Текст книги "Соблазн в жемчугах"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– Вы только успели произнести клятвы перед алтарем, а она сбежала от тебя на два года, друг мой, и в этом вся правда. Сомневаюсь, что для защиты она нуждается в твоей твердой руке. Однако я не совращаю жен своих друзей, и хотя вы с Саммерхейзом мне уже порядком надоели, я все же считаю вас своими друзьями. Мой план – это всего лишь обед в самом изысканном обществе. Вот и все.
– Ты не даешь обедов для изысканного общества.
– Не даю. Они так утомительны. Но в приступе ностальгии по нашей старой дружбе, начавшейся уже не помню когда и почему, я решил устроить обед, на который вы оба будете приглашены со своими женами. – Он встал, раздраженный тем, что его заподозрили в недостойном поведении, хотя отлично понимал, что не имеет на это права.
– Ждите приглашений. Оба. В первый вторник следующего месяца.
Прежде чем Каслфорд смог уйти, Саммерхейз остановил его, чтобы кое-что уточнить.
– Каслфорд, никто из изысканного общества не приедет на твой обед. Ты почти всех либо оскорбил, либо обидел.
– Это правда, но я сказал не просто «изысканное», а «самое изысканное». Так вот самые изысканные придут.
Глава 15
Каждое утро Верити, прежде чем выйти в сад, завтракала в маленькой столовой, примыкающей к кухне. Она всегда пила чай, и это потворство своим желаниям напоминало о том, что быть графиней не так уж и плохо.
Утром сюда приносили почту, и для нее всегда было несколько писем. Коллин приглашала навестить вместе с ней кого-нибудь из ее друзей, которые оставались в городе. Дафна и Селия писали о том, как продвигается строительство новой оранжереи. Одрианна присылала записки, приглашая на прогулку.
Она знала почерк каждой из подруг, поэтому когда пришло письмо, написанное незнакомой рукой, первым выхватила его из пачки. Потом она узнала почерк. Нэнси Томпсон, жена Бертрама, прислала ей письмо.
Сначала Верити решила не вскрывать его, но потом поняла, что должна прочитать это послание.
Нэнси обращалась к ней, употребив ее титул, и слишком многословно выражала свою радость по поводу того, что она здорова. В конце она написала, что они с Бертрамом остановились в гостинице Майверта и просят разрешения нанести ей визит.
Искушение повести себя как настоящая графиня было велико. Она подумала о том, что надо бы ответить резко и тем самым навсегда разорвать узы, связывавшие ее с кузеном и его женой, но потом ей в голову пришла другая мысль. Вряд ли будет правильно полностью разорвать отношения с человеком, который пока управляет ее заводом и решения которого будут напрямую влиять на ее благосостояние. Поэтому она пошла в библиотеку и написала короткую записку, предложив встретиться сегодня днем в Гайд-парке.
Потом она написала еще одну записку, мужу, в которой сообщила о предполагаемой встрече, и отправила ее с горничной наверх дожидаться его пробуждения.
Помогая Верити выйти из кареты в Гайд-парке, Хоксуэлл подумал, что она выглядит великолепно. Шляпка с голубыми лентами и белым плюмажем оттеняла ее нежное лицо, а платье для прогулок подчеркивало стройную, гибкую фигуру. Она раскрыла белый кружевной зонтик, чтобы защититься от солнца, и они оба присоединились к нарядной публике, прогуливавшейся по дорожкам парка, чтобы насладиться самым модным часом дня.
Народу было не так много, как в сезон, поэтому Хоксуэлл увидел Бертрама еще издали. Он узнал его не столько по прямым темным волосам и высокой жилистой фигуре, сколько по очень бледной коже и сонным глазам, полуприкрытым тяжелыми веками, придававшими лицу выражение то ли высокомерия, то ли скуки независимо от того, каким было его настроение на самом деле.
Находившаяся рядом с ним женщина, видимо, как Верити, тщательно продумала вой наряд. Шляпка на голове Нэнси Томпсон была надета под таким углом, чтобы можно было восхищаться ее золотистыми волосами, а зонтик она держала так, чтобы было видно гордое выражение красивого лица и большие зеленые глаза.
