Текст книги "Бруклинские ведьмы"

Автор книги: Мэдди Доусон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Я уверена, что он не помнит, как когда-то души во мне не чаял, как мы вместе гуляли по лесу, и шлепали по лужам в резиновых сапогах или босиком, и как однажды летом ловили светлячков и пескарей, а потом отпускали их с благословением. Но это было очень давно, а потом в какой-то момент он, видимо, принял точку зрения своей матери: я не стою того, чтобы обо мне беспокоиться.

Я оставила все это в прошлом, – на самом деле оставила. Я надеялась на гораздо большее, но теперь так привыкла к безразличию своей семьи, что даже ничего не имею против, когда они закатывают глаза, думая, что я этого не замечаю, и вечно приговаривают: «Ох, Бликс!»

Марни берет Ноа под руку, целует его в щеку и рассказывает мне, на тот случай, если я не знаю, что он – самый лучший учитель третьих классов и что ученики и их матери любят его просто до смерти, я гляжу на него и улыбаюсь.

Ноа ерзает, ему явно неловко.

– Марни, боюсь, нам правда пора, – нетерпеливо произносит он. – Пока мы тут болтаем, машин на улице все больше.

– Конечно, вам пора, – киваю я утвердительно. – Я тоже уйду с этой вечеринки, как только появится благовидный предлог.

Выражение лица Ноа не меняется, но Марни поворачивается ко мне с улыбкой.

– Значит, – обращается к ней Ноа, – я принесу тебе пальто. Оно в кабинете?

– Я сама его заберу. – отвечает Марни, но я касаюсь ее руки и, когда она смотри на меня, едва заметно качаю головой: «Пусть он идет».

Как только Ноа удаляется, я говорю:

– Послушай, что я должна тебе скатать. Ты удивительная и сильная, и тебя ждет большая-большая жизнь. Она приготовила тебе множество сюрпризов. Вселенная поднимет тебя до небывалых высот.

Она смеется:

– Ой-ой-ой! Думаю, я не слишком-то люблю сюрпризы.

– Уверена, они будут хорошими, – заявляю я. – И вот что важно: не соглашайся на то, чего ты не хочешь. Это основное. – Я закрываю глаза. Я хочу сказать ей, что она вся золотая, а Ноа весь бежевый, и что, когда он на нее смотрит, в воздухе появляется сулящая неудачи муть, и если бы я могла, если бы я не знала, что она сочтет меня сумасшедшей, то сказала бы, что мы с ней каким-то образом связаны, что я ее искала.

В этот момент Ноа возвращается с ее пальто, сумочкой и указанием, что ей следует вернуться в дом и попрощаться с его родственниками.

Марни, кивнув, сообщает:

– Твоя двоюродная бабушка Бликс говорит, что придет к нам на свадьбу, здорово же?

Ноа, помогая нареченной надеть пальто, отвечает:

– Ну да, скажу матери, чтобы добавила ее в список гостей, – а потом чмокает меня в щеку: – Береги себя.

Пора уходить. Ноа шагает прочь, жестом позвав за собой Марни.

– Вот! Возьми это. Немножко цвета тебе не повредит. – Я снимаю любимый шарфик – шелковый, в голубых разводах с дырочками-подпалинами и неровном бахромой – и обматываю вокруг ее шеи. Она улыбается и шлет мне воздушный поцелуй.

Когда они идут в дом, я вижу, как ее лицо обращается к Ноа, такое и розовое, и золотое, и алое от любви в потоке золотых искр.

После того как они удаляются, воздух вокруг меня начинает постепенно успокаиваться, приходит в норму. Искры блекнут и гаснут, как бенгальские огни Четвертого июля[1]1
  День независимости США, национальный праздник.


[Закрыть], когда они, прогорев, снова превращаются в обычные заостренные металлические спицы.

Я закрываю глаза, внезапно почувствовав себя опустошенной и усталой. А потом вдруг узнаю нечто, чего не знала прежде. Истину, такую же очевидную и бросающуюся в глаза, как и всё, что я когда-либо предчувствовала: Марни Макгроу и Ноа не поженятся.

По сути, между ними уже всё кончено.

2
МАРНИ

– Господи, это был полный провал, – говорит Ноа в автомобиле. – Полнейший! Уиппл, чудила, попробуй вести машину так, как будто ты не совсем в дрова. Сумеешь? Или хочешь, чтобы тебе впаяли вождение в нетрезвом виде? Мы, вообще-то, планируем еще пожить.

