Текст книги "БИТВА ЗА ХАОС"

Автор книги: Майкл Де Будион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 57 страниц)

Восточная церковь, доупорядочившись во время никоновских и петровских реформ и не испытывая никаких внешних атак, чисто абстрактно должна была сохранять большую устойчивость, но то, с какой поразительной легкостью большевики провели полную дехристианизацию за первые 15–20 лет Советской власти, показывает: ее структура была методологически слабой, а потому неустойчивой. Требовался легкий толчок чтоб ее опрокинуть. И если за католичество воевали, причем долго, упорно, и с большими кровопусканиями, то за православие, когда его начали самым грубым образом выбрасывать с насиженной территории, желающих повоевать не нашлось. Как и за его незаконное дитя – коммунизм. Тридцать тысяч храмов и монастырей были уничтожены практически при полном молчании бессознательных масс, для которых в тот момент массово распахнулись двери вузов, военных училищ и курсов подготовки руководящих работников.

Вполне понятно, что интеллект белых должен был рано или поздно пойти на конфликт с устоявшейся религиозной системой вообще и интеллектуалов в этом конфликте должны были поддержать широкие слои бессознательных масс, так как застарелые догмы тормозили и их прогресс. И если Виклиф с Гусом своими «наездами» на пап подрывали устои католичества как системы, то неизбежно должен был начаться процесс отрицания христианства вообще. Опять-таки начался он там, где христианство нашло в свое время отправную точку – в Италии, а общая схема может быть обозначена выражением «развод и девичья фамилия».

6.

Начался с вроде бы безобидных вещей – с живописи. Распады всегда именно так начинаются. С мелочей. Вы думаете французская революция началась со взятия Бастилии? Ничего подобного! Она началась за 20–30 лет до того солнечного июньского дня. Началась с анекдотов, памфлетов, карикатур, крамольных песен, брошюрок, где король и монархия выставлялись посмешищами, этакими типовыми сытыми свиньями, а не какими-то посредниками между божественной и земной властью.[37]37
  Это хорошо поняла российская императрица Екатерина II. Вспомним, что она сказала про вполне безобидную книгу А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» – «Бунтовщик хуже Пугачева, тот хоть за царя себя выдавал, а этот вообще против самодержавия!». Но она просто хотела не повторить путь французской монархии, тем более что она была знакома с трудами французских энциклопедистов.


[Закрыть] Из образа монарха исключался элемент святости и теперь он представал обычным человеком, с которым можно было делать что угодно. И сделали. Напомним, что французская революция закончилась укорачиванием всех ее вождей на длину головы, здесь они повторили королевский финал. Хотя нет, Марату крупно повезло, его эстетично зарезали в шикарном «джаккузи», откуда этот народный благодетель вообще не вылезал, даже когда к нему приходили делегаты от того самого «народа». Советский человек понял что коммунизм – самое худшее что вообще можно вообразить, совсем не тогда когда ему об этом открыто сказали по телевизору и написали в газетах, но тогда, когда в СССР в заметном количестве стали проникать западные вещи, западная техника, западная музыка, литература, журналы с фотографиями красивой жизни, продукты в фантастических упаковках, косметика и прочие прелести тщательно скрываемые ранее от рядового «совка» с его железными челюстями, двумя грыжами и тремя геморроями на душу населения от переразвитости тяжелой промышленности. Всякие там войновичи, ростроповичи и прочие жоресы медведевы, были приманкой для интеллигентов, а вот просмотр каталогов «Неккерман», «Оtto» или «Quelle» не оставлял никаких шансов коммунистической пропаганде даже в мозгах самого тупого индивида, у которого, правда, хватало извилин сохранять внешнюю лояльность. Вот почему коммунисты, ненавидящие «совок» не меньше чем какие-нибудь диссиденты, очень боялись что после «августовского путча» их оптом и в розницу начнут «вешать» и «резать». Жаль, что не начали. Я, помню, одного такого успокоил, сказав, что «фонарей, может быть и хватит, но веревками и мылом разваленная вами промышленность нас точно не обеспечит». Вот почему коммунисты миллионами побросали свои партбилеты и сотнями тысяч ринулись в разные «национальные» и «демократические» партии, начав там изрыгать перлы и шедевры антикоммунистической риторики. Хотя их элита повела себя совсем по-другому.

