Текст книги "Александр Македонский. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Мэри Рено
сообщить о нарушении
Текущая страница: 80 (всего у книги 84 страниц)
– Учитывая нежный возраст царя и привязанность его к матери, – сказал Полиперхон, – я решил не подвергать мальчика трудностям походной жизни. Но во всех подписанных мной договорах или выпущенных эдиктах его имя, разумеется, будет указываться наряду с именем царя Филиппа, как если бы он также дал на них свое одобрение.
– Значит, – спросила Роксана, – Филипп отправится с вами?
– Да, поскольку он – зрелый мужчина.
– Тогда, наверное, он поедет с женой? – повысив голос, поинтересовалась она. – Ведь ему нужен уход.
– Нет, госпожа, война не женское дело.
Мгновенно сообразив, чем это может грозить, бактрийка вытаращила свои черные глаза и закричала:
– Какой ужас! Кто же тогда защитит меня и моего сына?
Что имеет в виду эта глупая женщина? Полиперхон раздраженно сдвинул брови и ответил, что для защиты Македонии останется отлично обученный гарнизон.
– Македонии? А кто пресечет злые происки под этим кровом? Эта волчица только и ждет твоего отъезда, чтобы убить нас.
– Госпожа, – заносчиво произнес посетитель, – мы тут не в варварской Азии! Царица Эвридика, как внучка двух македонских монархов, подчиняется македонским законам. Даже если бы у нее возникло столь низменное желание, она не посмела бы воплотить его в жизнь. Маленькому Александру ничто не грозит. Она Ж6 ΗΘ самоубийца.
Морща лоб, он покинул дворец. Ох уж эти женщины! Им кажется, что военный поход – это праздничная прогулка. Собственное не лишенное остроумия заключение слегка позабавило Полиперхона, но ничуть не облегчило бремя его забот. После нового декрета почти по всем греческим городам прокатились волнения, грозившие перерасти в гражданские войны, поэтому вознамерившиеся остановить Кассандра войска могли нарваться на любые неожиданности и осложнения, исходя из чего все попытки бактрийки заставить его держать в поле зрения еще и какую-то властолюбивую интриганку попросту смехотворны.
*
Через неделю македонское войско выступило из Пеллы. С балкона царской опочивальни Эвридика видела, как оно строилось на большом поле, где сначала Филипп, а потом Александр некогда занимались муштровкой солдат. Она проводила взглядом уходящую на юг колонну, которая по прибрежной дороге медленно огибала лагуну.
Когда за воинскими частями потащился громыхающий тыловой обоз, девушка попыталась окинуть мысленным взором страну, которая, вне сомнения, вскоре будет принадлежать ей. Где-то за цепью ближних холмов находится дом отца. Там она росла, там Кинна обучала ее военным искусствам.
Став царицей, она продолжит тренироваться, но уже в своих личных угодьях.
Эвридика лениво перевела взгляд на великолепный фасад дворца с расписным фронтоном и цветными мраморными колоннами. По ступеням широкой лестницы спускался грек Кеб со своим воспитанником, маленьким Александром, волочившим за собой на красной уздечке игрушечную лошадку. Теперь-то ясно, что сынку этой дикой бактрийки в Македонии не обломится ничего. Однако как же Кассандр собирается устранить его? Она в задумчивости свела брови.
Прячущейся за занавеской Роксане надоело таращиться на вереницу телег: слишком часто в последние десять лет она видела эту картину. Ее взгляд рассеянно скользнул в сторону, потом упал на балкон, где, бесстыдно выставив себя на всеобщее обозрение, точно выискивающая любовника шлюха, стояла мужеподобная супруга Филиппа. На что это она смотрит? Слух Роксаны уловил безмятежный щебет своего чада. Ну конечно, именно на него эта дрянь и уставилась. Быстро осенив сына знаком, отвращающим дурной глаз, Роксана бросилась к заветной шкатулке. Где же тот серебряный амулет, что подарила ей мать для защиты от козней гаремных соперниц? Мальчик должен носить его не снимая. Возле шкатулки лежало письмо из Эпира. С царской печатью. Роксана перечитала его и поняла, как ей быть.