Клянусь, полное впечатление, что машина Уиппла – новехонький кабриолет БМВ – совершает повороты на двух колесах, а сам он демонстрирует искусство вождения двумя пальцами левой руки, держа в правой бокал с коктейлем. Красная жидкость периодически выплескивается на сиденья и приборную панель.

Я машинально села назад; Ноа, к моему удивлению, тоже прыгнул на заднее сиденье по соседству со мной, оставив Уиппла в одиночестве, и это означает, что тому приходится постоянно крутить головой, чтобы поддерживать разговор. И каждый раз, когда он оборачивается, машина виляет, но Уиппл лишь сильнее бьет по газам.

Ох, сегодня не день, а сплошное разочарование. Я не хочу начинать семейную жизнь с трений со свекровью. Моя начальница, Сильви, говорит, что это вообще наихудший вариант. А сейчас, когда я сижу в машине, в голове звучит еще и голос матери: «Так невежливо с твоей стороны провести весь вечер за разговорами с одной-единственной родственницей! Тебе следовало пообщаться со всеми гостями! Для того и устроили эту вечеринку, чтобы ты познакомилась с семьей и друзьями жениха».

А теперь еще и это, самое большое разочарование из всех: великий Саймон Уиппл, о котором я слышала столько фантастических историй, оказался всего лишь самым обычным краснолицым хохотуном, этаким переростком из студенческого братства. И, кажется, Ноа в его присутствии с каждой минутой тупеет.

Судя по всему, мы направляемся в дом одного из их общих друзей, с которым, по словам Ноа, я должна познакомиться. «Это экскурсия по моему родному городу, – сообщает он мне. – Знакомство с местными Фриками». Он притягивает меня к себе и впивается губами в шею, как будто собирается оставить засос. Может, лишь на том основании, что мы сидим сзади, он решил, будто мы снова старшеклассники?

– Охренеть, я дико извиняюсь, мне так стыдно за свой поступок, – слишком громко говорит он мне в ухо. – Подумать только, я оставил тебя один на один с бабулей Бликс.

– Будешь теперь должен, – встревает Уиппл.

– Да? Она ведь вроде той старухи, которая живет в лесу и питается детишками.

– Всё потому, что она ведьма, – заявляет Уиппл. – Марни, тебе повезло, что ты уцелела. Я сказал Ноа: «Чувак, иди спасай свою девушку, пока она не сбежала куда глаза глядят от твоей мамы и двоюродной бабушки».

– Только не она, – возражает Ноа. С ней у меня все схвачено.

Я отстраняюсь. У него колючая щетина, а изо рта пахнет пивом. Я тереблю шарфик, который подарила мне Бликс. Он просто чудесный, весь в разводах разных оттенков голубого цвета и дырочках, которые выглядят так, будто их прожгли нарочно.

– Она правда ведьма? – спрашиваю я, и они оба начинают ржать. – Нет-нет, расскажите. Она что, типа занимается колдовством? Ходит на шабаши и все такое?

– Насчет шабашей не знаю, – заявляет Уиппл, – но всякие чары она точно наводит. Да, чувак?

– Чары наводит, зелья варит, и прочая подобная чушь, – отвечает Ноа. – Вечно с этим заморачивается, по мне, так она перебирает с эффектами.

– Она вроде бы милая, – говорю я. – Мне понравилась.

Ноа нагибается вперед, влезает между передними сиденьями, берет из правой руки Уиппла бокал и одним глотком допивает его содержимое.

Уиппл ржет:

– Эй, это мой коктейль. Будешь должен, чувак.

– Мне было нужнее, братишка, и к тому же ты за рулем.

– Расскажите, – прошу я, – что она делала? Не могу поверить, что ее на самом деле считают ведьмой.

Однако они уже трындят о чем-то своем: о вечеринке, о том, придут ли туда их одноклассники, о какой-то Лейле, которая на дерьмо изойдет, узнав, что Ноа собрался жениться, не посоветовавшись с ней.

Я смотрю в окно на проносящиеся мимо дома – большие особняки с огромными газонами, где растут увитые белыми мерцающими гирляндами деревья; на наряженные елки в окнах; на «венки из остролиста, фа-ля-ля-ля-ля…» Так элегантно, так богато…

Я гадаю, действительно ли смогу сюда вписаться?

