Текст книги "Жестокие игры мажора (СИ)"

Автор книги: Маша Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 23

Я паркуюсь в специально отведенном месте у закусочной и глушу мотор. Я медленно постукиваю пальцами по рулю, пока мы несколько минут сидим в молчании. Только это молчание ощущается, как статическое напряжение. В салоне играет фоном тихая музыка, которую изредка заглушает шорох испачканного жиром бумажного пакета. И даже несмотря на отвратительный жареный запах мне начинает нравиться покупать эту дрянь, потому что, видя, как Алиса распаковывает этот пакет, словно Рождественский подарок, мне становится… лучше.

И, черт возьми, я не могу перестать думать о том, как хотел бы оказаться на месте этого гребаного чизбургера, чтобы она облизывала с таким же наслаждением свои губы после меня. Чтобы она также первобытно впивалась зубами в мою кожу, как в эту долбанную булочку с кунжутом. Блядь, у меня встал. А она всего лишь откусила чертов бургер.

Я прикрываю глаза и, проглатывая досадный стон, ударяюсь затылком о подголовник машины.

Я должен себя отвлечь и прекратить на нее пялиться.

– Что насчет твоего шрама? – наконец нарушаю наше молчание. – Как ты его получила?

Я подглядываю за ней из-под под полуприкрытых век, замечая, как Алиса перестает жевать. Затем она медленно сглатывает и опускает руку с недоеденным бургером к себе на колени. Ее горло дергается и она смотрит несколько долгих секунд на свои испачканные кетчупом пальцы.

– Почему ты хочешь знать? – спрашивает с искренним недоумением и ее брови сходятся на переносице.

Я пожимаю плечом.

– Думаю, у нас есть что-то общее.

Алиса медленно переводит удивленный взгляд на меня, а потом сразу же отворачивается и запихивает в свой рот несколько картошин, бубня себе под нос:

– Я не знаю, как это комментировать.

Я хлопаю ладонью по своему бедру.

– Иди сюда.

Не поворачиваясь в мою сторону, она снова бубнит себе под нос.

– Я ем.

В доказательство своих слов Ведьма демонстративно берет жирный бургер и подносит к своему рту, но ее останавливает мое быстрое движение.

Я хватаю тонкое запястье и поворачиваю так, чтобы за два укуса доесть эту чертову булку с холестерином прямо из ее рук. Я не фанат фастфуда, однако когда замечаю с каким выражением лица на меня смотрит Алиса… блядь, я сожрал бы гору этих чизбургеров.

Она практически не дышит. Ее глаза большие, как у наркомана при виде новой дозы. Но я решаю добить Ведьму и, все также не выпуская тонкого запястья из хватки, засовываю себе в рот ее палец.

Алиса ахает и мой член дергается на этот невинный звук. Только я не останавливаюсь и следом облизываю второй ее палец испачканный в кетчупе. А потом, как ни в чем не бывало, теряю к ней интерес, возвращаюсь на свое место и сгребаю охапку салфеток, неспешно вытирая жирные губы и руки.

Алиса продолжает сидеть и смотреть на меня в каком-то оцепенении. Ее щеки розовеют и я вижу, как тяжело она сглатывает, прежде чем отворачивается и начинает медленно убирать остатки еды в пакет.

– Ты даже святое умудрился опошлить.

Я не удерживаюсь от смешка.

– Я всего лишь доел чизбургер.

– Нет. Ты его трахнул.

Едва последнее слово срывается с губ Алисы, как она тут же закрывает рот ладонью и с ужасом смотрит на меня.

– Это все ты виноват! – бубнит в свою ладонь, чем превращает мою ухмылку в широкую улыбку. – Это не смешно! – огрызается Ведьма. – Ты плохо на меня влияешь!

Я чуть переваливаюсь в ее сторону и прижимаюсь губами к ее уху:

– Осторожнее с грязными словечками, Ведьма.

Затем я сбрасываю пакет с мусором на пол и, подхватив Алису под задницу, поднимаю, чтобы усадить себе на колени.

Ее ноги бьются о приборную панель и руль, она пищит в попытке оказать сопротивление. Но когда ее бедра прижимаются к моим… блядь, это чувствуется идеально. И эта истина запечатывается в моей груди.

– Что ты делаешь?! – она шипит, упершись ладонями в мою грудь, когда я не упускаю возможности сжать ее маленькую задницу и процарапать пальцами по бедрам. – Багиров! Ты порвешь мне колготки!

– Это меньшее, что ты заслуживаешь за свое упрямство.

– Это не упрямство! Просто слишком личное!

– Слишком личное, – повторяю ее же слова, а потом беру Алису за руки, засовываю их себе под футболку и прижимаю ладони к своей груди.

Она не сразу понимает, что я хочу сделать, поэтому напрягается, пытаясь препятствовать мне, когда я перемещаю ее руки на мои плечи.

– Тебе нравится самоутверждаться за счет своих накаченных мы…

А потом она замолкает. Потому что чувствует их. Маленькие бугорки. На плечах, немного на груди и они также заходят на верхнюю часть лопаток. Ее глаза увеличиваются.

Я хочу подшутить над стервозным подколом Ведьмы на счет моих прекрасно сложенных мышц, но видеть ее такой растерянной – бесценно.

– Что это такое? – шепчет она, прослеживая кончиком пальца контуры плотных шрамов.

– Ожоги от сигарет.

Ее лицо искажает гримаса, а глаза наполняются темным ужасом.

– Кто это с тобой сделал?

– Отец, – сухо отвечаю я. – Мне было четыре года. Он пьяный затушил об меня сигарету за то, что я разбил кружку и разбудил его. Когда я заплакал он прижег еще раз. Больше я не плакал.

23.1

Алиса сидит неподвижно. Ее глаза блестят, и я не уверен, что причина этих слез – мое признание. Словно в ее голове всплыло плохое воспоминание, не имеющее никакого отношения ко мне.

– Сколько раз он делал это с тобой? – тихо шепчет Алиса, изучая выражение моего лица, пока ее ладони продолжают осторожно скользить по моим шрамам.

– Не считал, – я подцепляю прядь ее длинных волос и пропускаю сквозь пальцы, добавляя слишком безразлично: – Перестал считать, когда на плечах не осталось здоровой кожи.

Первые крупные капли срываются с ее густых ресниц. Я беру Алису за подбородок и вытираю большим пальцем мокрый след на ее щеке, но она отворачивается.

Блядь.

– Я не хотел тебя расстраивать.

Алиса поднимает на меня взгляд стеклянных глаз.

– Почему люди становятся такими жестокими? Ты же был совсем ребенком… За что? – ее голос похож на скрип. – Как он мог?

Какого-то черта ее слезы затрагивают странную часть меня.

– Не плачь. Этот человек не стоит слез.

Алиса хмурит брови.

– Я плачу не из-за твоего отца, Илай. Я просто злюсь. Злюсь из-за того, через что ты прошел в таком маленьком возрасте.

Я вытираю еще одну слезу с ее щеки.

– Не нужно меня жалеть.

– Я не жалею. Просто… просто я понимаю, каково это – терпеть жестокость от взрослого.

Алиса убирает руки от моих плеч и вытирает новые капли слез со своего лица, будто они причиняют ей боль и в равной степени раздражают.

Я наблюдаю за ней, осознавая один не самый лучший для меня факт. Алиса становится исключением из всех моих правил.

Хотя бы потому,что она – первая девушка, с которой мне хочется разговаривать.

Да блядь. Я рассказал ей то, что не находил смысла рассказывать даже своим друзьям. И это первый человек, которому я позволил коснуться своих увечий добровольно.

– В каком возрасте ты получила свои шрамы?

Алиса задерживает дыхание, пронзает меня своим взглядом… и черт бы побрал эти пронзительные голубые глаза.

Она думает над тем, что ответить. Я вижу это. Но заставляю себя быть терпеливым.

– Мне было четырнадцать, – едва слышно произносит она, будто ее тошнит от одной мысли об этом. – Это следы от ремня.

Твою мать.

– Кто это сделал с тобой?

Я не хотел, чтобы мой голос прозвучал так угрожающе, но ничего не могу поделать с уродливым чувством, расползающимся в груди. Оно в равной степени сбивает с толку и раздражает, потому что, кем бы этот человек ни был, я хочу уничтожить его.

– Моя опекунша. Она и раньше проявляла ко мне жестокость и продолжала делать это после, – Алиса приглушенно фыркает. – Но в тот день стерва превзошла себя. Я не могу забыть эту боль, – она нервно облизывает губы, добавляя уязвимо: – Я потеряла сознание от боли, но последнее, что я помню, это еще один жестокий удар и грубое обвинение.

В груди вспыхивает огонь, и мне приходится стиснуть челюсти, чтобы не выдать злость, вибрирующую в каждой мышце моего тела.

– Что ты сделала?

Я знаю. Им всегда нужен повод. Малейшая зацепка, чтобы выместить свое уродство на того, кто слабее. Доказать свое превосходство. Хотя бы таким путем. За счет унижения и боли.

Алиса опускает взгляд и, издав вымученный смешок, произносит спокойно:

– Ничего. Она просто решила, что я украла ее деньги.

Как банально. И это опять же пиздец как злит меня. Но вместо того, чтобы позволить этому блядскому чувству показаться наружу, я запускаю руку ей под блузку и касаюсь спины, там, где видел следы. Они гладкие на ощупь, но слыша, как сбивается ее дыхание, я понимаю: для нее они острые, как чертовы шипы. И все же она не просит меня убрать ладонь.

– А ты этого не делала, – озвучиваю очевидный факт, скользя пальцем по линии ее позвоночника.

От этого движения Алиса сильнее сжимает мои плечи, а потом просто качает головой.

– Она нашла их через неделю в своем шкафу. На полке под одеждой.

Я поднимаю вторую руку и провожу пальцем по скуле Алисы, вынуждая посмотреть на меня.

– Почему ты жила с опекуном?

Ее глаза вспыхивают от эмоции, которую она не успевает спрятать. В ней есть тайный смысл, который Алиса не готова мне раскрыть.

– После смерти бабушки опеку надо мной взяла двоюродная тетя.

Я прищуриваюсь из-за ее уклончивого ответа.

– А что с твоими родителями?

Алиса сглатывает и теперь просит меня убрать ладонь от шрамов, словно мои прикосновения рассеивают ее разум. Я уступаю и убираю руку. Она тут же начинает зудеть, потеряв тепло нежной кожи.

– Мама умерла. Папа в тюрьме. Я почти не помню их.

И судя по кратким ответам и тому, как изменилось ее дыхание, – она помнит.

Я задумчиво провожу пальцами по своему подбородку.

– Это как-то связано с твоей фобией воды?

Алиса смотрит на меня широко раскрытыми глазами. И сейчас я отчетливо вижу в них страх, даже если она не отдает отчет тому, что я читаю эмоции, написанные на ее испуганном лице.

– Я… Э… Я не знаю, – ей становится тяжело дышать. – Хватит на сегодня откровений.

Алиса предпринимает попытку слезть с коленей, но моя ладонь обхватывает ее стройное бедро и сжимает, удерживая на месте.

Я наклоняю голову, наблюдая за дальнейшей реакцией Алисы.

– Чего ты испугалась?

– Я не испугалась. Я просто ни с кем не говорила об этом.

Она затихает, и мы снова играем в гляделки, пока Алиса не отворачивается от меня, насколько ей позволяет моя хватка.

Она берет короткую паузу, прежде чем вываливает своих демонов мне на блюдечко.

– Иногда мне снится сон. Один и тот же. Я не знаю, что является причиной этих кошмаров, но каждый раз я вижу уродливую руку, которая топит меня, и слышу его голос…

Это не сон. Она помнит. Самое ужасное, что разум пытается затолкать воспоминания в самый темный угол. Но иногда мы оказываемся в этом углу и всплывает то, что когда-то мозг предпочел забыть.

– Только не говори никому, пожалуйста.

– Посмотри на меня.

Не сразу, но Алиса делает то, что я прошу.

– Ты не должна стыдиться этого. Плохие вещи случаются с нами. И в этом нет ничего постыдного.

Она делает прерывистый вздох.

– Я пытаюсь не стыдиться, но это сложно, – еще одна тихая слеза соскальзывает из ее невинных глубоких глаз. – Общество не очень любит дефекты. Поэтому мне не нравится выделяться. Существовать в тени всегда проще. Безопаснее. Тебя не видно, тебя нет, а значит, не в кого тыкать пальцем.

Ей не нравится выделяться. Но она выделяется. Хочет сама того или нет. Она выделяется.

Я тоже заметил ее. На той вечеринке. Ее длинные светлые волосы. Большие невинные глаза. И скромность, которая светилась вокруг нее невидимым ореолом.

В голове всплывает разговор, который я начинаю ненавидеть…

– Определишь на глаз девственницу?

Парни прыскают со смеху:

– Да Багира по запаху ее учует.

Я лишь небрежно поджимаю плечом.

– В легкую.

Акмал скалится.

– А как докажешь?

– Ой, бля, на понт хочешь взять?

– Почему хочу? Беру. Докажешь – я торчу тебе бабок, не докажешь – отдаешь мне свою тачку.

– Дай мне пару часов.

Я встряхиваю головой, выбрасывая это роковое воспоминание на хрен.

– Знаешь, что я скажу тебе Ведьма? – я сжимаю ее бедро грубее и втягиваю носом воздух. – К черту их всех.

И целую ее. Почти отчаянно. Чтобы не допускать уничтожающей мысли: как идеально она оттеняет мою больную сторону. Что она инь для моего темного янь.

Нет, блядь. Я не буду думать об этом в таком ключе.

В кармане вибрирует телефон, но я игнорирую его и проталкиваю язык в ее теплый рот, окончательно доказывая себе, что, черт возьми, она нечто большее, чем спор на гребаную тачку…

23.2

Я сижу в тачке. Моя рука свисает с открытого окна. Сигарета медленно тлеет между пальцев.

Я буквально чувствую, как стремительно все, что происходит между мной и Ведьмой, перерастает в нездоровую одержимость, но даже понимание, что я не должен закапывать себя в яму собственноручно, не становится моим спасением.

Я делаю ленивую затяжку и откидываюсь затылком на подголовник.

Твою мать. Я еще не ложился.

Не могу выбросить из головы мысли о Ведьме. Их слишком много. И весь пиздец в том, что я даже не пытаюсь что-то предпринять, чтобы избавиться от них.

Охренеть, блядь.

У меня куча проблем. А все, о чем я сейчас могу думать, – лишь каково было поедать ее маленькие губы.

Я тупо кайфовал от их вкуса.

И эти ее, черт бы их побрал, стоны.

Невинные. И вызывающие привыкание.

Привыкание, которого на хрен не должно быть между нами.

Раздражение невольно вспыхивает под кожей, потому что я знаю: если я думаю об этой девушке даже в ее отсутствие, это не кончится ничем хорошим. Ни для кого из нас.

Я медленно сглатываю и облизываю губы, которые все еще горят от поцелуев на парковке у закусочной.

Я отвез ее в общагу только под утро. А потом какого-то хрена приехал на парковку к универу и до сих пор сижу, вспоминая тепло и мягкость ее губ. Прерывистое дыхание. Тонкие пальцы, цепляющиеся за мою шею. Неумелые движения ее горячего влажного языка. Черт бы меня побрал… Я понятия не имею, как у меня хватило выдержки не трахнуть ее. В тот момент мое желание и похоть граничили с жизненной необходимостью.

Хлопок по капоту вынуждает меня открыть глаза. Блядь. Я даже не заметил, как меня вырубило.

Надавливаю основаниями ладоней на веки, прежде чем замечаю, как Гор опирается о крышу и заглядывает ко мне в окно.

– Может, объяснишь какого хера ты не берешь трубки?

Я еще раз надавливаю пальцами на веки и окончательно стряхиваю с себя сон.

– Занят был, – хриплю я.

Недоверчиво промычав, Гораев бросает насмешливо:

– И кем же ты был так занят?

Мы обмениваемся с ним взглядами, его – без слов говорит мне о том, что мой друг знает и сам ответ на свой вопрос. Но тот факт, что я выбрал ее вместо них, выводит Гораева из себя.

Отчасти оттого, что Алиса его раздражает просто одним своим существованием. И от этого же понимания у меня в груди что-то вспыхивает. Что-то похожее на враждебность.

– Напомни, когда я в последний раз отчитывался перед тобой?

– Тебе не кажется, что ты слишком увлекся убогой?

Внезапное желание прописать ему пару ударов в челюсть становится навязчивым.

– Не понимаю, о чем ты, – я тянусь за пачкой сигарет и одним движением выбиваю одну. Щелчок зажигалкой – и салон наполняет тяжелый запах дыма. – Мне бросили вызов. – Выпускаю тонкую струю дыма и снова откидываюсь на спинку сиденья. – Я не хочу спугнуть ее раньше, чем добьюсь своего.

Гораев опускает голову и мрачно смеется, а у меня костяшки пальцев жжет от желания встретиться с его лицом.

– Ты слишком долго возишься с ней. – Гор наклоняется и придвигается ближе. – Это становится утомительным.

Я пересчитываю зубы кончиком языка, не обращая внимания на то, как внутри все распирает от потребности выпустить агрессию.

– Все идет по плану, – сухо отвечаю я и стряхиваю пепел на улицу. При этом не разрывая зрительного контакта с другом.

Гор сужает глаза, играя желваками.

– То, что ты вчера продинамил нас, говорит об обратном.

Он один из тех, кого невозможно прочитать. Даже если вам кажется, что его суровое выражение лица и жестокие темные глаза о чем-то говорят, вам кажется. Никому неизвестно, что у этого мудака на уме. Но он мой друг. И с ним обычно весело. Было, по крайней мере, пока между нами не образовалось одной маленькой проблемы.

– У тебя появились сомнения на мой счет? – интересуюсь я, лениво подняв бровь, будто его присутствие начинает меня утомлять.

– Я не знаю. Наши планы часто идут в разрез с реальностью. Но вот что я тебе скажу, Багира. Все они – шлюхи. Не смотри, что она юна и наивна. Эта сучка в два счета поимеет тебя, прежде чем это сделаешь ты. Уже имеет.

– Говори, блядь, прямо.

В венах вспыхивает нехорошее чувство. И совершенно ненужное. От одной мысли, что этот ублюдок знает больше меня, зудит под кожей. И, вероятно, я плохо скрываю это.

Гораев надменно подмигивает мне.

– Делай домашнюю работу до того, как берешься за дело.

Я хмурюсь, пытаясь понять скрытый смысл в его словах. Но в них точно нет доброго намерения.

Гораев выпрямляется и несколько раз бьет ладонью по крыше машины.

– Вылезай. Я не хочу опоздать на свой любимый предмет, – он улыбается садистской улыбкой, откровенно болея идеей выебать училку английского языка.

Но я не в том настроении, чтобы идти в универ. Тем более после его загадочных фраз.

– Я подойду позже.

Гор поджимает губы и салютует мне.

– Как знаешь.

Фигура Гораева не успевает скрыться из вида, как телефон, лежащий на приборной панели, вновь оживает от входящего сообщения.

Но на этот раз я все же решаю посмотреть, кто мне все это время писал и звонил.

Я нехотя беру гаджет в руки и первое, что замечаю на экране с десяток новых уведомлений в групповом чате, который у нас есть с друзьями.

Разблокировав экран, я свайпаю по уведомлению, прежде чем моя грудь сжимается.

Смайл:

Срочная новость! Мы теряем пацана!

А ниже – фото. Моя тачка на парковке у закусочной и Ведьма, сидящая на моих коленях и прижавшаяся к моему лбу своим в тот момент, когда моя рука сжимает ее маленькую грудь. Видимо, я так был увлечен ею, что совершенно не думал о том, что какой-то ублюдок может нас сфоткать.

Сообщение было доставлено в три ночи. Но, опять же, я был слишком занят, чтобы ответить этим придуркам.

Акмал:

Это где, блядь?

Смайл:

На парковке у закусочной. Романтично, да?

Гор:

Может быть, у него сломался член?

Акмал:

(смеющиеся смайлики)

Акмал:

Багира, я могу уже готовить место в гараже?

Гор:

Может, сразу смокинг на свадьбу?

Смайл:

Эй, да хватит вам. Нам срочно нужно реанимировать друга!

Гор:

Предлагаю вызвать ему парочку хорошеньких проституток. Желательно не блондинок. Они плохо на него влияют.

Акмал:

Эльвира Юрьевна оценила бы твой совет.

(смеющийся до слез смайлик)

Гор:

Заткнись. И не упоминай святое в этом грязном чате.

Смайл:

О-о-о, ребята, я начинаю чувствовать себя лишним здесь.

Гор:

За меня не переживай. Мой член в порядке. Это чисто спортивный интерес.

Акмал:

Возможно, у Багиры тоже все в порядке и он тупо трахается за нашей спиной.

Смайл:

Что? С чего бы ему скрывать это от нас?

Гор:

Может быть, потому что Багиру подвел нюх? И милая девочка не оправдала ожиданий с нетронутой киской?

Акмал:

Интересное предположение.

Гор:

Интересно, как он выпутается из этого. Обнажит перед нами белую простынь с липовым пятном?

Смайл:

Это жестоко.

Акмал:

Может, вместо лишения девственности эта сучка лишила яиц нашего друга?

Гор, Смайл:

(много ржущих смайлов)

Новое сообщение.

Смайл:

Багира так и не вышел на связь? Я начинаю переживать за него.

Гор:

Я видел его. Выглядит неважно.

Смайл:

Бедняга.

Смайл:

Багира. На выходные у меня свободен дом. Я готов реанимировать твои яйца.

Акмал:

Звучит как-то не очень.

Гор:

Бля. Смайл.

Смайл:

Да пошли вы. Я имел в виду замутить движ с горячими кисками, мудаки.

Я блокирую телефон и сжимаю его до хруста в руке. Но я не успеваю возненавидеть своих друзей, как мобильный снова вибрирует.

Личное сообщение от Гораева:

Ладно. Не буду тебя томить. Тебе пора бы уже вернуть свои яйца на место.

И следом приходит файл.

Скрипя зубами, я открываю его, а в следующую секунду ощущаю, как мою грудь затапливает жаром беспомощной ярости. Он давит на мои ребра и грозит травмировать жизненно важные органы.

Черт.

Это действительно больно. И охренеть как неприятно. Осознавать, что твоя репутация подбита, потому что какая-то маленькая сучка решила меня наебать.

Конечно же. Ей есть восемнадцать.

___________________

Девочки, простите меня за редкую выкладку!!!!!!!!

Глава 24

Алиса

Не знаю, каким чудом я отсидела три пары и не уснула на них, потому что сегодня совершенно вымотанная и не спавшая.

Если я продолжу в том же духе, то, думаю, моя мечта получить образование в хорошем вузе помашет мне ручкой.

Вот только когда я рядом с Илаем, все это перестает иметь какое-либо значение.

Такое ощущение, что одно только его присутствие делает из меня одноклеточный организм, не способный отвечать за несколько функций одновременно.

Так вот функция здравомыслия явно отключается от близости Багирова.

Это доходит до самого настоящего абсурда. Потому что все действительно важное для меня исчезает.

Остается только он. Его жаркие губы. Сильные руки. Аромат, кружащий голову, и голос, управляющий мурашками на моей коже.

У меня совершенно точно нет определения тому, что я испытываю с этим парнем. Если честно… у меня такое впервые. Я даже не понимаю, что это. Ведь как бы не убеждала себя, что нужно остановиться целовать его красивые губы и вернуться в общагу, – все бесполезно. Не могла. Не хотела.

А это в корне не похоже на меня.

Я НИКОГДА не ставила целью стать зависимой инфузорией туфелькой от какого-то парня.

Я ехала сюда учиться. Не более того.

Но, черт возьми… Сейчас фраза «никогда не говори никогда» очень даже кстати. Потому что я становлюсь именно такой. Зависимой. Нуждающейся. Потерянной. Без его тепла.

Я поняла это особенно хорошо сегодняшним утром, когда вылезла из его машины и вернулась в общагу.

С каждым шагом от него мне все сильнее хотелось развернуться и побежать обратно. К нему. В его горячие объятья и жаркие поцелуи, до сих пор танцующие на моей коже.

И я не хотела их смывать. Поэтому вместо душа я просто легла в кровать.

Было где-то шесть утра. Но даже имея возможность поспать пару часиков, я не могла сомкнуть глаза ни на минуту.

Лежала как дура и смотрела в темный потолок, который кружился от эмоций, кипящих под кожей. Кажется, я даже улыбалась. Я поняла это, когда мечтательно коснулась пальцами распухших губ.

И эта улыбка могла бы трансформироваться в ночник и осветить всю комнату. Нет. Целый город. А может, даже мир. Мой мир. В котором теперь все зависит лишь от одного парня. Это пугает. Очень пугает. Но еще воодушевляет желать большего.

Какое-то необъяснимое состояние.

Уровень адреналина зашкаливает в моей крови. Он распространяется по моим венам с космической скоростью.

Мне жарко.

Все мои внутренности сходят с ума. Они трепещут и хаотично скачут вокруг искрящегося сердца. Желудок сжимается, но что-то изнутри заставляет его каждый раз расправляться. Мне хочется дышать глубже, но от переизбытка эмоций кружится голова.

Я могла бы подумать, что заболела. В любое другое время – да, эти симптомы можно было бы отнести к лихорадке. Но сейчас… Сейчас, мне кажется, это что-то другое. Ведь несмотря на весь раздрай, мне невероятно хорошо. И все же я не могу быть уверена наверняка. Повторюсь, это впервые происходит со мной. Но… что если это… если это и есть любовь? Любовь, накрывающая как проклятая холера.

Господи.

Я прячу лицо в ладонях и перевожу дыхание.

Глупости какие-то.

Мне просто нужно поспать, и это все пройдет.

Любовь…Что я вообще могу об этом знать?

Да и с Багировым мы знакомы от силы пару недель, и большую часть времени он меня раздражал и доставлял неприятности.

Но тогда почему я считала минуты до того, как приду в универ и снова увижу его?

И вот уже прошло полдня, а я так и ни разу не встретила Багирова в стенах универа.

Хотя, как назло, маячила на всех этажах, выискивая его как дура в перерывах между парами.

В какой-то момент я не выдерживаю и, сидя на паре, пишу ему сообщение.

Глупое и бессмысленное, с одним словом: «Привет».

С минуту я не решаюсь нажать на кнопку «Отправить».

От одной только мысли, что он не ответит или сочтет меня навязчивой влюбленной идиоткой, дыхание застревает в горле и бросает то в жар, то в холод.

Я возвращаюсь в реальность, когда вокруг проносится волна смешков, но преподаватель призывает аудиторию к вниманию и продолжает рассказывать о том, что именно физике мы обязаны разнообразием технологий и прочую скукоту, которую я совершенно не слушаю. Потому что все, что я могу делать, это дергать под партой ногой, кусать губы и прожигать взглядом разбитый экран моего телефона.

Ничего. Не отвечает. А в сети был недавно.

Я подпираю голову руками и начинаю ругать себя за то, что вообще написала ему.

Я уже собираюсь удалить сообщение, как вздрагиваю от неожиданного вторжения в личное пространство:

– Алис… – Ира придвигается еще ближе, и я быстро блокирую экран. – Ты прости меня, пожалуйста. Я не хотела… чтобы так все вышло.

Я делаю вдох и выдох, прежде чем поворачиваю голову и встречаюсь с ее виноватым взглядом.

– Правда, я жалею, что повела себя как сплетница. Ты доверилась мне, – она опускает взгляд, – а я все испортила.

Я натягиваю улыбку.

– Все нормально, Ир. Я сама виновата. Меньше буду языком трепать.

Я отворачиваюсь, но продолжаю чувствовать на себе взгляд бывшей подруги.

– Ты сегодня не ночевала в комнате… Это все из-за меня, да? – продолжает она шепотом.

– Ночевала. Просто пришла поздно. И ушла раньше, чем ты встала.

– Тебе не нужно избегать меня. Если хочешь… хочешь я перееду в соседний блок? Марина с Худяковой спелась, в общаге не понравилось, они решили квартиру снимать.

Я прикрываю глаза. Вот не хочу жалеть ее, но ничего не могу поделать с тем, что чувствую уязвимость в ее словах.

А с другой стороны, я понимаю, что, судя по всему, Худякова не жалует Иру, потому что она мягче, чем Марина.

Возможно, Ире теперь не совсем комфортно в их кругу без меня. Вот только меня это не должно никак волновать.

– Не нужно никуда переезжать, Ир. Но и подругами мы больше не будем, – в этот момент раздается звонок и я, быстро собрав тетрадку и ручки, скидываю их в рюкзак и стремительно покидаю аудиторию.

И мне вновь очень сложно удержаться и не начать искать взглядом Багирова. Я заглядываю в аудитории, столовую и даже выхожу на парковку, пользуясь большой переменой. Но машины Багирова тоже не нахожу.

Разозлившись на себя, за то что не могу просто проигнорировать его отсутствие, я достаю телефон и печатаю:

«Еще раз привет. Тебя не было весь день в универе. Все нормально?»

Отправляю. Сразу же, чтобы не передумать, убираю телефон в карман.

Зачем-то опять вспоминаю о вчерашнем дне, о его откровенных поцелуях, пожирающих мое тело взглядах и нежных прикосновениях.

А еще о том, как он довел меня до оргазма, не потребовав ничего взамен. Хотя мог бы подтолкнуть к гораздо большему. К тому, к чему я пока еще совершенно не готова…

Я думаю, дело в том, что Илая останавливает моя ложь, но, если честно, мне хочется верить, что причина его сдержанности и уважения моих личных границ… ладно, частичного уважения моих личных границ, кроется в другом.

Ничего не могу поделать с собой. Во мне теплится надежда, что он не такой высокомерный избалованный мажор, каким кажется.

Ведь вскружил мне голову не тот Илай, которого все привыкли видеть, а тот, который не боялся быть со мной откровенным на самые личные темы. Который заставил меня довериться ему и поделиться своей болью. Позволил озвучить то, что я много лет держала под замком. А потом зацеловал так, что теперь меня тянет к нему долбанным магнитом.

Даже в его отсутствие я ничего не могу поделать с этим притяжением, но пытаюсь охладить свои чувства мыслью: а испытывает ли он хотя бы один процент того, отчего кипит моя кожа и внутренности?

Судя по неотвеченным сообщениям, не очень-то Багиров разделяет мое сумасшествие…– Так-так-так.

Мои мысли в секунду разбегаются по углам, и я останавливаюсь, узнав этот голос.

– Так, значит, это не слухи? У вас все серьезно с Багирой?

Я оборачиваюсь и встречаюсь со скучающим взглядом придурка, подпирающего красный внедорожник. У них у всех такие дурацкие машины?

– Тебя это не касается, – огрызаюсь я, испытывая колоссальное желание исчезнуть из-под мрачного взгляда Гораева.

На парковке, как назло, ни одной живой души, кроме этого козла.

Уголки его губ медленно ползут вверх.

– У нас тут туса намечается за городом. Поедешь?

Мои глаза округляются от удивления. Он ведь это не всерьез?

Смочив пересохшее горло, я скептически прищуриваюсь.

– С чего вдруг такое дружелюбие?

Гораев отталкивается от тачки.

– Девушка друга становится частью компании. Нравишься ты мне или нет, он выбрал тебя. Так что, – он открывает дверь своей тачки, – вэлкам.

Я едва ли не прыскаю со смеху. Бред какой-то.

Складываю на груди руки, заявляя во всеуслышание:

– Я не сяду в твою машину даже под угрозой смерти.

Гораев щелкает языком, качая головой:

– Возможно, ты изменишь свое мнение, когда узнаешь, что Яра уже едет туда, чтобы вернуть Багирова себе. – Мои эмоции слишком хорошо написаны на лице, потому что рот Гораева кривит противная ухмылка: – Думаешь, Илай устоит перед ее рабочим ротиком? Уверена, что готова проверить ваши отношения?

– Илай поехал на тусовку? – вырывается из меня удивление, а потом я прикусываю язык и выпаливаю от обиды: – Между нами нет никаких отношений!

Придурок примирительно вскидывает руки.

– Окей. Тогда я не так понял. Извини.

Гор досадно поджимает нижнюю губу и, захлопнув дверцу с моей стороны, огибает капот большой машины.

А у меня внутренности сжимаются.

Если он сейчас уедет, я накручу себя так, что сойду с ума. И совершенно точно не увижу Багирова.

А узнав, что этот мудак поехал развлекаться, проигнорировав сообщения, мне до дурости хочется увидеть его и сделать какую-нибудь глупость, чтобы он хоть немного понял, как меня бесит его высокомерная задница.

Я изжевываю губу от долбанной безысходности.

Но садиться в машину к этому придурку – тоже сомнительная затея.

Вот только времени на раздумья у меня нет.

Гораев уже за рулем, когда я позволяю эмоциям вылиться в голос:

– Стой! Я поеду с тобой!