Текст книги "Соблазн в жемчугах"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Когда леди оставили джентльменов одних, Каслфорд, чтобы немного утешить Роули, ему первому предложил сигару. Саммерхейз подсел к Хоксуэллу.
– Похоже, твоя жена завоевала расположение герцога. От Роули можно было ожидать чего угодно, но мне кажется, что весь этот спектакль был затеян им для того, чтобы привлечь к себе внимание.
– Возможно. Но насчет расположения говорить не приходится. Его визит был предельно кратким и таким вежливым, словно на него снизошел ангел. К тому же он был трезв, а это означало воздержание в течение трех дней. – Он посмотрел на Каслфорда, громко смеявшегося какой-то шутке принца-регента. – Может быть, он решил последовать нашему примеру?
– Вряд ли. – Саммерхейз рассмеялся. – Но тебя уже явно одомашнили. И если мне будет позволено так сказать, тебе это пошло на пользу.
– Для мужчины брак достаточно легок. Измениться пришлось ей.
Саммерхейзу почему-то это показалось забавным.
– Ну конечно.
– Я не в том настроении, чтобы выслушивать твои самодовольные замечания. Прошу меня извинить, но у меня есть вопрос к нашему хозяину.
Хоксуэлл перебрался на стул поближе к нему, и когда кто-то отвлек внимание принца-регента, сказал, обращаясь к Каслфорду:
– Спектакль был неплох.
Каслфорд пустил колечко дыма.
– Можешь благодарить меня в любое время, как только тебе это будет удобно.
– Я должен тебя благодарить?
– Если бы я не устроил сцену, тебе бы пришлось встретиться с беднягой Роули завтра на рассвете на какой-нибудь поляне. Он был пьян и собирался оскорбить тебя. Поскольку втянутой оказалась твоя жена, ты бы этого так не оставил.
Конечно же, не оставил бы.
– Леди Роули чрезвычайно тебе благодарна за то, что ты не вызвал его на дуэль.
– Насколько я знаю, леди Роули всегда бывает чрезвычайно благодарна. Это в ее характере.
– Теперь я понимаю, почему ты был так великодушен. Зачем убивать человека, если можно наставить ему рога.
– Дуэль тоже могла бы все осложнить.
Хоксуэлл мог себе представить, как все могло быть. Каслфорд не хотел, чтобы леди Роули оказалась слишком благодарной.
– А что насчет твоих рудников? У тебя их много? – поинтересовался Хоксуэлл.
– Во время войны был всего один. Но потом я прикупил еще несколько.
– Вот как? Спрос на железо за последние два года снизился. Цена наследства моей жены здорово упала по сравнению с тем, какой она была.
– Да, спрос упал значительно. Поэтому-то мне и удается покупать рудники дешево.
– Ты считаешь, что будет новая война?
– Я ожидаю последствий войны без войны. Хоксуэлл, ты неглупый человек. Далеко не глупый. Я знаю, что было две причины, по которым разорилась твоя семья. Одной из них была поразительная последовательность твоего отца в проигрывании денег в карты. Другая – это приверженность твоей семьи к земле как единственному источнику дохода.
Хоксуэллу были известны ограниченные возможности землевладения лучше, чем многим. Он не нуждался в наставлениях по этому вопросу.
Каслфорд наклонился к нему ближе.
– Держись за этот завод, друг мой. Сохраняй его, даже если тебе придется продать душу. Через десять лет спрос на железную руду моих рудников и на печи твоего завода сделают нас такими богатыми, что наши теперешние доходы покажутся весьма скромными.
Он взял стакан с портвейном и окликнул кого-то еще из своих друзей, оборвав разговор так же неожиданно, как начал.
Глава 23
Вспоминая прошедший вечер по дороге домой, Верити надеялась, что обед прошел удачно. Хотя самые лучшие люди общества, возможно, и не одобрили ее в качестве новоиспеченной графини и жалели Хоксуэлла за то, что ему пришлось пасть так низко, они по крайней мере могли открыто быть любезными и великодушными, а сплетен им хватит еще на какое-то время.
Уже дома, в своей спальне, пока горничная расчесывала ей волосы, Верити приняла решение.
