Текст книги "Соблазн в жемчугах"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 12
Он не ответил на ее вопрос, а просто стоял – слишком близко, – и можно было подумать, что все его внимание сосредоточено на этом медленном движении пальцев под ожерельем.
Она напряглась. Было что-то коварное в том, как такое легкое прикосновение может вызывать такой трепет и быть настолько приятным, что ни о чем другом уже невозможно было думать.
Кроме него, конечно. Одна его близость уже была шокирующе интимна, и она реагировала на нее так, словно у нее не было выбора. Ее даже передернуло.
Непреодолимое желание внезапно подавило все разумные причины, по которым она вообще не должна была позволять ему прикасаться к ней.
Ей все же удалось отступить – подальше от него и его прикосновений. Страх на время взял верх.
Но он последовал за ней – шаг за шагом. Он не угрожал ей, а просто был так близко, что его мужская сила завораживала ее.
За спиной оказалась каменная ограда террасы, и отступать стало некуда.
Она положила ладонь ему на грудь, но не для того, чтобы прикоснуться к нему, а чтобы удержать его на расстоянии. Она надеялась, что он поймет это именно так.
Ей показалось, что он улыбается. Он накрыл своей ладонью ее руку и еще крепче прижал ее, так что она почувствовала тепло его тела и то, как бьется его сердце.
Он поднес ее руку к губам и поцеловал сначала тыльную сторону, а потом – ладонь. Поцелуи были легкие, но пылкие, таившие в себе опасность, уверенные в своей способности волновать кровь.
Он был уже совсем близко, хотя их тела пока не соприкасались. Но в его глазах она прочла страсть и нетерпение и поняла, что сегодня ночью ей придется навсегда распрощаться с надеждами на свободу.
Она попыталась вызвать в памяти воспоминания о Майкле, чтобы использовать свою вину за его судьбу в качестве щита. Но лицо Майкла было просто призраком, а его поцелуи – обычной детской шалостью. Попытки найти какое-либо другое убежище, чтобы остановить Хоксуэлла словами или действиями, не увенчались успехом. Он продолжал ее целовать до тех пор, пока у нее не пошла кругом голова и из нее не вылетели все ее так хорошо обдуманные планы.
Эти поцелуи были предназначены для того, чтобы затуманить, заманить в ловушку, ошеломить. Их нельзя было избежать. Ей оставалось лишь подчиниться натиску его губ – сначала довольно нежному, потом более настойчивому и, наконец, такому страстному, что ей стало почти невозможно дышать.
– Слуги, – только и смогла выдохнуть она, когда поцелуи вдруг прервались.
– Все давно разошлись по своим комнатам. Они хорошенько подумают, прежде чем попасться мне на глаза или подслушивать.
Он опять поцеловал ее, да так нежно, что она подумала, что неправильно истолковала его намерения. Однако он обнял ее, и сомнения рассеялись.
– Я не хочу… – пролепетала она, но он провел рукой по ее груди, и протест оказался невысказанным.
– Вы не хотите этого? – спросил он и начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, уши. Его рука обхватила одну грудь, а большой палец надавил на вспухший сосок. – Вы уверены? Или вы опять лжете самой себе? Вам не кажется, что на сегодня лжи было и так более чем достаточно?
Она попыталась – в который раз – облечь свои мысли в слова, чтобы не случилось того, что неизбежно свяжет их навсегда, но ее затуманенный ум подсказывал ей, что независимо от того, какие она сумеет найти слова, победы не будет. Ни сейчас, ни после. Ее план безнадежно провалился, и ей никогда не удастся разорвать эту связь. Так что лучше уступить наслаждению и почувствовать себя по-настоящему живой и желанной.
Он обнял ее и крепко прижал к себе, так что спасательный трос ее благих намерений окончательно лопнул.
Не надо больше лгать. Не надо притворяться, что ей не хочется большего. Прикосновение к груди уже ее не удовлетворяло, хотя и сводило с ума. Близость их тел уже казалась недостаточной. Она видела его словно в тумане. Потом он сам стал туманом, и она утонула в нем.