Забавно, как бывает в жизни. Вот встречаешь ты на вечеринке в Калифорнии симпатичного парня, и он сообщает, что раньше писал сценарии для фильмов, и один даже чуть было не приняли, но все-таки не приняли; а еще рассказывает, что теперь преподает в школе и любит детей, а еще обожает кататься с гор на сноуборде. Позже ты лежишь с ним в постели после всех волшебных штук, что он с тобой проделал, и он говорит, что его мечта – помогать людям, и ты поражаешься, как при этом меняются его глаза, сколько в них глубины… И вот ты уже по уши влюблена. Еще позже, много позже, когда он уже переехал к тебе и купил в подарок роскошный пресс для чеснока и пару восхитительных бирюзовых сапожек, и написал для тебя песню, которую сам же исполнил под гитару, ты едешь с ним в его родной город и обнаруживаешь – о боже! – что он балованный сынок богатеньких родителей, которому заранее все сходит с рук, а им в лучшем случае нет до тебя дела, и исключение составляет лишь одна старенькая и вроде бы никому не симпатичная бабуля.

Ты видишь, что твой избранник соткан из противоречий. И что тебе придется научиться – а куда ты денешься? – ладить со своими будущими родственниками и находить с ними общий язык. И ты знаешь, что после этого вечера будешь смотреть на него совершенно другими глазами, и вот еще одна новость, которую ты о нем узнаешь: просто чудо, что после такого детства он сумел благополучно поселиться в твоем сердце.

Но ты по-прежнему влюблена в него по уши.

Но потом ты возвращаешься домой, дни идут за днями, и ты недоумеваешь, почему он закатывает глаза на твои вопросы о бабуле Бликс и почему сердится, что ты ее пригласила, предварительно не согласовав это с его мамой. Он меняет тему, ты настаиваешь, и тогда он со вздохом произносит: «Ну, она не получила деньги, на которые рассчитывала, поэтому переехала на север, и у нее начались странности. Она смотрит на людей так, будто видит их насквозь вместе со всем самым плохим, что в них есть».

И ты говоришь, что бабуля, возможно, восхищается этим «самым плохим» (тут ты изображаешь в воздухе кавычки), а он задается вопросом, с чего это ты так одержима двоюродной бабушкой Бликс, а ты говоришь, что он ошибается, и ты вовсе даже не одержима.

Но все же спрашиваешь себя, почему в свободное время не можешь думать ни о чем другом и постоянно мысленно разговариваешь с бабулей Бликс. А вдруг она была права, когда говорила, что любовь – истинное выражение всего сущего во вселенной и что искры, которые ты видишь, реальны. Ты отвечаешь ей, что она ошибается насчет тебя – ты не создана для большой жизни и неожиданностей, тебе всего лишь хочется обычной любви и счастья с ее внучатым племянником. Тебе нужен дом в респектабельном пригороде и трое детей.

Каким-то непонятным образом ты знаешь, что вовсе ее не убедила. Одно лишь только знакомство сделало тебя большим, чем ты была, и, вероятно, ты даже оказалась вовлечена в нечто безумное и мистическое, чего не объяснить ни за что и никому. Как в тот раз, когда ты пошла в планетарий, смотрела вверх, на звезды, что горят в миллиардах световых лет от Земли, и чувствовала себя крошечной точкой пульсирующего света, вспышкой во вселенной, которой тем не менее предопределено существовать.

И возможно, именно от этого у меня так болит голова.

3
МАРНИ

Спустя пять месяцев – после многих недель свадебных приготовлений, когда платье уже куплено, приглашения написаны, место празднования выбрано и все более-менее организовано моей мамой и подтверждено мною по телефону или по скайпу, – я сижу в маленькой комнатке приходской церкви моих родителей, что в Джексонвилле, штат Флорида, в комнатке, где в нормальной вселенной красавица-невеста ждет, когда за ней придут ее счастливые подружки, и наблюдаю, как моя жизнь, будто в замедленной съемке, разваливается на куски.

Ноа не явился на свадьбу.

Сейчас он опаздывает на сорок семь с половиной минут, и в этом, как я не перестаю объяснять всем, кто согласен меня слушать, нет ничего страшного. Он вот-вот появится. Конечно он придет.

Он может даже прислать сообщение, в котором будет что-то вроде:

«Эй! Я в епископальной церкви. Где все?»

И тогда я отвечу:

«Ха-ха-ха! Жди! Не епископальная церковь! Свадьба в методистской церкви, соседний квартал!»

И мы пошлем друг дружке по улыбающемуся смайлику, и все будет хорошо.

