Текст книги "Возьми моё сердце...(СИ)"

Автор книги: Марьян Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Трасса сужается в две полосы, по каждой для одного из движений. Лёха, совершив маневр, перестраивается на фуру впереди меня, разбив колонну, чем вызывает явный протест и галдеж сигналов. Притормаживает. И если не сейчас, то на пустой трассе я его точно ловить устану.

По громкой связи голосовым набором вызываю Семёныча, он как раз идет впереди колонны, уводя мои три и прибившиеся четыре машины в горизонт. Гарнитуру нацепил еще у СТО, рабочая привычка.

– Семёныч, дело есть. – говорю быстро, время утекает от меня, как вода сквозь пальцы, Лёха уже примеряется, оценивая обстановку, готовясь идти на обгон.

– Ты мне и так должен по гроб жизни! – возмущается эмоционально, но я слишком занят грядущими прогнозами того, во что мне выльется очередной загон.

– Хрустика видишь за «765»? Пацанам скажи, чтобы поджали его, мне обогнать надо.

– А что мне за это будет…

– Сочтёмся. Давай! – рявкаю в последний момент, уже под загоревшийся Лёхин левый поворотник. Машина перед ним сбрасывает скорость, ему ничего не остаётся, как тормознуть, глянув на меня в зеркало, то ли предчувствуя мой ход, то ли предполагая засаду.

Сам выныриваю – встречка пошла, ну и дёрнул по обочине, поднимая столб пыли и выслушивая в гарнитуре ор коллеги, какой я распиздяй и убьюсь же к ёбаной матери! А мне, может, есть ради чего рисковать…

Алексей

Колонна на дороге более, чем некстати. Матерят меня гулкими голосами. Такое впечатление, что пацан способен договориться даже с небесной канцелярией, если припрёт. Явно от Ромки прилетело распоряжение, и теперь я оказался в том месте, которое так неосторожно пообещал. В зеркало вижу, как этот отчаянный парень выезжает на обочину, на которой несомненно потеряет скорость, но если… я не выберусь из стаи фур, то… На моё «несчастье» по встречке прорывается настоящий понос разнообразных Тойот. Я жду карман, но пока тщетно. Единственное, что меня изнутри распирает гордость: борьба идёт за мой тридцативосьмилетний зад, который вполне себе в топе желаний молодого парня. Вижу просвет и готовлюсь к маневру, ибо какой русский сдастся без боя? Ромке остаётся всего ничего долбить подвеску по грунтовке. Я сдаю назад, пугая огромную железную тушу за мной, и вырываюсь из колонны. Ромка, интересно, знает, что у меня 600-й «Стид»? Ладно, потом расскажу. В этот момент впереди меня как-то всё некрасиво меняется: вторая фура от начала вдруг начинает выворачивать на обочину, а на меня почти в лобовую вылетает охеревший «Мерин»*. Мерин?! Кто-то решил сдохнуть красиво в гробу за три ляма? Ну, я буду смотреться в поцелуе не так эффектно, как фура. Рву с места резко влево, выкручивая ручку до упора, порвав напряженно застывший воздух бархатно-раскатистым рыком. Кровь в жилах вскипает за считанные секунды. Безумству храбрых споём посмертно? А хрен вам на лопате! «Стид» максимально укладываю набок, улыбнувшись самоубийце в «Мерседесе». Меня подбрасывает на обочине, и мы с Романовским пилим по бездорожью параллельно друг другу, но пацана я из-за колонны практически не вижу. Динамика у Ромкиного коня послабее, поэтому… наверное… поступлю по-мужски, делаю вид, что спотыкнулся и вынужденно торможу. Позади уже куча-мала и начало разборок водителя «Мерина» и дальнобойщиков с монтировками. Хотел умереть красиво, а придётся с позором. Впереди неожиданно пустая трасса, по которой ко мне по странной траектории «еду как хочу» возвращается Рома.

Ромка

– Ты охуел?! – ору в наглую, наплевав на разные весовые категории, остановившись рядом и скинув шлем, сам едва не слетаю с байка, крепче вцепившись в руль. – Это что за поддавки?!

– Случайность.

– Пиздометр выключай! Я своими глазами всё видел… – не буду же я ему рассказывать, что мне шёл обзор с комментариями по гарнитуре.