Он посадил ее на каменную ограду террасы и, поддерживая одной рукой спину, начал расстегивать платье. Когда он спустил платье и сорочку с плеч, из ее горла вырвался стон. В лунном свете стали видны белоснежные груди с торчащими твердыми сосками.
Она уже была готова умолять. Затаив дыхание от предвкушения, она следила за его пальцами. Сладкая мука наполнила все ее существо, не позволяя думать ни о чем, кроме того, чтобы наслаждение длилось бесконечно.
Он наклонил голову, и его язык заскользил по ее телу. Ощущение было таким сладостным, что она прижала к себе его голову, желая продлить его. Ласки спускались все ниже по животу, и она непроизвольно раздвинула ноги. А когда его губы – уверенно и требовательно – коснулись теплых влажных лепестков ее женского существа, ее пронзили такие сильные приступы наслаждения, что у нее закружилась голова, а из груди вырвался мучительный стон.
Сильные руки уже куда-то ее несли. Терраса и стены дома исчезли, но ночь и звезды остались. Воздух был наполнен ароматом фуксий и анютиных глазок, а влажные бархатистые лепестки прилипали к ее спине, груди и рукам.
Он снял с нее платье и сорочку. Ее белая кожа и жемчужное ожерелье светились в темноте. Развязав галстук и скинув сюртук, он опустился рядом. Взгляд его синих глаз завораживал ее, а тело дрожало в предвкушении неземного наслаждения.
Он доставил ей это наслаждение. Он знал, как это делается. Слишком хорошо знал. Она стонала и вскрикивала, не умея сдерживаться, а когда его руки снова добрались до горячего и влажного места у нее между ног, она пришла в экстаз.
Он контролировал себя, а у нее больше не было выбора. Ее тело уже ни в чем не могло себе отказать и лишь обрадовалось, когда он лег на нее, хотя ее удивило, что она почувствовала себя такой беспомощной под тяжестью его тела. Он раздвинул ее ноги и вошел в нее, заполняя собой медленно, но неотвратимо. Туман близости стал густым и тяжелым и наконец пролился дождем, затопившим все ее существо.
Ее тело все еще жаждало продолжения, хотя нестерпимая боль и шок заставили очнуться. Открыв глаза, она увидела над собой его темную фигуру. Он продолжал двигаться, и она вдруг почувствовала, что ее собственное желание требует удовлетворения.
Она поддалась этому желанию, хотя ей и было больно. Но напряжение все нарастало и нарастало, пока не достигло вершины, после которой неожиданно наступили тишина и покой. Стали видны звезды в небе и цветы вокруг них и слышно его глубокое дыхание.
* * *
– Нам надо идти.
Его голос был ровным и спокойным. Слишком реальным.
– Иди. Я пока не хочу.
Она смотрела на звезды, вдыхала аромат цветов и постепенно приходила в себя. И это последнее давалось ей с трудом. Он только что доказал, что она никогда больше не будет полностью такой, какой была.
«Настало время осуществить наш брак» – так он сказал и… сделал. А она ему это позволила. И даже не слишком противилась. Во всяком случае, недостаточно. Замуж она, возможно, вышла не по своей воле, но сегодня ночью явно не возражала. Он знал, что она этого не хочет, но сумел соблазнить ее и сделать так, что она захотела.
Сегодня она предала не только себя, но и своего отца, свой дом и людей, которые так много значили в ее жизни. Однако мысль о последствиях этого импульсивного акта все еще была где-то на периферии сознания. Пока она чувствовала только апатию и расслабленность.
Очень скоро она поймет всю полноту своего поражения. Может, завтра или еще раньше. Той жизни, о которой она мечтала, у нее уже не будет.
Он встал и начал одеваться.
– Здесь сыро. Ты можешь простудиться. Вставай. – Он протянул ей руку.
Она схватила свою одежду, прижала к себе и встала. Собственная нагота казалась ей глупой и скандальной. Она постаралась быстро просунуть руки в рукава сорочки и платья. Он повернул ее к себе спиной и застегнул крючки. Потом, взяв за руку, повел ее обратно к террасе. Она бросила взгляд на окна. Неужели слуги действительно разошлись по своим комнатам? Но они наверняка догадывались, что происходит, даже если ушли. Ведь ее не было два года. Их хозяин должен был взять то, что ему полагалось по закону.
