Текст книги "Убийство по правилам дзен"

Автор книги: Масси Суджата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

9

Договор с Акеми Михори все еще оставался в силе. Я могла отказаться, но она, скорее всего, подумала бы, что я струсила. Учитывая все произошедшие со мной в последние двадцать четыре часа события, я почему-то решила, что обязательно должна сдержать обещание и почувствовать, что хотя бы что-то происходит так, как запланировано.

Я надеялась, что Энгуса Глендиннинга не будет дома, но когда я пришла домой переодеться, он лежал на диване в гостиной. И сообщил, что хочет пойти со мной. Вспомнив Хью, я изобразила энтузиазм, сообщив, что пока я занимаюсь с Акеми, Энгус сможет посетить буддийский храм.

В течение часового путешествия в Камакуру я пыталась читать роман Бананы Ёсимото о сексуальной озабоченности, а Энгус напевал песенку под названием «Дзен повсюду». Видимо, в честь поездки. А когда я попросила его помолчать, он засыпал меня вопросами.

– А чем дзен отличается от обычного буддизма? А они все поклоняются одному и тому же парню?

– Ну, многие буддийские секты придерживаются идеи, что мир и личность – всего лишь иллюзия. – Я попыталась вспомнить, что нам рассказывали в колледже на занятиях, посвященных религии Азии. – Все буддисты пытаются достичь нирваны, отказывась от эгоистичных желаний. Но приверженцы дзен  пожалуй стараются слишком сильно: часами сидят в позе лотоса, что очень тяжело, и через боль приходят совершенству. Я еще слышала, будто они считают, что отказ от рациональных мыслей приведет к особому внутреннему просветлению.

– О, так велит дзен, – пропел Энгус, – легко приходит, легко уходит. Мне нравится!

– Ты сможешь неподвижно сидеть в позе лотоса целый день, в то время как учитель кричит и бьет тебя специальной палкой? Уверен?

– Конечно, нет! – замотал головой Энгус. – Не верю, что эта дзюдоистка так живет. Хью сказал, что у них куча денег.

– Да, они богаты, – подтвердила я, – учитывая, сколько они отдают на благотворительность и что они освобождены от налогов. В принципе, только один человек из всей семьи должен работать в храме. А остальные Михори могут заниматься спортом, искусством и так далее.

Как Нана Михори, спасающая земли Камакуры.

– Неплохо, но на дзен не похоже. – фыркнул Энгус

Приехав в Камакуру, минут пятнадцать мы шли в Хорин-Джи. Пройдя через высокие храмовые ворота, я показала Энгусу на вход в храм, где толпились сотни паломников и туристов с фотоаппаратами.

– Помни, что надо разуваться перед входом, – сказала я, – впрочем, ты уже, наверное, видел такое в Индии. Если что, попроси туристов помочь тебе.

– Да ведь это немцы, – запротестовал Энгус.

Но я ушла, пытаясь напомнить себе, что Хью когда-то раздражал меня, а потом я его полюбила. Однако Энгус был другим. Он отталкивал людей, пищу – все, что было не таким, как он привык Он был эгоистичен и не имел ничего общего с буддийскими ценностями.

Я застала Акеми в разгар тренировки – она сидела в странной позе на мате неподалеку от своего доджо.

– Я думала, ты не придешь, – сказала Акеми, глядя мне в глаза.

– Хочу тебя предупредить, – вздохнула я, – что я бегала всего один раз. У меня не слишком хорошо получается. Кроме того, у меня болят ноги.

– Но ты ведь сделала это, да? – Акеми сменила позу. – Это классно. Иди сюда. Перед бегом желательно размяться минут десять.

Сначала дорога была ровной и широкой. Акеми сообщила мне, что, прежде чем я смогу заниматься серьезно, пара месяцев уйдет на тренировки. Ярдов через пятьсот дорожка сузилась и начала петлять между кипарисами и кедрами. В темном лесистом Хорин-Джи жара почти не ощущалась, хотя, возможно, дело было в том, что мы находились далеко от стального и цементного Токио.

Когда мы стартовали, я надеялась, что Акеми вырвется вперед. Вместо этого она несколько минут бежала с моей скоростью, а потом велела мне бежать медленнее.