О чем он подумал, когда Коллин впервые представила ему эту парочку? – вспоминал Хоксуэлл. Хапуги. Честолюбцы, которые надеются схватить что-то раньше, чем успеют другие. Он их за это, в общем, не упрекал. Ему, родившемуся на самом верху, было понятно страстное стремление таких людей вырваться из низов.
Верити была, конечно, исключением.
Наконец пары заметили друг друга. Увидев Верити, Нэнси остановилась, а потом устремилась к ней с распростертыми объятиями. Прохожие оглядывались на нее, на что она, собственно, и рассчитывала.
– Леди Хоксуэлл! – вскричала она, обняв Верити. – Моя дорогая девочка.
Бертрам неловко поцеловал Верити в щеку.
– Нас очень радует, что ты здорова и вернулась к нам.
Хоксуэллу оставалось лишь надеяться, что Верити никогда не посмотрит на него так, как посмотрела на Бертрама. Хотя, если на то пошло, и он заслужил ее презрение. Даже если ее взгляд был направлен на Бертрама, он и Нэнси были его сообщниками.
– Я тоже рада вас видеть. Очень красивое платье, миссис Томпсон. Этот цвет вам очень идет.
Родственники намек оценили: графиня Хоксуэлл давала понять, что с этого момента будут соблюдаться все формальности.
– Может быть, мы пойдем, а то мешаем людям гулять, – предложил Хоксуэлл.
Все четверо пошли дальше по дорожке. Мужчины обменивались ничего не значащими любезностями, а женщины продолжили свою беседу.
– Как дела в Олдбери? – спросила Верити. – Мне иногда удавалось читать ваши местные газеты, но я наверняка пропустила какие-то новости.
– Новостей столько, что я вряд ли смогу обо всех рассказать. Но я напишу вам о тех, которые вспомню, – ответила Нэнси.
– Мистер Тревис все еще управляет заводом?
– Конечно. – Голос Нэнси немного потускнел. – В этом вопросе у нас нет выбора, не так ли?
– А викарий, мистер Тойнби? Он все так же убаюкивает свою паству воскресными проповедями?
– Мистер Тойнби покинул нас год назад. У нас теперь новый викарий.
– А сын Кэти Боуман Майкл? Что с ним стало, миссис Томпсон?
И муж, и жена отреагировали на вопрос бурно, но по-разному. Нэнси покраснела и бросила на Верити осторожный взгляд, а Бертрам взорвался.
– Давно уехал, – отрезал он. – Слава Богу, избавились. Ничего, кроме неприятностей, от этого неблагодарного мерзавца.
– Куда уехал? – настаивала Верити.
– Кто знает? В город, должно быть. К своим друзьям революционерам. Куда бы он ни уехал, мне на это наплевать. Лишь бы подальше от моего графства и моего завода.
Нэнси молчала. Верити не спускала с нее глаз, словно считая это молчание само по себе интересным.
– От вашего завода, Томпсон? – счел нужным переспросить Хоксуэлл. – Ваша преданность семье похвальна, но вы неправильно выразились.
– Да, ты выразился неправильно, Бертрам. Спасибо, Хоксуэлл. Ты избавил меня от необходимости самой напомнить кузену об этом. – Верити посмотрела на Бертрама, ожидая ответа.
Томпсон уже был не просто красным. Он побагровел.
– Вы правильно меня поправили. Наш завод, леди Хоксуэлл.
Эта встреча началась плохо и с каждой минутой становилась все хуже. Хоксуэлл решил, что пора ее заканчивать, и взял Верити под руку.
– Приятно было видеть вас обоих после столь долгого перерыва, Томпсон. Я напишу вам, потому что хочу задать несколько вопросов по поводу завода. Пойдем, дорогая. Ты не забыла, что мы приглашены на вечер?
Они наскоро попрощались. Миссис Томпсон явно огорчилась, что не последовало никаких приглашений. Хоксуэлл и Верити направились к выходу из парка, где их ждала карета.
– Ты получила удовольствие от этой встречи, Верити? – спросил Хоксуэлл. – Если твоей целью было сообщить, что между вами отныне нет никаких родственных чувств и вы теперь будете просто знакомыми, то ты своего добилась.