Она была рада, что он молчал. Да и что он мог сказать? Однако к тому моменту, как они подошли к дверям ее комнаты, она начала злиться, потому что шок стал проходить.
Наклонившись, он поцеловал ее в щеку, и она не отстранилась.
– Я считаю, что сегодня ночью вы были не слишком честны, – сказала она, чтобы он не подумал, будто она не понимает, что произошло и почему.
– В этом виноват жемчуг. Он выглядел так соблазнительно на твоей белой коже, Верити, что я потерял голову.
Он снова ее поцеловал, и они разошлись по своим комнатам.
Значит, виноват жемчуг. Какая чушь.
Хоксуэлл проспал почти до полудня и проснулся в отличном расположении духа. Он приказал приготовить ему ванну и лежал в воде, пока она не остыла, потом оделся и спустился вниз. За завтраком он выслушал от дворецкого все деревенские новости, одновременно размышляя о том, что скажет Верити, когда увидит ее.
Он не считал необходимым извиняться. В конце концов, она его жена. Но он был с ней не так осторожен, как намеревался, и это было странно.
Обычно в таких случаях он хвалил себя за то, что не терял над собой контроль. Но сегодня ночью… Будь он проклят, если помнит какие-либо детали.
Он подозревал, что накал страстей, которые он испытал, свидетельствовал о том, что он не был осторожен. У него не было опыта близости с девственницами, но он отлично понимал, что с ними надо вести себя совсем не так, как с опытными женщинами.
Позавтракав, он отправился к Верити. Он решил, что сегодня можно и постучаться. Никто не ответил. Его настроение уже не было столь благодушным. К тому же, наконец, всплыли детали его ночного поведения. Весьма вероятно, что ему может быть оказан более чем холодный прием.
Дверь все же открылась, но на пороге стояла не Верити, а светловолосая девушка. В руках она держала вчерашнее платье Верити и иголку с ниткой.
– Миледи здесь нет, сэр. Она ушла до моего прихода.
Но внизу Верити тоже не оказалось. Она опять сбежала – была его первая мысль. Он попытался навязать ей поражение. Хуже того. Он вел себя неуклюже и под конец сделал ей больно. Своим побегом она дала ему знать, что между ними все кончено и она никогда не сдастся.
Стараясь подавить в себе ярость и вместе с тем беспокойство, Хоксуэлл послал за Криппином и миссис Брэдли. Ожидая, когда они придут, он мысленно сочинял письмо, которое пошлет Саммерхейзу, и другое, более строгое – Дафне Джойс. Только когда Криппин и миссис Брэдли прибежали в библиотеку, он понял, что не может больше сдерживаться.
– Я хочу знать, что моя жена делала сегодня утром, – кричал он. – Расспросите слуг, поговорите с конюхами. Делайте все, чтобы узнать, куда она уехала.
Криппин взглянул на миссис Брэдли. Миссис Брэдли съежилась.
– Милорд, – осмелился Криппин, – леди Хоксуэлл проснулась рано, спустилась вниз и попросила принести ей чай. Потом она вышла из дома. Сейчас она в саду. Я только что ее видел. Думаю, она все это время провела в саду.
В саду. Ну конечно.
Чувствуя себя идиотом, Хоксуэлл вышел на террасу.
Он заметил ее в дальнем углу сада, где дикая природа отвоевала себе большой участок. На Верити было голубое платье и шляпка – те самые, в которых он впервые увидел ее в Камберуорте. Она то наклонялась, то выпрямлялась…
Он направился к ней. Садовник подстригал кусты самшита около террасы. Рядом была клумба со сломанными цветами, глядя на которую легко было понять, что произошло. Хоксуэлл мог голову дать на отсечение, что на клумбе видны отчетливые отпечатки женской головы, плеч и бедер.
– Эту клумбу надо всю скосить, Сондерс. Сондерс перестал подстригать куст и поклонился.