Она надела новый пеньюар из тончайшего, похожего на шелк, белоснежного льна, без всяких украшений в виде вышивки или другой отделки. Коллин, правда, решила, что он слишком простой, точно так же как многие считают цветы с несколькими лепестками менее красивыми, чем более пышные.
Она было хотела расстегнуть замок ожерелья, но передумала. Ему нравилось, когда она его надевала. Вот и сегодня, по дороге на званый обед, он сказал, что оно подчеркивает ее красоту. Нет, он сказал не совсем так. Он отметил, что это она оттеняет красоту жемчуга, что прозвучало как-то странно.
Она отпустила горничную и тихо постучала в дверь гардеробной Хоксуэлла. Он открыл ей, и она увидела, что его камердинер Драммонд как раз выходит из его спальни.
– Я не хотела мешать, – сказала она. – Если ты все еще…
– Входи. Мне осталось только помыться, но если хочешь, можем поговорить об обеде.
Она села в кресло, а он снял рубашку и склонился над тазом с водой, приготовленным Драммондом. Он намылил мочалку и стал мыться.
Она с восхищением смотрела на его мускулистую спину и на то, как ловко он обливается водой.
– Я действительно хочу поговорить с тобой, но не об обеде.
Он потянулся за полотенцем и вытер сначала лицо, а потом грудь и плечи.
– Слушаю тебя.
– Я хочу просить об одолжении. Мне кое-что от тебя нужно.
– По выражению твоего лица я догадываюсь, что ты не собираешься просить о новом платье.
– Нет. Ничего материального.
– Разумеется. Это было бы слишком просто. Скорее всего твоя просьба мне не понравится, не так ли?
Что она могла на это ответить? Конечно, ему не понравится. И можно было не задавать этот вопрос. Его глаза потемнели, как это всегда случалось, когда он был недоволен.
– Я вижу, что ты не сняла ожерелье. Это означает, что твоя просьба наверняка мне не понравится. – Он засмеялся, но его взгляд был серьезным.
Она встала и подошла к нему. Несколько капель воды блестели на его груди.
– Ты сказал, что, глядя на него, ты забываешь себя.
– На самом деле я сказал, что ожерелье на твоей полуобнаженной груди заставляет меня терять самообладание. – Он взял ее руку и приложил к своей груди. – Если ты собираешься попросить меня о чем-то, что мне не понравится, тебе придется прибегнуть к своим самым лучшим женским уловкам, Верити.
– А что, если их у меня окажется недостаточно?
– Ты себя недооцениваешь.
К сожалению, она как раз была не очень уверена в своих женских хитростях. Даже в свои самые смелые минуты она чувствовала робость.
Она поцеловала его грудь в тех местах, где были капли воды. Потом отступила и начала расстегивать пуговицы пеньюара. Полы распахнулись, обнажив ее тело от шеи до живота.
Хоксуэлл не пошевелился, и она поняла: он ждет, что она сама разденется до конца. Она спустила пеньюар с плеч и позволила ему упасть к ногам.
Он провел пальцами по ожерелью. Потом по коже под ним.
– Ты хотел, чтобы я разделась сама.
– Да. Но не снимай жемчуг.
– Ты скажешь, что ты еще хочешь, или я должна сама догадаться?
– Если я тебе скажу, ты можешь почувствовать себя обязанной.
– Я ничего никогда не делаю по обязанности. Это не в моем характере.
Он улыбнулся, соглашаясь, при этом его пальцы двигались все ниже и ниже.
– В таком случае я расскажу тебе и покажу, а ты можешь выбирать, что тебе нравится. А я со своей стороны позабочусь о том, чтобы тебе понравилось все.
От этих слов ее просьба, с которой она хотела к нему обратиться, как-то поблекла и стала неважной. Ее голова уже была занята исключительно ожиданием наслаждения и тем, как он смотрит на ее тело и это ожерелье и как восхитительны его прикосновения.
Некоторым вещам ее уже не надо было учить. По крайней мере тому, что надо делать вначале. Приблизившись к нему и положив руки ему на грудь, она начала целовать ее, а потом шею и, наконец, губы.
