Текст книги "Рыжеволосая бестия"
Автор книги: Мэг Хатчинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
То, что Роули оказался в каюте без ее помощи и совершенно свободно, могло означать лишь одно: у него есть свой ключ. Но еще страшнее было то, что, оплатив ее поездку на Ямайку, он, видимо, решил, что тем самым получил право пользоваться своим ключом в любой момент, то есть когда ему заблагорассудится.
22
– Он сбежал, уехал из страны! – Пол Тарн посмотрел на человека, с которым дружил уже много лет. – Куда-то за границу, хотя я разговаривал с ним всего несколько дней назад.
– Так-то оно так, – ответил Иосиф Ричардсон, – только в поместье все думают, что он подался на плантацию, где у него есть свой дом. Говорят, что после того как ты ушел, он стал бегать по Банкрофт-холлу как ужаленный, а затем приказал собрать вещи и драпанул в тот же день.
– А что с его матерью?
Отложив последнее из растений, которые он пересаживал в горшки, Иосиф вздохнул и покачал головой.
– Леди Амелия… – В его голосе, еще секунду назад пропитанном ядом, послышались сочувствующие нотки. – Жалко мне эту женщину. Ребенок должен приносить матери радость, а ее сын испоганил ей всю жизнь. Теперь еще и сбежал, оставив расхлебывать кашу, которую сам же заварил… Вот что я тебе скажу, Пол: по этому подлецу давно тюрьма плачет, и, если бы сейчас Марлоу был здесь, я бы собственными руками его туда упрятал.
И Иосиф был не одинок в своем желании!
Пол вошел вслед за другом в небольшое, освещенное тусклой лампой здание, носившее название Холл-энд-коттедж. Он едва сдерживал свой гнев. Проходимец, который выдавал себя за Каина Линделла, рассказал не только о том, каким образом Банкрофт Марлоу добывал деньги, чтобы расплачиваться с карточными долгами. Он поведал о нем и такое, за что хозяина поместья следовало бы отправить на виселицу. Вот только сначала его нужно найти и вернуть в Англию…
А ведь рано или поздно это обязательно произойдет, подумал Пол. Где бы этот негодяй ни прятался, он его найдет и заставит ответить за все.
– Леди Амелия… – снова заговорил Иосиф, наливая другу стакан настойки из бузины. – По Холлу ходят слухи, будто она тоже собирается съезжать.
Пол отпил вина и, наслаждаясь его восхитительным вкусом и крепостью, стал перекатывать на языке чудесный напиток. Иосиф Ричардсон обладал многими достоинствами, и не последним из них было умение делать изумительное вино.
– А эти слухи… – Горячая, как огонь, темно-красная жидкость разлилась по горлу. – Ты считаешь, всему этому можно верить?
Прежде чем ответить, Иосиф тоже сделал глоток вина.
– Я тебе так скажу: все, что происходит в Банкрофт-холле, тут же становится известно слугам. Зачем им что-то придумывать, если этот паскудник, их хозяин, и так достаточно вытворяет, чтобы было о чем судачить.
Может, это и так. Пол посмотрел на искрящееся мириадами рубиновых искорок вино у себя в стакане.
– Но откуда они могли узнать, что леди Амелия тоже собирается покинуть дом?
– На следующий день, после того как Банкрофт уехал, – пояснил Иосиф, – в Холл наведались полицейские. Они хотели побеседовать с хозяином, но его уж и след простыл, поэтому им пришлось разговаривать с его матерью. О чем они там толковали, слуги не могли узнать, потому что перед дверью в ее гостиную поставили молодца в форме. Тем не менее я слышал от прислуги, что, как только полицейские ушли, леди Амелия заперлась в своей комнате и никого к себе не пускала. После этого с ней разговаривал лишь один человек. Когда ушел и он, из хозяйской гостиной, по словам слуг, доносился плач.
– Кто-то из инспекторов вернулся?
