдь, нет. – встрял Леонтий Васильевич. – Я установил постоянное наблюдение за Львом Николаевичем. Он не сломался, он готовится, Николай Павлович.

– К чему?

– Скорее всего, с началом навигации он покинет Россию. Во всяком случае, я не могу объяснить чем-то еще его интерес к ценам на переходы морем и прочие сведения, связанные с кораблями. А так как он избегает светских приемов, рискну предположить, что он собирается покинуть Россию совсем. Поэтому и не хочет привязываться к людям. Куда именно граф поедет – не знаю. Но англичане ему так и не заплатили.

– Вы думаете, что он действительно поедет убивать этого посла?

– В этом нет никаких сомнений. – криво усмехнулся Дубельт. – Он прилюдно дал слово.

– Жуть какая… А потом куда он отправится, если вдруг у него задуманное получится?

– Лев Николаевич говорил, что, если у него не сложится в России, он отправится в Парагвай. У него даже план был продуман на этот случай.

Император замолчал.

Обвел взглядом всех присутствующих по очереди.

– Обиделся юноша, значит.

– Анна Евграфовна, – тихо произнес цесаревич, – заявила нашей Мари, что этот молодой человек чрезвычайно честолюбив и амбициозен. Но ему едва ли интересны звания с наградами. Он жаждет претворять в жизнь свои задумки. Это увольнение на награждение, видимо, сильно ударило его по самолюбию. Он и раньше думал, что его притесняют с вашей, папа, подачи. Теперь, скорее всего, убежден в этом.

– Вы уверены в том, что Лев Николаевич собирается покинуть нас?

– Настолько, насколько вообще можно быть уверенным в таких делах. – ответил Дубельт. – Он ведет переписку с Москвой, Нижнем Новгородом и Казанью, завершая свои дела у нас. Пристроил весь эскадрон у себя к делу. Кого-то на производство селитры, кого-то в экспедицию, кого-то в оружейные мастерские. Офицеры тоже в Казань уехали, включая Петрова. А три дня назад он справил завещание.

– Проклятье! – воскликнул Николай Павлович. – Это точно?

– Я сам его читал. Стряпчий не мне его по секрету показал. Формально он не сделал ничего предосудительного и ведет подчеркнуто благообразный образ жизни. Но фактически, если взглянуть на весь узор ситуации…

[1] Состав эскадры: 120-ти пушечный линейный корабль «Россия», 110-ти пушечный «Святой Георгий Победоносец» и «Император Александр I», фрегаты 52-пушечные типа «Паллада»: собственно «Паллада» и «Аврора», а также 20-ти пушечный корвет «Наварин», 26-ти пушечный корвет «Львица» и 26-ти пушечный корвет «Князь Варшавский». Все корабли взяты из состава Балтийского флота и вышли в поход в конце навигации 1846 года.

[2] Депешу (точнее, пакет депеш) доставил корвет, дошедший до ближайшего незамерзающего порта на Балтике – в Кёнигсберг. Откуда уже на перекладных довезли до столицы. Там же, в том порту, корвет и ожидал обратных посланий.

[3] Полковник Хосе Мариано Саласом (1797–1867) был президентом Мексики с 5 августа по 23 декабря 1846 года, когда сложил полномочия, уступив власть Санта-Анне. В этих реалиях из-за переговоров с русскими и присутствия эскадры власть удержал; Санта-Анна просто не решился дергаться – не время. Слишком уж критическая ситуация была для страны в этой войне.

Часть 3

Глава 2

1847, январь, 7. Санкт-Петербург

Лев Николаевич прогуливался по набережной Мойки.

Слежка за ним не прекращалась. Как после награждения началась, так и продолжалась. Приходилось немало постараться, чтобы сбрасывать этих хвосты перед по-настоящему важными делами. Заодно наводить на нужные и, в общем-то, тупиковые версии.

Корабли.

Уезжать из России на кораблях в условиях клинча с представителями Великобритании – последнее дело. Слишком запредельно высокие риски. Нет. Он не собирался так рисковать.

Остановился.

Захотелось закурить.

А тут, в этой жизни, он старательно избегал этой вредной привычки. Там, после того как перешел к более обстоятельной работе – обзавелся. И стал большим ценителем кубинских сигар. Здесь же… возможности имелись ничуть не хуже. Но граф держал себя в руках. Ибо медицина там и тут – две большие разницы.