Вернемся, впрочем, в позднее средневековье. Итак, в Италии на живопись не обращали столь пристального внимания как позже, когда появился термин «дегенеративное искусство», тем более что даже папы покровительствовали художникам, рисовавшим на картинах восхитительный, иллюзорный мир. Ужастики Босха были уже неинтересны сытым и довольным итальянцам. Требовалось совсем другое. И вот Рафаэль и Боттичелли, Тициан и Джотто рисуют «обитателей Палестины» – Христа, Марию и святых в потрясающе роскошных нарядах, пышногрудых и широкобедрых красавиц, накаченных арийских атлетов, сильно дисгармонирующих с иконописными образами, восхитительные пейзажи древней Иудеи (которая во времена Христа была пустыней, см., например, книгу «Библия»). За художниками рванули скульпторы и архитекторы. Это тоже было не опасно – ведь надо стоить храмы и оформлять интерьеры! Бессознательная попытка сделать христианство приятным хотя бы извне, попытка заменить содержание формой – верный признак начала упадка. Она дает верный знак: скоро будет заменена и сама форма. Вальтер Шубарт в своем сочинении «Европа и душа Востока» пишет: «Подлинным выражением северного духа является Реформация. В ее истоках лежит восстание вечных сил северной земли против вечных сил южного ландшафта, протест рассудка против чувства, месть критики – вере. По своей важности Реформация – самое выдающееся событие в период 1200–1800 годов, но и самое, заметим, роковое. Она становится началом прометеевской эпохи, она знаменует собою прорыв нового мироощущения, которое я бы назвал «точечным» чувством. Новый человек воспринимает в первую очередь не Вселенную и не Бога, а себя, преходящую во времени личность; не целостность, а часть, осколок бренный. Он уже не чувствует себя всего-навсего точкой прохождения вечных сил, а видит себя в центре Вселенной. У каждого теперь «свой» Бог, которому каждый молится в тиши своей каморки. Это новое отношение человека к Богу отражает и новое отношение к Космосу. Нового человека влечет не самоотречение, а самоутверждение. Он не себя соотносит с миром, а мир с собой. Его основное чувство – боязнь своего одиночества, изначальный страх вместо изначального доверия. Страх заставляет его везде добиваться господства. Его обуревает воля к власти, но, достигая ее, чувство благоговения он вытесняет гордостью. Только для человека героических культур знание есть сила, а не средство к спасению. Только ему приходит на ум считать основным стремлением всего происходящего – волю к власти. Он взирает на мир как на хаос, который он должен – сначала еще по воле Бога, а потом самовольно – укротить и оформить».[38]38
  Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997.


[Закрыть]

Со всем сказанным можно согласиться, но будем помнить, что Возрождение– это не некий спонтанный акт, это – реакция. Реакция арийского человека на духовный террор, ведущийся против него много столетий. А «гордость» – не более чем попытка самоутвердиться в новых «духовных раскладах». В мире начинало доминировать поколение, которому было приятно чувствовать себя «центром Веленной», а не «точкой прохождения вечных сил».

С наукой дело обстояло по-другому. Будучи беспрецедентно трусливыми существами (такими их сделала религия), папы понимали откуда именно следует ожидать угрозы. С врагом внешним – разными окраинными сектами вроде катаров или гуситов, можно было договориться или разобраться, но проиграв «битву за мозги», все договора становились бессмысленными. Астрономы, химики и даже скрипичные мастера вроде кремонских семейств Страдивари и Гварнери, все были под колпаком. Но подобно Христу выращенному среди иудеев, а в конце карьеры сказавшему: «Ваш отец Дьявол», смертельный удар католичеству был нанесен из его же собственной среды – священниками и богословами Виклифом и Гусом. Первого «прозевали», а со вторым разделались быстро. Хуан Торквемада (дядя будущего великого испанского инквизитора) отправил его на костер. Так церковь, почувствовав как из под ног уходит земля, пыталась лихорадочно спастись, далеко превзойдя в методах то, что предпринимали язычники стремившиеся не допустить развития христианства.

