Текст книги "Антракт"
Автор книги: Мейвис Чик
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 4
Я не зажгла свет в холле, потому что не ожидала никого увидеть. Но даже в такой темноте я поняла, кто пришел. О да – хотя гостя практически не было видно, он горбился под тяжестью огромного букета цветов, хозяйственной пластиковой сумки и большой коробки в подарочной упаковке – я сразу его узнала. Он мог даже ничего не говорить – с этим у него и так были трудности, – ведь сомнений у меня не было: холодный ночной воздух проникал внутрь дома, потому что у моей двери стоял Финбар Флинн. У меня мелькнула мысль, очень мимолетная, что это не Джек. «Не Джек, – подумала я, – а Финбар Флинн».
– О нет, – вслух сказала я и повторила, уже гораздо громче: – Нет, нет, только не ты…
Думаю, в ответ Финбар вложил все свое актерское умение произносить хорошо отрепетированные фразы. Примерно с той же интонацией он сказал мне:
– О Господь всемогущий, черт меня подери… – И оглядел меня с головы до ног.
Мы уставились друг на друга. Мгновение спустя он добавил:
– Герань, опять твой теплый прием. Бессмысленно говорить, что я в восторге…
После чего он имел наглость рассмеяться, выставив напоказ пломбы и не только их, хотя, конечно, в темноте я ничего не разглядела.
– Ну, ну… Я ожидал чего-то необычного, но чтобы такое… – Он нерешительно махнул рукой, стараясь не уронить цветы и пакеты. – Крайне необычно! Ты всегда так одеваешься дома? – Он высвободил один палец из-под тяжести своей ноши и указал на мою руку, в которой, естественно, был бокал. – Как всегда, не так ли? – предположил он. – Моя… моя Герань, ты классная девчонка. Я могу войти?
И, потеснив меня, вошел.
«Ессе Homo» [24]24
Се человек (лат.).
[Закрыть], – подумала я, очарованная.
Заявление, что Фауст удивился бы больше, чем я, было бы ложью. Мысль о том, что леди Годива в ветреный день пришла бы в большее замешательство, чем я, не соответствовала бы действительности. А слова о том, что мне не хотелось видеть Финбара, стали бы, если на секунду вспомнить Байрона, маскарадом правды. Ведь лучшими подарками являются те, о которых не задумываешься до того момента, пока их не получишь.
В надежде, что видение, возможно, исчезнет, я включила свет, но запах цветов остался, и он тоже. И, если кого-то можно вообразить, с запахом все гораздо сложнее. Финбар действительно был у меня дома.
– Я могу пройти? – спросил он, уже преодолев половину пути к двери в комнату и заглядывая внутрь, будто рассчитывая обнаружить там еще кого-то. – Ты одна, да?
Одинокая женщина никогда не должна признаваться малознакомому мужчине, что она одна дома ночью. Это первое правило пятого измерения. Он может, по чистой случайности, иметь на нее виды. Никогда не следует говорить ничего подобного.
– Совершенно одна, – громко сообщила я. – Здесь нет никого. Совсем. Абсолютно и однозначно.
Я вошла за Финбаром в комнату, наполненную музыкой, и, чтобы убедиться, что он меня услышал, добавила:
– Никого нет. Видишь? Совершенно.
– А, – сказал он неопределенно. Потом, освободив руку от сумок, показал от двери к окну. – Пройдись, – приказал он.
Я повиновалась.
– Ничего себе! – восхищенно произнес Финбар. – Посмотри, Герань, я салютую тебе. Уверен, ты заслуживаешь этого.
Пространство вокруг нас было пронизано музыкой.
– Позволь сообщить, – я обернулась к нему, чтобы мои слова прозвучали более убедительно, – я почти не пила!
И в этот момент запуталась ногой в оборках и рухнула. Звучало второе анданте…
– Не повезло, – сказал Финбар. – Мне тоже.
Он положил все вещи на диван и только потом протянул руку, чтобы помочь мне, но из гордости я встала сама.
Подкрутила регулятор приемника. Выносить одновременно Финбара и музыку было выше моих сил. В голове пульсировало и шипело, как будто пар не мог найти себе выход. То, что я уменьшила звук, отчасти сыграло роль предохранительного клапана. Немного успокоившись, я задала не особенно любезный вопрос:
– А ты что здесь делаешь?
