Текст книги "Измененный"

Автор книги: Майкл Маршалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Глава 11

К тому времени, когда Стеф отправилась спать, ничего не прояснилось и не улучшилось. Мы так и ходили по кругу, пока усталость не вывела Стеф с моей орбиты. Я не сразу пошел за ней. За все годы, прожитые вместе, мы со Стефани крайне редко ссорились по-крупному, но я знал, что требуется время, чтобы сгладить острые углы, – время и пространство, чтобы здравый смысл восторжествовал. Нет смысла говорить разгневанному человеку, что он бесится зря. Необходимо дождаться, пока страсти поостынут.

А до того, следуя указаниям из письма Кевина, я проверил свой ноутбук. За моим логином не скрывалось никаких странных приложений, никаких таинственных процессов не шло без отображения в окнах – насколько мне удалось установить. Кевин в своем письма повторял, что имеются и другие, более радикальные способы вмешательства, но любые попытки с моей стороны вычислить их, скорее всего, приведут к тому, что компьютер просто «накроется». Я понятия не имел, что это значит, но звучало подозрительно, и я не хотел такого результата. Достаточно того, что у меня уже «накрылась» личная жизнь.

– Именно так, – сказала Стеф, когда я сообщил, что ничего не нашел. – Никаких суперсекретных шпионских программ. Вот ведь странно.

Жена сидела, прямая как палка, на дальнем конце дивана. Начальный приступ ярости прошел, однако она все равно напоминала вулкан, который может запросто стереть с лица земли ближайший город, если только пожелает. Подозреваю, Стеф нарочно напустила на себя такой вид, вооружившись, как она думала, неопровержимыми доказательствами, и уверенная, что я сейчас же сломаюсь и сдамся на ее милость, – я не сломался. Более того, проверяя компьютер, я в то же время шаг за шагом вслух восстанавливал все события предыдущего вечера (в число которых не входила любительская ночная фотосессия с эротическим уклоном), предложив ей свой сотовый (снова), чтобы она позвонила Мелании, помощнице Уорнера, и услышала подтверждение.

Отказ позвонить ослабил позиции Стеф – хотя, конечно, да, я все равно теоретически мог доехать до дома Каррен вне зависимости от того, была назначена встреча с клиентом или нет, – но я сознательно не стал заострять на этом внимания. Стеф была по-настоящему огорчена, и не без причины. Неважно, насколько крепки мои позиции – и поверит ли она в конце концов, – но ведь все равно уже какое-то время она верила в совершенно обратное. Нельзя раздумать какую-то мысль. Потому что схема у тебя в мозгу, твое восприятие чего-то изменилось. И восстановить прежнее положение невозможно, только вытеснить свежими и конкретными доказательствами, которых у меня пока что не было.

– В таком случае, кто-то подсоединился к нашему Wi-Fi, – сказал я, оглядываясь на то место в комнате, где стоял прибор и в дом был заведен силовой кабель.

– Ну конечно, – ехидно подхватила Стеф. – То-то я думаю, Йоргенсены это или Мортоны?

Она была близка к истине. Если оставить в стороне саму абсурдность идеи, что нашим соседям пришла охота покопаться в моей почте, имелись и кое-какие практические возражения. Йоргенсены принадлежали к числу столпов местного общества; старики за семьдесят, здоровые, одержимые гольфом, настоящие бабушка и дедушка для половины детишек нашего «Поместья» – уж никак не киберпреступники, бежавшие из Матрицы. С другой стороны от нас жили Мортоны. Тоже милые люди, более того, семейство, принадлежащее к какой-то особенно благообразной ветви христианства, отвергающей Интернет в целом как источник нездоровых образов, представлений и способов бытия. Помню, мне сообщили об этом какое-то время назад на одном чрезвычайно чопорном и нескончаемом обеде. У Мортонов даже кабеля не было.

Я отодвинулся от экрана, сбитый с толку.

– И Смиты тоже не могут. Мне самому пришлось устанавливать на их компьютер «Майкрософт Офис».

Стеф предпочла промолчать. Она просто сидела, глядя на меня и постукивая по полу правой ногой.

– Может быть, это вардрайвинг? – робко предположил я.

