Текст книги "История моих страданий"

Автор книги: Менахем-Мендель Бейлис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава XVII
САМОУБИЙСТВО УБИЙЦЫ

Где-то в это время мне рассказали интересную историю, и я надеялся, что она будет мне очень полезна. Однако все кончилось разочарованием. Вот эта история вкратце.

Во время изучения новых свидетельств, собранных журналистом Брушковским, власти арестовали друзей Чеберяк – воров Рудзинского, Сингаевского и Латышева. Их арестовали в связи с другими обвинениями. Однажды Латышева (который был главным убийцей) вызвал следователь (это было еще при Фененко). Фененко стал задавать ему вопросы, имевшие отношение к моему делу. Он упомянул, что, по новым данным, Латышев был замешан в убийстве Андрюши вместе с другими членами шайки и что они это сделали по наущению Чеберяк. Следователь приводил такие подробности, его информация казалась такой точной, что на Латышева это произвело сильное впечатление.

После допроса, который продолжался более часа, было подготовлено признание, и Латышеву велели его подписать. Он фактически его подписал. Очевидно, он был под впечатлением уверенности, с которой Фененко говорил о новых находках следствия. Позже, однако, он, по-видимому, раскаялся, что в спешке подписал признание и инкриминировал себя. Он рванулся к столу, чтобы уничтожить написанное и свою подпись. Но его сопровождающие были начеку и помешали ему. Уже одно это было достаточным доказательством, что Латышев каким-то образом замешан в убийстве Андрюши. Через три дня его снова вызвали к следователю. Фененко стал задавать ему новые вопросы по делу. В этот раз вопросы были настолько точными, что Латышев совсем запутался в своих объяснениях. Следователь начал записывать признание. Латышев увидел на подоконнике графин с водой и попросил напиться. Он не торопясь подошел к окну и выпил воды. Окно было открыто, Латышев выпрыгнул с высоты четвертого этажа и мгновенно погиб. Причины его самоубийства были очень просты. Он был главным убийцей и лидером шайки. Когда он увидел, что правда наконец вышла наружу, он понял, что ему придется провести всю жизнь в тюрьме. Он решил покончить с собой.

Хотя его самоубийство произвело сильное впечатление, оно не оказало влияния на развитие моего дела. Новый следователь понимал лучше Фененко, как делать свою работу, чтобы были довольны и черносотенцы, и те, кто “наверху”. Вскоре после этого двух других убийц – Рудзинского и Сингаевского – освободили.

Глава XVIII
НОВОЕ ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как-то меня снова вызвали в тюремную контору. Там был следователь Машкевич, явно в хорошем настроении. Пробормотав что-то в ответ на мое приветствие, он взял со стола многостраничный документ и протянул его мне.

“Это ваше обвинительное заключение”, – сказал он важно.

Я не знал, что думать. Первое заключение было всего на пяти страницах.

Это же была книжка страниц на тридцать. Ничего хорошего я от этого не ожидал.

Понурившись, я медленно шел в свою камеру. От мрачных предчувствий и волнения я двигался медленно, и охранник подбадривал меня тумаками в спину. В камере я лег на свою койку, не в состоянии поднять голову, не говоря уже о том, чтобы читать обвинение. Я смотрел на этот рулон бумаги, который представлял то, что высшие власти хотели написать обо мне и моих мнимых преступлениях. И все же я был невинным человеком, не обидевшим даже муху в своей жизни. Меня держали в застенках, в то время как настоящие убийцы разгуливали на свободе, защищенные так называемой “русской справедливостью”.

Итак, жребий был брошен; судьба выбрала меня, потому что они не могли найти никого другого. Они искали и расследовали, и в конце концов “наверху” решили, что меня надо судить и по возможности признать виновным.

Ну что ж, сказал я себе, пусть суд состоится, и пусть весь мир узнает, какие ужасные злодеяния совершаются в праведной царской России. Я схватил бумаги, чтобы посмотреть, в чем меня обвиняют эти люди. Мне пришлось напрягать глаза, чтобы прочитать мелкий текст. Мое зрение пострадало от недостаточного освещения в камере, и я мог читать только небольшими частями. Что они искали и что обнаружили?

