Текст книги "Американский ниндзя 1-2"

Автор книги: Майк Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

– Ничего… – неопределенно пожал плечами Джо.

– Ну вот, – рассмеялась она, демонстрируя белоснежные зубки. – Кстати, а как тебя зовут?

– Джо.

– Просто Джо, и ничего больше?

– Ничего.

Он прищурился. Да, такой Патриция нравилась ему куда больше. Неприступная «принцесса» на базе смотрелась фальшиво и неестественно, болтливая дурочка раздражала; настоящая же Патриция, непосредственная и веселая, была довольно мила.

– Ну хорошо, пусть будет просто Джо… – она снова засмеялась.

Ей захотелось поговорить с этим парнем по душам, быть может, даже извиниться за высказанные в минуты сильного волнения ругательства, но он не дал ей сделать это.

– Собирайся и пойдем, – приказал Джо, натягивая на стройное, гибкое тело подсохшую рубашку. – Надо полагать, полковник уже переживает, куда ты исчезла.

Патриция вздохнула, – пожалуй, нарочито громко – и принялась одеваться.

* * *

Джо не ошибся: полковник и впрямь переживал. Мало того – он не находил себе места. Самые смутные его опасения превращались в реальность, самые неприятные подозрения обуревали его душу.

Колонна застряла на полпути.

Груз пропал.

Люди нашлись, но не все, четверо из них так и не смогли узнать радость освобождения, еще один исчез в неизвестном направлении, прихватив с собой единственное сокровище полковника. Рядовой, похититель сокровищ…

Впрочем, и без иронии полковнику было несладко. До сих пор нападения бандитов причиняли ущерб только материальный, и потому их еще можно было как-то терпеть. Этот же инцидент становился поворотным пунктом в дальнейших негласных взаимоотношениях и с местными властями, и с собственным коллективом. Когда поле деятельности смерти расширяется от теории к практике, можно не сомневаться, что неприятности станут расти лавиной – кровь привлекает новую кровь.

Из подъехавшей машины вытащили носилки. Труп был накрыт тканью.

Сжав зубы, чтобы не выдавать своих эмоций, полковник отвернулся, и взгляд его упал на понуро стоящего в стороне Ринальди.

Казалось, сержант успел похудеть за несколько часов, прошедших с момента отправки в рейс: его щеки обвисли, лоск исчез, даже усы потускнели, печально опустившись кончиками вниз,

Полковник поморщился.

Бессмысленно было отчитывать Ринальди: происшедшее нельзя исправить…

Сержант нарушил молчание. Прочитав в глазах полковника тоску и боль, смешанную с невысказанным упреком, он сделал шаг вперед, подтянулся, вбирая внутрь вислый живот, и заговорил неловкими дежурными фразами:

– Мы сделали все, что могли… Я очень сожалею, что все получилось именно так…

Лучше бы он молчал – его слова резанули полковника по самому сердцу.

– Значит, надо было сделать больше! – неожиданно для самого себя рявкнул ок. – Черт вас подери!

Мертвецы, Патриция, исчезнувшая в джунглях, – все мешалось в его голове, порождая отвращение к происходящему и ненависть ко всему и всем.

– Мы были бессильны, – неровным голосом отозвался сержант. – А нападения случаются отнюдь не редко…

– Черт возьми! – взвился полковник. – Но ведь раньше у нас никто не погибал!

– Это все новенький, – подал голос оказавшийся рядом Чарли и тут же прикусил язык.

Пусть Джо на роду было написано приносить всем одни неприятности, все же об этом не следовало говорить вслух, по крайней мере, перед начальством. Чарли и сам не отказался бы выяснить отношения с принесшим несчастье новичком – но на равных, отдавая должное не только пакостности натуры Джо, но и реальным его заслугам. Сейчас же выходило, что Чарли жаловался, даже хуже того – доносил на товарища.

– Какой новенький? – насторожился полковник.

– Да это я… так… – стушевался Чарли, отступая за капот стоящей рядом машины.

– Это Джо… Или как там его? – вместо шофера ответил сержант Ринальди.