И удивился, обнаружив, что она знает значение этого слова. Стеф высмеяла идею, однако в итоге признала, что у какого-нибудь ребенка на территории жилого комплекса все-таки может оказаться необходимая аппаратура и определенные знания, да и взрослые козлы вполне могли шататься возле дома, вылавливая сигналы, носящиеся в эфире, «сфотографировали» с экрана мой электронный адрес и узнали пароль на Амазоне.

Гораздо сложнее было объяснить появление фотографий. Я пытался списать и их на проблемы с Wi-Fi, но Стеф не купилась. Она поинтересовалась, каким это образом какой-то ребенок вообще узнал о существовании Каррен, не говоря уже о том, чтобы сделать снимки. Ответа на этот вопрос я не знал. Все, что я мог, – сказать, чего точно не было. Я отрицал то, что сделал снимки, и отказывался понимать, каким образом они попали ко мне в ноутбук. Отрицал все громко и долго. Подобный разговор не мог ни к чему привести – во всяком случае, без перезаписи базы данных и перехода в спящий режим.

Весь ее гнев перегорел до угольков к тому времени, когда она отправилась спать, но в глазах была пустота. Жена ушла наверх, не прощаясь. Просто посмотрела на меня, как будто гадая, что же она перед собой видит, и ушла. Может, мне нужно было пойти за ней, но вряд ли это было бы правильно.

Вместо этого я вышел и немного поплавал в бассейне. Думал я главным образом о фотографиях и в конце концов натолкнулся на то, чего не замечал до сих пор, сосредоточенный на очевидной и сиюминутной угрозе, спасаясь от эмоционального взрыва, прогремевшего прямо передо мной.

Я понял, что надо подумать и кое о чем еще, о чем я не упоминал перед Стеф. Частично из-за того, что сначала не заметил, а потом, заметив, не понял, что это означает, поскольку между нами и без того скопилось довольно непонимания. Я не стал удалять фотографии Каррен, хотя это напрашивалось само собой. («Смотри! Видишь? Я все стер! Вот!») Стеф настаивала, чтобы я их удалил. Она даже пыталась сделать это сама, оттолкнув меня от компьютера и проехав пальцами по сенсорному планшету в один из самых жарких моментов нашей дискуссии. Но я применил против нее ее же тактику и спросил, какое это имеет значение; ведь я мог бы сохранить картинки в Сети или на карте памяти того мифического фотоаппарата, которого у меня нет. Я заявил, что фотографии нужны мне, чтобы выяснить, откуда они все-таки появились. И вот как раз предотвращая ее попытку уничтожить улики, я кое-что и заметил – тот факт, который в итоге заставил меня вылезти из бассейна, замерзшего, усталого и смущенного.

Я отправился еще раз проверить папку в компьютере, чтобы убедиться: я видел именно то, что, как мне показалось, я и видел.

Когда я открыл дверь спальни, все лампы были погашены. Я слышал дыхание Стеф в темноте, однако решил, что та еще не спит.

Она ничего не сказала, когда я осторожно скользнул под одеяло. Ну, и я тоже ничего не сказал. Просто лежал на спине, размышляя о том, в чем только что убедился. Все фотографии Каррен были собраны вместе в папке на рабочем столе ноутбука. Свой виртуальный рабочий стол я держу в таком же порядке, как и стол в конторе, и знаю, что не создавал этой папки. Это сделал кто-то другой, не знаю, как именно, прежде чем закачать туда эти фотографии.

И папка называлась ИЗМЕНЕН.

Глава 12

Хантер в конце концов вернулся. Человек в кресле знал, что тот приближается. Он слышал, как вдалеке лязгнула дверь, которую открыли и снова закрыли. Судя по звуку, она была временной – просто кусок фанеры с висячим замком.

Он слышал звук размеренных шагов по бетонному полу внизу, которые приближались к нему. Шаги замерли прямо под ним, после чего раздалась не поддающаяся определению последовательность звуков, и в итоге Хантер подтянулся на тот полуэтаж, где сидел пленник. Он проделал это с обескураживающей легкостью, словно человек, вылезающий на бортик в мелком конце бассейна. Пленник в кресле и не подозревал, каким сильным и подвижным стал Хантер благодаря упражнениям, которые изо дня в день проделывал в камере, а также во время моциона во дворе; кроме того, он дважды в неделю упражнялся со штангой и гантелями, что разрешалось всем заключенным. Встав на ноги, Хантер стряхнул с ладоней пыль. Сделав вид, будто не обращает внимания на сидевшего человека, подошел к одному из окон, отодвинул брезент, выглянул наружу и заметил:

– Отличный денек. Правда, тебе он, наверное, показался бы слишком жарким.

