Текст книги "Рыжеволосая бестия"
Автор книги: Мэг Хатчинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
9
– Она подождет здесь, покуда вы с хозяйкой поговорите.
Открывшая дверь невысокая круглолицая женщина в аккуратной темной юбке и светлом саржевом фартуке приветливо улыбнулась и указала на стул у входа.
– Спасибо… – сказала Алиса. – Но мать…
– Никаких «но». Милая, если твоя мать немного отдохнет, хуже ей не станет. И чашка чаю, мне кажется, ей тоже не навредит.
– Уж не знаю, как и благодарить вас.
– Ну что ты, милая моя! – Улыбка женщины стала еще шире. – Какая благодарность, я и сама как раз собиралась чайку попить. Ну а теперь иди к хозяйке, она не любит, когда ее заставляют ждать.
Алиса, следуя за горничной, которую хозяйка Банкрофт-холла послала встретить ее, боязливо придерживала подол юбки, чтобы не дай бог не коснуться роскошных кресел, обитых парчой диванов и сверкающих лакированными боками шкафов, заполненных изящным фарфором. Величественный вид Банкрофт-холла поразил Алису, но когда она оказалась внутри здания, то была просто ошеломлена его красотой.
Стараясь поспевать за быстрым шагом горничной, Алиса почти физически ощущала, как все это богатство давит на нее. Никогда, даже во сне, она не представляла себе, что ей доведется перешагнуть порог такого дома. И неудивительно, ведь ее дом, в котором она провела всю свою жизнь, легко уместился бы в углу судомойни, где сейчас сидела в ожидании мать.
– Сюда, – тихим, почти благоговейным голосом произнесла горничная, остановившись у закрытой двери. – Это личная гостиная ее светлости. Вообще-то, в эту часть дома мало кого приглашают… Может быть, вы…
Звон колокольчика не дал горничной договорить. Постучавшись, она открыла дверь и вошла в комнату. Темно-синяя юбка прошуршала по безбрежному мягкому кремовому ковру, когда горничная сделала реверанс перед восседающей на кресле фигурой в ореоле яркого, льющегося через огромные окна света.
– Мисс Мейбери, мадам.
Царственным движением руки хозяйка Банкрофт-холла отпустила горничную, и та, еще раз почтительно присев, вышла из комнаты, обдав Алису ароматом туалетной воды. Наверное, любая женщина почувствует себя настоящей королевой, если на ней будет такая же прекрасная одежда, если она будет пахнуть фиалками и лавандой, а не хозяйственным мылом.
– Подойди ближе!
Властный тон приказания вернул Алису с небес на землю. Что проку мечтать, если ты даже не знаешь, как вести себя в обществе? Покраснев, она нерешительно присела, как это сделала горничная.
– Вы хотели меня видеть, мадам, – робко произнесла Алиса, и слова эти на несколько секунд повисли в воздухе, прежде чем прозвучал ответ:
– Да, хотела.
Может, леди Банкрофт недовольна ее шитьем? А вдруг в том платье, которое она вчера принесла, обнаружился какой-нибудь изъян? Горло Алисы судорожно сжалось под высоким белым воротником хлопковой блузки. Если так, то придется вернуть деньги, которые она получила за работу. Но только каким образом?.. Ведь уходя из коттеджа Иосифа Ричардсона, она, ничего не объяснив, оставила там почти все эти деньги, чтобы хоть как-то отблагодарить его за то добро, которое он сделал для них с матерью. Алиса, конечно, понимала, что никакие деньги не могут выразить чувства, испытываемые ею к этому человеку. Чувства! От неожиданной мысли Алиса вздрогнула.
В комнате было очень тихо, лишь на богато украшенном камине тикали большие позолоченные часы. Наверное, она не имеет права на подобные чувства, ибо это может поставить в неловкое положение мужчину, который всегда относился к ней, как настоящий друг. Погруженная в свои мысли, Алиса не замечала, как внимательно рассматривает ее сидящая в кресле женщина.