Верити почти не слушала, что говорил Хоксуэлл.
– Да, я получила удовольствие, спасибо, – машинально ответила она.
Ее мысли были заняты совсем другим.
Звук проникал через стену и дверь. Он доносился из соседней комнаты, скорее всего из спальни. Ошибиться было невозможно – Верити плакала.
Драммонд, помогая хозяину раздеваться, притворялся, что ничего не слышит, и что-то говорил, пока Хоксуэлл не поднял руку, призывая его замолчать, а потом и вовсе отпустил.
Оставшись в брюках и рубашке, он прошел в комнату Верити.
Она стояла у кровати и уже не плакала. Она проглотила слезы, услышав его шаги. Хоксуэлл решил, что ему лучше уйти и не мешать ей выплакать свои эмоции.
– Я не готова. Прости. – Сбросив туфли и поставив одну ногу на стул, она начала снимать чулок, словно его появление у нее в спальне могло означать только одно.
Так оно всегда и было. Но сейчас он понял, что она действительно не готова и что ей хочется поплакать. Может быть, подумал он, такое случается часто, а он просто не слышал, потому что был не в гардеробной.
Может, она плачет каждую ночь, потом вытирает слезы, раздевается и ложится в постель, ожидая, когда он придет и ей придется выполнить свой супружеский долг. Эта мысль его рассердила.
Она поставила на стул другую ногу и принялась снимать второй чулок.
– Прекрати это, Верити.
Она опустила ногу на пол и взглянула на него.
– Ты только что плакала. Почему?
Она смотрела на него не моргая, и взгляд ее голубых глаз был непроницаем. Это рассердило его еще больше.
Он хотел настоять, чтобы она ему все рассказала, чуть было не заявил, что, как муж, имеет право знать все, что хочет, но промолчал. Он мог потребовать, чтобы она отдала ему свое тело, свое послушание, свое будущее, но если она предпочитает не открывать ему свою душу и свое сердце, он ничего не сможет с этим поделать.
Он удивился, увидев, как ее глаза наполнились слезами. Она их вытерла, шмыгнула носом и взяла с постели письмо.
– Нэнси очень быстро выполнила мою просьбу. Она уже сегодня вечером прислала это с нарочным из Олдбери. Это список соседей, которые умерли, старые и молодые, пока я отсутствовала и, ничего о них не зная, не могла их оплакать. Она также написала о тех, кто уехал, и даже о тех, которые приехали.
Он взял у нее список и сел на кровать поближе к лампе.
Список был длинный и состоял из колонок, каждая из которых была озаглавлена. Умер. Уехал. Прибыл. Пропал. Имя и фамилия Верити тоже стояли в списке пропавших, но были вычеркнуты – Нэнси нашла-таки способ выразить свою обиду.
Кэти и Майкл Боуманы значились в колонке «Уехали».
– Она не пишет, что Кэти пропала или умерла, – сказал Хоксуэлл. – Разве это не хороший знак?
– Вероятно. Но я этому не поверю, пока не увижу ее. Я написала викарию и просила его прочесть ей письмо, которое я вложила в конверт для нее. Но викарий в этом списке помечен как уехавший. Так что письмо могло затеряться.
– Ты плакала потому, что Нэнси была так жестока и не подумала о том, как тебя может ранить этот список?
Она покачала головой.
– Нет, я расчувствовалась, потому что знакома со многими из этих людей. Была знакома. Вот этой девочке, которая значится в списке умерших, было всего десять лет. Это была малышка с рыжими кудряшками. Когда она родилась, мой отец помог ее отцу построить дом, как он иногда имел обыкновение делать.
Она указала еще на несколько имен людей из своего детства, рассказав, кем они были для нее.
Странным образом эти воспоминания вызвали у нее умиление, а не печаль. Хоксуэлл решил переждать несколько дней, прежде чем спросить ее о молодом человеке по имени Майкл, судьбой которого она интересовалась у Нэнси.
Она сложила список, а он, поцеловав ей руку, сказал:
– Оставляю тебя с твоими воспоминаниями, Верити.
Ее глаза опять заблестели от слез.