Кеба долго уламывать не пришлось. Времена были непредсказуемыми, как и его туманное будущее. Вполне можно поверить, что отпрыску Александра грозит нечто более ужасающее, чем ласки его сумасшедшей мамаши. Да и на Роксану он смотрел теперь по-иному, ведь она тоже нуждалась в защите. Однажды ее красота, затмив свет факелов в главном зале лепившейся к краю пропасти крепости, словно огненная стрела ослепила Александра и поразила его в самое сердце. С тех пор, правда, прошло одиннадцать лет, но бактрийка заботилась о своей внешности и по-прежнему слыла красавицей, которой нет равных. И молодому честолюбивому человеку стало не без оснований казаться, что его тоже причислят к героям, которым нет равных, если он спасет любимую женщину Александра и его единственного наследника.
Именно Кеб подобрал крепких носильщиков для паланкина и вооруженный конвой из четырех человек; все поклялись ему хранить тайну. Он же раздобыл четырех мулов и отправил вперед верхового гонца, чтобы тот сообщил о скором прибытии царственных беженцев. Через два дня в предрассветных сумерках они уже ехали по горной дороге к Додоне.
*
Дом царей Эпира имел очень крутую крышу, чтобы зимой было удобнее сбрасывать с нее снег. Молоссиане не устраивали на кровлях никаких наблюдательных площадок, и Олимпиада просто стояла у окна царской спальни, куда она перебралась после отбытия дочери. Ее взгляд был прикован к струйке дыма, поднимавшейся над вершиной ближайшего холма. Она знала, что точно так же курятся сейчас и вершины холмов, чередой уходящих к востоку, где по ее приказу возжигались костры, сообщавшие о продвижении невестки и внука. Увидев сигнал, она тут же кликнула начальника дворцовой стражи и приказала ему выслать им навстречу эскорт.
Олимпиада смирилась со своим возрастом. В месяц траура по Александру она отказалась от притираний и покрыла голову темным платком, чтобы совлечь его уже с окончательно побелевших, но все еще шелковистых волос. Всю свою жизнь она была стройной, а после шестидесяти исхудала и вовсе. Ее тонкая розоватая, как у всех рыжеволосых людей, кожа побледнела и высохла, но потеря цвета лишь подчеркнула великолепие черт ее лица, а дымчато-серые глаза под седыми бровями все еще угрожающе полыхали.
Вот он и близится, этот день, и его, вне сомнения, можно назвать долгожданным. Осознав во всей полноте, какое опустошение произвела в ней смерть Александра, Олимпиада вдруг страстно возжаждала прикоснуться хотя бы к какому-нибудь существу, в котором есть капелька сыновней крови. Но тогда этот ребенок еще не родился, а ожидание не умаляло боли утраты. Возвращение армии все откладывалось, и со временем ее страстное желание притупилось, зато вернулись сомнения. Мать единственного, как потом оказалось, наследника Македонского царства была просто дикаркой, походной женой, сына которой Александр даже и признавать-то не собирался, надеясь, что дочь великого Дария разродится мальчишкой. Александр сам сообщил о том Олимпиаде в секретном письме. Да и может ли что-то отцовское передаться отродью какой-то бактрийки?
Потом мальчика привезли в Македонию, а давняя вражда с Антипатром оставила Олимпиаде только два пути возвращения в Пеллу: полное подчинение или война. Первое было просто невообразимо, а от войны она отказалась, вняв совету Эвмена. Наконец Роксана прислала письмо, умоляя свекровь о прибежище, и Олимпиада ответила: «Жду».