Девочка бледна и истощена. Понятно, слишком много работы и мало отдыха. Амелия Банкрофт окинула острым взглядом Алису, которая стояла перед ней. Худа… но не от недоедания, а скорее от постоянного волнения и переживаний… Хотя нет, не от волнения… Взгляд Амелии остановился на красивых печальных глазах цвета зимней фиалки. Не волнение, нечто большее. Должно быть, эта девушка пережила какую-то страшную трагедию.
– Я просила тебя подойти ближе. Ты глухая или настолько невоспитанная, что не считаешь нужным отвечать, когда к тебе обращаются? – Амелия Банкрофт намеренно напустила на себя строгий вид и теперь наблюдала, как воздействуют на посетительницу ее слова. Тоненькая фигурка выпрямилась, плечи расправились, голова поднялась, красивые глаза ожили. Взявшись за концы шали, Алиса коротко вдохнула, твердо посмотрела на обращенное к ней надменное лицо, застывшее в ожидании ответа, и тихо, но уверенно произнесла:
– Нет, мадам, я не глухая. И мне кажется, что я ничем не проявила невоспитанность. Хоть вы и богаче меня, но я тоже знаю, что такое вежливость…
Сидящая напротив нее женщина издала звук, похожий на сдержанный кашель, но Алиса продолжила:
– Если платье, которое я вчера принесла в этот дом, вас не устраивает, я прошу прощения, а деньги, полученные за работу, верну. Всего доброго.
Но как? Одно дело – пообещать вернуть деньги, и совсем другое – выполнить свое обещание.
По-прежнему оставаясь в кресле, Амелия Банкрофт не сводила глаз с девушки, которая пришла в Банкрофт-холл по ее приказу. Приказу? Брови хозяйки поползли к переносице, отчего на лбу образовалась суровая складка. Эта девушка всем своим видом давала понять, что явилась сюда по своей воле, а вовсе не по приказанию. Что ж, довольно вызывающе. У нее есть стержень. Это видно по гордой посадке головы, по спокойному открытому взгляду. Какая ирония судьбы! В глубине души Амелия Банкрофт почувствовала горечь. Девушка, стоявшая перед ней, была почти нищенкой, но обладала истинным чувством собственного достоинства и самоуважением, качествами, которых был напрочь лишен сын Сола и Амелии Банкрофт. Ирония судьбы! В сердце снова кольнуло… Судьбы, которая отвернулась от Амелии Банкрофт.
– Подожди! – Взмахом руки она остановила Алису, которая уже двинулась к двери. – Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы обсуждать недостатки платья… Это платье моей невестки.
Так дело не в платье! У Алисы отлегло от сердца.
– Я хотела поговорить с тобой о вчерашней истории у церкви после вечерни.
Наступившее было облегчение улетучилось в одно мгновение, и Алиса почувствовала, как у нее в висках застучало от прилива крови. Значит, леди Амелия все слышала… слышала, что про нее говорили те женщины, слышала, что ответил им Иосиф Ричардсон. И теперь… теперь она хотела услышать ответ самой Алисы.
– Мадам, – Алиса резко развернулась, – Иосиф Ричардсон пустил в свой дом меня и мою мать только потому, что сжалился над нашим положением. Он всегда был с нами очень добр и никогда не просил ничего взамен. Если кто-то в чем-то и виноват, то только я. Не надо было мне оставаться в Холл-энд-коттедже… Прошу вас, не отнимайте у Иосифа дом.
– Не отнимать дом? – Глубокая складка на лбу Амелии Банкрофт немного разгладилась. – С какой стати я должна отнимать у него дом?
Алиса всматривалась в глаза сидящей женщины и видела в них скорее вызов, чем удивление. Леди Амелия все прекрасно понимала и, тем не менее, хотела еще раз услышать объяснение. Подбородок Алисы приподнялся, пальцы сжались на потертых концах шали.
– Потому что вы считаете меня шлюхой! – набрав в легкие побольше воздуха, выдохнула Алиса.