– Принес тебе подарки. – Он показал на коробки, разложенные на диване.
– Зачем?
– Разве ты не любишь подарки?
– Я спросила, зачем ты пришел?
Не знаю, что я ожидала услышать. Мне было бы приятно, если бы романтический герой упал на колени, начал бить себя в грудь и говорить, что пришел, потому что не мог больше быть вдали от меня, – но это казалось нереальным. Глаза Финбара напоминали глаза дикого зверя, но не хищника на охоте, а, скорее, затравленного. Он сказал:
– Я пришел искать убежища, у меня сегодня был ужасный день.
И в этот момент я поняла, что до серьезного объяснения в любви очень далеко… Пока еще…
– Утром я был в аэропорту, прощался с другом. Мне казалось, он так сильно привязан ко мне, что должен остаться на премьеру. Потом ленч с Джимбо и каким-то ослом-кинопродюсером из Техаса, – этот тип напоминает карикатуру на самого себя и хочет, чтобы я снимался в следующем его фильме. А потом я сильно вымотался на дневной репетиции. Неудивительно, потому что Джим и этот техасец сидели в зале и оценивали размер моих бицепсов – решали, не нужны ли мне интенсивные тренировки для следующей роли.
– Какой роли?
Финбар слегка вздрогнул и на секунду закрыл глаза.
– Этот техасец – он, мне кажется, глубоко верующий – хочет, чтобы я играл боксера! Я!
– Но тебя ведь не заставят, правда?
– Нет, мой дорогой невинный цветок, этого не будет… – Он толкнул меня пальцем в плечо. – Но когда речь идет о сделке приблизительно в полмиллиона долларов и у тебя такой агент, как Джим, который из кожи вон лез, чтобы заполучить роль, и тебе твой агент нравится, попробуй-ка отказаться. Так или иначе, сегодня вечером я был на организованной им фотосессии для одного глянцевого женского журнала.
– О, – спросила я, заинтересовавшись, – и какого именно?
– Не знаю, – раздраженно ответил Финбар, – я не спрашивал, но категорически отказался фотографироваться в какой-то церкви на задворках студии! Не сомневаюсь, этот снимок появился бы под заголовком: «Ф.Ф. выкроил момент, чтобы облегчить душу». Чувствуешь намек на ирландские корни?
– Но ты ведь из Танбридж-Уэлса?
Финбар приложил палец к губам.
– Тише, моя дорогая, у стен есть уши, – насмешливо сказал он.
– Что ж, мне кажется, это в порядке вещей.
Какая ужасная фраза!
– Черт, – выругался он. – Только ты не начинай… – И умоляюще воздел руки к потолку (какое великолепное зрелище!). – Я всегда хотел лишь одного – играть, желательно на сцене, а все остальное время оставаться самим собой. И теперь все это…
– Хочешь выпить? – спросила я. – Правда, у меня есть лишь немного водки.
– Значит, – произнес он напыщенно, прижимая ладони к груди и опускаясь на одно колено, – ты разрешаешь мне остаться?
Страшный миг – мне показалось, что я сейчас прокричу «Джеронимо!» и брошусь на него, но, к счастью, Финбар очень быстро поднялся, и опасность миновала.
– Я даже не покушаюсь на твой живительный напиток. – Он потянулся к стоящей на диване сумке. – Я принес свой. – И достал бутылку виски.
Сжимая в руке бокал, Финбар сказал:
– С моей стороны это очень рискованно. Завтра в восемь тридцать утра мы с Авфидием репетируем драку на мечах.
– Кто это?
– Мне казалось, твои знания безграничны. Я разочарован. Авфидий – мой злейший враг. За исключением, естественно, безудержного честолюбия.
– О, так ты о пьесе.
– Конечно, о пьесе. Ты ведь не думаешь, что у моих друзей такие имена? Знаешь, даже у меня есть свои границы. А почему на тебе такой шикарный наряд?
– Это моя ночная рубашка.
– Извини, – вполне серьезно сказал он, глядя на часы. – Еще не очень поздно. Я не предполагал, что ты уже ложишься спать.
