Текст книги "Юношество (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Аппаратные игры бывают затейливыми. – пожал плечами Толстой.

– А заводик по производству селитры? – улыбнулся Бенардаки. – Я уже навел справки. Он существует и приносит очень немалую пользу. Мне шепнули на ушко, что если так пойдет дальше, то уже через несколько лет вы сможете полностью перекрыть всю потребность России в селитре и освободить ее от иноземных закупок. Может, и врут, но едва ли. На Казанском пороховом заводе царит сказочное воодушевление, ведь ваша селитра гарантированно делает именно его главным пороховым заводом России.

– Вы весьма внимательны, – максимально ровно произнес Лев Николаевич.

– Поэтому не прибедняйтесь, Лев Николаевич. Не прибедняйтесь. У вас может быть еще нету моих капиталов, но, судя по вашей прыти – это дело поправимое.

– А что конкретно привело вас ко мне? Не лесть же?

– Деловое предложение.

– Внимательно вас слушаю.

– Я хотел бы стать вашим партнером в производстве кондомов. Товарищество на паях. Оформим пополам. Все вложения мои. От вас – ваши связи и технология производства.

– И как широко вы хотите развернуться?

– Надо будет поглядеть, чтобы цены не сильно упали. Тысяч сто в год, может быть – двести.

– А сколько вы готовы вложить денег?

– Смотря ради чего. – прищурился Бенардаки.

– Мы можем снять сливки не только у нас, но и в Европе. Как минимум. Состоятельные люди всего мира – потенциально наши клиенты. Из-за чего при правильном подходе мы сможем реализовывать и миллион, и более изделий ежегодно. Для начала. Потихоньку отрабатывая технологию. И когда наши конкуренты начнут выдавливать нас – резко снизить цены и завалим рынок дешевыми кондомами. Разоряя их.

– Вы, я погляжу, добряк.

– Я гуманист. То есть, люблю людей, но никак не конкурентов. – оскалился Лев.

– И что нам для этого нужно будет сделать?

– Для начала купить или арендовать корабль для океанских плаваний. Хотя бы тонн в триста-четыреста полезной нагрузки. Лучше больше, но не меньше. И поставить на него верный, желательно лично вам верный экипаж. Это реально?

– Возможно. А зачем такая грузоподъемность? Неужели такой высокий расход каучука?

– В случае войны нам перережут всякую связь с теми краями, поэтому нужны запасы каучука. Поэтому надо перестраховываться. А чтобы в остальное время каучук не простаивал, мы сможем делать из него и другие изделия. Например, плащи, пропитанные особо обработанным каучуком. Сапоги водонепроницаемые. И многое другое. Те же покрышки для колес каретных, значительно повышающих мягкость хода. Все это по первому времени можно будет продавать как элитные товары, отрабатывая технологию и наводя связи.

– Это потребует больших вложений.

– Но и сулит большие прибыли. Знаете, какова сейчас себестоимость одного кондома «Парламент»? Десять копеек.

– Ого! – присвистнул купец и заводчик. – А продаете вы их по полтине!

– Именно. Сейчас четыре копейки – это сырье[4]. Если наладим свой подвоз, снизим себестоимость каучука на один кондом до копейки или того меньше. Механизацию если же сделаем – уложимся в полторы копейки за штуку.

– Триста тонн каучука… это же…

– Если покупать в Санкт-Петербурге – около пятисот сорока тысяч рублей. И хватит этого объема для ста двадцати миллионов кондомов. Приблизительно.

– Так может большой корабль и не снаряжать?

– А какой?

– У моих друзей в Афинах есть шхуна. Она в состоянии дойти и привести нам тонн пятьдесят этого каучука. С учетом фрахта – тысяч в сто двадцать уложимся.

– И получим… получим…

– Восемь миллионов рублей… – нервно и как-то очень тихо произнес Бернадаки. – Если удержим цену.

– Если нас самих при этом не закопают. Прибыли-то какие.

– И что вы предлагаете?

– Надо заключить с кем-нибудь из великих князей договор на оказание каких-нибудь услуг. Например, советы советовать. И платить им за это… скажем, десять процентов.