Да, достоинство и моральную чистоту этой девушки видно невооруженным глазом. К тому же ей не занимать храбрости. Еще бы! Так разговаривать с хозяйкой Банкрофт-холла! Неожиданно для себя Амелия почувствовала уважение к этой молодой особе. Если бы ее сын был наделен такими же качествами… Не в силах подавить в себе это чувство, она сказала:
– То, что я думаю о тебе, не имеет значения. Однако имеет большое значение то, что я думаю об Иосифе Ричардсоне.
– Для меня это тоже имеет значение, – с пылкостью заговорила Алиса. – То, что о нем болтали эти женщины…
– Это мне гоже совершенно безразлично! – поспешила прервать ее Амелия Банкрофт. – Я сужу о людях, опираясь исключительно на собственное мнение. И мнение, которое сложилось у меня о Иосифе Ричардсоне много лет назад, остается неизменным и поныне. Это преданный человек, надежный и заслуживающий доверия, и я никогда не сомневалась в его честности. Он единственный мужчина во всем Вензбери, который не лебезит, не лицемерит и всегда говорит только правду. И когда несколько недель назад он рассказал мне, что приютил у себя больную женщину с дочерью, я не сомневалась в том, что это была чистая правда.
Так, значит, ей все известно! Выходит, Иосиф уже обращался к этой женщине с просьбой не выселять его из дома, хотя ей, Алисе, ничего об этом не сказал.
– Нет, он приходил ко мне не для того, чтобы умолять оставить ему дом. – От внимания Амелии Банкрофт не укрылось изумление, промелькнувшее в глазах цвета фиалки, и она прекрасно поняла его причину. – В этот дом его привела воспитанность и тактичность; мало кто из тех, кого я знаю, обладает такими качествами. Иосиф Ричардсон просто поставил меня в известность о своем поступке, посчитал, что должен объяснить, почему он принял вас у себя, хотя вовсе не был обязан этого делать. Я очень ценю его за умение вести себя.
– Так вы не собираетесь выселять Иосифа?
Солнечный свет заискрился на идеально уложенных, уже начинающих седеть каштановых волосах Амелии Банкрофт, а ее губы тронула едва заметная улыбка.
– Конечно, не собираюсь, – ответила она и медленно покачала головой. – Я не сделала бы этого, даже если бы и могла. Он держит это в секрете, но тебе я могу сказать: коттедж и принадлежащая ему земля не являются частью поместья Банкрофт. Они были проданы Иосифу Ричардсону моим мужем много лет назад, отсюда и название Холл-энд [3]3
Название Hall End можно перевести как «Граница, межа земель, относящихся к Холлу».
[Закрыть]. Иосиф специально назвал свои владения так, чтобы было понятно, где заканчивается его земля и начинается земля Банкрофтов. Да, я могла бы посодействовать тому, чтобы мой сын уволил его, если бы захотела…
– Кого уволить, мама?
Внимательно слушая хозяйку Банкрофт-холла, Алиса не заметила, как за ее спиной открылась дверь. Но когда она услышала этот голос и последовавший за вопросом грубый смех, у нее все оборвалось внутри. «Шлюха… – пронеслось у нее в голове и, как щелчок хлыста над ухом, слова: – Хотя ею еще можно попользоваться».
– Так что же, мама, кого вы хотите уволить?
Алиса схватилась рукой за горло, словно хотела предупредить приступ тошноты. Ошибки быть не могло. Этот голос каждую ночь не давал ей заснуть, она слышала грубый громкий смех, когда терла себя щеткой, пытаясь смыть со своего тела все еще ощутимое касание грубых рук, мнущих грудь, когда чувствовала прерывистое дыхание и мужскую плоть, погружающуюся в нее… Это был смех мужчины, который ее изнасиловал.
10
Она видела, как лицо девушки стало смертельно-бледным, видела, как изменились ее глаза, но заметила и то, как передернулось лицо Марлоу, а в его глазах промелькнул страх. В тот же миг Амелия Банкрофт почувствовала, что ее сердце снова начинают сдавливать невидимые тиски.
