Текст книги "Возьми моё сердце...(СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Егерь порезал хлеб, мясо и луковицу, Ромка крутился рядом, как щен, дожёвывая хлеб и воровато подбирая обрезки мяса.

– Кир, а что в кастрюле? Запах – слюной захлебнуться.

– Картошка с зайчатиной.

– А звери в алкоголе сдохли – это так надо или нечаянно?

– Так надо. Тебе лет сколько?

Ромка строптиво вздёргивает нос.

– Ну начина-а-а-ется…

– Шуууутка! – Егерь хлопает пацана по плечу. – Леший, тащи стаканы, я их на веранде просушить оставил.

Первая миска рагу улетает в каждого за пять минут. Жахнули за знакомство по полстакана сладковатой щиплющей язык самогонки. Роман посмаковал последний глоток, громко проглотил, прислушался к себе.

– А хорошо пошла. Слабенькая только.

Мы с Егерем переглянулись, и Кир стал дозы пацану заметно уменьшать. Медовуха – вещь та ещё, пьётся кваском, а потом в ноги шибает, что не встанешь.

Ромыч веселеет. Шальные глаза уже берут меня измором, знает же зараза, как на него реагирую. Двигается бедром к моей ноге, потом нетерпеливо постукивает подошвой о землю.

– Леший…

– М? – мы с Кириллом перетираем гору новостей за полгода, а у этого энерджайзера, судя по всему, выхлоп «горит».

– Ром, погоди, а? Иди тигрёнка посмотри.

– Я его уже видел. Леееешиииий! – тянет уже капризно. – Где тут туалет? – угарает, что ли?

– Везде. – я обвожу рукой вокруг. – Но далеко не отходи.

Встаёт, с ойканьем оступается и приседает на ватных ногах. По его глазам, вижу – не ожидал такого притяжения земли.

– Сильно надо? – склоняюсь к самому уху.

– Да, в ушах уже булькает. Кир, а когда шершней пробовать будем?

– Оооо, кому-то больше не наливать!

– Я не стеснительный, сам возьму.

Ромка

– Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе… ох, бля, как близко иллюминатор! – схватив в охапку ближайшую березу крепко держу, а то упадёт, убьётся нах, а природу нужно беречь. Что ж меня так плющит не по-детски? Голова трезвая, а язык заплетается. И ноги. Вообще ровно не стоят. И всё так плывёт и кружится. Надо подышать.

Перебираясь от одного ствола к другому (вы, пошляки, это неправильно прочитаете, я перефразирую), от одного дерева к другому, плетусь на свежий воздух. Злыдни остались болтать о своём о «детском», жуков попробовать мне не дали, ещё и мелочью обозвали, не зря я на прощанье Кириллу шепнул, что мне вообще семнадцать, я просто с дороги старо выгляжу, вот он на Лёху зыркнул, пускай ему теперь мозги вправляет про растление несовершеннолетних. Сам виноват. Нечего было меня динамить.

Пока скитался по лесу, отмечая заметный прогресс в трезвлении… ну конечно, бля, заблудился! Ещё бы. Я и без косяков? Да такого же просто быть не может! Вот сейчас меня найдут дикие грибники, изнасилуют, ещё и гриб в жопу засунут, они такие, с них станется, а я красивый, им точно понравлюсь…

Слышу писк. Тихий, едва слышный, но даже с моей пьяной высоты показавшийся болезненным. Иду на звук, вдруг это очередная жертва грибников-насильников… Так, Романовский, соберись. Выйдя на опушку, понимаю сразу две вещи: первая – гулять одному в лесу – нежелательно, вторая – я ещё не допился до чертей и реально снизу, из довольно глубокой ямы, пищит что-то мелкое и лохматое. Подойдя поближе, сажусь на корточки: на щенка похож, только маленький совсем. Надо животину выручать, сам не выберется, да и я вряд ли, если туда свалюсь. Гравитация против меня, к земле так и тянет, ещё и трава скользкая, но в последний момент уцепился, чтобы не грохнуться. Стащил футболку, скинул псине, оказался умный, наверное породистый, зубами вцепился и висит, болтается. Остроухий, серый, на волка немного похож, только жирнючий и царапается, когда ему пузо чешут.

Пока я размышлял, что с ним делать, ответ пришёл сам. Причём в прямом смысле: из-за заросли густого кустарника сначала послышался рык, от которого бросило в холод, потом тихий треск сухих веток, подминаемых мощными лапами, и уже потом скалящаяся волчья, сука, морда!..