– Так может с самим цесаревичем поговорить? Только ума не приложу, как и в чем он нам будет советовать-то? Вопросы возникнут. А он едва ли заинтересован в том, чтобы предавать огласке свое участие в этом деле.

– Просто лично заносить ему раз в полгода его долю в саквояже и все. – махнув рукой, заявил Лев Николаевич. – Кто о чем узнаете? Договор есть? Есть. Оплата произведена? Вполне. А что он там нам будет советовать – дело десятое. Хотя по вопросам международных отношений. Почему нет? Хотя… Кто вообще рискнет задавать такие вопросы?

– Третье отделение. Государь наш император может заинтересоваться.

– Ваша правда. Тогда и Леонтию Васильевичу давайте предложим долю малую. Не десять, а, допустим, пять процентов… за юридические консультации. Чтобы дела обставлять прилично и налоги платить безошибочно. И ему будет приятно, и нам спокойно. Формально-то это не взятка.

– Формально – да, но… хотя вы знаете, это любопытно.

– Всегда пожалуйста. – добродушно ответил Лев Николаевич.

– А остальные ваши изделия? Ну эти плащи, сапоги и прочее.

– Там прибыль будет пожиже, но все равно приличная. И в будущем, конечно, большой корабль нам все равно понадобится. Возможно, что даже не один.

– И для чего?

– В Южной Америке много всего вкусного. И у меня есть кое-какие мысли на тему того, как это вкусное добыть за вполне разумные деньги.

– Если все пойдет, то уже через полгода мы сможем начать закладывать практически любой корабль.

– Отлично! Но сначала нужно, чтобы вы на своей шхуне закинули на западное и восточное побережье своих людей. На разведку. Я хочу знать цены и потребности. Что людям нужно, в каком количестве и сколько они готовы за это платить.

– Это я и сам вам отвечу. В тех краях остро не хватает инструментов. Всяких.

– Это мне известно. Мне бы деталей кто отсыпал. Ведерком. Какой смысл делать им топоры, если у них нужда в зубилах? Именно по этой причине я очень вас прошу – отправьте верных людей. Пускай поглядят, что к чему. А я уже потом подумаю, как нам туда вкусно и выгодно зайти.

– А оно вообще стоит того? – скептически поморщился Бернадаки. – У меня не так много толковых помощников, которых я бы смог отправить в те края.

– Если все пойдет так, как надо, то с каждого рейса мы сможем снимать по миллиону прибылей. Без всяких наркотиков и рабов. Не считая того, что получится с переработки каучука.

– Кхм… – закашлялся купец.

– Не верите?

– Может нам ограничиться изготовлением кондомов? Для начала. Какая-то у вас неуемная торопливость и размах. – покачал головой Дмитрий Егорович.

– Время – единственный невосполнимый ресурс. Не тратьте его впустую. – равнодушно ответил Толстой.

– Не знаю… мне подумать нужно…

[1] К 1854 году оригинальный Лев Николаевич Толстой был должен от 9 до 10 тысяч рублей, не включая недавно покрытые 5 тысяч, вырученные от продажи дома в Ясной поляне. То есть, к окончанию Крымской войны Толстой не только был должен весьма впечатляющую по тем временам сумму, но и не имел никаких возможностей ее выплатить. Все, что можно было либо продано, либо заложено, либо заложено перед продажей. Жил же он сам с довольно скромного жалования, продолжая играть… точнее, проигрываться в долг. Однако же, выйдя в отставку в 1856 году, чудесным образом сократил долги до 1,5 тысяч рублей, а потом и с тем рассчитался, проиграв в процессе еще несколько тысяч…

[2] ЧОП – частное охранное предприятие, ЧВК – частная военная компания.

[3] Состояния Дмитрия Егоровича Бенардаки в 1845 году оценивалась примерно в 6–7 миллионов рублей.

[4] В России торговали каучуков брикетами по 50 и 100 фунтов. 50-фунтовый стоил около 400 ₽ (1,8 копейки за 1 грамм). На кондом в среднем уходило около 2–2,5 грамм. Откуда 4 копейки и получились.