– Прикинул разницу в мощностях, – не слишком охотно оправдывается.

– Ты это меня так успокаиваешь? Вот спасибо. Ещё бы слюни мне подтёр, как ребёнку!

– Ром… – с давлением, да куда там, понесло уже.

– Много лет уже Рома, – хватаю шлем, надевая обратно и круто выруливая в правильном направлении. – Поехали, а то оба встрянем, дальнобои таких вывертов на дороге не прощают, – хлопаю «забралом» и плавно трогаюсь, тут же торможу и вздёргиваю лицевой щиток обратно. – И, как говорила моя мать в худшие времена семейной жизни: я с тобой не разговариваю! – дёргаю на трассу, выжимаю сцепление, плавно отпускаю и выворачиваю ручку газа на себя.

Поддался. Поддался!!! Так бывает вообще? А если бы я проиграл, он мне в знак утешения конфетку сунул?!

Психоз не выветривается даже на скорости. На байке она ощущается резче, хотя в разы ниже, чем если бы двигался в тачке. В своей без проблем по трассе сто шестьдесят держал – помогало отвлечься, слишком сосредоточенным приходилось быть, а тут как перемкнуло, надо остыть. Мигаю поворотником, сбрасываю скорость, пристраиваясь на обочине. Надо покурить…

Алексей

Обиделся… И объяснять Ромке, что я спасал байк и желанную им задницу, пожалуй, теперь бесполезно. Улыбочками положение не исправить, тут надо ломом и по-русски. Смотрю, притормаживает у обочины, закурить свои психи моими сигаретами. Подъезжаю и легонько пинаю его «старичка» в заднее колесо.

– Курят только победители. Трасса перед тобой. Дубль два. И только попробуй сказать, что не хочешь!

Отрицательно мотает головой, постепенно приводя мысли в порядок. Долго тянет дым из фильтра, удерживая его в лёгких до последнего и плавно выдыхает.

– Не-а, – оборачивается назад, цепляет меня за куртку на груди и тащит к себе, что едва не выдёргивает из «седла», – убьёмся, нах, – прицельно смотрит в глаза, слишком спокойно для того, кто десять минут назад кипятком ссался. – А тебя я всё равно выебу, – произносит раздельно по слогам на лёгких шипящих. Тянется сам, чмокает с резким чавкающим звуком в сухие губы, так же неожиданно отпускает, как ни в чём не бывало экипируясь, и плавненько трогается с места.

– Это значит, да? – громко говорю в отъезжающую неестественно прямую спину, почти уверенный, что Рома в шлеме меня не услышит, но… Пацан притормаживает опять:

– Так я с тобой вообще не уеду, Леший! Чего, «да»?

– Ты со мной до конца… ну… до самого феста?

– Я тебя обогнал и свой приз терять не намерен. – поправляет лицевой щиток, но я вижу отблеск облегчённой улыбки.

Даю Ромке отъехать ровно на одну скуренную в четыре затяжки сигарету. Щурюсь на яркое солнце в синем небе, вспоминаю многообещающий шёпот, не сулящий мне ничего хорошего, сплёвываю в сухую траву обочины. Четыре дальнобойщика уже понимающе хлопают по плечам хозяина «мерина», отмеривая сочувствующие взгляды. Я убеждаюсь, какие хорошие люди живут в моём… в нашем городе. И отправляюсь в путь.

Ромку нагоняю довольно быстро: у реанимированного байка под пацаном словно началась вторая молодость, рычит и рвётся вперёд. Плавно обруливаю, едва не коснувшись его бедра ногой. Качнулся. Зыркнул на меня. Уже вижу стиснутые зубы и чуть хмурящиеся от досады брови. Даю себя догнать, потихоньку сбавляя скорость, Ромка так проезжает мимо меня в опасной сладкой близости тел. Мы не едем, а бесхитростно танцуем на асфальтовом полотне, отмеряя метры, как шаги, продолжая присматриваться друг к другу.

Пару раз мы останавливались попить воды, каждый раз залипая на губы, жадно приникающие к одному и тому же горлышку бутылки. Один раз плотно перекусили в придорожном кафе, где нам ужасно не понравилось. Вышло так, что мы наслаждались молчаливыми поединками на дороге, просто летя вперёд.