Все выглядело просто, когда вскрытие показало ряд ран в разных частях тела. Было тринадцать ран на горле, черепе и вокруг ушей – всего было обнаружено тридцать семь ран. На основе анализа вскрытия, профессор Оболенский из Киевского университета пришел к выводу, что раны на шее и черепе были нанесены, когда сердце еще работало. Другие раны были нанесены, когда сердце ослабело. Первые удары были нанесены в районе горла и головы, а последующие ближе к сердцу. Он также считал, что удар в сердце был нанесен ножом, вогнанным по самую рукоятку, что было видно при измерении глубины раны. Он пришел к выводу, что убийцы намеренно мучили ребенка.

Профессор Косоротов подтвердил выводы своих коллег. Он заявил, что убийство могло быть совершено как одним, так и несколькими людьми. Он также считал, что убийцы намеренно мучили ребенка.

Схема расположения ран на теле Андрея Ющинского.

Таково было мнение экспертов относительно убийства. После этого нужно было найти виновного и понять, почему Андрюшу убили, и вот тут обвинение превратилось в набор диких историй, в которых сразу можно было увидеть подтасовку фактов.

В начале расследования было установлено, что Андрюша отправился в школу в 6 утра 12 марта. Позже было установлено, что в школе он в этот день не был и домой не вернулся.

Сначала мать решила, что он пошел ночевать к родственнице Наталье Ющинской. Утром она обнаружила, что у родственников он не был, и начались поиски. Поиски продолжались несколько дней, пока он не был найден мертвым. Вначале ходили слухи, что мать проявляла мало интереса к судьбе сына. Более того, когда его нашли мертвым, говорили, что она не плакала и не особенно переживала. Поэтому ее арестовали, и полиция провела обыск в доме. После нескольких дней ареста был сделан вывод, что эти необоснованные слухи распространяли ее враги.

Приблизительно в это же время начали циркулировать слухи, что Андрюшу убили евреи. В обвинении указывалось, что власти не придали большого значения этим слухам, потому что продолжали считать, что мать Андрюши замешана в его убийстве. Появились свидетели, утверждавшие, что она не проявляла скорби при обнаружении тела; что через несколько дней после исчезновения мальчика видели, что его мать вместе с каким-то человеком тащила тяжелую сумку.

Исследовалась еще одна версия о людях, которые могли совершить это преступление. Подозрение пало на воров Рудзинского, Сингаевского и Латышева. Ходили слухи, что Андрюша знал секреты шайки, и ему угрожали расправой, если он их предаст. Поэтому была вероятность, что они с ним расправились из-за этого. Чеберяк также подозревали, потому что мальчика часто видели у нее дома.

Я был доволен, читая это. Пока что казалось, что расследование на правильном пути. Я начал надеяться, что обвинение не будет тяжелым. Но читая дальше, я увидел, что дело приняло совсем другой оборот.

Все это происходило вначале. То есть, вначале расследование разделяло эти взгляды, но потом… все это сменилось новой версией. Расследование пришло к выводу, что господа Сингаевский, Рудзинский (которые были отъявленными убийцами и ворами) были просто образцом добродетели. Тот же вывод был сделан и в отношении Чеберяк. Она тоже была “сама невинность”. Мать Ющинского оправдали несколько ранее, и действительно, как можно такое говорить о такой “идеальной матери”.

Короче говоря, все они были честные, порядочные люди, и их просто невозможно было обвинить в таком гнусном преступлении. Из обвинения следовало, что настоящим преступником был еврей Мендель Бейлис, приказчик кирпичного завода Зайцева. Меня выбрали на роль убийцы Ющинского. Да, я действительно жил несколько лет на территории завода, никогда никого не обидев. Но это не имело значения, потому что я не убивал Андрюшу по личным мотивам, например, ограбление или что-то еще. Я убил его в религиозных целях. Тут была небольшая неувязка, потому что в обвинении утверждалось, что для этого нужен цадик или раввин или хороший еврей. Я, конечно, не был цадиком, но меня им сделали в целях обвинения. Были сочинены странные истории, чтобы выставить меня убийцей.

Дальше в обвинении говорилось, что когда журналист Брушковский обнаружил новые факты и передал их полковнику Иванову, подозрение снова сосредоточилось на Чеберяк. Одна из ее соседок, русская Молецкая, которая жила в том же доме этажом ниже, заявила, что слышала детские крики на этаже, где жила Чеберяк, и что это было в день исчезновения Андрюши.