Часть 1

Глава 8

1845, август, 14. Казань

– Гречка… опять гречка… – покачала головой Пелагея Ильинична. – Лёва, так дальше совершенно невозможно! Найди уже того, кто выведет у нас крыс!

– Тетушка, мне по секрету сказали, что овсянку в Англии едят не от пользы великой, а от жадности.

– Да-а-а? Не может такого быть!

– Почему не может? Англичане же, известные крохоборы. Разве вы, тетушка, забыли, из-за чего они чай молоком разбавлять стали? Из жадности. Хороший чай дорог, вот и пили всякое непотребство, а чтобы вкус не такой ужасный был, молоком заливали. Оно ведь всякий вкус перебивает, что у кофия, что у чая.

– Лёва-Лёва. – покачала она головой.

– Жлобы и жадины! Ну кто на таких ровняется? Засмеют же.

– Мне покамест и слова не сказали. – нахмурилась Пелагея Ильинична, которую общественное мнение волновал чрезвычайно.

– А за глаза?

Она замолчала, внимательно разглядывая племянника. И где-то минуту спустя произнесла:

– А вы не боитесь, что вас самого засмеют? Дуэль на канделябрах, превращенная в мордобой. Непонятно как подписанный Государем манифест о кулачных боях. Это ужасающе пошлое интервью…

– Не суди, да не судим будешь. – улыбнулся Лев Николаевич. – Беда в том, что я не боюсь общественного осуждения и не стремлюсь держать свою репутацию безупречной в этом плане. Скорее наоборот – чем громче колокол, тем больше людей его слышат.

– Вы так самонадеянны, – покачала она головой. – А я слышала, что многие дворяне крайне недовольны манифестом.

– Отчего же?

– Они считают, что если стреляться на пистолетах, то это дает шанс каждому, даже самому слабому. На кулаках же… Это же словно мужики.

Лев усмехнулся.

Ловко извлек откуда-то один из своих маленьких пистолетиков, с которыми, казалось, не расставался. И выстрелил, разбив небольшую вазу на другом конце столовой. Причем проделал это так быстро, что тетушка даже вскрикнуть не успела. Только рот от испуга закрыла.

– Поверьте на слово, любезная моя тетушка, Пелагея Ильинична, если один из участников дуэли умеет хорошо стрелять, а второй видит пистолет по праздникам, шансов нет. Ну, разве что какая-то нелепая случайность.

– Я согласен со Львом, – произнес дядя. – У нас в полку было трое умельцев, так им под страхом каторги и разжалования было запрещено стреляться. Даже принимать такие предложения. И еще одному также запрещалось сходиться на саблях.

– Но как же так⁈ – ахнула Пелагея Ильинична.

– Се ля ви. Ничего бесплатно не бывает. Хочешь отстаивать свою честь? Упражняйся. Развивайся. А так… с этим мордобоем, просто трупов дурачков всяких поменьше станет.

– Да куда там! – махнула она. – Шепчут, будто любой здоровяк станет увечить юношей.

– Пелагея Ильинична, а вы сам манифест читали?

– Нет.

– А с чего тогда это взяли?

– Так говорят.

– Им бы глаза с мылом промыть и язык утюгом ошпарить, говорящим дичь. Манифест опубликован – сами почитайте. Там же сказано, что такие бои чести возможно проводить только прилюдно. Да чтобы присутствовало не менее шести дворян мужеского пола старше тридцати лет. Не считая секундантов.

– И что это меняет?

– А то, что в манифесте явно прописаны весовые категории. И мужчина двухсот пятидесяти фунтов никак не может сойтись в поединке чести с тем, кто весит сто фунтов. Просто не может и все. Ежели нарушат – обоим каторга. А если очень хотят, то только по личному дозволению Государя.

– О…

– Кроме того, под страхом каторги запрещается проводить бой, если один из участников ранен, болен, пьян, либо употреблял что-то дурманящее разум на последней неделе. За что отвечает сразу два медика.

– Будут нарушать! – воскликнул Владимир Иванович.

– За участие в дуэли не по правилам – каторга. Если в ходе такой дуэли один из участников погибнет, второй осуждается на смертную казнь. И оба при этом лишаются дворянского достоинства.

– Нет!