К шести вечера добрались до следующей моей обязательной точки: палаточному городку, в котором не один год неизменным составом отдыхали истинные гурманы-экстремалы. Нас, вернее, меня, встретили с распростёртыми объятиями. Ромку затискали девчата и утащили куда-то по крайне важному делу, хоть он и орал, что голодный настолько, что спать негде. Я задержался перетереть ночёвку с администратором лагеря Владом Перешогой, коренастым брутальным мужиком, чуть постарше меня. Тот сказал, что без проблем выделит палатку, но мы участвуем в вечернем сабантуе в честь Дня молодежи. Нас накормили ухой и пловом, что называется «от пуза», объяснив, что перед грядущей пьянкой надо хорошо поесть. Ромка сидел загадочный, не говоря, что с ним сделали вне моих глаз, и наворачивал за троих. Куда только в него помещалось?

Полтора часа отдыха по обоюдному согласию решили проваляться в предоставленной палатке. Покурили, искупались, объедаемые взглядами местных девчат, и заползли в замкнутое пространство на старое, сердобольно кем-то одолженное покрывало.

Лежим оба на спине, глядя в зеленоватый парусиновый потолок и молчим, слушая дыхание друг друга. Внезапно с моих губ срывается странный вопрос:

– Ромк? А как ты любишь? Что для тебя важно в отношениях?

– Боюсь тебя разочаровать, но я не умею любить. Испытываю к определённому человеку определённый набор чувств, меняя его по мере знакомства или его поведения в целом, но чтобы как в книжках пишут, – невесело усмехается, укладываясь поудобнее, – я так не умею. Наверное, потому что циник. И мудак. И хамло. И вообще остерегайся, а то я тебя плохому научу, – смеётся странно, а губы кривятся. – А ты?

– А я пока не встретил человека, которому моя любовь бы пригодилась. Жена не в счёт – это был вполне достойный жизненный эксперимент, благодаря которому у меня теперь есть замечательный пацан. А так… – молчу, глядя ему в лицо, снова поражаясь, насколько оно красиво, – при всех моих неотразимых внешних данных меня, похоже, рассматривают, как качественного ёбаря и эгоиста. Сам виноват, наверное.

Ромка немного хмурится.

– Я бы не сказал…

– Чего?

– Что ты циник и эгоист.

– Ага! – усмехаюсь. – Альтруист и пацифист в одном флаконе!

– Ты… прикольный… для взрослого мужика. Словно ваще нет таких проблем, которые бы ты не смог сам решить.

– Я не стараюсь производить впечатление надёжности, ибо ни хрена не надёжен. Я люблю по-своему, жёстко и до крайнего нерва, люблю сам устанавливать вехи, люблю охранять своё, как зверь. Только… не всем подходит такая форма отношений.

– А как же… измениться ради кого-то? Ты ж вроде из правильного поколения людей? – насмешливо скалится Роман.

– Я не правильный, я – взаимный. – дотягиваюсь рукой до щеки пацана, провожу большим пальцем по скуле, по губам, жду, когда дыхание его чуть споткнётся о мгновенно вспыхивающее желание, придвигаюсь ближе.

– Если тебе это интересно, Ромк, ты попадаешь в мой формат «как я хочу». Без управления, внимания на дороге и режимов переключения скоростей. Знаешь, что это значит?

– Скажи сам, мне гадать вилы.

– Ты – свой, как бы объяснить… ты – настоящий.

– Гемор я настоящий. – Рома первым накрывает мой рот, всасывается, постепенно увлекаясь процессом, тянет меня на себя. – Ты просто ещё этого не осознаёшь…

Перекатываюсь, подминая пацана сильным телом, опираюсь на локти, чтобы снизить давление. Члены, соприкоснувшись через ткань трусов, уже живут своей половой жизнью. Потираюсь о парня, в остром желании запечатлеть свой запах на коже, не тороплюсь вести в этом слиянии губ. Мне нравится его самоуверенность. Через десять минут разрываю поцелуй, так и не дав воли рукам. Рано! Белый день на дворе, и парусиновые стены вокруг не уберегут наше право любить так, как хотим мы.