– Чего смотришь? – спрашиваю у щенка, отметая вариант, оставить его себе. Он забавно шевелит ушами и глазеет по сторонам. Я тоже глазею: с высоты метров десяти хорошо видно, только страшно, особенно когда обезумевшая мать на дерево кидается, когтями срывая по слоям кору. Хорошо, что пьяный, трезвый бы уже заорал.

Нифига я не «лаки». Лох, не иначе. Самый настоящий. И мелкого с собой затащил. Нет бы мамаше оставить, глядишь и ушли бы, а теперь кидать его с такой высоты – страшно, не зря же я его спасал. Он ещё пищит, когда руки мне исцарапанные не облизывает, передаёт матери «привет». И Леший у меня неправильный, должен свои владения охранять, а он с другом пьёт, а я тут сижу, загораю, в предзакатных сумерках…

Алексей

Свою норму с кировским зельем я знаю, у меня шторм по-другому начинается: мне хочется много курить и… И. Оглядываюсь по сторонам в поисках объекта желания, вспоминаю, что он усвистал «до ветру» и уже, блядь, довольно давно. Егерь по глазам моим считывает беспокойство и усмехается. Коротким свистом призывает красивого поджарого овчара, помесь собаки с волком. Я с наслаждением вцепляюсь в большую умную морду, глажу, треплю уши.

– Браун, дружище, помоги найти одно наказание, а? А то ж меня совесть сглодает. – Кир даёт понюхать куртку Ромки и указывает рукой в направлении, куда ухромал пацан, сам встаёт, чуть покачиваясь, проверяет крепость больших ног.

– Леший, жди, сейчас ружьё возьму.

– А это-то, зачем?

– Всякое бывает. Тут недавно браконьеры веселились, зверьё разогнали, а голодные волки до самого посёлка добрались. Браушка с ними пару раз бился. Жди, я сказал! Он бы орал, если что. Тут эхо сильное.

– Орал бы он. – буркнул я, прикусывая губу. Сам хорош трепаться, напоил пацана и из виду потерял.

Кирыч уже выходил из избушки своей, проверяя оружие, к нему бесшумно подлетел овчар. Взглядом Егерь велел мне топать следом.

По тому маршруту, как петлял Браун, я понял, что Романа нехило шкивало от ёлки к ясеню. Да и отошли мы прилично от дома, прежде чем я услышал гулкое рычание зверя. Пёс сразу ощерился и замер.

– Ату, Брауша! – коротко рявкнул Егерь, и овчар рванул исполнять приказ бога-человека.

Мы подходим следом с подветренной стороны, Кир уже ружьё приноравливает. На поляне картина маслом… явно растительным… Дерево, хрен знает какой породы… на нём сидит Ромка и молчит, а вокруг ствола вьюном вьётся страшнючая облезлая зверюга. Пару раз бухнул хриплым лаем Браун. Волчица прижалась к земле и, по сему было видно, что уходить она не собиралась.

– Ты у неё добычу, что ли, отнял, наказание? – ору сбоку. – Тебя спасти? – ну это уже традиция!

– Волчонок! Кто ж знал, что её? Думал – щен приблудился. – по голосу слышу: устал… сильно устал.

Браун отогнал щёлкающую зубами дикую суку. Пока Егерь держал безумную мать на прицеле, я помог пацану слезть с ветки. Рому колотило, я забрал у него зверёныша, мельком осмотрел оцарапанные руки.

– Напугался? – тихо, как маленького спросил, а он на меня косится из-под чёлки, глазами стреляет.

– Нет. Огорчился. Ещё немного и свалился бы вниз. Скучал бы по мне?

Егерь взял волчонка, отнёс к кустам, откуда рычала его мать. Вынул из сумки пару мёртвых зайцев и швырнул им. В ответ – неожиданное молчание. Только лохматый шарик рванул на запах еды и родного существа.

Егерь воззрился на нас с Ромкой.

– Его в туалет больше одного не отпускать. Это понятно? Сейчас пить чай с баранками, трезветь и в баню.

– А может… все-таки стопочку нальёте?.. Так сказать, для храбрости?..

====== И пошли мы все в баню... ======

Ромка

Наливать мне отказались, но пока «взрослые» перетирали произошедшее, я самовольно угостился. Стало немного отпускать, вернулась лёгкая слабость, и расслабились нервы, которые до этого скрипели.