О, как она молилась, чтобы ей никогда больше не пришлось видеть этого выражения на лице сына; молилась, чтобы то, что произошло однажды, не повторилось снова.
Не вставая с кресла, она посмотрела в окно, и ее взор остановился на цветочной клумбе, засаженной розами. Яркие цвета сливались в аккорды прекрасной неслышимой музыки, но частое биение сердца превращало эту нежную мелодию в безответную мольбу.
Марлоу подошел к матери и встал рядом с креслом, на котором она продолжала сидеть. Как только молодой человек посмотрел на девушку, по его глазам стало понятно все.
Оба взгляда говорили об одном и том же!
Все было настолько очевидно, что никаких сомнений не осталось. Отвращение на лице девушки, а затем изумление и испуг на лице сына.
Зажмурившись изо всех сил, леди Амелия попыталась отбросить неприятные мысли, прогнать страшный образ, убедить себя, что все это ей кажется, но два лица по-прежнему стояли у нее перед глазами. Два лица, на которых читалось одно и то же: изнасилование!
Марлоу никогда не умел приспосабливаться. Учеба в школе давалась ему так же тяжело, как управление шахтами. Его совершенно не интересовало дело, которое организовал его отец, – более того, он не хотел иметь к нему никакого отношения, что нередко приводило к ссорам между отцом и сыном.
Головки цветов покачивались от дуновения легкого ветерка, их разноцветные лепестки трепетали, как крылья бабочек, но погруженная в свои мысли Амелия Банкрофт не замечала этой красоты.
Слова! Они как будто до сих пор звенели у нее в ушах. Сол был в ярости, когда узнал об очередном карточном долге сына. Он больше не намерен платить, говорил муж, Марлоу должен наконец стать мужчиной и научиться отвечать за свои поступки. Хочешь иметь деньги – работай!
«Как твой отец? – раздраженно кричал в ответ Марлоу, когда за обедом у них возник очередной спор. – Как ты сам? Да, ты сам заработал все то, что у тебя есть! Но только что? Что у тебя есть, кроме жены, которая презирает все, что ты можешь ей дать? Ты же ничего, кроме работы, не видел! Такая жизнь не для меня. Я хочу, чтобы моя жизнь приносила мне удовольствие, поэтому я…»
Марлоу не договорил. Сол встал из-за стола, едва сдерживая злость.
«Такая жизнь не для тебя, говоришь… – процедил он, глядя на Марлоу, который осушил бокал вина одним глотком. – Ты не хочешь продолжать дело, на которое я потратил всю жизнь. Что ж, это твой выбор, и я уважаю его. С этого дня я перестану давить на тебя. Только я тоже имею право на выбор, и я его сделал. Я прекращаю давать тебе деньги, я больше не буду оплачивать ни твои карточные долги, ни любые другие, в которые ты влезешь».
Сол развернулся и вышел из обеденного зала. Марлоу, швырнув пустой бокал в стену, последовал его примеру.
Пошел ли он в свою комнату обдумывать слова отца? Ей бы очень этого хотелось, но надежды матери оказались тщетными.
Марлоу отправился не к себе в комнату.
Мысль о том, что произошло потом, заставила Амелию сжать кулаки, так что ногти почти до крови впились в мягкие ладони. Однако боли она не почувствовала…
Выйдя из дома, ее сын бросился в конюшню, вскочил на коня и умчался.
Если бы только этим ограничилось его безрассудство! От слез, навернувшихся на глаза, розы расплылись и перемешались в одну размытую разноцветную массу. Марлоу вернулся под вечер, пьяный и мрачный. Но было и еще что-то. За ужином Амелия внимательно наблюдала за сыном. Что это? Отчаяние от осознания, что отец отказался содержать его? Нет… Материнское сердце чувствовало: причина угрюмого молчания сына в другом, произошло что-то более серьезное. Но разве могла она предположить, чем окажется это «что-то»?