Наутро конный отряд прибыл в Додону. Выносливые малоссиане на низкорослых косматых лошадках, две растрепанные придворные дамы на спотыкающихся ослах и крытый паланкин, влекомый упряжкой мулов. Пристально глядя на паланкин, Олимпиада поначалу не заметила мальчика лет шести, сидящего на лошади перед молодым верховым. Всадник спустил маленького путешественника на землю и наставительным тоном сказал ему что-то. Решительно, уже весьма твердой и никак не детской походкой мальчик поднялся по ступеням и, отсалютовав по-военному, произнес:
– Долгих тебе лет жизни, бабушка. Я Александр.
Не обращая внимания на почтительное бормотание вновь прибывших, она обхватила узкие плечи, поцеловала потемневший от дорожной пыли лоб и, отстранившись, внимательно посмотрела на внука. Кеб оправдал доверие Антипатра. Сын Александра уже не походил на пухлого неженку из гарема.
Олимпиада увидела красивого юного темноглазого азиата изящного телосложения с филигранными чертами лица. Явно от матери достались ему прямые и черные, как вороново крыло, волосы, но аккуратная, спускающаяся на затылок стрижка была как у Александра. Мальчик взглянул на нее из-под тонких темных бровей, взмахнув длинными отливающими синевой ресницами, и, хотя в нем совсем не угадывалось ничего македонского, она вдруг узнала своего Александра в пристальном и серьезном взгляде глубоко посаженных глаз. Впечатление было настолько сильным, что ей с трудом удалось справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Придя в себя, она погладила тонкую ручку.
– Добро пожаловать, дитятко. Ступай приведи ко мне свою мать.
*
Дороги из Пеллы в Южную Грецию пригладили и подновили еще при Филиппе для удобного и быстрого продвижения войск. А дороги на запад, в Эпир, остались такими, какими и были. И поэтому, несмотря на разницу в расстоянии, Полиперхону в Пелопоннес и Олимпиаде в Додону примерно одновременно доставили сообщение о том, что Эвридика взяла полномочия регента Македонии на себя.
Вдобавок Полиперхон получил завереный новой регентшей указ, предписывающий ему передать в руки Кассандра командование македонскими войсками на юге.
Онемев на какой-то миг от такой наглости, этот бывалый солдат быстро взял себя в руки и, не оглашая послания, предложил гонцу вина, после чего поинтересовался последними новостями. Оказалось, что царица созвала весьма представительное собрание и произнесла перед ним вдохновенную речь. Она сообщила, что хорошо известная всем бактрийка, страшась народного гнева, сбежала вместе со своим отпрыском, однако это, возможно, и к лучшему, ибо у них ни на что тут нет прав. Все, кто знал Александра, подтвердят в один голос, что бактрийский мальчишка ничуть на него не похож. И родился он уже после смерти царя, так что даже формально тот не признал его своим сыном. В то время как сама Эвридика принадлежит к царскому роду с обеих сторон – с отцовской и материнской.
Собрание поначалу пребывало в сомнениях. Однако притязания выступающей поддержал Никанор, брат Кассандра, а заодно с ним и весь их родственный клан. В итоге большинством голосов Эвридику избрали регентшей. Она сразу развила бурную деятельность; для начала приняла и выслушала всех послов, затем встретилась с подателями петиций, в общем, стала вести себя как подлинная царица.
Полиперхон поблагодарил гонца, отпустил его и, облегчив проклятиями свою душу, погрузился в раздумья. Вскоре он уже знал, как ему поступить и как обойтись с недоумком Филиппом.
Он очень надеялся, что, выйдя из-под влияния не в меру амбициозной жены, Филипп станет более управляемым, но ошибся. Сначала царь и впрямь выказал кротость, причем вроде бы даже достаточную, чтобы принять делегацию из Афин. Велик ли труд с внушительным видом посидеть на троне под золотым балдахином? Однако во время речи одного из послов Филипп вдруг захихикал над каким-то иносказанием, восприняв его слишком буквально, короче, он вел себя как дитя. А чуть позднее, когда Полиперхон, отстаивая свою точку зрения, бросил этому делегату довольно резкий упрек, царь схватил церемониальное копье и непременно пронзил бы ни в чем не повинного афинянина, если бы опекун не успел его обезоружить. Кстати сказать, с превеликим трудом.