====== День Молодёжи ======

Алексей

Интересно, но в руках мы себя с Романычем удержали, и дальше поцелуя и взаимного морального изнасилования взглядами не пошли. Пока. Ближе к вечеру нас позвали. Вылазим из палатки, как братья-близнецы в одинаковых джинсах и одинаковых, бля, футболках. В одном магазине, что ли, незаметно для себя отоваривались? Девчонки, которые за нами пришли, в кулачок хихикают и поправляют на головах огромные венки из листьев, веточек и цветов. Волосы распущены, как у русалок-мавок, платьица простые, ноги босые, глаза наивные, как будто из другого мира. Откуда такие народились? Скашиваю глаза на Ромку, пацана не узнать. Действительно – «би»! Тут же приобнял за плечи двоих помельче, одной, что-то на ухо промурчал, вторую – в щёку быстро чмокнул. И не увидел, наверное, как на меня в упор смотрят бархатные золотисто-карие глаза. Молодая женщина… около тридцати двух… трёх… рыжие волосы плетями по плечам… Делаю шаг.

– Привет, Риш.

– Привет, Леший! – даётся в руки со зрелым пониманием того, что она мне нравится, но ровно настолько, чтобы было хорошо и приятно нам обоим. Я знаю её лет пять, и каждый раз… это один раз… как прививка на целый год, чтобы получить странную мистическую силу этой природы вокруг. У неё семья, двое детей, надёжный мужик рядом, которого она любит и не бросит никогда. Но каждый год уже пять лет, она едет в этот палаточный городок, чтобы встретить меня. И я целенаправленно заруливаю сюда, чтобы не обмануть её ожидания, насытить чувственность, напомнить, что живая и имеет право на ошибки. Молчаливый побег и договор с совестью. И снова… ни разу ни одной просьбы остаться. Словно я – ключ, чтобы отомкнуть свободу, выгулять её на свежем воздухе, зарядить особой энергией и… отпустить в привычный мир.

– Опять гонишь на фест?

– Угу.

– Как семья? Не надумал к жене вернуться?

– Риш, не смеши! Второй раз её на те же грабли? Пусть ищет нормального мужика. – осторожно обнимаю за гибкую мягкую талию. Знаю, что сволочь. Знаю. Но за это не сажают. Ирина тянет меня за девчонками, которые увели Ромку.

– Что за фактурный парниша? Твой?

– Свой собственный, Риш.

– Так я и поверила! – карие глаза смеются.

– Ты мне лучше, рыжая, скажи, что Влад Каримыч в этот раз удумал?

– Песни, танцы, стихи, байки у костра – всё, как обычно! Как ты любишь! – встаёт на цыпочки и тянется к губам. Поднимаю глаза и вижу напротив метрах в трёх серьёзное Ромкино лицо. На пару секунд серьёзное, потом его искажает недобрая многообещающая усмешка, а я незаметно для женщины, застывшей в поцелуе, развожу длинными руками.

Пацан круто разворачивается и исчезает в кустах. В этом месте лес подступает к самому побережью, и именно этот лес бережёт наши с Иринкой тайные встречи. Женские руки, от которых не отвыкаешь никогда, обнимают мою шею. Плоть откликается на горячий нетерпеливый призыв её тела, и вдруг… странное чувство вины делает шаг вперёд, и я мягко останавливаю подругу. Карие глаза становятся очень взрослыми и понимающими:

– Спасибо, Леший. С тобой было очень хорошо.

Я киваю и сглатываю горьковатый комок в горле, даже не задумываясь, подсматривает ли Рома из кустов или упиздовал за девчонками. Мне нечего доказывать. И некому. А раскрутить маховик я смогу на раз-два. Просто Риша такого не заслужила – это факт. Может с этого лета она наконец-то разберётся в себе и перестанет метаться.

Чуть позже за Ириной выхожу на берег. Там уже на покрывалах накрыт ужин, умопомрачительно пахнет шашлыками, малосольными огурцами, печёной картошкой и жареными помидорами с луком – незабываемые запахи правильного бесшабашного лета и молодости, от которой постепенно сам и отказываешься, напяливая латы солидности и респектабельности. Вот это отдых! Вдыхаю полной грудью свободу, а сам выцепляю зорким взглядом Рому в окружении наяд. На нём уже какая-то странная рубашка с вышивкой на выпуск и венок на голове. Во рту недоеденный огурец, который крайне провокационно смотрится в пухлых губах. Не Ромка, а Лель! Девчонки ластятся, смеются, и пацан в их компании, как рыба в воде. Но если бы не знал, каким неистовым и горячим бывает этот светлоголовый бес, как поглощает мои ласки, как просит новых, как стонет и матерится, всякий раз, когда нахожу очердную кнопку «пуск», тянется ко мне сначала душой, а потом… Сейчас меня взглядом откровенно посылают. Хмм. Ну и лады!