– Ты двигаешься не с постоянной скоростью. Слишком много замедлений и ускорений, – сказала она. – Если бы ты так вела машину, полиция лишила бы тебя прав.

Я подумала о том, не стоит ли пойти шагом, но покорно замедлила бег и заметила, как Акеми тоже сбросила обороты. Через несколько минут, когда мое дыхание нормализовалось, я смогла заговорить.

– Ты уверена, что это называется бегом?

– Не торопи события, – захихикала Акеми.

– А что такое? – поинтересовалась я.

– Соревноваться с собой сложно. Если ты слишком волнуешься, хочешь быть лучшей и заставишь себя бегать в неправильном темпе, ты никогда не добьешься хорошего результата.

– Всегда себя переоцениваю, – вздохнула я. – Я была слишком уверена насчет тансу и не позаботилась о том, чтобы проверить его тщательнее.

– Я читала в газете, что мужчина, работавший в Гите, умер. Иногда все складывается так странно.

– Я не хотела, чтобы он умирал. Я просто хотела вернуть свои деньги. Он был мошенником: присвоил миллион триста тысяч иен...

– Откуда ты это знаешь? – спросила Акеми. – В газете об этом не писали.

– Я разговаривала с семьей, у которой он купил тансу.

На этом мое дыхание отказалось работать нормально, я больше не могла говорить.

– Правда? Они, должно быть, сильно сердятся!

– Да, но с этим ничего нельзя поделать. Я была в «Искусствах Гиты», но они отказались нести ответственность за Сакая. – И, чувствуя, как наваливается депрессия, я сменила тему: – Твоя мать нас не увидит? Она никогда не гуляет тут?

– Я же говорила, мама уехала, но тебе не стоит волноваться, даже если захочешь побегать одна. Когда-то моя мать пользовалась стоявшим тут недалеко чайным домиком, но с тех пор как чайную комнату устроили в доме, она перестала сюда приходить.

Этот чайный домик выглядит довольно старым, – сказала я, используя момент для того чтобы остановиться неподалеку от низенького домика напоминавшего детский. На крыше не хватало пары черепиц, деревянные двери были сломаны, но в домике имелись прелестные круглые окна, идеально подходящие для того, чтобы любоваться луной.

– Следи за своим темпом и думай об успехе! На последнем круге ты можешь идти шагом, только не стой на месте, – приказала Акеми.

Мы сделали еще один круг, прежде чем Акеми разрешила мне перейти на ходьбу, а сама побежала вперед. Ее ноги мелькали все дальше и дальше, пока сама она не исчезла из виду. Я шла вперед всего несколько минут, как Акеми снова пробежала мимо меня.

Деревянные двери чайного домика разбухли от влаги, так что мне пришлось прилично поднажать на них, чтобы попасть в небольшую квадратную комнату, выстланную татами. Согласно дзен, чайный домик был снабжен небольшим шкафом для посуды. Запах плесени поведал мне, что сырость и насекомые давно поселились в татами и забутонах – подушках для сидения, сваленных в углу.

– Ты не занимаешься! – крикнула Акеми, снова пробегая мимо, и мне пришлось выйти наружу и сделать несколько болезненных приседаний.

Чего мне действительно хотелось, так это пить. Недалеко протекал небольшой ручей, но я не была уверена в чистоте воды. Я уже собиралась отправиться к фонтанчику, бившему неподалеку от храма, когда прибежавшая Акеми принесла с собой две бутылки воды.

– Ты прочитала мои мысли, – сказала я, жадно хватая бутылку.

– Вода – это очень важно, я набрала ее в ручье у дома, – сказала она и сделала пару наклонов вперед. Ее дыхание восстановилось буквально в течение минуты.

Я даже позавидовала, поскольку обливалась потом и устала так же, как и в первый раз в парке Ёёги. Однако я подсчитала, что пробежала около мили без остановки.

– Моя мать не звонила тебе? – Акеми допила воду и снова принялась за упражнения. – Думаю, она тебя простила.

– И как это случилось? – Я была удивлена.

– Я сказала, что она несправедлива к тебе. Некрасиво было не брать то, что ты для нее купила. Этот комод должен стоять у меня в комнате, а мне совершенно наплевать на его возраст.