Неожиданно Сола вызвали из обеденного зала, и через несколько минут он прислал слугу, чтобы пригласить сына в библиотеку. О том, что там произошло, от нее скрывали. Лишь спустя пять лет Сол, лежа на смертном одре, рассказал ей все.
Остаток того злополучного дня Марлоу провел в каком-то трактире. По дороге домой он увидел девушку, переходящую через поле. Она была красива и весела, даже помахала незнакомому всаднику рукой. Марлоу развернул лошадь и подъехал к девушке. Они поговорили, посмеялись, у девушки было прекрасное настроение, она все время улыбалась. Потом он предложил заняться любовью и пообещал ей за это денег. Девушка отказалась и бросилась убегать, но Марлоу легко догнал ее на лошади, сбил с ног и, прежде чем она успела прийти в себя, спрыгнул на землю и изнасиловал.
Изнасиловал! Господи, если бы на этом он остановился!
По щекам леди Амелии потекли слезы.
К несчастью, того, что произошло, для Марлоу было мало. Крики девушки и обещание пожаловаться отцу показались ему слишком большой угрозой. Он поднял ее на ноги, затянул руки хлыстом, привязал к седлу и протащил за лошадью по всему полю. Потом бросил окровавленное тело в открытую шахту.
Девушка эта была почти ребенком. Их сын изнасиловал и убил ее!
Выпрямив спину, Амелия Банкрофт сидела неподвижно, словно окаменела, и думала о том, в какой кошмар превратилась ее жизнь после той ночи.
Осознание всего ужаса содеянного им должно было бы отрезвить Марлоу, но нет, это преступление вскружило и без того затуманенную выпивкой голову. Да, он убил девушку, но кто об этом узнает? Кто докажет, что это сделал он? Ведь все следы, которые могли бы указать на него, он предусмотрительно уничтожил.
У нее уже не было ни сил, ни желания слушать такие страшные вещи про того, кого она считала своим сыном, но Сол настаивал, чтобы она узнала все до конца.
Убедив себя в собственной безнаказанности, Марлоу продолжил путь. Проезжая по полю, он услышал, как пробили часы на церкви. Звон часов слился со смехом ребенка, который вприпрыжку бежал в нескольких шагах от матери. Они приближались к нему. Марлоу остановился, чтобы рассмотреть их, и в первую очередь женщину. Она несла на согнутой руке корзинку и кричала мальчику, чтобы тот не подходил слишком близко к лошади. И тут им снова овладела похоть.
Зачем предлагать деньги? Зачем вообще спрашивать? То, что он уже взял один раз, можно взять снова. Однако женщина оказалась осторожнее той девушки. Схватив ребенка за руку, она стала убегать. Марлоу поскакал им наперерез. Лошадью преграждая им дорогу, он заставлял женщину поворачивать назад, потом догонял и снова останавливался перед ней, чтобы она наконец лишилась сил и пала к его ногам. В результате женщина действительно упала, но только не к ногам Марлоу. Они с мальчиком случайно выбежали к заброшенной скважине и, не удержавшись на краю, сорвались вниз.
Уже на следующий день страшная новость облетела весь город. Жители Вензбери сокрушались по поводу того, что жена и сын Иосифа Ричардсона были найдены мертвыми в месте, которое в народе называли Кальсоновы дыры!
«Преданный человек… Надежный и заслуживающий доверия… Я никогда не сомневалась в его честности».
Всего несколько минут назад она произнесла эти слова. И относились они к Иосифу Ричардсону. Но что ей оставалось делать после того трагического случая? Да, она утаила правду, скрыла от всех, что ее сын – насильник и убийца, но как иначе она могла защитить своего единственного ребенка? Защитить имя Банкрофт…
Сол тоже сделал все, чтобы уберечь сына и сохранить репутацию всей семьи. В тот вечер, когда его вызвали из-за стола, ему пришлось разговаривать с человеком, который рассказал, что видел всадника, бросившего в старую шахту тело девушки, и утверждал, что всадником этим был Марлоу Банкрофт. Сол послал за сыном, и тот, выслушав обвинения этого человека, рассмеялся ему в лицо и назвал лжецом.