Ко мне прибилась здоровенная собака, ходила за мной по пятам, как будто я ей, а не Лёхе, опять должен. Пушистое чудовище уложил на землю, сам рядом растянулся, головой ему на спину, тепло, удобно, никто не дёргает… Я почти задремал, пока меня по ноге не пнули. Приоткрываю один глаз, чисто поинтересоваться: у кого борзометр зашкаливает, вижу у Лёхи, ладно, этому можно, у него вообще льготы на меня, как оказалось.

– Два часа храпишь. Кирюха баню затопил, пошли? – зовёт негромко, пихая ещё раз, когда закрываю глаза, намереваясь вернуться обратно в сладкую дрёму.

– А на двоих у тебя сил хватит? – не без подъёбки, предчувствуя грядущий протест, ловлю его ногу в паре сантиметров от себя. – Вот ты мне скажи? – резко сажусь, смачно зевая, голова – ясная, и в ногах уже тяжести не ощущаю. – Я когда в бане буду голый тебя специально провоцировать, а я буду, – кивая для убедительности, подтверждаю свои слова, – ты Кирюхе как свой стояк объяснять будешь?..

– А никак. Он всё про нас уже знает, потому что хорошо знает меня. И кроме того… ты думаешь, что я такой… несдержанный? – Лиханов щурится с усмешкой и руку протягивает.

Смотрю я на него и поражаюсь, до чего бывают наивны мужики в его возрасте. Втирает про выдержку, меня в противовес ему наоборот напакостить тянет, причем настолько, что сдерживаться не вижу смысла. Самодовольно скалюсь.

– А если и Кирилла потянет не только веником поработать?..

– Тут будь спок. Во-первых, он по бабам и только по одной. – новая порция усмешки. – Во-вторых, ты – мой, а в-третьих, если не выдержу, ты опять сверху. А если выдержу. – пауза, немного давящая на расслабленную психику. – Ты – по-прежнему сверху, но я глубоко в тебе.

Протягиваю в ответ руку, цепляясь за крепкую тёплую ладонь, подтягиваюсь. Встав на ноги, обтираюсь о него, невинно, насколько я помню, как это делается, хлопаю глазками и топлю в сторону бани.

– Сразу предупреждаю, у меня кожа нежная, болевой порог низкий, и нервы слабые – веником меня не пиздить, даже если очень захочется, андестенд?..

– Кир хорошо парит… без следов, – как-то слишком таинственно и интимно говорит Леший, – тебе… понравится. Ручаюсь.

Алексей

Слегка обнимаю и касаюсь губами макушки. Смешно даже, но мне хочется его касаться и колоться об него. Хочется.

А ещё люблю замечать, как втягиваются его иголки, и сбивается дыхание. Теряю хватку… Заболеваю, что ли?

Подходим к бане, держа друг друга безпалевно за пояса джинсов. Через сени, заваливаем в маленький предбанник. Пацан озирается, будто бани турецкие думал увидеть, а тут шесток и потолок. Раздеваемся, молча, только скользим по коже взглядами, как ладонями.

– Ты знал, что трахаться в самой парилке – вредно для здоровья? – спрашивает у меня, стаскивая шмотки и кучей скидывая их в углу. – Трусишки оставить? – шлёпает резинкой по пузу, в ожидании ответа.

– Смеёшься? Всё снимай. – и сам спокойно раздеваюсь, заставляя дыхание пережаться в области горла.

В сауне я бываю за год несчётное количество раз. И сам с друзьями расслабляюсь, и парнёров по бизнесу вожу. Ну и ориентация естественно стеснения отметает метлой. Да, и Ромка, думаю, рисуется. В предбанник с облаком пара высовывается Горин:

– Ну, долго вас ещё ждать? Запарился уже! – смотрю на крупное долговязое тело с широченной грудной клеткой и досадливо отвожу взгляд: на узких бёдрах влажная простыня. Ромка тут же отслеживает мой взгляд, но все объяснения будут потом. Когда-нибудь… Если в них вообще будет смысл.

Я первым впихиваю пацана в густой влажный жар, который тут же накаляет кожу и все слизистые. Особенно, глаза. В самой парилке места не больше. Одному сесть повыше, второму лечь на широкую выскобленную скамью, третьему помахать веничком от души. Ромка озирается, оценивая габариты помещения. Да уж места для стриптиза маловато – не разгуляешься.