Но как можно было говорить такие зловещие вещи о Чеберяк? Кто мог этому поверить? Разве она сама не рассказывала о своих отношениях с Брушковским, который повез ее в Харьков на встречу с “важной особой”, и разве эта особа не предлагала ей сорок тысяч долларов только за то, что она возьмет на себя вину в убийстве? И этой “особой” был не кто иной, как мой адвокат Арнольд Марголин. Так утверждала Чеберяк. Конечно, она с презрением отвергла это заманчивое предложение. Ее нельзя купить деньгами. Отсюда следовало, что Чеберяк невиновна.

Не менее очевидной была и политика властей. Всех воров и негодяев нужно было обелить. Журналисту Брушковскому с его безупречной репутацией и капитану Красовскому верить было нельзя. Чеберяк было полное доверие.

Чтобы выставить против меня, еврея, правдоподобные обвинения, необходимо было сделать это преступление ритуальным. Поэтому было важно построить обвинения на экспертных заключениях ученых христиан, которые должны были с уверенностью заявить, что евреи используют кровь на Песах.

Я не мог дальше читать. Мои нервы были расшатаны, и я был обессилен. Утром я продолжил чтение.

Что же утверждалось и подразумевалось в мнениях ученых экспертов? Все было ясно из обвинения. Ющинский был убит необычным образом. Сразу распространились слухи, что евреи сделали это в религиозных целях. Поэтому следователи обратились к экспертам, чтобы прояснить ситуацию. Они обратились к профессору Сикорскому из Киевского университета, к профессору Киевской теологической академии Глагольеву и к профессорам Петроградской академии, среди них Троицкому, а также к “Магистру религиозных наук” его преподобию Пранайтису.

Вопросу, заданному профессору Сикорскому, наверное, не было равных во всей судебной истории. Его попросили высказать мнение, к какой нации принадлежит убийца. И какие мотивы побудили его к преступлению. Хотя это был поразительный вопрос, великий ученый, который, кстати, был профессором психиатрии и сам немного неуравновешен, не смутился. Он дал “научный” ответ, смысл которого был в том, что преступление было совершено преднамеренно евреем с целью расовой мести за “детей Израилевых”. Профессор утверждал, что убийство было хорошо продумано. Безумный человек не мог его совершить. Убийцы не метили сразу в сердце. Их целью было не ускорить смерть, а добиться своих целей, то есть пролить кровь и применить пытки. Профессор изложил три четких стадии убийства: пролитие крови, пытки и само убийство. Вот почему у Андрюши были многочисленные ножевые ранения. Профессор далее высказал мнение, что это сделал человек, “привычный к такой работе”.

Такова была версия Сикорского.

Каким безумным ни выглядело это мнение, власти его приняли. Двум другим профессорам, Глагольеву и Троицкому, которые были выдающимися знатоками Библии и Талмуда в России, задали вопросы о еврейских законах и ритуалах. Глагольев ответил, что в еврейской литературе нет закона или обычая, позволяющего евреям использовать кровь, особенно христианскую, в религиозных целях. Он также отметил, что запрет на пролитие человеческой крови и вообще на использование крови, можно найти в Библии, и, насколько ему известно, такой запрет никогда не отменялся в более поздней литературе. Он не нашел отмены подобного запрета в Талмуде или в раввинских законах.

Профессор Троицкий также указал, что религиозные законы запрещают евреям использовать кровь и что им запрещено убивать людей, будь то евреи или неевреи. Да, в законах Талмуда можно найти выражения: “нееврей, который учит Тору, заслуживает смерти” и “лучшего из гоев убей”, но ему трудно их объяснить. Подводя итог, профессор указал, что и закон, и Талмуд не разрешают евреям использовать кровь вообще, и человеческую в частности. Что касается каббалы, он не был знаком с каббалистической литературой и не знал, говорилось ли там что-то вообще об использовании крови.

Поэтому обвинению пришлось обратиться к “каббалисту”, большому авторитету, бывшему католическому священнику Пранайтису. Это было очень интересно. Известные российские авторитеты, уважаемые профессора в высших теологических академиях Глагольев и Троицкий фактически высказались в мою пользу. Они однозначно заявили, что евреям запрещено использовать любую кровь, особенно человеческую. Получалось, что в этом деле не могло быть обвинения в “ритуале”. Но без ритуала все обвинения разваливались. Это властям не нравилось. Они схватились за каббалу. Они искали среди профессиональных священников, но не могли найти никого, кто взялся бы утверждать, что знаком с каббалой.