Но человек этот не был лжецом. И выражение, которое не сходило с лица Марлоу несколько последующих дней, было лучшим тому подтверждением. Ей нужно было догадаться обо всем тогда… Или она догадалась, но отказалась поверить?
Сол согласился заплатить тому человеку сто фунтов. Такова была цена молчания! Кулаки Амелии сжались еще сильнее.
На самом деле Солу пришлось заплатить цену намного большую, чем сотня фунтов, ибо преступления, совершенные их сыном, привели его к преждевременной смерти. Умирая, он признался во всем. В последние минуты жизни, когда он больше походил на тень, чем на человека, Сол Банкрофт рассказал жене, что, беседуя с явившимся к нему свидетелем злодеяния Марлоу, он понял, что тот не станет держать язык за зубами. Человек этот утверждал, что он якобы спал на пустыре за пригорком и был разбужен криками девушки и смехом мужчины, а потом, не выдавая своего присутствия, наблюдал, как тело девушки было сброшено в шахту. Поразмыслив, Сол еще раз встретился с ним, сунул ему в руки пачку банкнот, а когда тот взял деньги, ударил его по голове тростью и сбросил бесчувственное тело в канал.
«Я должен был сделать это, – прохрипел Сол, у которого едва хватало сил говорить. – Когда стало известно о смерти жены и сына Ричардсона… Сколько бы понадобилось времени, чтобы связать эти события?.. Если бы люди узнали, что Марлоу изнасиловал девочку и сбросил ее в шахту, смерть семьи Ричардсона тоже сразу бы приписали ему. Даже если бы не удалось доказать его вину, пятно на фамилии Банкрофт осталось бы навсегда».
Спустя месяц Марлоу был отправлен на Сахарные острова управлять плантацией, которую приобрел Сол.
Муж и сын, один – насильник, и оба – убийцы! Амелия судорожно вздохнула. Пять долгих лет она жила с осознанием этой ужасной правды и каждый день молилась, чтобы ничего подобного больше не повторилось, но выражение лица Алисы Мейбери и тревога, промелькнувшая в глазах Марлоу в ту секунду, когда он увидел девушку, свидетельствовали о том, что зло было совершено снова.
Это был он! Она почувствовала это еще до того, как посмотрела в глаза сыну Амелии Банкрофт.
К горлу подкатила тошнота, внутри все зашлось мелкой дрожью, и Алиса, словно во сне, последовала за горничной, которую хозяйка Банкрофт-холла вызвала в гостиную, позвонив в серебряный колокольчик.
– Что это вы так побледнели, как будто с привидением повстречались? – Горничная покосилась на девушку, которая шла, еле передвигая ноги, по длинному коридору, устланному мягкой ковровой дорожкой. Когда они приблизились к изогнутой полукругом лестнице, спускающейся на первый этаж, горничная добавила: – Не бойтесь, в Банкрофт-холле не водятся привидения. Или от хозяйки нагоняй получили? О, она может такую взбучку устроить! Уж я-то ее хорошо знаю, сама столько раз под горячую руку попадала… Если вы собрались устраиваться сюда на работу, привыкайте. Вон наша кухарка, так та вообще, когда ей что-то не по нраву, за словом в карман не лезет, такие скандалы устраивает, что пыль столбом стоит.
Как они дошли до кухни, Алиса не помнила. Она переступила порог большой комнаты, заполненной жаром и паром, идущим от огромной плиты, которая занимала почти целую стену. Но в ту секунду Алиса видела перед собой лишь одно – лицо мужчины, играющего хлыстом над головой дрожащего от страха маленького слепого мальчика… мужчины, который потом изнасиловал ее.
– Что это с тобой?
К Алисе повернулась возившаяся у плиты женщина. Ее длинный, до самого пола, белый передник был так накрахмален, что походил на огромную игральную карту; белая шапочка тоже непонятно как держалась на тусклых, мышиного цвета волосах.
