Текст книги "История моих страданий"

Автор книги: Менахем-Мендель Бейлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава XXVI
МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ ЛЖИ ЛОПАЕТСЯ

Представленные суду свидетельства ясно указывали, что правда находится на пути к победе. Не только свидетели защиты, но и свидетели обвинения доказывали мою невиновность. Особенно разочаровал обвинение Шаховский. Он изменил все направление дела. Все вроде бы шло в мою пользу. Тем не менее, когда я смотрел на присяжных, на их простые, приятные лица, по спине у меня пробегал холодок. Я не знал, какое впечатление произвели на них все показания свидетелей. Может, они не понимали значение происходящего. После небольшого перерыва был вызван свидетель Красовский.

Красовский принадлежал к секретной полиции и дослужился до чина капитана уголовного розыска. Он занимал эту должность в течение 20 лет и отличался умом и эффективностью раскрытия дел. Не было такого уголовного преступления или убийства, которое он не мог бы раскрыть. Однако в течение многих лет он был в тени.

Когда впервые стало известно об убийстве Ющинского, общественное мнение потребовало, чтобы во главе расследования поставили Красовского. Такова была вера в него. Но власти были против. “Черная сотня” опасалась, что он найдет настоящих убийц, а антисемиты этого не хотели. Только спустя полгода, когда мои адвокаты начали настаивать, чтобы расследование проводил надежный полицейский чин, то есть Красовский, его поставили во главе расследования. Он тут же вышел на правильный след и уже должен быть обнаружить всю шайку, когда вмешался сам губернатор, найдя какой-то предлог, чтобы обвинить его в должностном преступлении. Его лишили чина капитана и посадили в тюрьму. Там Красовскому пришлось пройти через всякого рода унижения. Против него было возбуждено уголовное дело. Он был оправдан судом, но потерял свой пост и не был восстановлен в полиции. Его грех, конечно, был в том, что он обнаружил правду.

Свидетельство Красовского было коротким. Но того, что он сказал, было достаточно.

“Я часто бывал в доме Чеберяк после того, как было обнаружено убийство. Когда она была в тюрьме, двое ее детей, Женя и дочка, заболели. Их забрали в больницу. Сразу после освобождения она помчалась в больницу забрать детей. Врачи говорили ей, что мальчик очень слаб и может умереть по дороге домой. Но она не слушала никаких доводов и настаивала, что заберет их домой, будь что будет. Она сделала это, боясь, что мальчик может проговориться. Она боялась вопросов, которые могли ему задать. Я приходил к мальчику домой и задавал вопросы. Однажды, когда я с ним разговаривал, он побледнел и остановился на середине слова. Я быстро оглянулся и увидел позади себя его мать, которая показывала ему жестом, чтобы он молчал. Однажды, когда я пришел, Женя был в постели. Он плохо себя чувствовал. Чеберяк сказала сыну: “Скажи им, чтобы оставили тебя в покое. Скажи, что ты ничего не знаешь”. Женя возразил: “Мама, оставь меня со своими указаниями”. Вскоре после этого он умер.

Женя Чеберяк

В своих показаниях Красовский и журналист Бразуль-Брушковский привели много новых фактов. Факты эти убедительно доказывали, что убийство было совершено Чеберяк и ее сообщниками Сингаевским, Рудзинским и Блатичевым. Не менее четкими и убедительными были показания против этих четверых адвоката Марголина, который появился в суде в качестве свидетеля.

Впервые за время суда я узнал об удивительной работе, проделанной Бразуль-Брушковским и Красовским, об их попытках найти убийцу, которого покрывали власти. Будучи в тюрьме, я не имел представления об их энергии и добытых результатах. Я уже получил некоторую информацию о господине Марголине. Но я не мог даже представить, что неевреи Яблоновский, Брушковский и Красовский пожертвуют своим положением в интересах правды. Ни я, ни моя семья никогда не забудут до конца наших дней этих прекрасных, просвещенных людей.

Окружной следователь Фененко также был приглашен и рассказал о своем расследовании. Он закончил заявлением, что не видел оснований для обвинения меня в ритуальном убийстве или вообще в убийстве. Он знал, что фонарщик Шаховский говорил неправду, но не мог ничего поделать. Поскольку против меня были свидетели, он был вынужден составить обвинительное заключение.

Затем вызвали молодого Зайцева. Председательствующий задал ему несколько вопросов: он когда-нибудь свидетельствовал почтение цадикам? А его отец? И другие подобные вопросы. Последний вопрос был: как получилось, что именно Бейлис отвечал за выпечку мацы для дома Зайцева, когда у него работали десятки других евреев.