Наконец, некий неизвестный священник заявил, что он знает всю талмудическую и каббалистическую литературу, и этот великий каббалист высказал такое мнение:” Все еврейские раввины и вообще евреи объединены ненавистью к христианам. Гой считается “зверем, опасным для людей”. Отсюда объяснение запрета убивать чужаков. По словам священника, запрет относится только к евреям, потому что только они считаются людьми. Это не относится к христианам, которых они считают зверями.

Покончив с Талмудом, ученый священник взялся за каббалу. Он утверждал, что “убийство должно быть совершено в особой манере, как предписывает каббала. Кровь играет большую роль в еврейской религии. Ее использовали в качестве средства от многих болезней”. Когда нужна была кровь, не нужно было резать горло жертвы. Нужно было нанести ранения и пустить кровь. Он говорил, что утверждение, что евреям запрещено использовать кровь, ошибочно. Даже в Талмуде кровь сравнивают с водой, молоком и т. д. Пранайтис дальше перечислял разных “ученых” и мошенников вроде него самого, цитируя их заявления на эту тему. Он сделал особое ударение на мнении некоего ренегата, бывшего раввина, а потом священника, о том, что евреи могут есть вареную кровь. Он говорил, что христианская кровь помогает при заболеваниях глаз. Таковы были утверждения Пранайтиса от имени ренегата.

Интересно, что сам ренегат никогда не говорил, что ему известно о таких вещах. Он заявил, что слышал это от отца, который взял с него клятву никогда не открывать секрет. Пока он был евреем, он хранил это в секрете. Поменяв религию, он захотел объявить это всему миру.

Обвинение не было удовлетворено всем этим вздором. В этом месте составители обвинительного заключения вернулись назад и привели другие свидетельства различных людей. Утверждалось, что сын Чеберяк Женя видел у меня в доме странных евреев, цадиков. Я не знаю, говорил ли он такое, потому что к этому времени ребенок умер. Однако его 9-летняя сестра подтвердила это. Она рассказала, что однажды они ходили к Бейлисам купить молока и в окно увидели двух странно выглядящих евреев, в смешных шапках и черных халатах. Дети якобы испугались и убежали.

Далее девочка сказала, что в день исчезновения Ющинского она играла вместе с другими детьми на заводском дворе. Бейлис стал за ними гоняться, и они убежали и перелезли через забор. Она спряталась, чтобы посмотреть, что будет делать Бейлис. Потом она увидела, как Бейлис и двое евреев схватили Андрюшу Ющинского и потащили в дом. Среди других историй упоминалось также мое письмо, отправленное через Козаченко моей семье. У соглядатая Козаченко была буйная фантазия.

Он дал показания, что войдя ко мне в доверие, уговорил меня написать письмо, и я рассказал ему много секретов. Я якобы попросил его сделать для меня работу: отравить двух “плохих” свидетелей. Я якобы пообещал ему вознаграждение от “еврейского народа”. В качестве аванса я дал ему 50 рублей и нужный яд. Если бы он выполнил хорошо задание, то был бы обеспечен на всю жизнь.

Вывод был таков, что я, в сговоре с какими-то неизвестными людьми, заранее обдумал и совершил убийство христианского ребенка в религиозных целях. Для этого мы схватили Ющинского, заткнули ему кляпом рот и нанесли тридцать семь ранений в области головы, шеи и других мест, а затем пустили ему кровь.

Все это произошло в марте. Вышагивая по камере, я часто доставал этот документ, который так иронично назывался судебным обвинительным заключением, и перечитывал его снова и снова, пока кровь почти замерзала у меня в венах. Я был беспомощен. Вся Черная Россия во главе с царем Николаем хотела этого.

Когда мне вручали второе обвинение, то снова спросили, кто мой адвокат. Я ответил, что хочу продолжать пользоваться услугами прежнего адвоката. Вскоре меня посетил Барский. Он сказал, что Марголин больше не сможет меня защищать, потому что прокурор вызвал его в качестве свидетеля. Закон запрещает быть одновременно свидетелем и адвокатом по одному и тому же делу.