– Да, дядюшка, да, почитай манифест. Он лаконичный, но в нем все есть…

Беседа заглохла.

Дядюшка распорядился подать ему Казанские губернские ведомости того выпуска, где манифест был. Он, оказывается, его тоже не прочитал.

Лев Николаевич же вернулся к завтраку из гречневой каши на молоке.

Доел ее в полной тишине.

А потом выпив ароматного чая, удалился к себе. Незадолго до того, как слуги все ж таки нашли ту газету. И Владимир Иванович начал читать вслух для присутствующих манифест о дуэлях.

Почему так вышло?

Так, новость в Казань о манифесте пришла скорее его самого. Поэтому и читать никто не стал. Ну, почти. Поверили уважаемым людям. Да вот беда – и среди них мало кто его читал. А вообще, эта волна пошла из самой столицы, где в салонах кто-то целенаправленно начал разгонять волну.

Осознав этот момент за время утренней беседы, Лев сразу же сел писать большое письмо Дубельту. Высказывая свое подозрение и предлагая комплекс мер для противодействия.

Прежде всего – статьи в газетах и журналах.

Леонтий Васильевич держал «за теплое вымя» все издательства в стране. Вот вообще все. Редко этим пользовался, но в теории мог ими дирижировать. Даже если деньги они брали у кого-то другого.

Вот пускай и пишут.

Пускай просвещают, народонаселение сразу в двух плоскостях.

С одной стороны, показывая глупость и пагубность старой формы дуэлей. И колоссальный общественный вред от них. С другой – рассказывая всякие позитивные истории о рукопашном бое. Специально выковыривая их из недр истории или даже каких-то преданий. Ну и пересказывая, а местами и переосмысляя.

Метод?

Вполне.

А главное, на волне общественного «хайпа», тем связанная с дуэлями должна была поднять продажи.

Но это только одна мера.

Другой Лев предлагал Дубельту продавить через императора чемпионат по бою без оружия. Формально кулачному, но без каких-то явных ограничений. Чтобы допускались и борцы. И не просто так подраться, а за приличный приз. Да не разово, а ежегодно вручать этот кубок «Имперского кулака».

Ну и ДОСААФ. Куда уж без этого?

Лев предлагал открыть в крупных городах филиалы этого общества. А при них вести занятия кулачному бою для всех желающих дворян… для начала. С тем, чтобы в некотором горизонте начали формироваться региональные школы.

Это затраты.

Но ДОСААФ проводил регулярную лотерею, и у Льва Николаевича в кассе имелось довольно немало уже денег. Он все равно их не мог потратить на свои нужды. Так что, почему нет? Из казны ведь не потребует платить. Ни за создание филиалов, ни за кубок. Причем на чемпионате, по мнению Толстого, еще и заработать было можно, отбивая при удачном раскладе вложения.

Главное сейчас – действовать.

И, что очень важно, не запрещать критику манифеста, а ее обесценивать… высмеивать. Ведь запретный плод сладок. Недовольных же просто выставлять трусами, дураками и лентяями, а то и вообще – алкоголиками да наркоманами. Возможно, даже каких-то писателей к этому делу привлечь и поэтов, чтобы они по заданной теме что-то писали в нужном ключе…

Раз написал.

Два.

Девять.

Раз за разом перечитывая и корректируя. Стремясь выбрать как можно более мягкий и просящий тон. Чтобы Леонтий Васильевич не подумал, что Лев пытается ему указывать.

За этим делом его и застали новые известия.

– Ефим? Что случилось? – устало спросил Толстой, потирая лицо.

– Аким Аркадьевич прибыли со спутниками.

– О! – оживился Лев Николаевич и, бросив все, отправился их встречать.

Причем, в отличие от Бернадаки, сюда к гостям он вылетел буквально пулей. Аким Аркадьевич был одним из немногих его доверенных лиц, стряпчим, который курсировал между Россией и США. Это – третье возвращение. И все расходы от его поездок перекрывались с лихвой.

Именно он договорился с Кольтом.

Именно он составил полный каталог мало-мало значимых производителей оружия в США с самым, что ни на есть, подробным описанием образцов. Включая кое-какие приобретения.