– Хозяйка ее отругала, – ответила за Алису горничная, сочувственно покачав головой. – Я сказала, чтобы она не переживала, для хозяев это обычное дело.
– Ишь какая ты сердобольная! – С большой поварешки сорвалась капля горячего жира. – Вот что я тебе скажу, милая моя, ты лучше следи за тем, чтобы наверху не узнали, что ты тут про них болтаешь. – Кухарка подбоченилась и добавила: – А еще помни о том, что я терпеть не могу, когда люди сплетни разводят и, вместо того чтобы работать, языками чешут. Так что иди-ка отсюда и займись делом, если не хочешь, чтобы завтра тебе самой досталось на орехи!
Щеки горничной вспыхнули, она многозначительно посмотрела на Алису – «ну, что я говорила!» – и вышла из кухни.
– Так чем ты будешь у нас заниматься? – Половник застыл в воздухе, свисающие с него капли жира начали остывать и сгущаться, отчего становились похожими на маленькие грушевидные бородавки. – Я не просила, чтобы мне присылали помощников, и не слышала, чтобы кому-то в доме требовалась помощь. Разве что это молодая хозяйка распорядилась? Ага, ты, значит, будешь горничной молодой хозяйки, я угадала?
Он тоже ее узнал. Когда он повернулся к ней, его выдали глаза. Алиса как будто была парализована неожиданной встречей, она не слышала и не видела женщину, которая к ней обращалась. Лишь звон посуды и грохот, раздавшийся после того как недовольная кухарка с силой захлопнула тяжелую чугунную дверцу печи, вернули ее к действительности, и она наконец поняла, где находится.
– Мама? – Алиса заглянула за дверь, ведущую из кухни в судомойню, где Анне разрешили посидеть.
– Смотри ты какая! – обиделась кухарка. – На простой вопрос ей трудно ответить… Только вот что я вам скажу, «ваше величество»… Хоть ты и будешь состоять при молодой хозяйке, мне на это наплевать… Ты или будешь меня уважать, или…
Ничего не понимающая Алиса выслушала обещание «показать ей, где раки зимуют», и пробормотала:
– Извините, у меня нет времени…
И без того красные от кухонной жары щеки женщины сделались прямо-таки пунцовыми, а ее ноздри раздулись, как у разъяренного быка.
– Нет времени? – взревела она. – Смотрите-ка, у нее нет времени! Ну так тебе придется найти время, чтобы подыскать себе новое место, потому что в Банкрофт-холле ты работать не будешь! Я сейчас же пойду к леди Амелии и расскажу ей, что ты тут из себя строишь…
Уже полностью придя в себя, Алиса не стала дослушивать гневную тираду, а направилась к выходу, сказав лишь:
– Я вам очень благодарна за то, что вы разрешили моей матери отдохнуть здесь.
Кротость, с которой были произнесены эти слова, заставили кухарку замолчать на полуслове. Открыв от изумления рот, она проводила взглядом хрупкую фигуру до двери в судомойню.
– Я, как и говорила, дала ей чаю. – Круглое лицо посудомойки, сиявшее улыбкой при первой встрече, теперь выражало растерянность. – Она выпила чашку и сказала, что должна идти готовить мясо для мужа и сыновей, которые скоро вернутся с шахты.
– Давно?.. Давно она ушла?
Голос Алисы дрогнул от волнения. Кухарка приблизилась на несколько шагов к двери в соседнее помещение. Ее чуткие, как у охотничьей собаки, уши с жадностью ловили каждый звук, доносящийся из судомойни.
– Да почти сразу, как вы пришли. Она одним глотком выпила свой чай и сказала, что ей пора идти.
– Вы видели, куда она пошла?
Вопрос был задан таким взволнованным голосом, что кухарка еще больше насторожилась. Что бы это значило?
– Я говорила, что ей, может, лучше тебя дождаться, но она и слушать не захотела. – Посудомойка покачала головой. – Я объяснила, что ты поговоришь с хозяйкой и скоро вернешься, но она все твердила, что ей нужно накормить своих мужчин, когда они придут с работы. Ее невозможно было удержать, разве что запереть где-нибудь, но я не могла такого сделать…
– Прошу вас… – Алиса прервала этот поток то ли извинений, то ли попыток оправдаться. – Прошу вас, скажите, вы не видели, куда она пошла?