– Но если твоя комната будет заставлена антиквариатом, – задала я давно интересующий меня вопрос, – куда ты денешь свои медали и все, что есть в комнате сейчас?

– Мать хочет, чтобы я засунула их в шкаф. Глупо держать их на виду, я же не выигрывала ничего уже десять лет.

– Но ты всегда занимаешься в доджо.

– Это просто хобби. Я могу только что-то показать, – пожала плечами она.

– Почему ты не работаешь в храме? Ты же единственный ребенок, я думала, что ты наследница.

– Нет, – покачала головой Акеми, – в буддизме, как и в католицизме, женщина не может стать священнослужителем. Храм получит мой двоюродный брат Казухито. Уверена, что родители построили мне доджо, чтобы загладить чувство вины.

– Я тоже единственный ребенок, – сказала я. – Когда я росла, мне всегда казалось, что у меня есть все, кроме кого-нибудь, с кем я могла бы играть.

Я вспомнила, как родители повсюду таскали меня с собой, учили хорошим манерам, водили по музеям и ресторанам, но не привили любви к спорту. Проведя всего несколько часов с Энгусом, я поняла, что не хочу иметь брата, но я была бы рада, если б у меня была старшая сестра, показавшая мне мир тренажерного зала. Кто-нибудь вроде Акеми.

– Нет ничего хуже, чем когда кто-то чужой вторгается в твою жизнь, – сказала Акеми. – Казухито переехал к нам жить, когда нам обоим было двенадцать. Внезапно он стал получать лучшую пищу, прекрасные подарки, занимать лучшее место рядом с моим отцом в храме.

– А сейчас какие у вас отношения?

– Ну, мы сосуществуем, – ответила Акеми.

Где-то недалеко завыла сирена, а я думала о том, что случится с Акеми после смерти отца. Неужели ей придется уехать из дома и поселиться где-нибудь в маленькой квартирке? Что достанется ей в наследство?

– А Казухито сейчас работает в храме? – спросила я.

– Он помогает отцу: следит за делами храма, нашей коллекцией антиквариата и культурной программой для иностранцев. Не знаю почему, ведь он почти не говорит по-английски...

– Ты могла бы заниматься этим, – твердо сказала я, – у тебя прекрасный английский.

– Я же говорила, что мой пол не позволяет мне быть настоятелем. Я могу выйти замуж, но мне не хочется превращаться в подобие своей матери.

Акеми был неприятен этот разговор, а мне хотелось поговорить об этом. Но, к сожалению, пора было уходить.

– Пожалуй, я пойду, – сказала я. – Надо только зайти в храм забрать любимого братца Хью. Думаю, занятия для иностранцев закончились.

– Может, сходим в душ? – спросила Акеми.

– Нет! Я не привезла полотенца и сменной одежды, – быстро отказалась я.

Я бывала в общественных банях раньше, но почему-то мне не хотелось раздеваться перед Акеми. Она уже упоминала о моих ногах, больше ничего я слышать не желала.

– Тебе нельзя заходить в храм грязной, это против буддийского этикета, – сказала она.

– Я останусь снаружи. Уверена, Энгус будет меня ждать.

– Как хочешь, – пожала плечами Акеми и почесала нос,

– В субботу у нас вечеринка, – напомнила я, – ты придешь?

– Еще не знаю. Зависит от моего расписания.

Ее расписание казалось мне вполне свободным, но я не стала давить на нее. В конце концов, я же струсила от перспективы душа.

Энгус стоял у входа в храм, увлеченно беседуя с каким-то монахом-японцем в длинной мантии цвета индиго. Монах был неопределенного возраста, с гладко обритой головой и живыми глазами. К моему ужасу, он заметил меня и поманил к себе:

– Симура-сан, подойдите, пожалуйста. Этот молодой человек сказал, что вы занимались с моей дочерью.

Монах, прекрасно говоривший по-английски, без сомнений, был отцом Акеми, настоятелем и владельцем храма. Если он расскажет жене о моем визите, она точно разозлится.

– Прошу прощения, что помешала вам, – сказала я, расшнуровывая кроссовки и надеясь, что мои носки не будут оставлять влажных следов на кедровых ступеньках, ведущих в храм.