– Но ты же сам заявил, что он обманщик, – упиралсяФилипп.
Делегацию пришлось отпустить, не решив наболевших вопросов. Царские выходки были оплачены политическим крахом и жизнями нескольких человек.
Тогда-то Полиперхону и стало ясно, что Филипп годится лишь на то, чтобы греть трон для быстро подрастающего сынка Александра. А что касается Эвридики, то столь откровенная узурпация власти отнюдь не сулит ей безоблачных перспектив.
Вызванный Конон быстро явился и отсалютовал с непроницаемой миной. Его выразительное молчание после особенно глупых проделок Филиппа, в сущности означавшее: «Я же предупреждал», уже давно злило Полиперхона. Тем приятнее ему будет сбыть эту парочку с рук.
– Я принял решение, – сказал он, – отправить царя в Македонию.
– Да, господин командующий.
И полководец, и старый солдат понимали, что за этим стоит. Поход не задался, осада Мегалополя развалилась, Кассандр по-прежнему хозяйничает в Пирее и вполне может ворваться в Афины, после чего его сторону примут все греческие города. Но к чему об этом говорить, к чему толочь воду в ступе?
– Я дам вам эскорт. Скажешь царице, что царь опять поступает в ее полное распоряжение.
– Да, – с облегчением повторил Конон и удалился.
Он не задумываясь предрек бы все это, если бы его спросили. Но его не спросили, зато теперь, кажется, у всех появилась возможность спокойно налаживать мирную жизнь.
*
Эвридика сидела за массивным богато инкрустированным столом, покоящемся на львиных лапах из позолоченной бронзы. Около века назад царь Архелай пожелал иметь кабинет, отделка и обстановка которого ошеломляла бы чужеземцев. Именно здесь Филипп Второй, когда бывал во дворце, решал многие государственные дела, стремясь привести Македонию к процветанию за счет обширных завоеванных им территорий, именно отсюда молодой Александр диктовал Греции свою волю. Но с тех пор как Александр сделал центром мира свой походный шатер, ни один царь не опускался в рабочее кресло под великолепной фреской Зевксиса, изображавшей Аполлона в окружении девяти муз. Антипатр, свято чтущий традиции, правил подвластными ему городами-государствами из своего собственного особняка. Поэтому Эвридика не обнаружила в идеально прибранном помещении никаких следов чьего-либо пребывания.
Кабинет пустовал семнадцать лет, и ей тоже было семнадцать. Он словно ждал ее, и теперь только она будет всем здесь единовластно распоряжаться.
Созвав собрание, чтобы заявить о своих правах на регентство, Эвридика не предупредила о своих намерениях Никанора, сообразив, что, не имея времени на раздумья, тот волей-неволей поддержит ее, чтобы не повредить делу брата. Впоследствии она отблагодарила его, но решительно пресекла все попытки давать ей советы. Новая властительница Македонии способна править по собственному разумению.
В ожидании известий с юга большую часть времени Эвридика посвящала своим излюбленным военным занятиям. Проезжая мимо кавалерийских отрядов и пехотных фаланг, салютующих ей поблескивающими сариссами, дочь Кинны чувствовала, что наконец-то она отвечает своему истинному назначению и что судьба улыбается ей. Она отлично разбиралась в тонкостях воинской подготовки и, если надо, могла что-нибудь подсказать; она знала толк как в шагистике, так и в приемах рукопашного боя. Воинов все это повергало в приятное удивление. В конце концов, решили они, в Пелле остался лишь крепостной гарнизон. Если вернется кто-то из полководцев, то он, разумеется, примет командование на себя, а пока можно потешить царицу. И даже ворчуны ветераны, смирившись со сложившейся ситуацией, снисходительно выполняли ее указания.
Слава о ней быстро распространялась. Всюду судачили о царственной воительнице Эвридике. Придет время, и Македония станет чеканить монеты с изображением всеобщей любимицы. Кому что нравится, разумеется, а ей лично надоело видеть на них горделивое длинноносое лицо Александра, героя, обернутого львиной шкурой. Пора Гераклу уступить место Афине, богине военной мощи.