Он обхватил ее ладонями за ягодицы и притянул к себе так крепко, что ее груди оказались прижатыми к его груди, а его твердая плоть уперлась ей в живот. Словно обезумев, он начал осыпать горячими, требовательными поцелуями ее всю, ни на секунду не отпуская от себя. Горячая плоть все больше упиралась в нее, и она пришла в такое же неистовое возбуждение, как он.
Верити не помнила, как ей удалось расстегнуть на нем брюки и спустить их вниз. За ними последовало нижнее белье. Опустившись на колени, она помогла ему полностью освободиться от одежды.
– Ты выглядишь так восхитительно в этом ожерелье. И, по-моему, ты готова.
Она с трудом выпрямилась.
– Да, готова. Но я хочу попробовать что-то другое. Может быть, это?
Она обхватила ладонями его плоть и почувствовала, как он напрягся. Она обвела большим пальцем конец плоти, а потом начала ласкать ее по всей длине. В ответ на это он стал тереть ее соски, и делал это до тех пор, пока у нее не появилось ощущение, будто он, на самом деле, добрался до чувствительной плоти у нее между ног.
– Что ты хочешь? – спросил он.
– Хочу поскорее почувствовать тебя внутри себя.
Ей все труднее было не только стоять, но говорить и даже дышать.
– Я имел в виду твою просьбу.
Она, должно быть, многому научилась, мелькнуло у нее в голове, раз он так быстро сдался.
– Я ждала, что мне понадобятся еще какие-то уловки, – призналась она. Лучше бы она так и сделала, независимо от того, что он сейчас спросит.
Он внимательно на нее посмотрел.
– Я многого хочу от тебя, но не хочу, чтобы ты во всем со мной соглашалась. Что бы ты ни попросила, ты это получишь. Нет необходимости стремиться доставлять мне удовольствие только потому, что я этого хочу.
– Ты даже не знаешь, о чем я хочу тебя просить.
Он кивнул. Она обняла его и поцеловала.
– Мне необычайно повезло, что мне достался муж, который готов согласиться со мной во всем, если ему доставить удовольствие.
В ответ на это она получила жаркий поцелуй и объятие такой силы, что чуть не задохнулась.
– Прикоснись ко мне опять, – пробормотал он ей на ухо.
Она с готовностью выполнила его просьбу.
– Это все, о чем ты хотел меня попросить?
– Нет, не все.
– Что же?
– Твой рот, если захочешь.
Смысла в этой просьбе как бы не было, но она поняла.
– Звучит как-то постыдно.
– Некоторые считают именно так. Ты шокирована. – Он поцеловал ее. – Забудь. Давай ляжем в постель.
Он поднял ее на руки, отнес в свою комнату и положил на кровать. Она ждала, пока он прикрутит лампу, обдумывая его просьбу.
– Может… – начала она.
– Может?
– Леди делают такое?
Он лег рядом.
– Думаю, что не все. Некоторые.
– Те, что участвуют в оргиях?
– Не только. Забудь об этом. Мне следовало подождать лет пять, прежде чем вообще это предлагать.
– Через пять лет такое предложение, возможно, показалось бы мне забавным. По-моему, оно относится к разряду тех, о которых говорят «куй железо, пока горячо».
– Именно так я и подумал, но…
– Меня не только удивила странность этого предложения. Я колеблюсь, потому что… – Она бросила взгляд на предмет их дискуссии. – Мне кажется, что твое предложение имело бы смысл и было бы менее странным, если бы я знала, что он приятный на вкус.
Он прикрыл глаза рукой и рассмеялся.
– Ничем не могу тебе помочь. Я не знаю.
– А у тебя есть какое-нибудь вино?
Он взглянул на нее с удивлением.
– Есть портвейн.
– Мне нравится портвейн.
Он тут же вскочил и вернулся с бокалом и графином с вином. Она отпила глоток и указала ему на постель. Он снова лег.
Она пролила несколько капель вина на его грудь и пах, а потом постаралась как следует облить нужную ей часть тела. Немного вина при этом пролилось на простыни.
– О Боже. Драммонду это не понравится.
– К черту Драммонда.
Он хотел ее схватить, но она оттолкнула его руки.
– Не двигайся. Я не хочу испачкаться в этом портвейне, да и жемчуг может пострадать. Лежи тихо и надейся, что я все сделаю правильно, прежде чем струшу.
