Текст книги "Антракт"

Автор книги: Мейвис Чик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Ничто не сравнится с игрой актера. Я поняла это именно в тот момент. Актерами рождаются, а не становятся. Театральные институты никому не нужны. Талант или есть, или его нет. Кто-то сказал однажды, что существуют две школы актерского мастерства, британская и американская: в первом случае, если актер не испытывает необходимых чувств, он их просто имитирует, а во втором – стремится создать такую ситуацию в жизни, в которой сможет эти эмоции ощутить. В качестве примера тогда был приведен американский актер, игравший солдата с ранением в голову. Он понимал, что не может убедительно передать страдания своего героя, поэтому в течение всего периода съемок не снимал повязку: днем и ночью его голова была вся в бинтах, как и положено после ранения. К концу съемок члены съемочной группы даже начали приносить ему на площадку виноград и лимонад. Наверняка за эту роль он получил «Оскар».

Я обнаружила, что принадлежу к американской школе. Создав нужную обстановку, чтобы идеально сыграть свою роль, я ничего не имитировала. И очень завидовала тому типу, который играл раненного в голову солдата. Просто не могу выразить словами, каким было бы счастьем, если бы вся верхняя часть моего тела в тот момент оказалась замотана бинтами.

Мало сказать, что я застыла, услышав, как этот голос произнес известное лишь ему имя. До этого момента моей заледеневшей женственности иногда требовалась помощь – мозг посылал телу напоминание, сдерживая его. Но не в этот раз. Сейчас работал только мозг, а тело – о, тело! – окаменело, промерзло насквозь, не было заметно даже легкого трепета, доказывающего, что оно живо.

Я могла точно определить, откуда прозвучал голос, проследив за направлением взглядов трех пар глаз моих спутников. Голос – низкий и с нотками удивления – зазвучал снова, очень близко от моего уха: небольшой язычок пламени лизнул несокрушимую ледяную глыбу.

– Вижу, ты опять пьешь…

– Апельсиновый сок, – невольно вырвалось у меня.

– С водкой?

Теплое дыхание бросало меня в дрожь, но недавно появившаяся на свет актриса не подавала вида. Определенно, в «Олдуич» пришла зима.

– Джоан, – голос матери донесся до меня из далекого реального мира, – ты не собираешься нас представить?

Они с отцом по-прежнему пристально смотрели мне через плечо и чувствовали себя все более неловко. Мать неуверенно пыталась улыбнуться, осторожно притрагиваясь к завиткам волос на виске. Отец просто выглядел озадаченным. Робин стоял разинув рот, и на его обычно простодушной физиономии читались две эмоции: удивление и интерес (лицо знакомое, но как же его имя?).

Я надеялась, что, если долго не двигаться с места, видение исчезнет, однако тщетно. Мне пришлось заставить себя смягчиться, сделать несколько движений, даже заговорить, – это непросто, когда в груди сосулька. Две попытки сглотнуть не увенчались успехом, а с третьего раза из горла вырвался хриплый звук. Рука поднялась для того, чтобы представить всех друг другу. Любые сомнения по поводу моего таланта как драматической актрисы развеялись, потому что в тот момент и началось настоящее представление.

– Конечно. – Хрип, хрип, еще один глоток. – Мама, отец. Это…

– Финбар Флинн, – внезапно вставил Робин, и его голос показался мне рокотом океана, хотя, возможно, это было вполне обычное восклицание, – актер.

Сильно покраснев, он повернулся к моим родителям:

– Известный актер, вы наверняка видели его по телевизору незадолго до Рождества!..

– Финбар Флинн, – повторила я слабым голосом, наконец вытянув руку так, чтобы произнести эти слова, не поворачивая головы.

Мои родители по-прежнему смотрели на него, не демонстрируя признаков узнавания. Вполне естественно.