– К нам приезжала «скорая». – Энгус был в таком восторге, как никогда раньше. – Один монах вырубился во время медитации.

– Он говорит о моем племяннике, – пояснил монах. – Энгус-сан спас ему жизнь.

– Да, это было прикольно, – вмешался Энгус, – мы все сидели, скрестив ноги, и заглядывали в души или куда-то там еще. Было тихо, и я подумал, что все впали в транс, потому что, когда один монах упал, никто кроме меня этого не заметил. Сначала я решил, что тут так заведено.

– К счастью, – сказал господин Михори, – Энгус-сан поверил своим глазам и чувствам и прервал медитацию, чтобы помочь ему.

Значит, Энгус стал героем. Что ж, я могла поздравить его позже, а пока поинтересоваться здоровьем Казухито. Теперь я поняла, что сирена, которую я слышала, раздавалась отсюда.

– Что произошло? – спросила я.

– У моего сына случился приступ диабета, он страдает им еще с юности. У меня в кабинете есть специальный сахарный напиток, приняв его, Казухито пришел в себя. Врачи забрали его в больницу, а я собираюсь найти дочь, чтобы она меня туда отвезла.

Диабет – серьезное заболевание. Я подумала о Ному Идете, беспомощно лежавшем в постели в Денен-Чофу. А настоятель Михори казался на удивление спокойным для человека, который только что наблюдал приступ у своего наследника.

– Они хотят, чтобы я приехал сюда на какой-то фестиваль, – сказал Энгус, отрывая меня от грустных мыслей.

– Фестиваль Танабата, – подтвердил настоятель Михори. – Праздники в Камакуре не такие большие, как в других местах, но, думаю, атмосфера тут даже лучше. У нас есть морской парад, лучники и танцы у святыни Хачимана...

– Звучит заманчиво, если там не слишком много религиозных мумбо-юмбо, – прокомментировал Энгус.

Я покраснела от таких слов, но настоятель Михори принял их спокойно.

– Это светский фестиваль, – сказал он, – посвященный японским и китайским легендам. Это история о двух влюбленных звездах...

– Вы хотите сказать – о созвездиях? – перебил Энгус.

– И это тоже, – улыбнулся монах. – Принцесса Орихиме жила на звезде, где она занималась ткачеством. Ее отец – император всего неба – познакомил ее с пастухом со звезды, лежавшей на другом берегу Млечного Пути. Они встретились и полюбили друг друга так сильно, что принцесса забросила свою работу. Император рассердился и запретил им видеться. Кроме одной ночи, седьмого июля, когда птицы строят мост через небо, чтобы любящие могли встретиться. Впрочем, вы намного больше узнаете на самом фестивале. Вы еще будете в это время в Токио?

– Я буду в Токио, пока Рей меня не выставит, – заявил Энгус.

– Ах, со десу ка? Правда? – посмотрел на меня господин Михори.

И я задумалась о том, что мог рассказать Энгус о нашем совместном проживании, и о том, одобряет ли господин Михори мои занятия с его дочерью.

10

По дороге домой я отдыхала, прислонившись к двери поезда, и наблюдала, как Энгус втиснулся между двумя студенточками из университета Софии, практиковавшимися в английском языке. Не прошло и нескольких минут, а они уже поведали Энгусу, какой он замечательный парень, как похож на Гаррисона Форда и солиста «Симпли Рэд» в одном флаконе. Знает ли он эту группу? Нравится ли ему ночная жизнь Токио?

– «Симпли Рэд» – дурацкая группа, – бурчал Энгус, разглядывая их с головы до ног.

Я совершенно не удивилась, когда, приехав в Роппонги, Энгус скинул мне свою сумку и ушел с новыми подружками куда-то кутить. В этом я не сомневалась.

А я пошла домой.

Проходя мимо газетного киоска, я остановилась – с газеты на меня смотрело лицо Джуна Куроя. Вернее, его фотографии: школьника, улыбающегося дилера «Тойоты» и, наконец, Джуна в футболке и черных кожаных штанах с элвисовской прической. Я купила газету и посмотрела, не упоминается ли там мое имя. Но на самом деле я волновалась за Джуна. Что писали о нем в статье? Что он жертва стечения обстоятельств, как я и говорила Хью? Или и же Джун связан с Нао Сакаем как-то еще? в конце концов, оба они были из Гиты. Возможно, они знали друг друга давным-давно, а я могла об этом и не догадываться.