Подъехал и остановился неподалеку неприметный возок – черная карета на полозьях. Таких хватало. Сажа все ж таки очень дешевый краситель.

Лев положил рук в карман и нащупал рукоятку револьвера.

Он еще в октябре получил партию из десяти «стволов» от Игната. Вот парочку себе и переделал во что-то вроде «бульдога» с коротким стволом. Калибр бы ему еще побольше – совсем хорошо вышло. А так… ну тоже ничего. Главное, что стало можно в кармане просторной одежды носить.

Так-то на поясе у него висела сабля с «клюквой».

Орден Святой Анны IV степени давал очень приятную привилегию ношения клинка всегда. Это же награда, причем боевая. Вот он и носил.

Обычные револьверы открыто не по-таскаешь. Не принято это. Поэтому Лев и затеял всю эту историю с «коротышами». Один у него висел под мышкой в «оперативной кобуре». Второй лежал в кармане. Еще на ногах у щиколоток располагались «дерринджеры». Так что он представлял собой натурально ходящий арсенал по этим годам, даже не считая пять ножей, куботан в качестве брелка на связке ключей, кастет и нунчаки, которые пришлось расположить не в левом, а в правом рукаве.

Со стороны, кстати, это действо графа не должно было вызвать вопросов или подозрений. Он пару раз подышал на руки и убрал их в карманы. Зима же.

Дверца возка открылась.

И на снег вышел Леонтий Васильевич Дубельт собственной персоной.

Оправил одежду и, найдя графа взглядом, улыбнулся ему.

Толстой же, приметив управляющего Третьего отделения, быстро и словно невзначай огляделся. Будто бы проверяя – не едет ли кто со спины. После чего, не вынимая рук из карманов, пошел к нему навстречу.

– Давненько не виделись, Лев Николаевич. Надеюсь, вы на радостях в меня стрелять не будете? – кивнул Дубельт на карман дорого сшитой офицерской шинели.

– Прошу прощения, – криво улыбнулся граф. – Постоянная слежка делает меня несколько нервным. Постоянно ожидаю ареста или убийства.

– Ну, о чем вы говорите⁈ Какой арест? Какое убийство? Вы, мой друг, очень нужны и важны как стране, так и императору. Даже и думать о таком не смейте! Эта ржа вас просто сожрет изнутри и с ума сведет.

Граф промолчал.

– Не верите мне?

Помолчали снова. Оба. И эта пауза затягивалась.

– Я должен что-то ответить? – наконец, спросил Толстой.

– Зря вы так. Разве я хоть раз дал повод усомниться в моем расположении к вам?

– Нет. Но вы верно служите нашему Государю, которому я, видно, совсем не по душе.

– Хм. Лев Николаевич, я привез вам две новости, которые переменят ваше мнение на этот счет.

– Вы? Мне? Лично?

– Да. Потому что больше вы никому бы не поверили. Может, все-таки уберете руку с пистолета? Это, скажу я вам, тревожно.

– С револьвера, – поправил его граф, но обе руки, впрочем, вынул из карманов. Вокруг действительно не было видно группы захвата. Умом он понимал – в этих реалиях ее, скорее всего, и быть не могло. Но все равно – перестраховывался.

– Первая новость связана с тем самым коварным турком.

– Он умер?

– Он просил вам передать этот. – произнес управляющий третьим отделением, доставая из-за пазухи какую-то бумагу.

– Что это? – поинтересовался граф, не подходя.

– Поручение в банк Штиглица о выдаче вам находящегося у них на ответственном хранении оговоренной вами суммы.

Лев Николаевич прищурился и вновь огляделся, ожидая подвоха.

Подошел.

Взял этот документ.

Внимательно прочитал.

– И как это возможно?

– Помните нашего старого знакомого Джон Блумфилд? Посла Великобритании в России. Вы именно с ним беседовали на приеме.

– Помню. – произнес как можно ровнее Лев, хотя уже второй месяц, как организовал круглосуточную слежку за посольством: за зданием и всеми его ключевыми сотрудниками, включая Джона. Анализируя их контакты, активность и графики движения, проводя подготовку к захвату и дознанию.

– Он попытался сбежать из столицы уже на следующий день. – улыбнулся Дубельт, также сохраняя спокойствие. – Однако я передал ему НАСТОЯТЕЛЬНУЮ просьбу Его Императорского Величества не спешить с отъездом.

– И он послушался?