– В таком случае, – процедил сквозь зубы полковник, – он еще пожалеет об этом.

Судя по тону, с которым были произнесены эти слова, угроза была серьезной.

Полковник гневался редко, еще реже ненавидел, но если уж такое с ним случалось, борьба разгоралась не на жизнь, а на смерть.

Борьба…

Никто не знал, до какой ненависти может дойти полковник, какие формы может принять его месть, и то, что Джо был всего лишь одним из его подчиненных, только осложняло положение последнего, позволяя полковнику мстить как заблагорассудится. А командир полка имеет массу возможностей свести счеты с рядовым.

Впрочем, если кто и ощутил в этот момент жалость к Джо, то лишь на доли секунды: до сих пор на базе люди гибли редко, и не одному полковнику захотелось рассчитаться с виновником разыгравшейся на дороге трагедии.

Тем временем суета вокруг трупов поулеглась, что позволило несколько сменить тему разговора.

– Эй, Джексон, – позвал полковник негра-капрала.

– Да, сэр?

– Подойди сюда.

– Слушаюсь, сэр.

Джексон протолкался между сгрудившимися у тел людьми и встал по стойке «смирно».

Джексон был не просто капралом – он был крупным авторитетом среди обитателей форта. Ему не нужно было иметь звание для того, чтобы его слушались и с ним считались – сила и ловкость говорили сами за себя. Кроме того, Джексон отличался и рассудительностью – пусть интеллект в армии никогда не котировался особо высоко, умных (но не умничающих) уважать по достоинству тут тоже умели.

– Вы проверили раны?

– Да.

– И что вы можете о них сказать?

Джексон задумался лишь на секунду.

– Вы слышали про ниндзя? – ответил он вопросом на вопрос.

Слово показалось полковнику знакомым, но и только. Он не был уверен даже, о чем или о ком идет речь: то ли так называлось оружие, то ли какая-то группировка… Нет, проще было сказать, что он ничего об этом не знает.

– Про ниндзя? – неопределенно переспросил он.

С другой стороны, полковнику не слишком хотелось демонстрировать свою неосведомленность. Как и все люди, облеченные властью, он не любил попадать впросак.

– Да.

Он ожидал, что Джексон как-то прокомментирует его ответ и тогда из слов капрала станет понятно, с чем едят этих ниндзя. Но негр, против всех ожиданий, промолчал. Теперь полковнику ничего не оставалось, как спросить в открытую:

– Что это такое?

Видимо, не знать про ниндзя было простительно: никто этому не удивился.

– Так называется секретный корпус убийц, – спокойно пояснил Джексон. – Вообще-то, ниндзя полагается быть в Японии, я и сам не пойму, что они здесь делают… Ну так вот, судя по показаниям свидетелей и характеру ранений, наших ребят убили именно ниндзя.

Полковник нахмурился. По его мнению, Джексон молол сейчас какую-то чушь, но уж слишком странно выглядела история с грузовиками. Быть может, капрал просто рисовался, стараясь произвести впечатление своей эрудицией, но, насколько полковник разбирался в человеческой психологии, это было маловероятно: Джексон выглядел слишком расстроенным и озабоченным и вряд ли стал бы устраивать представление из чужой смерти.

– Ниндзя? – повторил полковник, одновременно и желая поверить в эту странную версию, и опасаясь сделать это.

– Да, сэр, – серьезным тоном повторил Джексон и опустил кудрявую голову, потому что именно в этот момент стоящие рядом с телами своих товарищей наклонились, берясь за ручки носилок.

Смерть есть смерть и она требует уважения. Погибших, конечно, не похоронят на территории базы. За их телами был прислан вертолет.

Если бы о живых так заботились – может, и не пришлось бы никого хоронить… Поднятые дюжими руками живых, носилки с мертвыми солдатами взмыли в воздух и скрылись в дверях вертолета.

От сада веяло востоком.