– Нет, Пол. – Иосиф покачал головой. – Из-за полиции леди Амелия не стала бы так убиваться. Обо всем этом мне рассказал Джевонс; он в Холле служит дворецким, поэтому частенько слышит такое, чего ему слышать, вообще-то, не полагается. Так вот, судя по тому, что стало известно Джевонсу, Марлоу заложил Банкрофт-холл вместе со всем имуществом банку. Но сроки выплат давно истекли, и теперь банк решил забрать поместье. Правда, человек из банка сказал, что руководство согласилось дать леди Амелии отсрочку в три месяца, чтобы она выкупила закладную.
– Как мог Банкрофт пойти на такое?.. Как он мог бросить мать в таком положении?
Иосиф Ричардсон помолчал, задумчиво глядя на искрящееся в стакане вино. В ту секунду перед его глазами проносились видения минувших лет: мальчик, со смехом обрывающий крылышки у красивой бабочки; подросток, хлещущий кожаной плеткой в чем-то провинившегося конюха; юноша, срывающий платье с дрожащей от страха девушки; стоящий рядом с могилой своей супруги мужчина, глаза которого сверкают не от горя, а от удовлетворения. Образ человека, выросшего в жестокости и лжи, вызвал отвращение. Иосиф качнул стакан, и лицо, которое на мгновение словно проступило на поверхности вина, лицо Марлоу Банкрофта, исчезло.
– Одного того, что он способен оставить мать расплачиваться со своими долгами, достаточно, чтобы назвать его негодяем и свиньей, – жестко произнес Иосиф. – Но кто знает, какие еще грехи лежат на нем?
По меньшей мере об одном из них Пол знал. Он сделал еще глоток, но сейчас даже не почувствовал терпкого вкуса, потому что в душе у него бушевало пламя. Банкрофт выслал Алису Мейбери из страны и, возможно, даже убил ее! За это ему еще предстоит ответить!
Все это ерунда, буря в стакане, разыгравшееся воображение. Алиса задумчиво расстегивала пуговицы на блузке. Сэнфорд Роули просто зашел поздороваться и справиться о том, как она устроилась, – ив этом нет ничего дурного. А все ее глупая подозрительность. Как говорится, у страха глаза велики.
Во время обеда Алиса чувствовала неловкость и стыд. Она злилась на себя за мнительность и пыталась отогнать навязчивые мысли, не дававшие ей покоя. Что мог подумать о ней Сэнфорд Роули, когда увидел, как она испугалась, и понял причину этого страха?
Сняв блузку, Алиса прополоскала ее в тазике с водой, которой минуту назад умывалась, и повесила на спинку единственного в этой крошечной каюте стула. Конечно, полноценной стиркой это не назовешь, но, поскольку сменного белья у нее нет, ничего другого не остается. Алиса видела, какие взгляды бросали собравшиеся в столовой пассажиры на ее изношенную юбку, дешевую хлопковую блузку и прохудившиеся туфли. Сняв панталоны, Алиса заметила на них маленькое алое пятнышко и тут же содрогнулась от воспоминания, которое так часто терзало ее душу. Она вспомнила мужчину, в глазах которого горела похоть, а руки сильно и грубо сжимали ее грудь, вырванную из-под покрова; мужчину, который жестоким ударом сбил ее с ног и изнасиловал.
Бросив панталоны в таз, Алиса принялась отстирывать пятно – так же яростно, как в тот страшный день она скребла щеткой свое тело. По щекам заструились слезы.
Сможет ли она когда-нибудь забыть кошмар, до сих пор преследующий ее? Или ужас, пережитый в тот день, будет до конца жизни с ней?
Ответ на этот вопрос знает любая женщина, подвергшаяся подобному унижению. Разложив мокрое белье на стуле, Алиса натянула на себя свою единственную ночную рубашку. С годами воспоминания, возможно, потускнеют, но отделаться от них ей вряд ли удастся. Они всегда будут оставаться где-то в глубине, на самом донышке ее сердца.
– Почему, отец? – прошептали дрожащие губы. Боль, обрушившаяся на Алису, заставила ее обратиться к тому единственному человеку, чья любовь согревала ее безрадостное детство. – Почему жизнь так жестока?