Я волновалась и тогда, когда принялась готовить обед. Только рис начал закипать, как вернулся Хью.

– Где мой брат? – спросил он, увидев меня одну на кухне.

– Мы съездили в Камакуру, – ответила я, – а по дороге домой он познакомился с какими-то девушками. Я даже удивилась, что он так легко познакомился с японками. Может, это хороший знак. Кстати, он помог настоятелю Михори. Ты не поверишь, в храме такое случилось...

– Как ты думаешь, он надолго ушел? – оборвал меня Хью, совершенно не интересуясь тем, что произошло в Хорин-Джи.

– Не знаю, – пожала плечами я, – может, на час. Может, больше. Может, он захочет пойти на танцы. Надеюсь, он найдет дорогу обратно.

– На несколько часов? – промурлыкал Хью, целуя меня в шею, и я сразу поняла, к чему он клонит.

У нас давно ничего не было. Возможно, поэтому Хью стал таким раздражительным. С тех пор как приехал Энгус, мы не могли позволить себе заниматься сексом.

Тщательно закрыв дверь в спальне, чтобы не возникло никаких казусов, я включила кондиционер и начала расстегивать рубашку Хью. Солнечный ожог на его коже все еще болел, так что приходилось действовать осторожно. Мне нравилось быть с ним. По-настоящему нравилось.

Позже я лежала, прислонившись к спине Хью, и думала о том что рис уже точно сварился, но у меня не было сил подняться и приготовить нам рыбу и овощи, остававшиеся со вчерашнего вечера.

Тут зазвонил телефон.

– Не обращай внимания, – пробормотал задремавший Хью.

– Это может быть клиент, – сказала я, стремительно хватая трубку.

Но это оказался не клиент, а какой-то японец, говоривший по-английски так быстро и неразборчиво, что мне пришлось дважды просить его представиться. Звонил Козо, любимый бармен Хью. Козо сказал, что был вынужден специально приехать в клуб «Вам сюда», поскольку какой-то клиент отказывался платить, ссылаясь на Хью Глендиннинга.

– Хью не занимается криминалом, тем более в Японии, – сказала я, – он занимается только контрактами.

– Но его брат говорит...

– Брат? – повторила я.

Хью выхватил у меня трубку, и я пошла одеваться. Я была уверена, что у Энгуса оставалось пять тысяч иен, когда мы вернулись из Камакуры. Козо сказал, что счет Энгуса составлял одиннадцать тысяч иен. Даже с учетом заоблачных цен на выпивку в Токио я представить себе не могла, сколько нужно выпить на эту сумму.

Клуб «Вам сюда» располагался на последнем этаже в типичном для Роппонги-Хиллс ночном развлекательном центре. Мы поднялись на лифте вместе со стайкой японских девушек в длинных платьях и туфлях на высокой платформе. Трудно сказать, кто из нас больше казался не от мира сего: я в коротком летнем платье или Хью в своем классическом костюме

Парочка вышибал-американцев, прежде чем пропустить нас внутрь, проверила, не пытается ли Хью пронести в своем портфеле оружие или контрабанду. Вход был бесплатный, но любой напиток стоил тут тысячу иен. Кажется, клубу «Вам сюда» стоило бы сменить название. Я проложила себе путь через тусовку крашеных в зеленый цвет подростков и вспомнила, что читала в какой-то газете об истории с наркотиками, произошедшей в этом клубе.

Энгус сидел у барной стойки. Увидев нас, он замахал руками с преувеличенным энтузиазмом.

– Мама! Папа! Спасибо, что пришли!

Его кто-то ударил – на губе запеклась кровь. Вышибала, не спускавший с него глаз, шагнул к нам и обратился к Хью:

– Этот ублюдок, пытавшийся сбежать, имеет к вам какое-то отношение?

– Я пришел, чтобы оплатить его долги, не более, – ответил Хью, больно сжимая мою руку.

Он пытался сохранять спокойствие.

– Ему повезло, что Козо знаком с вами. Если бы он меня не остановил, я бы приложил парня о стенку.

– А потом у вас были бы проблемы с полицией, – сказал Хью. – Но вы сделали свою работу. Почему бы вам не оставить нас?

– Хью-сан, прошу прощения, – поклонился подбежавший Козо, и я поразилась, каким неуместным было соблюдение японского этикета в этих современных джунглях. – Я уверен, что ваш брат просто не разобрался в ценах...

Вокруг меня стояла куча людей, – сказал Энгус, – я думал, что каждый платит за себя, а оказалось, что нет.

– Что случилось с твоими японскими подружками? – спросила я. – Они были прекрасно одеты, я думала, у них есть деньги.

– О ком ты говоришь? – удивился Энгус. – А, про этих цыпочек из поезда? Они давно ушли домой, им тут не понравилось.

– Козо, сколько я должен заплатить? – спросил Хью.

– Одиннадцать тысяч иен.

– Я заплачу больше. Это за моральный ущерб, чаевые тебе и твоим работникам. Кроме, конечно, того ублюдка, который ударил моего брата.

Вышибала попытался что-то сказать, но сник под строгим взглядом Козо и пошел к дверям.

– Хочешь выпить? – заплетающимся языком спросил брата Энгус.

Я ожидала от Хью какой-нибудь гневной тирады, но этого не случилось. Мой милый вздохнул и проговорил:

– Да, очень. Давай вернемся домой.

По дороге Хью посоветовал Энгусу приложить к синяку лед, если он хочет хорошо выглядеть на нашей вечеринке. И все. Он ничего не сказал о расходах и не поинтересовался, как Энгус мог влипнуть в такую дурацкую историю.

– Этот город слишком дорогой – тысячу иен за «Будвайзер»! Это же восемь долларов. В Таиланде пиво стоит пятьдесят центов. Мне стоило остаться там, я ж тут совсем разорюсь, – жаловался Энгус, с заднего сиденья.

– Все в порядке, братец, я очень рад, что ты приехал, – Хью подмигнул мне, намекая, что неплохо бы и мне что-нибудь сказать, – а если не хватит денег, возьмешь мою кредитку, так что у тебя не возникнет никаких неприятностей.

– Кредитка – это здорово. А какой у нее код? А ты можешь дать мне ее сейчас?

– Как долго ты планируешь пробыть тут? – спросила я, оборачиваясь.

– Пока не надоест.

– Может, тебе стоит найти работу? – поинтересовалась я.

К сожалению, дикция у Энгуса была не слишком четкой, так что преподавать английский он бы не смог, а для того чтобы быть официантом, ему не хватало знания японского. Но у него был фирменный представительный внешний вид Глендиннингов.

– Ты мог бы быть моделью! – осенило меня. – У меня есть друг в модельном бизнесе, а господин Ота похлопочет о рабочей визе для тебя.

– Вряд ли у меня получится, – фыркнул Энгус.

– Не волнуйся о его работе, Рей, – неожиданно жестко сказал Хью. – Энгус, как и все мужчины, еще успеет поработать за свою жизнь, а пока что я о нем позабочусь.

Как и все мужчины. Что это, обычное проявление сексизма, или Хью намекал на меня? Несмотря на то что я работала, большинство счетов оплачивал Хью. Как только мы припарковались, я тут же рванулась вон из машины, чувствуя себя одновременно злой и пристыженной.

– Подожди. – сказал Хью. поворачивая рычажок, блокирующей двери.

–Эй, – подал голос Энгус, – можете развлекаться хоть всю ночь, только выпустите меня.

– Я кое-что придумал, Рей. – Хью неожиданно обнял меня за плечи и поцеловал.

– Если вы собираетесь тут лизаться, я ухожу, – подпрыгнул Энгус, открыл дверцу и выскочил на улицу.

Мы остались одни.

– Рей, разве ты не понимаешь? В парке Уэно Элвис, я имею в виду Джуна Куроя, закрыл дверь, чтобы Сакай не выбрался наружу. Но Сакай мог и догадаться, что открыть машину можно всего лишь подняв рычажок.

– И что? Сакай впустил убийцу?

– Может быть. Это меняет ситуацию. Я позвоню господину Оте, – довольным тоном сказал Хью и поднял рычажок, чтобы я могла выйти из машины.

– Почему ты об этом заговорил? – спросила я. – Два дня назад ты считал Джуна убийцей.

– Ну, не совсем так, – ответил Хью, – кроме того, я просматривал газеты. Оказывается, ему всего двадцать лет, он ровесник Энгуса. Кажется, во мне говорит старший брат.

– Или ты переутомился, – заметила я.

Сравнение его испорченного братца с Джуном мне абсолютно не понравилось.

– У тебя же не было брата, – вздохнул Хью, – ты не поймешь. Я только прошу тебя воздержаться от попыток воспитывать Энгуса.

Я была рада, что Хью собирается поговорить с господином Отой о защите Джуна, но обиделась на то, что он считал, будто я пытаюсь командовать Энгусом. Я провела полубессонную ночь, пытаясь придумать, как разрешить ситуацию. Проснувшись в полшестого утра, я представила холодящий утренний ветерок на своей коже и решила выйти на улицу

Быстренько натянув постиранные шорты и свежую футболку Хью, я скользнула в сандалии и взяла плеер. Несмотря на то что моя кассета была заменена на «Девятидюймовые ногти», мне не хотелось терять время на поиски другой кассеты, так что я просто пошла на улицу.

Вставало солнце. Это было очень кстати, поскольку на тротуаре все еще валялись банки из-под пива, бумажные флаеры и прочий хлам, оставшийся с пятничной ночи. Чем дольше я жила в Роппонги, тем меньше мне нравился его статус центра ночной жизни. Когда Хью только въехал в свою квартиру, район этот славился иностранными ресторанами и дискотеками, но сейчас на каждом шагу развелись виртуальные клубы, где за деньги мужчина может пораздевать виртуальных девушек.

После ужасной пробежки я замедлила шаг и погрузилась в задумчивость. Сегодня вечером должна была состояться вечеринка. Придут гости, я встречу их, угощу и попытаюсь продать свои штучки. Но на вопрос «как дела?» я не смогу признаться им, как все на самом деле плохо.

Приближаясь к станции Ногизака, я встретила первых отправляющихся на работу людей. Большинство японцев работает по субботам как минимум полдня, и я почему-то подумала о том восточном мужчине, который дал мне карточку в парке может он видел что-то, что могло бы помочь Джуну? Радуясь такому прекрасному поводу прервать занятия бегом, я поискала мелочь в карманах

К сожалению в Уэно никого не было, кроме какого-то туриста, спящего прямо на лавочке, и нескольких пенсионеров, занимающихся тай чи. Господин Исида, мой друг-антиквар, тоже был среди них. Я помахала ему рукой, но он этого не заметил.

Не найдя никого в парке, я решила сходить на Амейоко выпить чашечку кофе. Поскольку было больше семи утра, некоторые кафе уже открылись. Я послонялась, выискивая самые низкие цены, как вдруг набрела на украшенное зелеными и красными флагами иранское кафе.

Передо мной за столиком сидели четверо темноволосых мужчин. Перед каждым из них стояла чашечка кофе. До меня докатилась волна тягучего, почти шоколадного запаха, и я услышала, как недовольно забурчал мой живот.

Я не слишком хорошо запомнила мужчину, помогшего мне, обратила внимание разве что на его шрам. Поклонившись компании, я медленно заговорила по-японски.

– Телефонные карты? Не понимаю, о чем вы говорите. Я сюда просто позавтракать пришел. – Молодой человек лет двадцати с небольшим посмотрел на меня и провел рукой по своим коротким кудрявым волосам.

Я могла бы поклясться, что это именно он продавал десять карточек за две тысячи иен, но мне не хватало духу произнести это вслух.

– Этот человек мне очень помог, понимаете? – сказала я, доставая из кармана карточку и протягивая ее парню. – Он одолжил мне карточку и на ней все еще есть сорок единиц.

– Новая карточка, – сказал молодой человек – она не размагничена. Могу даже сказать, где ее приобрели.

– Хорошо. Но я просто хочу отдать ее тому человеку.

– У всех есть телефонные карточки. Как по-вашему, мы должны искать ее хозяина? И откуда мы можем знать, что вы не из полиции?