Возможно, отблеск солнечного света на белоснежном переднике кухарки, а скорее внутреннее чутье подсказало посудомойке, что ее слушает не только эта девушка, которая подбежала к двери и стала взволнованно всматриваться вдаль. Она приподняла край грубого, в коричневых пятнах фартука и вытерла руки.
– Нет, не приметила, – ответила она, метнув быстрый взгляд в сторону двери, ведущей в кухню. – Мне за своей работой надо следить, так что нет у меня времени смотреть, кто откуда и куда ходит. – Потом, подойдя к Алисе поближе, она шепотом добавила: – Милая, извини, что так получилось. Твоя мать, по-моему, пошла в сторону огорода.
Она-то считала, что мать будет сидеть там, куда ее посадили. Шаль сползла на локти Алисы, когда она, придерживая руками юбку, побежала вдоль высокой кирпичной стены, огораживавшей огород Банкрофт-холла. «…Почти сразу, как вы пришли», – про себя повторяла она. Сколько же это времени? Десять минут? Двадцать? Может, даже больше. Как далеко могла уйти мать за это время? Вряд ли далеко – она в последнее время быстро уставала. Когда они шли сюда от дома Иосифа, им довелось раз десять остановиться, чтобы Анна могла передохнуть.
Почти не дыша, сжав изо всех сил губы, как будто даже самый маленький глоток воздуха мог сбить ее дыхание, Алиса всматривалась в землю у себя под ногами, надеясь увидеть хоть какой-нибудь след, оставленный матерью. Ее внимание было настолько поглощено поисками, что она не заметила ни калитки в стене, ни мужчины, который из нее выходил.
– Эй, эй! – раздался короткий смех, и сильные руки крепко обхватили Алису, которая, столкнувшись с мужчиной, чуть не полетела на землю. – Где пожар?
Неожиданное и сильное столкновение вышибло воздух из легких Алисы. Она все еще думала о матери, поэтому ничего не ответила.
– Я спрашиваю, где пожар? Наверное, что-нибудь сильно горит, раз вы бежите, как напуганный жеребенок от огня?
Еще не опомнившись от удара обо что-то, что показалось ей твердым, как камень, Алиса не уловила иронии в вопросе, не почувствовала дружелюбия… Единственное, что ее в ту секунду занимало, это неприятное ощущение, вызванное тем, что ее кто-то задерживает, крепко прижимая к себе.
Он вышел из дома… вышел, пока она разговаривала с кухаркой и посудомойкой… Он узнал ее и решил подстеречь.
Мысли проносились у нее в голове со скоростью ветра. Она видела его глаза… Такой же взгляд, что и в тот день… Огонь, затаенный до времени…
Вихрь мыслей нагнал черные тучи страха, заслонив свет разума.
Эти глаза! Словно само зло смотрело на нее… Вспышка животной похоти… Страсть, удовлетворить которую могло только насилие…
– Нет! – крик Алисы взрезал спокойную сонную тишину. Внезапный шум вспугнул двух черных птиц, которые с недовольным карканьем поднялись в воздух.
– Успокойтесь… Я вам ничего не сделаю.
Ужас настолько сковал Алису, что она слышала лишь то, как пульсирует кровь у нее в висках. Однако когда хватка сделалась сильнее, когда мужчина прижал Алису к своему телу еще крепче, ее разум перестал сопротивляться водовороту кошмара. И все же страх, охвативший все ее существо, помог ей высвободиться из вцепившихся в нее рук. Голова Алисы запрокинулась, в глазах потемнело, она стала извиваться, с удвоенной силой отбиваясь руками и ногами, словно в припадке эпилепсии. Слезы почти задушили ее, она уже не могла кричать, и из ее пересохшего горла исходил лишь хрип.
– Нет… Нет…