Но пока что ничего подобного не произошло.

Действительность такова: я потею в этой камере пыток вместе со своей сестрой Натали и двумя подругами детства, Эллен и Софронией. На мне выбранное мамой платье – платье, из-за которого, как мне теперь стало ясно, я выгляжу как гигантское белое кресло с мягкой обивкой. Язык во рту ощущается как толстый кусок пересохшего мяса, волосы собраны сзади в такой тугой пучок, что лоб болит; ступни отекли и стали вдвое больше обычного, а еще в этой крохотной комнатушке без окон, наверное, девяносто семь тысяч градусов выше ноля, и моя сестра с двумя подружками невесты, слава богу, не смотрят в мою сторону, потому что им ужасно за меня неловко, и они не смогли придумать ничего лучше, чем уставиться в свои телефоны и смотреть в них до конца времен.

Я слышу, как женщина-органистка снова и снова играет одни и те же три аккорда. Интересно, сколько еще часов она будет их играть и как узнает, когда придет пора остановиться? И вообще, в чьи обязанности входит отменять свадьбу? Может, это смерти подобно, и священник с моим отцом – а может, и я сама – будем поглядывать на часы, пока один из нас не произнесет: «Ну все, хватит. Пора уже это сказать. Четыре тридцать четыре. Свадьбы не будет, ребята».

О-боже-мой-боже-мой-боже-мой. Ноа никогда не опаздывает, если только в дело не замешаны авиаперелеты, и это означает, что либо он мертв, либо они с Уипплом устремились к какому-то невероятному приключению, в котором нет места девушкам. В этом случае мне придется выследить своего несостоявшегося мужа и убить его.

Но что, если он мертв? Что, если сюда вот-вот заявится полицейский, который отведет меня в больницу, и мне придется, истерически рыдая, стоять на опознании в морге в этом своем подвенечном платье?

Я откалываю фату и начинаю распускать слишком тугую прическу.

– Нет, – говорит Натали, – не делай этого. – Она подходит и садится рядом со мной, ее глаза увлажняются и блестят. Она на шестом месяце беременности, и, может, оттого, что носит в своем теле будущее, ее в последнее время слишком беспокоит мир, готовый в любой момент превратиться в непредсказуемое, иррациональное место. Сестра все время выглядит так, будто вот-вот заплачет. Два дня назад она встретила меня на своей машине в аэропорту, и когда в пути по радио зазвучала песня Принса, богом клянусь, ей пришлось остановить автомобиль, так как она толком ничего не видела от слез. А все потому, что «Принс не должен был умереть», – сказала она.

– Всему этому должно быть какое-то разумное объяснение, – говорит сестра высоким дрожащим голосом. – Может, мост сломался. Или магазин, где продают смокинги, закрыт. Напиши ему еще раз.

Я смеюсь:

– Серьезно, Нат?! Мост? Магазин смокингов? Серьезно?

– Напиши ему еще раз.

Я пишу:

«Прив, обезьян. Как оно? Лю».

Никакого ответа.

«Жду тя оч. #свадьба!!!!!»

Тишина. Через пять минут я набираю:

«Ты где? LOL»

Не сообщая Натали, я совершаю сделку со вселенной: если я сейчас положу трубку и не буду смотреть на нее, пока не досчитаю до тысячи, то, взяв ее снова, увижу, как Ноа набирает текст. На экране замигают три маленькие точечки, и Ноа сообщит, что как раз ехал на свадьбу, но тут пришлось спасти чью-то жизнь, или на улице ему попалась раненая собака и он бросился искать ее хозяина, потому что кем надо быть, чтобы бросить раненую собаку!

Я успеваю досчитать до восьмисот сорока восьми, но потом говорю себе: «Забудь это!» – и быстро набираю несколько сообщений подряд:

«Чо за нах??? Ты ОК?»

«Ноа Спиннакер, если ты скоро не появишься, я ПСИХАНУ ИЛИ УМРУ!!!!!!!!!!»

«Плзтзплзплзплз».

Мой папа, наряженный в смокинг отца невесты, заглядывает в дверь.

– Как ты, голубка? – спрашивает он.

Папа не называл меня голубкой с тех самых пор, как я в десять лет умолила его перестать это делать, и поэтому сейчас мне ясно, что он слетел с катушек.

– Она держится, о’кей? – встревает Натали. – Может, нужно, чтобы кто-то поискал этого сукина сына и приволок сюда?

Мы все потрясенно молчим.