Подхожу к Владу, тут же получая стопку коньяка и небольшой шампур с двумя кусками мяса, политыми соусом. Блядь, вкуснотища! На природе коньяк замахивается без смака и этикета, как водка. Каримыч знакомит меня с двумя солидными людьми, впервые приехавшими на отдых. Крепко пожимаем руки, по-деловому пристально впиваемся друг другу в лица. Хватка крепкая, взгляды цепкие, под футболками и свободными шортами скрываются такие же, как и я, деловые люди. Тот, который Андрей, узнав род моей деятельности, тут же суёт визитку и скалится. Михаила похоже больше интересуют девочки, чем полезные знакомства. Каримыч наливает по второй. Общение не напрягает, а напрягает неизвестность. Что моё наказание задумало?

Ромка

Вакханалия с танцами и плясками закружилась, как сломанная карусель, все сильнее набирая обороты. Уже не карусель – мясорубка, а я – кусок мяса. Девчонки почему-то решили, что я похож на какого-то бога из древнеславянской мифологии, и задумали обыграть обряд. Я честно спросил – не жертвоприношение ли это будет, очень уж они загадочно на меня пялились, но меня клятвенно заверили, что нет.

Венок на голове мешает, и всё от него чешется. Толпа людей вокруг вызывает головную боль и лёгкий приступ паники, несмотря на все многообразие хорошеньких тел и личиков вокруг. Лучше бы я прибухнул.

Выкатив к воде небольшой деревянный понтон с пьедесталом, а заодно и меня, указали мне лезть на него. Ну я и полез… Согласен, грации могло бы быть и побольше, но я не виноват, что он уже намокший, скользкий и всё время бултыхается. Встал, держась зубами за воздух, они песни орут, красиво так, я даже заслушался, пока не понял, что до дна я уже при всем желании не достану. Блядство!

Юные нимфы доголосили, на нас с берега косятся все, кто только может, машут вверх, предлагают встать. Сектанты, бля. Точно утопят.

Встал. А что дальше делать – я не посвящён. Экспериментируем! Бёдрами качнул, рубашку расстегнул, с плеча приспустил, мне тут же нимфы совсем не нежным голосом шипят, что боги так себя не ведут, пришлось обратно запаковываться. И тут такое началось: все, кому не лень кинулись в воду, с криками, смехом… я чуть не обделался от радости, потому что одна из девах, та, что меня сюда затащила, шепнула, что смысл в игре – поймать меня. Супер. Я счастли-и-ив: особенно вон тот пузатый дядька – хорошо за шестьдесят – больно резво кинулся.

Оперативно сползаю вниз, проклянув все их народные гуляния, лучше бы просто напоили, или хотя бы сначала напоили, или спросили умею я вообще, блядь, плавать! Ныряю в воду, почти бесшумно, благо бабёнки тут не просто так со мною трутся, защищают.

Ухожу с головой под воду и гребу в сторону от них, оставив венок, как последнее напоминание обо мне, лежать на поверхности. Надеюсь… я в ту сторону погрёб…

Алексей

Пью коньяк, почти братаясь с мужиками, они уже покупают байки и в следующем году рвут со мной на фест, как вдруг вижу нездоровую движуху в не совсем трезвых массах культурно отдыхающих. Каримыч сразу начинает давить лыбу и перстом показывать на берег:

– Посмотри, Алекс, как за пацанчиком-то ринулись!

– За каким? – откровенно туплю, потому, что ответ слишком очевиден. За белобрысым. Большеротым. Симпатичным бесом, подписавшимся на очередную афёру. Где он, кстати, завис? Скольжу взглядом по толпе, забегающей в воду, а метрах в пяти от кромки воды…

– Ёбаный в рот! – у Андрея с Михаилом отвисают челюсти. – Каримыч, это чудо плавать не умеет!