Со дня на день она ждала известия, что Полиперхон, согласно ее приказу, наконец соизволил передать руководство войсками Кассандру. Но пока сообщений об этом не поступало. Зато неожиданно, словно снег на голову, в Пеллу прибыл Филипп. Он не привез никаких официальных посланий и понятия не имел, куда делся его опекун.
Пребывая в полнейшем восторге от возвращения в Пеллу, муж без устали тараторил о своих приключениях на войне, хотя все его знания о поражении при Мегалополе ограничивались тем, что плохие люди рассыпали вокруг крепости множество острых шипов и слоны повредили ноги. Тем не менее Эвридика терпеливо вслушивалась в его бессвязную болтовню, надеясь выудить из нее хоть что-то ценное. Потом ей это обрыдло, хотя он похвалялся, что присутствовал на военных советах. Один, без Конона. Но, закрутившаяся в бесконечных заботах, она перестала смотреть в его сторону. Лишь изредка интересовалась, где именно он побывал. В основном жизнью и развлечениями Филиппа теперь ведал Конон. Издавая приказы, Эвридика уже не предлагала ему подписать их и всюду ставила лишь свое имя.
До поры все шло гладко. Новоявленная регентша поднаторела в улаживании македонских проблем, о которых обычно ей лично докладывали прибывавшие со всех концов Македонии податели петиций. Но внезапно на нее обрушился целый поток срочных дел, хлынувший как с юга Греции, так и из Азии. Раньше ей как-то и в голову не приходило, что всеми этими вопросами от имени Филиппа занимался опекавший его Полиперхон. Теперь Филипп был при ней, а Полиперхон по весьма разумным причинам предпочитал где-то скрываться.
В полном смятении разглядывала Эвридика прошения из совершенно неведомых ей городов и сатрапий, претендовавших на справедливое разрешение своих споров. В одной огромной груде валялись засаленные земельные иски, аккуратно оформленные донесения о правонарушениях, неряшливые отчеты захолустных чиновников, хорошо пахнущие, но очень длинные и совершенно непостижимые послания от жрецов основанных Александром храмов, желающих уточнить порядок проведения ритуалов. Азиатские сатрапы докладывали о вторжении Антигона, гневные жалобы шли из греческих полисов от македонских ставленников, либо изгнанных, либо смещенных в соответствии с новым царским указом, подписанным Полиперхоном. Зачастую она не могла даже просто понять, о чем идет речь, из-за многочисленных сокращений. Озирая в беспомощном недоумении все это скопище документов, дочь Кинны неохотно подумала, что, должно быть, на нее свалилась сейчас лишь малая толика того, над чем Александру приходилось корпеть в редкие часы отдохновения рт своих воинских грандиозных свершений.
Государственный секретарь, хорошо разбиравшийся в подобных вещах, убыл с Полиперхоном, оставив за себя лишь писца. Эвридика решила вызвать этого мелкого служащего и попытаться вдвоем с ним справиться с тем, о чем она в своем невежестве не имела ни малейшего представления. Она потрясла серебряным колокольчиком, на звон которого к ее деду являлся в свое время Эвмен.
Никто не шел. Где же этот лентяй? Она вновь позвонила. Из-за двери донесся какой-то приглушенный спор. Наконец вошел трясущийся писарь. Малый даже не извинился за задержку и не поинтересовался, зачем его, собственно, вызвали. На бледном лице застыло отчаяние смертельно испуганного человека, которому уже ничто не в силах помочь.
– Государыня, к западным границам подошло чье-то войско.
Эвридика выпрямилась, сверкнув глазами. Македонские цари издревле гордились своим умением вести пограничные войны. Она уже видела себя в боевых доспехах впереди конной лавины, несущейся к оцепеневшим от страха врагам.
– Иллирийцы? Где они?