– Я начал этим заниматься, милорд, но миледи мне запретила. Она сказала, что нет вреда в том, чтобы срезать цветок, но если срезать все растение до корня в это время года, оно погибнет. Так она сказала.
– И это действительно так?
Сондерс кивнул.
– Она сказала, что бедные растения не должны страдать из-за небрежности какого-то идиота.
– А еще она что-нибудь сказала?
Сондерс покраснел.
– Не помню. Память стала не та, милорд.
Хоксуэлл пошел по тропинке к тому месту, где находилась Верити. Она опять наклонилась, потом разогнулась и бросила в стоящее рядом ведро какое-то растение.
– Вы решили восстановить эту часть сада? – спросил он, разглядывая цветы среди некошеной травы.
– Пожалуй. – Она вернулась к своей работе.
– Сондерс сказал, что вы не разрешили ему скосить цветы, которые мы помяли прошлой ночью.
– Прошу вас не думать, что мною руководила сентиментальность.
– А я и не думаю.
– Нет смысла убивать растения. Слуги и так знают, что произошло. Миссис Брэдли была весьма озабочена моим здоровьем, когда я утром спустилась вниз. Она все время спрашивала, как я себя чувствую и не надо ли мне чего-либо. – Она вырвала еще один сорняк. – Они все были здесь – кто внизу, кто наверху. У вас было достаточно свидетелей, как вы и хотели.
– Я уверен, что они ничего не видели и не слышали, Верити. Они просто предполагают. Ведь прошло два года, не так ли?
– Не сомневаюсь, что им не понравилось, что я заставила вас так долго вести образ жизни монаха. Где им было знать здесь, в Суррее, что вы не страдали от воздержания все это время. Они не читают лондонских скандальных листков и ничего не знают о ваших многочисленных любовницах.
У него чуть было не вырвалось, что любовница – это не то же самое, что жена, но здравый смысл взял верх, и он промолчал.
– Что еще вы сказали садовнику? Он уверял меня, что не может вспомнить, но, насколько я понял, он просто решил быть тактичным.
Она сняла одну перчатку и, достав носовой платок, стала им стирать капельки пота с лица и шеи.
– Я сказала, что свидетельства ночи были настолько очевидными, что, возможно, стоит поставить на клумбу табличку и покончить с этим. А на табличке написать: «Здесь лежала леди Хоксуэлл, когда лорд поимел ее в первый раз».
Он не понял, сердится она или издевается.
– А что вы ответили, когда миссис Брэдли справилась о вашем здоровье, Верити?
– Я сказала ей, что испытывала трудность при ходьбе сегодня утром, но потом все прошло.
– Вы действительно все это говорили? – Он был в ужасе. Не может быть!
Она бросила в ведро очередной сорняк, и в ее глазах промелькнула насмешка.
– Люди, с которыми мне приходилось общаться в детстве и юности, могли иногда выражаться и более непристойно. Нет, на самом деле я так не говорила.
Она по крайней мере не слишком сердится, раз может отпускать такие шуточки.
Верити больше ничего не сказала и продолжила полоть. Возможно, подумал он, надо извиниться.
– У меня не было намерения причинять вам боль, Верити. Если это случилось…
– Я совершенно точно знаю, каковы были ваши намерения, милорд. И хорошие, и плохие.
И чем меньше говорить об этом, тем лучше, понял он и не стал оправдываться.
– Что касается боли, меня о ней предупреждали. Я уже могу ходить. Благодарю вас за заботу.
Она выдернула с корнем еще один сорняк, стряхнула с него землю и бросила в ведро.
– Что вы собираетесь посадить в этой части сада? – спросил он.
– Луковичные растения. Я посажу их осенью, чтобы они взошли весной.
– Это может сделать садовник.
– Он слишком стар, а эта работа не из легких.
– К осени мы наймем ему молодых помощников.
– Я хочу делать это сама. Хорошо иметь перед собой цель.
Он снял сюртук и бросил его на землю. Этот жест привел ее в недоумение, но больше – в смятение. Он сделал то же самое вчера ночью, перед тем как овладеть ею.