Но слова утешения, ответ, который облегчил бы душевную муку, так и не пришли на ум. Сплошная пустота. В ней была вся ее жизнь с того дня, как не стало отца и братьев. Пустота, вакуум, в котором любовь растворилась без остатка. Почему мать не увидела ее страданий? Почему Tea была к ней, родной сестре, так безразлична?
Молодая веселая Tea, как только жизнь улыбнулась ей, выбрала свою дорогу, размышляла Алиса, заплетая длинные густые пряди в косу. Tea просто не обращала внимания на то, что могло омрачить ее счастливую жизнь… И материнской любовью она не была обделена, хоть и отплатила за нее…
Легкий, почти неслышный стук в дверь оборвал мысль. Руки Алисы замерли, так и не успев заплести косу. Не в силах даже шелохнуться, она перевела взгляд на дверь, которая начала медленно открываться.
«С сожалением вынужден сообщить вам…»
Амелия снова взяла в руки письмо, каждое слово, каждая точка и запятая которого уже навсегда врезались в ее память.
«С сожалением вынужден сообщить вам…»
Скомкав официальную бумагу, Амелия прижала руки к груди. Значит, она не сможет вернуться в свой любимый Эбби! У нее отняли Уитчерч… Небо решило отомстить ей! Все еще сжимая в руке письмо, она подошла к выходящему в сад окну. Судьба наказывает ее за чужой грех. Но разве может мать предать сына? И может ли женщина не думать о том, что явилось причиной стольких бед? В этом и заключалась ее вина. Даже когда Сол рассказал ей, что Марлоу сначала надругался, а затем убил юную девушку, а позже на том же самом поле погубил жену и ребенка Иосифа Ричардсона, она не сделала ничего, хотя и понимала, что поведение их сына с каждым годом становилось все хуже.
Но леди Амелия даже не догадывалась, в какого мерзавца и распутника превратился Марлоу, пока не прочитала дневник его жены Фелиции.
Взгляд Амелии был устремлен на цветник, но в ту секунду она видела не цветы, а хрупкую фигурку невестки, ее прекрасные небесно-голубые глаза, потемневшие от… От чего? Разочарования в браке? Амелия всегда полагала, что именно это являлось причиной тоски, снедавшей молодую женщину. О, кому как не ей было знать, сколько горечи и жгучей обиды носит в своей душе женщина, вступившая в брак, в котором главное – деньги.
Нечто большее, чем неудовлетворенность в семейной жизни, заставляло Фелицию опускать глаза всякий раз, когда появлялся Марлоу. Это был страх, и, как оказалось, не напрасный.
В памяти Амелии всплыла картина, которую она увидела в тот роковой день. Перевернутая коляска, лежащая на земле с переломанными ногами лошадь, которая ржала от боли, и женщина в сбившемся набок зеленом бархатном платье. Ее шея была неестественно вывернута, а прекрасные, но безжизненные голубые глаза все еще были широко раскрыты. Невдалеке лежал хлыст. Хлыст, кожаный ремень которого был покрыт кровью. И когда Амелия увидела длинные глубокие раны на боку лошади, она поняла ужасную правду. Ее догадка полностью подтвердилась позже, когда она бросила сыну обвинение в убийстве жены.
Да, это он настоял, чтобы Фелиция сама управляла коляской, это он стал стегать лошадь, чтобы она понесла и коляска перевернулась. Да, он хотел, чтобы жена погибла.
Разговаривая с Марлоу, Амелия не увидела ни раскаяния, ни сожаления. Только холодная самоуверенность и циничная развязность. Амелия хорошо знала своего сына, но, когда во время разговора она заглянула ему в глаза, ей стало страшно. Сначала она считала, что Марлоу к убийству жены подтолкнули деньги, желание избавиться от Фелиции, чтобы получить возможность жениться на другой богатой девушке. Но, как оказалось, то была не единственная причина – и об этом ей поведал дневник Фелиции. О, разумеется, Марлоу искал этот дневник, искал усердно, поскольку опасался, что жена могла оставить в нем какие-либо записи, которые навели бы на него подозрение. Только все его старания не увенчались успехом, потому что дневник невестки уже находился в руках свекрови. Она нашла его, когда якобы безутешный муж нес тело мертвой жены к себе в комнату. Этот дневник она передала полицейскому инспектору, надеясь, что записи Фелиции сделают то, что не в силах была сделать она, – расскажут всю правду о Марлоу Банкрофте.