Г-н Барский сообщил мне, что кроме него и Грузенберга, меня также будут защищать господа Маклаков и Карабчевский. Через некоторое время Барский снова нанес мне визит. Мы мало говорили о деле. Он всегда подбадривал меня. Он был уверен, что правда поднимется как масло на поверхности воды и что черносотенцы и антисемиты потерпят унизительное поражение. Он также сказал, чтобы я попросил у прокурора вторую копию обвинения. Это было мое право. Эта копия была нужна моим адвокатам. Я направил петицию прокурору относительно второй копии.

На следующее утро в тюрьме появился Машкевич.

Он спросил: “Вы действительно хотите получить копию всего предварительного расследования?”

“Да, мне она необходима”.

“Если Вы настаиваете, то Вы ее получите, но предупреждаю, что это может ухудшить ваши дела. Это может задержать еще на несколько месяцев дату суда”.

Я спросил, почему Фененко дал мне копию без всяких уверток.

Он рассмеялся.

“Вы глупец. Фененко был наивен. Он верил всему, что Вы ему рассказывали. Не сравнивайте меня с Фененко. Он составил бесполезное обвинение, а я сделал все как положено. В любом случае, если Вы хотите задержать суд, Вы можете получить копию”.

Передо мной была безвыходная дилемма. Если я не получу вторую копию, мои адвокаты не смогут вовремя тщательно его изучить. Они не смогут приготовить свои доводы или добраться до сути аргументов обвинения. С другой стороны, если я решу получить копию, дата суда будет отложена, а ведь я так долго и нетерпеливо ждал его. Возможно, что Машкевич просто меня запугивал. Но, возможно, он говорил правду. Если он хотел поставить преграды, то был вполне в состоянии это сделать. Его политика заключалась в том, чтобы подвергать меня всяческим страданиям.

После недолгих размышлений я решил не просить копию. Я был уверен, что мои адвокаты найдут способ обойтись без нее. Они сами найдут способ ее получить. У них было на это больше шансов, чем у беспомощного заключенного. Я же выиграю хотя бы в одном: суд не будет отложен. Через несколько дней мне сообщили, что жена и брат пришли меня навестить и ожидают в конторе смотрителя. Эта встреча была моим единственным утешением во время заключения.

Войдя в контору, я увидел жену и брата. Машкевич также присутствовал. Я начал расспрашивать о делах дома. Среди вопросов, заданных братом, было: “Ты получил копию обвинения?”

Я ответил, что мне дали понять, что открытие суда отложится на несколько месяцев, если я потребую копию. Поэтому я решил от нее отказаться. Брат рассердился и сказал: “Не слушай этих выдумок. Получи копию и не обращай внимания на все эти истории”.

Смотритель, присутствовавший во время свидания, вскочил и начал кричать на брата:

“Убирайтесь отсюда немедленно. Какая наглость!”

Смотрителю потребовалось много времени, чтобы успокоиться. Он ходил по комнате и бормотал: “Какая наглость, какая дерзость”. После этого он приказал моей жене покинуть контору. Я ожидал, что брата арестуют за его дерзость, и провел в тревоге несколько бессонных ночей.

Через несколько дней жена снова меня навестила. В этот раз это было в тюремной конторе, поэтому пришлось разговаривать через двойную решетку. Она мне рассказала, что брата не арестовали.

Я с огромным нетерпением ждал долгожданного суда. Прошло два с половиной года с того рокового дня, когда начальник киевской Охранки Кулябко арестовал меня в моем доме. Тем временем карьера Кулябко закончилась, частично по его вине. Известный революционер и наполовину предатель Богров сумел проникнуть в театр во время пребывания царя Николая в Киеве и застрелить премьер-министра Столыпина на глазах у царя. Карьера Кулябко закончилась неожиданно и катастрофически. Но моя ситуация от этого нисколько не улучшилась.

Наконец подошел великий день. День, которого не только я и моя семья, но и весь еврейский народ ждали все эти годы, затаив дыхание. Нет, ждал весь мир, даже многие неевреи, потому что все хотели узнать правду, хотели знать, как российский народ решит мою судьбу и судьбу еврейского народа.

Я знал, что меня будут защищать лучшие российские адвокаты. Я знал, что лучшие представители русского народа были на моей стороне, на стороне правды, но чем они могли мне помочь? Ситуация зависела не столько от целого народа, сколько от судей и правительства. В таком случае, окончательное решение и приговор висели, так сказать, на волоске. Все могло измениться из-за чьего-то настроения, каприза. Что будет? Но я твердо надеялся, что мыльный пузырь лжи лопнет, и это придавало мне мужества.