– Для человека, знавшего бесчисленное множество женщин, Хоксуэлл, ты все-таки не слишком хорошо их понимаешь. Я вовсе не хочу остаться одна и провести ночь с призраками.
Она была ему благодарна, и это его тронуло. Отвернувшись, она начала раздеваться. Ее движения были соблазнительными, но она вряд ли это сознавала.
Ему пришлось наблюдать, как она раздевается, пока он сам снимал с себя одежду. Деловитость, с которой она обнажалась, очаровала его.
Когда они уже лежали в постели, до него дошло, что она попросила его остаться не для того, чтобы получить удовольствие. Просто она не хотела оставаться одна. Ей был нужен кто-то рядом. Больше ничего.
Он прижал ее спиной к себе. Она глубоко вздохнула и затихла. Вскоре ее дыхание стало ровным и спокойным.
Он подумал, что она уснула, и решил тихо выбраться из постели, чтобы дать ей выспаться, но она вдруг взяла его руку, обнимавшую ее, и положила себе на грудь. Он стал ее гладить, и она опять удовлетворенно вздохнула.
Большего ему и не надо было. Он нежно гладил ее грудь и пощипывал соски, пока у нее не сбилось дыхание и она не прижалась ягодицами к его паху. Она попыталась повернуться.
– Нет. Оставайся так.
Он немного отстранился и приподнялся на локте, чтобы ему было удобно целовать ее в щеку, в плечо, в спину и волосы. Свободной рукой он гладил ее тело до тех пор, пока она не начала нетерпеливо постанывать и снова прижиматься к его паху.
Он просунул руку ей между ног, и его пальцы заскользили по каждой складочке ее горячей и влажной плоти. Она сжимала кулаками простыни под собой, стонала и вскрикивала, пока он не взял ее такой, какой она была – лежащей на боку и уцепившейся за край матраса.
– Мне надо съездить домой.
– Твой дом здесь.
– Я хочу поехать в Олдбери. Ты сказал, что разрешишь.
Они все еще лежали рядом. Его рука покоилась на ее груди. Это было долгое медленное соитие, окончившееся бурным всплеском страсти с обеих сторон.
* * *
Поэтому он не был готов к ее заявлению.
– Я сказал, что ты сможешь поехать, если мне будет удобно тебя сопровождать. Сейчас я не могу. Скоро начинается парламентская сессия, и мы должны оставаться в городе в любом случае еще месяц.
– Я вернусь задолго до того, как пройдет месяц. – Она взбила подушку и откинулась на нее. – Мне надо поехать.
– А если я не разрешу?
Она не ответила.
– Что ж, если ты сбежишь, на этот раз я буду по крайней мере знать, где ты, Верити.
Она повернулась к нему лицом.
– У меня там есть дела, которые я должна уладить, и люди, с которыми хотела бы встретиться. Я предупредила тебя, что не расстанусь со своим прошлым ради тебя, хотя думаю, что ты этого ждешь. Но не дождешься, сколько бы ты ни запрещал и какое бы ни доставлял мне наслаждение.
– Пойми, слишком опасно отпускать тебя одну. Мы поговорим об этом завтра. – Будь он проклят, если так легко сдастся. Но сейчас, после волшебных минут страсти, он не хотел ни спорить, ни думать о том, как прекратить этот бунт.
Она удовлетворенно улыбнулась, полагая, что победила. Что ж, завтра она узнает суровую правду.
– А почему я должна оставаться в городе месяц?
– Ты получишь приглашение на обед к герцогу Каслфорду. Думаю, там будут присутствовать и королевские особы.
– Кто бы мог подумать, что дочь металлурга будет сидеть за одним столом с членами королевской семьи? Теперь я понимаю, какие у меня будут привилегии, раз я вышла замуж за графа. Я спрячусь за твою спину и как-нибудь, с грехом пополам, переживу этот обед.
– Тебе не удастся спрятаться. Этот обед будет дан, так сказать, в твою честь.
Она приподнялась на локте и нахмурилась.
– С какой стати этот твой герцог решил меня облагодетельствовать?
– Мы с ним были хорошими друзьями много лет, и в память о нашей дружбе он решил облегчить тебе путь в высшее общество. Завтра он нанесет тебе визит. Я буду рядом.