Он заложил руки за голову.
– Что бы ты ни сделала, я переживу.
Однако он храбрец, подумала Верити. Она встала на четвереньки и, опустив голову, стала слизывать вино с его груди. Кажется, ему понравилось. Ее язык спускался все ниже и достиг низа живота. Когда она добралась до торчащей плоти, лизать ее показалось ей обычным делом. Ее язык порхал, а Хоксуэлл пришел в состояние полной эйфории.
Он обречен.
Эта мысль пришла в голову Хоксуэллу, когда он – в блаженно-расслабленном состоянии – держал Верити в своих объятиях.
Обречен. Сейчас ему это было все равно. Но даже после самых страстных ласк он не мог не думать о том, что ему необходимо знать правду.
Его немного утешало то, что он никоим образом не заставлял Верити экспериментировать. Он пообещал выполнить любую ее просьбу перед тем, как она дала свое согласие.
Но это могло быть… все, что угодно.
Хуже того. Он был совершенно уверен, что она почувствовала свою силу и знает теперь, как получить все, что захочет. Снова и снова, и так до конца своих дней.
Он не мог отделаться от ощущения, будто только что уступил в борьбе, которую он, сам не понимая почему, вел.
Она не спала, но была по-своему удовлетворена. Но не так, как он хотел бы. Как ему было нужно. Когда он придет в себя, он об этом позаботится. Его тело уже было почти готово.
Он потрогал ожерелье, восхитившись мягким свечением жемчужин на ее прелестной груди.
– Ну и какое же одолжение? Какова просьба?
Прикусив нижнюю губу, она следила за движением его пальцев из-под полуопущенных век.
– Ты не должен выполнять свое обещание. Оно было дано под моим давлением.
– Я не был обманут, и мне не нужны оправдания. Говори, что это.
– Мне нужна твоя помощь. Ты лорд. Ты знаком со многими людьми и можешь получить ответы там, где не могу я. Помоги мне узнать, что случилось с сыном Кэти.
– С Майклом.
– Да.
– Ты хочешь, чтобы я нашел Майкла.
Он не рассердился, но настроение испортилось, а блаженство улетучилось. Конечно, она хочет узнать, что случилось, уверял он себя. Это ничего не значило. Этот Майкл не был соперником.
Но другой голос, прозвучавший из глубины души, напомнил ему, что она была рождена для Майкла или для такого мужчины, как он, и что на самом деле она никогда не хотела графа Хоксуэлла.
Однако самым странным, самым невыносимым и даже самым удивительным было то, как печально звучал этот внутренний голос, будто признавая правду, скрывавшуюся за наслаждением, каким бы восхитительным оно ни было.
Это признание самому себе вызвало в нем гнев и боль. Он смотрел на жемчужины, на белизну ее кожи, на ее тонкий профиль и понимал, что малютка Верити Томпсон, дочь металлурга, украла его сердце и он обречен любить ее. Понапрасну.
Обречен.
– Все равно, будет ли новость плохой или хороший, я хочу знать, что с ним случилось. Даже если окажется, что он мертв.
– А если он жив? Что тогда? Ты захочешь, чтобы я помог ему выйти на свободу? Или привезти его обратно в Олдбери?
Гнев уже перерос в ярость и был готов вырваться наружу, чтобы заглушить печаль, свинцовой тяжестью навалившуюся на грудь.
Она повернулась к нему лицом.
– Мне жаль, что я об этом попросила. Но дело не просто в Майкле… Я думаю, что многих постигла та же участь. – Она рассказала ему о странной теории Бертрама, Клебери и других – возможно, и Олбрайтона, – приводившей к тому, что пропадали люди. Закончив рассказ, она поцеловала его. – У меня, конечно, нет доказательств. Я знаю, что нечестно просить тебя.
Все же она попросила. Она верила, что он лучше, чем он был на самом деле.
Он потянулся за стаканом портвейна, стоявшим на столике возле кровати.
– Я думаю о том, что мне следует сделать для тебя то же, что ты сделала для меня.
Она нахмурилась, когда жидкость пролилась ей на грудь. Потом с удивлением наблюдала, как вино проделало тропинку вниз по ее телу. Поставив стакан обратно, он провел языком по ручейку портвейна.
– Лежи спокойно и просто принимай все как должное.
Она заложила руки за голову, и при этом ее тело выгнулось ему навстречу.
– Раздвинь ноги.
Она повиновалась. Эротический образ в его голове приобрел законченную форму.
Он доставил ей наслаждение губами и языком, и сам получил не меньшее. Он уже не сердился, а наслаждался кожей и вином, запахом и стонами.
Она вскрикнула, когда он остановился там, где кончилось вино, но он поцеловал покрытый завитками бугорок.
– Но ты не…
– Я не хотел, чтобы ты испугалась. – Он осторожно и нежно гладил пальцами внутреннюю сторону ее бедер, так чтобы она испытана не шок, а удовольствие. – Обещаю, что тебе понравится.
Она закрыла глаза и почти инстинктивно шире раздвинула ноги, а он расположился так, чтобы чувствовать исходивший от нее аромат мускуса.
И в этот момент в него внезапно вселился дьявол. Он ласкал ее медленно до тех пор, пока она не застонала.
Своими ласками он привел ее в состояние экстаза, но и сам потерял контроль. Не в силах сдержать крик вожделения, он скатился с кровати и подтащил ее к краю, так что ее ноги оказались на полу.
Потом он повернул ее ягодицами вверх. Она в испуге обернулась. Но ему уже было все равно. Стиснув зубы, он опустил ее ниже, так что ее голова и руки оказались на постели и ему стали видны влажные розовые лепестки ее плоти. Для него уже ничего не существовало, кроме этой невыносимо эротичной позы.
Он вошел в нее мощным толчком и, придерживая за бедра, продолжал двигаться до тех пор, пока они оба не достигли вершины.
Глава 24
Хоксуэлл безуспешно потратил два дня в Лондоне, разыскивая Майкла Боумана.
Он провел много часов в офисах чиновников, пролистывая многочисленные пыльные тома всевозможных отчетов, но ничего не нашел. Майкла не выслали – это было ясно. И он не был в какой-нибудь плавучей тюрьме. Его не судил суд присяжных. Все, что он смог выяснить, – это то, что Боуман не был судим ни в одном из соседних графств – ни в Шропшире, ни в Стаффордшире, ни в Вустершире.
На первый взгляд молодой человек просто куда-то уехал, уехал в поисках лучшей доли. Хоксуэлл с радостью принял бы такое объяснение.
Он ехал верхом по Стрэнду, погруженный в свои мысли, когда из задумчивости его вывел появившийся рядом всадник.
Бертрам Томпсон, в касторовой шляпе и синем новомодном пальто, ехал верхом с ним рядом с таким видом, будто имел на это право.
– Мне надо поговорить с вами, Хоксуэлл. Вы не ответили на мои письма.
– Я их не читал. Неужели вам не ясно, Томпсон, что я не желаю вас видеть? Вы что, преследовали меня по всему городу, чтобы вот так подстеречь?
– У меня не было выбора. Со мной связались несколько джентльменов по поводу завода. Я не могу ответить им, пока вы не рассмотрите их предложение.
– Вам предложили продать завод?
Хоксуэллу ничего не оставалось, как отъехать в сторону и остановиться.
Бертрам последовал за ним, явно довольный тем, что ему удалось по крайней мере остановить Хоксуэлла.
– Предложение очень выгодное.
– Завод не продается. Я управляю этой собственностью и доходами от нее, но она все еще принадлежит Верити. Прежде чем разрешить подобную сделку, судья захочет убедиться, что она добровольно согласилась продать завод. Я уверен, что она никогда на это не пойдет.
– Предложение состоит не в том, чтобы продать завод, а сдать в аренду.
Хоксуэлл знал все об аренде земли, но понятия не имел, что значит этот термин в промышленном производстве. Но он не был намерен говорить об этом Бертраму.
– И сколько они предлагают?
– Среднюю величину дохода за последние пять лет минус пятнадцать процентов. Если учесть постоянно колеблющийся в настоящее время спрос на железо и сокращение количества заказов, это предложение очень привлекательно.
Еще бы. Оно было бы еще привлекательней, если бы средняя величина не включала те последние пять лет, которые были самыми убыточными в истории завода. Но даже в этом случае только глупец не задумался бы самым серьезным образом о предложении, которое исключало бы риски, присущие любому делу.
– И на сколько лет рассчитана аренда?
– На пятьдесят лет.
Пятьдесят лет надежного дохода, если, конечно, новые управляющие не законченные идиоты, завод не обанкротится и договор аренды не будет расторгнут. Предложение было привлекательным, и улыбка Бертрама говорила о том, что он это понимает.
– А вы, Томпсон? Что будете делать вы, если все это произойдет?
– Можете не волноваться – у меня много других интересов. Я с удовольствием оставлю этот дом и всю эту головную боль. Так как? Сказать им, пусть готовят бумаги, чтобы мы могли обсудить детали?
Пятьдесят лет. К тому времени, когда кончится аренда, его уже не будет в живых. С таким обеспеченным доходом он легко сможет позаботиться обо всей своей недвижимости и не зависеть от ежегодных колебаний прибыли.
Конечно, Верити придет в ужас, узнав, что он подписал такие бумаги. Она будет просто в бешенстве. Ее жизнь, все ее воспоминания были связаны с этим заводом, а аренда означала, что эта связь будет разорвана. Он никогда не смог бы просить ее об этом. И даже не хотел.
– Нет смысла просить их готовить бумаги, Томпсон. Мы не будем сдавать завод в аренду.
Разочарование Бертрама отразилось на его лице.
– Нет? Это очень выгодное предложение.
– Нет.
– Позвольте объяснить так, чтобы вам было понятно, милорд. Предположим, у вас имеются фермы, которые вы сдали арендаторам. Вы получаете ренту независимо от того, живы овцы, которых стригут, или сдохли. – Он раскинул руки, будто подчеркивая, насколько это очевидно, и ему ничего не надо объяснять. – Финансы страны устроены так, что фабрики, может быть, и не производят так много шерсти, как обычно. А здоровье овец лучше перепоручить кому-либо другому – пусть он и рискует. Это единственный разумный вывод.
– Вы хотите сказать, что я либо неразумен, либо глуп. Просто я верю в английскую промышленность больше, чем вы. Точно так же, как те люди, которые сделали вам это странно великодушное предложение.
Бертрам так натянул поводья, что его лошадь встала на дыбы.
– Вы ничего в этом не понимаете. Выходит, я обречен на всю жизнь быть связанным с идиотом.
– Возможно, я и идиот, но не вижу смысла в том, чтобы платить пятнадцать процентов за управление заводом.
Хороший специалист стоит намного дешевле. Мистер Тревис и многие другие на заводе хорошо отзывались о молодом человеке по имени Майкл Боуман. Лучше вернуть его на завод, чтобы он помогал мистеру Тревису получать больше заказов на специальное оборудование.
– Черт возьми, почему никто не хочет слышать, что он исчез? Он не вернется. Если вы настаиваете на том, чтобы осуществить этот безумный план, мы все пойдем по миру.
Похоже, он был в этом очень уверен. Хоксуэлл был убежден, что Томпсон знал – Майкл никогда не вернется.
– Я все равно займусь этими бумагами и пришлю их вам. Надеюсь, что вы обратитесь за советом к более компетентным людям и им удастся вас вразумить.
Томпсон уехал. Спустя несколько минут Хоксуэлл направил своего коня в том же направлении.
Кузен Верити может сколько угодно поддерживать этих людей в их стремлении завладеть заводом, но никакого договора аренды подписано не будет. Верити заслуживает лучшего, и она будет очень расстроена и разочарована, если он согласится на предложение Бертрама.
И никакого совета у тех, кто знаком с производством, он спрашивать не собирается. Он уже получил совет человека, который всегда выигрывал и чье богатство было свидетельством умения его семьи неизменно приумножать презренный металл.
«Не теряй контроль над этим заводом». К такому совету Каслфорда нельзя отнестись легкомысленно.
– Полагаю, прошло немало времени с тех пор, как ты нанес ему визит, – сказал Саммерхейз.
– Да. Я чувствую себя глупо, собираясь нанести визит утром. Я уверен, что он заговорит нас до смерти.
– Выбора нет. Если мы не хотим ждать до вторника, надо приехать к нему рано, пока он не начнет… черт его знает, что ему взбредет в голову.
– Ты имеешь в виду его распутство?
– Скорее всего прошлой ночью он как раз развратничал. У него и сейчас могут быть женщины.
– О Господи!
– Ты собираешься просить об одолжении, Хоксуэлл. На твоем месте я бы не был столь щепетилен.
– Я хочу воззвать к его способности проникать в темные уголки человеческой натуры, а не об одолжении. А вдруг он вообще еще спит? Ведь еще нет и десяти часов.
– Если он еще не проснулся, мы подождем.
Хоксуэлл остановил своего коня.
– Ты можешь ждать. Я не могу. Может, он и Каслфорд, но я Хоксуэлл. Мои предки советовали королям в то время, когда его прадеды были не более чем мелкими землевладельцами, надеявшимися возвыситься. Хоксуэллы давали клятву верности членам королевской семьи и никому другому. И уж конечно, не выскочкам…
– Прошу прощения, – прервал его тираду Саммерхейз. – Я хотел сказать, что, если он еще не проснулся, ты можешь уехать и вернуться во вторник.
Они передали лошадей одному из трех грумов, дежуривших перед домом Каслфорда. Хоксуэлл оглядел фасад.
– Взгляни на это чудовище. Дом больше, чем Сомерсет-Хаус [2] [2]Сомерсет-Хаус – огромное здание на берегу Темзы, где расположены многие государственные учреждения.
[Закрыть], и выдержан в прусском стиле от основания до крыши. Его дед не терпел никаких ограничений. Это их фамильная черта.
– Так же как твоя фамильная черта – долги.
– Спасибо, Саммерхейз, за напоминание, что у всех у нас свои недостатки. Ты представить себе не можешь, насколько это улучшило мое настроение.
Облаченный в ливрею дворецкий в напудренном парике провел их в холл, взял их визитные карточки и удалился. Хоксуэлл был уверен в том, что Саммерхейз здорово ошибся, предложив поехать к Тристану, да еще в столь ранний час. Как этот вечно пьяный человек может найти выход из явно тупиковой ситуации, в которой оказалось выяснение судьбы Майкла Боумана?
Не то чтобы он действительно хотел найти Боумана, будь он проклят. Если он все же его найдет, Верити заплачет от радости и бросится молодому человеку на шею, а потом, возможно, вступит с ним в любовную связь. Ее отец благословит из могилы этот незаконный союз.
– Чем ты так недоволен?
– Судьбой. Идиотизмом жизни.
Вернувшийся дворецкий сообщил, что герцог примет их в своих апартаментах.
Они поднялись по лестнице, похожей на дворцовую, в огромную гостиную, затем миновали не менее огромную гардеробную, в которой было больше золотых безделушек, чем было прилично иметь мужчине. Дворецкий провел их прямо в спальню и оставил возле массивной кровати под шелковым пологом.
Откинувшись на гору подушек, Каслфорд лежал в постели, попивая утренний кофе и все еще голый после ночной оргии. К счастью, никаких проституток не было.
– Спасибо, что согласился нас принять, – сказал Саммерхейз.
– Это далось мне с трудом. Я все еще без сил. Пожалуйста, выкладывайте, что вам надо, да побыстрей, чтобы я мог еще поспать.
Хоксуэлл вперился взглядом в волосатую грудь Каслфорда.
– Вы ждете, что мы будем, как слуги, стоять перед вами, глядя на ваше оскорбительное неглиже и наблюдая, как вы пьете свой утренний кофе, ваша светлость? Черт возьми! Хотя бы накинь чего-нибудь!
Каслфорд перевел ленивый взгляд на Саммерхейза.
– Что это с ним? У него такой вид, будто его мучают газы, а он вынужден сдерживаться.
– Судьба. Идиотизм жизни.
Каслфорд отпил глоток кофе.
– Другими словами – он влюбился.
– Саммерхейз, прошу тебя, уйди. Я собираюсь придушить нашего старого друга, но мне не нужны свидетели.
– Прекрати быть ослом, Хоксуэлл. Я нахожу это прелестным, что ты влюбился в свою беглянку жену. Это немодно, но очень трогательно. – Он отставил поднос и указал на стулья. – Так почему вы меня побеспокоили? Надеюсь, причина хотя бы забавная.
Сдерживая раздражение, Хоксуэлл схватил стул и поставил рядом с кроватью. Саммерхейз сделал то же самое.
– Мы надеемся, что ты распутаешь одно гнусное дело. Ведь в нашем далеком прошлом у тебя время от времени проявлялся талант по этой части, – сказал Хоксуэлл. – Давай предположим, что некие влиятельные люди хотят, чтобы кто-то исчез. Исчез так, чтобы его было невозможно найти. Как бы они это сделали?
Каслфорд пожал плечами.
– Самый легкий способ – убить. Но в этом случае возникает опасность, что будет найдено тело. Ключевым здесь является употребленное тобой слово «люди». Во множественном числе. Убивать лучше одному, так чтобы не было соучастника, который может проговориться, и тогда либо тебя повесят, либо он начнет тебя шантажировать.
– Так ты об этом уже думал, не так ли? – спросил Саммерхейз.
– Мимоходом.
– А если не убийство, то что?
Каслфорд немного задумался.
– Десять лет назад я бы его насильно завербовал и отправил морем в Вест-Индию. Сейчас это может не сработать. После войны слишком много безработных, и ни одному капитану не захочется рисковать.
– Поскольку мы говорим о времени после войны, этот вариант отпадает.
– В таком случае я засунул бы его в какую-нибудь плавучую тюрьму.
– Но не было ни ареста, ни суда, ни приговора.
– В этих плавучих тюрьмах закон не работает. И начальники, и тюремщики насквозь продажны. Представь себе, что ты или я приплыли на лодке ночью, сказали тюремщику, что привезли преступника, и передали ему этого человека, присовокупив кругленькую сумму. Думаешь, он будет разбираться, кого ему подсунули или почему при нем не было никаких сопроводительных бумаг?
– Если бы он стал разбираться, это было бы провалом.
– Ладно, будь трусом. Тогда обменяй своего парня на настоящего преступника. А если он начнет протестовать и кричать, что он не Томми-вор, кто его будет слушать?
Саммерхейз похолодел. Хоксуэлл посмотрел на Каслфорда.
– Можно я задушу его прямо сейчас, Саммерхейз?
Саммерхейз вздохнул.
– Тристан, ты неправильно понял. Мы не сделали ничего такого.
– Вы сказали «влиятельные люди». Я просто решил…
– Мы ищем человека, которого другие влиятельные люди заставили исчезнуть.
– Понимаю. Это намного скучнее, но все же интересно.
– Мне стало легче оттого, что хоть мы и не оказались преступниками, все же вызвали твой интерес, – съязвил Хоксуэлл.
– Я все же настаиваю, чтобы вы проверили плавучие тюрьмы, хотя нам незачем знать, что на самом деле в них происходит.
– Надо попытаться, – сказал Саммерхейз. – У меня есть адвокат, который может обратиться в Верховный суд, получить судебное предписание и…
– Какая скучища, – в нетерпении простонал Каслфорд. – Хоксуэлл и я сделаем это без труда. Никто из них не устоит перед графом и герцогом и не станет требовать никаких предписаний. Ты, Саммерхейз, можешь пойти с нами, если пообещаешь, что не будешь вести себя как член палаты представителей, каким и являешься. – Он посмотрел на Хоксуэлла с веселой ухмылкой. – Придется нацепить сабли.
Хоксуэлла ошеломило предложение Каслфорда пойти вместе с ними.
– Извини, Каслфорд, но мы не можем ждать до следующего вторника.
– Да, он прав, – поддержал Саммерхейза Хоксуэлл. – Я должен уехать через два дня. Спасибо за совет. Я захвачу свою саблю и немного ею помахаю в твою честь.
– Через два дня?
– Рано утром.
– Думаю, часов в восемь, – подхватил Саммерхейз. – Нет, лучше в семь. – Он встал. – Ты нам очень помог. Мы сейчас уйдем, а ты досыпай.
Им почти удалось уйти, но голос Каслфорда догнал их в дверях.
– Семь часов – это жуткая рань, но я думаю, что вам понадобится моя яхта. Черт меня побери, если я, предложив вам и план, и свою яхту, при этом лишусь удовольствия. Увидимся у причала.