Сложно сказать, что такое дух пейзажа и в чем именно он выражается: ни по климатическим, ни по другим параметрам это место не должно было вызывать такие ассоциации, и все же и азиат, и европеец безошибочно узнали бы обитающий здесь восточный привкус. Во всем чувствовалась невидимая рука, приручившая некогда дикую природу и перекроившая ее на свой манер. Пожалуй, благодаря этому духу и черная одежда ниндзя, командовавшего на дороге атакой, смотрелась на фоне сада уместно и естественно, в то время как европейский костюм стоящего рядом человека вызывал ощущение некоторого диссонанса.

Собственно, ниндзя был одет уже иначе, исчезла с его лица и маска, открывая довольно красивые черты, может быть, слишком жесткие на взыскательный вкус. Впрочем, он был предельно гармоничен, и выражение его лица (точнее, отсутствие такового) тоже вписывалось в общую картину.

Да, выражение подходило лицу, лицо – одежде, одежда – саду. Рисунок (или татуировка?) на щеке сэнсея и черные усики только подчеркивали это, внося в облик командира ниндзя живую деталь.

Сидящий в плетеном кресле европеец заслуживает более подробного описания. Его черты были неправильны и крупны (и в то же время их нельзя было назвать неприятными), при этом в них крылась какая-то противоречивость. Плоский лоб и резко очерченный нос с горбинкой контрастировали с чувственными губами, холодный безжалостный взгляд не сочетался с холеными ухоженными руками. В нем ощущалась самоуверенность, правда, суетливая, будто бы не имеющая под собой истинно твердой основы и потому нуждающаяся в постоянном подтверждении извне. Даже манера разговаривать с собеседниками несколько свысока говорила о том, что его положение определяется скорее деньгами и работой чужих рук, чем силой его личности.

– Что случилось? – капризно скривились губы Виктора Ортеги (так звали сидевшего в кресле; во всяком случае, таково было его официальное имя).

– До сих пор все шло хорошо.

Черная Звезда – таково было имя японца – промолчал.

По его мнению, вопрос не имел смысла: раз дело не вышло, надо было не искать виновных, что, судя по тону, собирался делать Ортега. Когда в деле хотят разобраться всерьез, слова произносятся совсем иначе.

Вообще, кто-либо другой на его месте мог счесть себя оскорбленным – упрек слишком явно адресовывался именно ему. Но Черная Звезда был выше мелочных обид. Лишь собственная оценка того или иного происшествия, собственные ощущения были важны для него: мнения других людей при желании не так уж сложно было и переменить. Кроме того, Ортега нуждался в его помощи гораздо больше, чем могло показаться со стороны.

– Еще одна такая ошибка, – кипятился Ортега,

– и нам придется свернуть все операции. Там был очень ценный груз…

– Вы его получили.

– Не весь, далеко не весь… – пальцы Ортеги забарабанили по колену.

Ему было необходимо высказать свое неудовольствие вслух – только так он мог приобрести утраченное равновесие.

Ортега не любил неудач, особенно возникавших «на ровном месте» – в делах, кажущихся верными. Такой обещала быть операция по изъятию груза из собственности военной базы, и свыкнуться с преподнесенным судьбой сюрпризом он никак не соглашался.

Черная Звезда не шелохнулся, его можно было принять сейчас за каменную статую.

– Там был ниндзя, – сдержанно проговорил он, добавляя несколько слов на родном языке.

Ортега, недовольно морщась, встал, но, пройдя несколько шагов, опустился снова на стул, расположенный возле небольшого столика.

Черная Звезда последовал за ним.

– Говори по-английски, – буркнул Ортега себе под нос.

Ему хотелось сорвать на ком-нибудь свое плохое настроение, но ниндзя-профессионал был для этого слишком малоподходящим объектом, так что кипятился Ортега главным образом молча.

– Там был американский ниндзя, – повторил Черная Звезда.

Как ни странно, в этот момент его взгляд можно было принять за печальный (сосредоточенность у каждого проявляется по-своему).

– Что? Откуда он мог там взяться?

Легкий ветерок промчался по террасе, заставляя вздрогнуть розовеющие в вазоне азалии – можно было подумать, что им передалось состояние хозяина.