И теперь он должен был закупить партию оружия для вооружения экспедиции, ну, то есть, ЧОПа. Однако вернулся он еще и со спутниками. Что говорил о выполнении программы максимум: поиска подходящих мастеровых для ремонта и обслуживания, закупленного оружия.

– Ну, друг ситный, удружил, – широко улыбаясь, произнес Лев Николаевич, входя в приемную и глядя на ящики с оружием. Целый штабель.

– Сколько тут?

– Две сотни карабинов одного типа.

– Холла?

– Увы… – развел руками Аким Аркадьевич. – Не имелось у них столько. Только восстановленные и отремонтированные. Новых же не изготавливают уже несколько лет.

– Так… – напрягся Толстой. – А что ты купил тогда?

– Карабины Дженкса[1]. Их как раз запустили в производство для US Navy. Ну я и предложил их руководству закупить пробную партию для презентации царю. В расчете на то, что его они заинтересуют и он разместит у них большой заказ.

– И их моряки подвинулись? – удивился Толстой.

– А куда деваться? У них очень скромные запросы. Армия же их осталась верной карабину Холла. Так что они зацепились за мое предложение в надежде на большой заказ.

– Хм…

Лев Николаевич кивнул, не комментируя ситуацию. Аким же все правильно истолковав, бросился открывать ближайший ящик. Вскрыл замок ключиком. Открыл. И взял первый попавшийся карабин, после чего продемонстрировал его функционал. Открыл-закрыл затвор и щелкнул замком.

– Дикость какая… – тихо и как-то оглушено произнес граф.

– Другого нового купить было нечего, а вы требовали именно новых.

– И что нам с этим говном делать? Заряжать готовыми патронами нельзя. А этот замок? Ужас! Он же сбивает прицел сразу перед выстрелом! Какому воспаленному экспериментатору он пришел в голову⁈

– Лев Николаевич, – осторожно произнес Аким Аркадьевич. – А вот для этого я вам и привез его, – кивнул он на молчаливого гостя. – Он пообещал быстро исправить эти недостатки. Его, собственно, и отпустили к нам в наем из-за этого, потому как я задал им ровно те же самые вопросы, что и вы.

– Тогда представь меня нашему гостю.

– Прошу любить и жаловать. – произнес Аким, переходя на английский. – Работал мастером-оружейником арсенала в Харперс-Ферри. Занимался выпуском винтовок и карабинов Холла, а потом и Дженкса. Кристиан Шарпс.

– Очень приятно, – произнес Лев Николаевич, также переходя на английский язык.

Местный Толстой до момента слияния личностей вполне уверенно владел французским языком и немного немецким, на достаточным для свободного чтения уровне. Гость же из будущего владел американским английским практически свободно. Это все наложилось, и обновленный Лев Николаевич уже в 1841 году мог по-свойски беседовать как с носителями английского, так и французского языка, но и мало-мало разговаривать по-немецки.

– Почему вас отпустили, я понял. Но почему вы сами согласились ехать в Россию ко мне?

– Ваш помощник сказал, что вас заинтересует моя разработка.

– Что именно?

– Заряжаемая с казны винтовка. Я ее продумываю уже который год, трудясь в арсенале. И, как мне кажется, довел до изрядного совершенства. Однако в арсенале у меня не имелось подходящего веса, и ее даже рассматривать не стали.

– Кристиан Шарпс… винтовка… – снова произнес Лев Николаевич, крайне задумчиво и как-то отстраненно, вспоминая что-то очень знакомое, но словно забытое. – У нее еще запирание вертикальным клином и привод от скобы? – наконец, выдал он.

– Да. Именно так. Откуда вы знаете⁈ – ахнул Кристиан.

– Знать бы… Кажется, кто-то рассказывал. А вы ее никому не показывали?

– Показывал, но она никого не заинтересовала.

– Значит, это было не так, раз до меня весть дошла. Ладно. Давайте сначала про это убожество поговорим. Что вы можете сделать?

– Ухо мула[2], которая вас так сильно разозлило, полагаю, стоит снять. Вместо него взять обычный ударно-капсюльный замок, привычный в ваших местах. И ставить его на обычное место[3].

– А оно встанет?