– Да я и не собиралась. Надела ее, чтобы послушать радио.
– Ну конечно. – Он пожал плечами. – Она оделась так, чтобы послушать радио. Какой я глупец…
– Не хочешь присесть? – Я показала на диван.
Финбар взял букет и протянул мне:
– Поставь в воду. Или в джин… Не знаю, что такие странные женщины, как ты, обычно делают с цветами.
Он прошел за мной на кухню.
– Знаешь, ты и вправду эксцентрична. Мне нравится. И это ведь не притворство, правда? Я могу отличить фальшь, часто встречаюсь с ней в моей профессии. Но ты действительно такая, необычная по своей природе.
Я изо всех сил старалась выглядеть нормально, хотя это было сложно в длинной белой ночной рубашке, с бокалом с водкой в одной руке и букетом цветов в другой.
– Очень опрятная кухня, – заметил он. – Где ты хранишь свое ядовитое зелье?
Я наполнила водой молочную бутылку и сунула в нее букет, – искать вазу было выше моих сил.
– Не так уж трудно поддерживать чистоту, когда живешь в одиночестве.
– Только не в моем случае. – Он рассмеялся. – Почему вы с Робином не живете вместе?
– Потому что мы с Робином не…
Финбар предостерегающе поднял руку.
– Это не мое дело, – беззаботно произнес он. – Фрезии. Замечательный запах. Если хочешь, можешь вставить цветок в волосы. Ты ведь знаешь, я вполне либерален в таких вещах… – Он отколупнул кусок краски с двери. – Ты и Робин не… что?
– Послушай. Я хочу прояснить кое-что относительно меня и Робина.
– Это напомнило мне… – Он начал шарить в складках белого пальто, которое я так хорошо помнила, потом полез в карманы джинсов.
– Может быть, снимешь пальто, если остаешься?
Финбар медленно вышел в холл и бросил пальто на перила лестницы.
«От одного слоя избавились, – подумала я, разглядывая оставшийся на нем серый джемпер поло и твидовый пиджак. – Осталось еще три».
Пока он возился с пальто, я вернулась в комнату и выключила музыку – сейчас она только мешала. Финбар вошел за мной, в одной руке он держал два белых конверта и бокал, а в другой – открытку от Фреда и Джеральдины.
– Нью-Йорк. Правда, он прекрасен?
– О да, – согласилась я, рассматривая открытку вместе с ним. – Небоскребы на фоне неба – один из лучших видов в мире.
– И один из моих самых любимых.
– И моих, – сказала я. – Какое совпадение!
Он протянул мне конверт:
– Твой билет на премьеру. Жаль, что Дарреллов не будет. Я принес еще один для твоего Робина…
– И все же он не мой Робин. Мы просто друзья, коллеги, не больше…
– Ну ладно. Если это подрывает твою репутацию, дай мне его адрес, я отправлю его по почте.
– Не говори глупости. – Взяла конверт и положила на каминную полку. – Я вижу его каждый день. Завтра же передам. А теперь, пожалуйста, сядь. – Я показала на диван.
Финбар сел. И тут же вскочил снова – он чуть не раздавил последний, самый большой пакет.
– Чуть не забыл, – сказал он. – Это тебе. У меня их слишком много. С Днем святого Валентина! Знаю, это необычный знак внимания, зато полезный…
Теперь я поняла, что имела в виду Рода. Подумать только, я зашла так далеко в своем стремлении к независимости, что совсем забыла о Дне святого Валентина! Я посмотрела в восхитительное лицо Финбара. Достоин ли этот человек того, чтобы ради него отказаться от пятого измерения? Не сомневаясь в ответе, я разворачивала подарок.
Что бы это могло быть? Какая-нибудь одежда? Он упомянул что-то полезное: ведерко для льда для легких интимных ужинов или, может быть, хрустальная ваза для следующего букета?
– Герань, я намерен сегодня напиться, если ты не возражаешь.
– Угощайся… – Я показала на бутылку и продолжила свое занятие.
– Ты выпьешь немного?
Я покачала головой, последний лист бумаги упал на пол. Я была пьяна уже от одного присутствия Финбара.