Я вижу, как папа думает: «Опаньки, беременные гормоны». Потом он смотрит на меня и сообщает:

– Пришла двоюродная бабушка Ноа и спрашивает, нельзя ли ей с тобой поговорить.

– Конечно, пригласи ее сюда, – отвечаю я, сглатывая комок в горле.

И вот в комнату входит Бликс, которая нарядилась так, будто нашла свой гардероб среди уцененного товара в комиссионном магазине, специализирующемся на одежде семидесятых годов прошлого века, но выглядит при этом вполне симпатично и жизнерадостно. На ней длинная тюлевая юбка розового цвета, какая-то серебристая переливающаяся блузка с кучей кружевных шарфиков, завязанных многочисленными узлами, длинные бирюзовые серьги и около сотни бисерных браслетов. Все это вроде бы не сочетается между собой, но она все равно выглядит как произведение искусства. Ее безумная прическа, как у Эйнштейна, усыпана маленькими блесточками, она накрасила губы ярко-красной помадой, а глаза у нее сегодня особенно похожи на блестящие бусинки и смотрят остро – глаза-рентген, как называет их Ноа, – чтобы лучше видеть, что творится в самой глубине твоей души.

Должна признаться, я чувствую проблеск надежды: а вдруг она и вправду ведьма? Может, она вроде феи-крестной в «Золушке», скажет волшебные слова и наворожит, чтобы Ноа встал передо мной, как лист перед травой, – и вся моя жизнь, которая, кажется, скукожилась, приняв позу эмбриона, каким-то образом воспрянет, развернется, выпрямится и вернется в нормальное русло.

Да-да. Я действительно зашла так далеко.

Эллен, Софрония и Натали выглядят шокированными. Я поднимаю руку и вяло машу Бликс.

– Да у вас тут натуральный ад, как я посмотрю, – говорит Бликс, и все мы натужно смеемся. – Жизненные силы спасаются бегством из этой комнаты! Мне доводилось бывать на похоронах, где энергетика была получше, чем здесь. – Она упирает руки в боки, разглядывает нас, явно заинтересованная свадебными нарядами, и в какой-то момент мне кажется, что нам не избежать советов относительно стиля и моды. Может, главная проблема сегодняшнего дня в том, что у нас в одежде чего-то недостает, например воздушных шарфиков.

Вместо этого Бликс подходит ко мне и, взяв мои влажные руки в свои, холодные и костлявые, говорит сухо, хотя в глазах у нее прыгают чертики:

– Я тут не для того, чтобы окончательно испортить тебе настроение, но хочу сказать вот что: надеюсь, сегодня нам не придется его убивать. Но если понадобится, мы это сделаем. Знайте, я готова. Девочки, вы со мной?

Я вижу, что Натали начинает быстро-быстро моргать.

– Не думаю, что стоит его убивать, – шепчу я, хотя такие мысли у меня мелькали. Не удивлюсь, если Бликс это известно.

– Да, но он все равно искушает судьбу, – произносит она и подтягивает к себе кресло с видом человека, который намерен расположиться в нем надолго. – Однако нам в первую очередь нужно позаботиться о себе. Важный момент: как вы дышите! Вы делаете это осознанно? Вижу, что нет, не так ли?

Я делаю несколько старательных вдохов-выдохов.

– Знаете, что нам сейчас нужно? Позитивные вибрации. Нам нужно Дыхание Радости. Это в йоге есть такая штука. Я сейчас покажу, как оно делается.

К моему удивлению, она встает, вскидывает руки над головой, а потом резко опускает, одновременно согнув колени и наклоняясь вперед. Когда ее голова почти касается коленей, она испускает громкое: «АРРРРРРГХ!» Выпрямляется и смотрит на нас:

– Пять раз. Быстренько! Давайте, дамы. Выкрикните это: «Аррргх! Аррргх!»

Мы все, за исключением Натали, так и делаем. Нам слишком страшно, чтобы не послушаться.

Довольная Бликс хлопает в ладоши.

– Великолепно, великолепно. Бог ты мой! Вы, юные леди, такие красивые, вы знаете об этом? А мужчины… нет, я, конечно, очень люблю мужчин, однако будем честны: большинство из них – просто вонючие, потные, хрюкающие любители почесать яйца. Но предполагается, что мы все равно как-то должны их любить. – Она качает головой. – Такая вот шутка природы. Ни жить с ними не можем, ни пристрелить их. – С этими словами Бликс наклоняется, касается моей щеки теплым сухим поцелуем и смотрит мне в глаза. От нее пахнет пудрой, чаем со специями и какой-то травой, возможно марихуаной.