Вот как выглядела история о маце: старший Зайцев (который умер незадолго до суда) был одним из самых богатых евреев России, владельцем пятнадцати сахарных заводов. У него был большой сахарный завод и поле свеклы в Ригоровке, в 40 км от Киева. На этом поле было выделено несколько гектаров для посадки пшеницы, и из этого урожая несколько центнеров оставляли для приготовления “маца шмура”. Это зерно хранилось в отдельном амбаре, ключи от которого были только у самого Зайцева.

За месяц до Песаха приглашали раввина, и под его присмотром около пяти центнеров зерна мололи для мацы. Затем мацу пекли, фасовали в коробки и отправляли по одной коробке разным родственникам и друзьям. Такая была у старика привычка, хорошо известная членам семьи. Я лет пятнадцать надзирал за этой работой. Когда меня арестовали, в доме нашли мою переписку с Зайцевым – он приказывал мне поехать в Ригоровку за мукой для мацы. Вот откуда пошла вся эта история с “маца шмура”. Когда сына Зайцева спросили, почему отец всегда посылал меня за этой мацой, он ответил: “Отец Бейлиса был очень религиозным человеком и всегда употреблял “маца шмура”. Мой отец очень хорошо знал старого Бейлиса. У нас были с ним коммерческие дела. Я однажды поинтересовался у отца, почему он выбрал именно Бейлиса для дел с мацой. Мой отец ответил, что знал старого Бейлиса как человека строгих религиозных правил, который воспитал своего сына в том же духе, и поэтому считал, что никто не сможет выполнить эту работу лучше”.

Затем вызвали Веру Чеберяк, которая была самым важным свидетелем. Все свидетели показывали на нее и настаивали, что это она убила Ющинского. Естественно, что публика держалась от нее подальше. В самом начале суда она обратилась к председателю суда с просьбой о защите, утверждая, что якобы существует угроза ее безопасности. Каждый раз, уходя домой, она просила, чтобы ее сопровождал полицейский, так как боялась, что ее убьют.

Интересно отметить, что когда свидетелей обвинения спрашивали, почему они изменили свои предыдущие показания и теперь говорят в мою пользу, они неизменно отвечали: “Мы христиане, православные верующие. Мы ничего не знаем о еврейских религиозных традициях, может, это правда, что они используют кровь, а может, ложь. Что мы, православные христиане, можем знать о таких вещах? Как только мы начали изучать дело, мы поняли, что это дело рук Веры Чеберяк. Так почему мы должны обвинить невинного человека? Мы дали клятву говорить правду, и мы знаем, что убийство было совершено в доме Чеберяк”.

От показаний Чеберяк ожидали многого. Обвинение возлагало большие надежды на ее показания. На самом деле, она рассказала пару старых историй, а когда ее спросили, видела ли она то, о чем рассказывает, она ответила, что слышала от детей. Поскольку дети к этому времени ушли в мир иной (очевидно, не без ее помощи), было невозможно проверить, говорит ли она правду.

Затем вызвали мать Ющинского, и даже ее версия отличалась от той, которой от нее ожидали. Когда ее спросили, знает ли она Бейлиса, она ответила: “Нет”. Шмаков перефразировал вопрос: “Видели ли Вы евреев возле пещеры, где нашли тело вашего сына?” Она ответила: “Нет”.

Следующий вопрос задал Грузенберг: узнает ли она рубаху, показанную прокурором, которая считалась важной уликой обвинения. Она ответила: “Нет, это не Андрюшина рубаха”. Это произвело впечатление. Я заметил, что некоторые присяжные обмениваются взглядами и пожимают плечами.

Следующий вопрос задал председатель суда: “Ходил ли ваш сын в гости к евреям в марте?” Она снова ответила: “НЕТ”.

Показания свидетелей продолжались бесконечно. Наконец длинный список свидетелей был исчерпан, и суд решил в полном составе побывать на фабрике, где предположительно произошло убийство, а также посетить мой дом и дом Веры Чеберяк.

Вера Чеберяк

Сообщники Веры Чеберяк

Глава XXVII
РЕКОНСТРУКЦИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ И БОМБОМЕТАТЕЛЬ

Мое настроение улучшилось. Во-первых, свидетели заканчивали давать показания. Конечно, предстояло пережить еще много трудностей. Но ощущение было такое, как будто большая гора свалилась с моих плеч. И я был рад увидеть свой дом после двух с половиной лет заключения.