– Надеюсь, тебе понравится, – с удовольствием произнес он. – Это один из лучших.
Я опустила руки в коробку и достала блестящий хромированный предмет. Тостер.
– У меня уже много скопилось, – сообщил Финбар с сожалением. – Откуда их только не присылают…
– Что ж, спасибо, Финбар, – поблагодарила я.
Разве настоящую женщину можно завоевать с помощью такой техники?
– Я участвовал в ток-шоу пару недель назад. Видела?
– Стараюсь не смотреть такие программы.
Видите, я пыталась быть правдивой, насколько это возможно.
И заметила, как в этот момент он почувствовал облегчение.
– Вполне разумно, – кивнул Финбар. – Эти передачи – самая примитивная форма жизни. Хотят знать лишь одно: кто с кем спит, когда и как часто. Для идиотов, которые лишь делают вид, что им интересно… «Кориолан» можно было с тем же успехом представить как мюзикл на льду.
– Но почему тогда ты согласился участвовать?
– Как ты сама сказала, моя дорогая, это в порядке вещей. Мой агент договорился. Дорогой Джим, он так заботится о моей популярности. – Финбар допил содержимое своего бокала и снова наполнил его. Он сидел и смотрел на меня, в его глазах читалось беспокойство. – Герань, ты задумывалась о деньгах?
– Только дураки не думают об этом.
– А о больших деньгах? Я имею в виду тысячи и тысячи фунтов.
– Нет, – ответила я, нисколько не лукавя. – Пока я живу в комфортных условиях и езжу на машине, я всем довольна.
– Довольна! – повторил он возбужденно. – Ты действительно редкая птица. Сколько тебе лет?
– Почти тридцать два.
– А мне почти сорок. Возможно, именно поэтому мы разные. В моем возрасте время бежит, как песок сквозь пальцы, а я многое хочу успеть. И если снимусь в этом фильме, у меня будет шанс… – Его речь становилась все менее связной, и я приняла это за хороший знак. Финбар вздохнул. – Но всегда есть вещи, от которых приходится отказываться… – Он погрозил пальцем по сторонам, словно выступал перед аудиторией. – Если они не вписываются в общепризнанную модель успеха. Ты понимаешь меня, Герань, знаешь, что я имею в виду?
Я понятия не имела, но, поскольку он явно чего-то ждал от меня, сказала:
– Не переживай, Финбар. Деньги – это не самое главное, важнее всего, как ты планируешь распорядиться ими.
– Ты просто прелесть. – Он, словно собаку, похлопал меня по спине, отчего я задрожала, несмотря на жару в комнате. – Как ты можешь знать так много, оставаясь такой молодой?
– Мне кажется, это сказал Наполеон. Но, думаю, ты правильно подметил.
– Понимаешь, у меня были планы об альтернативном театре, а сейчас они повисли в воздухе… – Внезапно он расхохотался. – Повисли в прямом смысле этого слова, – хотел заниматься этим вместе с Рики, а он улетел в Нью-Йорк. Джим нашел для него что-то лакомое. Его нельзя винить за это.
– Он поступил не очень хорошо, – огорчилась я.
– Да, не очень. Зато он классный актер. Вот что самое важное.
– Ты очень расстроен, – заметила я.
– В самом деле? Не знаю… Ведь… у меня сейчас все прекрасно, я рядом с хорошенькой молодой женщиной в ночной рубашке. – Он снова засмеялся. – Послушай, Герань, давай еще выпьем.
Некоторые люди после большой дозы алкоголя краснеют и потеют, кто-то становится сентиментальным, кто-то плачет. В некоторых просыпается агрессия, либо они ведут себя отвратительно, а бывает и то, и другое. Финбар же казался все более и более привлекательным и покорял меня все сильнее.