– Я не знаю, как это могло произойти, – взгляд ниндзя становился все более отрешенным. – По нашим законам, за передачу секретов Востока людям Запада полагается смерть. И все же ошибиться невозможно: там был ниндзя-американец.

Руки Ортеги судорожно сжались в кулаки, на которых тут же набухли синие шнуры вен.

– Мне не важно, кто это был, – процедил он сквозь зубы. – Я должен был получить за этот груз четыре миллиона. Понятно? Вот что интересует меня. А этого, своего ниндзя, можешь… убрать!

Ортега провел ладонью по смуглому жилистому горлу.

Ниндзя проследил взглядом за его жестом, и на желтоватом каменном лице впервые появилось вполне человеческое выражение.

Черная Звезда улыбался.

Солнце еще не успело сесть – только край неба сделался рыжеватым да жара утратила полуденную сухость, наполняясь тяжелой, истинно тропической влажностью, – когда к дому полковника в городе подъехал грузовик с надписью вдоль борта: «Овощи и фрукты».

Возможно, раньше она отвечала истине, но в данном случае машина везла совсем иной груз…

Дверца распахнулась, и оттуда вышла молодая девушка с темными волосами, одетая в довольно странного фасона юбку, с разрезов на которой свисали растрепавшиеся нитки. Следом за ней на землю спрыгнул плечистый парень с серо-голубыми глазами.

Усталость настроила Патрицию на минорный лад: теперь она говорила мало и больше улыбалась, наслаждаясь подаренным ей романтическим приключением. Засада, перестрелка, бегство, затем прогулка по джунглям в компании молодого человека – могла ли она придумать для себя что-нибудь более занимательное?

Усталость Джо была более прозаичной и сводилась к комплексу ощущений чисто физических. Так устают после обычной нелегкой работы. Если и он улыбался, то скорее потому, что приятно было осознавать: все закончилось относительно благополучно и Патриция, вопреки его прогнозам и ее собственным стараниям, осталась жива и невредима.

Девушка прошла вперед и остановилась возле ступеней: ей почему-то очень не хотелось идти дальше. Неожиданно она рассмеялась по-детски звонким, непринужденным смешком и развернулась, глядя на Джо влажными блестящими глазами.

– Ну ладно, до свидания, – сказал он, смущаясь ее взгляда.

– До свидания, – снова рассмеялась Патриция.

Нет, ей положительно нравился этот парень – в нем, по мнению Патриции, было нечто чистое и неиспорченное. Как он смотрел на нее тогда, в лесу… А как прикоснулся…

«Целомудренно» – вспомнила Патриция устаревшее слово, и звоночек смеха забренчал снова. В самом деле, она не подобрала бы лучшего определения. Как он разрезал ей юбку – кто бы из мужчин сумел бы сдержать свои желания? Даже в той обстановке… Если бы она была уродкой или у Джо не все ладилось по мужской части – нет, судя по его взгляду уже в машине-овощевозе, Джо был полноценным парнем и ей симпатизировал… Из какого же фильма, со страниц какой книжки мог сойти такой благородный герой, сочетающий и смелость, и невинность?

Похоже, не одна она оттягивала расставание. Джо тоже стоял, не делая попыток уйти, и, казалось, не знал, что делать с руками.

– Ну что ж, пока?

– Пока.

Водитель грузовика посмотрел на застрявшую на месте парочку и, хмыкнув, устроился в кабине поудобнее.

Говорить было не о чем. Молчать – тоже.

– Правда, у меня смешной вид? – нашлась Патриция, но Джо, не привыкший к пустым разговорам, смог только пожать плечами.

– Да нет…

Ему действительно было приятно стоять вот так, просто глядя на новую знакомую, не выискивая в ней ни недостатков, ни достоинств.

Улыбка на лице Патриции – сейчас она выглядела слишком естественной, чтобы ее можно было именовать «принцессой», – стала еще шире.

Ладно… – повторила она не без сожаления. – Пока?

– Пока.

И снова они не тронулись с места.

«А ведь папа, наверное, волнуется…» – подумала девушка, продолжая любоваться лицом своего спасителя.

«А ведь на базе меня, наверное, ждут», – равнодушно вспомнил Джо.

– До свидания?

– Пока…

На кроне дерева образовался золотой ободок – солнце неуклонно продвигалось к горизонту. Стоять вот так, без толку, делалось все сложнее.

– Ну ладно… – Патриция приподнялась на цыпочки и поцеловала Джо в щеку.

Надо было видеть, как блеснули в этот момент его глаза.

– Счастливо.

Легко, как перенесенная ветром пушинка, Патриция взбежала по лестнице.

Джо ощутил легкий укол грусти – все приятное заканчивается так быстро… Или именно быстротечное, неповторимое и неуловимое прекрасно как раз благодаря этим качествам? Избыток приедается…

– Джо!

Оклик остановил его, когда Джо был готов снова сесть в кабину.

Предзакатное золото солнца заливало крыльцо и придавало особый нежный оттенок лицу улыбающейся девушки.

– Спасибо, – проговорила она. Брови Джо удивленно приподнялись. – Спасибо за все.

Сожаление о расставании сменилось в голосе Патриции решительностью, затем девушка развернулась и дверь захлопнулась за ее спиной.

– Ну что, парень, поехали? – поинтересовался водитель овощевоза.

Джо кивнул, и грузовичок заворчал, срываясь с места.

Начинался вечер.

* * *

Полковник не любил менять свое мнение. Раз сложившееся впечатление о человеке задерживалось в его сознании надолго, и все новые факты воспринимались им преломленными призмой этой предварительной установки.

Джо он возненавидел с того момента, когда впервые услышал о нем от Чарли и сержанта как о потенциальном виновнике неприятностей, постигших его дочь. «Этот Армстронг – выскочка и мерзавец», – заключил он, сопоставив показания свидетелей, как ни странно, умолчавших, кто и кого бил первым. И даже то, что именно Джо доставил Патрицию домой, не могло теперь переменить его мнение.

– Ты думаешь, что ты герой, раз ты вернул мне дочь живой и невредимой? – так и говорил он в лицо замершему перед его столом Джо.

Полковник помнил в этот момент только две вещи: что Джо он ненавидит и что по вине Джо погибли его подчиненные. Причина ненависти как-то забылась, но это уже не имело значения.

– Нет, сэр, я так не думаю, – Джо старался отвечать спокойно, но подергивание уголков губ недвусмысленно намекало на его истинные чувства.

Нет, он не ожидал благодарности. Джо давно перестал верить, что таковая присутствует в человеческих взаимоотношениях. Мимоходом сказанное Патрицией «спасибо» относилось к исключениям, только подтверждающим правила. Не обижался он и на то, что его вообще ругали, – в словах полковника было рациональное зерно: если свести мораль к математике, то гибель четырех солдат и впрямь перевешивала безопасность одной девушки.

Его мучило другое – несоответствие между реальным положением дел и смутно помнящимся идеалом. Встать на чужую точку зрения – это еще не значит отказаться от своей собственной. Как бы Джо ни понимал полковника, все его естество протестовало против такой логики. Пусть его личное мировоззрение было расплывчато и не давало ни одного четкого ответа, какой должка быть жизнь, но Джо чувствовал, какой она быть не должна, и уклонялся от тех ее требований, которые считал несправедливыми.

Кроме того, ему был неприятен презрительный тон: злость, раздражение, даже эмоции более агрессивные он еще согласился бы воспринять как должное – право же одних людей смотреть на других свысока задевало его не на шутку. Впрочем, последнее объяснялось еще и тем, что сам Джо знал о своей неполноценности: человек без прошлого – не вполне человек, и подсознание заставляло его выискивать этот мотив едва ли не в любом оскорблении, реальном или мнимом.

– Это хорошо, что ты так не думаешь, – полковник растягивал букву «р» как гласный звук, что делало его речь похожей на настоящее рычание. – Потому что мне хочется тебя посадить, и надолго. Что ты там пытался доказать, рядовой?