Человек в кресле ничего не ответил. Он знал, что Хантер уже приходил. Пленник очнулся от тревожного сна незадолго до рассвета и увидел в центре пола запотевшую бутылку родниковой воды, рядом с написанными мелом словами: «Кто еще?»

Не особенно утонченно. Зато действенно.

Если бы силой воли можно было двигать материальные объекты, бутылки там уже не стояло, она лежала бы у него на коленях, пустая. Но нет. Она так и продолжала стоять рядом с меловыми буквами. И до сих пор полная.

Хантер видел, куда тот смотрит.

– Да-да, – произнес он. – Ты ее видел? Воду? Выглядит соблазнительно, правда?

– Да пошел ты.

– Хочешь знать, что у меня было на завтрак? А на обед? Как же я рад, что снова могу есть, как все нормальные люди.

– Я тебе уже ответил.

Хантер все равно продолжил разговаривать с ним. Пленник старался не слушать. Он с трудом сглотнул комок в горле. Голова была будто зажата в тиски. Пленник понял, что ему будет трудно выстроить логические цепочки, поэтому лишь надеялся сохранить в памяти мысли, являвшиеся к нему в моменты просветления, вызванные приступами боли в ноге. Она время от времени кровоточила с тех пор, как Хантер уронил на нее бетонный блок, и мышцы стали какими-то тяжелыми, опухшими по всей длине бедра. Он надеялся, что это частично вызвано обезвоживанием, потому что ощущал пульсирующую боль во всем теле, и долгим сидением в одной и той же позе.

О степени его дискомфорта говорило уже то, что он радовался голодным спазмам в желудке, которые хоть немного отвлекали внимание. Пленник был из тех людей, чьи нужды обычно удовлетворялись раньше, чем заявляли о себе в полный голос. Он начал дрожать всем телом. Его тело выражало беспокойство. И старался думать на отвлеченные темы – единственная тактика в его положении, способная заглушить внутреннюю тревогу.

Поэтому он весь день обдумывал, как ему поступить, и наконец решил, что у него есть план.

План созрел поздней ночью. Спать, когда ты привязан к креслу, очень непросто, а эта ночь была особенно трудной, и не только потому, что его будили короткие раскаты грома. В первой половине дня он на какое-то время отключился. Вспоминал кое-что. Некоторые воспоминания были свежими, другие – из далекого прошлого. Пленник старался вспоминать только хорошие времена, но чуть позже его осенило. Когда совершаешь какие-то поступки в этой жизни, подумай о том, что однажды – на смертном одре или в таком вот кресле – тебе придется оглянуться назад. И в подобных обстоятельствах соотношение добра и зла в твоей личной истории становится очевидным. Да и время тоже сжимается, отчего кажется, что всего лишь позавчера ты был еще подростком.

Несколько мужчин столпились вокруг женщины.

В тот раз они с Кейти доехали на попутках до Ки-Вест, здорово сгорели, наблюдая, как лучи солнца играют в водах залива, а потом смотрели, как садится солнце, и он был вовсе не против на время сделаться таким же, как все.

Полуобнаженная женщина, упившаяся мартини, ее рука тянется к молодому парню.

Когда пленник снова окончательно пришел в сознание, он уже смирился с тем, что ему придется кого-то назвать. Все в Хантере и его поведении говорило о том, что отступать он не намерен. Решение принято. Готово. Ему придется выбрать из троих, во всяком случае, так он думал сначала, и если учесть, что он уже и сам начал восставать против этих людей, ему плевать на их судьбу. Единственный вопрос, увеличит ли сделанный им выбор его шансы на выживание.

Но затем пленник понял, что есть и другой выход – еще одно имя, которое тот может назвать, не предав при этом десятилетий доверия; возможно, это имя даже послужит своеобразным призывом о помощи. Мысль, словно глоток прохладной воды, мгновенно окатила его разум. Даже привязанный к креслу, подстреленный и обезвоженный, он сохранял в глубине души ледяной стержень, благодаря которому нашлось лучшее решение.

Пленник обдумал все еще раз и решил, что новый план хорош. Он всю жизнь давал всему оценки. И сейчас его чутье говорило ему «да». Значит, теперь это только вопрос времени.