– Леший, сначала ты. – Егерь вымачивает душистые веники в ведре с кипятком, и в водянистом тяжёлом воздухе дурманяще пахнет дубом, берёзой и пихтой. – Я о твои бока размягчу, а потом и за гостя примусь.

Ромка лезет на выступ, садится, широко раздвинув ноги, но бросив на бёдра простыню. С наслаждением вытягиваюсь на скамье, положив голову на согнутые руки. У Кира особый культ парной. Сначала меня выглаживают и выминают от плечей до икр да так умело, что начинаю глухо постанывать. Горин прячет улыбку в русой бороде, за столько лет выучил все мои трещинки в броне.

– Проблема на проблеме и проблемой погоняет, да, Леший? – продолжает массаж, расслабляя до состояния бескостной медузки, выброшенной на берег. Прямо вижу круглые Ромкины глаза, мне даже смотреть на пацана не надо.

Потом Кирыч берёт веник, сначала легонечко охаживает разомлевшее тело, касаясь кожи, до едва заметного покраснения, словно пошлёпывает ладонью. Посильнее развожу ноги, ложусь щекой на скамью, от которой пахнет хвойной смолой, руки вытягиваю вдоль тела. Удары становятся сильнее с подстёгиванием, тело отзывается лёгким возбуждением. Через пару минут Горин трогает меня за плечо, переворачиваюсь на спину. Кир похлопывает меня тяжёлым веником по плечам, груди, животу и бёдрам, захватывая им горячий воздух парилки. Мокрые листья едва касаются члена и яйц, скользят мимо. Кирыч, банщик умелый, просто Ромка этого не знает. Заметив, что мой вальяжно развалившийся красавец крепнет и темнеет, Егерь быстро нырнул под моё колено, нажал нужную точку и… Теперь я со смехом смотрю на пацана, который мой пах гипнотизирует, слышу прямо: «Встань, встань, встань!» И тут на тебе! Опять полный штиль, а я на живот безболезненно переворачиваюсь.

Теперь Кирилл начинает охаживать меня, похлёстывая достаточно ощутимо, но не менее приятно, чем всё то, что было ранее. Лёгкая, набитая на наших с Каримычем телах рука. Растяжка и поглаживания двумя вениками в конце неимоверно расслабляет, кажется, даже крови легче по венам стало бежать, но в висках уже стучит перегрев и лишнее выпитое. В воздухе запаха спирта не ощущается, как в саунах, куда лезут прямо из-за стола, круто нарезавшись водкой и вискарём. Горин уже льёт воду на раскалённые в каменке булыжники, поддавая парку. Ромка приоткрывает рот, пытается обмахаться краем простыни, светя всем своим хозяйством. Я выхожу в предбанник, чтобы облиться прохладной водой из деревянной шайки и проорать исконно-русское матюгальное в потолок вследствие мощного отходняка.

Из парилки слышу вопли, заглядываю и наслаждаюсь: Горин стащил с припечка сопротивляющегося Ромку без особого труда и нервов и теперь его бережно укладывает на скамейке. А он дёргается, словно его свежевать собрались. Подхожу и треплю по волосам:

– Погоди нервничать, Ромк. Доверься, сейчас всё уйдёт. Просто попробуй.

Пацан смотрит из-под чёлки, странно поблёскивая глазами. Наклоняюсь и мягко накрываю его губы своим ртом, чуть проводя языком по верхнему ряду зубов. Горин мочит венички, стоя к нам спиной. А я укладываю Ромку поудобнее и чуть шлёпаю по жопе. Сижу все двадцать минут с ними на верхнем ярусе, накаляясь смотрю, как Кирилл накладывает лапы на тело Ромки, массирует, уверенно пересекая спину, поясницу, поджавшуюся задницу. Не могу понять, почему в горле пересыхает быстрее, и я эти лапы хочу остановить, отбросить на хрен. Вижу, каким взглядом меня обдаёт пацан, балдея от почти профессионального массажа. Потом веники летают вокруг стройного грациозно-мускулистого тела, и пацан издаёт уже отнюдь не недовольные звуки. Он терпел, теперь мне терпеть в ответочку.