Помимо изначальной предубежденности, полковник страдал еще нелюбовью ко всем, кто не укладывался в общий ранжир, – болезнь, свойственная едва ли не всем военным.

– Ничего, сэр, – поджал губы Джо.

Его серо-голубые глаза смотрели на полковника без дерзости, но и покорности отец Патриции в них не замечал.

– Ты должен был хоть что-нибудь соображать, – продолжалось рычание. – Тут очень деликатная ситуация с этими повстанцами, нам приказано любой ценой избегать конфликтов. Среди груза не было ничего особо ценного, из-за чего стоило рисковать жизнью людей. Ты это понимаешь?!

Джо не ответил. Он справился со своими чувствами, и его лицо теперь стало непроницаемым. Полковнику показалось даже, что от Джо повеяло особым, каким-то каменным холодком.

– Будет расследование, – втайне злорадствуя, сообщил он. – И я не подумаю тебя прикрывать, ясно? Тебе грозит трибунал, парень, и даже при желании я не смог бы тебе помочь! А желания, как ты понимаешь, я и не испытываю…

Джо никак не отреагировал на эти слова. Казалось, собственное будущее вовсе его не заботит.

Полковнику не осталось ничего, кроме как отправить Джо назад в казарму.

Из здания штаба Джо вышел как ни в чем не бывало – никто не смог бы определить по его лицу или поведению даже намека на поджидающие его неприятности.

Оставшись один, полковник опустился в кресло, испытывая некоторую опустошенность. Вместе с угрозами его ненависть выплеснулась наружу и оттого убавилась внутри: теперь он имел силы разобраться в ситуации более объективно.

– Сержант!

– Да, сэр?

Ринальди только и ждал, чтобы к нему обратились. До сих пор сержант стоял у окна, вчитываясь в бумаги, вынутые из лежащей рядом папки, и по мере чтения его глаза округлялись, а брови ползли вверх. Теперь для него пришла пора поделиться своим неожиданным открытием.

Выставив перед собой испещренный буквами и цифрами лист, он подошел к столу и остановился.

– Ты нашел его личное дело?

– Да, сэр, – предвкушая торжество, проговорил сержант. Джо нравился ему еще меньше, чем всем остальным.

– И что там?

Рука с листом дернулась было вперед, собираясь передать выписки, но вместо этого поднялась выше, останавливаясь напротив глаз Ринальди. Сержант не мог отказать себе в удовольствии лично зачитать компрометирующий текст.

– Дата рождения – неизвестна, – не без злорадства произнес он. – Место рождения – неизвестно. Родители – неизвестны, ближайшие родственники – неизвестны…

– Что-о?

По мере того как Ринальди читал, лицо полковника претерпевало те же изменения, что перед этим у сержанта: от заинтригованности и легкого недоумения – ко все возрастающему удивлению.

– Возраст – неизвестен, – продолжал читать сержант, начиная мрачнеть. Теперь ему подумалось, с некоторым запозданием, что эти сведения не только компрометировали Джо Армстронга, но и подтверждали то, что ожидать от него можно чего угодно, в том числе и самого худшего. – Был обнаружен на одном из островов командой нашего корабля при постройке дороги…

– Дай-ка мне это сюда, – не выдержал полковник, едва ли не выхватывая лист из полной лапищи сержанта.

– Есть, сэр…

Ринальди разжал пальцы, и личное дело Джо перекочевало к начальнику.

Полковник заглянул в записи, затем надел очки, взяв их со стола, и погрузился в чтение.

Читал он вслух, обращаясь почему-то главным образом к статуэтке на столе, изображающей взметнувшуюся в прыжке лошадь.

– …Был привезен в США. В разных воспитательных учреждениях назывался разными фамилиями. – При этих словах полковник поправил очки и посмотрел поверх них на лошадь, словно ожидая у нее получить ответ, объясняющий, как человек с такой биографией мог попасть в его военную часть.

Лошадь молчала. Сержант тоже. Чем больше он задумывался над уже прочитанным, тем мрачнее становился. В конце концов, ведь это была его обязанность – своевременно ознакомиться с личным делом подчиненного.