Как именно и когда.

Ну а пока что жаркий день клонился к вечеру, и Хантер стоял рядом, глядя на него сверху вниз.

– Я не хочу обижать твою подружку, – сказал он. – Линн ее зовут? Частично из-за того, что она ни в чем не виновата, если не считать адюльтера. Но главным образом из-за того, что я сомневаюсь, дорога ли она тебе. Может статься, я напрасно убью время. И красивую женщину, а видит Господь, в мире так мало красоты. Я просто заехал к ней, пока ее не было дома, и взял пеньюар, чтобы доказать тебе серьезность своих намерений.

Человек в кресле ничего не ответил.

– Но времени остается все меньше. У меня в таких делах никакого опыта, поэтому я не знаю, сколько ты еще протянешь. Но я поискал в Интернете, получается от сорока восьми до семидесяти двух часов до того момента, когда в организме начнутся действительно необратимые изменения. Ты уже и сейчас дерьмово выглядишь, а обещают, что завтра будет по-настоящему жаркий для этого времени года день. Так почему бы тебе не сказать, с кем еще мне следует побеседовать, и мы подумаем, в какую сторону нам двигаться дальше?

Человек в кресле хранил молчание. Он понял, что Хантер делает над собой усилие, чтобы сдержать раздражение, однако сдерживаться ему все труднее и труднее. Молчать рискованно, но он вынужден был идти на риск. Он смотрел на Хантера и довольно долго моргал.

Хантер подошел к нему ближе на пару шагов.

– Ты начинаешь выводить меня из себя.

Человек в кресле улыбнулся.

Хантер взглянул на его правую лодыжку, вздохнул и ударил ногой. Человек в кресле ахнул, втягивая в себя воздух, скрипнул зубами и подождал, пока искры перед глазами не погаснут.

– Мне вовсе не нравится это делать, – произнес Хантер как-то удивительно искренне. – Я перестал быть таким и исправился задолго до встречи с тобой. Но я ясно дал тебе понять, что мне нужно, а ты не желаешь идти мне навстречу. Ты ведь понимаешь, насколько осложняешь мне дело?

Человек в кресле поднял голову:

– Знаешь, на кого ты сейчас похож? На папашу, который хочет выпороть ребенка, да как следует, причем знает, что делает это только из-за того, что у него похмелье и сам он полное говно, но хочет, чтобы виноват во всем был ребенок.

Хантер открыл рот, затем снова закрыл, так быстро и резко, что щелкнули зубы.

– Ничего не напоминает? – спросил человек в кресле. – Не наводит ни на какие мысли?

Хантер наклонил голову, и человек в кресле понял, что задел того гораздо сильнее, чем намеревался, и ударил, похоже, не туда.

– Ты говоришь мне о детях? – размеренно произнес Хантер. – Но это из-за тебя у меня нет детей. Из-за тебя я просидел шестнадцать лет в тюрьме за убийство женщины, от которой хотел детей.

– Тем лучше. Ты неудачник, она потаскуха. Зачем миру такие гены?

Хантер снова ударил, на этот раз сильно. Достаточно сильно, чтобы человек в кресле закричал, едва не завизжав, а кресло на бетонной площадке качнулось назад.

– Хочешь еще разок? – спросил Хантер севшим голосом. – Сколько потребуется пинков, прежде чем первая ножка соскользнет с края, как ты думаешь?

От боли у пленника закружилась голова, внезапно даже мелькнула мысль, что идея не так уж плоха, но он все равно поднял голову.

– Ты не скинешь меня, говнюк. Потому что иначе ничего не узнаешь.

Хантер посмотрел на него, тяжело дыша.

– А ты сообразительный, – произнес он в итоге, голос снова звучал ровно. – Ну разумеется, ты должен быть сообразительным, иначе как бы ты добился в жизни такого успеха? Я действительно пока не хочу тебя убивать, ты прав. И из-за этого я оказываюсь в весьма затруднительном положении. Число угроз с моей стороны сильно ограничено, и ты, такой сообразительный, попал прямо в точку. Гм. Хотя подожди-ка, мне тут пришла в голову одна мысль.

Он развернулся и отошел к дальней стене, там наклонился и поднял шлакоблок.