– Ты мне нравишься, – говорит она. – Уж можешь мне поверить. Ноа – мой внучатый племянник, но, как и большинство мужчин, особенно из моей семьи, к сожалению, ни черта не стоит. Думаю, сейчас самое время задать себе вопрос: действительно ли ты так хочешь быть с ним? Потому что, только без обид, мы сейчас можем все вместе уйти отсюда куда-нибудь на пляж. Искупаться голышом или сделать что-то еще в этом роде.

Бликс выпрямляется и снова смеется.

– Можете не благодарить, – заявляет она, – за ту картинку, которую я только что вложила вам в головы. Ну, с моим купанием голышом.

Потом она лезет в свой объемистый бюстгальтер и извлекает оттуда пузырек с ароматическим маслом, которое, по ее словам, я должна нюхать, потому что оно успокаивает, способствует возникновению положительных вибраций и чистит ауру. Она подносит пузырек к моему носу. Оттуда пахнет розами и лавандой. Бликс, закрыв глаза, бормочет что-то, чего я не могу толком расслышать, прижимается лбом к моему лбу, как бы слившись разумом, произносит: «Ради блага всех, ради свободной воли всех, да будет так», – а потом открывает глаза и смотрит на нас.

– Послушай, милая, я должна вернуться к родне. Мои родственники начинают беспокоиться. Пытаются выяснить, что стряслось с блудным сыном и нет ли в этом их вины. Может, они вырастили его в уверенности, что все ему должны, и тому подобное. – Она морщит нос. – Мне очень жаль, что он обрек тебя на такое. Я на самом деле считаю, что, возможно, с этим мальчишкой не всё в порядке.

– Может, он просто проспал, – говорю я. – Или мост застрял в разведенном положении, и ему не удалось перебраться на наш берег. Или, может быть, он куда-то засунул деталь смокинга, не понял, в каком магазине смокингов закупался мой папа, и заблудился, а телефон у него разрядился.

Бликс смеется:

– Да, а может, дело в ретроградном Меркурии, или у нашего жениха после перелета сбились биоритмы, или его обсыпало веснушками. Как знать? Но с тобой всё будет хорошо. Помни об этом. Я тебе серьезно говорю. Тебя ждет большая-большая жизнь.

Она шлет нам всем воздушный поцелуй и горделиво удаляется. А потом я слышу рев принадлежащего Уипплу BMW на парковке. Они прибыли. Опоздали на пятьдесят восемь минут, но явились, и в комнату возвращается кислород, словно кто-то снова открыл перекрывавший его клапан.

Я встаю, все еще дрожа.

Мы слышим звук шагов, потом дверь рывком распахивается, и вот он, Ноа, стоит перед нами, больше похожий на актера, готового сняться в батальной сцене, чем на жениха. Его волосы торчат в разные стороны, он небрит, глаза напоминают маленькие черные точки в пустом пространстве налившегося кровью моря, и… и… о боже мой, он надел рубашку от смокинга с синими джинсами.

Я прижимаю ладонь ко рту. Возможно, я даже издаю какой-то звук. Вроде тех, что издают голуби.

– Марни, – обращается ко мне Ноа, – Марни, мне надо с тобой поговорить.

Он ведет меня наружу. В смысле, совсем наружу – не на парковку, не к небольшому забетонированному участку, где все эти добрые люди собираются после церкви, чтобы побеседовать. Нет, он ведет меня за руку на луг за церковью, туда, где церковная школа устраивает пикники. Там я впервые поцеловалась, будучи семиклассницей, со Стиви Пикоком. Его родители сейчас в церкви, ждут, когда можно будет посмотреть, как я выхожу замуж.

– Марни, – говорит он. Во рту у него так пересохло, что слова вылетают с каким-то лязгающим звуком. Мне хочется, чтобы он перестал произносить мое имя. Я хочу, чтобы он выглядел нормальным, счастливым и похожим на жениха, но этому не бывать. – Марни, – повторяет он, – детка, прости меня, мне очень, очень жаль, но, боюсь, я никак не смогу этого сделать.

И мир – этот большой, необъятный, прекрасный мир – исчезает, сжимаясь до маленькой точки прямо передо мной. Остается лишь шум крови в ушах и ощущение полной бессмысленности дальнейшей жизни.