Что-то неладное было с этим парнем. Сильно неладное…

– …назывался разными фамилиями. М-да… Затем был отправлен в школу для трудновоспитуемых подростков, потому что чуть не убил человека…

– Что?! – не выдержав, переспросил сержант.

– Чуть не убил одного из своих сверстников. А потом снова попал под следствие, – раздосадованно подтвердил полковник еле сдерживаясь, чтобы не выругаться. – Судья дал ему выбор: или записаться в армию, или отправиться в тюрьму.

С гораздо большей охотой полковник отправил бы в тюрьму самого судью, принявшего столь мудрое решение, за которое теперь приходилось расплачиваться людям совершенно посторонним.

«Идиоты, – бесился он про себя. – Какие идиоты придумывают подобные законы? Что я теперь буду делать с этим подонком, с убийцей? Хорошенькие же кадры нам сюда поставляют да еще требуют от нас невозможного…»

– Ну хорошо, – отвлек его сержант. – А что мы теперь будем с ним делать?

Полковник уставился на Ринальди, будто впервые заметил его присутствие в кабинете.

Мысли вихрем завертелись в его голове, сменяя одна другую.

Прежние судимости Армстронга мешались с его навязчиво и до отвращения честными глазахми и скромным видом; прикрытые тканью трупы на носилках – с образом смеющейся дочери…

Ответ его прозвучал логично, но несколько неожиданно:

– В первую очередь – проследи, чтобы он держался подальше от Патриции, – – приказал он.

Сержант приоткрыл рот, моргнул и гаркнул:

– Слушаюсь, сэр.

* * *

Джо шел по улице и думал.

Его мысли были окрашены в цвета отнюдь не радостные: похоже, начать новую жизнь ему так и не удалось. Какое-то время он надеялся, что здесь, в армии, он найдет порядок, мало-мальски отвечающий его собственному представлению о том, что такое порядок. Но напрасно. Здесь было то же самое, что и на континенте.

Армия… Иногда Джо казалось, что стершиеся воспоминания подсказывают ему, что так называется его родная стихия. В снах он не раз воображал себя воином, правда, к утру сны обычно стирались почти полностью, оставляя лишь общее впечатление. Впрочем, даже во сне он был именно воином, а не солдатом. Но все же…

Разочаровываться всегда горько, но еще хуже было то, что он терял последнюю надежду на возможность обрести под ногами твердую почву. Раз военная дисциплина Шла вразрез с его представлениями о ней, оставалось только признать, что память обманула его наиподлейшим образом. Быть может – и это казалось Джо еще более досадным, – он просто не был психически нормален.

Такое подозрение имелось – Джо приходилось даже несколько раз проходить медицинские освидетельствования: уж слишком резко отличалось от общепринятого его миропонимание. Во всяком случае, так было сначала. Потом он научился маскировать свои мысли и чувства. Что есть сумасшествие, как не отклонение от – установленных обществом норм поведения? Можно сколько угодно заниматься извращениями дома, при закрытых дверях можно ежедневно видеть галлюцинации или воображать себя гением – пока человек может это скрыть, он полноценен. Но когда его голова трезва, рефлексы работают безупречно, коэффициент интеллекта намного превышает средним, но вот беда: он верит в то, что со злом надо бороться, что добро должно быть активным, и даже доходит до такой наглости, что считает себя вправе самому определять, где одно, а где другое, – окружающий его мир сделает все возможное, чтобы загнать такого человека в специальное заведение. Тем более, что амнезия давала к этому и более серьезный повод: где есть одна психическая болезнь, можно искать рядом и вторую…

На счастье Джо, врачи больше верили своим теориям, чем сообщаемым со стороны, да еще неспециалистами, фактам, и тесты с анализами неизменно свидетельствовали в пользу Джо. Да и сам он по мере сил старался вписаться в неприятное ему бытие. Во всяком случае, когда мог…

Неприятности возникли у него в первом же пансионе. Почти в любом закрытом заведении он сталкивался со сходной картиной: всякий раз среди воспитанников находился кто-то, старающийся кулаками утвердить свою роль лидера. Одни честно отстаивали это, нарвавшись на его отпор, другие же, потерпев фиаско в поединке, звали на подмогу приятелей и не перебирали средства в желании поставить наглеца на место. Третьи вели себя не столь вызывающе, но Джо порой задирался сам, когда ему казалось, что те нарушают правила чести.