– Нет, государыня. Солдаты подошли с юго-запада. Из Эпира. Не желаешь ли поговорить с вестником? Он утверждает, что привел их Полиперхон.
Она откинулась на спинку кресла, попирая своим хладнокровием трусость писца.
– Да, я поговорю с ним. Зови.
Встревоженный и пропыленный солдат прибыл из крепости на Орестидских холмах. Он попросил прощения за долгое пребывание в дороге. Лошадь его неожиданно охромела, и ему пришлось добираться на муле, единственной убогой скотине, какую удалось раздобыть. Целый день, считай, был потерян. Солдат, виновато помаргивая, вручил Эвридике послание от начальника гарнизона, но видно было, что юный возраст царицы его изумил.
Полиперхон, расположившись у границы, возгласил через глашатаев, что пришел восстановить права сына Александра. Проживавшие в тех краях родичи своевольного генерала мигом присоединились к нему. А из орестидского гарнизона народ, к сожалению, побежал, от оставшихся солдат мало проку. Короткое и сухое послание почти не скрывало намерения сдать крепость.
Отпустив гонца, Эвридика задумчиво устремила взгляд в дальний конец кабинета. Там высилась бронзовая статуя оглядывающегося через плечо юноши с лирой. Чем-то схожий с Гермесом атлет стоял недвижно на постаменте из красивого зеленого, добываемого лишь в Аттике камня, его мускулистая основательная фигура казалась тяжеловесной для взора, привыкшего к современной воздушности форм. Едва уловимая меланхолия в выражении бронзового лица однажды побудила ее спросить у старого дворцового управляющего, что это за статуя. Выяснилось, что изваял ее сам Поликлет, знаменитый греческий скульптор, и что моделью ему служил какой-то афинский воин. Судя по слухам, она была сработана во времена так называемой великой осады, когда спартанцы разбили заносчивых афинян. Нет сомнений, что посредникам царя Архелая удалось приобрести ее по дешевке: в те годы многое шло с молотка.
На дочь Кинны взирали молочно-белые стеклянные глаза с синими лазуритовыми зрачками. Опушенные тонкими бронзовыми ресницами, они словно предупреждали: «Осторожнее! Я уже слышу поступь судьбы».
Поднявшись с кресла, она встала перед изваянием.
– Вы проиграли. Но я намерена выиграть.
Совсем скоро она отдаст приказ собирать армию и готовиться к выступлению. Но прежде надо написать Кассандру и призвать его на помощь.
*
В южную сторону кони скачут быстрее, чем на север. Письмо царицы доставили через три дня.
Войско Кассандра стояло в Аркадии под упорно сопротивлявшейся крепостью. Разрушив ее, он пойдет дальше и покорит всех спартанцев, давно переставших жить по заветам своих героических предков. Их некогда гордо открытая всем ветрам света столица, объявившая своим главным прикрытием одни только воинские щиты, теперь пряталась за крепкими стенами, но трусы были обречены. Кассандру не составит труда победить их.
Афины уже прислали к нему своих послов с просьбой сообщить, кого бы он хотел видеть во главе городского правления. Кандидатура у него имелась. Этот пост рассчитывал получить начальник гарнизона Пирея, так вовремя распахнувший ворота афинского порта, но Кассандру вдруг показалось, что тот слишком возомнил о себе, и он велел тихо убрать его где-нибудь в закоулке. А новым правителем Афин стал безобидный и послушный грек. «Вскоре, – подумал Кассандр, – мне надо будет наведаться и в Ликей. Там тоже ждет одно важное дельце».
Конечно, Эвридика поступила достаточно опрометчиво, назначив Кассандра верховным командующим всех македонских полков, но в связи с этим многие колеблющиеся греки перешли на его сторону. Даже те, что успели убить своих олигархов и восстановить демократию, призадумались, не пойти ли им на попятный. Кассандру хотелось как можно скорее разделаться с южными городами; эта война интересовала его единственно как средство достижения политических целей. Он никогда не пасовал перед трудностями и, будучи опытным стратегом, умел подчинять своей воле людей, но и только. С юных лет его тайно сжигала острейшая зависть к магии Александра. Никто не будет до хрипа орать ему приветствия, никто не почтет за честь умереть за него, его подручные будут делать лишь то, за что им заплачено. «Ничего, – подумал он, – я сумею переиграть этого самодовольного лицедея. Мы еще посмотрим, какой славой увенчают его новые времена».