Он подумывал о том, стоит ли ее предупреждать об этом визите. Но когда дело касалось Каслфорда, ничего нельзя было знать наверняка. Тристан, несомненно, будет очарован Верити, если, конечно, она не станет вести себя с ним подобострастно.
– У него репутация распутника. Поэтому лучше, если ты будешь принимать его в моем присутствии, – добавил он.
– Его репутация известна мне из скандальной светской хроники. Селия, кажется, знает немного больше, но она любит наводить глянец и приукрашивать. Если ты считался его хорошим другом, значит, ты тоже когда-то был повесой. – Она окинула его критическим взглядом. – Оргии и все такое.
– Я уже давно не нахожу эти развлечения забавными.
– Почему же? Я думаю, что они были страшно увлекательными.
С тем же успехом она могла бы поинтересоваться, почему он сейчас предпочитает голубое коричневому, и заметить, что этот цвет вряд ли может надоесть.
– Когда человеку девятнадцать лет, он считает, что напиться вдрызг – это весело, оригинально и дерзко. Чтобы участвовать в оргии, нужно быть пьяным до такой степени, чтобы уже себя не контролировать. Около пяти лет назад я решил, что никогда больше так не напьюсь. С той поры оргии перестали быть забавными.
– Ты хочешь сказать, что твои вкусы изменились?
– Да. Мои вкусы стали гораздо более скучными.
– Или ты научился их скрывать. Скажи, почему ты решил, что больше никогда не будешь напиваться?
Ох уж эти женщины! Как бы мужчина ни старался увильнуть или отвертеться, женщины обладают удивительной способностью угадывать именно то, о чем умалчивалось, да еще безжалостно добиваться правды.
– Ты, возможно, заметила, что я не очень сдержан.
Она хихикнула.
– Вот как? Неужели?
– Пьяный не может контролировать себя. В моем случае я понял, что надо себя ограничивать.
Она нашла это заявление разумным. Большего она и не ожидала, да и знать не хотела.
Она устроилась поудобнее, зевнула и закрыла глаза.
– Я чуть было не убил человека. Вот почему я решил больше не напиваться.
Она открыла глаза и посмотрела на него.
– Но ты ведь не убил?
Он покачал головой.
– С нами был Саммерхейз, который тоже был пьян, но он все же оказался благоразумнее. Он понял, чем это может кончиться, и оттащил меня, а потом здорово отлупил, чтобы я пришел в чувство. Когда я протрезвел, то понял, что меня ждет в будущем. – Воспоминания о той ночи были смутными. Единственное, что он помнил ясно, это как в ярости размахивал кулаками. – Я даже не помню, что этот человек сказал. Кажется, он меня оскорбил. Если бы не Саммерхейз…
Он часто думал, каково это – жить, зная, что недостаток самоконтроля мог стоить другому человеку жизни. Именно это больше, чем что-либо другое, заставило его воздерживаться от попоек.
– Большинство мужчин не признались бы, что виноваты, особенно потому, что это означало бы разрыв с хорошим другом, как это, очевидно, произошло в случае с Каслфордом. Понятно, что иногда тебе его не хватает, но ты, наверное, завидуешь тому, что он свободен от необходимости рассуждать здраво.
– Я по нему не скучаю и уж точно ему не завидую.
Она не стала спорить. Ему нравилось в ней это качество. Она выразила свое мнение, но не стала пытаться обратить его в свою веру. Она просто закрыла глаза, чтобы заснуть.
У него тоже уже слипались глаза, а тело расслабилось, но он откинул простыню, чтобы встать и вернуться в свою комнату.
– Тебе необязательно уходить, если не хочешь, – сонным голосом сказала она. – Если только это не предписывают правила. Но мне никто о них не говорил.
Это не было правилом, но лучше было бы уйти. Когда дело касается женщины, лучше придерживаться некоторых формальностей. Но ведь она призналась, что не хочет оставаться наедине с призраками, а они, возможно, все еще маячат где-то на краю ее снов.
Он решил, что на этот раз останется. Ради нее.
Глава 16
Уже во второй раз Хоксуэлл следовал верхом за каретой под дождем.