Быстро рассовываю по свободным рукам то, что держал в своих. Футболку сорвал, на штаны времени не хватило. Пацан ушёл под воду с головой, а я уже догонял ораву купальщиков, практически расталкивая возмущающийся народ. Минута, и я врезаюсь в водяную гладь. Несколько секунд, и хватаю рукой край понтона, вытирая лицо рукой, осматриваюсь. Венок Ромыча гордо дрейфует рядом.

Смотрю на бледных притихших девчат:

– Где Рома? – глуховато вопрошаю, стараясь быть спокойным.

– Вот… только тут был… Правда, девочки? Потом в воду спустился, и… пропал! – пискнула самая смелая и почему-то, дурёха, распустила губы в плаче, как самая виноватая. А к понтону уже подгребали первые соискатели. Я покачал головой и нырнул. Глубина конечно смешная, но благодаря достаточно прозрачной воде, видно болтающиеся ноги Ромы, плывущего догонять заходящее солнце прямо в море. Оттолкнулся, всплыл, зацепил какого-то дядьку с сальным взглядом, набрал побольше воздуха, и снова нырнул. В несколько размашистых гребков догоняю пацана, хватаю за пояс джинсов, естественно, пугаю, и он начинает тонуть.

Проволакиваю в сторону и помогаю всплыть. Плюётся водой и жадно хватает воздух.

– Тебя спасти?

Это уже карма какая-то, свыше предначертанная. Вместо мата, повисает на шее и мокрыми губами врезается в мой рот. Любимое ДТП. Чудовище.

– Я где-то это уже слышал, – отвечает на мой комментарий, – Ёбаная ты бабайка, я чуть море не испоганил. Хочу на берег. И в туалет. Туда греби! – и машет рукой в сторону заводи, где деревья к самой воде подобрались.

Ромка

До берега мы доплыли быстро, как землю под ногами почувствовал, перестал Леху душить и сам погрёб, выбираясь на берег и отплёвываясь от воды.

– Какая-то неправильная молодёжь пошла. Что это вообще было? – разваливаюсь на песке, Лёха садится рядом, осматривая меня обеспокоенно.

– Да живой я, не парься.

– А если бы я не успел?

– Пил бы потом и плакал, – прыскаю со смеху. – Ты видел, как за мной старикан дёрнулся? – не могу перестать скалиться. – Он бы точно доплыл. Хотя… я бы тогда сам утопился.

– Слишком взрослый?

– До хрена опытный, – перевожу дыхание, блаженно прикрывая глаза.

– Ты можешь без приключений? – звучит то ли философски, то ли риторически, совсем близко. Чувствую на лице тёплое дыхание.

– Тогда я бы не встретил тебя, – утверждаю безапелляционно, лениво вскинув руку, обнимаю Лёху за шею и тащу к себе. Наверное… слишком по-собственнически, но он и не думает сопротивляться.

– Кто-то в туалет хотел…

– Перехотел.

– Рома?! – вопят почти рядом, топая по лесополосе и шумом конкурируя со стаей слонов. – Ромочка?!

Разочарованно выдыхаю.

– Нашли, черти, – нехотя открываю глаза, ловя на себе прицельный, тяжёлый взгляд, в котором кроме животного желания вообще ничего не вижу. Тело молниеносно покрывается мурашками, а плечи вздрагивают, и бросает в жар. – Целуй давай, пока не рассекретили, – произношу уже в губы, почему-то шёпотом, притягивая его вплотную к себе.

Алексей

Мог бы и не просить. Зараза. Обнимаю до хруста, чтобы понял, как я могу беспокоиться, одной рукой сгребаю в жменю мокрые пряди волос на затылке. Ромка приоткрывает рот, взгляд туманится. Врываюсь сразу с языком, потом только доходит, что имею шашлычно-коньячный вкус и в принципе, организм «на хорошем веселе». Второй рукой сжимаю поджавшийся зад, опять же сильно. Выдох в рот, и мой член, изнывая, упирается пацану в бедро. Целуемся слишком горячо, Ромка лихо перехватывает инициативу, накрывая ладонью моего «бойца» через ткань. Мои губы почти искусаны, ревностно, ярко… словно пытается этим что-то сказать. Шаги всё ближе… за кустами… тяжёлое дыхание… нас зовут… Нет нас! Волшебный лес, скрой от глаз меня и моего беса.

– Подрочить не успеем… – стонет Ромка, освободив мой рот. Дышу. Смотрю, как он слизывает тонкую ниточку слюны и вдруг резко встаёт. – Ладно, могу и потерпеть.