Прошло всего тридцать лет со времени ликвидации Гуса. Вроде все спокойно, поэтому на фоне полного «духовного разложения» безопасным представлялось изобретение Иоганном Гуттенбергом печатного станка, посредством переделки пресса для отжимания масла. Клерикалы рады – теперь при падении себестоимости книг в сотни раз, можно наводнить мир папской литературой. Эх, понимали ли они что именно изобретено? Мысль о том, что печатать можно не только папскую литературу никому в голову не приходила. А тем более – антипапскую. Пройдет 400 лет пока Бисмарк назовет печатное слово «отборным оружием антихриста».[39]39
  «Die Buchdruckerkunst ist des Antichristen auserlesenes Werkzeug, mehr als das Schiesspulver» schreibt Bismarck 1859. Vergl. Dr. Hans Blum: «Furst Bismarck und seine Zeit», 1. Bd.


[Закрыть] Пока же Гуттенберг держит в руках первые экземпляры Библии. Библии Гуттенберга. Сохранившиеся экземпляры до сих пор служат предметом миллионных спекуляций с аукционов. Европа окружена врагами и задыхается, но церковь весьма осторожно относится к инициативам мореплавателей найти альтернативные пути на Восток, в то же время жажда обещаемых золотых гор не позволяет им запретить плаванья. Затем приходит очередь «чистой» науки. Галилей конструирует подзорную трубу и направляет ее не в противоположное окно, за которым расположен чей-то будуар, но в небо. Уже первые наблюдения, открытия пятен на солнце и подтверждение факта вращения земли вокруг солнца, входят в разрез и устоявшимися догматами. Наивный Галилео решает опубликовать свои «сенсационные» наблюдения (о многих знали за 2000 лет до него) и тут же попадает в лапы инквизиции. Николай Коперник его ошибок решает не повторять, поэтому приказывает опубликовать свои труды только после смерти. Более наглый и очень агрессивный монах Джордано Бруно уже не боится ничего публиковать и заканчивает жизнь на костре. А на дворе, между прочим, начало XVII века!

Все знают про «октябрьскую революцию» 1917 года, но мало кто вспоминает, что ровно за 400 лет до нее произошла другая «октябрьская революция», куда более масштабная (и долгоиграющая) в плане последствий. Произошла, когда в Европу вот-вот должны были хлынуть первые корабли набитые золотом Кортеса и Писарро. Она не поддавалось логическому осмыслению погрязших в роскоши пап. 31 октября 1517 года, когда папа Лев X читал епископам и кардиналам свеженькую порнографическую новеллу, монах-августинец Мартин Лютер опубликовал «95 тезисов против индульгенций», позже сжег папскую буллу отлучившую его от церкви, а в конце и вовсе объявил католического первосвященника «самим сатаной».[40]40
  D`Aubigne «History of the Reformation of the Sixteenth Century», London


[Закрыть] То, что сделал Лютер, назревало и, наверное, если бы не появился он, появился бы кто-то другой. Папство стало мощным тормозом развития всех форм прогресса, оно поглощало колоссальные, с каждым годом возрастающие средства и, как сказал историк протестантизма Вайли (Wylie): «полуденное сияние папского могущества было полночным мраком для мира». Произошел антипапский взрыв. К лютеранам переходит Швеция, Дания, половина нынешней Германии, Голландия, позже – Англия, начинаются антипапские восстанья в Швейцарии и Северной Франции, лютеране подбираются к Польше и Испании – оплотам католичества. Рим понимает, что если так будет продолжаться, то не пройдет и полусотни лет как папы окажутся политическим бомжами. Но папствующая династия Медичей не способна инициировать ничего кроме паранойи, вроде массовой резни гугенотов в Варфоломеевскую ночь. Лютера, этого скромного монаха, сына рудокопа, можно поставить рядом с таким величайшим человеком того времени как Христофор Колумб. Лютер сбросил цепи папства, Колумб подарил арийцам вторую половину Земного Шара, на которой они практически до наших дней вели себя как полные хозяева, мало чем ограничиваемые. По сути, он спас Европу от тотального перенаселения, что в те времена означало голод, эпидемии и моры. И тот и другой обеспечили грандиозный прорыв Европы! В бесконечность! С тех пор ее уже было невозможно победить, ее можно было только уничтожить. Плохо, что у последователей Лютера—Кальвина, Цвингли и др., не было политического опыта, иначе Ватикан можно было бы стереть с лица земли еще в XVI веке, избежав войн за Реформацию, уничтоживших больше половины населения Европы. Они сами не понимали что сделали. Но все можно списать на то, что они действовали экспромтом, в то время как папы почувствовав что можно проиграть всё, начинали поначалу неумело, но потом все более и более уверенно переходить к делу, т. е. к укреплению католической системы.[41]41
  Поворотным событием в истории католицизма можно считать знаменитый Тридентский Собор, продолжавшийся с перерывами аж 18 лет (-1545-47, 1551-52, 1562-63 гг.) Его решения стали программой Контрреформации. И дело даже не в том что после него резко усилился церковный террор и что церковь усилила контроль над печатным словом. Гораздо более существенным было то, что церковь начала оптимизировать свои ряды. С этим фактом вполне согласуется то, что на втором и третьем этапе собора полностью доминировали иезуиты.