– Ну, у них вряд ли есть такая штука. – Я показала свою регистрационную карточку иностранца.

Они взяли ее и так долго рассматривали, что я заволновалась, как бы им не вздумалось присвоить ее. Такие карточки давали право на работу, и чья-нибудь жена или подруга вполне могла ею воспользоваться. И где, в конце концов, владелец кафе? Еще и двух минут не прошло, а я уже напугана.

– Так ты тоже иностранка? У тебя японское имя. – Старший из мужчин покачал головой и пристально взглянул на меня.

– Да, я из Америки, – сказала я, не спуская глаз со своего документа.

– А конкретно? Мой брат – владелец персидского ресторана в Нью-Йорке.

– Я не из Нью-Йорка, а из Сан-Франциско.

Мои слова вызвали между ними краткую дискуссию, из которой я не поняла ни слова, но регистрационная карта вернулась наконец ко мне в руки.

– Когда тебе дали телефонную карточку? – спросили они.

– В среду, – ответила я.

– Это когда произошло убийство, да? Нам не повезло. Какой-то полицейский-расист ударил Хасана.

Широкая голубая занавеска, скрывающая кухню, зашевелилась, и я услышала чей-то голос.

– Я помню ее, – по-английски сказал голос.

Мужчина со шрамом, одетый в чистый белый фартук, голубые джинсы и футболку с коротким рукавом шагнул из-за занавески в кафе.

– Меня зовут Рей Симура, – представилась я. – А вы Хасан?

– Нет, меня зовут Мохсен. Вам необязательно было возвращать карточку, но в любом случае спасибо.

– Мне нужно было позвонить в полицию. Я же не знала, что они прицепятся к вам. Если бы знала... Я прошу прощения.

– А к кому еще вы могли обратиться? – проворчал Мохсен. – Там тупиковая улица, в любом случае вам пришлось бы бежать в парк.

– Простите, может, вы помните кого-нибудь, кто был там до меня?

– Конечно, – кивнул он, – но никто из них не показался мне убийцей.

– А как они выглядели? Это так много может значить, – понизив голос, сказала я, что, впрочем, не избавило меня от пристального внимания мужчин за столом.

– Вы собираетесь мне заплатить? – горько рассмеялся человек со шрамом. – Пять тысяч иен, которые я зарабатываю тем, что мою кофейные чашки двенадцать часов в день?

– Я не хотела оскорбить вас...

– Не важно. Я не имею никакого отношения к этому делу, – сердито сказал Мохсен.

– Мой друг попал в беду. Чтобы спасти его, мне надо знать, кого вы видели.

– Ну, я видел пожилого мужчину живущего по соседству, – поколебавшись, сказал Мохсен. – Я знаю его, поскольку он плюнул в мою сторону. Видел троих детей в школьной форме. Видел японку. Она выглядела довольно странно: на ней было светлое кимоно, а прическа была старомодная, как будто она выступает где-то в театре или музыкальной группе.

– Чиндонья, – кивнула я, вспомнив о бродячих музыкантах. – А у женщины на лице не было родинки?

– Не знаю. У нее на лице был белый грим, так что я даже возраст ее определить не могу.

В костюме мог быть кто угодно. В этой части Токио любой, кто носит традиционный костюм, сошел бы за работника сувенирного магазина, ресторана или же за музыканта.

– Это интересная информация, – сказала я, – спасибо. Я была бы рада сделать что-нибудь для вас.

– Что именно? Вы вернули мне карточку, этого достаточно.

Но что-то в его манерах и прекрасном английском заставляло меня колебаться.

– Вы из Ирана? Где вы тут работаете?

– Я изучал бухгалтерию. После университета я надеялся найти работу в Тегеране, но в нашей стране экономика в плачевном состоянии. Там не оказалось работы, так что я перебрался сюда.

Он приехал работать мойщиком посуды, имея образование. Это было нечестно.

– Мохсен, – спросила я, – во сколько вы заканчиваете сегодня вечером?

– Кафе закрывается в семь. А почему вы спрашиваете?

– Я устраиваю вечеринку. Там будет довольно много бизнесменов – как японских, так и иностранных. Возможно...

– Вы правда думаете, что кто-нибудь из них захочет взять меня на работу? Вы ненормальная.