А Робин в отличие от них выглядел чрезвычайно оживленным. На мое мимолетное удивление: «Откуда он может знать?» – тут же последовал ответ, потому что коллега возбужденно продолжал:

– «Дева и цыган»! По телевизору перед Рождеством! Неужто вы не смотрели?

Я застонала. Очевидно, «Пророк сексуальности» расправлял свои щупальца. Робин был очень возбужден. Мои родители покачали головами. Робин посмотрел на меня пристально, думаю, из-за моего стона.

– И кого ты играл? – раздался голос. Мой собственный голос.

– Ну конечно же, не деву, – ответил Финбар Флинн и рассмеялся. Все, кроме меня, расслабились.

– Вы действительно великолепно играли, – сказал Робин, уставившись на нового знакомого, как преданный пес.

Я продолжала пялиться прямо перед собой, но все же смогла опустить руку и прижать ее к себе. Родители выражали сожаление, что пропустили эту пьесу, Робин восторженно убеждал их не расстраиваться, потому что постановка настолько хороша, что ее просто обязаны повторить.

Я улыбалась, уставившись вдаль, время от времени кивала в пустоту, – пыталась сделать вид, что принимаю участие в беседе. Но думала только о том, что через какое-то время прозвенит звонок, и мы все сможем вернуться на наши места. Внезапно откуда-то сбоку в поле моего зрения появилось лицо Финбара Флинна: глаза, нос, рот – он был так близко, будто я, глаза в глаза, смотрела на отражение в зеркале. Его дыхание пахло мятой и было горячим, как небольшая паяльная лампа.

– Ты когда-нибудь ведешь себя нормально? – осведомился он.

Хлоп, треск, шлеп, щелк. Изображение – в норме, звук – в норме, автоматическая трансмиссия.

– Очень странно видеть актера среди зрителей в театре, – заявила я неожиданно для себя самой. – Примерно как священника среди прихожан в церкви.

– Послушай…

– Мистер Флинн, – обратился к нему Робин.

– Можешь звать меня Финбар.

– Финбар, выпьешь что-нибудь?

– Спасибо, правда, я даже не знаю, как тебя зовут…

Моя рука снова поднялась.

– Финбар Флинн, – произнесла я, наслаждаясь звучанием его имени, – а это Робин Карстоун.

Мужчины с неподдельной серьезностью пожали друг другу руки. Робин светился от счастья, Финбару удавалось одновременно выглядеть импозантно и скромно.

– А это мои родители…

– Мистер и миссис Герань, – произнес он. – Как поживаете?

Как ни странно, никто его не поправил.

Он одарил их улыбкой – она длилась ровно столько, сколько нужно, – и сказал:

– Спасибо, Робин. Я бы выпил creme de menthe [18]18
  Мятный ликер (фр.).


[Закрыть]. Он очень полезен для горла.

– О, как здорово, – оживилась мама. – Его подают здесь? Думаю, я тоже попробовала бы…

Отец поступил разумно, выбрав более легкий путь. Он предложил:

– Я помогу тебе с напитками.

И с облегчением отошел от нас. Остались я, актер и моя мать.

Я знала, что должна заговорить. Понимала, что нужно сделать что-нибудь: например, изящно покачать головой, очаровательно и непринужденно улыбнуться знакомому. Но по непонятной причине, которая лишь немного была связана со смущением, я замерла, изо всех сил вглядываясь в бесконечность. Наконец, осознавая необходимость вымолвить хоть слово, я решилась, положившись в выборе темы на интуицию.

И, как обычно, она меня подвела.

Я надеялась, что прозвучит какой-нибудь разумный комментарий к первому действию или даже одна или две вполне уместные фразы о декоре буфета в стиле барокко. Но вместо этого брякнула:

– Этот напиток предпочитают проститутки, так ведь?

Естественно, эти слова совсем не порадовали мою мать и крайне позабавили Финбара Флинна. Ткнув меня в спину, он сообщил:

– Между прочим, я здесь.