Поднимаюсь следом, видон у обоих, конечно, аховый: на мокрых джинсах бахрома из мелкого сора, губы припухшие, глаза шальные. Через секунду из ближайшего куста выламывается Каримыч.

– Живы! Слава те!

Ромка

 – Мы тоже тебе желаем здравия. – копирую его интонацию, стряхивая песок со штанов, но получается не очень, и надо бы переодеться. – Особенно, он. – типа промазав мимо цели, указываю Лёхе на пах, а не грудь, быстро отдёргиваю руку и, как ни в чём не бывало, плетусь в лес.

Настроение более чем игривое. Даже не так, животное желание на природе становится ещё сильнее. К тому же не помогает отвлечься взгляд, жгущий лопатки, тяжёлые шаги за спиной, и даже дыхание кажется провокационным.

Прячусь в палатке, стаскивая мокрые шмотки, потом натягиваю запасные: простые, тёмные джинсы и чёрную майку с ржущим безумным смайлом. Кружится голова. Не может от простого желания так ломать. Так не бывает. Скорее всего я просто заболеваю.

Вечер постепенно окутывает палаточный городок тёмной дымкой, скрывая пороки и тайные желания собравшихся, словно пряча их от всего мира и давая хоть немного побыть в гармонии с собой. Толпа молодняка носится по пляжу, они барахтаются в воде, занимаются любовью, думая, что их никто не видит, а я, вздрюченный и морально неудовлетворённый, чувствую любое колебание сексуальной энергетики, и взгляд машинально к ним тянется. В бабу, что ли, переодеться?! Походу я это вслух спросил, потому что Лёха, стоя за моей спиной, нервно заржал, потом очень вежливо попросил:

– НЕ ВЗДУМАЙ!

А что? Бабы платье дадут, ноги не кривые, почти не волосатые… Задрав голову, смотрю на Лёху через плечо, он мне «фак» показывает, предугадывая мысли на шаг вперёд.

– Я пошутил, – предупреждаю, пока он не отошёл от меня подальше.

– Смешно? – уточняет, не улыбаясь даже глазами.

– Мне? Нормально, – присаживаюсь, куда он указывает, поближе к костру, забираю из рук девушки, что помогает «по хозяйству», шашлык и стакан с пивом, на крепкий алкоголь не стоит. – Что у нас дальше по плану мероприятий?

Алексей

Ляпнуть при девчонках, что хочет переодеться. Бессмертный, не иначе! Им только дай «зелёный свет», сделают из тебя приму театра «Голубая устрица» и завещание написать не успеешь. Прекрасный пол уже тащит шмотки и косметику, игнорируя предложение Каримыча поиграть в «Угадай сюжет из фильма». Рома ищет пятый угол, бросая на меня острые выразительные взгляды. Я выдерживаю паузу, потом громко объявляю:

– Кто ради байкера расчехлит свою гитару? Я бы поиграл!

Вроде не призыв к вечерней молитве, но стихло почти всё побережье, кроме «особенно приятно занятых». Народ подтянулся к огромному костру, расселся, как-то чересчур торжественно. Девчонки, схватившие Ромыча, тоже плюхнулись на деревянные настилы в первых рядах и его же с собой усадили. Мне передали отличную гитару, я перебрал струны, проверяя звучание и удовлетворённо улыбнулся. Что петь даже не вызвало раздумий. Начинал я всегда с Неё.

– Слепая ночь легла у ног и не пускает на порог.

Брожу по дому, как во сне, но мне покоя нет нигде.

Тупая боль пробьёт висок, и пальцы лягут на курок,

А в зеркалах качнётся призрак, призрак любви…

Наверное, я буду всё время вспоминать лицо Ромки, который смотрел на меня. Изумление… нет… крайнее изумление и жгучая ревность, что меня сейчас слышат все, а не только он. Мой голос, достаточно хорошо поставленный, чуть хрипловатый, создан для таких песен, хотя не особенно могу его перегружать, как Кипелов, и не так виртуозен, но… Когда меня слушают впервые, то я могу очень поразить.

– Возьми моё сердце, возьми мою душу!

Я так одинок в этот час, что хочу умереть.

Мне некуда деться, свой мир я разрушил,

По мне плачет только свеча на холодной заре.