Поездка в Шропшир обернулась гораздо большими драматическими событиями, чем он ожидал, и виновата в этом была Коллин. Узнав от Верити, что они едут в Шропшир – при этом Верити уведомила ее об этом до того, как Хоксуэлл дал свое согласие, – она напросилась поехать вместе с ними. Она уже два года не видела свою кузину миссис Джералдсон, живущую в Бирмингеме, и, сопровождая Верити, Коллин убивала сразу трех зайцев. Во-первых, появилась возможность уехать от летней жары и духоты Лондона; во-вторых, насладиться хорошей компанией и сельской природой, и, в-третьих, это служило отговоркой, чтобы не возвращаться к матери по крайней мере две недели. Последнее оказалось решающим в согласии Хоксуэлла на поездку.
Большую часть дороги он наслаждался природой, хотя у него оставалось время на то, чтобы проанализировать уроки семейной жизни. Оказалось, что хотя Верити не относилась к тому типу женщин, которые выторговывают у своих мужей бриллианты, особенно в минуты их слабости, однако любая ее просьба, как правило, выполнялась. «Мы поговорим об этом завтра» считалось поражением.
Дождь был слабым, а впереди уже виднелось голубое небо. Скоро они прибудут на место. Миссис Джералдсон настояла на том, что все они остановятся у нее, и поскольку ее поместье находилось всего в часе езды от Олдбери, Хоксуэлл на это согласился.
Хотя он и разрешил Верити этот визит, ему все же не нравилась идея жить так близко к металлургическому заводу.
Хоксуэлл и раньше знал миссис Джералдсон. Это была женщина средних лет, которая наслаждалась тихой деревенской жизнью. Поместье было большое, комнаты в доме – высокие и прохладные. Верити и Хоксуэллу отвели самые лучшие – не роскошные, но очень удобные.
Устроившись, все трое спустились вниз в небольшую гостиную, где их ждали легкие закуски и прохладительные напитки.
– Для меня большая честь, что вы согласились остановиться у меня, лорд и леди Хоксуэлл. – Миссис Джералдсон приветливо улыбнулась Верити. – Думаю, что мне можно простить мою нескромность, но я приняла небольшое участие в вашем счастье. Никогда не знаешь, что простое письмо неожиданно может дать начало целому ряду счастливых событий.
– Гермиона имеет в виду рекомендательное письмо, которое она дала Томпсонам, когда они впервые приехали с визитами в Лондон, – пояснила Коллин, заметив недоумение Верити. – Хотя я познакомилась с мистером Томпсоном еще в детстве, когда бывала здесь, письмо пригодилось.
– Вы знакомы с моим кузеном? – удивилась Верити.
– Хотелось бы надеяться, что я знакома со всеми сколько-нибудь влиятельными людьми в окрестностях Бирмингема.
Выяснилось, что она была знакома и с отцом Верити. Ей даже были известны кое-какие новости о заводе.
– Говорят, что там назревает что-то плохое. Правда, сейчас везде неспокойно, не так ли? Все эти радикалы и демонстрации. Лорд Клебери уверяет, что повсюду существуют подпольные революционные комитеты. Не чувствуешь себя в безопасности, даже когда едешь куда-нибудь в своей карете. На тебя всегда могут напасть те, кому разрешается иметь только фургоны, повозки и телеги.
– И что, были случаи насилия? – спросил Хоксуэлл. – На кого-то уже нападали? В Лондоне мы ничего об этом не слышали.
– Это лишь вопрос времени, после того, что произошло прошлым летом в Дербишире и весной в Манчестере. Мистер Олбрайтон старается быть в курсе происходящего, но что может сделать один человек?
– Олбрайтон? Это, случайно, не Джонатан Олбрайтон? – поинтересовался Хоксуэлл. – Если это он, то я не знал, что у него здесь есть собственность, и даже то, что он вернулся в Англию.
– Да, его так зовут, лорд Хоксуэлл. Вы его знаете? Он получил наследство от какого-то родственника и поселился в Лосфорд-Холле.
Новость привела Хоксуэлла в явное возбуждение.