Я обернулась к нему – безо всякого изящества, скорее, с ледяным скрипом. «Через минуту, – сказала я себе, – я посмотрю на него так, как нужно, но пока что взгляну на маму – мою союзницу». Мама выглядела очень недовольной – неудивительно, потому что замечание о проститутках все еще витало в воздухе, и мне пришлось тепло и ободряюще улыбаться, пока ее лицо не смягчилось. Затем мятная паяльная лампа снова приблизилась к моему уху, и он произнес мягким, берущим за душу голосом:

– О, моя Герань, губы улыбаются, а сердце?

Это произвело такое сильное впечатление на мои колени, что я решила не рисковать и стояла молча.

– Что ж, – произнесла мама, и я с ужасом расслышала в ее голосе нотки кокетства, – как же моя дочь познакомилась с таким знаменитым актером?

Слова «моя дочь» она произнесла с особым выражением. В любом фильме герой, услышав вопрос, заданный подобным тоном, был бы обязан сказать: «Ваша дочь? Не может быть? Я думал, вы сестры!»

«Если он так ответит, – поклялась я себе, – я тут же уйду».

Он именно так и сказал.

Я осталась.

– Ну, – повторила мама, насладившись лестью, – и как вы познакомились?

Начал он:

– В Новый год…

– О, на той вечеринке, куда ходила Джоан…

– Забавная была вечеринка, верно? – Он смотрел на меня. Я знала это. Сейчас настало самое время взглянуть на него – только для того, чтобы заставить замолчать.

– Мы ничего не знаем о том, как Джоан проводит время в Лондоне, – пожаловалась мама, как будто любое мое занятие, от торговли наркотиками до пения в комической опере, было предметом ее гордости.

Рассудок крепко схватил меня за руки и потребовал немедленно прекратить обсуждение.

– Держу пари, вы не знаете… – начал Финбар, доверительно и внимательно глядя ей в глаза. А потом, абсолютно неожиданно, заорал изо всех сил, как может только актер: – ГОСПОДИ, НУ ТЫ И СУКА!

Моя мать отшатнулась. До того момента я думала, что это образное выражение, но нет, она действительно отшатнулась. И, кажется, все в буфете притихли. Мама обрела равновесие.

– Извини, – вступила я, потому что даже меня этот крик избавил от немоты, – случайно наступила тебе на ногу. Не сердись, Финбар.

Я снова улыбнулась маме, но на этот раз та сохранила недовольный вид и успокоилась, только бросив сочувственный взгляд на Финбара Флинна.

Красавец наклонился, голова с черными кудрями оказалась где-то в районе моего колена.

– Ты абсолютно, совершенно безумная, – пробормотал он. – Просто ненормальная.

Я опустила глаза и поняла, о чем он. Острым каблуком я проткнула нос его туфли. Не сомневаюсь, рана внутри должна была кровоточить. Я положила руку на затылок Финбара и легонько погладила его, тихо и быстро произнося слова извинения. Не буду отрицать, это было приятнее, чем гладить кошку.

Возможно, он прочитал часть моих мыслей или почувствовал элементарную и вполне объяснимую злость, – как бы там ни было, это чувство заставило его подняться и резко распрямиться. Делать этого не стоило по двум причинам. Во-первых, мне нравилось прикасаться к его волосам, и, во-вторых, именно в этот момент мой отец и Робин принесли нам напитки. К несчастью, Робин оказался прямо напротив согнувшегося Финбара, и еще более неприятно то, что именно он держал два бокала с мятным ликером.

Словно мавр, освобождающийся от цепей, Финбар, поднимаясь, натолкнулся на вытянутые руки Робина, и два маленьких бокала с ярко-зеленой жидкостью взмыли вверх по ослепительной спиралевидной траектории. Они приземлились где-то в районе бара, угодив в самую толпу. Финбар удивленно огляделся: последствия столкновения ошеломили его. Элегантно одетые зрители стряхивали с себя капли зеленоватой липкой жидкости, – они напоминали персонажей традиционного рождественского спектакля после сцены на кухне. Я украдкой взглянула на Финбара и впервые за время нашего знакомства увидела неподдельную, естественную эмоцию на его лице: увы, это был лишь шок с примесью удивления.