В окончание парада на скамейку заползает Егерь, сбросив простынь. От зрелища его «сокровищ», Рома, тихо выматерившись, скрывается в предбаннике, оставляя нас один на один. Я парю Кира, как он и научил, и массирую широкие плечи, и длинные мослатые ноги, покрытые тёмными волосами, и сильные руки с проступающими мускулами. Касаюсь двух шрамов на спине и одного кривого и рваного на левом бедре. Горин хватает мою руку.

– Лёш… Нет. А то водичкой холодной оболью.

– Ты не понимаешь, Кир. И не надо! – стискиваю зубы и прошу его повернуться на спину. Дальше в режиме «робота» заканчиваю процедуру и шлёпаю по плечу. Горин грузно поднимается, хвалит меня, и зовёт Рому мыться. Три дешманские китайские варежки и кусок ароматного детского мыла, пацан ржёт, что даже не подозревал сколько на нём грязи, я стираю с плечей чёрные катышки, выгоняемые жаром из всех пор. Облившись и облегчённо выдохнув, мы выползаем в предбанник сушиться. У Кира в чайнике тёплый напиток из тьмы-тьмущей вкусных травок. Развалившись на скамейках, мы выпиваем почти два литра, медленно смакуя терпкое послевкусие шиповника, брусничного листа и зверобоя.

Пялим на себя смешные, старые, но чистые вещи Егеря, рубашки и треники. Ромке всё приходиться подкатывать. Ругается сквозь зубы, обзывая нас дылдами и злыднями. Горин тихо шепчет мне в ухо, что пацан прикольный. Я отвечаю, что и без него знаю.

В избушке две комнаты. Спальня без разговоров предоставляется нам. Большая дубовая кровать застелена свежей штопаной простынью. От подушек идёт вкусный травяной запах. Ромка плюхается на постель с лёту, зарываясь личностью в подушку. Я зажигаю спираль от комарья, ибо хорошо знаю возможность этих зверей просачиваться в жилые помещения отовсюду. Курить не хочется. Вообще. Прямо из маленького чайника из носика втягиваю добротный глоток чая. Рома приподнимает с кровати лохматую голову. Сажусь рядом, передаю гремящую ручкой тару.

– Балдёж. – тянет пацан и смотрит, не отрываясь на мои улыбающиеся губы. – Только чего-то не хватает.

– Чего? – наклоняюсь над ним, тихо скрипя кроватью.

Меня крепко обнимают за шею и тянут вниз к жадному рту. Целую медленно, пробуя каждый миллиметр, соприкасаясь языками, засовываю руку под резинку треников и трусов. Крепкий член уже изнывает и толкается в мою ладонь. Ромка с тихим стоном кусает за губу.

Тогда у окна была шалость, маленькая дезорганизующая месть. Другое дело сейчас… отсосать в порыве нежности, видя дуреющий от чувств и желаний взгляд. Сдёргиваю штаны с бёдер, накрываю ртом головку члена, не раздумывая, и еле успеваю захлопнуть ладонью распахнутый в крике рот. Попался… Мой… Рома приподнимается на локтях, но голова, словно под тяжестью волос, запрокидывается кадыком вперёд, и судорожно сглатывающие движения горла завораживают. Присовокупляю руку… слюны достаточно… пальцы скользят по твёрдому стволу, а губы с языком добавляют остроты и мягкости, вбирают и вкушают. Рома дышит через раз, сминая простынь по обеим сторонам от себя, выталкивая на каждом четвёртом выдохе:

– Ох, бляяядь… – и я, взведённый до предела, жду… но руки Ромки отталкивают, заставляют поднять лицо… сперма летит мне на грудь…

С минуту пацан восстанавливает дыхание, мелко вздрагивая всем телом, потому, что я вожу пальцами по впалому животу. Опрокидывает меня на спину, хищно скалится в области моего лобка, а вот мой пах будоражит прикосновение мягких прядей волос. Теперь это делает Ромка… и не потому, что должен чего-то мне в ответку, а потому, что хочет сам. Кладу большую ладонь на его голову… давно хотел… насаживаю сильнее… понимаю, что у меня больше, но безудежно накрывает похоть, когда ощущаю протест его горла… Твою ж… глажу затылок, сжимаю волосы, чуть взрыкивая… отпускаю… ещё пара сильных заглатываний, и я разряжусь. В какой-то момент перед глазами ярчайшая вспышка, и пружина внутри меня разжимается. Успеваю притянуть пацана к себе и… не успеваю. В поцелуе теперь ясно ощущается мой терпкий солоноватый привкус, но похоже он этим несказанно доволен, словно раунд выиграл и заработал себе бонусный балл. Ромка остаётся лежать на мне.