Амелия скрывала истину и не хотела, чтобы порочность ее сына всплыла на поверхность, потому что надеялась спасти честь семьи, защитить любимый отчий дом, который теперь отказывался принять обратно свою дочь.
Небеса решили покарать ее! С этой мыслью Амелия отвернулась от окна. Скомканное письмо выпало из ее рук. Что ж, она заслужила это. Она грешна не меньше своего мужа, который стал убийцей, чтобы спасти сына от виселицы. Ее вина заключается в том, что она слишком долго позволяла продолжаться этому кошмару. Теперь же она возьмет на себя еще один грех.
Могла ли она предвидеть это? Чувствовала ли, что рано или поздно это все равно произойдет?
Амелия вошла в свою спальню и осмотрелась. Здесь, в этой комнате, в доме на холме, возвышающемся над черным от дыма и копоти городком, она воссоздала уголок милого сердцу Уитчерча. И хотя элегантная мебель, картины и другие признаки богатства придавали Банкрофт-холлу определенный шарм, в нем не было главного – того, что превращает любой дом в настоящий семейный очаг. В нем не было любви. Ни любви между мужем и женой, ни любви между матерью и сыном. Лишь безысходное горе, порожденное ее же собственной слепотой… стремлением добиться недостижимого. Но теперь все это закончится.
Тень улыбки скользнула по лицу Амелии. Она направилась к небольшому письменному столу.
«Иосифу Ричардсону», – написала она в верхней части украшенного фамильным гербом листа бумаги, потом задумалась и отложила перо. Что это даст? Зачем бередить старые раны?
Амелия сняла с себя золотое ожерелье, которое ей удалось спасти от посягательств Марлоу. Это был подарок Сола, подарок в благодарность за рождение сына. Однако первая радость быстро прошла, и что осталось? Гордость? Нет, это чувство тоже незаметно ушло. Столько горя, и все из-за нее. Если бы только она любила Сола так же, как любила Уитчерч! Тогда, возможно… Но уже слишком поздно думать о том, как могла бы сложиться их жизнь.
Положив ожерелье на стол рядом с начатым письмом, Амелия погладила пальцем большую, расположенную посередине каплевидную подвеску из рубина удивительной красоты и чистоты в обрамлении бриллиантов. С обеих сторон от нее висели камни поменьше, но такой же формы. Они ослепительно сверкали в ярких лучах света.
– Я не прошу о прощении, – прошептала Амелия, и слезы, выступившие у нее на глазах, заблестели так же, как камни в ожерелье. – Я во многом виновата, но не хочу присоединять к своим грехам еще и лицемерие. Боже, ты знаешь, что творится в душе каждого из нас. Ты знаешь, почему я не захотела открыть Иосифу Ричардсону правду о его утрате. Если это считается грехом, что ж, я готова ответить за него.
23
Алиса смотрела, как осторожно повернулась ручка, смотрела, как медленно открывалась дверь, но только что она могла сделать? Сжавшись в комок, девушка сидела на маленькой койке в своей крошечной каюте, впившись зубами в костяшки пальцев, чтобы не закричать от отчаяния и страха.
Он вошел. Улыбаясь, поинтересовался, все ли устраивает Алису, может, ей нужно что-нибудь. Эта улыбка… Алиса содрогнулась, украдкой бросила взгляд на дверь… Она уже видела подобную улыбку на лицах двух мужчин, один из которых изнасиловал ее, а второй собирался это сделать. Сегодня такая же улыбка была на лице Сэнфорда Роули.