– Почему, – прошипел он, – когда я тебя вижу, происходят странные вещи?

– Не беспокойся. – Я обращалась не только к нему, но и к себе. – Через минуту начало второго действия, и все закончится…

Но, разумеется, ничего подобного не произошло. В ту ночь богиня Семела летала высоко и не собиралась сдерживать обезумевшую женщину в экстазе. Зрители вокруг шумели, пытаясь отчистить одежду, и жаждали мщения (они немного притихли, узнав в человеке, который так неприлично завопил, а потом швырнул в толпу бокалы, известного, а потому оправданно буйного Финбара Флинна; вероятно, было вполне приятно и даже почетно пострадать от его руки). В этот момент ожил громкоговоритель. Нам сообщили, что из-за проблем с освещением начало второго действия немного задерживается.

Очевидно, Семела думала, что оказывает мне услугу – как женщина женщине. И я одновременно благодарила и проклинала ее за это.

– Думаю, никто не будет возражать, – заявила я раздраженно, показывая на громкоговоритель. – То, что здесь происходит, неплохая альтернатива спектаклю. – И смерила пристальным взглядом Робина, хотя тот был ни в чем не виноват.

– Мне больше нравится, когда ты пьяна, – пробормотал Финбар. – После нескольких рюмок ты более обходительна. Бедный мальчик тут ни при чем, правда, Робин?

Мы с Робином, должно быть, выглядели в тот момент как двойняшки, страдающие от высокого давления. Он по-прежнему был смущен, а я краснела все сильнее и даже начинала ощущать запах увядшей герани – сухой и пыльной. Как я могла так ужасно вести себя в новогоднюю ночь? Это было бы неправильно даже по отношению к кораблю, который проплывал мимо той ночью, а ведь, похоже, он собирался задержаться в порту. Хуже того – я желала этого. И, что еще хуже, просто ужасно, – я хотела продолжать желать… если вам удается следить за моей мыслью…

– Ты всегда можешь уйти! – заметила я.

– А ты стала красная, как кирпич. Очень вспыльчивая. Тебе идет, и – увы! – ты притягиваешь меня, как мотылька пламя свечи. – Он оглядел всех нас. – Кроме того, мне надоела вон та моя компания. С вами гораздо веселее. С тобой, Герань, не соскучишься. Ты могла бы работать на вечеринках. Знаешь, что-то вроде: «Пригласите к себе несчастный случай»…

– Очень забавно.

Мне удалось скривить губы – я надеялась, что убедительно, – в презрительной усмешке. Нечто абсолютно новое для меня. Должно быть, получилось, потому что он спросил:

– Я не очень-то тебе нравлюсь, правда, Герань?

Я задумалась на долю секунды, – это был каверзный вопрос, по крайней мере в том, что касалось честности. И прямо ответила:

– Нет.

Я не солгала. Что бы со мной ни происходило, это никак не было связано с «нравиться».

Мой отец – прибегнув к дипломатии или от отчаяния – вдруг пустился в воспоминания о том, как я упала с велосипеда в двенадцать лет. Мне вовсе не хотелось слушать эту историю, и, к счастью, мама, которая тоже не была настроена на семейную волну, прервала его:

– В Эдинбурге не бывает ничего подобного.

Робин по-прежнему беспомощно смотрел на свои пустые руки, вероятно, размышляя, не было ли случившееся каким-то театральным фокусом. А Финбар Флинн, который, казалось, остался невосприимчивым к моей глупости, смеялся без перерыва, высоко закинув голову. Черт его подери!

Я заметила, что у него много пломб, и подумала, не из-за того ли, что он пьет слишком много таких сладких напитков.