– Разумеется. Мы пробовали. Но нам дали по рукам и не разрешили вмешиваться в гениальное оружие. – усмехнулся Шарпс.

– И то верно… гениальное. Надо быть настоящим гением, чтобы ТАК испоганить оружие. – охотно согласился Лев Николаевич. – Значит, замена замка.

– Да. Это достаточно быстро и просто.

– Но их у меня нет и едва ли император сможет выделить их в нужном количестве.

– Тогда изготовим. Это несложно. Ударно-капсюльный замок попроще ударно-кремневого. Нужно только узнать размер ваших армейских капсюлей, чтобы конфуза не случилось.

– Хорошо. А заряжание? Мне нужно, чтобы можно было применять готовые выстрелы в бумажной или льняной гильзе… хм… картридже.

– В какой-то степени еще проще. Вот это отверстие нужно заварить кузнечным образом. – постучал он по окну зарядке, схожему со знаменитой винтовки Фергюсона. То есть, простой круглой дырочки в казенной части ствола. – Просто вставить пробку по размеру и проковать, а потом подравнять. Нагрузки как таковой именно тут нет. Поршень затвора входит глубже и газы давить начинают где-то тут.

– А заряжать как вы ее предлагаете?

– Вот тут ствол с казны подрезать наискосок. Тогда при открытии замка будет открываться большое продолговатое окно – вполне подходящее, чтобы в него укладывать картридж.

– Так просто?

– Да. Я с парой помощников все это оружие переделаю в нормальное месяца за два. Если у нас будет все необходимое оборудование.

– А если не будет?

– Тогда подольше… – пожал он плечами.

Беседа продолжилась. И они очень скоро переместились на стрельбище ДОСААФ, где обкатались карабины Jenks. Заодно подтвердив негативные ожидания. Ну и про будущий карабин Шарпса поболтали, которого в железе покамест не существовало.

Льва чрезвычайно заинтересовала эта вся история. Да, будущее было за оружием под унитарные патроны в металлической гильзе. Это, без всякого сомнения. Однако поначалу их распространение пойдет очень трудно из-за дороговизны гильз. Из-за чего едва ли не до конца XIX века в Азии, Африке и Латинской Америке оставались популярными более архаичные решения. И система Шарпса отлично подходила для этой ниши. Будущего у нее не имелось – это да. Далекого будущего. Однако на ближайшие лет двадцать-тридцать – чрезвычайно удачное решение…

[1] Карабин Jenks Аким закупил по 23 рубля серебром (в пересчете: 413,885 г чистого серебра). Это было на уровне гражданского рынка и несколько выше цены, по которой их закупал US Navy. 200 карабинов обошлись в 4600 рублей без учета доставки.

[2] Ухом мула назывался фирменный замок Jenks, представляющий повернутый на 90 градусов вполне обычный механизм. В итоге брандтрубка для капсюля торчала не вверх, а вправо, а курок бил не сверху вниз, а справа налево. Было сделано для того, чтобы курок не перерывал обзор, однако, более нигде и никогда не применялось из-за трудно контролируемого сбивания прицела во время выстрела.

[3] Именно так поступили попозже в системе Merrill, в том числе переделывая старые Jenks.

Часть 1

Глава 9

1845, октябрь, 5. Казань

– Радость-то какая! – воскликнула Пелагея Ильинична.

И громко как!

Лев, сидя в своей башенке на третьем этаже, даже услышать сумел голос тетушки от дверей особняка.

Выглянул в окно.

Несколько пролеток с вещами и всего пара слуг.

Приведя себя в порядок, он спешно спустился, где и застал довольно слезливую сцену: тетушка чуть не плача обнималась с крупным и крепким седовласым мужчиной в годах. Рядом с которым стояло две цыганки: постарше и помладше, одетые, впрочем, в платья, вполне приличествующие аристократкам.

Мгновение.