Было около трех часов дня. Несмотря на сильный ливень и грязь, на улицах было полно людей. Кавалерия и полиция окружали присяжных, чтобы избежать контакта с посторонними. Во избежание демонстраций, меня везли на фабрику по пустынным боковым улицам.

Наконец мы прибыли на фабричный двор и подошли к дому, который был мне родным в течение многих лет. Я оставался в карете. Соседи вышли на меня посмотреть. Через маленькие окна тюремной кареты я видел, как они показывают на меня и кричат “Бейлис! Бейлис!”. Некоторые заламывали руки и плакали от волнения.

Председатель суда разрешил мне войти в дом с сопровождением. Жены и детей не было – их предупредили заранее, чтобы они ушли. Я увидел только нового работника – христианина.

На улице была такая глубокая грязь, что мы едва передвигались. Тем не менее, все мы – судьи, присяжные, эксперты, журналисты и студент Голубов – обошли фабрику. Все осматривалось: место, где обычно играли дети; место, где якобы видели “еврея с черными бакенбардами”; пещера, где нашли тело (здесь было так темно, что потребовались фонари), и вся фабрика.

Стоя возле обжиговой печи, адвокат обвинения Шмаков обратился к присяжным: “Отсюда прямая дорога к пещере, где нашли тело Андрюши”. Карабчевский тут же возразил: “Но позвольте обратить ваше внимание на тот факт, что дорога от дома Чеберяк к пещере короче и прямее”.

Потом мы пошли к дому Чеберяк. Полиция привела маленького христианского мальчика для реконструкции сцены убийства. Его повели в комнаты Чеберяк на верхнем этаже, крепко держали и велели кричать. Адвокаты Замысловский и Григорович-Барский слушали снизу и пришли к выводу, что крики ребенка были слышны довольно четко.

Воспроизведение этой сцены заняло около двух часов. Затем меня отправили назад в тюрьму, а все остальные разошлись по домам.

С самого начала суда тюремные чиновники обращались со мной с непривычным вниманием, уважением и дружелюбием. Вместо того, чтобы игнорировать мои просьбы, любая из них тут же выполнялась. В этот раз, после возвращения с судебного заседания, чиновники опять пытались перещеголять друг друга в своем почтении ко мне. Не могу сказать, превратились ли они в настоящих джентльменов по распоряжению властей или потому что на них произвели впечатление многочисленные свидетели.

На следующее утро, по дороге в суд в тюремной карете, я услышал взрыв бомбы. Было большое замешательство, и я боялся, что атака направлена против меня. Карета остановилась, но офицеры приказали двигаться дальше. Власти так никогда и не докопались до причины этого взрыва. Я узнал позже, что один из солдат кавалерийского эскорта был тяжело ранен, и ему пришлось ампутировать ногу.

Это был день, отведенный для показаний экспертов и ученых. От всех предыдущих свидетелей требовали рассказать, что произошло на самом деле – прояснить, кто совершил убийство. Задача экспертов была прояснить вопрос о ритуальном убийстве. Они должны были либо доказать, что у евреев есть обычай использовать христианскую кровь при приготовлении мацы на Песах, либо показать, что все эти истории – низкая ложь. Конечно, это была ложь.

Звездным экспертом обвинения был католический священник Пранайтис. Кстати, не нашлось ни одного русского православного священника, который бы согласился выполнить эту “грязную работу” для властей. Пранайтис был просто находкой. Он, предположительно, был большим знатоком Талмуда и Каббалы. Его представили как великого специалиста по гебраистике. Но когда этот “эксперт” начал говорить, всем стало понятно, что этот человек был неучем, бойким на язык факиром, – то, что можно назвать “разбитым сосудом” человека. Однако он был нужен властям, поэтому они делали вид, что уважают его. Потому что только этот авантюрист с хитрым иезуитским лицом был готов помочь антисемитам.

Он начал с того, что евреи приносили человеческие жертвы и что еврейская религия требовала убивать неевреев. Он привел цитату из Талмуда: “Лучшего из гоев убей”. Потом он перескочил с Талмуда на Каббалу. Несмотря на все это, когда прокурор спросил, известно ли ему, что евреи используют христианскую кровь, он сказал, что нет. Его экспертное заключение не произвело никакого впечатления. Публика несколько раз смеялась, когда он явно запутался в некоторых вопросах, задаваемых адвокатами. Сенсацией стал инцидент с номером тринадцать, который, как считалось, имеет большое значение для еврейских ритуалов. Обвинение настаивало, что тринадцать ран, обнаруженных профессором Сикорским на теле Андрюши, были нанесены в соответствии с “ритуалом”. Позже было обнаружено, что на самом деле ран было четырнадцать. Так от ритуальной истории ничего не осталось. Все уклончивые и причудливые заявления Пранайтиса были полностью опровергнуты раввином Мазе, известным и уважаемым раввином Москвы. Он произнес длинную речь, цитируя Тору, Талмуд и другие книги, чтобы показать глубину невежества этого “эксперта”, который вообще не был знаком с Талмудом, и с трудом читал на иврите.