Так он «доигрался» в первый раз. Один из подростков повадился собирать дань с группы, к которой приписали Джо после очередного перевода из школы в школу. Не одна личная вещь успела перекочевать в карманы несовершеннолетнего рэкетира, когда Джо вздумалось вдруг запротестовать. Билли был выше его на полторы головы и старше на три года (так что их никак нельзя было назвать «сверстниками», хотя именно это было написано в личном деле), весовые категории также отличались весьма существенно, и мало кто согласился бы в начале драки поставить на выигрыш «правдолюбца». По мнению Джо, победа была блестящей и быстрой, а драка – справедливой.

Полиция имела на этот счет свое мнение.

Тогда же Джо впервые пришлось столкнуться и с неблагодарностью: никто из тех, за кого он заступался, не согласился даже подтвердить, что Джо одолел своего противника в равном бою, а не ударил «тяжелым предметом», подкараулив сзади… Как-то не верилось следователю, что не оперившийся мальчишка мог в одиночку справиться с подростком, давно состоявшим у них на учете и входящим в одну из распространившихся в крупных городах молодежную преступную группировку. Хоть ты тресни – не верилось!

Получив в восемнадцать лет долгожданную свободу, Джо поклялся себе не вмешиваться больше в чужие дела, но выполнить клятву так и не смог.

Следующая история оказалась и вовсе глупой. Как-то вечером, проходя по одной из улочек латинского квартала, он услышал крики женщины, зовущей на помощь. Завернув за угол, он увидел заросшего щетиной пьяницу, державшего за распущенные волосы голосистую толстуху.

– Убивают! – вопила она, стараясь вырваться. – Помогите, люди добрые!

«Добрые люди» – их было немало на этой улочке – только покачивали головами и переговаривались между собой, отпуская время от времени соленые шуточки.

Наконец пьянице удалось повалить женщину на землю и кулаки его замелькали в воздухе, опускаясь на пухлые плечи и спину, – кофта женщины, разорванная надвое, валялась тут же.

Вопли избиваемой становились все тише и жалобней – похоже, она уже не имела больше сил кричать, только размазывала по лицу смешанные с косметикой слезы.

В руке у хулигана появилась выдернутая откуда-то палка – тогда-то Джо и не выдержал. Прыжок и удар слились воедино; тело пьяницы, отброшенное к стене, медленно сползло наземь. Со стороны это выглядело гораздо страшнее, чем было на самом деле: Джо отлично знал, что через час-другой небритый громила придет в себя.

– Уби-и-и-или! – резанул вдруг по ушам новый истошный вопль; женщина поднималась, вставая на четвереньки.

– Успокойтесь, все уже позади, вы в безопасности, – приветливо улыбнулся ей Джо и отпрянул, встретившись с перекошенным от ненависти лицом.

– Мужа моего убили! – заорала толстуха, кидаясь к неподвижно вытянувшемуся у стены телу. – Полиция! Помогите, люди добрые!

…Ее крик всплыл в памяти с такой четкостью, что Джо вздрогнул, чувствуя, как к горлу подкатывает комок, а грудь жжет от незаслуженной обиды.

Узкая грязная улочка с прямоугольниками сохнущего на натянутых между домами веревках белья, бесчувственный пьянчужка, из носа которого по лицу ползет красная струйка, опрокинутый бак для мусора в нескольких шагах, насмешливые, сочувствующие, равнодушные, осуждающие лица зевак – все снова стояло перед ним, словно Джо перенесся в прошлое и пережил его заново. Звуки, запах, вид синяков на обнаженных лопатках избитой толстухи – ни одна из мельчайших подробностей не была утрачена, все стояло перед глазами, словно это произошло только вчера.