– Почитай мне что-нибудь, – попросил он через некоторое время. – Как в прошлый раз. Что-нибудь жизнеутверждающее. Опять из Элиота, если это возможно. Я люблю Элиота… – Он прислонился к спинке дивана и сказал мечтательно: – Надежда, зеленый росток на засохшей ветке – вот что мне нужно. Чтобы весна сменила зиму… – Он выпрямился и взглянул на меня, прежде чем продолжить свой монолог. – Только ты можешь дать мне надежду…
Я не знала, как вести себя. Слова Финбара были очень обнадеживающими, а вот физическая сторона вопроса, похоже, его вообще не интересовала. Я мечтала о том, как наши губы сольются, но его голова была примерно в ярде от меня, и, чтобы добраться до нее, мне пришлось бы преодолеть опасную зону – колени Финбара, и потом еще проявить чудеса спортивного мастерства, чтобы прикоснуться к нему. Пожалуй, поцелуй был невозможен. А он продолжал разглагольствовать о надежде, красоте, правде и своей уверенности в том, что я могу обеспечить – или уже обеспечила, я плохо поняла – что-то одно или даже все перечисленное.
– У тебя есть ключ, дорогая моя, у тебя есть ключ…
Желание подстегивало меня, и я решила действовать.
– Когда ты опираешься подбородком на руку, как сейчас, ты очень похож на портрет Эдмунда Кина из Национальной галереи.
Глаза Финбара, безжизненные во время романтического монолога, внезапно прояснились, и он резко выпрямился.
– Неужели ты не хочешь узнать, что это за ключ?
– О да, – сказала я, устремляясь вперед и сразу переходя в галоп, потому что начиналась настоящая игра. В тот самый момент я решила, что он будет моим. – О, Финбар, мне интересно все, что касается тебя…
Это доставило ему удовольствие. Все мы любим, когда нам немного льстят, правда? Я была вполне довольна собой, ведь раньше я никого не соблазняла. Мне даже понравилось такое положение вещей: атаковать самой, а не постоянно защищаться.
«Хо-хо, я – потрясающая красавица», – подумала я, мысленно подкручивая усы и делая первую зарубку на трости с позолоченной ручкой.
– Правда? – спросил он. – Все?
Я кивнула.
– Не потому, что я известный актер Финбар Флинн?
– Вовсе нет. – Подразумевалось, что такого добра, как он, и без того хватает в моей жизни. – Просто в тебе есть нечто особенное. Мистическое. Возможно, талант. – Я нарисовала пальцем круг на его костлявом колене, раздумывая, что бы еще добавить. Может быть, «мой муж не понимает меня»?
– Спасибо. – Он наклонился ко мне. – Это можно сказать и тебе.
Наконец-то, наконец мы к чему-то приближались…
– Я считаю тебя очень привлекательным, – сообщила я самым хриплым голосом, на который была способна. – И не только твое… – Сделала широкий жест в сторону его тела. – …Но и твой ум. – Такой голос не может не волновать, правда? – Выпей еще.
Он выпил.
– Герань, – сказал он, – ты притягиваешь меня. Ты особенная женщина, и я не знаю, как завоевать тебя…
Я уже собиралась брякнуть: «Не стоит волноваться, просто возьми меня…», но успела вовремя остановиться.
– Спасибо за то, что ты так добра ко мне, щедра, сердечна и госте-приим-на. – Финбар с трудом выговорил последнее слово и уставился на дно пустого бокала. Я подумала, что алкоголя пока хватит, спаивать его не имело смысла. Я не хотела, чтобы он свалился с ног. Это надо приберечь напоследок.
– Почему бы тебе не снять пиджак? Здесь очень тепло.
Я положила руку к нему на колено, и он не отодвинулся. Хороший знак.
– Ты была так груба со мной, – заметил Финбар с грустью.
– Так ведут себя подростки. Особо грубы с теми, кто больше всех нравится.
– Замечательно. – Он вытер лицо рукой. – Если не возражаешь, я сниму пиджак. Здесь очень жарко. – Он поднялся, но в этот раз я оказалось готова и уберегла подбородок от удара коленом.
Пиджак отправился к своему товарищу – белому пальто.
Вернувшись, Финбар сказал:
– Ты собиралась почитать мне что-нибудь обнадеживающее. Знаешь, для человека без подготовки ты читаешь очень хорошо. Герань, ты прелестна! Будь вечны наши жизни…
– У меня хорошая память. Когда уверен, что не забудешь текст, можно более свободно обращаться с ним.