[Закрыть] Укрепление подразумевало наведения максимального порядка в католической иерархии, остановка продвижения Реформации, а после – постепенное отвоевание «реформированных» земель с параллельной мессианской деятельностью в колониях. Первый и последний пункт папам удался, сейчас оплот католичества – смешно сказать – Латинская Америка! А вот второй и третий удались только частично.

У протестантов, впрочем, тоже был изъян – их концепции жестко определялись биологическим состоянием общества, а оно – сумма качеств отдельных индивидов. Они, индивиды, а не связи, выходили на передний план – закономерный итог эпохи Возрождения. Немецкий протестантский историк и философ Вальтер Шубарт в том же сочинении подчеркивает: «Лютер хотел обновить религию, перенеся ее во внутренний мир человека. Этим он хотел защитить ее от мира, греховность которого он с содроганием познал. Так он отдал общественную жизнь на откуп силам ада. Но этот шаг имел и свои внутренние последствия. Он привел к зарождению «интимности», которая живет под одной крышей со своей противницей «светскостью». В протестантском человеке есть две резко разделенные зоны: одна – для Бога, другая—для мира. Зона божественного постоянно сокращается по мере того, как все больше расширяется зона мирского. Тем самым утрачивается целостность души, точно так же, как и единство социальной жизни. Человек раздваивается между отношением к Богу и отношением к людям. Обе эти установки противоречат и мешают друг другу, ибо нельзя быть попеременно то мистиком, то практиком. Лютер хотел, чтобы пред лицом Бога христианин был раздавлен, полон смирения и сознания неискоренимой греховности своей природы. А в глазах людей, по мнению Лютера, человек должен быть горд, деятелен, воинствен, преисполнен мирских радостей. В этом раздвоенном отношении к Богу и к людям современный европеец похож на того прусского чиновника, который раболепствует перед начальством и высокомерно третирует просителей». Забавно, не правда ли? Но точно! За протестанта не думал непогрешимый папа, что не имело значения когда раса была сильной. Теперь она слабая, поэтому концептуально слабой стала протестантская церковь. Нет, деньги конечно хороший «магнит», но если они исчезнут? Какую идею могут предложить протестанты слабой расе, если раса давным-давно отвергла расистские протестантские организации вроде ку-клукс-клана. По сути, они предлагают стандартный церковный набор – «терпеть и работать, работать и терпеть». Но то же советуют и католики с православными. Другое дело, что ни те, ни другие, не определяют мировой процесс. А протестанты определяют. Стоит ли удивляться закономерному финалу – протестантские страны стали проводниками и оплотом деградации во всем мире, как в свое время католические. В общем, протестантство, вписав блестящую страницу в историю в период от «95 тезисов» и до 1945 года, стремительно мельчает и обречено на полное исчезновение. Изъяны протестантизма будут проанализированы в главе «Нордический Сион». Протестанты, как продукт ошибок западной, и восточной церквей, сделали акцент не на жесткую иерархию, а на соответствие доктрины экономическому и интеллектуальному статусу государства. Вспомним, что утверждению христианства в Риме способствовал отказ от республиканской формы, что может быть на тот момент времени и было оправдано, хотя это вопрос спорный, но в будущем несомненно вело к стандартной ситуации – «один император, одна империя, один бог». Так была достигнута максимально возможная тогда степень упорядоченности. Но Бог был где-то в стороне, присутствие Бога явно не ощущалось, поэтому его место занял папа. Неудивительно, что Реформация началась в Германии, состоящей из сотен независимых княжеств. С одним королем Рим мог бы договориться, с сотнями князей это было сделать затруднительно. Так в разупорядоченном государстве была пересмотрена схема отношений с Богом, из которой, для начала, был выброшен избыточный элемент – папа.