Когда Роули появился в ее каюте в первый раз, она подумала, что он пришел по просьбе жены, которой, должно быть, нездоровилось. Чуть раньше, сидя за обеденным столом, Алиса увидела темноволосую женщину, находившуюся рядом с ним, и та показалась ей ужасно бледной и взволнованной. В ее состоянии это неудивительно. Судя по размеру ее живота, ребенок должен был появиться на свет уже скоро, и она, наверное, очень боялась, что это произойдет в море, без врача или повитухи. Но чем внимательнее Алиса смотрела на Грейс Роули, тем сильнее становилось ее подозрение, что эту женщину страшит нечто другое.
Может, у них была одна причина для страха – этот мужчина? И робость, а также упорное нежелание вступать в разговор объясняются не столько тем, что это ее врожденные черты характера, сколько страхом женщины перед мужниной суровостью? Ответ на этот вопрос был важен и для самой Алисы. Она вдруг ощутила острую боль в пальцах, которые все еще сжимала зубами. Сэнфорд Роули не был искренен в своем желании помочь, когда привел ее в дом миссионеров и когда предложил оплатить ее пребывание на борту «Дельфина». Его доброта – сплошное притворство, а забота о ней – игра, скрывающая истинные причины. И что тогда его нежность и внимание к жене? Тоже ложь? Очередная уловка для тех, с кем им предстоит общаться?
Грейс Роули попросила разрешения выйти из-за стола сразу, как только был закончен обед. Заботливый муж пояснил обеспокоенному капитану, что жена просто немного устала, а Алисе в ответ на ее предложение провести мисс Роули в каюту сказал, что предпочитает сделать это сам, но обратится к ней, если в ее помощи возникнет необходимость.
И обратился.
Где-то наверху пробили склянки, мелодичный звон быстро растворился в ночной тишине. Сколько еще до утра? Сколько еще ждать до того момента, когда можно будет подняться на палубу? Там, на виду у команды, она будет в безопасности.
Но любой день неизменно заканчивается ночью, а ночью к ней в каюту может снова заявиться Сэнфорд Роули. Капелька холодного, как морская вода, пота скатилась по спине Алисы.
«Могу ли я что-нибудь сделать для вас?»
Вопрос этот, всплывший в памяти, заставил Алису содрогнуться.
«Нет!»Она ответила не задумываясь, поддавшись инстинктивному желанию как можно скорее отделаться от него. Но отказ не заставил его уйти – наоборот, он сделал еще один шаг вперед и закрыл за собой дверь.
«Ну что вы, я уверен, что есть способ… Есть способ сделать плавание более приятным для нас обоих».
Елейная улыбка стала еще шире, но водянистые глаза мужчины, по-прежнему похожие на два кусочка льда, холодно поблескивали в тусклом свете висящего на стене светильника.
«Нет… – От ужасного волнения голос Алисы дрогнул. – Нет… Благодарю вас, мне ничего не нужно».
Она надеялась, что теперь Роули уйдет, молилась, чтобы он ушел, но мужчина продолжал медленно приближаться к ней.
«Не нужно притворяться, ведь мы одни».
«Мистер Роули, уверяю вас, я не притворяюсь».
Прозрачные глаза, в которых отразился огонек светильника, сделались бледно-желтыми, масляная улыбка сползла с лица Сэнфорда Роули. Он схватил Алису за запястья и так крепко прижал к себе, что она сквозь тонкий хлопок ночной рубашки почувствовала, как пульсирует его напряженная плоть.
Светильник, раскачивающийся на стене, наполнил каюту мечущимися тенями, чей призрачный танец напомнил Алисе последовавшую затем короткую борьбу. Она вскрикнула, но со скоростью змеи, наносящей укус добыче, Роули закрыл своими губами ее рот, а потом, чуть отстранившись от нее, так же быстро зажал его рукой.
«Люблю, когда женщина кричит, – тихо сказал он и рассмеялся. Каюта наполнилась грубыми каркающими звуками. – Мужчине это доставляет особенное удовольствие. Однако пока мы на корабле, нужно себя сдерживать».