– Заметил, если мы рядом – мы всё время трахаемся.

– И что тебя смущает? – провожу большим пальцем по его губам. – У тебя лимит по количеству раз? – чуть сжимаю сзади шею.

– Ну, и жопа одноразовая. Нет, – скалится и бодает меня головой в живот, – я ж к хорошему быстро привыкаю, а тут можно и сзади… и спереди… – Рома толкает меня, пытаясь перевернуть на живот. Но я цыкаю и пальцем грожу.

– Хорошего понемножку.

– Ага. Кстати… ты, кажется, выиграл.

Мои глаза темнеют, а в паху уже наливается желание. Ведь и я, и он оба прекрасно понимаем – этот раз на чистой настоящей кровати может стать последним. На фесте, где полно брутальных мужиков, любое сближение однополых тел будет расценено, как угодно. Рисковать не стоит, да никто и не собирался ничего доказывать. Поэтому сейчас Роман и призывал меня своей шальной соблазнительной улыбкой.

Ромка

Такое чувство, что я – мазохист. Делаю больно там, где только только отболело. И ведь обещал себе, что секс сексом, а к партнёру нельзя испытывать никаких чувств. Я с этой мыслью сжился, я её принял и даже поверил. Но все полетело к чёртовой матери, словно я, тот я, который ещё умел принимать свои чувства, вернулся.

– Думаешь, мы спятили? – нехотя подняв голову и оттолкнувшись от кровати, сажусь, разглядывая Лёху от макушки до кончиков пальцев ног, и то что вижу – мне нравится: крепкие плечи, сильные руки, прямой, прицельный взгляд, и то, как двигается по жизни – тоже. Хотя партнёров для утех выбирал совершенно ему противоположных. Не нравится только, как ведёт себя со мной… Ломает. По живому. Это как перелом, который срастается неправильно, надо сломать по новой и вправить, чтобы потом зажило правильно, но себя ощущаю именно в том моменте, в котором сломанную кость ломают ещё раз. Беспомощно и на грани эмоций. В таком состоянии невозможно вести себя адекватно.

– Похоже на то, – соглашается сходу, пялясь в упор и в его взгляде читаю нервозность и нетерпение, почти детское, когда дрожат руки, и всего дёргает поскорее начать.

– Лечится? – хочется засмеяться, слишком чётко читаю по его лицу: «Пошёл ты на хуй со своими разговорами!».

– Хроническое, – уже тише, приглушённее, нехотя выталкивая слова.

С некой дерзостью, которую побороть не получается, заглядываю ему в глаза. Лёха нервно выдыхает, сглатывает и тянет ко мне руки. Отталкиваю их в стороны, усмехнувшись шальной мысли:

– Может, тебя связать?

– Если жить надоело – рискни.

Оставляю затею в покое, не хочется потом или руки ему перематывать, ведь раздерёт, или ремень новый покупать, что вероятнее. Лёгким движением перекатываюсь на него, сползая по груди ниже, и остаюсь сидеть на каменных бёдрах. Шире развожу ноги, знаю, ему нравится смотреть. Как возбуждаюсь я, и как его самого начинает штырить. На висках Лиханова появилась испарина, член давно стоит по стойке смирно и просится в ладонь. Тянусь к нему пальцами, плавно водя по краю головки, примериваюсь к размеру, обхватывая в кольцо и спускаю руку по стволу, ленивым, слишком медленным движением распаляя, но не давая возможности на разрядку.

Прикусываю нижнюю губу, усмехнувшись. Есть контакт.

Лёху начинает вести раньше, чем успеваю объяснить правила игры, поэтому его рывок торсом ко мне встречаю лёгким ударом в грудь, опрокидывая обратно на лопатки.

– Ты же будешь хорошим… маль-чи-ком? – намеренно сладко тяну последнее обращение, вызывая у него протест.

Мотает головой. Ну ещё бы, ждать от него подчинения, хотя… если бы я реально захотел, смог бы надавить. Но сейчас настроение другое. Игривое. Одновременно расслабленное тело хочет ласки и в то же время требует жёсткости, чтобы опрокинули мордой вниз и хорошенько выебали, так уж и быть, чмокнув в конце. Противовес неописуемо равнозначный, продолжаю балансировать в подвешенном состоянии, надрачивая Лёхе все интенсивнее, добиваясь от него более шумного учащённого дыхания.