Не особенно удивило Кассандра и то, что Полиперхон решил отступить и увел свою армию в северном направлении. Старый выдохшийся неудачник. Пусть себе бежит домой, поджав хвост, пусть забьется там в свою конуру.
Но послание Эвридики его просто ошеломило. В нем он нашел одну глупость и безрассудство. Если бы она просто дала волю гневу, он бы понял ее. Но зачем сейчас ополчаться на малолетнего отпрыска Александра? Какой в этом смысл? Более основательный в своих планах Кассандр намеревался, устранив с пути Филиппа, править поначалу от имени этого несмышленыша. До его зрелости у них с Эвридикой было бы предостаточно времени. Любой человек, знакомый с азами дворцовых интриг, стал бы терпеливо дожидаться своего часа, а она вместо этого ввергла теперь всю страну в дурно пахнущую войну за наследство. Неужели эта взбалмошная девчонка никогда не заглядывала в исторические труды? Родителям следовало бы получше следить за ее воспитанием.
И Кассандр принял решение. Его ставка была неудачной. Если лошадь под тобой ненадежна, от нее нужно избавиться. Тогда все пойдет как по маслу.
Он сел писать Никанору.
*
Подбадриваемое пронзительными и резкими звуками задающих ритм флейт и авлосов царское войско под развевающимися знаменами и штандартами Македонии продвигалось к Эпиру.
Лето было в разгаре. Тимьян и шалфей, примятые копытами лошадей и солдатскими сапогами, насыщали воздух пряными ароматами, разросшийся папоротник доходил пехотинцам до пояса, в дымчатом вереске на полянах пламенели вкрапления багровеющего щавеля. Гребни начищенных шлемов были украшены конским волосом и победно сверкали, яркие флажки трепетали на концах длинных сарисс – все сияло, все радовало глаз в этом нескончаемом разноцветном потоке, то расползавшемся по извивам горных дорог, то опять собиравшемся воедино. Юные пастухи с высившихся впереди скалистых утесов громкими криками предупреждали местных жителей о приближении войска, в то время как мальчишки помладше спешили помочь своим старшим братьям загнать овец дальше в лес.
Во главе конницы в отполированных до блеска доспехах ехала Эвридика. Пьянящий воздух будил ее самые дерзновенные мысли; сбегающие вниз к долинам луга представлялись неведомыми мирами, которые ей предстояло завоевать. Воинственная по натуре и воспитанию, она всегда верила в свою избранность и даже, как это было принято у властителей Македонии, обзавелась отрядом Соратников, перед походом сообщив им, что после успешного окончания войны с западными изменниками они будут щедро вознаграждены. Неподалеку, возглавляемые Никанором, ехали родичи Антипатра. Вкупе со своими приверженцами они составляли очень надежный и очень мощный отряд.
Кассандр так и не появился, известий от него тоже не было. Очевидно, предположил Никанор, с курьером, к нему посланным, что-то стряслось. Не мешало бы послать второго гонца, что Эвридика и сделала. Кроме того, Пелопоннес не так мал, а брату обычно не сидится на месте, и это тоже могло стать причиной задержки. Во всяком случае, сказал Никанор, он лично уверен, что Кассандр одобрил бы его действия, иначе он, Никанор, остался бы дома.
Рядом с Эвридикой ехал Филипп на крупной спокойной лошади; его также принарядили в доспехи. Он все-таки оставался царем, и людям приятно было сознавать, что он с ними. А когда они приблизятся к неприятелю, его можно будет оставить в базовом лагере при обозе.