– У тебя много пломб, – сообщила я. – Следует лучше ухаживать за зубами.

– Мой единственный недостаток, – парировал Финбар в озорной манере. – Спасибо, что заметила. Люди постоянно суют мне в рот шоколад. – И потряс кудрями. – А сейчас я схожу принесу еще выпить.

Холодно посмотрев в мою сторону, он послал мне воздушный поцелуй. Это выглядело крайне оскорбительно.

– Робин, – произнес Финбар, – я тебе завидую. – Потрепал Робина по щеке, и она стала еще более красной. – Но еще больше, мой дорогой мальчик, я тебе сочувствую…

И с видом раненого героя похромал к бару.

– Что все-таки произошло? – раздраженно спросил Робин.

– Джоан наступила ему на ногу.

– Ты всегда была неуклюжей, – покачал головой отец. – Помнишь велосипед? – Он глотнул виски и вздохнул.

Я собиралась сказать, что это была их вина, потому что они всегда покупали мне вещи на вырост – например, непромокаемые плащи для школы, до которых нужно было дорасти, но у меня никак не получалось. Но вместо этого я молча смотрела в спину человеку, который, прихрамывая, направлялся к бару.

– Интересно, долго еще придется ждать? – спросил отец.

И это был вопрос, ответ на который последовал незамедлительно.

Финбара обслужили очень быстро: то ли из-за его известности, то ли из страха. Я наблюдала за ним: широкие плечи, немного взъерошенные кудри на затылке, – потом он повернулся и пошел обратно, с улыбкой пробираясь сквозь толпу. Остановившись около небольшой группы людей, он покачал головой, кивнув в нашу сторону, а потом, одарив их на прощание прекрасной улыбкой, направился к нам, подняв повыше бокалы с зеленой жидкостью. Финбар подошел, поклонился и протянул бокал моей матери. Потом, снова поклонившись и подмигнув мне, достал из кармана рюмку, звякнул ею о свою и с улыбкой подал мне. Не нужно было быть кандидатом в клуб «Менса» [19]19
  «Менса» – клуб интеллектуалов, организован по принципу «круглого стола».


[Закрыть], чтобы догадаться, что в ней. Очень громко Финбар пояснил:

– Она любит водку. Правда, Герань?

– Можно поинтересоваться? – не выдержал Робин.

– Ты можешь задать мне любой вопрос, – ответил Финбар с такими бархатными модуляциями, что мои колени снова задрожали.

– Можно поинтересоваться? – Голос Робина сейчас напоминал писк, а лицо снова пылало огнем. Он откашлялся. – Я хочу спросить, почему ты называешь Джоан – Герань?

– А я хочу спросить, – парировал Финбар Флинн, – где ты был на Новый год?

Робин был обескуражен. Его щеки по-прежнему пылали, этот румянец придавал ему удивительно трогательный вид.

– Вообще-то в Канаде.

– Когда тебе следовало быть рядом со своей возлюбленной?

– Нет, нет, нет, – поправила я. – Не возлюбленной!

Финбар перевел взгляд с меня на Робина, а потом обратно.

– Прошу прощения.

Красивым жестом он опустил руку на бедро. Я готова была съесть его. Финбар снова напоминал творение Донателло, только на этот раз был в легком черном пиджаке и джинсах насыщенно-черного цвета. Какая несправедливость по отношению ко мне!

– Простите, я просто считал, что вы… – Финбар пожал плечами, поднял бровь, взглянув на меня, а потом на Робина с сардонической усмешкой, которую я помнила так хорошо. – Знаете…

Он выпил, закинув голову, отчего кадык резко дернулся.

– Джоан не… – начал Робин.

Я подхватила:

– Мы не…

А потом посмотрела на Робина, он на меня, и мы вдвоем – на моих несчастных, любимых, ни в чем не повинных родителей, которых я – их любящая дочь – старательно вводила в заблуждение, убеждая, что на самом деле мы вместе…

– Мне кажется, что вы поссорились, – деликатно заметила мама.