– Завтра же навещу его. Мы не виделись не менее пяти лет.
– Каким образом мистер Олбрайтон влияет на ситуацию на заводе? – спросила Верити. – Предупреждает людей об увольнении? Высылает из графства?
– Это вряд ли помогло бы. Здесь проходят границы нескольких графств, так что рабочие могут перебираться с места на место. Лорд Клебери опасается, что близость границ сама по себе опасна и мятеж может начаться в любом из графств. Он прикатил в свое поместье пушки и расположил на террасе, приготовившись к атаке.
– Я сомневаюсь, что начнется открытый бунт, – сказал Хоксуэлл. – Люди недовольны и волнуются, это правда. После войны начались трудности. Но на демонстрациях обычно выражают недовольство, а не призывают к бунту.
– Я думаю, что ты рассуждаешь слишком оптимистично, Грейсон, а лорд Клебери прав. Эти люди не успокоятся, пока все не разрушат, – сказала Коллин. – Нужен жесткий отпор. Надо задействовать армию, как в деле некоего Брандрета и тех, кто был с ним.
– Если бы вы почувствовали измену на пороге вашего дома, лорд Хоксуэлл, вы бы поняли озабоченность приличных людей, живущих здесь, – сказала миссис Джералдсон.
– Рабочие просто хотят иметь возможность прокормить свои семьи, – вмешалась Верити. – Помочь им – в интересах всех.
Миссис Джералдсон не привыкла, чтобы ей возражали.
– Ваша собственная семья рассуждает иначе. Мистер Томпсон предупредил всех своих рабочих, что, если они примут участие в подобных подрывных действиях, их вышвырнут с завода и из домов. Прошлой зимой он не задумываясь призвал на помощь добровольцев из местного населения, когда на заводе начались волнения.
– Я не могу отвечать за своего кузена, но мой отец никогда бы не запретил людям высказывать свое мнение. Мы свободный народ, не так ли?
– Вот именно, – поддержал жену Хоксуэлл. Он чувствовал, что назревает скандал. Надо было срочно менять тему. – Скажите, миссис Джералдсон, есть ли новости о других моих родственниках, живущих в этих краях? Должен признаться, что я никогда не встречался с некоторыми родственниками моей матери. Их много в этом графстве?
– Их больше в Дербишире.
Миссис Джералдсон начала перечислять кузенов и кузин, давно перебравшихся в другие места. А пока Хоксуэлл отвлекал их хозяйку от разговоров про бунт, Верити думала о том, что миссис Джералдсон рассказала о Бертраме и заводе.
На следующее утро Верити встала рано и надела дорожный костюм. Пока она завтракала, в комнате появился Хоксуэлл. Увидев ее одежду, зонтик и ридикюль, он спросил:
– Ты куда-то едешь?
– Я хочу вызвать карету и съездить в Олдбери, – ответила она непринужденным тоном, надеясь, что это поможет.
– Одна ты не поедешь.
– Ты говорил, что хочешь сегодня нанести визит мистеру Олбрайтону, так что я поеду одна. Я буду очень осторожна и вернусь к вечеру.
Она знала это выражение его лица: он старается быть разумным. Хотя быть разумным обычно означало, что он ждет от нее согласия с его доводами и отказа от своих.
– Верити…
– Я здесь только по этой причине. Я не смогу сидеть спокойно, тем более разыгрывать вежливую гостью. – Чтобы подчеркнуть свою решимость, она взяла в руки зонтик и ридикюль.
– Положи все обратно. Ты никуда не поедешь без моего разрешения. Даже если захочешь меня ослушаться, кучер не посмеет нарушить мой запрет.
– Мой дом всего в нескольких милях отсюда. Почему ты разрешил мне проделать такой длинный путь сюда и отказываешь сейчас?
– Я ни в чем тебе не отказываю, кроме самостоятельности, которая может быть опасной. Возможно, здесь не так опасно, как в Манчестере, но ты слышала, что говорила миссис Джералдсон о настроении здешних рабочих. Риск слишком велик.
Ей хотелось сказать, что дочери Джошуа Томпсона не грозит опасность на заводе. Только она не была уверена в том, что это все еще так. К ней могут отнестись не как к дочери Джошуа, а как к кузине Бертрама и жене пэра.