– Мы прямо ему сказали, что в порту очень неспокойно, а в пригородах столицы видели разбойников. И что мы не сможем гарантировать безопасность сотрудникам посольства, если они попытаются покинуть столицу.

– Прозрачный намек. – оскалился граф.

– При этом поданный без всякой угрозы. – улыбнулся Дубельт. – Я просто вручил ему выписку из отчета полиции, показав в ней количество преступлений за пять лет, но не указывая даты. Выглядело довольно устрашающе. И пояснил, что после конфликта в тронном зале мы не готовы брать на себя ответственность за гибель посла.

– А зачем так? Почему?

– Уже много лет сэр Стрэтфорд заправляет английской политикой в Османской империи. Именно он сорвал подписание союза между нами и турками[1]. Да и активность горцев частенько к нему ведет. Так вот – писем сэра Стрэтфорда у нас накопилось порядочно, и найденное вами письмо написал явно не он. Однако Шамиль, как и вы, убежден в том, что его прислал именно он.

– Значит, этот англичанин оказался прав?

– Нет, – улыбнулся Дубельт. – Почерк письма мне показался знакомым. Но для того, чтобы вспомнить его, мне потребовалось время. Оказалось, что оно написано рукой Джона Блумфилда. Лично.

– А он тут при чем?

– А вот так. Мы поговорили с Шамилей и выяснили, что ему приходили письма, писанные и такой рукой, и Стрэтфордом. И подписывались они одинаково. И часто имели пересечения смыслов. То есть, Блумфилд и Стрэтфорд курировали работу Шамиля, находясь в тесной связи между собой. Есть большие подозрения, что наш милый Джон слал советы и поручения Шамилю, ориентируясь на добытые здесь сведения.

– Хм… А как получилось, что Джон согласился выплатить мне деньги? Откуда они у него, кстати?

– Это посольские. Я передал ему слово Государя о том, чтобы он выполнил ваше условие в течение суток, после чего покинул бы Россию навсегда под каким-нибудь благовидным предлогом. А потом бы никогда более даже косо не смотрел в ее сторону. В противном случае он распорядится предать огласке это письмо с пояснениями.

– А разве я на приеме не сделал это?

– Вы⁈ – улыбнулся Дубельт. – Ну что вы! Нет, конечно. Прежде всего далеко не все в зале вообще слышали ваш разговор. Он же здоровый. Во-вторых, Джон использовал все свое влияние, чтобы замять вопрос. Дескать, проказы турок.

– И теперь он уехал?

– Утром на перекладных отправиться в Кёнигсберг, а оттуда домой.

– Может быть, все же стоит пустить слух?

– Это ускорит войну, а мы к ней пока не готовы. Да и втянулись по вашей вине в эту историю с Мексикой.

– Вы сказали, что привезли мне две новости. Какова вторая.

– Государь желает пригласить вас на обед. И поговорить. Снова вижу сомнения на вашем лице. Как вы видите, он очень серьезно отнесся к тому, что за вашу голову объявили награду, и не отступал, пока не добился разрешения этого недоразумения. Неужели вы все еще не верите в него?

– Все прошло тихо и за моей спиной. Мне непросто принять это, хотя, признаться, удивлен я приятно и чрезвычайно. Что до беседы. Я так понимаю, что ему хочется поговорить про Калифорнию?

– Не только и не столько. Он просто хочет с вами поговорить. О всяком. Он время от времени приглашает к себе разных выдающихся деятелей нашей державы. Ему интересно, что вы за человек.

– И когда же?

– Да прямо сейчас, – улыбнулся Дубельт. – Пока вы не сбежали из России. Вы ведь это собираетесь сделать?

– Я? – наигранно удивился Толстой.

– Ну не я же. – еще шире улыбнулся Дубельт. – Лев Николаевич, мы уже всю голову сломали. Скажите, куда вы собирались отправиться? Ну, после всей этой кровавой вендетты. Неужели в Парагвай?

– Возможно. – улыбнулся граф. – Очень даже возможно. Но мне последнее время больше нравилась идея Гавайев.

– А где это?

– Архипелаг в Тихом океане прямо посередине между Старым и Новым Светом. К северу от экватора.

– И что там вам привлекло?

– Если бы мне удалось утвердить там власть России, хотя в виде протектората, то мы бы получили лучшую военно-морскую базу в регионе. Где не только можно было держать флот для доминирования в Тихом океане, но и снабжать наши владения на Камчатке, на Аляске едой и по Охотскому морю. Своей. Дешевой. Заодно организовав мощный центр по добыче ресурсов моря: рыбы, китов, жемчуга и прочего. Ну и девушки там красивые, туземные, то есть, не отягощенные излишней христианской моралью.

– Мда… – покачал головой Леонтий Васильевич, но с доброй улыбкой. – Что-то подобное я и ожидал. Ладно, поедемте уже. Признаться, я уже немало замерз.

– Я могу отказаться?

– Если желаете, чтобы Государь подумал, будто бы вы действительно собирались сбежать – отказывайтесь. Будем честны – остановить вас едва ли у меня получится, даже если бы я захотел.

– Хм… – фыркнул Толстой, подходя ближе и садясь в возок…

Сначала они отправились в банкирский дом «Штиглиц и К°», который располагался на самом краю Английской набережной. Оформили все честь по чести. Сумма-то приличная. Сто пятьдесят тысяч рублей золотом.

Присутствие же Дубельта избавило от многих формальностей и вопросов.

Деньги Лев Николаевич принял и тут же сдал на открытый ему счет. Мог бы, конечно, и забрать. Но в золоте это около двух центнеров. Да и банкнотами в «четвертаках» аж шестьдесят пачек по сто купюр. Не говоря уже о том, что болтаться по городу с ТАКИМИ деньгами попросту опасно.

Оформили все чин по чину.

Тепло попрощались с руководством банка.

И поехали в Зимний дворец, благо, что время не поджимало. Хотя Дубельт и поглядывал на часы.

Добрались.

Зашли.

Без малейших приключений. Лев был в форме драгунского штабс-ротмистра с крестами Георгия, Анны и Станислава на груди и «клюквой» на сабле. Что делало его бравым боевым офицером. К тому же перстень кабинетный на пальце, обязательный к ношению. Золотой, с бриллиантами. Такой не каждому давали. И трость тоже под стать. Надежным. Своим. Иначе бы так наградами не осыпали. Да еще рядом с Дубельтом, которого во дворце… да и вообще в столице знала каждая собака…

– И как это понимать? – тихим, но твердым голосом поинтересовался Леонтий Васильевич у секретаря.

– Государь никого не принимает. Ему нездоровится.

– Позовите лейб-медика.

– Сей момент. – ответил он и ненадолго скрылся за дверью.

Он вышел.

Встревоженный и раздраженный. Снял марлевую повязку и произнес:

– Леонтий Васильевич, это не самое удобное время для разговора.

– Почему меня не пускают к Государю?

– Он занедужил.

– Вчера вечером он был еще вполне здоров.

– Отравили⁈ – порывисто рявкнул Лев, положив руку на саблю.

– Молодой человек… – излишне резко и холодно процедил Яков Васильевич Виллие, – не лезьте не в свое дело и не говорите пустого. Хотите дурные слухи пустить?

– Как-то он внезапно занедужил, – нахмурился Дубельт. – Отойдите.

– Государю нужен покой!

Лев же просто двинулся вперед. Как танк. Просто оттеснил лейб-медика плечом. Дубель устремился за ним.

И вот когда до двери оставалось пара шагом, оттуда донесся приступ кашля. Сильного. А потом недовольное ворчание Николая Павловича, который выказывал неудовольствие в грубой, матерной форме. Причем по голосу чувствовалось, что нос у него забит.

Они оба замерли.

Переглянулись.

После чего принесли свои извинения Якову Васильевичу и удалились.

– Зря только поругались… – буркнул Лев Николаевич.

– Я был в своем праве, а вы со мной. Значит, придется подождать, пока Государь поправится. Как это все не вовремя.

– Се ля ви. – пожал плечами граф. – Человек смертен, хуже того – внезапно смертен. На болезни это тоже распространяется…

[1] Такой проект прорабатывался в 1830–1831 годах по итогам русско-турецкой войны 1828–1829 годов. С целью устранения противоречий и укрепления взаимных интересов.

Часть 3

Глава 3

1847, февраль, 23. Где-то на дорогах России

Лев Николаевич ехал в довольно уютном зимнем экипаже.

В ногах химическая грелка.

Хорошо.

Он их еще в столице себе наделал, когда страдал от отвратительного отопления в доходных домах. Себе он выбрал еще неплохой. Однако зимой в Питере сочетание сырости, мороза и пронизывающего ветра порождали массу курьезов. И остро требовалась грелки.

Большинство пользовались водяными.