Я слегка подтолкнула Финбара, и он снова плюхнулся на диван. А я, склонившись и скрестив ноги, опустилась рядом с ним на пол. В этой позе тролля сложно было добиться, чтобы голос звучал обольстительно, но я сделала все возможное. Можно было либо декламировать стихи, либо сыграть в покер на раздевание. Я предпочла поэзию. Возможно, потому, что я женщина?
Итак, я начала:
– Нет, здесь должно быть другое слово. Память все-таки подвела тебя!
– Нет, не подвела. Элиот просто немного изменил его ради рифмы.
– Нечестно, – пробормотал он.
– Шекспир постоянно так делал.
– Но…
– Помолчи.
Не зря я была опытной школьной учительницей.
С юностью года
Пришел к нам Христос тигр.
В оскверненном мае цветут кизил, и каштан,
и иудино дерево, —
Их съедят, их разделят, их выпьют…
– А-а, – протянул он недовольно, – выпьют… О чем это вообще?
Я проигнорировала вопрос. Я изо всех сил старалась, чтобы Финбар почувствовал пробуждение жизни.
– О весне, – сказала я успокаивающе. – О зеленом ростке – ты только что сам говорил об этом…
Я попросила у поэта прощения за то, что исказила смысл.
– Весна! Именно она мне и нужна. Чтобы распускались почки, и немного надежды – всего лишь капелька. Как там говорится об апреле и сирени?
Боже мой, наверное, так чувствует себя ди-джей на попсовом радио, когда слушатели заказывают только «Битлз» и «Роллинг стоунз». Давайте хором почитаем Элиота! И все же это было чуть лучше, чем покер на раздевание. Так или иначе, мне было почти нечего снимать.
И я продолжила:
Я пристально взглянула на Финбара и обрадовалась, увидев, что он слушает в восхищении и, возможно, лишь немного рассеян.
…тревожит
Сонные корни весенним дождем.
Зима дает нам тепло, покрывает
Землю снегом забвенья, лелеет
Каплю жизни в засохших клубнях.
Я внезапно почувствовала глубокую грусть. Стрелы безупречной поэзии удержать невозможно, они всегда найдут возможность поразить нас. Они летают поблизости уже слишком долго и знают нас слишком хорошо, даже если мы отказываемся признавать это. Эти строки, конечно же, задели меня за живое. И его тоже…
– Не останавливайся, – попросил он. – Но это стихотворение слишком грустное. В нем нет радостей весны, только сожаление.
– Наверное, весна – самое грустное время года. Появляется новая жизнь, раскрываются почки, растения пробиваются вверх – и все это только для того, чтобы совершить обязательное неторопливое путешествие к неминуемой смерти и разложению. Нет, я считаю, что зима честнее. Все уже свершилось, и нет никаких ожиданий. Надежда не играет с нами…
– Держи. – Он налил виски себе и мне и протянул бокал. – Это ведь ты должна была подбодрить меня, помнишь? А мне следует пребывать в печали.
– Наверное, это как раз тот случай, когда слепой ведет хромого.
Финбар обхватил голову руками и взъерошил волосы. То, как под пальцами его кудри натягивались и распрямлялись, заставило меня вспомнить о более прозаическом вопросе – мое желание не ослабевало. Я не притронулась к бокалу, отодвинула его подальше.
– Весны не существует, – глухо произнес он, уронив голову на грудь.
– Ты не прав. – Я погладила его по голове.
– Утешение, – сказал Финбар, – мне нужно утешение! Друг и весна, весна повсюду. Просто необходимо.
Я никогда не ассоциировала слово «утешение» с эротикой, но сейчас в глубине моего сознания эти два понятия слились воедино.
Запутавшись в подоле ночной рубашки и наткнувшись на тостер (вот черт, разве это способ произвести впечатление на девушку?), я схватила Финбара за руку и потянула за собой, – он поддался легко, как ребенок.
– Я покажу тебе весну, – заявила я и осторожно повела по коридору на кухню. Живо отыскала фонарь – приходится, когда черт гонит. Я и не подозревала, что он у меня работает. – Милый кусочек весны. Это придаст тебе сил.
Я распахнула заднюю дверь. Рука Финбара казалась даже более горячей, чем моя, – совсем неудивительно, если на тебе джемпер-поло, а в доме двадцать шесть градусов тепла.
– Милый, милый кусочек, – твердил он и, спотыкаясь, спускался по ступенькам. – Такой же милый, как ты… Утешение, – крикнул он в ночь, – утешение и надежда! Что поможет человеку, лишенному этого?
– Да, сейчас. – Я, торопясь, тащила его за собой. – Вот мы и пришли.
Остановилась у ящика с цветами и направила фонарь на примулы. После того как я вырвала сорняки, они немного повеселели.
– Видишь, – сказала я. – Весна уже здесь.
Финбар внимательно посмотрел на цветы.
– Так и есть. Они – само совершенство, правда? – Он протянул руку, дотронулся до одного и произнес: —…Увидишь ты подснежник белый, как твое лицо…
– Откуда это? – поинтересовалась я.
– «Цимбелин».
– Не знаю этой пьесы.
– О, – сказал он, прикасаясь пальцем к бутонам, – обычная история о любви и предательстве. Как и все у Шекспира. Я был Якимо. Хорошая роль.
– Любовь вовсе не обязательно бывает вероломной. Только в пьесах, книгах и вообще. В реальной жизни она может быть – гм-м – очень приятной.
Мне показалось странным, что я высказала подобную мысль.
– Любовь, моя дорогая девочка, всегда вероломна и всегда приятна…
Он поднялся.
– Я немного замерзла, – сказала я.
– Тогда пойдем в дом.
– Почему ты просто не обнимешь и не согреешь меня? – Я прижалась к Финбару. – Я не хочу пока возвращаться. Здесь так красиво.
Я молилась, чтобы он не смог трезво оценить мои слова – что в его состоянии было практически невозможно, – ведь я солгала. Красоты не было и в помине. Ночь была облачной, воздух – сырым, на темной тропинке в моем саду лежали мрачные унылые тени, а повсюду под ногами – вырванные мокрые сорняки. Как ни напрягай воображение, невозможно было представить, что мы в беседке, залитой лунным светом. Я еще глубже зарылась лицом в его джемпер, и Финбар обнял меня с некоторым воодушевлением.
– От тебя приятно пахнет, – сказал он.
Я поняла, что на холоде он слегка протрезвел. Ничего страшного, я всегда могу влить в него еще немного спиртного, когда мы вернемся.
– Знаешь, кого я так же обнимал сегодня вечером? – со смехом спросил он.
Я постаралась дышать как можно ровнее и спросила весело, хотя, может быть, немного приглушенно:
– Нет, кого?
– Мэрион Френч.
– Актрису?
– Кинозвезду, – поправил он.
– Она твоя подруга?
Вдох, пауза, вдох…
– Нет, – он засмеялся, – никогда раньше не встречались. Но на этой фотосессии она была.
И передышка…
– Зачем?
– Агент проталкивает ее в этот фильм про боксеров…
Если не двигаться, мне был слышен стук его сердца.
– …Отличные могут быть сборы.
– Она очень красива.
– Она ужасная зануда.
Мне нравилась эта женщина.
– А мне бы хотелось быть похожей на нее.
– Ты могла бы дать ей сто очков вперед.
– Она очень сексуальна. – Я прижалась к нему еще сильнее, стараясь не замечать, что мы практически увязли в сорняках.
– Она ужасна. Должно быть, у нее под норковой шубой тонна стали. Что я чувствовал, так это ее сиськи – они уткнулись в меня, как недоспелые дыни.
– Прости. – Я поспешно отстранилась.
– Все в порядке, – любезно сказал Финбар. – Твоих я совсем не чувствую.
Самый сомнительный комплимент, который мне когда-либо делали.
Он немного покачнулся и сказал «Упс» – это прозвучало ободряюще.
– Она получит роль? В этом фильме?
– Ни малейшего шанса, – ответил Финбар со счастливым видом. – Клейтон-младший настоящий христианин. Не выносит сексуальную распущенность. Хочет, чтобы все было достойно, по-христиански и отличного качества. Ничего греховного! Ясно? – Он говорил, имитируя произношение кинопродюсера.
– А что вообще можно считать греховным? И, кстати, кто из нас без греха? – спросила я.
– Именно это я и сказал Джимбо. – Финбар обхватил руками мою голову и поцеловал в переносицу. – Все эксцентрики так же проницательны, как ты?
По моему телу пробежала дрожь.
– Пойдем, – позвал он, обнимая меня за плечи, – холодно, и ты вся дрожишь. Нужно вернуться в дом. – Он повернулся и изящно склонился перед примулами. – Спасибо, мои дорогие, за ваше весеннее представление.
Я обогнала Финбара и успела погасить лампу в кухне, – свет имеет отвратительную особенность менять настроение.
– Потанцуем, – предложила я, когда мы снова оказались в жаркой комнате, выходящей в холл. – Давай устроим праздник. Ешь, пей и веселись, – сильное желание подвигло меня на крайнюю изворотливость, – потому что завтра мы…
– Я бы действительно съел что-нибудь, – согласился он.
– Выпей виски. – Я щедро наполнила бокал. – Побалуй себя. Ты ведь говорил, что собираешься напиться…
И, пока Финбар стоял с бокалом в руке, я крутила ручку настройки старого доброго радиоприемника.
Если ждешь знамения, то обязательно его получишь. Для полуночников кто-то очень чуткий решил поставить песню Эллы Фицжеральд. Она проникновенно пела: «Звезды падают на Алабаму. Мои руки крепко обнимают тебя…» – и мы приникли друг к другу и задвигались под музыку, периодически останавливаясь, чтобы он глотнул виски. Из Алабамы мы переместились на «Синюю луну», моя рука лежала на его заду – он был очень даже неплох, – и мы танцевали еще и еще.
«А потом я внезапно увидела передо мной того единственного, кто был в моем сердце…»
– Ты прекрасна, – прошептал он мне на ухо.
– Да, – тихо согласилась я.
– Да, ты знаешь все слова.
Я прикоснулась к его шее.
Финбар передернул плечами.
– Поцелуй меня, – попросила я, сильно нервничая.
Уверенная соблазнительница, какой я наивно себя представляла, такого не могла допустить. И все же одному из нас нужно было подтолкнуть события, мы не могли всю ночь топтаться на месте.
– Финбар, – спросила я, – неужели тебе не жарко?
Глупый вопрос – жар исходил от него.
– Да, – пробормотал он где-то в районе моего уха.
– Выпей и охладись. – Я протянула ему бокал, и он выпил, как послушный ребенок, глядя на меня поверх него. – Может быть, снимешь джемпер?
– Герань, ты пытаешься соблазнить меня?
– Да, – твердо ответила я.
Зачем увиливать?
– Ты восхитительная девушка и очень соблазнительная, – сообщил он. И икнул.
Мы, с трудом переставляя ноги, поднялись по лестнице. Финбар практически повис на мне около двери в туалет, пока мы вдвоем пытались снять с него свитер. Круглый ворот может оказаться западней, когда нужно быстро освободиться от одежды.
– Восхитительная, восхитительная девушка, – бормотал он.
– Восхитительный, восхитительный мужчина, – повторяла я и тянула джемпер, рискуя свернуть ему шею.
Что ж, все-таки мы его сняли и успешно добрались до спальни. Я начала думать, что переборщила со спиртным, когда он, снова заважничав, снял туфли и стащил носки. Затем, самостоятельно поднявшись – звук молнии, потянул, стащил, – выбрался из джинсов, снял трусы и, прекрасный в своей наготе, развалился на кровати.
И имел наглость сразу же крепко уснуть.
Я, архиепископ Кентерберийский и королева – мы гарантированно защищены от СПИДа.
Как смогла, я пристроилась рядом с Финбаром – наши лица оказались очень близко друг к другу, – и пальцами приподняла ему веко. Зрачок описал небольшой круг, дернулся, и глаз снова закрылся. Я провела рукой по его спине, но красавец не шелохнулся. Финбар был великолепно сложен, просто идеально для предложенной ему роли боксера… и для той роли, которую я ему определила. Я вздохнула, стараясь привыкнуть, что после такого длительного перерыва кто-то оказался в постели рядом со мной. «Я не смогу уснуть», – в ту ночь это была моя последняя здравая мысль.