Продвигаясь вперед вместе с армией, Филипп пребывал в безмятежном и радостном настроении. Едва ли он мог уже вспомнить те времена, когда ему жилось подругому. Конон, как и положено, отставал от него на полкорпуса. Много лучше было бы ехать бок о бок, ибо Филипп любил делиться дорожными впечатлениями, но и Эвридика, и Конон в один голос твердили, что ему не подобает так вести себя на глазах у солдат. Филипп вздохнул. Он все еще смутно скучал по тем давно минувшим дням, наполненным всяческими сюрпризами и чудесами, когда его навещал Александр.
Конон был погружен в свои размышления. Он также сожалел о том, что Александр окончил свой земной путь, но по более веским причинам. С тех самых пор, как его молодой господин Арридей стал царем Филиппом, старик понимал и даже был совершенно уверен, что однажды произойдет то, что происходило сейчас. «Что ж, – подумал он, – не зря говаривали в старину: вчерашнего не догонишь, от завтрашнего не уйдешь. Мне скоро шестьдесят, мужчины редко живут дольше».
На гребне маячившего впереди хребта промелькнула темная фигура всадника. Разведчик, подумал Конон. Интересно, обратила ли на него внимание юная амазонка? Он глянул на бегущую неторопливой трусцой царскую лошадь, на блуждающую по простодушному лицу Филиппа полуулыбку, явно навеянную каким-то приятным воспоминанием. Ей следовало бы получше о нем заботиться. Если бы, скажем, она…
Эвридика тоже обратила внимание на темную фигуру. Она и сама уже давно выслала вперед патрульных. Только они почему-то еще не вернулись. И она послала им вслед новую пару всадников. Армия продолжала свой блистательный марш под бодрые наигрыши флейтистов.
Вскоре разведчики доберутся до перевала, а затем и сама она поднимется наверх и окинет взглядом развернувшуюся перед ней панораму. Дочь Кинны знала, что именно так должны поступать военачальники. Если враг окажется в зоне видимости, она первым делом оценит его диспозицию, а потом созовет военный совет, чтобы подумать, как лучше расположить свои силы.
Дерда, несколько вялый молодой командир, недавно ставший ее первым заместителем – новое назначение резко возвысило его над тем положением, что он занимал у Полиперхона, – подъехал к ней с хмурым и озабоченным видом.
– Эвридика, патрульным пора бы вернуться. Похоже, они попали в ловушку. Не следует ли нам проверить высокогорье? Чтобы не рисковать лишний раз.
– Да? – Этим чудесным прохладным утром ей представлялось, что столь замечательный марш будет длиться и длиться, пока она сама не решит, где развернуть фронт. – Что ж, тогда мы с конницей проедем вперед и будем охранять перевал, ожидая подхода пехоты. Перестрой эскадроны, Дерда. Ты возьмешь на себя левый фланг, а я, разумеется, правый.
Она продолжала отдавать приказы, когда до нее донеслось резкое протестующее покашливание. Вздрогнув, Эвридика в смущении обернулась.
– Госпожа, – спросил Конон, – а с кем поедет царь?
Она раздраженно прищелкнула языком. Лучше бы он сидел сейчас в Пелле.
– Ну… поезжай с ним обратно к обозу. Пусть там для вас поставят палатку.
– А что, будет сражение? – встрял в разговор Филипп. Вид у него был весьма заинтересованный.
– Да, – спокойно сказала она, подавив бесполезное раздражение. – Отправляйтесь пока в лагерь и дожидайтесь нашего возвращения.
– Но, Эвридика, почему же и ты прогоняешь меня? – с необычайной порывистостью спросил вдруг Филипп. – Мне еще ни разу не приходилось сражаться. Александр никогда не разрешал мне. Никто ничего мне не разрешает. Ну пожалуйста, позволь мне поехать с тобой. Посмотри, у меня ведь есть меч.
– Нет, Филипп, не сегодня.
Эвридика повелительно махнула рукой Конону, но тот словно не видел ее жеста. Внимательно оглядев своего господина, старик перевел взгляд на госпожу. После задумчивой паузы он сказал:
