Текст книги "Соблазн в жемчугах"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Но для него наслаждение и богатство имели значение. Она бросила взгляд на его плоть, потом снова на лицо. В его глазах читался явный вызов.
Она дотронулась до конца его плоти и сразу поняла, что должна делать, и провела пальцем по всей длине.
Его голова дернулась, и он закрыл глаза. Челюсти сжались, мускулы лица напряглись… Он принял эту ласку, а она поняла, что доставляет ему наслаждение. Это открытие заворожило и ошеломило ее.
Внезапно он схватил ее и повалил на себя. Их тела соприкоснулись, и он вошел в нее.
– Это что-то новое, – призналась она. Она имела в виду свои ощущения. – Такие… совместные действия могут мне понравиться.
Он улыбнулся.
– А это уж моя задача – их обеспечить. Помнишь?
Она подалась вперед и оперлась на руки. Приподнявшись, она остановилась ровно в тот момент, когда их близость должна была прерваться. Но она опустила бедра и снова поглотила его. Она повторяла это движение снова и снова, и каждый раз он входил в нее все глубже и глубже.
Он обхватил ладонями ее бедра, направляя их движение и задавая ритм. Какие-то неземные ощущения, подобных которым она прежде не знала, сосредоточились где-то глубоко там, где он был внутри ее. Потом они перешли в какой-то трепет, а в следующее мгновение превратились в одну неистовую горячую волну. Она вскрикнула, когда эта волна захлестнула ее, и продолжала кричать до тех пор, пока и Хоксуэлл не достиг своей вершины.
Она упала на него, совершенно оглушенная и опустошенная. Он прижал ее к себе и не выпускал из своих объятий почти всю ночь.
Хоксуэлл уснул, а она не сомкнула глаз.
Она приняла свою судьбу, признав, что ее брак состоится, хочет она того или нет. Но разве дело только в этом? Захотела бы она сейчас получить свободу, если бы это было возможно? Этот вопрос, который она задала самой себе, потряс ее.
Ответа на него она не знала, но кое-что ей стало ясно. Если бы они сейчас расстались, она бы очень огорчилась. Ей будет не хватать их близости, их страсти. Она никогда не сумела бы быть такой смелой с Майклом, не испытала бы такого же желания. А еще она поняла, что, оставшись в этом браке, она не возненавидит ту новую жизнь, для которой не была изначально предназначена.
Она лежала тихо, пока Хоксуэлл не заворочался. Она выскользнула из постели и надела пеньюар, чтобы вернуться в свою комнату. Но он проснулся и с сонным видом потянулся к ней.
Она поцеловала его.
– По-моему, настало время возвращаться в Лондон. Я узнала почти все, что могла узнать здесь. Но сначала я хочу нанести визит леди Клебери. Я пренебрегла своим долгом, не сделав этого. Потом мы можем уехать.
Глава 21
Поместье лорда Клебери было ближайшим к Олдбери и единственным, в котором этот пэр Англии проживал почти безвыездно круглый год. Большинство других землевладений сдавались в аренду либо фермерам, либо владельцам шахт. В результате этого лорд Клебери оказался самым влиятельным человеком в графстве Стаффордшир.
– Обычно он посещает собрания любого уровня и значения. Прибытие лорда и леди Клебери всегда ожидается с нетерпением, – сообщила миссис Джералдсон, пока они ехали мимо полей пшеницы и ячменя. – Лорд относится к своему положению в графстве очень серьезно и считает личным долгом присматривать за местными делами.
– Полагаю, к нему прислушиваются, когда выбирают мирового судью и коронера, – предположила Верити.
– Думаю, что без его одобрения такие должности в нашей округе не занимают.
Миссис Джералдсон включила свою персону в этот визит, провозгласив, что это будет хорошей возможностью снова повидаться со своей дорогой подругой леди Клебери после некоторого перерыва. Коллин решила, что тоже поедет, а Хоксуэлл пришел к заключению, что с такой защитой, включая кучера и грума, его присутствие не требуется.
Однако это решение Хоксуэлла разочаровало лорда Клебери. Он снизошел до того, чтобы вместе с женой принять приехавших гостей, лишь в надежде приветствовать еще одного пэра, но увы…
– Как жаль, – пробормотал он, услышав от Верити, что Хоксуэлл решил проехаться верхом по графству, чтобы понять умонастроения людей. – Я мог бы все ему рассказать и был к этому готов, тогда мне не пришлось бы ехать в город на осеннюю сессию парламента. Не получилось. – Он повернул лысеющую голову к жене. – Тебе придется поехать со мной в Лондон, дорогая. Я не смею оставлять тебя здесь одну в такое смутное время.
– Мне рассказали, что вы предприняли серьезные меры против возможного бунта, – сказала Верити.
– Так-то оно так, но нужен человек, который взял бы на себя командование, а когда нас здесь не будет, поместье окажется уязвимым, и я боюсь, что, если падет этот дом, падет вся страна.
– Хоксуэлл проявил интерес к вашей линии обороны, – сказала Верити.
– Вот как? Жаль, что он не приехал и не сможет ознакомиться с ней сам. Суррей не так далеко от Лондона, и ему может понадобиться такая же. Если вы пойдете со мной, леди Хоксуэлл, я покажу вам эту линию, и вы сможете описать то, что увидите, своему мужу.
Его жена не пошла с ними. Она осталась занимать миссис Джералдсон разными местными новостями, давая понять, что все эти линии защиты ей хорошо известны.
Между тем лорд Клебери вывел Верити на террасу в задней части дома. Слухи о приготовлениях, предпринятых лордом, не были преувеличением. Жерла четырех пушек внушительных размеров были нацелены на территорию за низкой оградой террасы. Рядом, на случай возможного нападения, лежал запас пушечных ядер.
Неужели лорд Клебери собирался сам палить из этих пушек? Или рассчитывал, что слуги будут биться насмерть, чтобы защитить его привилегии?
– Манчестер расположен вон там, – махнул он рукой в сторону леса.
– Если мятежники двинутся пешком, разве они не предпочтут идти по дороге?
– Они более хитры, чем вы думаете, леди Хоксуэлл. Я нанес на карту самый прямой путь от Манчестера до моего дома, и уверяю вас, они придут прямо через этот лес и мой сад.
Она восхитилась пушками и отдала должное его проницательности.
– Стране повезло, что вы здесь. Мятежникам придется пройти сначала через вас, чтобы потом грабить остальных.
– Вы считаете, что они только к северу отсюда? Должен с сожалением сказать, что они всюду. Бдительность необходима во всех направлениях. Понадобятся несколько смертных казней через повешение, чтобы напомнить людям о священном праве на собственность.
– Неужели это необходимо? Лондонские газеты не писали о волнениях в Стаффордшире.
– Газеты в Лондоне не знают всего. Будьте уверены, мы не допустим здесь подрывной деятельности и быстро с ней справимся.
«Вы причастны к тому, что исчезают люди? Неужели уже нескольких человек повесили, но никому об этом ничего не известно?» У нее язык чесался задать эти вопросы и узнать истинное лицо лорда Клебери, скрытое за его безобидной внешностью. Ее сердце сжималось от страха, потому что она знала ответ на оба вопроса.
Она взглянула на ядра. Пушки тоже показались ей знакомыми.
– Эти пушки и ядра были изготовлены на заводе моего отца, не так ли?
– Да, конечно. В армии считают, что они самого высшего качества. Мне повезло, что завод находится всего в нескольких милях от моего поместья.
– Мой кузен считает, что ваш интерес и покровительство ему тоже на руку.
– У нас с ним схожие интересы, моя дорогая леди Хоксуэлл, и в этом заключается мое снисходительное к нему отношение. В наши дни лидеры графств должны держаться вместе, несмотря на разницу в социальном положении. Когда дело касается нашего общественного уклада и порядка, я не столь щепетилен, чтобы не помочь любому человеку, если ему угрожают преступники.
– Вы имеете в виду волнения на заводе прошлой зимой, когда были вызваны добровольцы, не так ли? Я уверена, что без вас не обошлось.
Он снисходительно улыбнулся и пошевелил бровями, чтобы придать своему лицу таинственность.
– Да, и эти волнения, и многие другие. Думаю, что они будут продолжаться. Бертрам Томпсон знает, с кем имеет дело. Он учуял все гораздо раньше других и оказался достаточно сообразительным, чтобы вырвать заразу с корнем до того, как появились ядовитые ростки. Не беспокойтесь о вашем кузене, моя дорогая.
Он проводил ее обратно в гостиную. Следующий час она провела с дамами в обсуждении новомодных шляпок и платьев, хотя ее сердце ныло от боли.
Она заподозрила, что лорд Клебери, Бертрам и другие «лидеры» графства два года назад вырвали корень, имя которому было Майкл Боуман.
Наконец визит был окончен, и Верити вздохнула с облегчением. Она узнала все, что хотела о наследстве отца и о возможной судьбе Майкла.
Она послала Бертраму и Нэнси очень короткую записку, сообщив, что уезжает. Кроме миссис Джералдсон, был только один человек, с которым ей надо было по-настоящему попрощаться, и перед отъездом Хоксуэлл отвез ее к Кэти.
На этот раз он подвез Верити к самым дверям домика и поздоровался с Кэти, прежде чем оставить их вдвоем. И снова Верити сидела на единственном стуле, а Кэти – на табуретке в полутемной комнатушке.
– Я хочу, чтобы вы поехали со мной, – сказала Верити. – Мы уезжаем завтра утром, и вы могли бы сидеть рядом со мной в карете. Хоксуэлл дал свое согласие. Если захотите, вы можете жить в деревне. А хотите – в доме. Его домоправительница в Суррее очень добрая женщина, и к вам будут относиться с уважением. Вы не будете чувствовать себя непрошеным гостем.
Глаза Кэти наполнились слезами, но она радостно улыбнулась.
– Ты все еще та же маленькая девочка, не так ли? Заботишься о своей Кэти, хотя стала графиней. Но я не могу с тобой поехать. Если вернется Майкл, как он меня найдет?
– Он справится на заводе, и они ему все расскажут. – Верити стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Она была убеждена, что Кэти догадывается о смерти Майкла, но не хочет отказываться от надежды. Она взяла руку Кэти и стиснула ее. – Вы можете ждать его возвращения в Суррее с таким же успехом, как здесь.
Кэти низко опустила голову и долго сидела так, видимо, собираясь с духом.
– Это мой дом, Верити. Я прожила в этих краях всю свою жизнь. Этот домик беден, и у меня мало чего осталось, но люди, которых я знаю с детства, живут рядом, а мои друзья лежат на церковном кладбище. В моем возрасте страшно покидать родные места и жить среди чужих людей.
– Я вам не чужая, Кэти.
Кэти погладила Верити по щеке.
– Нет, ты не чужая, но постепенно, со временем, станешь. Ты теперь графиня, и с каждым днем все больше будешь ею. В этом нет ничего плохого или неправильного. Но ты изменишься, девочка моя, и ничего с этим не поделаешь. Когда ты завтра уедешь, Олдбери уже больше не будет твоим домом. Думаю, что ты и сама это знаешь.
Да, знает. Здесь все было по-другому даже во время их визита. Дом был не таким, каким она его помнила или каким он представлялся ей в мечтах.
И люди смотрели на нее по-другому и были осторожны в своих словах. Даже мистер Тревис, при всем его дружелюбии, ни на минуту не забывал, что разговаривает с графиней. Возвращение домой было детской мечтой. Прошлого не вернешь. Даже если Хоксуэлл и дал ей свободу снова быть Верити Томпсон, она уже никогда не будет той Верити Томпсон.
Она сползла со стула, села на пол у ног Кэти и положила голову ей на колени, как часто делала ребенком. Кэти гладила Верити по голове и беззвучно плакала.
Глава 22
Хоксуэлл открыл стеклянные двери и вышел на террасу.
В дальнем конце сада трое рабочих копали землю. Глубокие канавы под фундамент уже были вырыты по четырем углам квадрата, и сейчас рабочие под командованием Верити копали какие-то траншеи.
Дафна Джойс и Селия стояли рядом с Верити и держали за два конца большой лист, на котором была нарисована схема. Время от времени Верити сверялась со схемой, а потом давала указания рабочим.
Коллин тоже стояла неподалеку, наблюдая за происходящим. Увидев Хоксуэлла, она поднялась к нему на террасу.
– Она испортит сад, – сказала она. – Зачем в городском доме такая большая оранжерея? К тому же она выбрала очень неудачный проект. Оранжерея даже не будет соединена с домом.
– Оранжерея не предназначена просто для нескольких пальм и лимонного дерева. Я уверен, что Верити выбрала проект, который соответствует ее намерениям.
– Ты не мог убедить ее, что одной теплицы в Суррее вполне достаточно? Боюсь, что ее ждет слава эксцентричной особы. А эти женщины… – Вздохнув, она махнула рукой в сторону подруг Верити. – Тебе надо задуматься о ее будущем, Хоксуэлл, и вообще быть с ней построже.
Он подумал было посоветовать Коллин заняться своим собственным садом, но попридержал язык. Она подружилась с Верити, тогда как многие светские женщины лишь распространяли о ней гадкие сплетни. Однако если Коллин будет слишком настойчива в своей дружбе, Верити наверняка постарается от нее отдалиться.
Дружба с Верити давала Коллин возможность и оправдание быть подальше от своей матери в Суррее. Она поселилась в доме матери в Лондоне и явно предпочитала городскую жизнь сельской скуке. Она стала частой гостьей в их доме и была с Верити, когда он возвращался по вечерам.
– Я обещал ей свободу действий, Коллин. А что касается леди из «Редчайших цветов», она никогда не откажется от их дружбы. Даже если я запрещу, она все равно будет с ними встречаться.
– Может быть, ты по крайней мере посоветуешь ей не копаться самой в земле? Или надевать что-нибудь другое вместо старых платьев и этого страшного капора?
Ему казалось, что Верити выглядит в своем наряде восхитительно.
– Она всегда сама копает, так что лучше, если она будет это делать в старых платьях.
Коллин нахмурилась.
– Ты плохой помощник, Грейсон.
Он рассмеялся.
– По правде говоря, я не склонен быть с ней слишком строгим, дорогая кузина. Давай поговорим через год-два, когда первая страсть, возможно, пройдет.
Она посмотрела на него с любопытством.
– Я… я не представляла себе, что брак так тебе подходит. – Она взглянула на Верити, которая как раз ругала рабочего с лопатой. – Я рада за тебя, кузен.
Но, видимо, не очень. Их связывала давняя дружба, а в последние годы она стала еще крепче ввиду своеобразия их характеров. Коллин была безутешна после гибели жениха, а Хоксуэлл ко всему безразличен, и это странным образом их сближало.
Коллин, вероятно, считала, что Верити будет покладистой и скучноватой женой, а он – мужем, который едва замечает, что он вообще женат. Черт возьми, он тоже так думал. Признание, что брак оказался для него чем-то большим, ошеломило его не меньше, чем кузину.
Признавшись кузине, он вдруг почувствовал себя легко. Даже радостно. Если бы Коллин была мужчиной, другом, как Саммерхейз, он, наверное, поддался бы соблазну признаться, что страсть полностью его поглотила, а жена занимает в его мыслях почти все время и он не представляет себе, как бы мог обнимать другую женщину.
– Возможно, уже пора, Коллин, и тебе найти кого-нибудь. Ведь прошло много лет с тех пор, как он умер.
Она резко обернулась, чтобы посмотреть на него.
– Еще не поздно выйти замуж, Коллин. Если правильно составить брачный контракт, никогда не поздно. Это я могу взять на себя, а ты только должна найти мужчину, который был бы тебя достоин.
В глазах Коллин блеснули слезы, губы задрожали.
– Наверное, ты прав. Я, как всегда, благодарна тебе, Хоксуэлл, за твою щедрость, когда дело касается меня.
– Для этого и существуют братья, не так ли? – поддразнил он ее, как это бывало в детстве.
Он боялся, что она заплачет, но она поцеловала его в щеку и ушла в дом.
– Я просто сказала, что она мне не нравится, – сказала Одрианна. – Она хочет стать одной из нас, но никогда не поймет наше правило. Она никогда не сможет просто принять то, что есть, и не вмешиваться.
Верити рассматривала небольшое деревце мирта. Ее собственная оранжерея в Лондоне была почти готова, и она приехала к подругам в «Редчайшие цветы», чтобы выбрать первые саженцы для пересадки в новую оранжерею.
– Я совершенно убеждена, что Коллин и не думает стать одной из нас.
– Разумеется. Она смотрит на нас свысока, – сказала Селия. – Одрианна права – она слишком много вмешивается, как большинство женщин.
– К тому же она хочет заменить нашу дружбу своей, – добавила Одрианна.
– Это тоже неверно, – возразила Верити. – Она не хочет стать моей подругой. Она хочет стать моей сестрой, чтобы продолжать быть его сестрой.
– У сестер больше авторитета, чем у друзей, – сказала Дафна. – Тебе, разумеется, будет отведена роль младшей сестры.
Верити улыбнулась. Вот это было правдой. Коллин желала не только помогать, но и направлять.
– Она добрая. Иногда она вмешивается больше, чем мне хотелось бы, суется с советами, которые мне не нравятся. Поскольку она теперь в моей семье навсегда, я решила, что буду более покладистой. Я не хочу ссориться по незначительным поводам. У меня есть более важные заботы, чем планы Коллин относительно меня.
Дафна положила отросток амариллиса на стол, на котором они сортировали растения, предназначенные для отправки в Лондон.
– Печально слышать, что у тебя есть какие-то заботы, Верити.
Больше Дафна ничего не сказала, но Одрианна нахмурилась. Селия же продолжала работать ножницами, срезая завядшие листья с ветки большой гевеи.
В дальнем углу сада Кэтрин вскапывала грядки под огород.
Кэтрин была принята в их круг. По словам Дафны, она идеально вписалась в их компанию и приняла то правило, по которому они жили.
– Вы помните день, когда я показала вам старые газеты? И то, что показалось мне в них странным?
– Конечно, – откликнулась Селия. – Ты узнала то, что хотела, когда побывала у себя дома?
– Да, я узнала, что сын Кэти исчез как раз перед моей свадьбой, и с тех пор никто о нем ничего не слышал. Не было и суда или каких-либо известий о том, что его арестовали.
Подруги задумались. Потом Селия сказала:
– А твой кузен уверял, что он никуда не делся?
– Да. И это было правдой. Я думаю… я боюсь, что сын Кэти был убит.
Селия положила ножницы. У Дафны пропал интерес к амариллису.
– Убит твоим кузеном? – спросила Селия.
– Моим кузеном и еще кое-кем.
Она рассказала им о лорде Клебери и его намеке на ядовитые ростки, которые следует вырывать с корнем.
– Это не похоже на намек. Этот лорд Клебери безумен. Все эти пушки и ядра на террасе… – сказала Селия. – Тело ведь не нашли. Может, ты видишь заговор там, где его нет? Возможно, он просто уехал в поисках лучшей судьбы.
– Да, доказательств у меня нет. Я могу ошибаться, и иногда мне удается убедить себя в этом. Никаких свидетельств у меня нет, и мне не с кем поделиться сомнениями, кроме трех своих подруг, которые только и могут, что выслушать меня. Я знаю, что ничего не могу сделать, но это меня гнетет.
– Мы тебя понимаем, – сказала Одрианна. – А ты не хочешь рассказать все Хоксуэллу? Он мог бы по крайней мере выяснить, был ли арест и суд. Пэр может что-то узнать в правительстве. Например, если суд состоялся в другом графстве.
– Я не смею ему рассказывать. Он знает, что я пыталась узнать что-либо о Майкле – так зовут этого молодого человека, сына Кэти, – и решил, будто Майкл значит для меня больше, чем он.
– Вот как, – сказала Селия.
– Что значит «вот как»? – поинтересовалась Дафна.
– Я имею в виду, что она права. Молодой человек исчезает два года назад, а Верити сбегает почти сразу после свадьбы. Хоксуэлл, естественно, заподозрил, что между этими двумя событиями существует связь. Любой мужчина повел бы себя так же, особенно если его жена при первой же возможности начинает разыскивать этого молодого человека.
– Ты, однако, не согласна с подозрениями Хоксуэлла, насколько я понимаю, – сказала Дафна.
– Конечно, нет. Я просто согласна, что она не может просить мужа искать этого Майкла или помочь ей узнать что-либо о его судьбе.
– А я считаю, что может, – возразила Одрианна. – Я уверена, что, если она попросит, он ей поможет.
Селия вытаращила на Одрианну глаза.
– То, что лорд Себастьян просто твой раб, не означает, что любой муж после свадьбы с готовностью надевает на себя цепи любви. Как раз наоборот.
Не обращая внимания на эту колкость, Дафна сказала:
– Он тебе поверил, когда ты отрицала, что Майкл был твоим возлюбленным, Верити?
Верити не была в этом уверена.
– Вообще-то он мне почти поверил, но, по-моему, все еще сомневается.
– А сейчас твой брак гармоничен?
– Я бы сказала, что он почти гармоничен. В некотором смысле. – Она почувствовала, что начинает краснеть. – Я имею в виду, что мы почти не спорим. А по некоторым вещам… у нас полное взаимопонимание.
Селия хихикнула.
– Беру обратно свое «вот как», раз эти «некоторые вещи» вызывают у тебя такое смущение.
– Значит, ты его не боишься? – спросила Дафна.
– Совсем не боюсь. Я знаю, что вы видели, как он может выйти из себя, но поверьте мне.
Дафна сняла перчатки и передник и выглянула в окно.
– Я благодарна тебе за то, что ты позволила мне немного вмешаться в твои дела. Одрианна разуверяла меня, но я все же беспокоилась. Может быть, тебе все же стоит попросить у него помощи, Верити. Тогда ты могла бы быть уверенной. Если творилось беззаконие, если одни люди убивали других, какими бы ни были причины, нельзя позволить, чтобы это продолжалось. Это надо остановить.
Верити была с этим согласна, но все же считала, что разговор с Хоксуэллом о Майкле нарушит гармонию их брака, о которой упомянула Дафна.
– Давайте позовем Кэтрин и что-нибудь перекусим, – предложила Дафна. – Одрианна, твоя новая песня при тебе?
– Ты написала новую песню? – спросила Верити. – А я и не знала.
– Это потому, что оба раза, когда я к тебе приезжала, там была Коллин. Но Селия нам споет, и все мои друзья услышат эту песню в первый раз.
– Может, тебе лучше самой спеть ее во вторник на званом обеде, устраиваемом Каслфордом? – поддразнила ее Верити.
– Ты будешь обедать с герцогом Каслфордом? – удивилась Селия.
– Так же как Верити. Себастьян сказал, что этот обед герцог дает в ее честь.
Селия перехватила взгляд Дафны.
– А…
В следующий вторник Верити готовилась к званому обеду у Каслфорда.
– Я страшно волнуюсь, – призналась она, пока горничная помогала ей надеть вечернее платье. – Хоксуэлл говорит, что я справлюсь, но боюсь, что при встрече с герцогом Каслфордом я окажусь скорее главной шуткой обеда, чем гостем.
Горничная ничего не ответила. Верити хотелось бы, чтобы рядом были Дафна и Селия. Дафна сказала бы нужные слова, чтобы вселить в нее уверенность, а Селия там и тут немного поправила бы ее прическу и платье, и после этого она выглядела бы в сто раз лучше.
Она посмотрела в зеркало и заставила себя улыбнуться, чтобы ее отражение не было столь печальным.
Какие-то блики за спиной отвлекли ее от зеркала. Потом перед глазами появилось ожерелье из нескольких ниток жемчуга, опустившееся на ее обнаженную шею. Ловкие руки горничной застегнули его сзади.
Платье было того же цвета, что и жемчуг, и ожерелье выглядело потрясающе. Она провела пальцами по идеальной поверхности жемчужин.
После той ночи в Суррее она долго избегала надевать это украшение. Его вид все еще вызывал в ней угрызения совести и даже некоторое негодование оттого, как ловко Хоксуэлл воспользовался ее слабостью.
Этот жемчуг символизировал так много: замужество, и этот дом, и даже этот новый мир. Сегодня она надела его на званый обед у герцога, где займет место как титулованная графиня и будет сидеть в обществе самых знатных людей высшего света. Она не была настолько глупа, чтобы возмущаться этим или не принимать в расчет преимущества жизни, дарованные ей титулом, но ей хотелось, чтобы она все еще могла быть и маленькой девочкой из Олдбери.
«Когда ты завтра уедешь, Олдбери перестанет быть твоим домом», – сказала Кэти, и она была права. Но сердце не хотело мириться с этой непрошеной правдой. Ей все еще хотелось играть у ручья, есть выпеченный Кэти хлеб и смеяться с Майклом. А больше всего ей хотелось обладать властью помешать Бертраму причинять боль этим замечательным людям.
– Вы так красивы, мадам, – сказала горничная. – Эти розочки на лифе просто великолепны.
Ее как раз волновали именно эти розочки, как, впрочем, и все остальное, касающееся предстоящего вечера. В голове у нее крутились всевозможные темы для поддержания беседы, и надо было выбрать из них самые интересные.
Увидев Верити в этом роскошном платье жемчужного цвета, Хоксуэлл предположил, что на званом обеде она будет самой красивой женщиной, и по прибытии в дом Каслфорда понял, что не ошибся.
Ее несколько чопорное поведение казалось скорее высокомерным, чем сдержанным. Поскольку ее окружали самые лучшие – по выражению Каслфорда – представители света, это говорило в ее пользу. Каслфорд не лгал, сказав, что на обеде будут присутствовать самые сливки общества. Верити пришлось сохранять достоинство, когда ее представили двум герцогам, один из которых принадлежал к королевской семье и был не больше и не меньше, как принцем-регентом.
Каслфорд был трезв, чего нельзя было сказать о некоторых других гостях. Один из них, граф Роули, решил, что это позволяло ему немного повеселиться во время обеда.
– Вы прелестная женщина, леди Хоксуэлл, – сказал он, наклонившись над столом и повернувшись к Верити, сидевшей через два человека от него. – Ваш муж выиграл сразу по двум статьям.
После этого выпада беседа за столом не прекратилась, однако Хоксуэлл заметил, что большинство его соседей по столу стали прислушиваться.
– Благодарю вас, лорд Роули. Мне польстило бы, даже если мой муж думает, что преуспел в чем-то одном.
– Большое наследство всегда украшает женщину, – сказал Роули, фыркнув. Он обернул пьяный взгляд на своего соседа, чтобы убедиться, что его шутку оценили. – Это завод, не так ли? Хлопок и все такое?
– Железо, – ответила Верити, нисколько не смутившись. – Мой отец был промышленником и изобретателем, но главным образом металлургом.
Другие гости снисходительно заулыбались, даже как будто извиняясь. Но не потому, что, по их мнению, хорошо иметь отца-металлурга, а потому, что один из их общества оказался ослом.
– Железо, говорите. Это печи, кузницы и все такое, – не унимался Роули, пронзив Хоксуэлла критическим взглядом. – Звучит неприятно, даже как-то грязно.
– К тому же и опасно, – откликнулся Хоксуэлл. – Работа у доменной печи требует смелости.
– Нам не удалось бы одержать победу над Бонапартом без таких смельчаков, – добавил принц-регент.
– Верно, верно. – Роули опрокинул рюмку кларета, которая явно была лишней. – Все же… – Он посмотрел на Хоксуэлла с презрением.
– А я владею железными рудниками, – сказал Каслфорд и немного подался вперед, чтобы все увидели, что его эта тема интересует. Прядь, упавшая на лоб, придала ему воинственный вид.
Хоксуэлл представил себе Тристана перед зеркалом, репетирующего идеальный образ настоящего герцога, а потом смахивающего на лоб эту прядь, чтобы дать понять, что все это притворство. Сидевшие рядом с ним дамы не могли оторвать глаз от этой щегольской каштановой пряди.
– Ты пытаешься сказать об этом что-то оскорбительное, Роули? – спросил Каслфорд. – Но ты слишком пьян и ошибся адресом.
– Я ничего не говорил о рудниках, Каслфорд.
– Ты говорил о железе. Я ясно это слышал.
– Я вообще говорил не с тобой. Я разговаривал с леди Хоксуэлл.
– Ты хочешь сказать, что пытался оскорбить вместо меня леди? Ну, знаешь, Роули.
Роули пришел в замешательство. Однако этого нельзя было сказать о его молодой жене. Она почувствовала, куда может завести пьяная болтовня мужа, и вперила в него негодующий взгляд. Самые лучшие люди общества, возможно, и принимали приглашения Каслфорда, но самые умные из них избегали привлекать к себе его пристальное внимание.
Роули, к сожалению, умным не был. Не почувствовал он и растущего беспокойства жены.
– Если женщина – дочь металлурга, нет ничего оскорбительного в том, чтобы сказать, что она дочь металлурга, – высокомерным тоном произнес Роули, явно не собираясь оправдываться. – А что касается твоих рудников – поздравляю. Благодаря им состояние твоей семьи, должно быть, утроилось за время войны, и тебе при этом не пришлось пачкать руки.
Хоксуэлл увидел, как опустились веки Каслфорда – это был опасный знак. Он переглянулся с Саммерхейзом. Верити, не обученная тонкостям светского этикета, не знала, как скрыть свое удивление странным поведением самых лучших людей общества.
Принц-регент потребовал налить всем вина, а потом, откинувшись на спинку стула, стал с удовольствием наблюдать за происходящим, радуясь, что предпочел именно это приглашение многим другим.
– Назвать леди Хоксуэлл дочерью металлурга, разумеется, не оскорбление, тем более что она с гордостью сама называет себя так, и правильно делает. Однако ты намекал, что Хоксуэлл сейчас занят в этом деле. Грязном, по твоему мнению. Я сомневаюсь, что он думает так же. Не так ли, Хоксуэлл?
Глаза всех гостей повернулись к Хоксуэллу. Черт бы их побрал, подумал он.
– Честно говоря, Каслфорд, я бы предпочел, чтобы меня называли торговцем, нежели спекулянтом, нажившимся на войне.
– Да, – протянул Каслфорд. – Я как раз собирался сказать об этом.
– Ты отрицаешь, что благодаря своим рудникам хорошо нажился во время войны? – продолжал Роули.
Стало так тихо, что было слышно, как тяжело вздохнул Саммерхейз.
– Надо будет поинтересоваться у моего агента. Сомневаюсь, что, добывая руду, мы терпели убытки. Это было бы глупо и непатриотично. А ты, Роули, разве не продавал во время войны выращенное на твоих полях зерно или шерсть со своего стада овец?
Роули задумался, как ему оправдаться за то, как он использовал свои земли.
– Ты обвинил меня в том, что я не просто получил доход, но и нажился на войне, – продолжал Каслфорд. – Однако если ты извинишься передо мной, перед Хоксуэллом и его женой, мы сможем обойтись без вызова на дуэль.
При слове «дуэль» Роули побледнел, но попытался приуменьшить свое поражение.
– Я не оскорблял леди.
– Я начинаю терять терпение, – сказал Каслфорд, и все поняли, что Роули не поздоровится, если это действительно так. – Ты хотел поставить ее в неловкое положение, а через нее и Хоксуэлла, а я не позволю оскорблять одного из моих старых друзей в моем собственном доме. Тебе это не удалось лишь потому, что леди Хоксуэлл не раба предрассудков и не стесняется своих предков, которых ей к тому же нечего стыдиться.
Роули был загнан в угол. Он стал центром скандала, о котором еще долго будут говорить в свете. Наконец он пробормотал что-то похожее, по-видимому, на извинение, сославшись на то, что слишком много выпил.
Каслфорд улыбнулся и обернулся к принцу-регенту с каким-то вопросом. Общая беседа возобновилась. Хоксуэлл понял, что все за столом надеялись на другой конец разыгравшейся драмы и на то, что вызов на дуэль все же состоится, но потом решили, что они и так неплохо повеселились.