Его пальцы на моих бедрах сжимаются крепче, чуть сдавливая. Ты хочешь шире? Пожалуйста. Расставляю ноги, открывая его виду свое возбуждение, забирая прикосновения с него на себя, лаская свою плоть, продолжая скалиться, читая его возмущение, страсть, похоть и ту же ласку, которая душит меня.

Рукой упираюсь ему в грудь. Резкий выдох. Кожа на груди у Лешего покрывается мурашками, а на руках от напряжения ещё отчетливее проступает рельеф мышц.

Тянусь через него к смазке, которую заранее бросил в подушки, проходясь мимо губ только едва касаюсь их горячих и сухих, не давая себя поцеловать, что бесит его неимоверно, но пока терпит, позволяя мне вдоволь наиграться.

Сев ровнее, приподнимаюсь. Выдавливаю на пальцы большой комок геля, размазываю его по пальцам. Лёха порывается потянуться ко мне и снова падает обратно, закрыв глаза и выматерившись в голос, скорее всего пугает хозяина дома.

Запустив руку себе за спину, прохожусь скользкими пальцами между ягодиц и проталкиваю вглубь сразу два, не стараясь растянуть – после недавних экспериментов ещё не восстановился – а смазывая себя изнутри для общего удобства. На Лёху это действует, как красная тряпка на быка, он с жадностью впивается взглядом в мою руку, насколько может видеть, остальное ему подкидывает воображение, следит, не отрываясь, как трахаю сам себя, удобно оперевшись о его торс.

Убираю руку, чувствуя что и так, от близости тел и переизбытка адреналина в крови, смогу кончить. Размазываю остатки по его члену, привстаю выше, удобно устраиваясь над ним. Лёха как-то нервно хватает меня за плечо и тащит к себе, вжимаясь в губы поцелуем, пьёт до дна, воруя дыхание, словно извиняясь за то, что сейчас почувствую.

Неприятные ощущения приходится терпеть, пока насаживаюсь, опускаясь постепенно, запрокинув голову и прикрыв глаза. Тёплые пальцы на своих плечах и груди встречаю восторгом, они успокаивают и не дают потерять то восхитительное чувство полета, от которого кружится голова.

Качнувшись, привстаю и снова опускаюсь обратно. Лёху начинает капитально потряхивать, ему не удаётся оставаться безучастным, мужика буквально ломает от нехватки возможности для манёвров. Улыбаюсь, видя его такое искреннее желание, его добивает моя улыбка, и выдержка обоих летит к чёртовой матери.

Дёргается вверх, сдавливая мои руки за спиной, и прижимает к себе, помогая двигаться на нем, клеймит поцелуем. Натужно скрипит кровать, воздух тяжелеет и, оседая на дне лёгких, не даёт вдохнуть полной грудью. Мягкие шлепки добавляют остроты и некоего азарта, хотя и кажутся слишком пошлыми.

Увернувшись, отрываюсь от губ, запрокинув голову и поймав приход, когда толчок оказывается слишком глубоким, вскрикиваю и выдаю себя с головой. В его глазах блеснул дьявольский огонёк, зеркалю его эмоции, пошло скалясь.

– Тебе же не этого надо? – в подтверждение своих слов слишком интимно целует в изгиб шеи, меня перетряхивает всего, едва с него не слетаю и, выбрыкнувшись из захвата, обнимаю за шею, пряча лицо у него на плече. Отрицательно мотаю головой…

Пожалел ли Кирилл, что пригласил нас к себе… ДА! Грохот и стоны были слышны на километр точно. Тягучая нежность очень быстро трансформировалась в жгучую яростную страсть, в которой мы кусали и клеймили друг друга, царапали спины и целовались до кислородного обморока и изнеможения, слабо ориентируясь в пространстве. Последнее что помню, как Лёха драл меня по-собачьи, заломив руку за спину и заставив сильно прогнуться в пояснице. Ничего кроме чёртовых шлепков и нашего блядского дыхания вперемешку со стонами я не слышал. Только чувствовал. Как яростно вбивается в меня сзади, растрахивая мышцы, ускоряясь, хотя кажется уже некуда, и так едва остаюсь на месте, зубами вцепившись в одеяло.