– Леди Хоксуэлл не пристало быть такой осторожной. Ее муж не собирается снова поиметь ее в саду на земле. – Он засучил рукава. – Вы хотите все это выдернуть? И это деревце тоже?
– Да, все это должно быть уничтожено. Мы должны начать с самого начала.
Он нагнулся рядом с нею, ухватился за тонкий стволик и с силой дернул.
Глава 13
Целых три дня соседи выдерживали паузу. На четвертый начались визиты. Кареты подъезжали и отъезжали в течение всего дня. Леди изучали Верити, а джентльмены снисходительно улыбались. Глаза у всех светились гораздо большим любопытством, чем осмеливались выразить рты.
Верити научилась вставать рано, чтобы поработать в саду. Потом она мылась и одевалась для приема визитеров. Иногда просматривала свой архив газетных вырезок, а также писала письма Одрианне в Эссекс и своим дорогим подругам в «Редчайшие цветы».
Ей тоже приходила почта, Дафна сообщала, что Кэтрин благополучно до нее добралась и все еще живет у них. В другом письме она описала, как к ним приезжали люди из четырех богатых особняков в Мейфэре, чтобы заключить контракт на поставку цветов и комнатных растений. Одрианна написала, что приедет в Лондон, как только Верити решит побывать там.
С севера не пришло ни одного письма, и Одрианна тоже ничего не переслала. Верити надеялась, что викарий даст ей знать, что получил ее письмо и прочитал его Кэти. Она также написала мистеру Тревису, надеясь узнать, как идут дела на металлургическом заводе, но управляющий молчал. Ей оставалось лишь предположить, что ее письма не доходили до адресатов.
Отчаявшись, она написала мистеру Торнапплу, чтобы тот сообщил ей что-нибудь о мистере Тревисе и заводе и о ком-либо из ее старых друзей. Она надеялась узнать что-нибудь о Майкле Боумане – работал ли он все еще на заводе или его арестовали и судили.
Ответ мистера Торнаппла пришел на шестой день. Его письмо немного успокоило ее, но вместе с тем привело в уныние. Уверив ее, что мистер Тревис все еще выполняет свои обязанности, он напомнил, что детали работы предприятия теперь касаются только ее мужа, вежливо, но твердо посоветовав, что лучше бы она занялась домашним хозяйством.
Ей, конечно, надо было бы поехать домой. Только так она может все узнать. Придется уговорить Хоксуэлла разрешить ей съездить домой. Ее раздражало, что осуществление даже малой части ее плана теперь зависит от его разрешения. Надежды узнать что-нибудь из писем не оправдались.
Она уже убирала в ящик письменного стола письмо мистера Торнаппла, когда к дому подкатила элегантная карета. Из окна она увидела, как из кареты выходит прелестная женщина – видение в белом с красной розой на соломенной шляпе. Это приехала Коллин, и она была не одна. Из кареты вышла тонкая как тростинка женщина средних лет в голубом платье.
Верити послала за Хоксуэллом, с утра уединившимся в кабинете с управляющим. Все эти дни он занимался своим поместьем, и Верити его почти не видела. Он уезжал верхом рано утром и возвращался поздно вечером.
Он вошел в гостиную одновременно со своей кузиной.
– Коллин, тетя Джулия, – приветствовал он дам, – добро пожаловать. Дорогая, позволь тебе представить миссис Эккли, сестру моей матери.
– Вы тоже должны называть меня «тетя Джулия», моя дорогая, а я буду обращаться к вам по имени – Верити. В нашей семье не приняты формальности между родственниками.
Верити не была уверена, что хочет называть эту женщину тетей. Миссис Эккли бесцеремонно впилась глазами в Верити, разглядывая ее. Она была более худой, более пожилой и менее дружелюбной версией своей дочери Коллин.
– Я знаю, что ты обещал совсем скоро навестить нас, Хоксуэлл, – сказала Коллин, когда все они расселись в гостиной. – Но миссис Пунтон сказала, что была у вас с визитом и она не единственная, кого вы принимали. Мама не захотела больше откладывать наш визит.