Отец провел пальцами по волосам, от уха до уха, и умоляюще воззрился на громкоговоритель.

– И посмотрел я на небо, – вдруг продекламировала я, потому что эта фраза показалась мне очень уместной, – откуда исходит моя сила…

Все уставились на меня, и в глазах каждого читалось удивление.

– У тебя, – сказал Финбар Флинн, глядя на меня практически в упор, – поэтический дар. А у вас – очень странная дочь, – обратился он к моим родителям. Потом повернулся к Робину: – Ни минуты, чтобы поскучать, правда? Герань, именно это мне и нравится: ты неподдельно эксцентрична. Ты делаешь ярче нашу жизнь, без тебя она была бы монотонной.

В тот момент я осознала, что лед растаял. Полностью. От него не осталось и следа. Я сделала большой глоток и не сразу поняла, что это уже не апельсиновый сок, а та самая жидкость, к которой, как я считала, больше никогда не прикоснутся мои губы. Водка обожгла, как настоящий огонь. Я была яркой. Он тоже. Два ярких человека в унылом мире. Вместе мы могли бы скинуть серый покров и раскрасить весь мир блестящими красками. Я сдалась на милость этой мысли и сообщила:

– Самые безупречные и чуткие люди – те, кто больше всего любит цвет…

К этой фразе собравшиеся отнеслись даже лучше, чем к цитате о холмах. Все замолчали.

– Это из Лоуренса? – через некоторое время отважился спросить Робин.

– Нет, это не твой чертов Лоуренс, – отрезала я.

– Опять размолвка? – заинтересовался Финбар.

– О, надеюсь, что нет, – сказала мама. – Вы сейчас играете в театре, мистер Флинн?

– Финбар, – поправили мы хором.

– Хотя, – заметила я, – можно полностью изменить смысл, если добавить «а».

Снова пауза. Потом отец раздраженно попросил:

– Джоан, пожалуйста, выражайся проще.

– Пожалуйста. Самые безупречные и чуткие люди – те, кто любит разные цвета…

– Просто замечательно, – сказал Финбар, – тебе нужно ставить пьесы или заниматься чем-то в этом роде. Между прочим, кто ты по профессии?

– Она учительница. И я тоже. Работаем в одной школе.

– Ага! Любовь в классной комнате, да? – Финбар внимательно посмотрел на Робина.

Робин тоже уставился на него, хлопая светлыми ресницами.

– Ну, не совсем, гм-м, э-э…

– И тебе тоже нравится поэзия? – Темные глаза Финбара по-прежнему, не отрываясь, смотрели в сияющие васильковые глаза Робина.

– Угу, – подтвердил Робин.

– Расскажи ему о верности, – предложила я, внезапно теряя терпение.

Лицо Робина засветилось от удовольствия. На секунду он сморщил лоб, а потом начал читать, напоминая ребенка, декламирующего стихотворение. Он помнил слова – более или менее, – только запинался и перепутал одну или две фразы: «Из неистовых любовных страстей постепенно появляется драгоценный камень…»

И так далее.

Пару раз я подсказала ему.

Когда Робин закончил, я, не имея в виду ничего конкретного, произнесла:

– Верность – забавное качество. Так быстро исчезает, – и без всякой причины взглянула на Робина.

И крайне удивилось, когда он вдруг крепко схватил меня за руки и пылко произнес:

– О, Джоан, Джоан, мне так жаль, прости меня!

– Не правда ли, мило? – вставила мама.

– Очень, – резко отозвался отец. Он стоял, раскачиваясь на каблуках, сложив руки за спиной, как герцог Эдинбургский, и ждал, ждал.

– Вы сейчас заняты в пьесе, э-э, Финбар? – поинтересовалась мама.

– Репетирую. «Кориолан». Вы обязательно должны прийти и посмотреть.

– Как мило, – повторила она, вертя в руке пустой бокал.

– Вы все должны прийти. – Важничая, он широко развел руки. – Без исключения. Приглашаю на премьеру третьего марта.

После чего Финбар слегка толкнул Робина, и это помогло мне освободиться.

А потом, внезапно, с небес пришла поддержка – объявили, что пьеса скоро возобновится.

– Слава Богу, – с этими словами отец почти бегом направился к выходу. Он потянул за собой маму, и она, по-королевски взмахнув рукой, тоже исчезла в толпе.

– Ну что ж, до свидания, – сказал Робин, внезапно схватив Финбара за руку. – С нетерпением буду ждать встречи с тобой. Гм-м, ты действительно был неподражаем в телевизионной постановке.

– В жизни я еще лучше, – оскалился Финбар, стискивая руку Робина в ответ. Робин отошел и, как и остальные, затерялся в толпе. Мы остались наедине.

– Извини, что наступила тебе на ногу, – сказала я.

– Я бы на твоем месте тоже сожалел о таком поступке. Кстати, откуда эти строки?

– Какие?

– Про цвет.

– О, это Рескин. Думаю, «Камни Венеции».

– Ах, Венеция. Я был там прошлым летом.

– Я знаю.

Он взглянул на меня свысока, снова по-дьявольски приподняв бровь.

– Ты знала?

– Фред и Джеральдина приглашали меня.

– А ты все же не поехала? – Он немного переигрывал. – Ты там уже была?

– Нет.

– Тогда ты совершила большую глупость. Этот город – само совершенство.

– Да, верю. Теперь я жалею об этом.

Он слегка потряс кудрями.

– Думаю, даже к лучшему, что ты не поехала.

– Почему?

Финбар пожал плечами.

– Не важно. В любом случае приходи на премьеру пьесы. Я достану билеты для тебя и… – он ткнул пальцем в сторону выхода, – твоего бойфренда. Передам их через Фреда и Джерри. А ты можешь прийти на вечеринку после спектакля и закатить там какую-нибудь сцену. Теперь тебе это легко удается, так ведь?

Финбар прикоснулся к моим волосам – очень легко, даже осторожно, как будто я могла укусить, и сексуально улыбнулся. По крайней мере мне так показалось. В тот момент он мог корчиться от боли в приступе аппендицита, а я все равно бы нашла это крайне соблазнительным.

– Можешь воткнуть цветок в волосы, – увядший цветок, – и надеть то божественное белое платье. – Он улыбнулся еще шире. – Это внесет оживление в праздник. Герань, ты когда-нибудь была на вечеринке после премьеры?

Я решила, что мой старый школьный опыт постановки «Фрегата его величества „Пинафор“» можно не считать, и покачала головой.

– Тебе понравится. Вам обоим понравится.

Буфет практически опустел. Уже объявили о начале второго действия. В тот момент я могла ему объяснить, что Робин – не мой любовник, извиниться за странное поведение в Новый год. (Понимаешь, Финбар, сейчас в моей жизни нет мужчины, и… ну… иногда по ночам девушка чувствует себя одинокой, вот ты и застал меня тогда в странном, несвойственном мне пьяном виде. Но вдруг тебе когда-нибудь захочется разделить мои одинокие темные ночи – да, именно так, это более поэтично, нежели упоминание постели, – потому что, похоже, я влюбилась в тебя страстно, безрассудно, всей душой… Меня влечет к тебе…) Увы, у меня не было времени, чтобы сказать все это, поэтому я находчиво попыталась донести до него суть. Вышло довольно плохо.

– Я живу одна, – сказала я.

– Знаю, – ответил он. – Ты странная. Вот что мне в тебе нравится.

Яркий пример предвзятого отношения, о котором я не подумала на станции в Данбаре: женщин, которые живут одни, могут считать слегка помешанными. Если бы Финбар не казался мне настолько привлекательным, я бы вонзила каблук в другую его ногу.

Время шло, я даже открыла рот, чтобы ответить, но не стала ничего говорить. По непонятной причине я чуть не плакала. Думаю, из глаз мог бы хлынуть поток воды от растаявшей глыбы льда. Я сглотнула и попыталась снова, но из горла вырвался лишь писк:

– Робин…

– Робин? – резко переспросил Финбар. – Что там насчет Робина?

Но потом – словно видение волосатой обезьяны – перед моими глазами промелькнула рука, ухватившая Финбара за локоть. Обладателем конечности оказался невысокий толстячок с приятным голосом и свойственной аристократам манерой речи:

– Фин, пора в зал, на места.

Он изучающе посмотрел на меня из-за локтя Финбара и улыбнулся. Голос с красивыми модуляциями никак не сочетался с толстощеким лицом. Несмотря на то что он прервал нас в крайне неподходящий момент и это разрывало мне сердце, человек мне понравился, и я нашла в себе силы улыбнуться ему.

Финбар похлопал его по руке.

– Извини, Джим. – Он продолжал смотреть на меня. – Робин? И что Робин?

Но человек, держащий Финбара за руку, дернул его за пиджак и потребовал:

– Ты не познакомишь нас?

Финбар немного встряхнулся, отчего мелкие кудряшки привычно подскочили, и произнес:

– Джим, извини. Это подруга Джеральдины Даррелл – Герань Как-то-там.

Толстячок протянул мне руку, и я ответила на рукопожатие.

– Очень приятно, – тепло сказал он. – Ты тоже актриса?

– О нет, я преподаю в школе.

– Продолжай в том же духе, – сказал он с чувством.

– Джим мой агент, – объяснил Финбар.

– Сочувствую, – сказала я агенту.

Тот усмехнулся:

– Пожалуй, ты мне нравишься.

– Пожалуй, мне она тоже нравится, – произнес Финбар, великолепно передразнивая его.

– Отлично, отлично. – Маленький толстый человек наклонился и поцеловал мне руку.

И в этот момент раздался еще один голос:

– Вашу мать, вы двое, так вы идете или нет?

Голос и едва уловимый блеск в глазах были мне знакомы.

– Ах, Ричард, – вздохнул Джим.

– Рики, – начал Финбар, – познакомься…

Он обернулся, но молодой человек уже направлялся в сторону выхода, всем своим видом демонстрируя раздражение.

– Мы, пожалуй, пойдем, – грустно заключил Джим. – Надеюсь увидеть вас снова.

– Она придет на премьеру, – пообещал Финбар, уже уходя. – Я пригласил ее. В белом платье. И останется на вечеринку. Не позволяй ничем не примечательной внешности обмануть тебя, Джимбо…

Ну спасибо тебе большое!

– Она очень странная. Я пошлю билеты Джерри. Не забудь, я приглашаю вас вдвоем.

И достаточно быстро, правда, к моему удовлетворению, все еще прихрамывая, он вышел из буфета вслед за молодым человеком. Каждый раз, снимая носки, Финбар будет вспоминать меня. По крайней мере какое-то время. Небольшое утешение.

Агент Финбара пожал плечами.

– Ты ему нравишься.

Джим был необычайно щедр. Я готова была схватить его за толстые маленькие ножки и расцеловать.

Почти как миссис Линкольн, я не могла бы рассказать вам содержание пьесы – мои извинения авторам. Сидя в темном зале, я думала совсем о другом. Я была счастлива, что целых полтора часа не нужно было ни с кем разговаривать. Очень возбужденная, я уговаривала себя: «Спокойно, Джоан», – но Джоан совсем не хотела успокаиваться. И все же, когда огни рампы наконец погасли и мы оказались в реальном мире, все вернулось на круги своя. Чуть раньше я проявила глупость и была очарована, но все уже в прошлом. Из этого ничего не выйдет. Ни-че-го. Мне было необходимо как можно скорее вернуться к нормальному существованию.