Присяжные внимательно слушали все эти объяснения, которые они явно не могли понять во всей их глубине. Гемара, Каббала, рав Залман – что до них этим простым крестьянам? Я внимательно наблюдал за присяжными. Они должны были вынести приговор на основе показаний свидетелей и всех этих объяснений, и аргументов. Как знать, верят ли они в то, что евреи используют христианскую кровь? И если это правда, что есть секретные книги, то почему в них не может быть секретных вещей? Именно теперь я понял со всей ясностью всю глубину злоключений, которые выпали на долю еврейского народа, весь ужас клеветы, нагроможденной на наш народ злодеями типа Пранайтиса.

Общая картина заседания суда

Глава XXVIII
СЛОВЕСНАЯ БИТВА

Наконец настал день, когда началась финальная битва за мое освобождение, за мою жизнь, битва за и против ужасных обвинений еврейского народа; это была битва между адвокатами обвинения, с одной стороны, и моими адвокатами, с другой. Прокурор обратился к присяжным приблизительно так:

“Я провел более 30 лет на царской службе. Сегодня моя задача доказать на основе фактов, что этот человек, Мендель Бейлис, сидящий на скамье подсудимых, убил мальчика Ющинского, и я докажу это так, что не останется никаких сомнений. Мир должен знать правду. Мир ждет правду, и на мою долю выпало эту правду продемонстрировать. Перед вами, господа присяжные, стоит большая задача. Вы должны рассмотреть и взвесить все эти показания и свидетельства. Вы должны решить, каким будет наказание для человека, который совершил такое ужасное преступление. Я не хочу сказать, что все евреи виноваты и что надо идти на них с погромами, но это правда, что среди евреев есть религиозная секта, так называемые хасиды-цадики, которые совершают свои преступления в тайне, чтобы нееврейский мир никогда о них не узнал. Это они убивают христианских детей, и Мендель Бейлис принадлежит к этой преступной секте. Весь мир не остался равнодушным к этому преступлению, весь мир негодует. Почему? Потому что Мендель Бейлис (тут он показал на меня пальцем) сидит на скамье подсудимых. Стоит поймать одного еврея, и все евреи пустят в ход все свое влияние и бессчетные миллионы, чтобы его вытащить. Помните дело Дрейфуса во Франции? Весь мир возбудился, и почему? Потому что он был евреем. Давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны. Прошло два с половиной года. Андрюша лежит в могиле, всеми забытый. Кто теперь в центре внимания? Мендель Бейлис. (Он снова показал на меня пальцем). Если бы такое случилось с нами, христианами, кто-нибудь что-то сказал бы, проявил бы мир интерес? Не забывайте, господа, что Андрюша один из нас. Мы не должны его забыть! Мы, православные христиане с крестом на груди, должны вынести самый устрашающий приговор и отомстить за христианскую кровь, пролитую этим человеком”.

Здесь прокурор сделал вид, что плачет, и затем продолжил свою речь с новой суровостью. “Только представьте себе этот скандал. При свете дня, в этом святом городе, где столько соборов и монастырей со святынями России, именно здесь убийцы схватили мальчика, святого ребёнка, который готовился стать священником; еврей, побуждаемый своим религиозным фанатизмом, схватил этого ребенка, заткнул ему рот, связал руки и ноги и нанес сорок девять ран в одной части тела и тринадцать в другой, чтобы добыть два литра человеческой крови. Я спрашиваю вас, можно ли оставаться такими бесчувственно милосердными, такими мягкими и слабыми, и не отомстить этому человеку? Помните, как председатель суда спросил в самом начале у Бейлиса, к какой религии он принадлежит? Бейлис ответил с вызывающим криком: “Я еврей”. Вы понимаете, что это значит. Это значит, что я еврей и смеюсь над вами, христианами. Мы, евреи, можем делать с вами, христианами, все, что нам заблагорассудится”.