Она положила ридикюль.
– Я знала, что мы не подойдем друг другу.
Он пронзил ее взглядом.
– Неужели? Ни один приличный человек не поступил бы иначе. Или ты предпочитаешь, чтобы мне была безразлична твоя безопасность?
Конечно же, нет – это показалось бы странным, – но она два года была независимой и ей не нравилось, что ее заставляют отказываться от своих планов, будь то по капризу или по разумной причине. Не нравилось, что от нее ждут послушания, даже если она не согласна с приказанием.
– Может быть, не подходим друг другу не ты и я, а я и замужество, – сказала она. – Меня бы раздражало вмешательство любого мужа.
– Тебе придется привыкнуть жить с этим, поскольку мы женаты, а я твой муж. Иди ко мне.
Он злился. А она вдруг испугалась, хотя было глупо так реагировать на его слова. Этот человек никогда не был с ней жесток, никогда не терял контроль над собой в ее присутствии. Все же какое-то внутреннее ощущение из прошлого зашевелилось в ее сердце, и она не сразу к нему подошла.
Он похлопал себя по коленям.
– Сядь.
Она послушалась.
– А теперь поцелуй меня так, как в ту ночь, когда я у тебя остался и ты громко стонала от наслаждения.
Ее щеки запылали. Она бросила взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто их не видит.
Она даже не была уверена в том, что он имеет в виду. Да разве сможет она поцеловать его так здесь, в этой комнате, где только что завтракала.
Однако она попыталась. Она смело прильнула к его губам, а потом проделала языком то, что обычно делал его язык. Ответом был его поцелуй, за которым последовал целый шквал горячих взаимных поцелуев.
Она заставила себя оторваться от него, опасаясь, что дверь может открыться в любую минуту.
– А теперь попроси меня сопровождать тебя сегодня в Олдбери, чтобы иметь защиту и помощь на тот случай, если на заводе не все в порядке.
Проглотив гордость, она ответила:
– Мне бы очень хотелось поехать в Олдбери сегодня. Ты меня отвезешь туда?
Он легонько прикусил ей палец. В его глазах сверкнул дьявольский огонек. Она увидела, как в его взгляде промелькнуло воспоминание о той ночи, когда он так глубоко вошел в нее, что она почти отключилась от полноты чувств.
Он поставил ее на ноги и встал.
– Я прикажу подать карету, а с Олбрайтоном встречусь в другой день, если это будет необходимо.
– Спасибо, – только и смогла вымолвить она.
Он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал.
– Вот видишь? Мы очень хорошо подходим друг другу, Верити.
Хоксуэлла всегда удивляло, что большинство территорий, на которых располагались промышленные предприятия, выглядели как-то по-деревенски. Почти как сельскохозяйственные. Металлургический завод, находившийся в миле от Олдбери в отдаленной части графства Шропшир, тесно окруженного другими графствами, не был исключением.
Здания были построены из кирпича и местного камня и разбросаны по территории почти так же, как хозяйственные постройки на фермах. Те же деревья, кусты и другие зеленые насаждения. Кое-где даже были видны полевые цветы. Примерно в трехстах ярдах на холме стоял дом, повернутый боковым фасадом к заводу и, судя по размерам, принадлежавший либо владельцу, либо управляющему.
К северу от завода вырос довольно большой поселок. По его краю в сторону завода протекала широкая река.
Верити называла это место домом, хотя он этого не понимал. Она выросла в этом доме на холме, а печи и кузницы были чуть ли не у нее в саду. Он представил себе, как она в детстве сбегала с холма, чтобы играть с детьми рабочих.
– Ты хочешь подняться к дому? Когда мы уезжали из Лондона, Томпсоны все еще были там, так что в доме, думаю, никого нет. Но экономка наверняка тебя впустит.
– Мне необязательно туда идти. Ничто там не напомнит мне об отце. Он все еще здесь, около этих печей и кузниц. – Она махнула рукой в сторону реки. – Он утонул в этой реке. Трудно поверить, но весной она становится бурной. Отец помогал рабочим спасать их дома от наводнения, и река унесла его с собой.