– Все годы, проведенные в тюрьме, я находил утешение в повторениях и ритуалах, – говорит он. – Когда время начинало давить тяжким грузом, помогало то, что события каждый день происходят одним и тем же образом, в одно и то же время. От этого все обращалось в долгий мрачный сон, и я даже мог иногда притвориться, будто все это происходит вовсе не со мной, а просто какая-то жуткая тень все кружит и кружит вокруг собственной оси в бесконечной ночи. Может, и ты почувствуешь то же самое.

Он вернулся обратно и остановился перед креслом. Медленно поднял руку, и блок снова высоко завис над коленом пленника.

– Давай проверим, – мягко произнес он.

И в этот момент человек в кресле решил, что выжидал достаточно долго, и как следует разозлил Хантера, и пора уже заканчивать это представление прямо здесь и прямо, мать его, сейчас.

Он назвал фамилию. Выпалил, повторив три раза, так что слоги наталкивались друг на друга.

Хантер замер.

Он долго смотрел сверху вниз на человека в кресле, рука с бетонным блоком была совершенно неподвижна.

– Правда?

Человек в кресле поспешно кивнул.

– Что ж, похоже на правду, – произнес Хантер, опустив руку, и его взгляд затуманился. – Твою ж мать! Я должен был догадаться и о нем. Что ж, спасибо. Это только начало. Ты правильно поступил. Надеюсь, в ближайшем будущем мы еще продвинемся по этому пути. – Он отнес блок обратно к стене и поставил на место. – Но я все-таки оставлю здесь эту штуковину, на тот случай, если завтрашнее свидание пройдет не так удачно.

Хантер поднял бутылку с водой, вернулся к человеку в кресле и уронил тому на колени.

– Ты вспоминай пока и другие имена, – сказал он. – И может быть, в следующий раз я даже позволю тебе сделать пару глотков.

Затем он шагнул в дыру в полу и исчез, словно хищная птица, упавшая с небес.

Глава 13

К тому времени, когда я вылез из душа, Стеф уже ушла. Я помнил, что у нее какая-то важная встреча, только не помнил с кем. Пока я спускался по лестнице, направляясь к кухне, которая показалась мне просторнее, чем обычно, и какой-то неестественно пустой, до меня дошло, насколько странное чувство я испытываю. Наши жизни сплелись от самых корней. Обычно я знаю обо всех делах Стеф, обо всех ее движениях, поступках и проблемах. Но только не этим утром. Она ушла, чтобы где-то с кем-то встретиться. Ничего особенного, но все-таки очень странно. Жизнь из-за этого воспринималась как-то по-другому.

К тому же жена ушла рано. Было всего пятнадцать минут восьмого. Я поставил воду для кофе и принес ноутбук – теперь уже обреченный на визит к Кевину, как только тот появится и у него выдастся свободная минутка, – и телефон. Я скопировал папку с фотографиями на флеш-накопитель и удалил оригинал из ноутбука. Если Кевин будет чистить мой компьютер, эта папка все равно не сохранится. Затем взял телефон и нашел номер Мелании. Я уже тянул палец к кнопке, когда в дверь постучали.

Раздраженно выругавшись, я пошел открывать.

За дверью стоял мужчина в полицейской форме. У него были коротко стриженные каштановые волосы, ростом он был примерно с меня, однако его отличали подтянутость и мускулистость, какую обретают, упражняясь с гирями и штангой. На самом деле бицепсы у него бугрились так, будто он только что поднимал гири.

– Мистер Билл Мур?

– Да, – сказал я. – А в чем…

– Помощник шерифа Холлам, – представился он, показывая мне удостоверение. Я заморгал, уставившись на него. Тот убрал документ и вместо него вытащил что-то еще. – Это ваше?

Он держал визитку с моим именем и местом работы.

– Да, – подтвердил я. – Но откуда она у вас?

– Можно мне войти? Мне бы хотелось поговорить с вами.

– О чем?

– О человеке по имени Дэвид Уорнер.

Я провел полицейского в кухню и предложил ему кофе, от которого тот отказался. Тогда я налил себе, как будто исполняя роль в какой-то пьесе.

– Должен сразу вам сказать, – начал я, – что не так уж хорошо знаком с этим господином.

Холлам снова вынул мою визитку, на этот раз перевернув, чтобы продемонстрировать обратную сторону.

«Позвоните, когда будете готовы к деловому разговору».