Во время своей речи прокурор все время пил воду. Он устал и попросил сделать перерыв. Я был очень расстроен его речью и чувствовал, как будто мне приставили нож к горлу. Я думал, что подобная речь должна произвести самое пагубное впечатление на присяжных. Известный юрист Маклаков подошел ко мне и дружески похлопал по плечу.

“Не отчаивайтесь, господин Бейлис, – сказал он. – Все не так плохо. Он говорит хорошо, но мы будем говорить гораздо лучше”.

Через несколько минут прокурор продолжил свои разглагольствования. Его речи, казалось, не было конца. Он отчаянно пытался доказать, что я, и никто другой, убил мальчика. Какое отношение могла иметь к этому Вера Чеберяк? Кто мог опуститься до такой низости, чтобы распространять о ней такую ложь? Среди всего прочего он закричал: “Хорошие моменты бывают даже у плохих людей”. Здесь на этом столе лежал окровавленный труп убитого мальчика. Однажды, когда Бейлиса привели сюда, он посмотрел на труп и заплакал. Почему он плакал? Конечно, потому что раскаялся в убийстве невинного ребенка. В этот момент Бейлис пожалел о своем преступлении”.

С речью прокурора закончилась сессия суда. Я и все присутствующие покинули зал с тяжелым сердцем и мрачными предчувствиями.

На следующий день начались заявления и речи экспертов и адвокатов. Выступили адвокаты Грузенберг, Карабчевский, Маклаков, Григорович-Барский, Зарудный; эксперты раввин Мазе, профессор Троицкий, Коковцев и другие. Каждый из них привел отличные возражения на аргументы прокурора и на все обвинительное заключение. Маклаков, известный адвокат и христианин, так ответил на “доказательства” прокурора и особенно на его гнев по поводу того, что евреи подняли на ноги весь мир.

“Я с особым вниманием слушал ту часть речи прокурора, где он с улыбкой рассказывал нам, что евреи всегда поднимают ажиотаж, когда один из них оказывается в чем-нибудь замешан. Объясните мне, господа, как бы мы вели себя, если бы мы, православные христиане, оказались среди китайцев, и китайцы обвинили одного из нас в преступлении, подобном тому, которое приписывают Бейлису? Разве мы бы не попытались “поднять на ноги весь мир”? Почему прокурора это так удивляет? Как может быть иначе? Как иначе они могут себя защитить? Сидеть тихо и молчать? И давайте не забывать, что у нас, христиан, нет страха перед погромами. Евреи же постоянно боятся погромов и погромщиков, так что же, они не должны ничего делать, чтобы доказать свою невиновность?

Еще одно: мы слышали, что прокурор упрекнул Бейлиса в том, что он плакал. Мы знаем, почему он плакал. Он плакал, потому что было время, когда он был как все мы, свободный и беззаботный, а сегодня он стоит перед лицом огромной катастрофы. И вы удивлены, что он плакал? Почему прокурор не упомянул, что Голубов, которого привели сюда с такими почестями, упал в обморок и не сказал ни слова? Может, он знал, что ему придется говорить неправду?”

Конечно, трудно воспроизвести содержание всех речей. Хочу упомянуть слова Грузенберга, которые произвели особое впечатление на публику и на присяжных.

“Не так давно я учился вместе с христианами. Вместе с ними я жил, ел, радовался жизни и страдал. А теперь вдруг я и мои единоверцы стоим перед лицом этого постыдного обвинения. Нас обвиняют в этом гнусном преступлении, и я хочу заявить вам здесь раз и навсегда, и вы знаете, что это услышат все мои единоверцы, что если бы мне стало известно хоть на одно короткое мгновение, что наша Тора или другая религиозная литература учат нас или позволяют нам использовать христианскую кровь, я бы не остался евреем даже на час. Я уверен, что Мендель Бейлис не должен быть осужден и не будет осужден. Но если его осудят, что ж, так тому и быть. Почему ему должно повезти больше, чем многим из наших собратьев, которые потеряли жизнь из-за этой неописуемой лжи и клеветы? Бейлис, если Вас осудят, провозгласите: “Слушай, Израиль: Господь – Б-г наш, Господь – один”. Будьте мужественны и счастливы”.

Публика сидела как завороженная. Не было сомнения, что эта речь произвела сильное впечатление на присяжных. Они слушали ее очень внимательно; впрочем, речи всех моих адвокатов произвели положительное впечатление. Казалось, что все усилия прокурора, Замысловского, Шмакова, всей “Черной сотни” были обречены на позорное поражение. Но кто мог быть уверен в мыслях и решении присяжных?

Полный судебный отчет