– Эти визиты как раз нас и задержали, а также мои обязанности по поместью, – сказал Хоксуэлл. – Я намеревался завтра с утра, пока к нам никто не приехал, отвезти к вам Верити, тетя Джулия.
Миссис Эккли приняла намерение Хоксуэлла как должное. Они немного посплетничали о миссис Пунтон и других соседях, а потом миссис Эккли обратила свое внимание исключительно на Верити.
– Итак, дорогая, где вы были все это время?
Этот неуклюжий вопрос поразил всех, кроме самой миссис Эккли.
– Другие не осмелились вас об этом спросить, а если бы и спросили, не могли ожидать, что вы ответите, но я думаю, что вы удовлетворите мое любопытство, моя дорогая, тем более что вы можете рассчитывать на мой такт.
– Мама, пожалуйста, – сказала Коллин, бросив на Хоксуэлла извиняющийся взгляд.
– Тетя Джулия, важно то, что она сейчас здесь. Остальное не имеет значения, – ответил Хоксуэлл. – Я никому не позволю ее допрашивать, даже тебе.
Миссис Эккли отступила, но надула губы, выражая этим свое неудовольствие замечанием племянника. Коллин поспешила с другими вопросами – о том, какие изменения она планирует произвести в Гринли-Парке.
– Я гостила у друзей, миссис Эккли, – сказала Верити. – Хоксуэлл с ними познакомился и знает всю правду. Так же как мы доверяем вашему такту, вы можете доверять моему объяснению.
– Гостили у друзей, говорите?
– Да. Это были женщины. Подруги.
– Странно, что вы гостили так долго.
– Да. Это был детский импульсивный поступок.
– Надеюсь, что таких импульсов больше не будет, не говоря уже о том, что он длился два года.
– Думаю, не будет. Не дадите ли мне совет по тому вопросу, который задала ваша дочь? Как бы вы обновили этот великолепный дом?
У тети Джулии оказался очень длинный список усовершенствований, которые она хотела бы порекомендовать. На это у нее ушло не менее четверти часа. Потом она перешла к дому Хоксуэлла в Лондоне, а потом и к собственному поместью.
– Мой дом в Лондоне заперт уже год, Хоксуэлл. Ты должен пообещать мне, что мы его опять откроем. Когда ты поедешь в Лондон, я пошлю с тобой Коллин, чтобы можно было начать что-то делать.
– Мы поговорим об этом и обсудим список расходов, которые ты наметила, в другой день, тетя Джулия. У меня есть обязанности перед людьми, которые нуждаются во мне гораздо больше, чем те, что сидят сейчас в этой гостиной.
Миссис Эккли упрек не понравился. Она взглянула на Верити.
– Вы очень молчаливы, дорогая. Можно даже забыть о вашем присутствии здесь.
– Она вряд ли может участвовать в разговоре об обновлении дома, который никогда не видела, мама, – сказала Коллин.
– Как графиня, вы должны участвовать в разговоре, даже если вам нечего сказать. Иначе вы заработаете репутацию гордячки, дорогая, а принимая во внимание ваше происхождение, обществу это не понравится. – Она посмотрела на Верити с сочувствием. – Вас пугает, что вы стали графиней, не так ли? Поэтому вы и сбежали. Не бойтесь, дорогая. Мы с Коллин поможем поднять ваш статус, так что моему племяннику не придется за вас краснеть.
– Вы слишком добры.
– Да, слишком, – подтвердил Хоксуэлл. – Именно поэтому мы должны отклонить ваше щедрое предложение. Полагаю, вы хотите стать наставницей Верити. Даже слышать об этом не хочу. Сомневаюсь, что я когда-либо буду краснеть за свою жену, тетя Джулия, так что в обучении, которое вы предлагаете, нет необходимости. Что же касается молчания Верити во время вашего визита, обращаю ваше внимание на то, что я тоже молчал. Так же как Коллин. Все всегда внимают вашему красноречию с благоговением и не решаются его прервать.