– Я нашел ее заткнутой в домофон мистера Уорнера, – пояснил коп. – Это ваш почерк?

– Я заезжал к нему вчера утром, но не застал. Его не было дома. Поэтому я оставил визитку.

– Эту записку можно истолковать как угрозу, сэр. Как будто писавший ее был раздражен.

– А я и был раздражен, – сказал я. – Мы договаривались с ним о встрече. И он меня кинул.

– Каким образом?

– Мы договорились, что в восемь вечера, во вторник, я приеду, чтобы осмотреть его дом. Но дома его не оказалось. Встречу перенесли, и я ждал его в городе, в баре. Но он не явился и туда. Поэтому я вспылил. Вернулся домой в полночь, успев пропустить пару бутылок пива, чем здорово расстроил жену.

Коп не поддался на мою попытку перейти на задушевный тон. То ли у него не было жены, то ли расстраивать ее было для него обычным делом.

– На следующее утро я оказался рядом с домом Уорнера, поэтому заехал, надеясь все-таки поговорить. Его снова не было. Я оставил визитку и отправился на работу.

– Вы договаривались о встрече непосредственно с ним?

– Нет, через его помощницу, по телефону. А в чем, собственно, проблема, господин полицейский?

– Проблема в том, – сказал коп, убирая мою визитку в карман рубашки с короткими рукавами, – что этот самый Дэвид Уорнер, кажется, пропал.

В животе у меня ухнуло, будто я оказался в самолете, внезапно резко спустившемся на пятьсот футов.

– Что значит «пропал»?

Холлам наклонил голову.

– Обычно большинство людей понимает значение этого слова, сэр. Вам в самом деле нужно объяснить?

– Прошу прощения?

– Извините, – проговорил он, отводя взгляд. – Мистер Уорнер очень богатый человек, и мой начальник с головой ушел в это дело. Уорнер должен был вчера обедать с сестрой, но в назначенное время туда не пришел. Двадцати четырех часов еще не прошло, и в обычном случае мы бы еще не приступили к расследованию. Но поскольку речь идет о мистере Уорнере, мы уже его ищем.

– А когда именно он… э… перестал быть там, где должен был быть?

– Именно это я и пытаюсь выяснить.

– Я знаю, что моя коллега, Каррен Уайт, встречалась с ним позавчера днем.

– В котором часу?

– Точно не знаю. Но к обеду она уже вернулась в контору. Не помню, кажется, примерно в половине второго. В смысле вернулась в половине второго.

– И она пришла прямо со встречи с ним?

– Насколько мне известно, да. А мистер Уорнер вечером во вторник встречался с кем-то еще – он не появился в назначенном месте, потому что у него затянулся какой-то важный обед.

– Время?

– Кажется, было чуть больше половины девятого, когда мы перенесли встречу. Я прождал пятнадцать минут, прежде чем звонить его помощнице. Хотя… он поручил ей назначить новое время и место несколько раньше, поэтому я не могу сказать точно.

Помощник шерифа все записал и поинтересовался, нет ли у меня соображений, с кем мог обедать Уорнер. Я сказал, что не имею ни малейшего понятия. Холлам спросил, что мне известно о помощнице Уорнера, поэтому я взял со стола свой сотовый и – сам не понимаю зачем – сделал вид, что вовсе не собирался звонить Мелании и на экране светится не ее номер. Я несколько секунд притворялся, будто просматриваю меню, прежде чем назвать номер. Полицейский записал и его, затем пролистнул пару страниц в своем блокноте.

– Это не тот номер, который записан у меня.

– Наверное, у нее не один телефон, – сказал я. – Когда я разговаривал с ней, она упоминала еще наладонник.

– Ладно, ясно. – Холлам убрал блокнот и протянул мне свою визитку. – Если Уорнер вдруг снова с вами свяжется, не будете ли вы так любезны сразу же сообщить мне?

– Конечно, – заверил я, провожая его через дом к входной двери. – Но, может, он просто не берет трубку?

– Или просто не хочет разговаривать с сестрой, – пробормотал полицейский. – Удачного вам дня, сэр.

Я поглядел, как тот решительно шагает по дорожке к своей машине, и подумал, что будь я шефом помощника шерифа Холлама – шерифом Баркли, – то, наверное, посоветовал бы ему все-таки не откровенничать со всеми подряд.