Удовольствие! Слово это, как удар колокола, зазвенело в голове Алисы. Вот для чего Сэнфорд Роули взял ее с собой! То ли от безумного страха, то ли от мысли, что ужас, который ей уже довелось пережить, может повториться вновь, Алиса неожиданно оцепенела в его объятиях. Роули снова засмеялся, на этот раз торжествующе, и убрал руку с ее рта. Она судорожно вздохнула и почувствовала, как он сжал ее грудь. Когда же Роули опять приблизил к ней свое лицо, Алиса закрыла глаза и стала ждать, ждать, пока не ощутила на себе его дыхание. В следующее мгновение она схватила зубами его губу и что есть силы укусила.
Прижав ко рту руку, он отпрыгнул, и в бледном свете по-прежнему раскачивающегося светильника его глаза сделались похожими на глаза раненого зверя.
«А теперь, – решительно крикнула она, – убирайтесь и никогда больше не приходите в мою каюту!»
Его рука поползла вниз. Посмотрев на испачканные кровью пальцы, Роули медленно поднял взгляд на Алису. В прозрачных глазах сверкнул дьявольский огонь.
«Каюту, за которую заплатил я…»
Еле слышный шепот напоминал шипение ядовитой змеи, в котором нетрудно было уловить скрытую угрозу.
Нервы Алисы были натянуты до предела, и она, не в силах забыть ни слова Роули, ни его сверкающие злобой, холодные как лед глаза, вздрагивала от поскрипывания деревянных бортов судна, от каждого удара колокола.
«Я заплатил за то, чтобы путешествовать с комфортом и удовольствием… С удовольствием, которое беременная жена не может доставить мужчине».
Он вытер тыльной стороной ладони окровавленный рот, оставив на русых бакенбардах алый след.
«И можете мне поверить, мисс Мейбери, – прорычал он, – я намерен пользоваться тем, на что были потрачены мои деньги. Причем так часто, как мне захочется».
Так часто, как мне захочется.
Алиса впилась зубами в сжатые в кулак пальцы, стук ее сердца напоминал барабанную дробь. О намерениях Роули все было понятно по его взгляду. Что же ей делать? Чета Роули и она сама – единственные пассажиры на борту, и, учитывая положение супруги, вряд ли она сможет обратиться к ней за помощью. Капитан?..
Внезапно сердце Алисы замерло, и ход ее мыслей оборвался. Затаив дыхание, она прислушалась: скрип мачты, хлопанье парусов, завывание ветра… и крадущиеся шаги, которые приближались по коридору к ее двери.
– Как ты думаешь, что это?
Иосиф, протянув Полу Тарну квадратную коробочку, заметил, как от удивления брови его молодого друга поползли вверх. Наверное, такое же выражение лица было у него самого, когда ему вручили послание.
– Красота какая! – искренне восхитился Пол, рассматривая содержимое коробочки. – Но что это значит? Зачем ты мне его показываешь?
– Чтобы ты мог подтвердить, каким образом оно попало ко мне.
Подтвердить? Удивление на лице Пола сменилось недоумением. Он уставился на своего товарища, который сидел за столом в своем кабинете в Холл-энд-коттедже. Иосиф Ричардсон не вор. В том, что он не украл это ожерелье, Пол был готов поручиться, не задумываясь ни на секунду. Однако его просьба свидетельствует о том, что оно не было им куплено. А если не было куплено, то, следовательно, нет документа об оплате! Что бы это могло значить?
– Прежде чем ты о чем-нибудь спросишь, я хочу, чтобы ты прочитал вот это. – Иосиф взял из рук Пола коробочку и взамен протянул ему листок бумаги.
– Но это же письмо! – заколебался Пол.
– Вот именно, – подтвердил Иосиф и вложил листок в руку Пола.
– Яне желаю читать чужие письма.
– Это письмо можно прочитать, тем более что оно пришло с ожерельем. Читай, Пол, ты должен убедиться, что я не вру.
Для этого не нужно было читать никаких писем. Они ведь были знакомы уже много лет, и на его памяти Иосиф ни разу не солгал. Пожав плечами, Пол посмотрел на обветренное лицо друга и развернул сложенный листок.
– Вот-вот, – кивнул Иосиф, заметив, что брови Пола опять поползли на лоб. – Это оттуда.
Зачем писать письмо человеку, который и так каждый день приходит к твоему дому, почему просто не поговорить с ним? В полном недоумении Пол стал читать.
«Мистер Ричардсон, – четкие и изящные буквы шли аккуратными ровными строками, а сверху на странице красовался тисненый фамильный герб. – За годы службы в Банкрофт-холле Вы зарекомендовали себя как образцовый работник. И хоть мы никогда не были с Вами на короткой ноге, мне доподлинно известно, что Вы – человек, которому можно довериться. Именно поэтому я хочу попросить Вас оказать мне еще одну, последнюю, услугу. Я прошу Вас продать это ожерелье, чтобы распорядиться вырученными деньгами так, как распорядилась бы ими я. В скором времени Вы узнаете, что я имею в виду.
Амелия Харфорд-Де-Тейн-Банкрофт».
– Леди Банкрофт! – изумленно воскликнул Пол, возвращая письмо Иосифу. – Что значат слова «как распорядилась бы ими я»?
– Понятия не имею, – ответил Иосиф и аккуратно сложил письмо.
– И зачем она послала ожерелье тебе, почему не отдала его сыну?
– Сыну? – В голосе Иосифа зазвучали язвительные нотки. – Почему не отдала ожерелье Марлоу? Пол, тут и думать не надо. Леди Амелия знает, что если бы ее сынок продал это ожерелье, то полученные деньги он, как всегда, потратил бы на свои развлечения.
– Может, оно и так, но если Марлоу проведает, что ожерелье у тебя, он наверняка не будет сидеть сложа руки. Я готов поспорить, что молодой хозяин незамедлительно заявит о краже.
– Мне сдается, что Амелия Банкрофт тоже так думала, – усмехнулся Иосиф. – И наверное, именно поэтому к ожерелью прилагалась записка. Я бы никогда не нашел ее, если бы от изумления не уронил футляр, когда увидел содержимое. Коробочка упала на пол, и в ней открылось потайное отделение, из которого выпала эта записка.
Взяв из рук Иосифа другую, сложенную в несколько раз записку, Пол увидел тот же каллиграфический почерк и быстро пробежал документ глазами.
«Для предъявления по месту требования.
Банкрофт-холл, графство Стаффордшир.
Я, Амелия Харфорд-Де-Тейн-Банкрофт, передаю во владение Иосифу Ричардсону золотое ожерелье, украшенное бриллиантами и рубинами. Я делаю это по собственной воле и наделяю Иосифа Ричардсона правом продать данное украшение.
Подписано Амелией Харфорд-Де-Тейн-Банкрофт.
В присутствии Альфреда Джевонса».
Последняя строчка была написана не таким красивым почерком, но вполне разборчиво.
– Джевонс, – повторил Пол и вернул бумагу. – Выходит, он тоже об этом знает?
Иосиф спрятал записку в футляр, положил его в карман и сказал:
– Наверное, раз там стоит его подпись. Кроме того, именно он принес эту штуку сюда, в Холл-энд-коттедж. Только я не думаю, что Джевонс проболтается. Как и остальные слуги в Банкрофт-холле, он терпеть не может Марлоу, и уж тем более после того, как этот негодяй поступил со своей матерью.
Иосиф напомнил Полу, что о неприятном разговоре леди Амелии с представителем банка он узнал именно от Джевонса.
– Мы, должно быть, еще многого не знаем, – тихо добавил Иосиф, – но творец наш небесный все видит, и ничто не укроется от его гнева. Надеюсь, Марлоу Банкрофт ответит за свои грехи.
Поднимаясь, чтобы пожать протянутую руку, Пол про себя добавил, что, если существует в этом мире справедливость, гореть Марлоу Банкрофту в аду, и он, Пол Тарн, сделает все, чтобы лично отправить его туда.