Удивление миссис Эккли этим монологом сменилось подозрением. Она внимательно посмотрела на Хоксуэлла, стараясь определить, не было ли его многословие для нее оскорбительным.
Коллин встала.
– Думаю, нам пора прощаться. Пойдем, мама. Ты хотела сегодня нанести визит миссис Уитхилл, а день уже на исходе.
Пока Хоксуэлл провожал тетушку вниз, Коллин, улучив минутку, сказала Верити:
– Как ты просила, я написала письмо твоему кузену. Ответ пришел вчера. Томпсоны, конечно, потрясены, но очень рады. На следующей неделе они приедут в Лондон в надежде, что ты тоже будешь в городе. Так что они смогут повидаться с тобой и выразить свои чувства.
– Я как раз собираюсь в ближайшее время в Лондон и, вероятнее всего, действительно встречусь с Томпсонами.
– Сообщи мне, когда соберешься ехать. Я представлю тебя моим друзьям, которые живут в Лондоне круглый год. Летом в городе почти никого из высшего света нет, так что это, возможно, самое подходящее время для твоего странного возвращения. К тому же у нас будет время, чтобы обсудить, как обновить наш городской дом, как этого хочет мама.
Верити постаралась казаться вежливой, но очень надеялась, что планы Коллин не заполнят все ее время. Этим летом у нее более важные планы, чем утренние визиты и обновление чьего-то дома.
В тот вечер они обедали в большой комнате за огромным столом. Было странно видеть их двоих, примостившихся на краю этой полированной поверхности. Перед самым обедом начался дождь, который барабанил по высоким окнам столовой.
Им подали фазана под соусом, и во время еды Хоксуэлл вернулся к визиту тетушки и кузины.
– Я никогда не понимал, почему люди считают, что родственные отношения позволяют им быть грубыми. Прошу прощения, Верити. Моя тетя бывает невыносимой и в лучшие дни. Обида из-за того, что мы не поспешили с ней увидеться, вызвала ее грубость. Она просто забылась.
– Не думаю, что она забылась. Однако я рада, что она высказалась откровенно и не придется возвращаться к этой теме. Откровенный разговор, даже на грани грубости, помогает избежать непонимания или двусмысленности.
– Что бы ни было у нее на уме, ты расправилась с ней просто замечательно.
– Нет, это ты поставил ее на место. Если бы не это, она продолжала бы навязываться и поучать меня. Спасибо, что защитил меня. – Она действительно была ему благодарна.
– Коллин, кажется, хочет стать твоей подругой.
– Потому что я умею обращаться с ее матерью?
– Может быть. Но она, видимо, подозревает, что стоит за твоим долгим отсутствием, и чувствует какую-никакую, а ответственность.
Может, готовность Коллин подружиться с ней – это способ загладить свою вину? Когда она сегодня говорила о Томпсонах, Верити показалось, что она на их стороне. Но скорее всего Коллин еще не поняла истинную сущность Бертрама и сама стала его невинной заложницей.
– Она написала моему кузену и получила от него ответ. Они хотят нанести мне визит в Лондоне.
– А тебе этого хочется?
– Я вовсе не хочу их принимать, ни здесь, ни в Лондоне. Но если это необходимо, пусть это будет в городе.
– Значит, мы через несколько дней поедем в Лондон. Надо кое-что там уладить.
– Полагаю, ты хочешь встретиться с моим попечителем мистером Торнапплом.
– Да. Придется подписать кое-какие бумаги.
– Я должна тебя сопровождать?
– В этом нет необходимости.
Разумеется. Она уже не может самостоятельно распоряжаться своим наследством. В глазах закона она перестала существовать. В письме мистера Торнаппла так прямо и было сказано.
Ее муж будет получать доходы от компании, плюс к нему перейдет все наследство, доставшееся ей после смерти отца. После того как она вышла замуж, все ее имущество перешло к мужу.
Она намеревалась встретиться с мистером Торнапплом наедине, чтобы просить его совета по поводу аннулирования брака. Теперь причины для этого не было. Как она может утверждать, что не давала согласия на брак, если согласилась на его подтверждение?