Он кончил первый, с рыком, с гортанным хрипом из горла, натянув меня до основания и, сука, прямо в меня. От такого простого понимания, и запредельной наглости, что он всё ещё во мне – самого накрыло. Жар по венам тянется, и всё тепло спускается к ногам. Не устоять. Начинает трясти, и становится почти невыносимо находиться рядом. Сжимаю его крепче, отпихнув руки, не давая закончить дрочкой и выйти из меня тоже, глянув через плечо выразительно. Качнувшись вперёд, чуть сползаю, ощущая на натёртой коже всё в разы острее. И ведёт не от понимания, что в тебе член, а от мысли чей он, и кто сейчас обкончается второй раз, перескакивая взглядом с моего лица на свой ствол, таранящий мое тело.

Кончаю.

Выгнувшись и сжавшись, продолжая удерживать его в себе спускаю на постель, не прикасаясь руками, хотя, кажется, не тронь, не успокой воспалённую кожу – сдохну. Лёхины руки крепко пережимают торс, и это ни разу не объятья – душит, навалившись сверху, и сам едва дышит. Вымотанный. Выжатый. Морально!

– Дай угадаю, я чудовище? – пробивает на смех, хриплый, сорванный и немного нервный, он обнимает теснее, успокаивая, только вот кого из нас.

– Пиздец… – выдаёт на выдохе. – Просто пиздец.

– Да брось, это только разминка, – потому как округлились его глаза, могу судить – меня сейчас будут бить. – Ладно, сжалюсь над тобой, – у самого не то, что руки ноги не двигаются, член вообще в панике сжался и спрятался, даже язык не шевелится.

– Вот спасибо, – Лёха скатывается на бок, тяжело дышит, но не отпустило, плюнув на приличия (хотя давно бы пора), сминает в руках член, приглаживая, и судорожно сводит колени выдохнув ртом.

Пока его плющит, ухожу на воздух, ополоснуться в неостывшей бане. Курю на крыльце две подряд, думаю, сам не знаю о чём, но наверняка важном. Завтра всё изменится, но чёрт подери, это был хороший день.

– А теперь сказку, – падаю к нему, сонному, ленивому, почти расслабленному прямо на грудь.

– Шутишь?

– Нет. Давай про то, кто такой Кирилл, и почему ты на него смотришь взглядом побитой собаки… – упрямо смотрю в глаза. – Или это не моё собачье дело?..

====== Сказка для Ромки ======

Алексей

От Ромкиного взгляда вдруг в груди защемило. «Чего? Я ж кобелина, мне с первого раза не прочувствовать чьи-то недомогания». Пока по мозгам не шарахнет: «Леший, ты ломаешь! Ты что-то не так делаешь!» Вот и сейчас одним проблеском тоски светлых глаз из-под белой челки резануло. «Я сильный… я такой же как ты… из того же ветра скроенный… не смакуй… откуси целым куском… с кровью… с мясом… выпусти меня и сам освободись. Со мной можно!» Он без слов мне это в лицо выдохнул, а я понял, потому мы сейчас в унисон одного желали. Не проба на вкус рецепторы раздразнить, как до этого делали. А поглощение… наверняка… без остатка.

Сильно толкаюсь в пацана, сидящего на мне, потеряв контроль осторожности, и между нами проскакивает не просто искра, а высоковольный разряд. Он вскрикивает в голос, закусывая губу, и во взгляде я вижу растворяющуюся таблетку кайфа. Не нежности просило это непокорное тело… оно хотело… Быть не может?! Он поймал моё дикое «хочу» одной рукой, вернул бумерангом и сейчас требовал, чтобы я не сдерживался с ним, перестал беречь, как прежних любовников, был на равных.

Щелчком реальность слетела с предохранителя, я с Ромой больше не пытался искать какие-то ответы, мы с ним теперь просто летели вперёд по невероятной спирали.

Заваливаю его на спину, забросив стройные сильные ноги себе на плечи, выворачивается с рёвом, вонзая мне ногти в плечи, а укусом метя плечо. Впиваюсь ртом в наглую пошлую улыбочку, схватив рукой за горло, второй направляю член между его ног. Вхожу резко и на всю длину, мне в глотку летит вопль, пятки вжимаются в поясницу, Ромка выгибается дугой. Сейчас удержать под собой этот разогретый байк, который набрасывается на мою шею и плечи, метя их засосами, почти невозможно. Только насытить его скоростью и жёстким управлением.