Теперь, на какое-то время религия оказалась не только не врагом, но даже и не тормозом интеллектуального роста. Это говорило о скачкообразном повышении уровня организации государства как такового, когда короли и землевладельцы, крестьяне, ремесленники и интеллектуалы, объединились в попытке свергнуть папство как совершенно избыточную, но поглощающую огромные ресурсы структуру. И вот уже с храмовых стен срываются иконы, вдребезги разлетаются статуи святых сделанных в стиле языческих богов за здоровье которых недавно пили папы. Больше они этого делать не будут. Впереди будут войны за Реформацию, когда папам, опирающимся на несметные богатства начавшие идти из Америки открытой Христофором-Спасителем, удастся сначала остановить волну, а затем кое-что и отвоевать, но в итоге и протестанты и католики вынуждены будут пойти на признание взаимной свободы вероисповедания. Это будет рассматриваться как ничья в пользу Рима, но дальнейшие события покажут, что протестанты, создав куда более гибкую структуру, обеспечат себе контроль над католическими странами. Наступала эпоха взаимопроникновения сект. У католиков передовым отрядом была секта иезуитов объединившая интеллектуальное ядро католичества, протестанты в качестве «брэнда» использовали свое тотальное превосходство в технике и технологии.

7.

Протестанты придали увядающей христианской церкви определенный динамизм, но базисом динамизма стало то, что должно было стать – отдаление от Христа, что означало и отдаление от Бога. Бог, по сути, вообще перестал играть ту роль которая ему изначально отводилась в христианстве. Ведь что такое Бог в христианской трактовке? Бог – это творец. На раннем этапе от него отделился падший ангел – Сатана, возжелавший стать на самом верхнем уровне иерархии, не понимая, что он – всего лишь одно ее звено. Бог, впрочем, почему-то «не смог» самостоятельно устранить это звено, вызывающее искажение системного порядка путем постоянного искушения людей на грех, а посему послал к людям своего сына, который, впрочем, тоже оказался бессилен что либо сделать. Нет, это конечно сильный поступок – принести себя в добровольную жертву, зная, что ты через три дня воскреснешь. Сын, впрочем, оставил после себя зачатки церкви, доделанной обычными людьми, пусть и святыми, но слишком далекими от совершенства. Прошло много-много лет, растущему человечеству несовершенная церковь стала не нужна, а потому от нее отказались. Нет, вы не подумайте, протестант понимал что Бог есть и он может даже всемогущ, но одновременно он, оставшись один на один с Богом, видел в нем не сверхсубстанцию, а мощного партнера, благодаря которому можно достичь всего, если самостоятельно и правильно выстроить отношения с ним. А как именно правильно – каждый решал сам для себя, ведь никаких «главных протестантов» и «непререкаемых авторитетов» там не было и не могло быть. И если католическая церковь по прошествии двух тысяч лет одна, то протестанты создали бесчисленное множество церквей, число которых непрерывно увеличивается даже сейчас – баптисты, методисты, конгрегационалисты, пресвитериане, методисты, англикане. Но кто скажет, что протестанты как структура слабее католиков, а тем более – православных? Вон как лихо орудуют они в православных странах! И лекции читают, и в церковь вербуют, и Библии вперемешку с пиццой и Кока-колой раздают. Просто у них другой двигатель. Двигатель этот – деньги. Деньги самой мощной протестантской страны—Соединенных Штатов Америки. Уберите с авансцены Америку и протестантские секты испарятся в один день. Оплот папства несколько другой – отсталые и убогие страны Латинской Америки типа Гондураса и Колумбии, поэтому биологически позиции католичества выглядят более стабильно. Биологически, но не интеллектуально. Чтоб пойти на повышение роли папы в Европе, на «престол святого Петра» выбрали даже поляка, отработавшего по полной программе, а теперь и немца. Вот на каких «фундаментах» стоит современное христианство – на деньгах Америки и отсталых суеверных латиносах. Почему же много маленьких протестантских церквей не слабее чем одна большая католическая? Дело не только в американских деньгах. Протестантские церкви более однородны, а наличие в ней подавляющего большинства белых делает ее гораздо более однородным по духу. Что такое дух католицизма вам вряд ли объяснят. Поставим вопрос по-другому: что может объединять негра-католика из Конго, вьетнамца-католика из Сайгона, креола-католика с Ямайки, индейца католика с Эквадора и арийца-католика с Франции или Австрии? Что могло объединять молодых католиков Наполеона Бонапарта и Адольфа Гитлера с филиппинцем-католиком, лазающим по пальмам и собирающим кокосы? Набожность? Допустим. Но набожность сама по себе – ничто. Осознание факта, что католическая вера самая правильная? Но вряд ли немец, негр и «филлипок» могут это одинаково «осознавать», хотя каждый может осознавать это по-своему. Это тоже серьезный минус у католиков. Хорошо было когда их ареал замыкался Европой и если сейчас типовой протестант это белый и вполне успешный человек, то типовой католик – нищий смуглый кучерявый гибрид с криминальными наклонностями, нюхающий кокаин и разговаривающий на смеси испанского и индейского языков. Не беспокойтесь, такие бывают весьма и весьма набожны. Вот почему протестанты хоть и формально разобщены, но идейно куда более сплоченны чем католики, которые формально есть одна церковь, но фактически объединяют то, что объединить невозможно. Здесь причина многочисленных вояжей за рубежи Ватикана папы Иоанна Павла II, примеру которого наверняка последует и Бенедикт XVI. Иными словами, основные силы Ватикана брошены на поддержание видимости единства «тела католической церкви», что тоже свидетельствует о крайне неустойчивом ее состоянии.