Ведь согласилась же. И лгать себе о том, что произошло в ту ночь, она не могла, как бы ни пыталась.
Он, конечно, соблазнил ее, узнав, что она хочет избежать супружеской близости. Он воспользовался ее невежеством и наивностью, но он не заставлял ее силой.
Эта близость изменила их отношение друг к другу. Хоксуэлл держал себя уверенно, как человек, решивший важную проблему. Она, в свою очередь, чувствовала все увеличивающуюся невыгодность своего положения и неловкость. Она не знала, что ей делать с той новой жизнью, которой, как когда-то предполагалось, у нее никогда не будет.
– Они от тебя зависят? – спросила она, возвращаясь к разговору о посетивших их родственниках. – Они вели себя так, будто ты сейчас же готов выложить крупную сумму денег.
– Моя мать завещала мне позаботиться о ее сестре, что я и делаю. Тетя Джулия была замужем за армейским офицером, но он почти ничего ей не оставил. Женщины иногда обходятся дорого, так что мне приходилось напрягаться, чтобы выполнить свое обещание.
– Я уверена, что ты делал все, что мог. Они обе элегантно одеты, так что, полагаю, ты был щедр.
– Я сожалел, что не смог увеличить состояние Коллин. Ее приданое весьма скромно. К счастью, она пока не выразила желания выйти замуж. Она все еще не забыла своего жениха, который разбился насмерть, упав с лошади.
– Возможно, сейчас, если ее приданое может быть увеличено, молодые люди проявят к ней больший интерес и она перестанет горевать. Я попытаюсь помочь ей в этом.
– Я был бы этому рад. Мы с ней были близки с самого детства, и я отношусь к ней как к сестре.
– В таком случае и я постараюсь относиться к ней как к сестре, если только мне не придется думать о тете Джулии как о своей свекрови.
– Боже упаси.
Из-за дождя стемнело рано, так что обед закончился при свечах. Верити встала.
– Я пойду в свою комнату и под шум дождя почитаю какую-нибудь интересную книжку.
Он остановил ее, взяв за руку, и оглядел всю, с головы до ног – светлое вечернее платье и венецианскую шаль, белую шею без украшений (жемчуг она больше ни разу не надевала). Наконец его взгляд остановился на ее лице.
– Верити, в твоей гардеробной есть вторая дверь. Она ведет в узкий коридор. Ты заметила ее?
– Да, это очень странный коридорчик. Непонятно, куда он ведет, но там есть окно, из которого открывается красивый вид.
– Этот коридорчик играет важную роль. Он соединяет наши апартаменты.
Она на минуту задумалась, прикидывая расстояние между их комнатами. Ей казалось, что они отстоят гораздо дальше друг от друга.
– Верити, я хотел бы быть уверенным в том, что сегодня ночью дверь с твоей стороны будет открыта.
– Да, конечно.
Она не удивилась. Она не знала, как часто случаются такие вещи, но была уверена, что это произойдет очень скоро.
Он поцеловал ей руку и отпустил. А она поднялась наверх готовиться к еще одной упоительной ночи.
Он ожидал, что дверь будет открыта, но когда дело касалось Верити, никогда нельзя было быть уверенным. Но ручка повернулась легко…
В последние дни она вела себя как-то странно. Внешне она стала сдержанней, словно признав свой новый статус – статус графини. И теперь она репетировала то, чему ее когда-то учили. Она прекрасно вела себя во время визитов соседей и даже позволила себе быть немного дерзкой с тетей Джулией. К сожалению, с ним она держалась отстраненно.
Уже шесть дней он мучился от неудовлетворенного желания. За столом она сидела, выпрямив спину и пользуясь приборами строго по этикету, а ему все ее движения казались эротичными.
Теперь, войдя в темную спальню, он постарался вспомнить, как расположена мебель, и немного подождал, чтобы глаза привыкли к темноте. Однако спальня оставалась темной. Он подумал, что она, возможно, все спланировала и расставила на его пути стулья, чтобы он споткнулся. Неужели она задумала такую глупую месть? Эта мысль его позабавила, но он все же вернулся в свою комнату и взял небольшую лампу.