И из глубин памяти всплыло, что это дядюшка – Федор Иванович Толстой. Тот самый «американец», который почти все правление Александра I эпатировал Россию, славный тем, что был покрыт татуировками целиком, исключая голову и кисти; путешественник; дуэлянт, практически бретер; толковый боевой командир; авантюрист; картежный шулер и прочая, прочая, прочая. Правда, в прошлом. Сейчас же – просто статный старик со следами былой лихости. А рядом с ним стояла его супруга Авдотья Максимовна, цыганка и некогда танцовщица, ну и их дочь – Прасковья. Единственная, кстати, выжившая из дюжины детей.

«Американец» появление двоюродного племянника не прозевал. Повернулся на звук шагов и расплылся в улыбке.

– Возмужал-то как! Ай, молодец! – прогудел он.

И раскинув руки, пошел навстречу, для объятий.

Льва эта сентиментальность несколько обескуражила, так как в прошлом, как показывала память реципиента, они мало контактировали. Не более, чем нужно для вежливости. В 1830-е дом «американца» старались избегать по ряду причин. В первую очередь, чтобы не давать ему лишней финансовой нагрузки. Поиздержался Федор Иванович в своих авантюрах и путешествиях, поиздержался. Кроме того, не унывал в картежных играх. Да, времена, когда он проигрывал за ночь по двадцать пять тысяч, давно ушли. Но все равно – сюда тысячу, туда… а доходы поступали только от пенсии полковника в отставке. Достаточно скромной даже для их нынешнего скромного образа жизни. Имение же в Калуге оказалось давно и много раз заложено. Как и, кстати, фамильный особняк в Сивцевом Вражке, что рядом с Арбатом.

Долги же плодились…

Лев Николаевич как-то слышал за утренней беседой обсуждение его судьбы, когда тетушка, приходящаяся «американцу» двоюродной сестрой, сетовала, что «старик совсем сошел с ума». По банальной причине – долговые обязательства графа перевалили за сто тысяч.

Это был совершенно фееричный персонаж, у которого только убитыми на дуэлях одиннадцать человек числилось. И по тюрьмам посидел. И командой Крузенштерна высаживался на Камчатку, просто чтобы не прибить этого человека-занозу. Но и там отличался – стал практически вождем у местных туземцев…

– Федор Иванович, я смотрю, вы еще крепки и горячи, как прежде! – обняв двоюродного дядю, произнес Лев. – Есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах!

– Как-как⁈ – оживился «американец», в то время как Пелагея Ильинична аж покрылась легким румянцем.

Лев повторил.

Гость же от души посмеялся.

– Увы, Лёва, ягод очень не хватает. Стар стал. Сюда к вам насилу добрались. Тяжело стали дороги даваться. Чувствую – скоро смерть моя придет.

– А как придет, вы не теряйтесь. Как там было в песенке? Однажды смерть-старуха пришла за ним с клюкой, ее ударил в ухо он рыцарской рукой. – продекламировал он кусочек песенки Лепелетье[1].

– Но она же потом нанесла удар ножом из-за угла.

– Потому что бил он ее не любят. – оскалился Лев Николаевич. – Меня спасла от смерти бабушка с косою за обещание назвать своей женою. – привел он фрагмент песенки Бачило Участника, которого дядя точно не знал.

Тот хохотнул.

Женщина рядом нахмурилась. И Лев поспешно добавил:

– Обещать, не значит жениться. У смерти много забот. Махнет рукой на озорника ласкового и пойдет дальше. Ну а что? Ласковое слово и кошке приятно.

– Как жаль, что вы редко к нам заходили, когда проживали в Москве. – немного улыбнувшись, ответила супруга «американца». – Вы, как мне кажется, удивительны похожи с Федором Ивановичем.

– Юность полна превратностей, – развел руками молодой граф.

– Вся жизнь ими полна. – грустно ответила женщина.

А дальше они прошли в гостиную.

Оказалось, что Федор Иванович давно бы уже приехал, сразу, как узнал про дуэль на канделябрах. Хотел напоследок посмотреть на верного продолжателя его начинаний. Но… опять долги…

– Право слово, дядюшка, увлеклись вы картами. Увлеклись. Не любит вас пиковая дама. Не ценит.

– Дамы любят упорных.

– Она вас ревнует к смерти. Сколько раз по краю ходили.