Пришлось напрячься, не пел давно, но не слажал, хотя и не вытянул, как хотел. Девчонки почему-то обнялись. И Ромку обняли. Все, короче, по мере возможности начали обниматься и раскачиваться. Повынимали зажигалки, устраивая мне приём, как настоящему рок-певцу, хотя я достаточно скромный исполнитель и на «минуту славы» не претендую.

Гитара оживала в руках чередой аккордов. Я пел, пел до конца, и начинал что-то новое, но видел напротив уже лишь один прожигающий, плавящий, восхищённый взгляд.

Ромка

Сумерки сгущаются всё глубже, забирая возможность видеть, да я и так почти в темноте, кроме слуха все чувства по одному отказывают. Зажимающее плечами скопление народа нервирует, хочу остаться один на один с тем, что происходит, а происходит тотальный пиздец, потому что я перестаю его контролировать. Почва медленно уходит из-под ног, и это чувствуем оба, особенно Лёха, постепенно перестающий скакать взглядом по собравшимся отдыхающим и останавливаясь на мне.

Смотрю на него из-под чёлки, сквозь зубы отговариваясь от девчат, и не из вредности, просто на разговоры сейчас нет ни сил, ни желания. Злость мешаю с похотью в одном бокале, добавляя нетерпимость и горчащую от переизбытка страсть, всё это пью залпом и, переварив и удвоив, возвращаю Лёхе. Сбивается на аккорде, голос дрогнул, не так, чтобы все заметили, но я – точно. Лукаво улыбаюсь, продолжая нахально пялиться ему в глаза и пожирать его уверенность, наглядно давая понять, что тебе пиздец, милый. Мой посыл настолько красочный, что не требует пояснений.

Залпом выпиваю остатки спиртного, отставляя стакан под ноги и выбираюсь из цепких наманикюренных пальчиков, уходя в ночь к палаточному городку.

К своей палатке иду не спеша, затягиваясь из прикуренной сигареты короткими тяжками, резко выпуская дым. Вести начинает почти сразу, хотя выпил всего ничего. Откинув полог, забираюсь внутрь, оставив сигарету, затоптанной у порога. Падаю на расстеленное покрывало, потягиваюсь, не упуская возможности схватиться за член и сдавить его сильнее, чем следовало, ненадолго оттягивая удовольствие. Стаскиваю майку через голову, расстёгиваю штаны, уже слыша знакомые шаги совсем рядом…

Ему даже не надо говорить, что я оборзел в край, что морально его поимел ещё у костра, а сейчас сделаю это ещё и физически, всё это читаю по тёмным, почти чёрным глазам.

– Ну ты и… – долго подбирает слова, сидя на коленях и рукой придерживая полог.

– Чудовище?.. – выдавив из себя улыбку, расстёгиваю пуговицу на штанах и тяну собачку замка ширинки вниз. – Дверь закрой, – не прошу, ставлю перед фактом, повышая уровень борзометра совсем уж до неведомых высот и нарываюсь на пиздюлину, провоцирую, бешу, проверяю, а с него как с тефлона всё стекает. – И иди ко мне.

Его надежда на мою вменяемость тает на глазах. Вокруг полно народу, и будь один из нас женщиной, всё было бы в разы проще, но так уж вышло, что выбора у нас не осталось. Тянусь к нему сам, привстав и поймав его почти в полёте, хрипло выдохнув в поцелуй, принимаю весь его вес на себя. Ловлю неподдающийся описанию кайф именно скованности другим, когда тобой могут управлять. Но сегодня не тот случай, поэтому, извернувшись, переворачиваю его на лопатки, оседлав бёдра, перехватываю запястья и фиксирую над головой, теперь в поцелуй же похабно улыбнувшись.

Любое неосторожное движение вызывает колебания и это бесит нереально, потому что желание его хорошенько выебать сильнее, чем отыметь по-тихой. За пологом палатки слышны шаги и голоса, оно и понятно, мы здесь не одни, к сожалению или к чьему-то счастью.

– Не вздумай стонать, – произношу шёпотом, оторвавшись, наконец, от его рта и помогая стянуть ещё влажную футболку.

– Может мне вообще не двигаться? – хлопнув меня по заднице, тащит к себе, стаскивая одной рукой джинсы вместе с бельём, а второй – крепко удерживая за пояс.