Поэтому нет ничего удивительного, а напротив, вполне закономерно, что фашизм появился в столице католицизма – Риме, а национал-социализм на родине Реформации – в Германии. Национал-социализм – это доработанный, доочищенный фашизм, хотя фашизм как таковой полностью соответствует принципам организации католической церкви, а вы думаете Муссолини просто так восстановил светскую власть папы, пусть и в ничтожных масштабах?.[42]42
  20 сентября 1870 Гарибальди со своими отрядами вошел в Рим, присоединил его к Италии и уничтожил светскую власть папы. Папа Пий IX «обиделся» на итальянцев и в знак протеста объявил себя узником, заявив, что он не покинет стен Ватикана пока не будут восстановлены его «попранные права».


[Закрыть] Да и Гитлер вырос совсем даже не протестантом, продолжая платить взносы в католическую церковь вплоть до своей смерти. Его поздняя антихристианская риторика не играла здесь никакой роли. Он, как всякий приличный католик, хотел быть святее папы. Понятно, что эти две наиболее передовые концепции развития арийского социума ХХ века, во многом похожие, должны были возникнуть среди народов внесших наибольший вклад в развитие европейской культуры. Кэрри Болтон по этому поводу замечал: «…Многие фашистские движения по существу произошли от католических реформистов. Это не означает, что стоит принять точку зрения т. н. «Либертарианских сатанистов» (в основном, кстати, американцев), согласно которой фашизм является христианством. Скорее Католическая Церковь продолжила инкорпорировать некоторые европейские традиции, такие как цеховой метод социальной организации, превратившийся впоследствии в фашистскую корпоративистскую политику. Можно привести пример отца Коулина (Coughlin), американского «радиосвященника» который в годы Великой депрессии проводил в Америке фашистскую мессу (впоследствии запрещенную церковным руководством). Адриан Арканд (Adrian Arcand) начинал как канадский католический журналист, а затем создал Национал-социалистическую партию (за что во время войны был приговорен к тюремному заключению). Подобным образом Леон Дегрель организовал в Бельгии движение Рексистов. Однако некоторые язычники и сатанисты, проповедующие свою веру в Европе, называют такого человека как Дегрель (осыпанного наградами героя СС, про которого Гитлер сказал, что хотел бы иметь такого сына) «христианским врагом»! («Диалектика действия: использование врага в собственных целях»).

Одним словом, арийское мышление опять возвращалось к своим традиционным схемам. И не правы те, кто считает что фашизм и национал-социализм чуждыми арийскому миросозерцанию, утверждая, что и то, и другое, восходит к семитским мессианским доктринам, при этом указывая на сомнительное этническое происхождение Дуче и некоторых лидеров Рейха, включая самого Фюрера. Все христианство изначально растет из семитских представлений, а они – его продукт, как и любой современный ариец. Здесь главное не слить вместе с сомнительного качества младенцем вполне чистую воду.

8.

Возврат арийского мышления к традиционным формам обозначал торжество приоритета научного знания над верой и догматизмом, поэтому взлет науки, после того как церковь перестала служить помехой на ее пути, был делом вполне обеспеченным. Вполне объяснимо, что средневековая наука как самостоятельный фактор в жизни нашей расы “началась” в Италии – самой сытой и богатой католической стране. Но настоящий научный скачок произошел в странах протестантских, прежде всего в Англии и Германии. И если в Англии, как многие считают, рост стимулировался промышленной революцией требовавшей научной базы, то чем же тогда он объяснялся в Германии, ведь там не было никакого «бума машин»? На самом деле наука и промышленность не были однозначно связаны. Здесь все было куда проще: стало больше интеллектуальной свободы. И всё. В несвободном обществе наука если и не умирает, то отмирает. В конце концов, того же Архимеда из Сиракуз никто не заставлял изобретать свои машины. Это была естественная потребность и она реализовывалась. То же самое можно сказать практически про любого ученого древности. А потом наука «вдруг» стала не нужна. Церковь смотрела на интеллектуалов с большим подозрением, причем ранняя церковь куда в большей степени чем поздняя. Удивляться здесь нечему, но в интеллектуалах она видела не только угрозу своему статусу. Тогда с античной историей были знакомы гораздо лучше и знали, что деградация Рима языческого началась с деградации верхнего слоя, куда входили и интеллектуалы. Интеллектуалы не спасли Рим – это очевидный факт, мы его запомним, лишь малый процент из них оказался способным противостоять духовному натиску с Востока, основная же часть набилась в бесконечное количество сект, включая христианскую. По сути, благодаря победе христианства мы и знаем их имена. Можно быть абсолютно уверенным, что если бы церковь смогла сдерживать развитие умственного слоя, а лучше всего свести его к нулю, одновременно наведя порядок в своих рядах, Европа продвинулась бы вперед совсем незначительно. Интеллектуальной конкуренции можно было не бояться – азиаты и негры без европейцев не сдвинулись бы ни на шаг. Православие еще более консервативно чем католичество, так что и здесь все было бы спокойно.

Закат христианства сопровождался обратным явлением – подъемом интеллекта, но интеллектуальное творчество не терпит давления извне, в таком случае мы на выходе получаем не более чем уродство. Первые интеллектуалы нового времени занимались наукой без привязки к конкретной цели, это потом их разработки оказались востребованными. Понадобилась математика и физика, а еще раньше – философия, только теперь она имела конкретное приложение и пыталась опираться на научный фундамент, в частности на законы механики Ньютона. Церковь понимала, что теперь не она владеет лучшими мозгами, это означало ее скорый конец, здесь она повторила путь язычества отвергнутого значительным числом римских интеллектуалов. Она пыталась в агонии вернуть все на круги своя, вот почему XV–XVI века стали временем наиболее сильного разгула инквизиции. Но и эта мрачная полоса была преодолена.

Правильность такой схемы подтверждается вполне очевидным ростом научных открытий, а следовательно и качества жизни как раз со времени достижения приоритета протестантских стран над католическими, т. е. примерно с конца XVI века. Конкретную дату выбрать трудно, пусть ею будет 1588 год, год гибели испанской “непобедимой армады”. Даже номинальный католик Наполеон оказался бессильным что-либо изменить. При всей своей гениальности он так и не решил английский вопрос и уж тем более был неспособен дотянуться до растущего гигантскими темпами, главного, но пока скрытого резерва протестантов – Америки. Сравним сделанное в науке в XVI веке и в XVII-ом. А потом в XVIII и XIX и, наконец, в ХХ – ом. Кривая научных достижений все более и более резко полз вверх. Почему? Да потому, что свободы становилось все больше и больше. Но все имеет предел. Даже количество свободы.

Столь бурный темп взятый наукой, а она тогда была арийской на 100 %, должен был привести к ситуации, когда знание, как система представлений о том или ином явлении, пойдет «в разнос», т. е. будут достигнуты некие граничные познания, перешагнуть которые будет исключительно сложно, не изменив самого себя, не подготовив себя к восприятию того, что до сих пор было скрыто. Такое состояние характерно для любой системы, где отсутствует или сильно ослаблены обратные связи. Где нет сдержек. Хотя именно системы без обратных связей характеризуются максимальным быстродействием и самой высокой чувствительностью. Одновременно глубина обратной связи обратно пропорциональна устойчивости. Наука развивалась стремительно, но цель не просто не обозначалась, о ней вообще никто не задумывался. Цели не было. Быстродействие и возможность роста сдерживалось только мощностью источника энергии. Здесь таким источником была сила нашего интеллекта и мы довольно быстро столкнулись с проблемами, которые и сейчас кажутся абсолютно неразрешимыми, мы начали входить в режим насыщения.

Первым вопрос был поставлен биологам. Откуда появилась жизнь, если раньше, согласно так усиленно продвигаемой теории Дарвина, ее точно не было? А позже, когда появились концепции эволюции Вселенной, у физиков начали интересоваться происхождением материи, которой, до т. н. «Большого Взрыва» тоже не было. Поскольку состоятельных ответов на эти вопросы не появилось, клерикалы-мракобесы ухватились за них как за спасательные жилетки при крушении очередного «титаника», показывая конечную ограниченность рамок нашего научного познания, показывая, что есть проблемы, которые в принципе не дано понять. А незнание – туннель для темных сил. Кэрри Болтон подводит итоги: «…Наиболее эффективный способ вызволения нашего наследия из лап христиан состоит отнюдь не в обращении с обличительными речами к безразличной и враждебно настроенной общественности, или в отчуждении собратьев-националистов. Он заключается в использовании тактики самой Церкви. Подобно тому, как Церковь низвергла языческую Европу, похитив ее символы и героев, язычникам следует подумать, как можно использовать готическое христианство для служения Европе и выражения по существу языческой сути европейского национализма, избегая основных ловушек христианства. « Самое смешное в том, что церковь это очень быстро сообразила! Её пастыри начали скрупулезно изучать научные журналы и любые новомодные концепции, стремясь показать, что они всего лишь подтверждают написанное в Библии. Интеллектуалы наоборот хотели убить всех зверей одним выстрелом, наивно рассчитывая, что если человеку объяснить в общих чертах картину мира, то церковь и религиозная мотивация ему станет не нужна. Они ошибались. Это сейчас ясно, что даже если бы науке стало вдруг известно абсолютно всё, люди и дальше продолжали бы выдумывать для себя необъяснимые химеры. Это – рудименты неинтеллектуального прошлого, которые так просто не искоренишь, но которое должно быть преодолено. Да и энергетически «верить» выгоднее: все-таки легче ходить в церковь и думать, что ты приобщен к истине, нежели постигать сложные, но истинные законы природы, приближаясь с каждым шагом к абсолютной силе. Конечно, церковь преобразовывает научную картину мира под себя отнюдь не из позитивных побуждений, нет. Просто она вынуждена оглядываться на прогресс, чтоб хоть как-то соответствовать интеллектуально выросшему населению. И можно только представить, насколько им это противно. Таким образом, подойдя к новым, важным, но пока неразрешимым проблемам, интеллектуалы неизбежно должны были столкнуться с противодействием ослабевшей, но повысившей устойчивость католической церковью и протестантов, которых общение «один на один с Христом» толкало в суеверие, доходящее до мракобесия. Об этом мы поговорим в следующей главе.