– То же верно, – широко улыбнулся Федор Иванович, а потом с печальной улыбкой добавил. – Однако и удача отвернулась от меня, и смерть не любит. Ослаб. Увы…

– А может быть дело в том, что вы киснете без дела? Сколько времени вы уже сидите в своем особняке?

– Давненько… давненько…

– Лев Николаевич! – воскликнула, нахмурив брови, Авдотья Максимовна, супруга дяди.

– Погоди милая, погоди. Вы, Лев Николаевич, к чему клоните?

– В Калифорнии, которая не стала русской лишь по случаю, отыскалось много золота в россыпях. Мне верный человек о том сообщил. Пока о том я не болтаю, думаю – как быть. Слух пройдет – так со всего света люди начнут сбегаться. Поэтому прошу и вас о том никому не говорить.

– И много там золота?

– Думаю, что если вы, Федор Иванович, соберете верных человек десять-пятнадцать, то сумеете за года два-три полностью покрыть долги, а еще за годик обеспечить дочке славное приданное.

– А вы, что же туда не рветесь?

– Не успеваю. Хотел промывочный земснаряд построить с паровой машиной, да отправиться с ним. Но мне голову селитрой да кондомами морочат. Столице золото, конечно, нужно, но без кондомов им не жить.

«Американец» хлопнул пару раз глазами и зашелся в хохоте. Остальные же скромно заулыбались.

– А долго делать этот земснаряд? – поинтересовался Владимир Иванович.

– Тоже хотите поучаствовать?

– Федор Иванович уже немолод. И я полагаю, что… хм… в тесном семейном кругу родственников мы смогли бы обеспечить поддержку этого предприятия. Если сведения про золото, конечно, верные.

– Сведения верные, но неточные. Мне известно, что где-то на реке Клондайк на Аляске есть богатые россыпи. Ну… относительно богатые. Порядка нескольких десятков тысяч пудов, которые, разумеется, даже не две трети не выбрать из-за рассеянности. Но первые искатели соберут сливки. Примерно то же самое на реке Американ-Ривер в Калифорнии, что недалеко от Сан-Франциско. Нужна разведка. Однако на Аляску лезть не надо – там еды нет. Думаю, что надо сначала в Сан-Франциско закрепится. И только когда с золотом пойдут проблемы – действуя оттуда как с базы, отправиться покорять Клондайк.

– Ты не ответил про земснаряд.

– Да что там сложного? Простая баржа. На ней паровой двигатель, который приводит в привод насос, забирающий грунт со дна и отправляющий на лоток для промывки. Я прикидывал, у меня получалось, что при выработке ста кубов грунта в день будет намывка от пятидесяти до ста граммов золота.

– Кубы, это что? – поинтересовался Федор Иванович.

– Кубические метры.

– А при чем здесь французская система?

– Она просто удобна, ибо системна. Легко переводить единицы измерений и проводить расчеты. Я всегда в ней все считаю, а потом для удобства общения перевожу на посконно-исконную, то есть, английскую, которую у нас тут со времен Петра Великого и его родителя насадили. Так вот. Вернемся к земснаряду. Сто кубов грунта в день – это немного. Но даже эта штука за год намоет от восемнадцати до тридцати шести килограмм золота. Не очень много, но и земснаряд такой невелик и недорог. И это усредненно и очень условно. Так-то, если получится снять сливки – в первые годы больше добывать будем.

– Как быстро ты его сможешь построить? – еще раз повторил свой вопрос Владимир Иванович.

– Да кто его знает? Месяц-другой. Все упирается в паровой двигатель. Их сейчас в наших краях не купишь – на заводик по выработке селитры все ушли. А так – тысяча-другая рубликов на машину. Еще столько же на механизмы. Ну и около пары месяцев работ. Там вся конструкция проста как мычание, только насос нужно сделать, чтобы жижу земляную с камешками и песком прокачивал. Вот с ним могут быть проблемы. Хотя можно и транспортером ленточным обойтись – тут надо поглядеть.

– Делай, – на удивление серьезно произнесла Пелагея Ильинична.

Она никогда или практически никогда не вмешивалась в дела. Сейчас же… этот взгляд испугал даже Льва – на него смотрел расчетливый хищник, которого он никогда бы не заподозрил в тетушке.